Павел Журавлев. Двести встреч со Сталиным

   Генерал молчал. Я почувствовал, что решение о переходе на литые башни может быть не принято, и, подняв руку, попросил слова. Обращаясь в мою сторону, Сталин сказал:
   – Я спрашиваю о тактико-технических преимуществах.
   – Я об этом и хочу сказать, Иосиф Виссарионович.
   – Вы что, военный?
   – Нет.
   – Что вы хотите сказать? – с недобрым выражением лица спросил Сталин. Я вынул из папки карточки с результатами обстрела брони и подошел к Сталину.
   – У старой башни, сваренной из отдельных деталей, имеются уязвимые места – сварные швы. Новая – монолит, она равнопрочна. Вот результаты испытания обоих типов на полигоне путем обстрела.
   Сталин посмотрел карточки, вернул их мне и сказал:
   – Это соображение серьезное. Он отошел в другой конец комнаты.
   – Скажите, а как изменится положение центра тяжести танка при переходе на новую башню? Конструктор машины здесь? Поднялся конструктор.
   – Если и изменится, товарищ Сталин, то незначительно.
   – Незначительно – это не инженерный термин. Вы считали?
   – Нет, не считал.
   – А почему? Ведь это военная техника.
   Я хотел высказать свое мнение и, подняв руку, громко произнес:
   – Иосиф Виссарионович!
   Сталин посмотрел в мою сторону, и вновь я увидел на его лице прежнее выражение. «Почему он так смотрит на меня?» – подумал я.
   А Сталин отвернулся и прошел дальше в противоположный от меня угол комнаты. Я сел. И вдруг шепот сидящего сзади меня разъяснил все:
   – Никогда не называйте его Иосиф Виссарионович – это он позволяет только очень узкому кругу близких людей. Для всех нас – он Сталин. Товарищ Сталин.
   Вдруг обернувшись к конструктору и не спуская с него глаз, Сталин спросил, как изменится нагрузка на переднюю ось танка. Конструктор, встав, тихо сказал:
   – Незначительно.
   – Что вы твердите все время «незначительно» да «незначительно», скажите, вы расчеты делали?
   – Нет, – тихо ответил конструктор.
   – А почему? Конструктор молчал. Сталин положил на стол находившийся у него в руках листок с проектом решения и сказал:
   – Я предлагаю отклонить предложенный проект постановления как неподготовленный. Указать товарищам, чтобы они с такими проектами в Политбюро не входили. Для подготовки нового проекта выделить комиссию, в состав которой включить Федоренко, его, – он указал на наркома автотракторной промышленности С.А. Акопова, – и его, – палец Сталина указывал на меня.
   B.C. Емельянов. На пороге войны.
   «Советская Россия», М., 1971. С. 178 179–181.

А.С. Яковлев, март 1940 года

   Не успел я еще как следует освоится с новой должностью, как в марте 1940 года пришлось вторично поехать в Германию с экономической делегацией И.Ф. Тевосяна. Это произошло так же неожиданно, как и в первый раз.
   Первоначально меня не включили в состав авиационной группы этой делегации. Авиационных специалистов представляли два десятка работников промышленности и Военно-Воздушных Сил. Как потом стало известно, за несколько дней до отъезда Сталин просматривал списки членов делегации и почему-то обратил внимание на отсутствие в списке моей фамилии. И тут же дал указание назначить меня руководителем авиационной группы.
   За два дня до отъезда он вызвал меня к себе и стал говорить о задаче, возлагавшейся на комиссию. Она заключалась в том, чтобы в возможно короткий срок закупить в Германии авиационную технику, представлявшую для нас наибольший интерес. Требовалось сопоставить уровень наших самолетов и немецких, изучить технические новинки в области авиации вообще.
   Внимательно выслушав Сталина, я, в свою очередь, поставил перед ним несколько вопросов.
   Первый вопрос – о составе авиационной группы. Я считал, что поскольку мне придется отвечать за выполнение порученных группе заданий, то я имею право скорректировать состав ее участников, на что мне сразу же было дано согласие.
   Второй вопрос был довольно щекотливым. Я сказал Сталину, что следовало бы создать для членов делегации приличные материальные условия. Некоторые товарищи стремятся экономить деньги на гостинице, на транспорте, на чаевых, чем иногда компрометируют себя в глазах иностранцев. А ведь по отдельным мелким штрихам нашего поведения за границей судят в целом о советских людях и о нашей стране.
   – Зачем экономят?
   – Да как же? Ведь каждый хочет привезти из-за границы своим домашним какие-нибудь гостинцы, сувениры, вот и экономят на копейках…
   – Понятно, а сколько суточных получают наши командированные? – спросил Сталин.
   – Пятнадцать марок в сутки.
   – А сколько было бы нужно?
   – Да, я думаю, марок двадцать было бы хорошо.
   Тогда Сталин подошел к телефону, набрал номер Анастаса Ивановича Микояна и сказал ему, что, по имеющимся у него сведениям, суточных денег, выдаваемых нашим командированным за границу, недостаточно и, для того, чтобы наши люди чувствовали себя свободней, надо увеличить суточные членам делегации Тевосяна до 25 марок.
   Я поблагодарил и доложил третий вопрос:
   – Существующая у нас система оформления заказов очень громоздка и бюрократична. Для того чтобы закупить что-нибудь, мы должны в Берлине дать заявку торгпредству. Торгпредство посылает письменный запрос в Москву, в Наркомвнешторг. Наркомвнешторг, в свою очередь, направляет заявку на заключение в Наркомат авиапромышленности и в ВВС, к людям, которые и в глаза не видели того, что мы, специалисты, на месте определили как целесообразное для закупки. Получается очень сложно, и, самое главное, совершенно неоправданно теряется много времени. Это противоречит основной цели поездки – скорее получить немецкую технику. – Что же вы предлагаете?
   – Я просил бы оказать нашей делегации больше доверия и разрешить закупать на месте под нашу ответственность то, что сочтем необходимым. – Что же, пожалуй, разумно, – подумав, ответил Сталин.
   – Разрешите также в случае каких-нибудь ведомственных заторов обратиться к вам лично. – Не возражаю, пожалуйста.
   – Кроме того, целесообразно было бы ассигновать какие-то свободные средства для оплаты непредусмотренного, но представляющего интерес оборудования и немедленного его приобретения через торгпредство.
   – Сколько вы считаете необходимым выделить валюты для таких закупок? – спросил Сталин.
   – Я думаю, тысяч сто – двести. Сталин подошел к телефону и сказал Микояну:
   – Выделите в распоряжение делегации миллион, а когда израсходуют, переведите еще миллион. Затем, обратившись ко мне, Сталин сказал:
   – В случае каких-либо затруднений в осуществлении вашей миссии обращайтесь прямо ко мне. Вот вам условный адрес: Москва, Иванову. После этого он спросил:
   – Какие еще есть вопросы? Я поблагодарил за внимание и сказал, что больше ничего не нужно, все остальное будет зависеть от нас. <…>
   После поездки по заводам и встреч с Мессершмиттом, Хейнкелем и Танком у членов авиационной комиссии составилось вполне определенное мнение о необходимости закупить истребители «Мессершмитт-109» и «Хейнкель-100», бомбардировщики «Юнкерс-88» и «Дорнье-215».
   Однако из-за бюрократических проволочек аппарата торгпредства мы не могли быстро и оперативно решить порученную нам задачу, то есть принять на месте решение о типах и количествах подлежащих закупке самолетов. <…>
   Я, видя такое дело, попробовал послать телеграмму по адресу: «Москва, Иванову». Торгпредское начальство телеграмму задержало и запретило передавать ее в Москву. Только после того, как я объяснил Тевосяну, что, предвидя возможность каких-либо затруднений и учитывая важность задания, Сталин разрешил при осуществлении нашей миссии обращаться непосредственно к нему и для этой цели дал мне шифрованный телеграфный адрес: «Москва, Иванову», он согласился и приказал не чинить препятствий.
   Буквально через два дня был получен ответ, предоставлявший право на месте определить типы и количества закупаемых самолетов без согласования с Москвой. Такая быстрая реакция на мою шифровку буквально потрясла торгпредских чиновников. Работать стало очень легко, и поставленная перед нами правительством задача была успешно решена. <…>
   В день возвращения в Москву из Германии, вечером, я был вызван к Сталину. Со мной долго беседовали, сперва в кремлевском кабинете, а потом за ужином на квартире у Сталина.
   Сталина интересовало все: не продают ли нам немцы старье, есть ли у них тяжелые бомбардировщики, чьи истребители лучше – немецкие или английские, как организована авиапромышленность, каковы взаимоотношения между немецкими ВВС – люфтваффе и промышленностью и т. д.
   Участвовавших в беседе, естественно, больше всего интересовало: действительно ли немцы показали и продали нам все, что у них находится на вооружении; не обманули ли они нашу комиссию, не подсунули ли нам свою устаревшую авиационную технику.
   Я сказал, что у нас в комиссии также были сомнения, особенно в первую поездку, но сейчас разногласий на этот счет нет. Мы уверены, что отобранная нами техника соответствует современному уровню развития немецкой авиации.
   Сталин предложил мне представить подробный доклад о результатах поездки, что я и сделал.
 
   А.С. Яковлев. Цель жизни.
   Политиздат, М., 1987. С. 170–172, 178, 179.

Г. К. Жуков, начало мая 1940 года

   …В начале мая 1940 года я получил приказ из Москвы явиться в наркомат для назначения на новую должность.
   К тому времени было опубликовано постановление правительства о присвоению высшему командному составу Красной Армии генеральских званий. В числе других мне было также присвоено звание генерала армии.
   Через несколько дней я был принят лично И.В. Сталиным и назначен на должность командующего Киевским особым военным округом.
   С И.В. Сталиным мне раньше не приходилось встречаться, и на прием к нему шел сильно волнуясь.
   Кроме И. В. Сталина, в кабинете были М.И. Калинин, В.М. Молотов и другие члены Политбюро.
   Поздоровавшись, И.В. Сталин, закуривая трубку, сразу же спросил:
   – Как вы оцениваете японскую армию?
   – Японский солдат, который дрался с нами на Халхин-Голе, хорошо подготовлен, особенно для ближнего боя, – ответил я. – Дисциплинирован, исполнителен и упорен в бою, особенно в оборонительном. Младший командный состав подготовлен очень хорошо и дерется с фанатическим упорством. Как правило, младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед «харакири». Офицерский состав, особенно старший и высший, подготовлен слабо, малоинициативен и склонен действовать по шаблону.
   Что касается технического состояния японской армии, считаю ее отсталой. Японские танки типа наших МС-1 явно устарели, плохо вооружены и с малым запасом хода. Должен также сказать, что в начале кампании японская авиация била нашу авиацию. Их самолеты превосходили наши до тех пор, пока мы не получили улучшенной «чайки» и И-16. Когда же к нам прибыла группа летчиков, Героев Советского Союза, во главе со Смушкевичем, наше господство в воздухе стало очевидным.
   Следует подчеркнуть, что нам приходилось иметь дело с отборными, так называемыми, императорскими частями японской армии.
   И. В. Сталин очень внимательно все выслушал, а затем спросил:
   – Как действовали наши войска?
   – Наши кадровые войска дрались хорошо. Особенно хорошо дрались 36-я мотодивизия под командованием Петрова и 57-я стрелковая дивизия под командованием Галанина, прибывшая из Забайкалья. 82-я стрелковая дивизия, прибывшая с Урала, первое время сражалась плохо. В ее составе были малообученные бойцы и командиры. Эта дивизия была развернута и пополнена приписным составом незадолго до ее отправления в Монголию.
   Очень хорошо дрались танковые бригады, особенно 11-я, возглавляемая комбригом Героем Советского Союза Яковлевым, но танки БТ-5 и БТ-7 слишком огнеопасны. Если бы в моем распоряжении не было двух танковых и трех мотоброневых бригад, мы, безусловно, не смогли бы так быстро окружить и разгромить 6-ю японскую армию. Считаю, что нам нужно резко увеличить в составе вооруженных сил бронетанковые и механизированные войска.
   Артиллерия наша во всех отношениях превосходила японскую, особенно в стрельбе. В целом наши войска стоят значительно выше японских. <…>
   – Как помогали вам Кулик, Павлов и Воронов? – спросил И.В. Сталин.
   – Воронов хорошо помог в планировании артиллерийского огня и в организации подвоза боеприпасов. Что касается Кулика, я не могу отметить какую-либо полезную работу с его стороны. Павлов помог нашим танкистам, поделившись с ними опытом, полученным в Испании. Я пристально наблюдал за И. В. Сталиным, и мне казалось, что он с интересом слушает меня. Я продолжал:
   – Для всех наших войск, командиров соединений, командиров частей и лично для меня сражения на Халхин-Голе явились большой школой боевого опыта. Думаю, что и японская сторона сделает для себя теперь более правильные выводы о силе и способности Красной Армии. <…>
   – Теперь у вас есть боевой опыт, – сказал И.В. Сталин, – принимайте Киевский округ и свой опыт используйте в подготовке войск.
   Пока я находился в МНР, у меня не было возможности в деталях изучить ход боевых действий между Германией и англо-французским блоком. Пользуясь случаем, я спросил:
   – Как понимать крайне пассивный характер войны на Западе и как предположительно будут в дальнейшем развиваться боевые действия? Усмехнувшись, И.В. Сталин сказал:
   – Французское правительство во главе с Даладье и английское во главе с Чемберленом не хотят серьезно влезать в войну с Гитлером. Они все еще надеются подбить Гитлера на войну с Советским Союзом. Отказавшись в 1939 году от создания с нами антигитлеровского блока, они тем самым не захотели связывать руки Гитлеру в его агрессии против Советского Союза. Но из этого ничего не выйдет. Им придется самим расплачиваться за свою недальновидную политику.
   Возвращаясь в гостиницу «Москва», я долго не мог в ту ночь заснуть, находясь под впечатлением от этой беседы.
   Внешность И.В. Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина суждений, осведомленность в военных вопросах, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление.
 
   Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления, т. 1.
   АПН, М., 1974. С. 189–192.

А.И. Шахурин, май 1940 года

   Поездки в Германию, пополнившие наше представление о немецкой авиации и авиапромышленности, привели нас к важным выводам. Стало ясно, что если взять все заводы, которые мы сейчас знаем в самой Германии, и те, что действуют в оккупированных ею странах или зависимых от нее, то можно считать, что гитлеровцы имеют значительно более мощную авиапромышленность, чем наша. И могут еще расширить производство авиационной техники. Обмениваясь впечатлениями в своей среде, мы пришли к выводу, что можем оказаться позади, если не изменим положение у себя. Однажды я сообщил все эти соображения Сталину. Разговор произошел у него на даче в мае 1940 года.
   Я рассказал Сталину о том, к каким выводам мы пришли, обобщив материалы поездок наших специалистов в Германию. Я прямо сказал, что выясняется опасная для нас картина. Немецкая авиапромышленность вместе с промышленностью оккупированных ею стран примерно в 2 раза мощней нашей. Сталин знал немецкие серийные самолеты. Тут для него ничего нового не было. Но, как я мог заметить, он несколько удивился, услышав, что мы существенно отстаем от мощностей немецкой авиапромышленности. Сталин задал несколько вопросов о германских подземных заводах, чем они отличаются от обычных, и предложил: «Напишите все это официально и представьте свои соображения!»