Патрисия Корнуэлл. Суть доказательств

   – Я так думаю, – говорил Марино, – для него весь кайф был в погоне. Он мог бы схватить ее и убить сразу, еще в гостиной, но хотел растянуть удовольствие. Может, еще и ухмылялся при этом. Она кричит, убегает, падает, умоляет, а он идет за ней и улыбается. Потом она валится, и все – шоу закончено. Здесь он ее и добивает.
   Комната была холодная, с преобладанием бледно-желтого цвета оттенка январского солнца. На деревянном полу у двуспальной кровати чернела высохшая лужа, на побеленной стене – черные полосы и брызги. Я помнила фотографии – Берилл лежит на спине, раскинув ноги, руки за головой, лицо повернуто к зашторенному окну. Без одежды. Рассматривая снимки, я не смогла определить даже цвет ее волос – видела только красное. Возле тела полицейские нашли окровавленные брюки. Блузка и белье исчезли.
   – Ты упомянул таксиста, Ханнела, или как его там… Он запомнил, в чем она была одета, когда села к нему в аэропорту?
   Марино пожал плечами:
   – Было уже довольно темно. Парень сказал, что она была вроде бы в слаксах и куртке. Слаксы нашли рядом, а куртка висела на стуле в спальне. Так что, похоже, переодеться она не успела. Наверное, просто сняла куртку, бросила на стул и занялась чем-то. Блузку, белье, что-то еще, если что и было, убийца забрал с собой.
   – Сувенир.
   Марино стоял, вглядываясь в темное пятно на полу.
   – По-моему, дело было так. Он валит ее здесь, срывает одежду, насилует или пытается это сделать. Потом бьет ножом в грудь и режет горло. Жаль только, не наследил. – Лейтенант имел в виду, что взятые мазки дали отрицательный результат на сперму. – Так что на ДНК рассчитывать не приходится.
   – Если только мы не найдем его крови, – заметила я. – В противном случае о ДНК можно забыть.
   – Волос тоже нет.
   – Нет. Те, что нашли, принадлежат жертве.
   В притихшем доме наши голоса звучали неестественно громко. Всюду, куда ни посмотри, взгляд натыкался на жуткие пятна. Я видела их, и перед глазами тут же вставала страшная картина: колотые раны на груди, отпечатавшиеся на коже следы рукоятки, зияющая, разверзшаяся, как распахнутый в крике рот, рана на шее. Я вышла в холл. Пыль раздражала легкие. Дышать становилось все труднее.
   – Покажите, где нашли ее оружие.
   Прибыв на место преступления, полицейские обнаружили автоматический пистолет Берилл на кухонном столе, рядом с микроволновкой. Пистолет был заряжен и стоял на предохранителе. Отпечатки на нем принадлежали убитой.
   – Коробку с патронами она держала в столе около кровати, – сказал Марино. – Там же, наверное, лежал обычно и пистолет. Леди вернулась домой, отнесла наверх сумки, разобрала вещи, бросила тряпки в корзину в ванной и поставила в шкаф чемоданы. Тогда же, наверное, достала оружие. Значит, нервничала. Сильно нервничала. Бьюсь об заклад, дамочка проверила все комнаты и только потом спустилась. Будешь спорить, док?
   – Хотела бы, да не могу.
   Он огляделся.
   – А сюда зашла, может быть, для того, чтобы перекусить.
   – Может быть, да. А может быть, нет. В любом случае содержимое желудка не превысило пятидесяти миллиметров, то есть менее двух унций темно-бурой жидкости. Если она что-то и съела, пища к моменту смерти – или, точнее, к моменту нападения – успела полностью перевариться. Острый стресс или страх останавливает пищеварение. Если бы она что-то съела дома, пища осталась бы в желудке.
   – Да тут и пожевать-то особенно нечего, – заметил Марино и, словно желая подчеркнуть важность этой детали, открыл холодильник.
   Внутри мы увидели сморщенный лимон, два брикетика масла, кусочек заплесневевшего сыра «хаварти», приправы и бутылку тоника. В морозильной камере нашлось несколько упаковок куриных грудок, пара коробок «Ле меню» и рубленый бифштекс. Кулинария, очевидно, не являлась источником удовольствия для Берилл. Это была неизбежная необходимость. Я знала, как выглядит моя собственная кухня. Эта же угнетала своей стерильной чистотой. В просачивающихся через серые жалюзи полосках жидкого света висели редкие пылинки. Раковина и сливная полка были пустыми и сухими. Кухонная техника присутствовала здесь разве что в качестве украшения.
   – А может, ей захотелось выпить, – продолжал делиться мыслями Марино.
   – Тест на алкоголь отрицательный, – отмела я его предположение.
   – Это еще не значит, что малышка не собиралась опрокинуть рюмашку.
   Он открыл шкафчик над раковиной. Свободного места на трех полках почти не было: «Джек Дэниелс», «Чивас ригал», «Танкрей» и много еще чего. Мое внимание привлекла бутылка гаитянского рома «Барбанкур» пятнадцатилетней выдержки, стоявшая на верхней полке. Стоил он не меньше марочного шотландского виски.
   Я сняла бутылку с полки и поставила ее на стол. Гербовая марка отсутствовала, печать вокруг позолоченной пробки осталась нетронутой.
   – Думаю, это ее недавнее приобретение. Скорее всего, купила в Майами.
   – То есть привезла с собой из Флориды?
   – Наверное. Ясно только, что в выпивке она разбиралась. «Барбанкур» – отличная вещь.
   – Тебе, док, виднее, – съязвил Марино. – Ты же у нас знаток.
   Бутылка с ромом была чистая, хотя те, что стояли рядом, успели покрыться слоем пыли.
   – Возможно, Берилл пришла в кухню именно за этим, – продолжала я. – Отнесла ром. Или подумывала побаловать себя парой глоточков на ночь. И тут в дверь позвонили.
   – Может быть. Только это все равно не объясняет, почему она оставила оружие на столе, а не захватила с собой, когда пошла открывать. Она ведь кого-то боялась, верно? Вот почему я склоняюсь к мысли, что дамочка ждала гостей и знала убийцу. Подумай сама, док. Посмотри на все эти дорогущие бутылки. Она что же, по-твоему, пила в одиночку? Сомневаюсь. Логичнее предположить, что писательница все же позволяла себе немного развлечься в мужской компании. Может, тот, кого она ждала, ее и пришил.
   – Другими словами, ты полагаешь, что убийца тот самый «М»? – спросила я.
   – А ты такую возможность исключаешь?
   В голосе лейтенанта появились агрессивные нотки. Он все еще мял незажженную сигарету, и это потихоньку начинало действовать мне на нервы.
   – Я никаких возможностей не исключаю. И вполне, например, допускаю, что она вообще никого не ждала. Принесла в кухню бутылку, поставила на полку и, может быть, раздумывала, стоит ее открывать или нет. Нервничала – отсюда и пистолет на столе. Звонок или стук ее напугал…
   – Точно, – перебил меня Марино. – Напугал. Тогда почему она пошла открывать эту чертову дверь, а пистолет оставила на столе?
   – Она практиковалась?
   – Практиковалась? – Лейтенант удивленно посмотрел мне в глаза. – В чем?
   – В стрельбе.
   – Черт… не знаю…
   – Если Берилл не практиковалась, то еще не выработала в себе рефлекс. Постоянно держать при себе оружие не стало для нее автоматическим и необходимым действием. Ей приходилось напоминать себе об этом. Многие женщины носят с собой в сумочке газовый баллончик. Тем не менее пользуются им для самозащиты лишь некоторые из них. Остальные вспоминают про баллончик слишком поздно, потому что у них не сформирован навык самозащиты.
   – Ну, не знаю…
   Марино, может быть, и не знал, но я знала это точно. У меня в сумочке постоянно лежал револьвер «рюгер», заряженный патронами «силвертип» и обладающий огромной убойной силой. Но оружие я носила только потому, что регулярно, по нескольку раз в месяц, ходила в тир. Оставаясь одна дома, я чувствовала себя гораздо увереннее и комфортнее, когда рядом со мной лежал револьвер.
   Было и еще кое-что. Я подумала о каминных принадлежностях, которые видела на стойке в гостиной. Там же, в той самой комнате, Берилл отбивалась от убийцы, но при этом ей и в голову не пришло воспользоваться кочергой или лопаткой для угля. У нее отсутствовал защитный рефлекс. Вместо того чтобы обороняться и драться, она предпочла прятаться и убегать. Сначала она убегала в Ки-Уэст, потом – по лестнице в спальню.
   – Возможно, она плохо владела оружием, – объяснила я. – Не привыкла к нему. Представь ситуацию. В дверь звонят. Берилл вздрагивает. Ей уже страшно. Так страшно, что она забывает о пистолете. Она идет в гостиную и смотрит в «глазок». Мы не знаем, кого она там увидела, но с ним ее страхи никак не связаны. По крайней мере, Берилл доверяла ему настолько, что впустила в дом. Об оружии она забыла.
   – Может, так оно и было. Или же она его ждала, – не уступал Марино.
   – Допускаю. Но только при условии, что этот человек знал о ее возвращении.
   – Значит, знал.
   – И тогда, может быть, он и есть тот самый «М». – Сказав то, что лейтенант так хотел услышать, я поставила бутылку на место.
   – Вот именно. Самое разумное объяснение, верно?
   Я закрыла шкафчик.
   – Ее терроризировали на протяжении нескольких месяцев. Она жила в постоянном страхе. В близкого друга верится с трудом, а появление незнакомого или малознакомого человека развеять ее подозрительность не могло.
   Марино насупился, взглянул на часы и полез в карман за ключами. Берилл открыла дверь незнакомцу? Бессмыслица. Но еще бессмысленней предполагать, что такое мог сотворить с ней человек, которому она доверяла. Почему она его впустила? Я снова и снова задавала себе этот вопрос и не находила ответа.
   Дом соединялся с гаражом коротким крытым переходом. Солнце уже спряталось за деревьями.
   Громко щелкнул замок.
   – Я сам зашел сюда только перед тем, как позвонить тебе, – сказал Марино. – Можно, конечно, было бы сделать это и раньше, но зачем? – Он пожал могучими плечами, словно желая убедить меня, что плечи эти при желании способны не только сорвать с петель дверь, но свалить дерево или сдвинуть мусорный контейнер. – Она сюда не заходила с тех самых пор, как уехала во Флориду. Ключ нашли не сразу.
   Такого гаража я еще не видела: стены обиты деревянными панелями, на полу – изображение дракона, выложенного дорогой итальянской плиткой.
   – Даже не верится, что это предназначалось для гаража. – Я покачала головой.
   – Дверь гаражная. – Лейтенант вытащил еще какие-то ключи. – Неплохое местечко, а? И только для того, чтобы ваша тачка не промокла от дождя.
   В гараже явно недоставало свежего воздуха и пахло пылью, зато не было ни пятнышка грязи. Отсутствовали и привычные для такого помещения вещи: газонокосилки или другие хозяйственные инструменты. Только в углу нашлось место для щетки и садовых грабель. Гараж скорее напоминал выставочный зал автосалона, в центре которого красовалась черная «хонда». Сияющая чистотой, машина выглядела совершенно новой, как будто на ней и не ездили.
   Марино открыл переднюю дверцу:
   – Будьте добры, садитесь.
   Я без колебаний опустилась на мягкое сиденье, обтянутое кожей цвета слоновой кости.
   Лейтенант отступил от машины.
   – Ты просто посиди, ладно? Освойся. Оглядись. Постарайся ее почувствовать. А потом скажи, что приходит на ум.
   – Хочешь, чтобы я ее завела?
   Марино подал ключ.
   – Тогда, пожалуйста, открой гаражную дверь, чтобы мы здесь не задохнулись.
   Он нахмурился, оглянулся и, отыскав взглядом панель, нажал нужную кнопку.
   Машина завелась, что называется, с пол-оборота. Двигатель сначала рыкнул, потом довольно заурчал. Заработало радио, зашумел кондиционер. Топливный бак был полон на четверть, спидометр показывал, что «хонда» прошла меньше семи тысяч миль, верхний люк оставался в приподнятом положении. На приборной панели лежала квитанция из химчистки, датированная 11 июля, когда Берилл сдала туда юбку и жакет. Вещи она, наверное, так и не успела забрать. На пассажирском сиденье я нашла чек из магазина от 12 июля. В тот день, в десять сорок, Берилл купила кочан салата, помидоры, огурцы, рубленый бифштекс, сыр, пакет апельсинового сока и пачку мятных конфеток. Покупка обошлась ей в десять долларов и тринадцать центов. Сдача с десятки составила восемьдесят семь центов.
   Под чеком лежал узкий белый конверт. Пустой. Пустым оказался и светло-коричневый футляр из-под солнцезащитных очков «Рэй-Бэн».
   На заднем сиденье я обнаружила теннисную ракетку «Уимблдон» и смятое белое полотенце. По махровой кайме маленькими синими буквами шла надпись «Теннисный клуб “Уэствуд”». Это же название было и на красной виниловой сумочке, лежавшей в шкафу в спальне Берилл.
   Верный себе, самое главное Марино приберег «на потом». Я знала, что лейтенант уже все просмотрел и хочет, чтобы я увидела то же самое и высказала свое мнение. То, что он показывал, не было уликами. Убийца не заходил в гараж. Марино бросал приманку. Точнее, размахивал ею передо мной с того момента, когда мы вошли в дом. Меня эта привычка, мягко говоря, постоянно раздражала.
   Я выключила двигатель, вышла из машины и толкнула дверцу, которая не захлопнулась, а закрылась, мягко, солидно, едва слышно.
   Лейтенант выжидающе смотрел на меня.
   – Есть пара вопросов.
   – Валяй, док.
   – «Уэствуд» – эксклюзивный клуб. Она была его членом?
   Кивок.
   – Ты проверил, когда она приходила туда в последний раз?
   – В пятницу, двенадцатого июля, в десять утра. Занималась с инструктором. Брала один урок в неделю. Больше ни с кем не играла.
   – Насколько я помню, Берилл вылетела из Ричмонда рано утром в субботу, тринадцатого июля, и прибыла в Майами в начале первого.
   Снова кивок.
   – Итак, она позанималась с инструктором и отправилась прямиком в магазин. Потом, вероятно, сходила в банк. Так или иначе, но в какой-то момент после похода в магазин Берилл вдруг решила уехать из города. Если бы она хотела остаться, вряд ли стала бы запасаться продуктами. Съесть купленное она не успела, продукты в холодильник тоже не убрала. Очевидно, выбросила все, кроме бифштекса, сыра и, возможно, мятных конфет.
   – Вполне логично, – бесстрастно заметил Марино.
   – Футляр от очков и прочие вещи остались на сиденье, – продолжала я. – Радио и кондиционер включены. Люк приоткрыт. Получается, что Берилл въехала в гараж, выключила двигатель и, не снимая очков, прошла в дом. Вопрос: не случилось ли что-то за то время, пока она возвращалась из теннисного клуба?
   – Точно, док. У меня на этот счет сомнений нет. Обойди машину. Посмотри с другой стороны. Обрати внимание на дверцу.
   Я обошла.
   И все мои мысли тут же раскатились, как шары на бильярдном столе. На блестящей черной краске прямо под ручкой кто-то процарапал имя «Берилл» и заключил его в сердечко.
   – Ничего себе шуточка, а? Из разряда тех, от которых мороз по коже.
   – Если он сделал это, пока машина стояла на стоянке у клуба или возле магазина, его могли заметить. Скорее всего, заметили бы.
   – Наверное. А раз не заметили, значит, он сделал это раньше. – Марино помолчал, сосредоточенно рассматривая рисунок. – Ты, док, давно смотрела на свою дверцу с другой стороны?
   Несколько дней назад? Или даже неделю?
   – Наша дамочка отправилась в бакалейный. – Лейтенант прикурил наконец проклятую сигарету. – Купила не так уж много. – Он жадно, глубоко затянулся. – Скорее всего, покупки поместились в один пакет, так? Моя жена, когда у нее один или два пакета, обычно ставит их на коврик или на свободное переднее сиденье. Вот и Берилл, наверное, обошла машину, чтобы открыть дверцу и поставить пакет. Стала открывать дверцу и увидела эту надпись. Может быть, она знала, что послание ей оставили в тот самый день. Может, не знала. Не важно. Но испугалась девочка сильнее некуда. Запаниковала. Что она делает дальше? Мчится домой или, возможно, в банк. Заказывает билет на ближайший рейс из Ричмонда и летит во Флориду.
   Выйдя из гаража, мы направились к машине лейтенанта. Уже наступили сумерки, и температура воздуха быстро падала. Марино завел мотор, а я еще раз посмотрела на дом Берилл Мэдисон. Его острые углы размывала темнота, со стены смотрели черные провалы окон.
   Внезапно над входом и в гостиной загорелся свет.
   – Вот черт! – пробормотал Марино. – Так и напугать можно.
   – Таймер, – сказала я.
   – Все равно не смешно.

2

   В долгом пути до дома меня сопровождала повисшая над Ричмондом полная луна. Свет фар выхватывал из темноты припозднившихся шутников с отвратительно корчившимися масками. Наверняка звонили сегодня и в мою дверь. В канун Дня Всех Святых мой дом пользовался особой популярностью, поскольку я, не имея собственных детей, всегда щедро одаривала конфетами соседских. Припасенные заранее и оставшиеся нераспакованными четыре пакета со сладостями придется раздать утром сотрудникам.
   Телефон зазвонил, когда я только поднималась по ступенькам, но мне все же удалось схватить трубку до включения автоответчика. Голос показался сначала незнакомым.
   – Кей? Это Марк. Слава богу, ты дома.
   У меня перехватило дыхание.
   Ощущение было такое, что Марк Джеймс говорил как будто со дна пустой цистерны. Звуковым фоном служил шум проносящихся машин.
   – Где ты? – с трудом проговорила я, понимая, что не смогла скрыть нервозность.
   – На Девяносто пятой, примерно в пятидесяти милях к северу от Ричмонда.
   Я опустилась на край кровати.
   – В телефонной будке, – продолжал Марк. – Объясни, как к тебе проехать. – В трубке зашумело, и он сделал паузу. – Мне нужно срочно с тобой повидаться. Я провел всю неделю в Вашингтоне, сегодня несколько раз пытался до тебя дозвониться, в конце концов решил рискнуть и взял машину. Ты не против?
   Что я могла ответить?
   – Посидим, выпьем, вспомним былое, – бубнил он. Тот, кто когда-то разбил мое сердце. – Я уже заказал номер в «Рэдиссоне». Завтра утренним рейсом вернусь в Чикаго. Подумал, что… Вообще-то мне нужно кое-что с тобой обсудить.
   Обсуждать что-то с Марком? Я не представляла, что́ мы можем обсуждать.
   – Так ты не против? – снова спросил он.
   Конечно, я была против! Еще как против!
   – Разумеется, Марк. Буду рада тебя видеть.
   Дав необходимые инструкции, я положила трубку и прошла в ванную: освежиться и подумать. Пятнадцать лет назад мы вместе учились в Школе права. Немалый срок. Золото волос потускнело под дымкой пепла. Голубизна глаз утратила сияние и блеск. За все эти годы мы ни разу не виделись. Беспристрастное зеркало ежедневно напоминало, что мне уже никогда не будет тридцать девять и что существует такая штука, как подтяжка лица. Марк остался в моей памяти двадцатичетырехлетним парнем, таким, каким и был в тот год, когда стал объектом страсти и зависимости, которые и привели меня в конце концов к полнейшему отчаянию. После того как все кончилось, у меня не осталось ничего, кроме работы.
   Оказалось, что он по-прежнему быстро ездит и любит красивые автомобили. Не прошло и сорока пяти минут, как я открыла переднюю дверь и увидела его выходящим из взятого напрокат «стерлинга». Передо мной был тот Марк, каким я его помнила: подтянутый, высокий, с уверенной походкой. Легко взбежав по ступенькам, он сдержанно улыбнулся. Мы неуклюже обнялись и на секунду задержались в фойе, немного смущаясь и не зная, что сказать друг другу.
   – По-прежнему предпочитаешь скотч? – спросила наконец я.
   – В этом отношении ничего не изменилось, – ответил он, следуя за мной.
   Достав из бара бутылку «Глен», я машинально приготовила скотч точно так, как готовила его много лет назад: на два пальца виски, лед и немного сельтерской. Двигаясь по кухне, я ощущала на себе его взгляд. Марк кивнул, взял стакан и, опустив глаза, медленно покачал его, как делал всегда в минуты напряжения. А я смогла наконец как следует рассмотреть знакомое лицо. Тонкие черты, высокие скулы, ясные серые глаза – все осталось прежним, и только на висках проступила седина.
   Мой взгляд скользнул на кружащийся в стакане кусочек льда.
   – Так ты работаешь в какой-то чикагской фирме?
   Он откинулся на спинку стула, поднял голову и кивнул.
   – Занимаюсь апелляциями, иногда выступаю в суде. Некоторое время назад случайно наткнулся на Дайснера. От него и узнал, что ты в Ричмонде.
   Дайснер занимал в Чикаго должность главного судмедэксперта. Мы встречались на нескольких конференциях и даже работали в каком-то комитете. Он ни разу не упомянул, что знает Марка Джеймса. Откуда Дайснеру стало известно о нашем давнем знакомстве, для меня было загадкой.
   Словно прочитав мои мысли, Марк объяснил:
   – Я как-то рассказал ему, что знаю тебя по Школе права, и теперь он сам при случае всегда старается уколоть меня этим.
   В это я могла поверить. Дайснер не отличался деликатностью, был агрессивен, как молодой козел, и не питал симпатии к адвокатам. Некоторые из его реплик и выходок в зале суда даже стали легендами.
   – Как и большинство судмедэкспертов, Дайснер был склонен принимать сторону обвинения, и каждый, кто представляет убийцу, по его мнению, был плохим парнем. Он частенько разыскивает меня только для того, чтобы поведать о твоей очередной публикации или каком-нибудь жутком деле с твоим участием. Доктор Скарпетта. Знаменитая доктор Скарпетта. – Марк рассмеялся, но глаза его остались серьезными.
   – Несправедливо говорить, что мы, судмедэксперты, всегда принимаем сторону обвинения, – ответила я. – Такое впечатление создается из-за того, что, когда улики на стороне защищающей стороны, дело просто не доходит до суда.
   – Кей, я и сам все прекрасно знаю, – заметил он с легкой досадой, как человек, чью шутку просто не поняли. – Мне ясна твоя позиция. И на твоем месте я бы тоже стремился к тому, чтобы посадить всех этих ублюдков на горячую сковороду и отправить в пекло.
   – Да, Марк, тебе ясна моя позиция, – начала я и остановилась.
   Боже, все тот же старый спор. Невероятно. Мы пробыли вместе меньше пятнадцати минут, а уже схватились из-за того, из-за чего когда-то разошлись. Именно в этом вопросе нам никогда не удавалось достичь согласия. К тому времени когда мы познакомились в Джорджтаунской школе права, я уже была доктором медицины и вдоволь насмотрелась на темную сторону жизни, видела жестокость и трагедии невинных. Я своими руками прикасалась к окровавленным останкам. Для Марка же, блестящего выпускника престижного университета ассоциации «Лиги плюща», наихудшим преступником был тот, кто поцарапал гвоздем крыло его «ягуара». Адвокатом он собирался стать только потому, что адвокатами были его отец и дед. Я была католичкой – Марк протестантом. Я итальянкой – он англосаксом до мозга костей. Я выросла в бедной семье – Марк в одном из престижных кварталов Бостона. Когда-то я верила, что наш союз освящен Небесами.
   – Ты не изменилась, Кей. Все такая же. Разве что, пожалуй, стала решительней. Жестче. Не хотел бы я столкнуться с тобой в суде.
   – Я себя жесткой не считаю.
   – Не принимай за критику. Я лишь хотел сказать, что выглядишь ты потрясающе. – Он пробежал взглядом по кухне. – Похоже, у тебя все в порядке. Счастлива?
   – Мне нравится в Вирджинии. – Я отвела глаза. – Жаловаться не приходится. Разве что на зимы. Но Чикаго в этом отношении даст Ричмонду сто очков вперед. Там ведь зима шесть месяцев в году. И как только ты такое выносишь?
   – Сказать по правде, до сих пор не привык. Тебе бы там не понравилось. Такой тепличный цветок, как ты, не протянул бы в Чикаго и месяца. – Он сделал глоток скотча. – Не замужем?
   – Была.
   – Хм-м-м. – Он наморщил лоб, припоминая что-то. – Тони… как же его? Помню, ты начала с ним встречаться… Да, Бенедетти. Не ошибся? Ты начала встречаться с ним на третьем курсе.
   Вообще-то Марк меня удивил. Не думала, что он заметил. И уж тем более помнит.
   – Мы развелись. Давно.
   – Сочувствую, – тихо сказал он.
   Я потянулась за стаканом.
   – Встречаешься с кем-нибудь? – спросил Марк. – Есть на примете приятный парень?
   – В данный момент ни с кем не встречаюсь И на примете никого нет. Ни приятных, ни иных.
   Раньше бы Марк рассмеялся. Сейчас лишь сухо заметил:
   – Я едва не женился пару лет назад, но не сложилось. Точнее, если уж быть честным до конца, в последний момент я просто запаниковал.
   Мне как-то не верилось, что Марк так ни разу и не женился. И он снова будто прочел мои мысли.
   – Это случилось уже после смерти Джанет. – Он помолчал, потом добавил: – Она умерла.
   – Джанет?
   Тающий кусочек льда застучал о стенку стакана.
   – Мы познакомились уже после Джорджтауна, в Питсбурге. Она работала адвокатом по налоговым делам в одной фирме.
   Я пристально посмотрела на него, удивленная тем, что вижу. Марк изменился. Та внутренняя сила, что когда-то привлекла меня к нему, ощущалась в нем и теперь, но стала иной. Может быть, более темной.
   – Дорожное происшествие, – пояснил он. – Субботний вечер. Джанет отправилась за попкорном. Мы собирались посмотреть какой-то фильм. Пьяный водитель вылетел на ее полосу. У него даже фары не горели.
   – Господи, Марк. Мне очень жаль. Это ужасно.
   – Прошло уже восемь лет.
   – Детей не было? – тихо спросила я.
   Он покачал головой.
   Некоторое время мы оба молчали.
   – Моя фирма открывает представительство в округе Колумбия, – сказал Марк, когда наши взгляды встретились.
   Я промолчала.
   – Не исключено, что меня переведут туда. В последнее время творится что-то невероятное. Настоящая экспансия. Взяли сотню с лишним юристов, открыли офисы в Нью-Йорке, Атланте, Хьюстоне.
   – И когда собираешься переехать? – спокойно спросила я.
   – Думаю, к началу следующего года.
   – Так ты уже твердо решил?
   – Понимаешь, Кей, я сыт по горло этим чертовым Чикаго. Надо сменить обстановку. Хотел предупредить тебя заранее, поэтому и приехал. Ну, есть и еще одна причина, но эта главная. Представляешь, я перебираюсь в Ди-Си^[2] и мы сталкиваемся в каком-нибудь ресторане или театре. Я буду жить в Северной Вирджинии, у тебя офис в Северной Вирджинии. Всякое случается. Мне бы не хотелось сюрпризов.