Страница:
-- О нет, синьор, напротив... А сколько дней еще остается синьор в Ферраре?
-- Через два часа я совсем уезжаю отсюда.
-- Синьор Энрико...
-- Да, синьора.
-- Выйдемте на улицу, не возвращаться же нам, право, в этот глупый салон.
-- Хорошо... Камерьере, эти цветы -- в восьмой. Погодите, этой розе надо еще распуститься; на этот вечер сады Феррары поручают ее вам, синьора.
-- Меrсi, Энрико... Черная эта гвоздика лишена всякой сдержанности, сады Феррары, синьор, вверяют вам уход за этим разнузданным цветком.
-- Вашу ручку, синьора... Итак, камерьере, это -- в восьмой. И шляпу мне: она в номере.
Лакей удаляется.
-- Вы не сделаете этого, Энрико.
-- Камилла, я не понимаю вас.
-- Вы останетесь, -- о, не отвечайте мне ничего, -- вы останетесь еще на день хотя бы в Ферраре... Энрико, Энрико, вы выпачкали себе бровь в цветочной пыли, дайте я обмахну.
-- Синьора Камилла, на вашем башмачке пушистая гусеница, я собью ее, -- я отправлю телеграмму домой, во Франкфурт, -- и платье у вас все в лепестках, синьора, -- и буду посылать депеши ежедневно, пока вы не запретите мне.
-- Энрико, я не вижу на вашем пальце обручального кольца; надевали вы когда-нибудь такое украшение?
-- Зато я давно заметил на вашем, Камилла... А, шляпа! Благодарю вас.
V
Благоуханный вечер преисполнил собою все закоулки Феррары и гулкою каплей перекатывался по ее уличному лабиринту, словно капля морской воды, что забилась в ухо и весь череп глухотой налила.
В кофейне шумно. Но тихая, утлая улочка ведет к кофейне. В ней-то и заключается главная причина того, что затаив дыхание окружил ее со всех сторон оглушенный, ошеломленный город; вечер забился в одну из его улочек, и в ту как раз, где на углу кофейня.
Камилла призадумалась, дожидаясь Гейне. Он пошел в телеграфное бюро рядом с кофейней.
"Почему это ни за что не хотел он написать телеграмму в кафе и с посыльным ее отправить? Неужели он никак не мог удовольствоваться простою, официальной депешей? Какая-то крепкая, сплошь на чувстве стоящая связь? Но, с другой стороны, он и совсем бы позабыл о ней, если бы не напомнить ему про телеграмму. И эта Рокдольфина... надо будет спросить о ней. А можно ли? Это интимности ведь. Господи, я точно девочка? Можно, нужно! Сегодня я получаю право на все, сегодня я на все теряю право. Они тебя исковеркали, милая, эти артисты. Но этот... А Релинквимини?.. Какой далекий образ! С весны? О нет, раньше еще; а встреча Нового года?!.. Да нет, он никогда не был близок мне... А этот?.."
-- О чем вы задумались, Камилла?
-- А вы отчего так грустны, Энрико? Не печальтесь: я отпускаю вас. Есть телеграммы, которые пишутся лакеем под диктовку. Отправьте такую депешу домой, вы просрочили только три часа, ночью из Феррары отходит поезд на Венецию, ночью же и на Милан, ваше опозданье не превысит...
-- К чему это, Камилла?
-- Отчего вы так грустны, Энрико? Расскажите мне что-нибудь о Рондольфине.
Гейне содрогается и вскакивает со стула.
-- Откуда вы знаете? Он тут? Он был здесь в мое отсутствие?! Где-он, где он, Камилла?
-- Вы побледнели, Энрико. О ком говорите вы? Я вас спрашивала о женщине. Не так ли?! Или я не так произношу это имя? Рондольфино? Все дело в гласной. Садитесь. На нас смотрят.
-- Кто вам рассказал о ней? Вы получили от него известие? Но каким образом и как дошло оно сюда? Ведь мы случайно здесь; я хочу сказать -никто ведь не знает, что мы здесь.
-- Энрико, никого здесь не было и ничего не произошло, пока вы были на телеграфе. Даю вам честное слово. Но это с минуты на минуту становится любопытней. Их двое, значит?
-- Тогда это чудо! Уму непостижимо... я рассудка лишаюсь. Кто подсказал вам это имя, Камилла? Где вы слышали его?
-- Нынешнюю ночь, во сне. Господи, это ведь так обычно! Но вы все еще не ответили мне, кто такая эта Рондольфина? Чудеса не перевелись на свете -- оставим чудеса в покое. Кто она такая, Энрико?
-- О Камилла, Рондольфина -- это вы!
-- Актер изолгавшийся!.. Нет!.. нет! Пустите!.. не прикасайтесь ко мне!
Оба вскакивают. Камилла вся -- одно движенье бесповоротно стремительного маневра. Их разделяет только столик. Камилла хватается за спинку кресла, что-то встало меж ней и ее решением, что-то вселилось в нее и, как карусель, круговой волной повело кофейню вверх, наоткось... Пропала!.. Сорвать его, сорвать колье...
Той же тошнотворной, карусельной бороздой тронулась, пошла и потекла цепь лиц... эспаньолок... моноклей... лорнетов, в ежесекундно растущем множестве наводимых на нее; разговоры за всеми столиками претыкаются об этот несчастный столик, она еще видит его, еще опирается, может, пройдет... Нет... нестройный оркестр сбивается с такта...
-- Камерьере, воды!
VI
Лихорадит слегка.
-- Какой у вас крошечный номер!.. Да, да, вот так, спасибо. Я еще полежу немного. Это малярия, -- а потом... У меня ведь целая квартира; но вы не должны оставлять меня. Это может стрястись надо мной каждую минуту. Энрико!
-- Да, дорогая?
-- Чего же вы молчите?.. Нет, нет, не надо, лучше так... Ах, Энрико, я и не припомню, было ли утро сегодня... А они все стоят еще?
-- Что, Камилла?
-- Цветы. Их надо вынести на ночь. Какой тяжелый аромат! Сколько в нем тонн?
-- Я велю вынести их... Что такое, Камилла?
-- Я встану... Да я сама, спасибо. Вот -- совсем прошло, стоит только на ноги стать... Да, надо вынести их. А куда бы? Постойте, у меня ведь целая квартира на площади Ариосто. Отсюда видать, наверное...
-- Ночь уже. Кажется, посвежело немного.
-- Отчего так мало народу на улице?
-- Тсс, каждое слово слыхать.
......................................................................
-- О чем это они?
-- Не знаю, Камилла. Студенты, кажется. Похвальба какая-то. Может быть, о том, что и мы...
-- Пустите-ка. Остановились на углу! Господи, он маленького через голову перебросил!! Вот опять тишина. Как диковинно свет застревает в ветвях! А фонаря не видно. Мы не в последнем?
-- Что, Камилла?
-- Над нами еще этаж?
-- Да, кажется.
Камилла высовывается из окошка, она заглядывает за навесной щиток снизу вверх.
-- Нет... -- Но Гейне не дает ей договорить. -- Нет никого, -высвобождаясь, повторяет она.
-- В чем дело?
-- Я думала, там человек стоит, лампа на окне, а он крошеные листья и тени в окошко швыряет на улицу; хотела лицо подставить, поймать на щеку. Ну и нет никого.
-- Да это поэзия сама, Камилла!
-- Правда? Не знаю. Вот он. Вот там, около театра. Где зарево лиловое.
-- Кто, Камилла?
-- Вот чудак! Дом мой, вот кто. Да, но это припадки! Если бы устроить как-нибудь...
-- Номер уже заказан для вас.
-- Правда? Какая заботливость! Наконец-то. Который час? Пойдем посмотрим, какой это номер у меня? Интересно.
Они уходят из восьмого, улыбающиеся и взволнованные, как школьники, осаждающие Трою на дровяном дворе.
VII
Задолго еще до его наступления о близости нового утра стали болтливо разглагольствовать католические колокола, толчками, с кувыркающихся колод, отвешивая свои холодные поклоны. В гостинице горела одна всего лампочка. Она вспыхнула, когда едко затрещал телефонный звонок, и ее уже не тушили потом. Она была свидетельницей того, как подбежал к аппарату заспанный дежурный; как, отложив трубку на пульт, после некоторых пререканий с звонившим, затерялся он в глуби коридора, как спустя некоторое время вынырнул он из тех полутемных недр.
-- Да, синьор уезжает сегодня поутру, он позвонит вам, если это так срочно, через полчаса, потрудитесь оставить свой номер. Скажите, кого вызвать.
Лампочка осталась гореть и тогда, когда, застегиваясь на ходу, ночной походкою, на носках, из поперечного коридорчика в главный прошел человек из восьмого, как был он назван по телефону.
Лампочка находилась как раз напротив этого номера. Человек из восьмого, однако, для того чтобы попасть к телефону, совершил пешеходную прогулку по коридору, и начало этой прогулки лежало где-то в зоне восьмидесятых номеров. После непродолжительных переговоров с дежурным, изменившись в лице, на котором тревожное волнение уступило место чертам внезапной беззаботности и любопытства, он отважно взялся за телефонную трубку и по исполнении всех технических обрядностей нашел себе собеседника в лице редактора газеты "Vосе".
-- Слушайте, это безбожно! Кто вам сказал, что я бессонницей страдаю?
......................................................................
-- Вы по ошибке, кажется, попали к телефону, подымаясь на колокольню. Чего вы благовестите? Ну, в чем дело?
......................................................................
-- Да, я задержался на сутки.
......................................................................
-- Лакей прав, домашнего адреса я им не оставлял и не оставлю.
......................................................................
-- Вам? Тоже нет. Да вообще я и не думал его публиковать, да еще сегодня, как вы, кажется, вообразили.
......................................................................
-- Он вам никогда ни на что не понадобится.
......................................................................
-- Не горячитесь, господин редактор, и вообще побольше хладнокровия. Релинквимини и не подумает обращаться к вашему посредничеству.
......................................................................
-- Потому что он не нуждается в нем.
......................................................................
-- Еще раз напоминаю вам о драгоценности вашего спокойствия для меня. Релинквимини никогда никакой тетрадки не терял.
......................................................................
-- Позвольте, -- хотя это первое недвусмысленное выражение у вас. Нет, безусловно нет.
......................................................................
-- Опять? Хорошо, допускаю. Но это -- шантаж только в пределах вчерашнего номера вашей "Vосе". И далеко не то -- за его пределами.
......................................................................
-- Со вчерашнего дня. С шести часов пополудни.
......................................................................
-- Если бы вы хоть стороной нюхнули того, что взошло на дрожжах этой выдумки, вы бы подыскали всему этому названье порезче, и оно еще дальше находилось бы от истины, чем то, что вы только что изволили преподнести мне.
......................................................................
-- Охотно. С удовольствием. Сегодня я не вижу этому никаких препятствий. Генрих Гейне.
......................................................................
-- Вот именно.
......................................................................
-- Очень лестно слушать.
......................................................................
-- Да что вы?
......................................................................
-- Очень охотно. Как же это сделать? Жалею, что вынужден сегодня же ехать. Приходите на вокзал, проведемте часок вместе.
......................................................................
-- Девять тридцать пять. Впрочем, время -- цепь сюрпризов. Лучше не приезжайте.
......................................................................
-- Приходите в гостиницу. Днем. Вернее будет. Или ко мне на квартиру. Вечером. Во фраке, пожалуйста, с цветами.
......................................................................
-- Да, да, господин редактор, вы -- пифия.
......................................................................
-- Или завтра на дуэльную площадку, за город.
......................................................................
-- Не знаю, может быть, и не шутка.
......................................................................
-- Или, если вы заняты эти два дня сплошь, приходите, знаете что, приходите на Campo Santo послезавтра.
......................................................................
-- Вы думаете?
......................................................................
-- Вы думаете?
......................................................................
-- Какой странный разговор ни свет ни заря! Ну, простите, я устал, меня в номер тянет.
......................................................................
-- Не слышу... ?.. В восьмой? Ах, да. Да, да, в восьмой. Это -- дивный номер, господин редактор, с совершенно особым климатом, там вот уже пятый час стоит вечная весна. Прощайте, господин редактор.
Гейне машинально повертывает выключатель.
-- Не туши, Энрико, -- раздается в темноте из глубины коридора.
-- Камилла?!!
1915
-- Через два часа я совсем уезжаю отсюда.
-- Синьор Энрико...
-- Да, синьора.
-- Выйдемте на улицу, не возвращаться же нам, право, в этот глупый салон.
-- Хорошо... Камерьере, эти цветы -- в восьмой. Погодите, этой розе надо еще распуститься; на этот вечер сады Феррары поручают ее вам, синьора.
-- Меrсi, Энрико... Черная эта гвоздика лишена всякой сдержанности, сады Феррары, синьор, вверяют вам уход за этим разнузданным цветком.
-- Вашу ручку, синьора... Итак, камерьере, это -- в восьмой. И шляпу мне: она в номере.
Лакей удаляется.
-- Вы не сделаете этого, Энрико.
-- Камилла, я не понимаю вас.
-- Вы останетесь, -- о, не отвечайте мне ничего, -- вы останетесь еще на день хотя бы в Ферраре... Энрико, Энрико, вы выпачкали себе бровь в цветочной пыли, дайте я обмахну.
-- Синьора Камилла, на вашем башмачке пушистая гусеница, я собью ее, -- я отправлю телеграмму домой, во Франкфурт, -- и платье у вас все в лепестках, синьора, -- и буду посылать депеши ежедневно, пока вы не запретите мне.
-- Энрико, я не вижу на вашем пальце обручального кольца; надевали вы когда-нибудь такое украшение?
-- Зато я давно заметил на вашем, Камилла... А, шляпа! Благодарю вас.
V
Благоуханный вечер преисполнил собою все закоулки Феррары и гулкою каплей перекатывался по ее уличному лабиринту, словно капля морской воды, что забилась в ухо и весь череп глухотой налила.
В кофейне шумно. Но тихая, утлая улочка ведет к кофейне. В ней-то и заключается главная причина того, что затаив дыхание окружил ее со всех сторон оглушенный, ошеломленный город; вечер забился в одну из его улочек, и в ту как раз, где на углу кофейня.
Камилла призадумалась, дожидаясь Гейне. Он пошел в телеграфное бюро рядом с кофейней.
"Почему это ни за что не хотел он написать телеграмму в кафе и с посыльным ее отправить? Неужели он никак не мог удовольствоваться простою, официальной депешей? Какая-то крепкая, сплошь на чувстве стоящая связь? Но, с другой стороны, он и совсем бы позабыл о ней, если бы не напомнить ему про телеграмму. И эта Рокдольфина... надо будет спросить о ней. А можно ли? Это интимности ведь. Господи, я точно девочка? Можно, нужно! Сегодня я получаю право на все, сегодня я на все теряю право. Они тебя исковеркали, милая, эти артисты. Но этот... А Релинквимини?.. Какой далекий образ! С весны? О нет, раньше еще; а встреча Нового года?!.. Да нет, он никогда не был близок мне... А этот?.."
-- О чем вы задумались, Камилла?
-- А вы отчего так грустны, Энрико? Не печальтесь: я отпускаю вас. Есть телеграммы, которые пишутся лакеем под диктовку. Отправьте такую депешу домой, вы просрочили только три часа, ночью из Феррары отходит поезд на Венецию, ночью же и на Милан, ваше опозданье не превысит...
-- К чему это, Камилла?
-- Отчего вы так грустны, Энрико? Расскажите мне что-нибудь о Рондольфине.
Гейне содрогается и вскакивает со стула.
-- Откуда вы знаете? Он тут? Он был здесь в мое отсутствие?! Где-он, где он, Камилла?
-- Вы побледнели, Энрико. О ком говорите вы? Я вас спрашивала о женщине. Не так ли?! Или я не так произношу это имя? Рондольфино? Все дело в гласной. Садитесь. На нас смотрят.
-- Кто вам рассказал о ней? Вы получили от него известие? Но каким образом и как дошло оно сюда? Ведь мы случайно здесь; я хочу сказать -никто ведь не знает, что мы здесь.
-- Энрико, никого здесь не было и ничего не произошло, пока вы были на телеграфе. Даю вам честное слово. Но это с минуты на минуту становится любопытней. Их двое, значит?
-- Тогда это чудо! Уму непостижимо... я рассудка лишаюсь. Кто подсказал вам это имя, Камилла? Где вы слышали его?
-- Нынешнюю ночь, во сне. Господи, это ведь так обычно! Но вы все еще не ответили мне, кто такая эта Рондольфина? Чудеса не перевелись на свете -- оставим чудеса в покое. Кто она такая, Энрико?
-- О Камилла, Рондольфина -- это вы!
-- Актер изолгавшийся!.. Нет!.. нет! Пустите!.. не прикасайтесь ко мне!
Оба вскакивают. Камилла вся -- одно движенье бесповоротно стремительного маневра. Их разделяет только столик. Камилла хватается за спинку кресла, что-то встало меж ней и ее решением, что-то вселилось в нее и, как карусель, круговой волной повело кофейню вверх, наоткось... Пропала!.. Сорвать его, сорвать колье...
Той же тошнотворной, карусельной бороздой тронулась, пошла и потекла цепь лиц... эспаньолок... моноклей... лорнетов, в ежесекундно растущем множестве наводимых на нее; разговоры за всеми столиками претыкаются об этот несчастный столик, она еще видит его, еще опирается, может, пройдет... Нет... нестройный оркестр сбивается с такта...
-- Камерьере, воды!
VI
Лихорадит слегка.
-- Какой у вас крошечный номер!.. Да, да, вот так, спасибо. Я еще полежу немного. Это малярия, -- а потом... У меня ведь целая квартира; но вы не должны оставлять меня. Это может стрястись надо мной каждую минуту. Энрико!
-- Да, дорогая?
-- Чего же вы молчите?.. Нет, нет, не надо, лучше так... Ах, Энрико, я и не припомню, было ли утро сегодня... А они все стоят еще?
-- Что, Камилла?
-- Цветы. Их надо вынести на ночь. Какой тяжелый аромат! Сколько в нем тонн?
-- Я велю вынести их... Что такое, Камилла?
-- Я встану... Да я сама, спасибо. Вот -- совсем прошло, стоит только на ноги стать... Да, надо вынести их. А куда бы? Постойте, у меня ведь целая квартира на площади Ариосто. Отсюда видать, наверное...
-- Ночь уже. Кажется, посвежело немного.
-- Отчего так мало народу на улице?
-- Тсс, каждое слово слыхать.
......................................................................
-- О чем это они?
-- Не знаю, Камилла. Студенты, кажется. Похвальба какая-то. Может быть, о том, что и мы...
-- Пустите-ка. Остановились на углу! Господи, он маленького через голову перебросил!! Вот опять тишина. Как диковинно свет застревает в ветвях! А фонаря не видно. Мы не в последнем?
-- Что, Камилла?
-- Над нами еще этаж?
-- Да, кажется.
Камилла высовывается из окошка, она заглядывает за навесной щиток снизу вверх.
-- Нет... -- Но Гейне не дает ей договорить. -- Нет никого, -высвобождаясь, повторяет она.
-- В чем дело?
-- Я думала, там человек стоит, лампа на окне, а он крошеные листья и тени в окошко швыряет на улицу; хотела лицо подставить, поймать на щеку. Ну и нет никого.
-- Да это поэзия сама, Камилла!
-- Правда? Не знаю. Вот он. Вот там, около театра. Где зарево лиловое.
-- Кто, Камилла?
-- Вот чудак! Дом мой, вот кто. Да, но это припадки! Если бы устроить как-нибудь...
-- Номер уже заказан для вас.
-- Правда? Какая заботливость! Наконец-то. Который час? Пойдем посмотрим, какой это номер у меня? Интересно.
Они уходят из восьмого, улыбающиеся и взволнованные, как школьники, осаждающие Трою на дровяном дворе.
VII
Задолго еще до его наступления о близости нового утра стали болтливо разглагольствовать католические колокола, толчками, с кувыркающихся колод, отвешивая свои холодные поклоны. В гостинице горела одна всего лампочка. Она вспыхнула, когда едко затрещал телефонный звонок, и ее уже не тушили потом. Она была свидетельницей того, как подбежал к аппарату заспанный дежурный; как, отложив трубку на пульт, после некоторых пререканий с звонившим, затерялся он в глуби коридора, как спустя некоторое время вынырнул он из тех полутемных недр.
-- Да, синьор уезжает сегодня поутру, он позвонит вам, если это так срочно, через полчаса, потрудитесь оставить свой номер. Скажите, кого вызвать.
Лампочка осталась гореть и тогда, когда, застегиваясь на ходу, ночной походкою, на носках, из поперечного коридорчика в главный прошел человек из восьмого, как был он назван по телефону.
Лампочка находилась как раз напротив этого номера. Человек из восьмого, однако, для того чтобы попасть к телефону, совершил пешеходную прогулку по коридору, и начало этой прогулки лежало где-то в зоне восьмидесятых номеров. После непродолжительных переговоров с дежурным, изменившись в лице, на котором тревожное волнение уступило место чертам внезапной беззаботности и любопытства, он отважно взялся за телефонную трубку и по исполнении всех технических обрядностей нашел себе собеседника в лице редактора газеты "Vосе".
-- Слушайте, это безбожно! Кто вам сказал, что я бессонницей страдаю?
......................................................................
-- Вы по ошибке, кажется, попали к телефону, подымаясь на колокольню. Чего вы благовестите? Ну, в чем дело?
......................................................................
-- Да, я задержался на сутки.
......................................................................
-- Лакей прав, домашнего адреса я им не оставлял и не оставлю.
......................................................................
-- Вам? Тоже нет. Да вообще я и не думал его публиковать, да еще сегодня, как вы, кажется, вообразили.
......................................................................
-- Он вам никогда ни на что не понадобится.
......................................................................
-- Не горячитесь, господин редактор, и вообще побольше хладнокровия. Релинквимини и не подумает обращаться к вашему посредничеству.
......................................................................
-- Потому что он не нуждается в нем.
......................................................................
-- Еще раз напоминаю вам о драгоценности вашего спокойствия для меня. Релинквимини никогда никакой тетрадки не терял.
......................................................................
-- Позвольте, -- хотя это первое недвусмысленное выражение у вас. Нет, безусловно нет.
......................................................................
-- Опять? Хорошо, допускаю. Но это -- шантаж только в пределах вчерашнего номера вашей "Vосе". И далеко не то -- за его пределами.
......................................................................
-- Со вчерашнего дня. С шести часов пополудни.
......................................................................
-- Если бы вы хоть стороной нюхнули того, что взошло на дрожжах этой выдумки, вы бы подыскали всему этому названье порезче, и оно еще дальше находилось бы от истины, чем то, что вы только что изволили преподнести мне.
......................................................................
-- Охотно. С удовольствием. Сегодня я не вижу этому никаких препятствий. Генрих Гейне.
......................................................................
-- Вот именно.
......................................................................
-- Очень лестно слушать.
......................................................................
-- Да что вы?
......................................................................
-- Очень охотно. Как же это сделать? Жалею, что вынужден сегодня же ехать. Приходите на вокзал, проведемте часок вместе.
......................................................................
-- Девять тридцать пять. Впрочем, время -- цепь сюрпризов. Лучше не приезжайте.
......................................................................
-- Приходите в гостиницу. Днем. Вернее будет. Или ко мне на квартиру. Вечером. Во фраке, пожалуйста, с цветами.
......................................................................
-- Да, да, господин редактор, вы -- пифия.
......................................................................
-- Или завтра на дуэльную площадку, за город.
......................................................................
-- Не знаю, может быть, и не шутка.
......................................................................
-- Или, если вы заняты эти два дня сплошь, приходите, знаете что, приходите на Campo Santo послезавтра.
......................................................................
-- Вы думаете?
......................................................................
-- Вы думаете?
......................................................................
-- Какой странный разговор ни свет ни заря! Ну, простите, я устал, меня в номер тянет.
......................................................................
-- Не слышу... ?.. В восьмой? Ах, да. Да, да, в восьмой. Это -- дивный номер, господин редактор, с совершенно особым климатом, там вот уже пятый час стоит вечная весна. Прощайте, господин редактор.
Гейне машинально повертывает выключатель.
-- Не туши, Энрико, -- раздается в темноте из глубины коридора.
-- Камилла?!!
1915