Патрик де Витт. Братья Sisters

   – Вы за кого болеете? – спросил я у хозяйки.
   – Стэмм – подонок. Про Уильямса я ничего не знаю, но и он с виду гад.
   Подслушав нас, мужик с сыном на плечах заявил:
   – Мистер Уильямс не гад. Он джентльмен.
   – Так вы с ним приятели? – спросил я, оборачиваясь.
   – Да, и я этим горжусь.
   – Ну, надеюсь, вы успели с ним попрощаться. Минута, другая, и приятель ваш – труп.
   Покачав головой, мужик произнес:
   – Он не боится смерти.
   Вот же глупость! Я не выдержал и рассмеялся.
   – И что с того, что он не боится?
   Мужик не стал отвечать, лишь отмахнулся. Малец же, напротив, смотрел на меня с должным страхом во взгляде.
   – Твой папаша, – сказал я ему, – намерен показать тебе зло. Готовься, скоро увидишь.
   Мужик ругнулся вполголоса и, проталкиваясь через толпу, пошел искать себе другое место.
   Секундант Уильямса тем временем спросил у Стэмма:
   – Сэр, где ваш свидетель?
   – Не знаю, а на кой он мне? – ответил тот.
   Уильямс и секундант пошептались, затем свидетель адвоката спросил у Стэмма: можно ли проверить его револьвер. Стэмм ответил: валяй, мол, и секундант Уильямса, осмотрев оружие, кивнул в знак одобрения. После он спросил: не желает ли мистер Стэмм осмотреть револьвер мистера Уильямса. Стэмм ответил, дескать, нет, не желает. Дуэлянты сошлись лицом к лицу. Уильямс храбрился, но по глазам было видно, что к смерти он не готов. Адвокат зашептал на ухо свидетелю, и тот спросил у Стэмма:
   – Мистер Уильямс все еще предлагает вам извиниться.
   – Не дождешься.
   – Что ж, пусть так.
   Секундант Уильямса развернул дуэлянтов спинами друг к другу и, велев разойтись на двадцать шагов, начал отсчет. У адвоката лоб блестел от испарины, а револьвер в руке дрожал. Стэмм же, судя по выражению на лице, как будто вышел до ветру. На счет «двадцать» поединщики развернулись и выстрелили. Уильямс промазал, зато пуля Стэмма вошла ему в грудь точно по центру. Лицо адвоката тут же исказила нелепая гримаса: смесь удивления, боли и вроде бы даже обиды. Уильямс пошатнулся и выстрелил в толпу. Раздались крики. Пуля пробила голень молодой женщине, и бедняжка валялась на земле, корчась от боли и зажимая рану. Заметил адвокат сей позорный промах или нет, не знаю – обернувшись, я застал его уже мертвым.
   Стэмм, спрятав оружие в кобуру и вновь свободно свесив руки, отправился в сторону салуна. Свидетель Уильямса стоял над телом убитого и беспомощно озирался. Я же осмотрелся в поисках мужика с мальцом на плечах (думал выразить свое презрение), однако нигде их не заметил.

Глава 19

   Извинившись, хозяйка отправилась по делам. Я, собрав вещи, хотел попрощаться, но нигде в гостинице ее не нашел и решил оставить прощальный подарок: спрятал пять долларов под одеялами. Она найдет их и, всякий раз вспоминая обо мне, будет думать о брачном ложе. Ну, или просто о ложе. Чарли, увидев такие дела, похвалил за благородность, однако усомнился, что подарок дойдет по назначению: мол, постели в гостинице грязные и будут собирать грязь дальше, поскольку хозяйка даже не думает их менять.
   – И денежки твои достанутся следующему постояльцу.
   – А вдруг она найдет монету? – предположил я.
   – Не найдет. И вообще пять долларов жирновато будет. Оставь лучше… ну, доллар, прямо на стойке внизу. Дамочка выстирает наконец платьишко, и еще останется напиться до бесчувствия.
   – Ты просто ревнуешь и завидуешь, потому что у тебя самого нет подруги.
   – Эта старая кошелка – твоя подруга? Ну, поздравляю. Жаль, не можем представить ее матушке. То-то бы она обрадовалась нежному цветочку.
   – Я лучше помолчу, чем с дураком спорить.
   – Да уж, да уж… Хозяйка твоя плюется и утирает нос рукавом. Даму ты себе нашел что надо.
   – Я с тобой не разговариваю.
   Сказав так, я подхватил сумки и покинул комнату, оставив Чарли собирать пожитки. Выйдя на улицу, я поприветствовал Жбана и спросил, как у него дела. Конь вроде как оправился, но вот с глазом, похоже, была беда. Жаль бедолагу… Выглядел он бодрым, и я потянулся погладить его по шее. Однако стоило коснуться морды Жбана, как тот отпрянул. Мне стало стыдно: вроде конь, а к ласке не приучен. Надо обращаться с ним понежнее. И как раз когда я обещал Жбану быть добрым хозяином, из гостиницы вышел Чарли. Смеясь надо мной, он заметил:
   – Нет, вы только посмотрите. Любитель живности! Не ровен час, подбросит монету в кормушку хворой скотинке. С него станется, друзья мои.
   Приблизившись, Чарли пощелкал пальцами с обеих сторон от морды Жбана – конь прянул ушами. Братец, довольный результатом проверки, пошел к Шустрику.
   – Впредь до конца пути спать будем под открытым небом, – сказал он. – Хватит разнеживаться в гостиницах.
   – Мне-то что?
   – Я хочу сказать: если тебе вдруг опять поплохеет, дальше поеду один.
   – Поплохеет? Занятно слышать это от человека, который своим пьянством уже дважды не давал продолжить путь.
   – Ладно, ладно. Не повезло. С кем не бывает! Вели мы себя не лучшим образом, однако впредь беремся быть примерными. Все, согласен?
   – Тогда не говори никому, как мне поплохело в дороге.
   – По рукам, братец.
   Оседлав Шустрика, он посмотрел вперед на дорогу мимо витрин лавок – вдаль. В этот момент раздался легкий стук. Я поднял взгляд и увидел в окне нашей комнаты хозяйку: она стучала в стекло оставленной мной монеткой. Поцеловав ее, женщина приложила к окну ладонь. Чарли посмотрел на меня холодно и невыразительно. Я в ответ скрестил руки на груди. Братец, пришпорив коня, поехал прочь, а я помахал женщине рукой. Она шепнула несколько слов – каких именно, я не разобрал. Видно, поблагодарила.
   Я последовал за братцем, вспоминая на ходу, как звучал голос женщины в пустоте комнаты, где она трудилась, не разгибая спины. Пусть те пять долларов хоть ненамного и ненадолго, но сделают ее счастливее. Я твердо вознамерился сбросить двадцать пять фунтов жира и при случае написать хозяйке любовное письмо: пообещаю скрасить ее земную жизнь со всем старанием, на какое способен мужчина.

Глава 20

   По пятам за нами шла снежная буря, последняя этой зимой. Однако мы успели за день и за вечер покрыть приличное расстояние и на ночь устроили стоянку в большой пещере. Потолок ее был прокопчен кострами тех, кто ночевал здесь прежде. Чарли приготовил ужин: бобы, свинину и лепешки. Правда, съел я только бобы, остальное тайком скормил Жбану. Спать лег голодным, а посреди ночи и вовсе проснулся и увидел у входа в пещеру коня без всадника. Фыркая, он переминался с ноги на ногу. Вороной и блестящий от пота, конь задрожал, и я поспешил накрыть его своим пледом.
   – Что такое? – спросил Чарли, приподнимаясь на локте.
   – К нам конь забрел.
   – А ездок?
   – Ездока нет.
   – Придет – разбудишь, – сказал Чарли и снова улегся у костра.
   В коне было семнадцать ладоней росту, сплошные мускулы; ни клейма, ни седла, ни подков, однако грива ухоженная. Конь не отпрянул, когда я погладил его. Предложенную лепешку есть он не стал. Только надгрыз ее с краю. Видимо, сытый.
   – Куда же ты скакал в такую ночь? – вслух подумал я и повел было конягу в глубь пещеры, где ютились Шустрик и Жбан. Он, однако, воспротивился и вернулся ко входу в пещеру. – Хочешь меня без одеяла оставить?
   Я вернулся к костру и, подбросив хворосту, свернулся рядом калачиком. Впрочем, без пледа заснуть не смог и остаток ночи вспоминал проигранные споры, но так, что я всегда выходил из них победителем.
   Утром же я решил оставить вороного коня себе. Передав Чарли кофе, я поделился с ним планами.
   – Бери коня, – кивнул братец. – В Джексонвилле его и подкуешь. И Жбана там же продадим, авось да выручим деньжат, хотя… вряд ли. Его скорее сразу отправят на бойню. Деньги – какие ни дадут – бери себе, полностью, без остатка. Пришлось тебе со Жбаном помучиться. Вот свезло так свезло, новый конь сам тебя отыскал. Как назовешь его? Жбанов сын?
   Я ответил:
   – Жбан еще может послужить на ферме. Какой-нибудь пахарь его с радостью купит.
   – Я бы не стал никого обнадеживать, – предупредил Чарли и, обращаясь к Жбану, произнес: – Тушеная конина или живописное пастбище да в компании грудастой фермерской дочки? – Братец обернулся ко мне и уверенно прошептал: – Тушеная конина.
   Вороной конь спокойно позволил надеть на себя сбрую и седло. Жбан, когда я накидывал ему на шею петлю, опустил голову. Взглянуть ему в глаза мне не хватало смелости. Не успели мы проехать и двух миль, как нам на дороге попался мертвый индеец.
   – А вот и предыдущий хозяин, – заметил Чарли и спешился.
   Мы перевернули труп на спину. Индейца как будто свело страшной судорогой: рот перекошен, голова неестественно запрокинута, хребет сломан.
   – Да разве индейский конь примет седло и сбрую? – произнес я.
   – Значит, его угнали из табуна белых.
   – Конь не заклеймен и не подкован.
   – Загадка, что и говорить. – Чарли указал на труп индейца. – Может, его спросишь?
   Ран у краснокожего не нашлось, и, глядя на его крупное телосложение, мы с братцем решили, что в поездке у него в потрохах случился приступ. От неожиданной боли индеец упал и свернул себе шею.
   – Седок брякнулся, а конь продолжал идти, – предположил Чарли. – И, скорее всего, направлялся краснокожий в пещеру, ту самую, где мы ночевали. Представь, что бы он с нами сотворил, застав на своей стоянке…
   Вороной конь наклонился и, обнюхав индейца, потыкался в него мордой. Я шкурой чувствовал, как Жбан на меня смотрит. Ну все, хватит, пора в путь.
   Вороной поначалу не хотел никуда идти, но вскоре, когда труп пропал из виду, он поскакал довольно резво, хотя и земля под ним была неровной, и в хвосте на привязи плелся Жбан.
   Пошел проливной дождь, однако холод не ощущался. Напротив, я даже вспотел и, чувствуя жар и аромат конского пота, радовался. Каждый шаг вороного был четок и быстр, грациозен. Такие кони – прирожденные скакуны. Да, нехорошо так думать, но вот избавлюсь от Жбана, и будет мне облегчение.
   Обернувшись, я посмотрел на изувеченного коня. Тот изо всех сил пытался выдержать темп. Глаз у него слезился и совсем заплыл кровью. Голову Жбан держал кверху и немного вбок, словно плывя и стараясь не захлебнуться.

Глава 21

   Когда мы приехали в Джексонвилль, мне захотелось проверить: исполнит ли братец обещание спать под открытым небом? Нет, не сдержит он слова. Это я понял, видя, как жадно он всматривается в горящие теплым светом окна первого же попавшегося нам по пути салуна. Мы завели лошадей в стойло, и я попросил местного конюха подковать вороного коня и заодно оценить Жбана. Он поднес фонарь к морде последнего, осмотрел больной глаз и сказал, что даст оценку завтра при дневном свете.
   В центре городка мы с Чарли разошлись: он хотел выпить, а я поесть. Договорились встретиться в гостинице.
   Дождь перестал, и на небе появилась крупная полная луна, вслед за ней и звезды. Я вошел в скромный ресторанчик и присел за столик у окна. Положив руки на стол, я полюбовался на них в свете луны: такие неподвижные и бледные, собственные пальцы казались чужими. Тут подошел паренек и, поставив на стол горящую свечу, нарушил картину.
   Я изучил висящее на стене меню. Спать накануне я ложился голодным, позавтракал скудно, и теперь в кишках у меня крутило и урчало. В местном же меню блюда – все как на подбор – предлагались питательные, жирные. И когда подошел официант с карандашиком и нагнулся, готовый записать заказ, я спросил:
   – Нет ли чего полегче?
   – Вы не голодны, сэр? – спросил официант.
   – Есть хочу, аж ноги подгибаются, но хотелось бы чего-то не столь нажористого, как пиво, говядина или картофель с маслом.
   Официант постучал карандашиком по блокноту.
   – То есть вы хотите есть, но не желаете наесться?
   – Хочу заморить червячка.
   – В чем же разница?
   – Мне надо поесть, но только не тяжелую пищу. Понятно?
   – Как по мне, – ответил официант, – смысл питания в том, чтобы наесться.
   – Хотите сказать, у вас больше ничего нет? Только то, что в меню?
   Извинившись, официант ушел и вскоре вернулся с поварихой, явно недовольной. Еще бы, у нее дел невпроворот, а тут я притащился и отвлекаю барскими запросами.
   – В чем беда, сэр? – поинтересовалась она, вытирая руки о рукава.
   – Я не говорил, что у меня беда. Хочется легкого ужина, не из тех блюд, что находятся в вашем меню.
   Глянув на официанта, повариха вновь посмотрела на меня.
   – Вы не голодны?
   – Если так, можем подать полпорции, – добавил официант.
   – Сколько вам повторять? Я голоден. Умираю, как хочу есть. Просто поужинать мне надо легким блюдом. Чего здесь неясного?
   – Когда я ем, – произнесла повариха, – то мне обязательно нужно наесться.
   – А иначе зачем вообще есть?! – воскликнул официант.
   – Наевшись, вы поглаживаете брюхо и приговариваете: «Обожра-атушки».
   – Все так поступают.
   – Так, – сказал я. – Принесите полпорции говядины, без картофеля, под вино. Овощи есть? Или зелень какая?
   Я думал, повариха рассмеется мне в лицо, однако она сказала:
   – В кладовой, кажись, была морковь.
   – Значит, мне пучок морковки с говядиной. Морковь очистить и сварить. За беспокойство можете взять цену полного блюда. Вас это устраивает?
   – Как пожелаете, сэр, – ответила повариха.
   – Я пока принесу вино, – сказал официант.
   Наконец принесли тарелку, на которой исходила паром кучка вялой морковки. Повариха оскоблила ее, оставив, впрочем, ботву. Вот же вредина! Я умял с полдюжины морковок, но еда словно растаяла, так и не попав в желудок. Мне вдруг отчаянно захотелось поскорее добраться до мяса. Оно покоилось на самом донышке, и все – до последнего кусочка – очень уж быстро закончилось. Я даже расстроился. Задув свечу, я вновь посмотрел на свои призрачные руки. Когда в пальцах начало покалывать, я вспомнил о цыганском проклятии. Когда оно начнет действовать и подействует ли вообще? Как именно погубит оно меня?
   Пришел официант забрать посуду. Указав на остатки моркови, он простодушно спросил:
   – Доедать будете?
   – Нет, уносите.
   – Еще вина?
   – Да, бокал.
   – Десерт подавать?
   – Черт подери, нет!
   Бедный официант поспешил прочь.

Глава 22

   Утром я заглянул в комнату к Чарли и нисколько не удивился, застав его больным и совершенно не в настроении продолжать путь. Я хотел было его упрекнуть, что, впрочем, было вовсе не обязательно. Чарли и без меня знал, что скакать предстоит весь день, до упора, и заверил, что через час будет готов отправляться. Я не стал спрашивать его, какое такое волшебство он намерен сотворить, дабы излечиться быстро и полностью. Оставив братца страдать в одиночестве, я покинул наполненную перегаром комнату и отправился в давешний ресторан завтракать. Жутко хотелось есть. На месте официанта сегодня был паренек, сильно на него похожий. Должно быть, сын.
   – Гд е твой отец? – решил я поинтересоваться.
   Сложив у груди ладони, паренек ответил:
   – На небесах.
   Съев немного яиц и бобов, я, все такой же голодный, сидел и смотрел на жирную тарелку. Вылизать бы ее, да приличия не позволяют. Наконец пришел паренек и забрал посуду. Я же следил за тарелкой, сопровождая ее взглядом через весь зал и до кухни, где она пропала из виду. Вернувшись, паренек спросил:
   – Не желаете ли еще чего-нибудь, прежде чем расплатиться? Есть свежий пирог, испекли этим утром.
   – Пирог? С чем? – спросил я, втайне надеясь: «Только бы не с вишней, только бы не…»
   – С вишней, – ответил малый. – С пылу с жару. Имейте в виду: вишневый пирог у нас быстро расходится. Со всего города прибегают отведать.
   Тут я, наверное, скорчил хворую мину, потому что паренек взволнованно произнес:
   – Мистер, что с вами? Вам плохо?
   На лбу у меня выступил пот, руки тряслись. Все мое естество желало вишневого пирога. Промокнув лоб салфеткой, я ответил пареньку, дескать, со мной все хорошо, просто я сильно устал.
   – Так вам подать пирог или нет? – спросил он.
   – Да нет же, нет!
   Паренек положил на стол счет и вернулся в кухню. Я же, расплатившись и мыча себе под нос победную песенку, отправился пополнить наши с Чарли припасы. По дороге мне под ноги кинулся напыщенный петух, он будто вызывал на бой. Я ткнул в него шляпой, и безмозглая птица, встопорщив перья, шумно понеслась прочь по лужам.
   У владельца фактории я спросил: нет ли зубного порошка, поскольку мои собственные запасы почти истощились. Продавец указал на скромный ряд коробочек, в каждой из которых лежало по пригоршне порошка с разными вкусами: шалфей, сосновая хвоя, мята и фенхель. Он спросил, с каким ароматом я желаю купить порошок. Я ответил, что пользуюсь мятным и меня он очень даже устраивает. Продавец, однако, весь такой расфуфыренный, настоял, чтобы я опробовал порошки и с другими ароматами.
   – Попробуйте на вкус саму жизнь, – добавил этот павлин.
   Рожа у него была противная, самодовольная. Но мне стало любопытно, и я, прихватив коробочки с порошками, отправился к умывальнику в заднюю комнату. Нес я их аккуратно, не ровен час помнешь, и заставят купить, а внутри окажется порошок со вкусом, который мне даром не нужен. Испробовав порошки один за другим, я вернулся в главное помещение и ответил владельцу:
   – Хвоя ничего так, оставляет во рту тонкий, свежий привкус. От шалфея жжет в горле, мне не понравилось. Фенхель – дрянь полная. Так что беру мяту, как и собирался в начале.
   – Хорошо, что сами во всем убедились, – заметил продавец очевидное.
   На такую глупость и отвечать-то жалко, поэтому я смолчал.
   Вдобавок к зубному порошку я прикупил: фунт муки, фунт кофе, полфунта сахару, два фунта бобов, два фунта бекона и два фунта сухофруктов. При виде такого изобилия в желудке дико заурчало. Я выпил большую кружку воды, и когда шел в конюшню, то прямо слышал, как на каждый шаг мое нутро отзывается громким всплеском.
   Когда я вошел, конюх как раз закончил подковку вороного.
   – Даю шесть долларов за скотину с провислой спиной, – сказал он. – С вас еще доллар за подковку. Так что даю пять долларов.
   Я подошел к Жбану и, погладив его по морде, произнес:
   – С добрым утречком.
   Конь вроде как признал меня и посмотрел прямо, без страха или злобы. Стоявший у меня за спиной конюх сказал:
   – Глáза он, скорее всего, лишится и телегу-то вряд ли потянет… Даю четыре доллара.
   – Я передумал. Этот конь не продается.
   – Даю шесть долларов с учетом подковки.
   – Нет. Говорю же: я передумал. Лучше купите вороного.
   – Семь долларов. Больше за одноглазого не дам.
   – А сколько дадите за вороного?
   – Вороного я себе позволить не могу. Восемь долларов за одноглазого.
   – Назовите свою цену за вороного.
   – Двадцать пять долларов.
   – Он стоит в два раза больше!
   – Тридцать долларов с седлом.
   – Не валяйте дурака. Отдам за сорок без седла.
   – Даю тридцать пять.
   – Тридцать пять без седла?
   – Тридцать пять без седла. И минус доллар за подковку.
   – Доллар за подковку лошади, которая вот-вот отойдет вам?
   – Вы просили подковать вороного, извольте оплатить услугу.
   – Вы бы так и так его подковали.
   – Один доллар ничего не решает.
   – Тридцать четыре.
   Конюх побежал домой за деньгами. Вскоре я услышал, как он спорит с некой женщиной. При этом он шипел, и слов я разобрать не мог. Хотя услышал одну фразу: «Заткнись! Он же круглый дурак!» В это время в конюшню явился Чарли. Зеленый, братец тщетно пытался скрыть нездоровый цвет лица. Вернулся конюх: принес деньги и бутылку виски, чтобы отметить сделку. Стоило предложить стаканчик Чарли, как мой братец хлопнулся на пол. Он был так занят своим недугом, что результат моих махинаций заметил, лишь когда мы отъехали от города миль на десять.

Глава 23

   – Где вороной конь? Почему под тобой снова Жбан?
   – Я передумал, вот и приберег его.
   – Не понимаю тебя, братец.
   – Жбан оставался предан мне.
   – И все равно не понимаю. Таких, как тот вороной, один на миллион!
   На это я ответил:
   – Всего несколько дней назад ты не разрешил продать Жбана. И мою сторону ты занял, только когда ему появилась подходящая замена и при том бесплатная.
   – Нельзя все время помнить старые споры. В разных случаях и думать надо по-разному. Сама судьба привела к тебе вороного! А что бывает с теми, кто отвергает знаки судьбы?
   – Судьба здесь вовсе ни при чем. Тот индеец умер от обжорства, вот и весь секрет. Просто от Жбана ты согласился избавиться, когда не пришлось тратить денег.
   – Мало того, что я пьяница, так теперь еще и скупердяй?
   – Ну, и кто из нас помнит старые споры?
   – Пьяный скупердяй, вот какая жалкая доля мне уготована.
   – Ты прешь против здравого смысла.
   Чарли пошатнулся, будто подстреленный.
   – Пьяный скупердяй без крохи разума! Как больно жалят твои слова! – Он тихонько рассмеялся и в следующий же миг стал серьезен. – Сколько мы заработали на продаже вороного?
   – Мы? – переспросил я и хохотнул.
   Мы пришпорили коней. Недуг отказывался покидать Чарли, и дважды братец блевал желчью прямо на скаку. Что может быть ужаснее, чем ехать верхом, страдая от перепоя? Надо признать, Чарли стойко принимал наказание, однако продержаться он мог от силы еще пару часов. Братец вроде бы даже хотел остановиться, когда вдали у подножия перевала мы заметили стоянку. Сделавшись очень серьезным, Чарли устремился в сторону поставленных кругом повозок, но в уме он уже считал мгновения, когда можно будет спешиться и дать отдых измученным кишкам.
   Мы объехали кругом кольцо из трех повозок и не заметили никаких признаков жизни. Разве что в центре горел костер. Чарли выкрикнул приветствие – никто не ответил. Тогда братец спешился. Он собирался уже полезть через сцепку двух соседних повозок, но тут из-под навеса одной из них, подобно гадюке, показался ствол увесистой винтовки. Чарли, скосив глаза к носу, уставился на дуло.
   – Понял, – произнес он.
   Целясь ему в лоб, из укрытия вылез мальчишка лет пятнадцати, если не меньше: чумазый, у рта и под носом синяки, с губ не сходит усмешка. Винтовку чертенок держал уверенно, должно быть, привык с ней обращаться. В глазах застыли злоба и недоверие. Словом, нарвались мы на самого злого паренька во всем мире, и нужно срочно заговорить ему зубы, иначе он сделает дырку в голове моего братца.