Страница:
– Еловое уже не наша епархия, – покачал головой Виталик. – И три обоза из пяти в Еловое не заходили. Так что этих отморозков с нас никто не снимет.
– А может, их больше было? – задумался я. – Ну, в смысле – нападений. Кто-то мог отбиться и заявлять не стал. А кого-то не нашли до сих пор.
– И что нам это дает?
– Ни фига нам это не дает! – Шурик уселся за стол. – Чего опять за работу начали? Заняться больше нечем?
– В «храпа»? – Кот тут же достал колоду потрепанных карт с засаленными зелеными рубашками.
– Перекусим сначала, – отказался Виталик. – Стас, кликни хозяина, пусть свою задницу сюда тащит.
Слонявшийся по комнате Тополев вышел в прихожую и через пару минут вернулся с нахохлившимся Иваном Петровичем.
– Вы харчами не богаты? – развернулся к нему от стола Виталик. – Нам бы похлебать чего горяченького.
– Платить чем будете? – насторожился хозяин. – Наличными или распиской? Расписку не приму.
– Золотом, золотом платить будем, – успокоил его Петров.
– Спиртного надо? – сразу подобрел старикан.
– Своего хватает. – Виталик вновь вернулся к карте и принялся объяснять Коту: – Смотри, Дрону скажем, что пошли вот этой дорогой, здесь пришлось делать крюк и вернуться засветло уже не успели.
– Тогда получается, нас здесь не было, – хмыкнул парень. – Завтра опять могут погнать.
– Почему не было? С утра заглянули. Мы и в село к полудню только прийти можем.
– Ну, как вариант… А заночевали где?
– Эй, уважаемый, – осмотрев стоявший на умывальнике кувшин с водой, окликнул я замешкавшегося в дверях старика. – А нет ли у вас емкости, спирт разбавить? И водицы холодной заодно?
– Давайте сюда. – Старик забрал у меня стеклянную литровую бутыль с медицинским спиртом. – Как разбавлять?
– Один к одному. – Шурик, который и умудрился неведомо как добыть спирт в медсанчасти, подозрительно уставился на деда. – И если сольешь, голову откручу!
– Больно надо! – Хозяин скрылся в прихожей. – Больно надо…
– Больно, но надо! – хохотнул Тополь.
– Ну, так я раздаю? – вновь начал тасовать карты Кот.
– Да погоди ты! – Я достал с полки граненые стаканы. – Пальцы толком не гнутся, дай хоть согреться.
– Так и скажи, что трубы горят, – усмехнулся картежник.
– Прям, горят, – скривился я. – Замерз, как цуцик.
– Дед идет, – предупредил нас стоявший в дверях кухни Шурик.
– Спирт. – Иван Петрович выставил на стол запотевшую двухлитровую пластиковую бутыль.
– А горячее? – сглотнул слюну неравнодушный к выпивке Виталик.
– Минут через десять сын принесет, – ответил внимательно оглядывавший кухню хозяин. Боится, что дебош устроим? Или потырим чего?
– Да ты погоди, – остановил деда Кот. – Тут подозрительных личностей не видно было?
– Не считая нас, само собой. – Скрутив крышку, я начал разливать разбавленный спирт по стаканам, но вдруг нахмурился. Понюхал бесцветную жидкость – да нет, спиртом пахнет. Одно непонятно: если спирт водой разбавлять – жидкость, как ни крути, хоть чуток, но нагреется, потому как тепло, по-любому, выделяться в этом случае должно. Химический закон. А тут – пластиковая двухлитровка как из холодильника. Либо с химическими законами завал начался, либо это вовсе не наш спирт. Но запах…
– Не было никого из подозрительных. По дороге, может, и проезжал кто, но к нам не сворачивал.
– Иван Петрович, а выпейте с нами, – предложил я, напряженно размышляя, что именно не нравится мне в этой ситуации. Ну, впарил дед нам вместо качественного спирта какой-то денатурат. Каждый крутится, как может. Не убивать же его теперь за это, с кем не бывает. Но… Вот! Денатурат! – Стас, будь добр, достань еще один стакан для нашего хозяина.
– Не пью я, – резко отказался старик. – Возраст не тот.
– Да пять капель, чтоб спалось крепче. – Я набулькал полстакана подозрительной жидкости. – И для здоровья полезно.
– Нет, и не уговаривайте! – Иван Петрович попятился к двери.
– Я понимаю, что мы с вами еще не в том состоянии, чтобы дойти до этого вопроса, – глянув в глаза перегородившему дверной проем Ермолову, улыбнулся я, – но… Вы нас не уважаете?
– Лед, чего пристал к человеку? – одернул меня Петров. – Не хочет…
– А придется, – правильно истолковав мой взгляд, Шурик легонько подтолкнул хозяина в спину.
Тот, споткнувшись, пролетел через кухню и едва не врезался в стоявшего у стены Тополева. Стас непонятно с чего влепил старику правой и завалившийся на спину хозяин рухнул на пол.
– Да что с вами такое? – вскочил на ноги Петров. – Совсем охренели?
– О! Це гарная штука! – присвистнул вдруг Кот, в тусклом свете лампады, разглядевший выпавший из руки потерявшего сознание старика тупорылый револьвер. – Вот дает старый!
– Да он как рванет, и раз – пистолет в руке! – Тополев хлебнул воды из стоявшего на умывальнике кувшина. – Ну, я ему, как учили, прямой в челюсть…
– Готов, – опустившись на колени рядом со стариком, я увидел неестественно вывернутую шею.
– Во блин, не хотел! – расстроился Стас. – Но у него ж волына…
– На хозяйской половине слышно было? – подхватив АК-74, Кот подошел к Шурику.
– Вряд ли, – задумался здоровяк. – Стас его технично завалил.
– Тогда вяжем сына, – сразу просек тему Петров. – Только живым. Неизвестно, сколько там народу.
– Это мы чего? – подавился водой Тополь. – Нашли, что ли?
– Лед?.. – уставился на меня Виталий.
– А че я? Спирт он не наш принес. Ну, думаю, пусть выпьет с нами, а то еще траванемся денатуратом каким.
– Ты свой спирт от чужого уже на глазок отличаешь? – не на шутку удивился Шурик.
– На запах. – Я поднял с пола двустволку. – Сын-то хоть выйдет? Или сразу группа поддержки завалится?
– Выйдет, ситуацию пробить однозначно захотят.
– Стойте, а может, дед просто ствол достал, чтобы мы от него отстали? Сказал, мол, пить не буду – и не буду, – предположил Кот.
– Сам-то веришь в это? – Приоткрыв дверь в прихожую, Шурик выскользнул из комнаты и вновь вернулся уже с нашей одеждой. – Ага, этот божий одуванчик без задней мысли с собой эту дуру взял. Купить нам хотел предложить, наверное. Может, кстати, те караваны вовсе не в Еловом, а здесь останавливались. Тут к ним попутчики напрашивались, и вся недолга…
– Нам-то зачем отраву подсунуть решили? – понюхал стакан со спиртом Кот.
– У нас стволов одних…
– Тихо! Идут…
Несший на подносе супницу с горячим борщом хозяйский сынок даже пикнуть не успел, когда его очень жестко встретили в дверях кухни Кот и Ермолов. Супницу тут же передали по цепочке на стол, а спеленатого парня уложили на пол рядом с мертвым стариком.
– Проверьте кляп, – посоветовал Шурик, прежде чем вернуться к выходу в прихожую.
– Нормально. – Петров подергал торчащую у парня изо рта кухонную тряпку. – Стас, иди к Шурику. Кот, полей его водой. О! Очнулся! Крепкий, зараза.
– У этого финка и ПМ. – Обшарив карманы, я выложил на стол оружие и отметил, как расширились глаза парня, когда он увидел лежащий рядом труп. – И кастет.
– Джентльменский набор, – усмехнулся Виталик. – Слушай сюда! Ответишь на вопросы, доживешь до утра. Не ответишь, начнутся серьезные проблемы со здоровьем, и до утра точно не дотянешь. Два раза один и тот же вопрос не повторяю. Запираться не советую. Усек? Тогда поехали. Сколько там людей и чем вооружены. Что? А кляп! Это не проблема.
Кот приставил к горлу парня его собственную финку и выдернул тряпку.
– Сколько?
– Что вы…
– Заткнись! Сколько?
– Мы…
– Отвечай!
– Я не знаю… – Пару раз получивший по морде парень пытался говорить шепотом, но, судя по бившей его крупной дрожи, нервы у него были на пределе.
– Кляп, – распорядился Петров и забрал у Кота финку. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.
– Да перестань ты, – остановил его я.
– Чего еще? – удивился Виталик.
– Ткнешь не туда, и загнется.
– И что делать?
– Что, что… – Кочергой сбив защелку, я распахнул дверцу печки. – Кляп проверьте, чтоб не заглотил, и суйте руку.
– Добрый мальчик, – странно усмехнулся Кот, но послушался. Впрочем, приводить эту угрозу в действие почти что и не пришлось. Стоило плясавшим на березовых поленьях языкам пламени обжечь пальцы хозяйского сынка, как тот сразу же начал мычать и трясти головой. – Все, что ли? То-то же.
– Сколько?
– Семеро.
– Оружие?
– Четыре автомата, пять охотничьих ружей.
– Обозы – ваша работа?
– Не понимаю… Ух! Наша…
– С хозяевами дома что?
– Не знаю… Действительно не знаю! Наши здесь с лета, меня тогда с ними еще не было!
– Сейчас все здесь? Не ври только!
– Пять человек в Форт вчера уехали.
– Сюда уходил – подельники твои ничего не заподозрили?
– Нет.
– Сколько окон на той половине?
– Что?
– Окон, мать твою, говорю, сколько?
– Три. Нет, четыре!
– Левые люди на хозяйской части есть?
– Все свои.
– Нашим легче, – прояснивший расклад Петров сунул тряпку в рот мелко дрожавшего парня. – Собирайтесь. Уходить через окно будем. Шур, как соберемся, дверь на хозяйскую половину кочергой подопри. Потом за нами.
– Красного петуха пустим? – догадался Ермолов.
– Ну не врукопашную же с ними. – Виталик осторожно выдавил стекло из рамы. – Кот, этого с собой тащи. Шур, спирт разлей, тряпок возьми, углей из печи. Дом деревянный, много не надо.
– Прямо так и тащить этого гаврика? – глянул на слишком уж легко одетого парня Кот.
– Деда раздень. – Петров выпрыгнул в окно с дробовиком в руках. – Ходу!
Дом горел хорошо. Я бы даже сказал – красиво. И занялся пожар действительно очень быстро. Раз – и полдома в огне. Сообразившие, какая их ждет участь, бандиты не запаниковали, попытались прорваться сразу через все четыре окна, и своего, в принципе, добились – сдохнуть, словив пулю, всяко предпочтительней, чем сгореть заживо.
Как я уже говорил – у всего в жизни есть свои плюсы и минусы. Иногда, правда, люди путают их с большим и меньшим злом, но ведь это с какой стороны посмотреть. Не так ли?
И даже в предстоящем броске до Елового – в темноте, на ледяном ветру, не жравши… и без всякой надежды напиться по возвращении, – при желании можно отыскать положительные моменты.
Как минимум мы до сих пор живы и здоровы. Как максимум… Нет, боюсь, «как максимум» без литра спирта нам сегодня не светит.
Аутодафе
– А может, их больше было? – задумался я. – Ну, в смысле – нападений. Кто-то мог отбиться и заявлять не стал. А кого-то не нашли до сих пор.
– И что нам это дает?
– Ни фига нам это не дает! – Шурик уселся за стол. – Чего опять за работу начали? Заняться больше нечем?
– В «храпа»? – Кот тут же достал колоду потрепанных карт с засаленными зелеными рубашками.
– Перекусим сначала, – отказался Виталик. – Стас, кликни хозяина, пусть свою задницу сюда тащит.
Слонявшийся по комнате Тополев вышел в прихожую и через пару минут вернулся с нахохлившимся Иваном Петровичем.
– Вы харчами не богаты? – развернулся к нему от стола Виталик. – Нам бы похлебать чего горяченького.
– Платить чем будете? – насторожился хозяин. – Наличными или распиской? Расписку не приму.
– Золотом, золотом платить будем, – успокоил его Петров.
– Спиртного надо? – сразу подобрел старикан.
– Своего хватает. – Виталик вновь вернулся к карте и принялся объяснять Коту: – Смотри, Дрону скажем, что пошли вот этой дорогой, здесь пришлось делать крюк и вернуться засветло уже не успели.
– Тогда получается, нас здесь не было, – хмыкнул парень. – Завтра опять могут погнать.
– Почему не было? С утра заглянули. Мы и в село к полудню только прийти можем.
– Ну, как вариант… А заночевали где?
– Эй, уважаемый, – осмотрев стоявший на умывальнике кувшин с водой, окликнул я замешкавшегося в дверях старика. – А нет ли у вас емкости, спирт разбавить? И водицы холодной заодно?
– Давайте сюда. – Старик забрал у меня стеклянную литровую бутыль с медицинским спиртом. – Как разбавлять?
– Один к одному. – Шурик, который и умудрился неведомо как добыть спирт в медсанчасти, подозрительно уставился на деда. – И если сольешь, голову откручу!
– Больно надо! – Хозяин скрылся в прихожей. – Больно надо…
– Больно, но надо! – хохотнул Тополь.
– Ну, так я раздаю? – вновь начал тасовать карты Кот.
– Да погоди ты! – Я достал с полки граненые стаканы. – Пальцы толком не гнутся, дай хоть согреться.
– Так и скажи, что трубы горят, – усмехнулся картежник.
– Прям, горят, – скривился я. – Замерз, как цуцик.
– Дед идет, – предупредил нас стоявший в дверях кухни Шурик.
– Спирт. – Иван Петрович выставил на стол запотевшую двухлитровую пластиковую бутыль.
– А горячее? – сглотнул слюну неравнодушный к выпивке Виталик.
– Минут через десять сын принесет, – ответил внимательно оглядывавший кухню хозяин. Боится, что дебош устроим? Или потырим чего?
– Да ты погоди, – остановил деда Кот. – Тут подозрительных личностей не видно было?
– Не считая нас, само собой. – Скрутив крышку, я начал разливать разбавленный спирт по стаканам, но вдруг нахмурился. Понюхал бесцветную жидкость – да нет, спиртом пахнет. Одно непонятно: если спирт водой разбавлять – жидкость, как ни крути, хоть чуток, но нагреется, потому как тепло, по-любому, выделяться в этом случае должно. Химический закон. А тут – пластиковая двухлитровка как из холодильника. Либо с химическими законами завал начался, либо это вовсе не наш спирт. Но запах…
– Не было никого из подозрительных. По дороге, может, и проезжал кто, но к нам не сворачивал.
– Иван Петрович, а выпейте с нами, – предложил я, напряженно размышляя, что именно не нравится мне в этой ситуации. Ну, впарил дед нам вместо качественного спирта какой-то денатурат. Каждый крутится, как может. Не убивать же его теперь за это, с кем не бывает. Но… Вот! Денатурат! – Стас, будь добр, достань еще один стакан для нашего хозяина.
– Не пью я, – резко отказался старик. – Возраст не тот.
– Да пять капель, чтоб спалось крепче. – Я набулькал полстакана подозрительной жидкости. – И для здоровья полезно.
– Нет, и не уговаривайте! – Иван Петрович попятился к двери.
– Я понимаю, что мы с вами еще не в том состоянии, чтобы дойти до этого вопроса, – глянув в глаза перегородившему дверной проем Ермолову, улыбнулся я, – но… Вы нас не уважаете?
– Лед, чего пристал к человеку? – одернул меня Петров. – Не хочет…
– А придется, – правильно истолковав мой взгляд, Шурик легонько подтолкнул хозяина в спину.
Тот, споткнувшись, пролетел через кухню и едва не врезался в стоявшего у стены Тополева. Стас непонятно с чего влепил старику правой и завалившийся на спину хозяин рухнул на пол.
– Да что с вами такое? – вскочил на ноги Петров. – Совсем охренели?
– О! Це гарная штука! – присвистнул вдруг Кот, в тусклом свете лампады, разглядевший выпавший из руки потерявшего сознание старика тупорылый револьвер. – Вот дает старый!
– Да он как рванет, и раз – пистолет в руке! – Тополев хлебнул воды из стоявшего на умывальнике кувшина. – Ну, я ему, как учили, прямой в челюсть…
– Готов, – опустившись на колени рядом со стариком, я увидел неестественно вывернутую шею.
– Во блин, не хотел! – расстроился Стас. – Но у него ж волына…
– На хозяйской половине слышно было? – подхватив АК-74, Кот подошел к Шурику.
– Вряд ли, – задумался здоровяк. – Стас его технично завалил.
– Тогда вяжем сына, – сразу просек тему Петров. – Только живым. Неизвестно, сколько там народу.
– Это мы чего? – подавился водой Тополь. – Нашли, что ли?
– Лед?.. – уставился на меня Виталий.
– А че я? Спирт он не наш принес. Ну, думаю, пусть выпьет с нами, а то еще траванемся денатуратом каким.
– Ты свой спирт от чужого уже на глазок отличаешь? – не на шутку удивился Шурик.
– На запах. – Я поднял с пола двустволку. – Сын-то хоть выйдет? Или сразу группа поддержки завалится?
– Выйдет, ситуацию пробить однозначно захотят.
– Стойте, а может, дед просто ствол достал, чтобы мы от него отстали? Сказал, мол, пить не буду – и не буду, – предположил Кот.
– Сам-то веришь в это? – Приоткрыв дверь в прихожую, Шурик выскользнул из комнаты и вновь вернулся уже с нашей одеждой. – Ага, этот божий одуванчик без задней мысли с собой эту дуру взял. Купить нам хотел предложить, наверное. Может, кстати, те караваны вовсе не в Еловом, а здесь останавливались. Тут к ним попутчики напрашивались, и вся недолга…
– Нам-то зачем отраву подсунуть решили? – понюхал стакан со спиртом Кот.
– У нас стволов одних…
– Тихо! Идут…
Несший на подносе супницу с горячим борщом хозяйский сынок даже пикнуть не успел, когда его очень жестко встретили в дверях кухни Кот и Ермолов. Супницу тут же передали по цепочке на стол, а спеленатого парня уложили на пол рядом с мертвым стариком.
– Проверьте кляп, – посоветовал Шурик, прежде чем вернуться к выходу в прихожую.
– Нормально. – Петров подергал торчащую у парня изо рта кухонную тряпку. – Стас, иди к Шурику. Кот, полей его водой. О! Очнулся! Крепкий, зараза.
– У этого финка и ПМ. – Обшарив карманы, я выложил на стол оружие и отметил, как расширились глаза парня, когда он увидел лежащий рядом труп. – И кастет.
– Джентльменский набор, – усмехнулся Виталик. – Слушай сюда! Ответишь на вопросы, доживешь до утра. Не ответишь, начнутся серьезные проблемы со здоровьем, и до утра точно не дотянешь. Два раза один и тот же вопрос не повторяю. Запираться не советую. Усек? Тогда поехали. Сколько там людей и чем вооружены. Что? А кляп! Это не проблема.
Кот приставил к горлу парня его собственную финку и выдернул тряпку.
– Сколько?
– Что вы…
– Заткнись! Сколько?
– Мы…
– Отвечай!
– Я не знаю… – Пару раз получивший по морде парень пытался говорить шепотом, но, судя по бившей его крупной дрожи, нервы у него были на пределе.
– Кляп, – распорядился Петров и забрал у Кота финку. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.
– Да перестань ты, – остановил его я.
– Чего еще? – удивился Виталик.
– Ткнешь не туда, и загнется.
– И что делать?
– Что, что… – Кочергой сбив защелку, я распахнул дверцу печки. – Кляп проверьте, чтоб не заглотил, и суйте руку.
– Добрый мальчик, – странно усмехнулся Кот, но послушался. Впрочем, приводить эту угрозу в действие почти что и не пришлось. Стоило плясавшим на березовых поленьях языкам пламени обжечь пальцы хозяйского сынка, как тот сразу же начал мычать и трясти головой. – Все, что ли? То-то же.
– Сколько?
– Семеро.
– Оружие?
– Четыре автомата, пять охотничьих ружей.
– Обозы – ваша работа?
– Не понимаю… Ух! Наша…
– С хозяевами дома что?
– Не знаю… Действительно не знаю! Наши здесь с лета, меня тогда с ними еще не было!
– Сейчас все здесь? Не ври только!
– Пять человек в Форт вчера уехали.
– Сюда уходил – подельники твои ничего не заподозрили?
– Нет.
– Сколько окон на той половине?
– Что?
– Окон, мать твою, говорю, сколько?
– Три. Нет, четыре!
– Левые люди на хозяйской части есть?
– Все свои.
– Нашим легче, – прояснивший расклад Петров сунул тряпку в рот мелко дрожавшего парня. – Собирайтесь. Уходить через окно будем. Шур, как соберемся, дверь на хозяйскую половину кочергой подопри. Потом за нами.
– Красного петуха пустим? – догадался Ермолов.
– Ну не врукопашную же с ними. – Виталик осторожно выдавил стекло из рамы. – Кот, этого с собой тащи. Шур, спирт разлей, тряпок возьми, углей из печи. Дом деревянный, много не надо.
– Прямо так и тащить этого гаврика? – глянул на слишком уж легко одетого парня Кот.
– Деда раздень. – Петров выпрыгнул в окно с дробовиком в руках. – Ходу!
Дом горел хорошо. Я бы даже сказал – красиво. И занялся пожар действительно очень быстро. Раз – и полдома в огне. Сообразившие, какая их ждет участь, бандиты не запаниковали, попытались прорваться сразу через все четыре окна, и своего, в принципе, добились – сдохнуть, словив пулю, всяко предпочтительней, чем сгореть заживо.
Как я уже говорил – у всего в жизни есть свои плюсы и минусы. Иногда, правда, люди путают их с большим и меньшим злом, но ведь это с какой стороны посмотреть. Не так ли?
И даже в предстоящем броске до Елового – в темноте, на ледяном ветру, не жравши… и без всякой надежды напиться по возвращении, – при желании можно отыскать положительные моменты.
Как минимум мы до сих пор живы и здоровы. Как максимум… Нет, боюсь, «как максимум» без литра спирта нам сегодня не светит.
Аутодафе
Зависший над горизонтом багровый шар вечернего солнца нашел-таки прореху в затянувших край неба облаках и злорадно слепил глаза. Полозья саней весело хрустели свежевыпавшим снегом, а разгулявшийся с приближением сумерек мороз кусал щеки и нос. Еще и ветер колол лицо острыми снежинками.
Но беспокоило не это. Нет – под сердцем с самого утра поселилось какое-то смутное беспокойство, а внизу груди то и дело начинало противно посасывать. И что самое поганое – особых поводов для беспокойства не было. Наоборот, все складывалось очень даже неплохо. Вот и до села мы уже точно успеваем добраться до наступления темноты – не зря спозаранку из Форта выехали. Подсуетились, сунули на лапу знакомому инспектору Гарнизона и не прогадали. Солнце только садиться начало, а ехать километров десять осталось, не больше.
Ну а погода… А что погода? Погода у нас всегда собачья, другой не держим. Холод – ерунда. Главное до темноты домой добраться. Там отогреемся. По такому поводу и баньку затопить можно, и самогона махнуть. А потом – отсыпаться. Благо мы теперь можем себе это позволить.
– Эй, Поля, да расслабься ты! – Яков спрыгнул с саней и побежал рядом, пытаясь согреться. – Мы сделали это, брат, сделали!
– Не кажи гоп, – предупредил я его и настороженно огляделся по сторонам, но узкая, укатанная полозьями саней дорога продолжала оставаться пустынной. Кругом заметенные снегом поля – ни кустов, ни оврагов. Для засады место неподходящее. Вот дальше темнеет небольшой лесок – точно такой, как оставшийся позади, – но, даст Бог, прорвемся. – Еще до села ехать и ехать.
– Да перестань ты скиметь, слушать противно, – скривился мой слишком уж самоуверенный компаньон. – Неужели так сложно поверить, что у нас все получилось?
– Оно все так, только…
– Никаких «только»! – решительно рубанул рукой воздух Яков. – Тебя послушать, так нам надо было рыбу перекупщикам сдать. За бесценок.
– Почему за бесценок?.. – Я начал прикидывать наш навар и замолчал. По самым скромным расчетам выручить за воз мороженого окуня в Форте удалось столько, сколько наведывавшиеся в село скупщики давали за четыре. И даже если вычесть потраченные на поездку деньги, оставалось очень и очень прилично.
– Да потому! Потому! – расхохотался Яков. – Пока задницу от печи не оторвешь, никто тебе нормально платить не станет. Так и будешь всю жизнь с копейки на копейку перебиваться. А сейчас мы у Пастухова его улов выкупим – и вовсе деньжат неплохо поднимем.
– Подожди! – оборвал я приятеля. – Ты опять, что ли, в Форт собрался?
– Ну, – кивнул Яков. – А чего кота за хвост тянуть? К середине декабря успеем неплохой капиталец сколотить. До лета хватит!
– Может, не стоит судьбу искушать? – засомневался я. – Нечисть…
– Если все по уму делать, везде засветло добираться успевать будем.
– А на бандитов нарвемся?..
– Да какие еще бандиты? Что им здесь делать? Ну не дураки же они в снегу задницы морозить? – фыркнул Яков. – Ты больше перекупщиков слушай. Они тебе не только про бандитов, но и про ледяных ходоков, и про туманников по ушам напинают. Лишь бы им товар сдал, а сам из села – ни ногой!
– И все же?
– Да прорвемся! – Вытащив из болтавшихся на поясе ножен кавалерийскую шашку, Яков несколько раз взмахнул ею в воздухе. – Несмотря на рваный кед, мы сломаем им хребет!
– Твоими бы устами, – вздохнул я и проверил припрятанный под дерюгу обрез ИЖ-5. Особой уверенности в собственных силах, впрочем, от прикосновения к оружию не появилось: укороченная одностволка шестнадцатого калибра худо-бедно отгоняла оголодавших волков, но против обнаглевших в последнее время бандитов ничем помочь не могла.
– Успокойся! – Яков с самодовольной улыбкой спрятал шашку в ножны, запрыгнул в сани и вольготно развалился на лавке. – Все ништяк!
– Да кто спорит? – пожал плечами я и удивленно уставился на вскочившего на ноги компаньона. – Ты чего?
– У, черт! Накаркал! – в голос взвыл тот и, ухватив вожжи, со всей мочи приложил хлыстом тащившую сани лошаденку по крупу. – Пошла!
Едва не вывалившись из саней, я оглянулся и остолбенел: по дороге за нами неслись трое верховых. Выскочившие из лесочка всадники не жалели лошадей, и по всему выходило, что нам от них не уйти. И даже до леса добраться, скорее всего, не получится. Уж не знаю, сколько бы я так простоял, но отблеск заходящего солнца на обнаженном клинке мигом привел меня в чувство.
– Пошла, пошла! – размахивая хлыстом заорал Яков и, на мгновение обернувшись, рявкнул на меня. – Шмотки выкидывай!
– Может, договоримся? – Перевалив через борт набитый закупленными в Форте товарами мешок, я ухватил следующий тюк. Нет, дурью маюсь – до леса никак не успеваем.
– Свидетелей не оставят… – надсадно просипел мой компаньон, и тут вдруг сани дернулись, да так резко, что меня с тюком в руках бросило на лавку.
– Что за фигня? – сбросив с себя мешок, вскочил я на ноги. Неужели в яму какую угодили?
Все оказалось куда как хуже: обрезавший постромки Яков нахлестывал лошадь, во весь опор несшуюся к спасительному лесу.
– Яша! – во все горло завопил я. – Вернись! Вернись, сука!
Ничего эти крики конечно же не изменили. Моментально понявший, что саням от бандитов не уйти, и оставивший меня на произвол судьбы Яков даже не обернулся. Ладно, мы еще повоюем. В запале я сунул руку под дерюгу и вновь выматерился, когда не обнаружил там обреза. И его упер, гаденыш!
Ухватив валявшийся под лавкой топор, я выскочил из саней и бросился в поле. Вот только вольготно чувствовавший себя на открытом пространстве ветер подчистую вымел снег, и лишь у редких кустов возвышались небольшие сугробы. Не уйти…
Услыхав за спиной хруст наста под копытами, я обернулся и попытался перевести сбившееся от бега дыхание. Один из верховых промчался мимо брошенных саней вслед за Яковом, двое других медленно приближались ко мне.
Не оставят свидетеля?! Никому ж…
Руки и ноги обмякли, поджилки тряслись, но, закусив губу, я еще надеялся на чудо. Ведь не может же все закончиться вот так – посреди этого Богом забытого поля. А жена, а дочь? Они-то как?..
Оскалившийся в жуткой ухмылке бородач замахнулся саблей и направил лошадь прямо на меня. Уж не знаю, на что он рассчитывал: то ли зарубить, то ли стоптать, но в последний момент я успел рвануться в сторону и увернуться от копыт. Едва не падая, размахнулся топором и впечатал обух чуть выше колена взвывшего от боли всадника.
За спиной громыхнул выстрел, что-то ударило в спину, сбило с ног. Больно не было – будто под наркозом, – но моментально ставшее ватным тело охватила странная слабость. Через силу я попытался подняться, нашарил оброненный топор…
Гул клинка, удар, тьма…
Да – тьма! Тьма распахнула гостеприимные объятья, укутала своим непроницаемо-черным плащом, прогнала прочь боль и страх. И лишь холод оказался ей неподвластен. Стужа впилась своими зазубренными лезвиями в душу, заморозила все, до чего смогла дотянуться, и в конце концов именно ее жгучие ласки вырвали меня из едва не перешедшего в вечный сон оцепенения.
Но и тьма никуда не делась. Еще ничего не соображая, я уперся руками в снег, кое-как поднялся на колени и лишь потом догадался сдвинуть с глаз, видимо, и спасшую мне жизнь ушанку. Светлее стало ненамного, но теперь, по крайней мере, удалось разглядеть затянутое тяжелыми тучами небо и заснеженное поле.
Живой!
Невольно улыбнувшись, я попытался стянуть варежки, но обмороженные пальцы едва шевелились, а правая ладонь, сжавшая мертвой хваткой топорище, и вовсе не желала выпускать оружие. Неужели пальцы придется ампутировать? Хреново…
Плюнув, я ощупал свободной рукой ушанку и нашарил длинный разрез; потом попытался завести руку за спину, куда угодила выпущенная из охотничьего ружья пуля. Вот только онемевшее от длительного лежания в сугробе тело слушалось плохо, и ничего толком о серьезности ранений выяснить не удалось. Ерунда, главное, что живой.
Кое-как выбравшись на укатанную полозьями саней дорогу, я поплелся к лесочку, в который умчался стервец Яков. Честно говоря, его судьба интересовала меня меньше всего – остался живым, точно глотку вырву! – но не тащиться же к селу напрямик по заснеженному полю? И так сил нет…
Ноги сами несли меня по дороге, и от одуряющей монотонности ломаных движений вновь начало затягивать в липкую яму забытья. Пытаясь хоть как-то сохранить ясность сознания, я принялся считать шаги и невольно пожалел, что совершенно не чувствую боли.
Хотя, с другой стороны, – может, оно и к лучшему? Это сейчас промороженное тело потеряло чувствительность, но когда немного отойду, кто знает – смогу ли сделать хотя бы шаг? Нет, надо спешить. Пока еще не истаяли последние крупинки сил и самообладания.
Шаг. Второй. Третий…
Темное пятно на дороге я приметил на триста сорок восьмом шаге. Раскинувший руки человек лежал на спине, снег вокруг был густо забрызган черными брызгами крови. Остановился рядом, посмотрел на изуродованное лицо Якова с запорошенными снежком пустыми глазницами.
Не пошло ему впрок предательство, значит. Не убег. А вдвоем, кто знает, могли бы и отбиться…
И тут только я понял, что на самом деле подняло меня из сугроба и привело сюда. Ненависть. Жуткое желание загнать этого подонка в угол и голыми руками вырвать глотку. Или хотя бы рубить, рубить, пока…
Опустив непроизвольно приподнятый топор, я отступил на шаг назад и потряс головой, прогоняя наваждение. Нет! Хватит! Надо возвращаться домой, надо…
В глазах начало темнеть, и будто пьяный я почти вслепую побрел по дороге. Сознание померкло, и дальнейшее вспоминалось какими-то рваными кусками.
Появляющиеся из темноты ветви деревьев, серая пелена ночного неба, легкая поземка, заметающая черные точки капель крови на раскатанной дороге, темнота…
В какой-то момент поземка окружила со всех сторон, а когда в глазах вновь прояснилось, оказалось, что я умудрился свернуть с дороги и теперь брел по запорошенной снегом тропинке.
Куда это меня занесло?
Но ни сил, ни желания поворачивать назад уже не было. Словно безвольная механическая кукла я переставлял ноги, надеясь, что вот-вот за очередным поворотом окажется какой-нибудь хутор. И пусть придется потрудиться, убеждая хозяев пустить на ночлег израненного путника, но мне многого не надо – отогреться бы, да перевязать раны. И поспать. Поспать в тепле – лучше прямо у очага.
Холодно…
Но тропинка тянулась среди высокого кустарника и тянулась. Сил давно не осталось, и хотелось только одного – плюнуть на все и завалиться на снег. И лишь нестерпимый холод гнал вперед; да какой-то тихий, но жутко назойливый голосок в голове твердил, что конец пути уже близок. Что следы на заметенной снегом тропинке становятся все отчетливей. И иногда среди них нет-нет, да и мелькают черные пятнышки крови.
Крови?.. При чем тут кровь?
Хриплый лай цепного пса прогнал уже почти было ухваченную мной догадку, и, забыв про все на свете, я рванулся вперед.
Хутора за поворотом не оказалось. Над покосившимся забором торчала одинокая соломенная крыша невысокого домика. Надворные постройки порядком обветшали, снег почти полностью замел хлипкие, скособоченные сарайки, но дом точно не был заброшенным – из печной трубы шел дым. А значит, там должны быть люди. И уж точно – вытопленная печь. А мне сейчас ничего другого и не надо…
Вот только добраться до жилья оказалось непросто – меня встретила упругая пелена, облепила мокрой простыней, отодвинула прочь. Сразу захотелось убраться отсюда подобру-поздорову, но холод оказался сильнее. Он заставил стиснуть зубы и шагнуть вперед. А потом еще. И еще…
Кобель во дворе, не переставая, заходился хриплым лаем и, когда я протиснулся в щель между створками не до конца закрытых ворот, бросился ко мне. К счастью, цепь оказалась слишком короткой, и едва не удавивший себя сторожевой пес нехотя подался назад.
– Кто там еще? – В доме со скрипом распахнулась провисшая на одной петле дверь. Ухватившийся за косяк бородатый мужик в накинутой поверх рубахи фуфайке с непривычки к темноте сощурился, оглядел двор, но не заметил меня и прикрикнул на собаку: – Трезор, чего разбрехался?..
Я попытался выдавить из себя хоть слово, но лишь невнятно захрипел. Насторожившийся хозяин обнажил длинный тесак и, сильно хромая, спустился с крыльца. Меня бородач пока разглядеть не смог, а вот сам был как на ладони. Перед глазами вновь промелькнуло оскаленное в крике лицо нагнавшего сани бандита и, резко подавшись вперед, я занес над головой перехваченный двумя руками топор. Прежде чем мужик успел хоть как-то среагировать, тяжелое лезвие врезалось ему в левую ключицу, рассекло фуфайку и перебило кость. Даже не ахнув, вцепившийся в топорище бандит замертво повалился на снег.
Едва удержавшись на ногах, я рванул топор на себя, но деревянная рукоять вдруг выскочила из онемевших рук. И попытка высвободить оружие из тела успехом не увенчалась: лезвие засело слишком глубоко, а разжать вцепившиеся в топорище пальцы мертвеца оказалось слишком сложной задачей. Да моими культями сейчас за топор не больно-то и ухватишься…
Решив не терять понапрасну время, я подошел к приоткрытой двери и прислушался. Слышен был только надсадный хрип цепного пса.
Бежать отсюда надо. Бежать, пока бандиты не всполошились. Добраться до села, собрать мужиков и выжечь эту заразу.
Вот только уходить не хотелось. После короткой схватки по замерзшему телу будто разошлась застоявшаяся кровь, и даже обмороженные пальцы начали худо-бедно шевелиться. Не может здесь много бандитов обитать. Четыре-пять человек максимум.
Но мне, безоружному да побитому, и одного головореза хватит.
Так что – уходить в село?
Не выйдет. Труп подельника они вот-вот обнаружат, а мне точно не убежать. Догонят, навалятся всем скопом и на куски порежут.
Нет – надо воспользоваться подвернувшимся шансом. Надо…
Голова вновь закружилась, мысли пустились в хоровод, и, толком не понимая, что именно толкает меня вперед, я проскользнул в дом и огляделся.
К моему глубочайшему сожалению в прихожей никакого оружия не оказалось. Немного поколебавшись, я выбрал ту дверь, в щель из-под которой не выбивались неяркие отблески горевших в комнате светильников.
Оставляя по полу снежные следы, прошел через комнату, остановился, удивляясь собственному бесстрашию, и легонько толкнулся внутрь. Незапертая дверь со скрипом распахнулась; стараясь не шуметь, я проскочил в темное помещение и сразу же замер, заслышав чье-то тяжелое и неровное дыхание.
Непроглядная темень в комнате, окна которой оказались наглухо закрытыми ставнями, неохотно растеклась по скудной обстановке серыми волнами, и мне удалось различить лежавшего на панцирной кровати человека. Укрывавшее его одеяло сбилось, и в темноте белела полоса заматывавших грудь бинтов.
Словно потеряв контроль над собственным телом, я отрешенно наблюдал, как моя левая рука зажала рот моментально очнувшегося раненого, а правая изо всех сил стиснула горло. Бандит замычал, попытался высвободиться, но было уже поздно – хрустнула гортань, и еще какое-то время судорожно дергавшийся человек обмяк.
Но беспокоило не это. Нет – под сердцем с самого утра поселилось какое-то смутное беспокойство, а внизу груди то и дело начинало противно посасывать. И что самое поганое – особых поводов для беспокойства не было. Наоборот, все складывалось очень даже неплохо. Вот и до села мы уже точно успеваем добраться до наступления темноты – не зря спозаранку из Форта выехали. Подсуетились, сунули на лапу знакомому инспектору Гарнизона и не прогадали. Солнце только садиться начало, а ехать километров десять осталось, не больше.
Ну а погода… А что погода? Погода у нас всегда собачья, другой не держим. Холод – ерунда. Главное до темноты домой добраться. Там отогреемся. По такому поводу и баньку затопить можно, и самогона махнуть. А потом – отсыпаться. Благо мы теперь можем себе это позволить.
– Эй, Поля, да расслабься ты! – Яков спрыгнул с саней и побежал рядом, пытаясь согреться. – Мы сделали это, брат, сделали!
– Не кажи гоп, – предупредил я его и настороженно огляделся по сторонам, но узкая, укатанная полозьями саней дорога продолжала оставаться пустынной. Кругом заметенные снегом поля – ни кустов, ни оврагов. Для засады место неподходящее. Вот дальше темнеет небольшой лесок – точно такой, как оставшийся позади, – но, даст Бог, прорвемся. – Еще до села ехать и ехать.
– Да перестань ты скиметь, слушать противно, – скривился мой слишком уж самоуверенный компаньон. – Неужели так сложно поверить, что у нас все получилось?
– Оно все так, только…
– Никаких «только»! – решительно рубанул рукой воздух Яков. – Тебя послушать, так нам надо было рыбу перекупщикам сдать. За бесценок.
– Почему за бесценок?.. – Я начал прикидывать наш навар и замолчал. По самым скромным расчетам выручить за воз мороженого окуня в Форте удалось столько, сколько наведывавшиеся в село скупщики давали за четыре. И даже если вычесть потраченные на поездку деньги, оставалось очень и очень прилично.
– Да потому! Потому! – расхохотался Яков. – Пока задницу от печи не оторвешь, никто тебе нормально платить не станет. Так и будешь всю жизнь с копейки на копейку перебиваться. А сейчас мы у Пастухова его улов выкупим – и вовсе деньжат неплохо поднимем.
– Подожди! – оборвал я приятеля. – Ты опять, что ли, в Форт собрался?
– Ну, – кивнул Яков. – А чего кота за хвост тянуть? К середине декабря успеем неплохой капиталец сколотить. До лета хватит!
– Может, не стоит судьбу искушать? – засомневался я. – Нечисть…
– Если все по уму делать, везде засветло добираться успевать будем.
– А на бандитов нарвемся?..
– Да какие еще бандиты? Что им здесь делать? Ну не дураки же они в снегу задницы морозить? – фыркнул Яков. – Ты больше перекупщиков слушай. Они тебе не только про бандитов, но и про ледяных ходоков, и про туманников по ушам напинают. Лишь бы им товар сдал, а сам из села – ни ногой!
– И все же?
– Да прорвемся! – Вытащив из болтавшихся на поясе ножен кавалерийскую шашку, Яков несколько раз взмахнул ею в воздухе. – Несмотря на рваный кед, мы сломаем им хребет!
– Твоими бы устами, – вздохнул я и проверил припрятанный под дерюгу обрез ИЖ-5. Особой уверенности в собственных силах, впрочем, от прикосновения к оружию не появилось: укороченная одностволка шестнадцатого калибра худо-бедно отгоняла оголодавших волков, но против обнаглевших в последнее время бандитов ничем помочь не могла.
– Успокойся! – Яков с самодовольной улыбкой спрятал шашку в ножны, запрыгнул в сани и вольготно развалился на лавке. – Все ништяк!
– Да кто спорит? – пожал плечами я и удивленно уставился на вскочившего на ноги компаньона. – Ты чего?
– У, черт! Накаркал! – в голос взвыл тот и, ухватив вожжи, со всей мочи приложил хлыстом тащившую сани лошаденку по крупу. – Пошла!
Едва не вывалившись из саней, я оглянулся и остолбенел: по дороге за нами неслись трое верховых. Выскочившие из лесочка всадники не жалели лошадей, и по всему выходило, что нам от них не уйти. И даже до леса добраться, скорее всего, не получится. Уж не знаю, сколько бы я так простоял, но отблеск заходящего солнца на обнаженном клинке мигом привел меня в чувство.
– Пошла, пошла! – размахивая хлыстом заорал Яков и, на мгновение обернувшись, рявкнул на меня. – Шмотки выкидывай!
– Может, договоримся? – Перевалив через борт набитый закупленными в Форте товарами мешок, я ухватил следующий тюк. Нет, дурью маюсь – до леса никак не успеваем.
– Свидетелей не оставят… – надсадно просипел мой компаньон, и тут вдруг сани дернулись, да так резко, что меня с тюком в руках бросило на лавку.
– Что за фигня? – сбросив с себя мешок, вскочил я на ноги. Неужели в яму какую угодили?
Все оказалось куда как хуже: обрезавший постромки Яков нахлестывал лошадь, во весь опор несшуюся к спасительному лесу.
– Яша! – во все горло завопил я. – Вернись! Вернись, сука!
Ничего эти крики конечно же не изменили. Моментально понявший, что саням от бандитов не уйти, и оставивший меня на произвол судьбы Яков даже не обернулся. Ладно, мы еще повоюем. В запале я сунул руку под дерюгу и вновь выматерился, когда не обнаружил там обреза. И его упер, гаденыш!
Ухватив валявшийся под лавкой топор, я выскочил из саней и бросился в поле. Вот только вольготно чувствовавший себя на открытом пространстве ветер подчистую вымел снег, и лишь у редких кустов возвышались небольшие сугробы. Не уйти…
Услыхав за спиной хруст наста под копытами, я обернулся и попытался перевести сбившееся от бега дыхание. Один из верховых промчался мимо брошенных саней вслед за Яковом, двое других медленно приближались ко мне.
Не оставят свидетеля?! Никому ж…
Руки и ноги обмякли, поджилки тряслись, но, закусив губу, я еще надеялся на чудо. Ведь не может же все закончиться вот так – посреди этого Богом забытого поля. А жена, а дочь? Они-то как?..
Оскалившийся в жуткой ухмылке бородач замахнулся саблей и направил лошадь прямо на меня. Уж не знаю, на что он рассчитывал: то ли зарубить, то ли стоптать, но в последний момент я успел рвануться в сторону и увернуться от копыт. Едва не падая, размахнулся топором и впечатал обух чуть выше колена взвывшего от боли всадника.
За спиной громыхнул выстрел, что-то ударило в спину, сбило с ног. Больно не было – будто под наркозом, – но моментально ставшее ватным тело охватила странная слабость. Через силу я попытался подняться, нашарил оброненный топор…
Гул клинка, удар, тьма…
Да – тьма! Тьма распахнула гостеприимные объятья, укутала своим непроницаемо-черным плащом, прогнала прочь боль и страх. И лишь холод оказался ей неподвластен. Стужа впилась своими зазубренными лезвиями в душу, заморозила все, до чего смогла дотянуться, и в конце концов именно ее жгучие ласки вырвали меня из едва не перешедшего в вечный сон оцепенения.
Но и тьма никуда не делась. Еще ничего не соображая, я уперся руками в снег, кое-как поднялся на колени и лишь потом догадался сдвинуть с глаз, видимо, и спасшую мне жизнь ушанку. Светлее стало ненамного, но теперь, по крайней мере, удалось разглядеть затянутое тяжелыми тучами небо и заснеженное поле.
Живой!
Невольно улыбнувшись, я попытался стянуть варежки, но обмороженные пальцы едва шевелились, а правая ладонь, сжавшая мертвой хваткой топорище, и вовсе не желала выпускать оружие. Неужели пальцы придется ампутировать? Хреново…
Плюнув, я ощупал свободной рукой ушанку и нашарил длинный разрез; потом попытался завести руку за спину, куда угодила выпущенная из охотничьего ружья пуля. Вот только онемевшее от длительного лежания в сугробе тело слушалось плохо, и ничего толком о серьезности ранений выяснить не удалось. Ерунда, главное, что живой.
Кое-как выбравшись на укатанную полозьями саней дорогу, я поплелся к лесочку, в который умчался стервец Яков. Честно говоря, его судьба интересовала меня меньше всего – остался живым, точно глотку вырву! – но не тащиться же к селу напрямик по заснеженному полю? И так сил нет…
Ноги сами несли меня по дороге, и от одуряющей монотонности ломаных движений вновь начало затягивать в липкую яму забытья. Пытаясь хоть как-то сохранить ясность сознания, я принялся считать шаги и невольно пожалел, что совершенно не чувствую боли.
Хотя, с другой стороны, – может, оно и к лучшему? Это сейчас промороженное тело потеряло чувствительность, но когда немного отойду, кто знает – смогу ли сделать хотя бы шаг? Нет, надо спешить. Пока еще не истаяли последние крупинки сил и самообладания.
Шаг. Второй. Третий…
Темное пятно на дороге я приметил на триста сорок восьмом шаге. Раскинувший руки человек лежал на спине, снег вокруг был густо забрызган черными брызгами крови. Остановился рядом, посмотрел на изуродованное лицо Якова с запорошенными снежком пустыми глазницами.
Не пошло ему впрок предательство, значит. Не убег. А вдвоем, кто знает, могли бы и отбиться…
И тут только я понял, что на самом деле подняло меня из сугроба и привело сюда. Ненависть. Жуткое желание загнать этого подонка в угол и голыми руками вырвать глотку. Или хотя бы рубить, рубить, пока…
Опустив непроизвольно приподнятый топор, я отступил на шаг назад и потряс головой, прогоняя наваждение. Нет! Хватит! Надо возвращаться домой, надо…
В глазах начало темнеть, и будто пьяный я почти вслепую побрел по дороге. Сознание померкло, и дальнейшее вспоминалось какими-то рваными кусками.
Появляющиеся из темноты ветви деревьев, серая пелена ночного неба, легкая поземка, заметающая черные точки капель крови на раскатанной дороге, темнота…
В какой-то момент поземка окружила со всех сторон, а когда в глазах вновь прояснилось, оказалось, что я умудрился свернуть с дороги и теперь брел по запорошенной снегом тропинке.
Куда это меня занесло?
Но ни сил, ни желания поворачивать назад уже не было. Словно безвольная механическая кукла я переставлял ноги, надеясь, что вот-вот за очередным поворотом окажется какой-нибудь хутор. И пусть придется потрудиться, убеждая хозяев пустить на ночлег израненного путника, но мне многого не надо – отогреться бы, да перевязать раны. И поспать. Поспать в тепле – лучше прямо у очага.
Холодно…
Но тропинка тянулась среди высокого кустарника и тянулась. Сил давно не осталось, и хотелось только одного – плюнуть на все и завалиться на снег. И лишь нестерпимый холод гнал вперед; да какой-то тихий, но жутко назойливый голосок в голове твердил, что конец пути уже близок. Что следы на заметенной снегом тропинке становятся все отчетливей. И иногда среди них нет-нет, да и мелькают черные пятнышки крови.
Крови?.. При чем тут кровь?
Хриплый лай цепного пса прогнал уже почти было ухваченную мной догадку, и, забыв про все на свете, я рванулся вперед.
Хутора за поворотом не оказалось. Над покосившимся забором торчала одинокая соломенная крыша невысокого домика. Надворные постройки порядком обветшали, снег почти полностью замел хлипкие, скособоченные сарайки, но дом точно не был заброшенным – из печной трубы шел дым. А значит, там должны быть люди. И уж точно – вытопленная печь. А мне сейчас ничего другого и не надо…
Вот только добраться до жилья оказалось непросто – меня встретила упругая пелена, облепила мокрой простыней, отодвинула прочь. Сразу захотелось убраться отсюда подобру-поздорову, но холод оказался сильнее. Он заставил стиснуть зубы и шагнуть вперед. А потом еще. И еще…
Кобель во дворе, не переставая, заходился хриплым лаем и, когда я протиснулся в щель между створками не до конца закрытых ворот, бросился ко мне. К счастью, цепь оказалась слишком короткой, и едва не удавивший себя сторожевой пес нехотя подался назад.
– Кто там еще? – В доме со скрипом распахнулась провисшая на одной петле дверь. Ухватившийся за косяк бородатый мужик в накинутой поверх рубахи фуфайке с непривычки к темноте сощурился, оглядел двор, но не заметил меня и прикрикнул на собаку: – Трезор, чего разбрехался?..
Я попытался выдавить из себя хоть слово, но лишь невнятно захрипел. Насторожившийся хозяин обнажил длинный тесак и, сильно хромая, спустился с крыльца. Меня бородач пока разглядеть не смог, а вот сам был как на ладони. Перед глазами вновь промелькнуло оскаленное в крике лицо нагнавшего сани бандита и, резко подавшись вперед, я занес над головой перехваченный двумя руками топор. Прежде чем мужик успел хоть как-то среагировать, тяжелое лезвие врезалось ему в левую ключицу, рассекло фуфайку и перебило кость. Даже не ахнув, вцепившийся в топорище бандит замертво повалился на снег.
Едва удержавшись на ногах, я рванул топор на себя, но деревянная рукоять вдруг выскочила из онемевших рук. И попытка высвободить оружие из тела успехом не увенчалась: лезвие засело слишком глубоко, а разжать вцепившиеся в топорище пальцы мертвеца оказалось слишком сложной задачей. Да моими культями сейчас за топор не больно-то и ухватишься…
Решив не терять понапрасну время, я подошел к приоткрытой двери и прислушался. Слышен был только надсадный хрип цепного пса.
Бежать отсюда надо. Бежать, пока бандиты не всполошились. Добраться до села, собрать мужиков и выжечь эту заразу.
Вот только уходить не хотелось. После короткой схватки по замерзшему телу будто разошлась застоявшаяся кровь, и даже обмороженные пальцы начали худо-бедно шевелиться. Не может здесь много бандитов обитать. Четыре-пять человек максимум.
Но мне, безоружному да побитому, и одного головореза хватит.
Так что – уходить в село?
Не выйдет. Труп подельника они вот-вот обнаружат, а мне точно не убежать. Догонят, навалятся всем скопом и на куски порежут.
Нет – надо воспользоваться подвернувшимся шансом. Надо…
Голова вновь закружилась, мысли пустились в хоровод, и, толком не понимая, что именно толкает меня вперед, я проскользнул в дом и огляделся.
К моему глубочайшему сожалению в прихожей никакого оружия не оказалось. Немного поколебавшись, я выбрал ту дверь, в щель из-под которой не выбивались неяркие отблески горевших в комнате светильников.
Оставляя по полу снежные следы, прошел через комнату, остановился, удивляясь собственному бесстрашию, и легонько толкнулся внутрь. Незапертая дверь со скрипом распахнулась; стараясь не шуметь, я проскочил в темное помещение и сразу же замер, заслышав чье-то тяжелое и неровное дыхание.
Непроглядная темень в комнате, окна которой оказались наглухо закрытыми ставнями, неохотно растеклась по скудной обстановке серыми волнами, и мне удалось различить лежавшего на панцирной кровати человека. Укрывавшее его одеяло сбилось, и в темноте белела полоса заматывавших грудь бинтов.
Словно потеряв контроль над собственным телом, я отрешенно наблюдал, как моя левая рука зажала рот моментально очнувшегося раненого, а правая изо всех сил стиснула горло. Бандит замычал, попытался высвободиться, но было уже поздно – хрустнула гортань, и еще какое-то время судорожно дергавшийся человек обмяк.