Страница:
Все годы в Венеции Ривас гордился своей репутацией самого отъявленного сорвиголовы, плавая при луне по каналам, которые многие и днем-то обходили стороной, участвуя в самых безрассудных дуэлях. Но даже тогда он сознательно не приближался ко Дворцу Извращений ближе, чем на несколько кварталов. Однако и историй, что доходили до него об этом месте, хватало, чтобы по ночам ему снились кошмары. Рассказывали о фантастических башнях и шпилях, оставлявших на небе черные царапины, так что даже ясным днем сквозь ажурные ребра его верхних этажей светили звезды; о потерявших человеческий облик существах, плачущих в зарешеченных окнах его закоулков. Порой подобных чудовищ находили умирающими в каналах, вытекающих из высоких дворцовых арок, и некоторые из них даже говорили по-человечески. Рассказывали о деревянных водостоках-горгульях, корчившихся в невыразимых муках дождливыми ночами и кричавших голосами, в которых многие узнавали голоса своих пропавших друзей... Место это считалось самым злачным из всех ночных клубов города. Ривас вдруг вспомнил девицу, с которой крутил роман – разумеется, недолгий. После того, как он по обыкновению бесцеремонно порвал с ней, та, плача, заявила ему, что наймется официанткой во Дворец Извращений. Он так и не заставил себя поверить в то, что она выполнила это свое обещание, – даже, несмотря на то, что в один прекрасный день рыбаки вытащили на берег похожее на моржа чудище и принялись его разделывать, а оно уставилось на него своими глазищами и, умирая, прошептало прозвище, которым называла его в свое время только та девица...
Фургон-корабль катился на юг по старым улицам. Солнце поднялось выше, и они поехали немного быстрее, потому что старик кучер теперь лучше видел бугры и рытвины на дороге. Первые полчаса Ривас не задавал вопросов насчет девиц внутри фургона, стараясь не выдавать своего интереса к этому промыслу. Однако мысль о том, что Ури может в настоящий момент находиться прямо под ним, не давала ему покоя, так что в конце концов он не выдержал.
– Сколько вам удалось набрать на этот раз? – с деланным безразличием спросил он, ткнув вниз своим порезанным пальцем.
– Четверых, – сказал старик. – А может, их уже только три. Найджел иногда глушит их слишком сильно.
– Сука, – откликнулся сзади Найджел.
– Найджел у нас не слишком церемонится с дамами.
– Угу, особенно с оцыпляченными, – согласился Найджел.
– Ясно, – кивнул Ривас.
Господи, подумал он, ну и парочка. Если мне удастся придумать способ вывести их из строя, прежде чем отчалить, я это сделаю. А если Ури здесь, я их убью. А если Ури здесь и она мертва, я...
Он отвернулся словно для того, чтобы посмотреть в глубь побережья, потому что испугался, что его обаятельная улыбка сменилась менее приятным выражением лица. Несколько шаров перекати-поля катились параллельно их фургону, напоминая скелеты каких-то шарообразных животных; когда они докатились до бугорка и на мгновение подлетели в воздух, Ривасу показалось, будто он видит на одном из них розоватое пятно. , , но тут старик снова заговорил, и Ривасу пришлось повернуться и слушать его.
– Меня звать Леденец, – сказал старик.
С десяти попыток, подумал Ривас, я и сам догадался бы.
– А я Пого Поссум, – представился он по наитию: вряд ли кто-нибудь из этих двоих читал книги. – Давно в этом... бизнесе?
– С шестого года прошлого Туза. И Найджел, и я, оба. Мы шатались по этим местам, когда молодой Сойер начал собирать последователей. Черт, да я ведь жил в Ирвайне, в доме, который нынче за белыми стенами остался... то бишь оставался до того большого взрыва в последний год того Туза.
Ривас кивнул. Слухи о ночной вспышке и оглушительном грохоте из-за белых стен – и неизбежные домыслы насчет того, что сам Сойер погиб при этом взрыве, поскольку сразу после этого он удалился от мира, запершись в Священном Городе, – потрясли самые основы веры. Именно тогда Ривас, которому исполнился двадцать один год, воспользовался замешательством и без лишнего шума слинял от Соек в Венецию.
– А самого Нортона Сойера видели? – поинтересовался Ривас.
– Еще бы, черт меня возьми, не видел. До тех пор, покуда он не заперся в своем чертовом городе, он был повсюду. – Леденец восхищенно покачал головой. – Но знаешь, сынок, я не виню тех, кто за ним пошел. С этим парнем трудно было тягаться. Да и нынче, поди, тоже, только ему не нужно больше ничего доказывать. Да-а, я сам видел, как мертвый человек встал и заговорил с родными – взаправду мертвый: уж раздулся и вонял весь.
– Деревья гнулись, будто кланялись, когда он проходил, – сказал Найджел. – Сами видели.
– Самым обычным делом было сотне птиц разом кружиться над его головой, будто карусель какая, будто чертов нимб, – и хоть бы одна ему на голову обделалась!
Ничего себе соперничек в борьбе за привязанность Ури, невесело подумал Ривас. И кстати, некогда и мой духовный отец тоже. Хорошо еще, не лично, а через посредников, суррогатов. Вряд ли у меня хватило бы... чего, кстати? Силы воли? Самосознания? Ладно, чего бы ни было, этого не хватило бы на то, чтобы отречься от веры, имей я дело лично с мистером Мессией Сойером. И уж наверняка я не осмелился бы ослушаться его так дерзко: взять и отправиться прямиком в Венецию. Сойер ведь всегда если и упоминал это место, так только затем, чтобы проклясть.
Тут воспоминания его были прерваны быстрым ритмичным топотом откуда-то снизу, из фургона. Он продолжался до тех пор, пока Найджел не стукнул по крыше своим тяжелым кулаком.
– А ну цыц, шлюха! – рявкнул он. – Вот ужо тебя научат новым танцам!
Только тут до Риваса дошло, что это был за звук. Одна из девушек, судя по всему, несколько утратила веру в то, что все в порядке и весь мир находится в руках у Сойера, ибо причудливое притаптывание, сопровождаемое взмахами рук, известное как Просветляющий Танец, рекомендовалось пастырями как идеальное средство очистки мозгов от неуютных мыслей. Подобно вещанию оно никогда особенно не интересовало Риваса.
Он знал, что это не может быть Ури: она всего три дня как обратилась в веру, и Просветляющему Танцу ее просто не могли еще научить. Однако если она и правда находилась в фургоне, интересно, какое впечатление произвело на нее это зрелище. Его самого, помнится, пугало, когда кто-то вдруг пускался в этот танец, топчась на месте, задыхаясь и идиотски размахивая руками, крепко-накрепко зажмурившись, словно в испуге от всего окружающего.
Он вспомнил, как кошка Ури как-то приползла к ней во двор с перебитым позвоночником, волоча задние лапы. Ривас с Ури резвились на зеленой травке за сараем на задах усадьбы Бёрроузов, и Ури вскочила и бросилась к кошке – взгляд все еще затуманенный, губы опухли от поцелуев – и попыталась поднять ее, а та завизжала и завертелась как волчок, заставив Ури отпрянуть с расцарапанной в кровь рукой.
Ривас избавил несчастную тварь от страданий ударом лопаты, а потом попытался утешить потрясенную, рыдающую Ури. Сейчас ему вспомнилось: ее потрясла не столько кровь повсюду, не столько боль в оцарапанной руке, сколько внезапность случившегося, то, как причудливый, разрушительный ужас вторгся в их жизнь, словно кусок ледяного металла упал на них с безоблачного летнего небосклона.
Еще несколько миль фургон-лодка мирно катил по дороге. Начало пригревать. Краем глаза Ривас уловил какое-то движение над одной из развалин... и похолодел, увидев, что это пикирует на них с верхушки дерева бой-шершень размером с хороший кулак; даже отсюда, с расстояния в пару сотен футов, видно было радужное облако его вибрирующих крыльев. Раз ему довелось видеть, как такая тварь ужалила человека: бедолагу сшибло с ног ударом, но умер он, еще не коснувшись земли, отравленный ядом из трехдюймового жала, угодившего ему прямо в глаз.
Ривас готов был спрыгнуть с фургона и бежать, когда услышал за спиной щелчок, что-то просвистело у него над правым ухом, а спустя долю секунды шершень разлетелся на мохнатые клочки, только бесформенные пластины крыльев оседали на дорогу осенними листьями.
Ривас очень медленно повернулся назад. Сидевший на крыше за его спиной Найджел вложил камень в кармашек здоровенной рогатки, потом смотал резинку, спрятал оружие в шляпу и насадил ее обратно на голову. Взгляд его оставался холодным и невозмутимым, как у каменного изваяния.
– Лихо он с этой штукой управляется, Найджел-то, – заметил Леденец.
– Угу, – согласился Ривас, прикидывая свои шансы поскорее нейтрализовать эту парочку и посмотреть на девушек в фургоне.
Когда фургон проезжал мимо дерева, Ривасу пришлось зажать нос, ибо в воздухе стоял металлический запах убитого шершня.
В нескольких сотнях ярдов за ними шар перекати-поля зацепился за металлический столб, с которого еще свисали остатки проволочного заграждения, которое лет сто назад перегораживало улицу. Из сплетения ломких ветвей вынырнула полупрозрачная розовая голова, щурясь, огляделась по сторонам и принюхалась. На лице ее обозначилась улыбка, розовая рука эфемернее сброшенной змеиной кожи протянулась и не без труда отцепила куст от колючей проволоки. Потом голова и рука спрятались обратно, а куст покатился дальше на юг.
Часа в два пополудни Леденец свернул с относительно наезженных прибрежных дорог и направил фургон на восток по одному из старых шоссе, пересекавших полосу тропических зарослей и нырявшему в засушливые холмы в глубине материка.
– Почему свернули? – поинтересовался Ривас, глядя на то, как синяя полоса воды перемещается с правого борта за корму и начинает постепенно уменьшаться в размерах.
– Нынче вдоль берега движется чертовски большое войско, – объяснил Леденец. – Пришли с севера, захватили Санта-Ану и Вестминстер, а теперь спускаются к заливу – вдоль берега и морем. Жгут все на своем пути.
Ривас вспомнил пожары, которые видел на Лонг-Бич-Айленд прошлой ночью. Должно быть, они уже у входа в залив, подумал он.
– Надо же. Откуда они взялись?
Некоторое время старик не отвечал, осторожно направляя лошадей между угрожающего вида ямами в мостовой.
– Ну, – произнес он наконец, миновав опасное место, – мы были в Ханнингтен-тауне пару дней назад, так там говорили, это войско откуда-то с севера. Вроде как с Сан-Берду. – Он пожал плечами. – Что ж, может, и так.
– Надо же, – повторил Ривас, усаживаясь поудобнее и наслаждаясь приятной прохладой на правой щеке, которую всю первую половину дня поджаривало солнцем. Что получается, думал он: Эллей держит своих солдат у западной и северной границ, а Сан-Берду наступает с другой стороны. Уж не рассчитывают ли бердусские ребята застать их врасплох? А что, может и получиться. Почти все, кто странствует по Инглвудской пустоши, не отличаются особой разговорчивостью: Сойки, ухари, сутенеры вроде этих двух моих приятелей. Может, и получится.
Ко времени, когда Леденец завел фургон в похожее на гараж сооружение, достаточно высокое, чтобы в него уместилась торчащая мачта, девушки внутри начали беспокоиться. Ривас пытался услышать их голоса, поскольку не сомневался в том, что голос Ури узнает даже по прошествии тринадцати лет. Последние несколько часов он обдумал возможность попросить показать ему пленниц и неохотно отказался от нее – даже попытка изобразить внезапный прилив похоти была бы рискованной. Настоящий торговец Кровью вряд ли обратился бы с такой просьбой, к тому же подозрительности его спутникам бы не занимать. Впрочем, когда фургон остановился, голоса внутри понизились до неразборчивого бормотания, так что Ривас спрыгнул на землю и огляделся по сторонам.
Они находились в просторном, гулком помещении. Судя по длинным прямоугольным ямам в полу, оно и впрямь служило когда-то чем-то вроде гаража или ремонтной мастерской, однако имелись здесь свидетельства и того, что его использовали и с другой целью, и не так уж давно. В одном углу были грудой свалены полу истлевшие койки и носилки, а пригнувшись к полу, чтобы поискать себе оружие, Ривас наткнулся на маленькую пухлую бутылочку с резиновой диафрагмой вместо пробки. От прикосновения диафрагма раскрошилась, а содержимое бутылки испарилось давным-давно.
С улицы доносились приглушенные, похожие на скрип несмазанных осей крики возвращавшихся на ночь попугаев; впрочем, крики эти становились оглушительными, когда те пролетали зелено-оранжевыми стаями перед окнами гаража. Тени заметно удлинились, а небо окрасилось в розово-оранжевый цвет, когда Найджел, шаркая подошвами, направился к выходу с мотком бечевы и мешком жестянок – ставить сигнализацию на случай непредвиденных ночных гостей.
– Вы как, обычно в фургоне спите? – спросил Ривас у Леденца.
– Ага, – откликнулся старик, сбрасывая на землю несколько холщовых мешков и спрыгивая вслед за ними. – Девицы внутри, мы с Найджелом на крыше. – Он уселся и принялся развязывать мешки. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против свинины, – сказал он. – Да, кстати, – добавил он, покосившись на Риваса. – Попутчики ночуют сами по себе.
– Разумно, – согласился Ривас, ожидавший именно такого ответа. – Пожалуй, пока не стемнело, мне стоит осмотреться на предмет змей и скорпионов.
– Неплохая мысль, – кивнул старик.
Ривас двинулся в глубь здания, оглядываясь по сторонам в поисках любого предмета, способного сойти за оружие. То, что маршрут их отклонился от побережья, играло ему на руку, но он понимал, что дальше на восток его спутники не заберутся: начиная с этого места, они начнут сворачивать на запад, в сторону залива, прочь от Ирвайна. Поэтому, если он хочет выяснить, находится ли Ури в этом фургоне, это нужно делать этим же вечером, так как в случае, если ее там нет, ему нужно идти на юг.
У одной из стен высилась груда древнего хлама, в основании которой лежали ржавый двигатель и такая же ржавая пружинная кровать. Он подошел к ней и с лязгом выдернул из нее несколько предметов: старый стул, ящик из-под ти-ви, автомобильный капот и корпус холодильника, настолько изъеденный ржавчиной, что он без труда поднял его одной рукой.
Теперь ему удалось расчистить надпись, сделанную маркером на кирпичной стене. Поначалу от нее виднелось только слово «ЗДЕСЬ», но когда он со звоном и грохотом отодвинул металлический стеллаж, с которого полетели на бетонный пол стеклянные осколки, он смог прочитать всю надпись:
МНОГО ХОРОШЕЙ ЕДЫ ЗДЕСЬ...
Поверх надписи маркером виднелись следы мела, однако единственным сохранившимся дополнением к этой надписи были три слова, накарябанные на кирпичах кончиком ножа: больше не будет
Ривас оглянулся через плечо на Леденца: тот набрал хвороста, развел небольшой костерок и теперь раскладывал на решетке куски свинины. Что ж, подумал Ривас, тот, кто это выцарапывал, поторопился с выводом.
В конце концов он нашел более-менее подходящий предмет – длинную алюминиевую полосу с тяжелым, ржавым болтом на конце – и сунул ее себе в рукав так, чтобы болт угнездился у него у сгиба локтя, а другой конец полосы не торчал из-под манжеты. И все это время в голове его вертелось слово, значения которого он не знал, но которое слышал много раз: севативидам,произносимое гортанно, прижимая кончик языка на «т»и «д»к зубам.
– Что ж, никаких кусачих гадов вроде нет, – громко сказал он, возвращаясь к фургону. Он заметил, что руки его заметно дрожат. – А спиртного у вас, ребята, ничего не найдется?
– А как же, полтина валюты на козлах, под скамьей, – сказал Леденец. – И кружка там же. Больше кружки не наливай.
Ривас открыл было рот для ответа, который за долгие годы сделался у него чисто рефлекторным, но спохватился и просто кивнул. Забравшись на козлы и шаря под скамьей в поисках бутылки и кружки, он рискнул шепнуть: «Ури?» Ответа не последовало, так что он наполнил кружку, закупорил бутылку, вернул ее на место и ухитрился спуститься на землю, не расплескав ни капли и не потревожив больной палец.
Старик тем временем поставил мясо на огонь. Ривас подсел к костру и не без трепета сделал глоток валюты Бёрроуза – первый за тринадцать лет с тех пор, как пытался прикинуться лающей собакой.
Он был даже немного разочарован, поскольку не испытал ничего особенного, никакого прилива воспоминаний. Просто глоток крепкого спиртного, непривычно ароматного и жгучего, без чистого ячменного вкуса виски. Ну ладно, сказал он себе, все лучше, чем джин. Он немного расслабился и, отказавшись от попытки найти в этом драматизм, принялся смаковать напиток.
– Ну и как тебе? – поинтересовался Леденец.
– Корень вселенского зла, – с довольной ухмылкой отозвался Ривас. То-то бы Моджо удивился, подумал он, узнай он, что я швыряюсь его словечками...
А кстати, интересно, чем сейчас занят Моджо? Отпускает пиво редким клиентам и извиняется направо и налево по поводу отсутствия легендарного пеликаниста из Венеции? Или мечется как угорелый, не успевая обслуживать толпу, собравшуюся на какого-то нового исполнителя? Да нет, Стив не успел бы найти кого-то еще... пока.
Ривас покатал на языке еще каплю бренди – эта штука начинала ему даже нравиться – и попытался представить, выйдет ли он еще на сцену у Спинка. Зажмурившись, он попытался вспомнить, как выглядело это место: высокий зал с баром с одной стороны и дверьми слева, люстры, столы, гирлянды бумажных кукол под самым потолком... Он пожалел, что так и не удосужился как следует разглядеть эти цепочки маленьких фигурок, взявшихся за руки и соприкасающихся носками ног. Они всегда занимали его, даже прежде, чем он узнал, что это последняя работа одного гениального скульптора – Ривас даже запомнил его имя: Ноа Олмондин – который сошел с ума и покончил с собой в последний год Шестого Туза. Вообще-то Ривас плохо помнил имена всех гениальных живописцев, поэтов, врачей и инженеров, даже политиков тех лет. Шестой Туз считался лучшим правителем Эллея со времен самого Сан-довала. Ривасу шел семнадцатый год, когда вся эта толпа гениев канула сквозь ворота Догтауна – примерно тогда же, когда убили Шестого Туза. Впрочем, музыкантов в этой толпе вроде бы не было, подумал Ривас. Спасибо Сойеру и на этом: конкурентов меньше.
Вскоре далекий стук и лязг сменились шарканьем ног возвращавшегося Найджела. Ривас отставил кружку и с бьющимся сердцем пригнулся словно для того, чтобы присмотреть за шкворчащей свининой.
Найджел вышел из-за угла.
– Как долго вы, ребята, таскали эту свинину с собой? – спросил Ривас, стараясь говорить не слишком быстро и не слишком пронзительно. – На мой взгляд она, ребята, залежалась, право слово, залежалась. Мне на фиг не нужно этих, как их, глистов, а? Знавал я одного парня, так он поел раз лежалой свинины, и по сравнению с тем, что он подцепил, даже глисты показались бы божьей милостью. А заполучил он...
Найджел уже приблизился и слушал его галиматью скорее раздраженно, чем подозрительно.
– ... севативидам...
Как и надеялся Ривас, пленные девушки, услышав этот бессмысленный набор звуков, мгновенно завизжали, а застигнутый этим врасплох Найджел повернулся к фургону.
Ривас распрямился, как сжатая пружина, одним движением выхватив из рукава металлическую полосу и замахиваясь ею; когда его правая нога коснулась бетона, он уже набрал приличную скорость. Найджел услышал это и оглянулся, но Ривас уже налетел на него. Со всей своей силы, помноженной на энергию разгона, он ударил тяжелым болтом Найджелу в переносицу. Голова Найджела только еще начинала запрокидываться назад, когда Ривас отпустил свою импровизированную палицу и, врезавшись в тело противника, вместе с ним повалился на пол. Первым делом он сорвал с Найджела его шляпу, и когда он, перекатившись за безжизненным телом, вскочил на ноги, рогатка уже была в его руке, и он целился в Леденца – тот выхватил нож и сделал пару шагов вперед, но застыл на месте, увидев, что Ривас натянул резинку до отказа.
– Брось нож, – задыхаясь, приказал Ривас. Нож лязгнул о бетонный пол.
– Что ты сделал с Найджелом? – всхлипнул старик.
– Возможно, чуть переусердствовал, – сказал Ривас, успокаивая дыхание. – Открой фургон.
Старик не пошевелился.
– Так вот что значила твоя белиберда? Вещание?
– Вот именно. Я могу убить тебя и открыть его сам.
Старик сделал шаг к фургону.
– Выходит, ты избавильщик.
– Из тех, наемных, – согласился Ривас. Он медленно поворачивался, продолжая целиться рогаткой в старика, но отступил на пару шагов назад и на мгновение опустил оружие, подобрав с пола нож. Он успел сунуть его в ножны и снова натянуть резинку с камнем прежде, чем тот успел хотя бы обернуться на движение.
Когда Леденец снова повернулся к фургону, Ривас скосил взгляд на Найджела. Один глаз того остался широко открытым и смотрел куда-то в потолок, другой зажмурился, а между ними темнела глубокая вмятина. Вытянутая рука Риваса начала трястись, и ему остро захотелось оказаться как можно дальше от этого места.
Леденец забрался на корму фургона, повозился с замком и отворил дверь. Ривас подошел ближе. Внутри стояли, щурясь на оранжевый свет костра, три девушки. Все трое неуверенно улыбались, все еще веря в то, что Ривасова имитация продвинутого, вещающего после причастия, была настоящей.
Он вгляделся в их лица. Ури среди них не было.
– Выходите, девушки, – устало произнес он. – Вы свободны.
Улыбки исчезли с их лиц, но они все же спустились и бесцельно побрели к костру.
– Лезь туда, – приказал Ривас Леденцу. – И медленно, осторожно приведи сюда четвертую.
Старик скрылся в темноте. Спустя полминуты оттуда послышалось робкое: «Она мертва».
– Тащи ее к двери.
– Ты меня убьешь.
Может, и убью, подумал Ривас. Однако вслух он сказал только: «Не говори ерунды. Для меня это только работа».
Из темноты послышались шорох, возня, сопение, потом он разглядел тело, подталкиваемое к порогу. Темные волосы...
– Покажи мне ее лицо.
Леденец приподнял ее за волосы и повернул лицом к Ривасу. Это была не Ури.
Ривас даже не подозревал о том напряжении, что сковало его, пока оно не отпустило немного.
– Не та, которую я ищу, – сказал он Леденцу. – Лезь обратно внутрь и закрой за собой дверь.
На лице старика блестели слезы.
– Но ты же не можешь запереть меня здесь! Стены сколочены на совесть. Я умру с голоду, лучше уж застрели сразу...
– Успокойся, я не собираюсь запирать дверь. Так, навалю какого-нибудь хлама перед ней, чтобы слышать, если ты выйдешь. Мертвую девушку можешь выкатить наружу или оставить с собой – как знаешь.
Леденец потащил ее обратно.
– Не могу быть один, – буркнул он, закрывая дверь.
Ривас ослабил резинку, потом смотал ее и убрал рогатку в карман. Из кучи хлама у стены он притащил старую кровать и прислонил ее к двери.
– Вот так, – громко произнес он. – Если она упадет, пока я буду поблизости, я услышу, вернусь и уж тогда точно убью тебя, идет?
Старик что-то бормотал внутри, но, возможно, он обращался к мертвой девушке. Во всяком случае, прямого ответа Ривас не услышал.
Ривас забрался на козлы, забрал бутылку валюты и спрыгнул обратно на пол. За время поездки он обратил внимание на то, что упряжь лошадей отличается от обычной: помимо обычных пряжек она застегивалась кое-где шпильками, а каждая лошадь была оседлана легким английским седлом. Осторожно, чтобы не разбить, он поставил бутылку на пол и подошел к правой передней лошади изучить упряжь внимательнее.
Каждая из шпилек имела на шляпке металлическое кольцо; он выдернул шпильку из гнезда, и постромки упали на землю. Он улыбнулся почти сочувственно. Вы, ребята, были готовы ко всему, подумал он: и к пастырям Соек, и к бой-шершням, и к необходимости переправляться вплавь... и даже, как видно, к возможности бросить свой фургон и удирать верхом, не перепрягая лошадей. Впрочем, уверен, впредь старина Леденец будет разборчивее в выборе попутчиков. Ривас выдернул еще одну шпильку и попытался вспомнить, на какую длину ему лучше отпускать стремена.
– А где сойер? – послышался голос у него за спиной. Он вздрогнул, едва не врезался в лошадь и обернулся.
Девушка была высокого роста, светловолосая. Силуэт ее вырисовывался на фоне догорающего костра, так что выражения ее лица он не видел. Впрочем, будучи хорошо знакомым, с Сойками, не сомневался в том, что ничего такого особенного он и не увидел бы.
– Мне очень жаль, мисс, – сказал он. – Поблизости таких нет. – Он посмотрел поверх ее плеча. – А куда пошли двое остальных?
Она пожала плечами.
– Что ж, удачи им. – Он вернулся к бутылке и сунул ее в карман, потом выдернул последнюю шпильку, отпрягая лошадь от фургона. – И тебе тоже, – добавил он, прикидывая, можно ли от нее добиться, чтобы она его подсадила в седло.
– Куда ты собираешься?
Он раздраженно повернулся к ней. Ну почему она не умотала со своими подружками?
– На юг.
– На юг? – спросила она, внезапно оживившись. – В Шатер Переформирования?
– Нет, черт подрал, я... – Он осекся. А почему бы и нет? Можно ли мечтать о лучшей легенде, чем роль Сойки, которую оторвали от стаи и которая только и жаждет, чтобы ее вернули обратно или определили в другую стаю? Тем более в обществе самой что ни на есть настоящей Сойки? – То есть да, конечно, – поправился он.
– Тогда, может, отправимся в путь сейчас же? – предложила она. – Я чувствую себя ужасно одиноко без остальных.
Фургон-корабль катился на юг по старым улицам. Солнце поднялось выше, и они поехали немного быстрее, потому что старик кучер теперь лучше видел бугры и рытвины на дороге. Первые полчаса Ривас не задавал вопросов насчет девиц внутри фургона, стараясь не выдавать своего интереса к этому промыслу. Однако мысль о том, что Ури может в настоящий момент находиться прямо под ним, не давала ему покоя, так что в конце концов он не выдержал.
– Сколько вам удалось набрать на этот раз? – с деланным безразличием спросил он, ткнув вниз своим порезанным пальцем.
– Четверых, – сказал старик. – А может, их уже только три. Найджел иногда глушит их слишком сильно.
– Сука, – откликнулся сзади Найджел.
– Найджел у нас не слишком церемонится с дамами.
– Угу, особенно с оцыпляченными, – согласился Найджел.
– Ясно, – кивнул Ривас.
Господи, подумал он, ну и парочка. Если мне удастся придумать способ вывести их из строя, прежде чем отчалить, я это сделаю. А если Ури здесь, я их убью. А если Ури здесь и она мертва, я...
Он отвернулся словно для того, чтобы посмотреть в глубь побережья, потому что испугался, что его обаятельная улыбка сменилась менее приятным выражением лица. Несколько шаров перекати-поля катились параллельно их фургону, напоминая скелеты каких-то шарообразных животных; когда они докатились до бугорка и на мгновение подлетели в воздух, Ривасу показалось, будто он видит на одном из них розоватое пятно. , , но тут старик снова заговорил, и Ривасу пришлось повернуться и слушать его.
– Меня звать Леденец, – сказал старик.
С десяти попыток, подумал Ривас, я и сам догадался бы.
– А я Пого Поссум, – представился он по наитию: вряд ли кто-нибудь из этих двоих читал книги. – Давно в этом... бизнесе?
– С шестого года прошлого Туза. И Найджел, и я, оба. Мы шатались по этим местам, когда молодой Сойер начал собирать последователей. Черт, да я ведь жил в Ирвайне, в доме, который нынче за белыми стенами остался... то бишь оставался до того большого взрыва в последний год того Туза.
Ривас кивнул. Слухи о ночной вспышке и оглушительном грохоте из-за белых стен – и неизбежные домыслы насчет того, что сам Сойер погиб при этом взрыве, поскольку сразу после этого он удалился от мира, запершись в Священном Городе, – потрясли самые основы веры. Именно тогда Ривас, которому исполнился двадцать один год, воспользовался замешательством и без лишнего шума слинял от Соек в Венецию.
– А самого Нортона Сойера видели? – поинтересовался Ривас.
– Еще бы, черт меня возьми, не видел. До тех пор, покуда он не заперся в своем чертовом городе, он был повсюду. – Леденец восхищенно покачал головой. – Но знаешь, сынок, я не виню тех, кто за ним пошел. С этим парнем трудно было тягаться. Да и нынче, поди, тоже, только ему не нужно больше ничего доказывать. Да-а, я сам видел, как мертвый человек встал и заговорил с родными – взаправду мертвый: уж раздулся и вонял весь.
– Деревья гнулись, будто кланялись, когда он проходил, – сказал Найджел. – Сами видели.
– Самым обычным делом было сотне птиц разом кружиться над его головой, будто карусель какая, будто чертов нимб, – и хоть бы одна ему на голову обделалась!
Ничего себе соперничек в борьбе за привязанность Ури, невесело подумал Ривас. И кстати, некогда и мой духовный отец тоже. Хорошо еще, не лично, а через посредников, суррогатов. Вряд ли у меня хватило бы... чего, кстати? Силы воли? Самосознания? Ладно, чего бы ни было, этого не хватило бы на то, чтобы отречься от веры, имей я дело лично с мистером Мессией Сойером. И уж наверняка я не осмелился бы ослушаться его так дерзко: взять и отправиться прямиком в Венецию. Сойер ведь всегда если и упоминал это место, так только затем, чтобы проклясть.
Тут воспоминания его были прерваны быстрым ритмичным топотом откуда-то снизу, из фургона. Он продолжался до тех пор, пока Найджел не стукнул по крыше своим тяжелым кулаком.
– А ну цыц, шлюха! – рявкнул он. – Вот ужо тебя научат новым танцам!
Только тут до Риваса дошло, что это был за звук. Одна из девушек, судя по всему, несколько утратила веру в то, что все в порядке и весь мир находится в руках у Сойера, ибо причудливое притаптывание, сопровождаемое взмахами рук, известное как Просветляющий Танец, рекомендовалось пастырями как идеальное средство очистки мозгов от неуютных мыслей. Подобно вещанию оно никогда особенно не интересовало Риваса.
Он знал, что это не может быть Ури: она всего три дня как обратилась в веру, и Просветляющему Танцу ее просто не могли еще научить. Однако если она и правда находилась в фургоне, интересно, какое впечатление произвело на нее это зрелище. Его самого, помнится, пугало, когда кто-то вдруг пускался в этот танец, топчась на месте, задыхаясь и идиотски размахивая руками, крепко-накрепко зажмурившись, словно в испуге от всего окружающего.
Он вспомнил, как кошка Ури как-то приползла к ней во двор с перебитым позвоночником, волоча задние лапы. Ривас с Ури резвились на зеленой травке за сараем на задах усадьбы Бёрроузов, и Ури вскочила и бросилась к кошке – взгляд все еще затуманенный, губы опухли от поцелуев – и попыталась поднять ее, а та завизжала и завертелась как волчок, заставив Ури отпрянуть с расцарапанной в кровь рукой.
Ривас избавил несчастную тварь от страданий ударом лопаты, а потом попытался утешить потрясенную, рыдающую Ури. Сейчас ему вспомнилось: ее потрясла не столько кровь повсюду, не столько боль в оцарапанной руке, сколько внезапность случившегося, то, как причудливый, разрушительный ужас вторгся в их жизнь, словно кусок ледяного металла упал на них с безоблачного летнего небосклона.
Еще несколько миль фургон-лодка мирно катил по дороге. Начало пригревать. Краем глаза Ривас уловил какое-то движение над одной из развалин... и похолодел, увидев, что это пикирует на них с верхушки дерева бой-шершень размером с хороший кулак; даже отсюда, с расстояния в пару сотен футов, видно было радужное облако его вибрирующих крыльев. Раз ему довелось видеть, как такая тварь ужалила человека: бедолагу сшибло с ног ударом, но умер он, еще не коснувшись земли, отравленный ядом из трехдюймового жала, угодившего ему прямо в глаз.
Ривас готов был спрыгнуть с фургона и бежать, когда услышал за спиной щелчок, что-то просвистело у него над правым ухом, а спустя долю секунды шершень разлетелся на мохнатые клочки, только бесформенные пластины крыльев оседали на дорогу осенними листьями.
Ривас очень медленно повернулся назад. Сидевший на крыше за его спиной Найджел вложил камень в кармашек здоровенной рогатки, потом смотал резинку, спрятал оружие в шляпу и насадил ее обратно на голову. Взгляд его оставался холодным и невозмутимым, как у каменного изваяния.
– Лихо он с этой штукой управляется, Найджел-то, – заметил Леденец.
– Угу, – согласился Ривас, прикидывая свои шансы поскорее нейтрализовать эту парочку и посмотреть на девушек в фургоне.
Когда фургон проезжал мимо дерева, Ривасу пришлось зажать нос, ибо в воздухе стоял металлический запах убитого шершня.
В нескольких сотнях ярдов за ними шар перекати-поля зацепился за металлический столб, с которого еще свисали остатки проволочного заграждения, которое лет сто назад перегораживало улицу. Из сплетения ломких ветвей вынырнула полупрозрачная розовая голова, щурясь, огляделась по сторонам и принюхалась. На лице ее обозначилась улыбка, розовая рука эфемернее сброшенной змеиной кожи протянулась и не без труда отцепила куст от колючей проволоки. Потом голова и рука спрятались обратно, а куст покатился дальше на юг.
Часа в два пополудни Леденец свернул с относительно наезженных прибрежных дорог и направил фургон на восток по одному из старых шоссе, пересекавших полосу тропических зарослей и нырявшему в засушливые холмы в глубине материка.
– Почему свернули? – поинтересовался Ривас, глядя на то, как синяя полоса воды перемещается с правого борта за корму и начинает постепенно уменьшаться в размерах.
– Нынче вдоль берега движется чертовски большое войско, – объяснил Леденец. – Пришли с севера, захватили Санта-Ану и Вестминстер, а теперь спускаются к заливу – вдоль берега и морем. Жгут все на своем пути.
Ривас вспомнил пожары, которые видел на Лонг-Бич-Айленд прошлой ночью. Должно быть, они уже у входа в залив, подумал он.
– Надо же. Откуда они взялись?
Некоторое время старик не отвечал, осторожно направляя лошадей между угрожающего вида ямами в мостовой.
– Ну, – произнес он наконец, миновав опасное место, – мы были в Ханнингтен-тауне пару дней назад, так там говорили, это войско откуда-то с севера. Вроде как с Сан-Берду. – Он пожал плечами. – Что ж, может, и так.
– Надо же, – повторил Ривас, усаживаясь поудобнее и наслаждаясь приятной прохладой на правой щеке, которую всю первую половину дня поджаривало солнцем. Что получается, думал он: Эллей держит своих солдат у западной и северной границ, а Сан-Берду наступает с другой стороны. Уж не рассчитывают ли бердусские ребята застать их врасплох? А что, может и получиться. Почти все, кто странствует по Инглвудской пустоши, не отличаются особой разговорчивостью: Сойки, ухари, сутенеры вроде этих двух моих приятелей. Может, и получится.
Ко времени, когда Леденец завел фургон в похожее на гараж сооружение, достаточно высокое, чтобы в него уместилась торчащая мачта, девушки внутри начали беспокоиться. Ривас пытался услышать их голоса, поскольку не сомневался в том, что голос Ури узнает даже по прошествии тринадцати лет. Последние несколько часов он обдумал возможность попросить показать ему пленниц и неохотно отказался от нее – даже попытка изобразить внезапный прилив похоти была бы рискованной. Настоящий торговец Кровью вряд ли обратился бы с такой просьбой, к тому же подозрительности его спутникам бы не занимать. Впрочем, когда фургон остановился, голоса внутри понизились до неразборчивого бормотания, так что Ривас спрыгнул на землю и огляделся по сторонам.
Они находились в просторном, гулком помещении. Судя по длинным прямоугольным ямам в полу, оно и впрямь служило когда-то чем-то вроде гаража или ремонтной мастерской, однако имелись здесь свидетельства и того, что его использовали и с другой целью, и не так уж давно. В одном углу были грудой свалены полу истлевшие койки и носилки, а пригнувшись к полу, чтобы поискать себе оружие, Ривас наткнулся на маленькую пухлую бутылочку с резиновой диафрагмой вместо пробки. От прикосновения диафрагма раскрошилась, а содержимое бутылки испарилось давным-давно.
С улицы доносились приглушенные, похожие на скрип несмазанных осей крики возвращавшихся на ночь попугаев; впрочем, крики эти становились оглушительными, когда те пролетали зелено-оранжевыми стаями перед окнами гаража. Тени заметно удлинились, а небо окрасилось в розово-оранжевый цвет, когда Найджел, шаркая подошвами, направился к выходу с мотком бечевы и мешком жестянок – ставить сигнализацию на случай непредвиденных ночных гостей.
– Вы как, обычно в фургоне спите? – спросил Ривас у Леденца.
– Ага, – откликнулся старик, сбрасывая на землю несколько холщовых мешков и спрыгивая вслед за ними. – Девицы внутри, мы с Найджелом на крыше. – Он уселся и принялся развязывать мешки. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против свинины, – сказал он. – Да, кстати, – добавил он, покосившись на Риваса. – Попутчики ночуют сами по себе.
– Разумно, – согласился Ривас, ожидавший именно такого ответа. – Пожалуй, пока не стемнело, мне стоит осмотреться на предмет змей и скорпионов.
– Неплохая мысль, – кивнул старик.
Ривас двинулся в глубь здания, оглядываясь по сторонам в поисках любого предмета, способного сойти за оружие. То, что маршрут их отклонился от побережья, играло ему на руку, но он понимал, что дальше на восток его спутники не заберутся: начиная с этого места, они начнут сворачивать на запад, в сторону залива, прочь от Ирвайна. Поэтому, если он хочет выяснить, находится ли Ури в этом фургоне, это нужно делать этим же вечером, так как в случае, если ее там нет, ему нужно идти на юг.
У одной из стен высилась груда древнего хлама, в основании которой лежали ржавый двигатель и такая же ржавая пружинная кровать. Он подошел к ней и с лязгом выдернул из нее несколько предметов: старый стул, ящик из-под ти-ви, автомобильный капот и корпус холодильника, настолько изъеденный ржавчиной, что он без труда поднял его одной рукой.
Теперь ему удалось расчистить надпись, сделанную маркером на кирпичной стене. Поначалу от нее виднелось только слово «ЗДЕСЬ», но когда он со звоном и грохотом отодвинул металлический стеллаж, с которого полетели на бетонный пол стеклянные осколки, он смог прочитать всю надпись:
МНОГО ХОРОШЕЙ ЕДЫ ЗДЕСЬ...
Поверх надписи маркером виднелись следы мела, однако единственным сохранившимся дополнением к этой надписи были три слова, накарябанные на кирпичах кончиком ножа: больше не будет
Ривас оглянулся через плечо на Леденца: тот набрал хвороста, развел небольшой костерок и теперь раскладывал на решетке куски свинины. Что ж, подумал Ривас, тот, кто это выцарапывал, поторопился с выводом.
В конце концов он нашел более-менее подходящий предмет – длинную алюминиевую полосу с тяжелым, ржавым болтом на конце – и сунул ее себе в рукав так, чтобы болт угнездился у него у сгиба локтя, а другой конец полосы не торчал из-под манжеты. И все это время в голове его вертелось слово, значения которого он не знал, но которое слышал много раз: севативидам,произносимое гортанно, прижимая кончик языка на «т»и «д»к зубам.
– Что ж, никаких кусачих гадов вроде нет, – громко сказал он, возвращаясь к фургону. Он заметил, что руки его заметно дрожат. – А спиртного у вас, ребята, ничего не найдется?
– А как же, полтина валюты на козлах, под скамьей, – сказал Леденец. – И кружка там же. Больше кружки не наливай.
Ривас открыл было рот для ответа, который за долгие годы сделался у него чисто рефлекторным, но спохватился и просто кивнул. Забравшись на козлы и шаря под скамьей в поисках бутылки и кружки, он рискнул шепнуть: «Ури?» Ответа не последовало, так что он наполнил кружку, закупорил бутылку, вернул ее на место и ухитрился спуститься на землю, не расплескав ни капли и не потревожив больной палец.
Старик тем временем поставил мясо на огонь. Ривас подсел к костру и не без трепета сделал глоток валюты Бёрроуза – первый за тринадцать лет с тех пор, как пытался прикинуться лающей собакой.
Он был даже немного разочарован, поскольку не испытал ничего особенного, никакого прилива воспоминаний. Просто глоток крепкого спиртного, непривычно ароматного и жгучего, без чистого ячменного вкуса виски. Ну ладно, сказал он себе, все лучше, чем джин. Он немного расслабился и, отказавшись от попытки найти в этом драматизм, принялся смаковать напиток.
– Ну и как тебе? – поинтересовался Леденец.
– Корень вселенского зла, – с довольной ухмылкой отозвался Ривас. То-то бы Моджо удивился, подумал он, узнай он, что я швыряюсь его словечками...
А кстати, интересно, чем сейчас занят Моджо? Отпускает пиво редким клиентам и извиняется направо и налево по поводу отсутствия легендарного пеликаниста из Венеции? Или мечется как угорелый, не успевая обслуживать толпу, собравшуюся на какого-то нового исполнителя? Да нет, Стив не успел бы найти кого-то еще... пока.
Ривас покатал на языке еще каплю бренди – эта штука начинала ему даже нравиться – и попытался представить, выйдет ли он еще на сцену у Спинка. Зажмурившись, он попытался вспомнить, как выглядело это место: высокий зал с баром с одной стороны и дверьми слева, люстры, столы, гирлянды бумажных кукол под самым потолком... Он пожалел, что так и не удосужился как следует разглядеть эти цепочки маленьких фигурок, взявшихся за руки и соприкасающихся носками ног. Они всегда занимали его, даже прежде, чем он узнал, что это последняя работа одного гениального скульптора – Ривас даже запомнил его имя: Ноа Олмондин – который сошел с ума и покончил с собой в последний год Шестого Туза. Вообще-то Ривас плохо помнил имена всех гениальных живописцев, поэтов, врачей и инженеров, даже политиков тех лет. Шестой Туз считался лучшим правителем Эллея со времен самого Сан-довала. Ривасу шел семнадцатый год, когда вся эта толпа гениев канула сквозь ворота Догтауна – примерно тогда же, когда убили Шестого Туза. Впрочем, музыкантов в этой толпе вроде бы не было, подумал Ривас. Спасибо Сойеру и на этом: конкурентов меньше.
Вскоре далекий стук и лязг сменились шарканьем ног возвращавшегося Найджела. Ривас отставил кружку и с бьющимся сердцем пригнулся словно для того, чтобы присмотреть за шкворчащей свининой.
Найджел вышел из-за угла.
– Как долго вы, ребята, таскали эту свинину с собой? – спросил Ривас, стараясь говорить не слишком быстро и не слишком пронзительно. – На мой взгляд она, ребята, залежалась, право слово, залежалась. Мне на фиг не нужно этих, как их, глистов, а? Знавал я одного парня, так он поел раз лежалой свинины, и по сравнению с тем, что он подцепил, даже глисты показались бы божьей милостью. А заполучил он...
Найджел уже приблизился и слушал его галиматью скорее раздраженно, чем подозрительно.
– ... севативидам...
Как и надеялся Ривас, пленные девушки, услышав этот бессмысленный набор звуков, мгновенно завизжали, а застигнутый этим врасплох Найджел повернулся к фургону.
Ривас распрямился, как сжатая пружина, одним движением выхватив из рукава металлическую полосу и замахиваясь ею; когда его правая нога коснулась бетона, он уже набрал приличную скорость. Найджел услышал это и оглянулся, но Ривас уже налетел на него. Со всей своей силы, помноженной на энергию разгона, он ударил тяжелым болтом Найджелу в переносицу. Голова Найджела только еще начинала запрокидываться назад, когда Ривас отпустил свою импровизированную палицу и, врезавшись в тело противника, вместе с ним повалился на пол. Первым делом он сорвал с Найджела его шляпу, и когда он, перекатившись за безжизненным телом, вскочил на ноги, рогатка уже была в его руке, и он целился в Леденца – тот выхватил нож и сделал пару шагов вперед, но застыл на месте, увидев, что Ривас натянул резинку до отказа.
– Брось нож, – задыхаясь, приказал Ривас. Нож лязгнул о бетонный пол.
– Что ты сделал с Найджелом? – всхлипнул старик.
– Возможно, чуть переусердствовал, – сказал Ривас, успокаивая дыхание. – Открой фургон.
Старик не пошевелился.
– Так вот что значила твоя белиберда? Вещание?
– Вот именно. Я могу убить тебя и открыть его сам.
Старик сделал шаг к фургону.
– Выходит, ты избавильщик.
– Из тех, наемных, – согласился Ривас. Он медленно поворачивался, продолжая целиться рогаткой в старика, но отступил на пару шагов назад и на мгновение опустил оружие, подобрав с пола нож. Он успел сунуть его в ножны и снова натянуть резинку с камнем прежде, чем тот успел хотя бы обернуться на движение.
Когда Леденец снова повернулся к фургону, Ривас скосил взгляд на Найджела. Один глаз того остался широко открытым и смотрел куда-то в потолок, другой зажмурился, а между ними темнела глубокая вмятина. Вытянутая рука Риваса начала трястись, и ему остро захотелось оказаться как можно дальше от этого места.
Леденец забрался на корму фургона, повозился с замком и отворил дверь. Ривас подошел ближе. Внутри стояли, щурясь на оранжевый свет костра, три девушки. Все трое неуверенно улыбались, все еще веря в то, что Ривасова имитация продвинутого, вещающего после причастия, была настоящей.
Он вгляделся в их лица. Ури среди них не было.
– Выходите, девушки, – устало произнес он. – Вы свободны.
Улыбки исчезли с их лиц, но они все же спустились и бесцельно побрели к костру.
– Лезь туда, – приказал Ривас Леденцу. – И медленно, осторожно приведи сюда четвертую.
Старик скрылся в темноте. Спустя полминуты оттуда послышалось робкое: «Она мертва».
– Тащи ее к двери.
– Ты меня убьешь.
Может, и убью, подумал Ривас. Однако вслух он сказал только: «Не говори ерунды. Для меня это только работа».
Из темноты послышались шорох, возня, сопение, потом он разглядел тело, подталкиваемое к порогу. Темные волосы...
– Покажи мне ее лицо.
Леденец приподнял ее за волосы и повернул лицом к Ривасу. Это была не Ури.
Ривас даже не подозревал о том напряжении, что сковало его, пока оно не отпустило немного.
– Не та, которую я ищу, – сказал он Леденцу. – Лезь обратно внутрь и закрой за собой дверь.
На лице старика блестели слезы.
– Но ты же не можешь запереть меня здесь! Стены сколочены на совесть. Я умру с голоду, лучше уж застрели сразу...
– Успокойся, я не собираюсь запирать дверь. Так, навалю какого-нибудь хлама перед ней, чтобы слышать, если ты выйдешь. Мертвую девушку можешь выкатить наружу или оставить с собой – как знаешь.
Леденец потащил ее обратно.
– Не могу быть один, – буркнул он, закрывая дверь.
Ривас ослабил резинку, потом смотал ее и убрал рогатку в карман. Из кучи хлама у стены он притащил старую кровать и прислонил ее к двери.
– Вот так, – громко произнес он. – Если она упадет, пока я буду поблизости, я услышу, вернусь и уж тогда точно убью тебя, идет?
Старик что-то бормотал внутри, но, возможно, он обращался к мертвой девушке. Во всяком случае, прямого ответа Ривас не услышал.
Ривас забрался на козлы, забрал бутылку валюты и спрыгнул обратно на пол. За время поездки он обратил внимание на то, что упряжь лошадей отличается от обычной: помимо обычных пряжек она застегивалась кое-где шпильками, а каждая лошадь была оседлана легким английским седлом. Осторожно, чтобы не разбить, он поставил бутылку на пол и подошел к правой передней лошади изучить упряжь внимательнее.
Каждая из шпилек имела на шляпке металлическое кольцо; он выдернул шпильку из гнезда, и постромки упали на землю. Он улыбнулся почти сочувственно. Вы, ребята, были готовы ко всему, подумал он: и к пастырям Соек, и к бой-шершням, и к необходимости переправляться вплавь... и даже, как видно, к возможности бросить свой фургон и удирать верхом, не перепрягая лошадей. Впрочем, уверен, впредь старина Леденец будет разборчивее в выборе попутчиков. Ривас выдернул еще одну шпильку и попытался вспомнить, на какую длину ему лучше отпускать стремена.
– А где сойер? – послышался голос у него за спиной. Он вздрогнул, едва не врезался в лошадь и обернулся.
Девушка была высокого роста, светловолосая. Силуэт ее вырисовывался на фоне догорающего костра, так что выражения ее лица он не видел. Впрочем, будучи хорошо знакомым, с Сойками, не сомневался в том, что ничего такого особенного он и не увидел бы.
– Мне очень жаль, мисс, – сказал он. – Поблизости таких нет. – Он посмотрел поверх ее плеча. – А куда пошли двое остальных?
Она пожала плечами.
– Что ж, удачи им. – Он вернулся к бутылке и сунул ее в карман, потом выдернул последнюю шпильку, отпрягая лошадь от фургона. – И тебе тоже, – добавил он, прикидывая, можно ли от нее добиться, чтобы она его подсадила в седло.
– Куда ты собираешься?
Он раздраженно повернулся к ней. Ну почему она не умотала со своими подружками?
– На юг.
– На юг? – спросила она, внезапно оживившись. – В Шатер Переформирования?
– Нет, черт подрал, я... – Он осекся. А почему бы и нет? Можно ли мечтать о лучшей легенде, чем роль Сойки, которую оторвали от стаи и которая только и жаждет, чтобы ее вернули обратно или определили в другую стаю? Тем более в обществе самой что ни на есть настоящей Сойки? – То есть да, конечно, – поправился он.
– Тогда, может, отправимся в путь сейчас же? – предложила она. – Я чувствую себя ужасно одиноко без остальных.