Патрацкая Наталья. Мистическая мадам

   Потом я позвонила кузине:
   – Ирина, привезти славянский шкаф в магазин? Нет, он не радиоактивен, так Родька говорит, глядя на свой прибор.
 

Глава 29

 
   Шкаф привезли к цветущим кустам сирени, выгрузили, поставили на асфальт и всем зевакам запретили говорить плохие слова рядом с грозным, дубовым шкафом. После рождения ребенка я пришла к Анне Александровне с одной просьбой: совершить родственный обмен, по которому мы переезжаем втроем в ее трехкомнатную квартиру, а она переезжает в мою однокомнатную квартиру. И все довольны. Обмен состоялся, даже мебелью не менялись, все осталось стоять на своих местах. Платон Иванович сидел у Анны Александровны дома с ее маленьким внуком, заигрывая перед малышом, с тревогой оглядываясь на янтарные часы.
   Он не выдержала загадок последних дней, и спросил у Анны Александровны:
   – Анна Александровна, откуда вы знаете о тайне старинной мебели?
   – Платон, я давно занимаюсь антикварными предметами мебели, не все из них, но наиболее ценные экспонаты хранят в себе дух прошлого, и к нему надо относиться с большим почтением, вот и вся тайна, – и она ласково погладила стенку славянского шкафа.
   Платона Ивановича, как подменили, он стал нежным, услужливым, почтительным к семье и мебели Анны Александровны, да и Макар перестал употреблять негативные слова. Родька проснулся с мыслью, что он непременно должен купить славянский шкаф в свое, личное пользование, тогда шкаф сделает его богатым бизнесменом. Он только жалел, что две зеленые бумажки людям воронам отдал не он, а Макар и шкаф перекачивал в ее квартиру, а у Матрены этот шкаф станет таким дорогим…
   После своего вещего сна, Родя, пришел к мысли, что шкаф ему нужен для фокусов перед людьми, для которых он станет магом и волшебником. Он научиться вызывать дух шкафа из прошлого, он сам изучит возможности шкафа и будет его единственным владельцем.
   Родька жил на первом этаже холостяком в однокомнатной квартире, поэтому доставка шкафа в его квартиру, для него не являлась острой и мучительной. Трудным был вопрос, где взять деньги для его приобретения. Но ему помог случай… Шкаф перенесли на склад магазина, но к директору явился участковый инспектор, получивший информацию от своей местной агентуры, что увезенный шкаф вернулся в магазин.
   Я на правах директор магазина, сказала, что шкафа нет, и откупилась от визитера, понимая, что шкаф надо из магазина немедленно убрать. Я почему-то вспомнила про друга Макара, Родьку, позвонила ему и сама предложила спрятать в его квартире славянский шкаф. Шкаф, упакованный в полиэтиленовую пленку, замотанный скотчем, прибыл в квартиру Родьки, как по – щучьему велению, по его хотению.
   Величественный шкаф предстал перед глазами Родьки, его еще не успели отреставрировать. Родя протер шкаф от пыли и мелкого мусора олифой, дубовый исполин засветился приятным, деревянным излучением. В это время Родькин шкаф вновь заработал, в нем появилось свечение внутри шкафа.
   В кабинет вошел мужчина высшего качества, так в своем мозгу я дала определение, вошедшему мужчине. Холеное, благородно лицо, величественная осанка, плечи отведены назад, живот отсутствовал. Посетитель, одетый в костюм неопределенного цвета, но весьма дорогой, и хорошо на нем сидящий, по всей великолепной фигуре, поздоровался с владелицей салона древней мебели и предложил мне умопомрачительный контракт, смысл моей работы, заключался в том, чтобы…
   Проще говоря, господин Егор Сергеевич, положил на стол, перечень предметов старинной мебели, необходимой ему для создания музея своих предков. Дело в том, что я написала бизнесмену его биографию до пятого колена, коим он хотел зацепиться до фаворита и великого человека своего времени, графа Орлова. Легенду прошлого нынешнего предпринимателя, необходимо подкрепить настоящими предметами старины!
   Я решила, что янтарные часы, как изюминку коллекции продам за огромные деньги, а пока часы стояли у нее дома. Прочитав предварительный перечень предметов, я успокоилась, многое я могла поставить в личный музей предпринимателя. Связь с общественностью у меня была налажена, летом я брала на работу студентов, а те занимались тем, что находили предметы старины. Господин Егор Сергеевич предлагал поставить требуемые предметы в минимальные сроки, оплата наличными. Для большей важности он выложил передо мной приличную сумму денег на первые расходы.
   Я вызвала бухгалтера и на глазах предпринимателя, деньги официально оприходовала.
   Я видела, как притащили, иначе и не скажешь, дубовый стол, осмотрев стол со всех сторон, пришла к выводу, что рядом со славянским шкафом он будет отлично смотреться. Но будут нужны дубовые стулья того времени, эту проблему я проходила, и теперь только вызвала к себе Платона Ивановича, чтобы его фирма к этому столу выполнила старинные стулья, той же эпохи.
   Сообразительный Платон Иванович, сказал, что стулья надо украсить вензелями славянского шкафа, и заодно добавить их к этому, слегка простоватому дубовому столу. Платону Ивановичу выплатили задаток за заказ. Посмотрев на Платона Ивановича после Егора Сергеевича, я пришла к выводу, что не мешало бы Платона Ивановича приодеть, потом вспомнила его в паре с Анной Александровной, и решила, что так он целее будет.
   Селедкин старший сделал копию славянского шкафа, хорошую, добротную копию. Люди ходили вокруг шкафа, открывали двери, естественно не вызывая свечения внутренних поверхностей дубового гиганта. Все бы ничего, но вновь явился участковый инспектор, пытаясь найти упущения, по поводу уничтожения этого шкафа; ему показывали, что шкаф новый, еще стружкой пахнет, а тот все искал вчерашний день.
   В дверь вбежал возбужденный Родька, увидев стоящий новый славянский шкаф, закричал истошным голосом:
   – Он еще и летает!!!
   Выяснилось, что он сбежал от свечения в шкафу, прибежал за помощью, чтобы выкинули из квартиры шкаф. В открытые двери его квартиры, просочилась толпа людей, потом быстро остановилась перед старым шкафом, ничем непримечательным, вполне достойным быть на свалке жизни. Стоило в комнату войти Родьке, как шкаф ожил. Из шкафа пошло белое свечение, завораживающее своим светом. Люди стояли и не двигались, им казалось, что если они сдвинуться с места, что-нибудь произойдет.
   Первым пришел в себя участковый инспектор:
   – Вот он шкаф! А я грешил на Матрену, а это Родька безобразничает. Родька, где шкаф взял?
   – Где? На свалке, его не успели уничтожить, тамошние люди его к себе определили.
   – Значит так, сейчас дружно его загружаем в машину и везем на свалку! – грозно сказал инспектор, и… исчез в белом свечении шкафа.
   Люди тихо стали выходить из комнаты, остался Родька, он сел на кособокий стул:
   – А мне, что делать? – спросил он у шкафа, – А, надо Матрену позвать, она вернет инспектора, – вспомнил он, как она Макара из этого шкафа высвобождала, но ехать за ней ему не хотелось, а мобильного у него не было…
   Грузчики вернулись в магазин и сообщили мне о событиях в квартире Родьки.
   Рисковать Ирина я не захотела, и вызвала Селедкина младшего, дала ему деньги на цифровой фотоаппарат.
   Шурик Селедкин оказался сообразительным парнем, все сделал, как надо, сфотографировал славянский шкаф, выпустил из него инспектора, сфотографировал, приросшего к стулу, огорченного жизнью Родьку. На их глазах шкаф превратился в полированного красавца, Шурик тут же запечатлел его новый облик, шкаф из своих недр на вензеля выпустил позолоту. От такой красоты Шурик и Родька пришли в такое изумление, что оба сели на один стул, ножки у него подвернулись, и они растянулись перед шкафом.
   В этот момент в комнату вошла я:
   – Какой шкаф красивый, ребята, а вы, почему с пола на него смотрите?
   Парни сидя боялись вымолвить слово, они в упор не видели меня, перед ними стояла молодая графиня, лет семнадцати, в платье, с талией под грудью, с локонами: жена Пушкина с известного портрета. Мгновение и видение исчезло, они увидели перед собой директора и скромный шкаф.
   – Ребята, что с вами? Мне показалось, что шкаф был красивым, а он опять стал обычным.
   – Матрена, я тоже это видел, я запомнил, каким он был, вероятно, шкаф подсказывает, каким он был, видение из прошлого. Его надо реставрировать по его указанию, – необыкновенно спокойно проговорил Шурик.
   – Отличный вывод, но что-то мне подсказывает его нельзя перевозить, кто его будет реставрировать? Если к нему подходит реставратор, он выдает радиоактивное излучение, а вас двоих он хорошо выносит. Шурик, приводи своего отца, попытайтесь восстановить шкаф здесь. Материалы и работу оплачу.
   Шкаф промолчал, соглашаясь с речью умной женщины, а я подумала о янтарных часах, у меня возникла мысль, что славянский шкаф и корпус огромных часов, словно одним человеком созданы, папа Карло у них был один.
   – Родька, есть просьба, поставь решетки на окна, металлическую дверь; к тебе привезут янтарные часы, твое дело их охранять, наблюдать, лишних людей не пускать, все плачу. Не волнуйся, плачу не из своего кармана, из кармана заказчика.
   Нина, пожив у Анны Александровны четко осознала, что есть лучшая жизнь, есть красивее одежда и обувь, и сделала свой вывод.
   Она стала донимать Ирина просьбами: купи это, купи то, не купишь, уйду из дома и не вернусь. Девочка стала меняться вещами с подругами, обменивала свои вещи на чужую одежду, обувь, сумки. Ирина не успевала следить за одеждой дочери, то она исчезала, то появлялась. Стоило матери купить для дочери кроссовки за большие для нее деньги, как они через день исчезали, через неделю появлялись грязные.
   Мать их отмывала добела, кроссовки исчезали, и если приходила в дом подруга к Нине того и смотри, что что-нибудь прихватит и вынесет. Взрослая женщина от такой чехарды предметов дочери, купленных для нее с большим трудом, порой на последние деньги, стала нервной и взвинченной до предела. Любая подруга дочери стала для нее врагом первой величины. Дом стал адом. Дочь повадилась гулять по вечерам, перед прогулкой стала требовать деньги на карманные расходы, ведь Анна Александровна ей давала карманные деньги!
   Дочь запугивала мать, угрожала ей жалобами отцу, доставала ее по всем статьям.
   Мать заболела, сил встать у нее не было, она сказала:
   – Я не пойду на работу, мне плохо.
   – Ты, чего, мать! Мне деньги нужны, а она болеть вздумала!
   Мать дошла до рыданий, неконтролируемых, сквозь рыдания дочь продолжала ее обвинять в своей плохой жизни. Мать стала истерически кричать проклятия.
   Дочь спокойно сказала:
   – Выпей воды, это я из-за тебя три года назад боялась дома одна сидеть! Это ты во всем виновата! Не кричи на меня. Ты зачем меня к бабушке Брынзе посылала? Она меня за косы таскала!
   Наверно было за что, – подумала Ирина, выпив воду после таблетки, а сказала:
   – Нина, сама бери ключи от квартиры, открывай и закрывай дверь за собой.
   Дочь ушла гулять, уверенная в своей правоте. Мать полежала, встала, занялась домашними делами, делиться такими событиями ей не хотелось. Мать Паши тоже почувствовала временное влияние Анны Александровны, поначалу она радовалась, что сын пожил в достатке, по-человечески, с компьютером в квартире, с отцом пообщался. А сын… он по возвращению от отца стал унижать мать своим высокомерием, своими новыми знаниями. Говорить ей, что она глупая, ничего в жизни делать не умеет, ничего не понимает. Он круто изменился, и теперь излучал презрение в адрес матери, та не знала, что ей делать. Парень с достоинством носил вещи от Макара и Анны Александровны, и полностью отказывался носить ту одежду, что покупала ему мать Маня.
   Сам Платон Иванович, в очередной раз, выручив Анну Александровну от нападения, возвратился в свою холостяцкую берлогу. Он рвался к ней, но понимал, что это невозможно. После нее его не интересовали две его бывшие женщины, он им отдавал деньги на детей, а сам жил достаточно экономно, да и не так много он и получал, чтобы все были счастливы. Так, что Платон Иванович не мог решить проблемы своих детей на уровне Анны Александровны – разные у них финансы, разные. Макар не мог простить мне Егора Сергеевича. Его он ненавидел всеми фибрами своей души. Но Макар не был столь могучим мужиком, и осознавал, что физические силы у них разные, и от этого только больше его ненавидел, он еще продолжал сомневаться, а сын чей? Его или Егора Сергеевича? На пике этой затаенной злобы, он приметил Леночку, продавца из антикварного магазина. Стал оказывать ей посильное внимание, тем и отводил свою душу от ненависти. Я почувствовала, что Макар ко мне охладел, но дел с малышом было так много, что я даже радовалась его холодности, у меня на него сил не оставалась.
 

Глава 30

 
   Договора я выполняла, раз деньги Егором Сергеевичем были даны на мебель, я ее и собирала. По расчетам получалось, что на выданный аванс, как пасьянс складывались славянский шкаф, янтарные часы, дубовый стол и новые стулья под этот комплект, доведенные до антиквариата умелыми руками старшего Селедкина. Все честно, весь комплект стоял в квартире Родьки, под его неусыпной охраной. Он и порадоваться не успел, как к нему в квартиру позвонил заказчик с охранниками.
   Родька о заказчике знал. Мобильный телефон ему купили для такого случая, он нажал на мой номер телефона. За дверью послышался стук и угрозы, но он успел сказать мне, что заказчик прибыл. Металлическая дверь гремела от ударов. Родька открыл дверь и отскочил в сторону, мимо него в комнату ворвались три человека, и остановились в немом изумление: из шкафа, часов, из стола и одного стула, в который вставили донорский кусочек дерева из шкафа, шло белое свечение. Казалось, предметы переговариваются.
   – Не обманула, – прошептал Егор Сергеевич, – красота, какая! Мебель, я ваш новый хозяин, я заберу весь комплект, прячьте свое свечение.
   Родька надеялся, что мебель съест наглецов, но предметы промолчали, они покорно погасили свой белый свет.
   Янтарный кабинет продали достаточно удачно, я рассчиталась со всеми участниками проекта в рабочем кабинете. Господин Егор Сергеевич не пожалел денег за конторку с янтарем. Благодаря чему Шурик пересел на новую машину, что было выгодно мне, он становился моим любимым исполнителем и шофером по совместительству. Егор Сергеевич прислал Анне Александровне приглашение на открытие музея своего предка.
   Ехать на официальную церемонию она не хотела, она решила послать на это мероприятие меня, чтобы я немного отдохнула, а Макар вместо меня посидит с малышом. Я согласилась поехать на открытие музея, от домашних хлопот я устала, а тут появился повод выйти из дома, да и Анна Александровна обещала посидеть с внуком. А я купила новую одежду, новые туфли, в которых и в гареме не грех показаться, так подумала о них Анна Александровна.
   В назначенный день за мной заехала машина от Егора Сергеевича, музей находился за пределами города. И откуда берутся просторы? – думала я, сидя на заднем сиденье машины, глядя на пейзаж за окном, на бесконечное мелькание зеленой массы деревьев, или полян, даже полей, покрытых зеленой растительностью.
   Я посмотрела на шофера и вздрогнула, он мне показался странным, я невольно застегнула на груди молнию от легкой белой курточки, и отвернулась к окну, с мыслью, что уж очень долго едем к музею. За окном замелькали дома дачного поселка, заборы один выше другого, на укрепленных стенах стояли камеры наблюдения, металлические ворота катались по рельсам, охраны не было видно, но она подразумевалась. У одной такой современной крепости остановилась машина.
   Дверь машины бесшумно открылась, открылась и дверь в ограждении современного замка, впуская меня на территорию особняка Егора Сергеевича. Людей не было видно.
   Ничего себе открытие музея, – подумала я, – людей нет, здание более чем современное. Я посмотрела на внушительный дом с башенками, такой мини дворец.
   Идти в дом я не решилась, села на скамейку рядом с небольшим фонтаном, из пасти льва, покрытого позолотой, струилась вода. Как в сказке 'аленький цветочек', – промелькнула в моей голове, – все есть, людей невидно, неслышно. Я посмотрела на ворота, они были закрыты. Машина, в которой я приехала, не въезжала на территорию особняка. Солнце припекало. Я сняла с себя белую курточку, положила ее на белую сумку с большой брошкой вместо замка, сумку поставила на скамейку, откинулась на спинку скамейки, прикрыла глаза и задремала под легкий шум воды фонтана.
   Егор Сергеевич посмотрел сквозь легкие шторы на спящую Матрену, грудь кормящей женщины, белая, пышная выглядывала из маленького белого топика. Русые волосы крупными волнами лежали на ее плечах. На ногах бело – золотые туфли заканчивались шнурками почти у колен, где начинались светлые бриджи. У него появилась простая, мужская мысль, взять ее на руки, отнести в спальню, вместо открытия музея. Он надел белые брюки, светлые без пяток босоножки, снял с себя майку, и в таком виде спустился к ней. Я крепко спала. Егор Сергеевич взял меня на руки, и понес естественно в спальную комнату. Он положил меня не белое, шелковое покрывало.
   Кондиционер поддерживал в комнате прохладную атмосферу, я сквозь сон почувствовала прохладу, мне захотелось укрыться.
   Он посмотрел на божественную, нежную грудь, кормящей матери и прикрыл ее огромным, белым полотенцем. Потом он подошел к кальяну, и слабое средство, затуманивающее мозг, постепенно заполнило комнату. Легкие грезы окутали мозг, уставшей молодой матери. Два бокала легкого вина, виноградная лоза на золотом блюде, стояли перед моими глазами, на столе, с прозрачной, стеклянной столешницей. Я невольно потянулась к бокалу, жажда во сне меня стала мучить, от непонятного привкуса на губах. Залпом, выпив бокал, я взяла одну виноградинку, и только тут заметила внимательный взгляд хозяина.
   Егор Сергеевич нажал на пульт, темные шторы на окнах опустились, легкий полумрак окутал Матрену. Молния на топике оказалась в руках мужчины в белых брюках. Его красивое лицо, приблизилось к ее лицу, молния медленно расстегнулась на груди, в его руках. Грудь двумя волнующими окружностями выступала над двумя белыми чашечками, он расстегнул застежку, расположенную спереди, для удобства кормления грудью. Егор Сергеевич двумя руками держал в руке грудь Матрены, пристально смотрел в ее глаза и медленно подносил сосок к своим губам. На соске выступило грудное молоко, он слизнул капли молока языком, потом охватил сосок губами, продолжая смотреть ей в лицо, и стал сосать молоко из ее груди.
   Вторая грудь наполнилась молоком, я словно окаменела, из груди непроизвольно стало капать молоко на руку Егора Сергеевича. Он размял руками затвердевшую от молока грудь, молоко капало на его руки, на белое шелковое покрывало. Я молчала, онемев от изумления, приятная нега окутывала все тело, груди освобождались от молока, они становились мягче. Его руки, в сладком, грудном молоке, расстегнули последнюю молнию на моих брюках, липкие пальцы медленно и нежно, сняли с меня обувь, брюки, стянули последнюю, белую одежку…
   Я лежала на белом, шелковом покрывале, в русом облаке своих волос. Он снял с себя белые брюки. Его мускулистая фигура приятно радовала глаза, а я и не возмущалась, а просто вся подалась навстречу этому необыкновенно приятному человеку. Мы обвились друг подле друга, как будто всегда были вместе. Бес слов, без единого звука мы изучали друг друга нежными ладошками, пальцами. Его губы раскрылись так широко, что обхватили мои губы, его язык вошел в мой рот, белые зубы от языка не волновались, но кожные покровы рта приветствовали его язык, божественной истомой.
   Он покорил меня всю, без остатка, равномерные движения тел без скрипа великолепной постели, были апогеем приятного знакомства.
   Проснувшись, я не увидела в комнате Егора Сергеевича, на себе я заметила простынь, рядом с кроватью стоял столик с едой. На краю постели лежал шелковый халат. Я надела халат, поискала глазами дверь в ванную комнату. Все удобства отливали кафелем. Я умылась, привела себя в порядок и вышла в комнату, в ней по-прежнему никого не было. Я подошла к окну, между воротами и фонтаном стояла детская коляска, в ней спал мой ребенок, но людей во дворе не было. Я вышла из комнаты и потеряла ориентир, я не знала, как спуститься вниз, двери, зеркала располагались кругами, или мне так показалось, я прошла в одну сторону, дошла до конца здания, не найдя лестницы, я повернула назад, прошла до конца коридора, лестницы не было.
   По виду из окна я определила, что нахожусь не ниже второго этажа, мало того, я забыла из какой двери вышла. В отчаянье я села в кресло в холле, потом подошла к окну, перед окном находилось озеро, оно было совсем маленькое, но по нему плавали два белых лебедя.
   От злости я толкнула створку окна, та раскрылась, и я оказалась на полукруглом балконе. С балкона свисала лестница из веревок и круглых палок, я уверенно перешла с балкона на веревочную лестницу и стала спускаться вниз. На земле я попала прямо в руки Егора Сергеевича, своим голым телом, под шелковым халатом.
   Он нежно прижал меня к себе на одно мгновение, и поставил на землю. Голые подошвы ног коснулись мягкой травы зеленого газона.
   Я непроизвольно поцеловала в губы Егора Сергеевича, а сама в это время заметила арку, по моему мнению, сквозь эту арку я могла попасть к коляске с ребенком, на другую сторону дома. Он поднял меня на руки и понес к арке, от арки я увидела коляску. Я вырвалась из рук Егора Сергеевича и побежала к своему ребенку. Малыш спал. Я поцеловала малыша и вопросительно подняла глаза на Егора Сергеевича.
   – Матрена, ты поживешь у меня с моим сыном, надеюсь, ты не возражаешь?
   – Егор Сергеевич, меня дома потеряют!
   – Нет, для них ты на даче, посмотри, как ты устала, ты засыпаешь в любом положении, в любой ситуации. Отдыхай здесь, тебе все привезут.
   – Я не ориентируюсь в твоем доме, он такой большой! И, где музей, на открытие которого я к тебе приехала?
   – Все есть, но не сейчас.
   – У тебя есть здесь люди? Мне одной твой дворец не убрать, вот уж действительно устану!
   – Матрена, у тебя будет няня с высшим педагогическим образованием, она уже в дороге, здесь есть повар, есть горничная, для прогулок есть дорога вокруг озера, по тенистой аллее, для любви есть я, что еще тебе нужно?
   – Свободу!
   – Это и есть свобода в твоей ситуации, поживи здесь немного, а сейчас идем, я покажу комнату для малыша, нашего малыша! Ты не представляешь, какого труда мне стоило смотреть на то, как ты попала в лапы своего бывшего Макара! Удар Платона Ивановича я запомнил, а твой Макар побежал к Леночке, надеюсь, ты ее знаешь?
   Кстати, что у Анны Александровны было с этим Платоном Ивановичем? Я позвонил в твою квартиру, дверь открыл Платон Иванович и я от неожиданности получил в челюсть.
   – В моей квартире тогда жила Анна Александровна, а Платон Иванович ее мужчина, – в ее мозгу промелькнуло виденье с нависшим над ней голым Егором Сергеевичем, а потом дикие звонки по всем телефонам.
   – Хорошо, что не наоборот. Стало быть, я второй в твоей судьбе, и первый отец ребенка.
   – Откуда у тебя такой дворец?
   – Без вопросов на эту тему, музей тебе покажут без меня, я сейчас уеду, к тебе подойдут, помогут. Пока! – воскликнул Егор Сергеевич, поцеловал меня, и стремительно пошел к воротам, а они услужливо открылись и закрылись.
   Я остановилась у фонтана с коляской в руках, ко мне действительно подошла улыбчивая женщина, в платье с белым воротником. Я изучала новые владения, катала коляску по всему дачному участку, сидела на скамейке у озера с лебедями, кормила ребенка грудным молоком два раза в день, мне помогали местные сотрудники Егора Сергеевича, странные вещи начинали твориться вечером. То, что первый раз в нашей любви было случайностью, становилась закономерностью. Егор Сергеевич целый день отсутствовал, появлялся вечером, ел у себя в комнате, ему привозили еду из местной столовой, он мылся, и шел ко мне в спальню.
 

Глава 31

 
   Любовь между нами носила молочный характер, он меня любил, но он начинал любовные игры с моей груди, полной молока от пропущенного кормления, которое вместо меня осуществляла няня, вводя искусственное молоко в питание ребенка.
   Молоко из моей груди высасывал Егор Сергеевич до основания, так, что оно с трудом прибывало к утру для ребенка.
   Мне не давали много работать, меня заставляли спать днем для сохранения молока, мне давали витамины, пищу, соки, чай со сливками, – одним словом я должна была вырабатывать молоко для ребенка и… его временного отца. От этого можно было бы сойти с ума, но мне давали успокоительные средства с пищей, я была спокойной и воспринимала действия Егора Сергеевича спокойно, а любила его страстно, насколько это было возможно под успокоительными средствами. Он был доволен. Мой гардероб пополнялся без меня. Я открывала шкаф и брала то, что нужно мне по погоде.
   Я не знала, откуда появились вещи, мне вообще трудно было думать, я просто жила и выполняла обязанности, которые мне предписывались в этом дачном замке. Грудь моя в предлагаемой одежде всегда слегка выступала из одежды, и светилась на солнце. Если становилось прохладно, мне приносили теплые вещи и тщательно укутывали грудь от дождя, от ветра, от холода. За мной следили, меня берегли для ночи с господином Егором Сергеевичем. Моя грудь работала, как мини завод по производству молока. Он мял груди в своих руках, он оттягивал соски, он пил мое молоко…