Павич Милорад. Хазарский словарь

   - Мой отец, Иоаникий Бранкович, имел дело с такими, как ты. В каждом нашем доме в Валахии всегда были собственные домашние ведьмы, чертенята, оборотни, с которыми мы ужинали, насылали на них добрых духов-защитников, заставляли считать дырки в решете и находили возле дома их отвалившиеся хвосты, собирали с ними ежевику, привязывали их у порога или к волу и секли в наказание и загоняли в колодцы. Как-то вечером в Джуле отец застал в нужнике сидящим над дырой огромного снеговика. Ударил его фонарем, убил и пошел ужинать. На ужин были щи с кабанятиной. Сидит он над щами, как вдруг - шлеп! - голова его падает в тарелку. Поцеловался он с собственным лицом, которое оттуда выглядывало, и захлебнулся в тарелке щей. Прямо у нас на глазах, прежде чем мы поняли, что происходит. Я и по сей день помню, что, захлебываясь в щах, он вел себя так, словно был в объятиях любимой, обнимал миску обеими руками, будто перед ним не щи с кабаном, а чья-то голова. Одним словом, хоронили мы его так, будто вырывали из чьих-то крепких объятий... А сапог отца бросили в Муреш, чтобы он не превратился в вампира. Если ты Сатана, а это так, то скажи мне, что означала смерть моего отца Иоаникия Бранковича?
   - Это вы узнаете сами и без моей помощи, - ответил Севаст.- Но я вам скажу кое-что другое. Я знаю слова, которые звучали в ушах вашего отца, когда он умирал: "Немного вина, вымыть руки!" Это прозвенело у него в ушах в момент смерти. И теперь еще одно, чтобы вы не сказали потом, что я все из пальца высосал.
   Вы занимаетесь хазарским словарем несколько десятилетий, давайте и я что-нибудь к нему добавлю.
   Слушайте теперь то, чего вы не знаете. Три реки античного мира мертвых - Ахеронт, Пирифлегетон и Коцит - принадлежат сейчас преисподням ислама, иудаизма и христианства; их русла разделяют три ада - Геенну, Ад и ледяную преисподнюю магометан, под территорией бывшей страны хазар. Здесь как раз и сходятся границы трех загробных миров: огненное государство Сатаны с девятью кругами христианского Ада, с троном Люцифера и знаменами владыки ада; исламский ад с царством ледяных мук Иблиса и область Гевары с левой стороны от Храма, где сидят еврейские боги зла, вожделения и голода, Геенна во власти Асмодея. Эти три ада и существуют отдельно, граница между ними пропахана железным плугом, и никому не позволено ее переходить. Правда, вы все эти три ада представляете себе неправильно, потому что у вас нет опыта. В еврейском аду, в державе ангела тьмы и греха Велиала, корчатся в огне вовсе не евреи, как вы думаете. Там горят одни лишь арабы и христиане. Точно так же и в христианском пекле нет христиан - в огонь там попадают магометане или сыны и дочери Давида; в то время как в магометанском аду страдают только христиане и евреи, ни одного турка или араба там нет. Теперь представьте себе Масуди, который трепещет при мысли о своем таком страшном, но хорошо ему известном пекле и который вместо этого попадает в еврейский Шеол или христианский Ад, где его буду встречать я! Вместо Иблиса он увидит Люцифера. Представьте себе христианское небо над адом, в котором мучается еврей!
   Советую вам воспринять это как важнейшее, серьезнейшее предупреждение, господин! Как глубочайшую мудрость. Здесь, на белом свете, - никаких дел, ничего общего, в чем могут пересечься три мира: ислам, христианство и иудаизм! Чтобы не пришлось потом иметь дело с преисподнями трех этих миров. Потому что с теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете нет никаких затруднений. Они всегда похожи. Враги одинаковы или же со временем становятся одинаковыми, в противном случае они не могли быть врагами. Самую большую опасность представляют те, кто действительно отличаются друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому что им различия не мешают.
   Вот эти-то хуже всего. С теми, кто спокойно относится к тому, что мы отличаемся от них, с теми, кому эти различия не мешают спать, мы будем сводить счеты и сами и, объединив силы с собственными врагами, навалимся на них с трех сторон разом...
   На это кир Аврам Бранкович сказал, что ему все-таки не все здесь ясно, и спросил:
   - Почему же вы до сих пор так не сделали, если не ты, у которого хвост пока не отвалился, то другие, более старые и опытные? Чего вы ждете, пока мы строим наш дом на фундаменте "Отче наш"?
   - Мы выжидаем время, господин. Кроме того, мы, дьяволы, можем сделать свой шаг только после того, как его сделаете вы, люди. Каждый наш шаг должен ступать в ваш след. Мы всегда на шаг отстаем от вас, мы ужинаем только после вашего ужина, и также, как и вы, не видим будущего. Итак, сначала вы, потом мы. Но я скажу тебе и то, что ты, господин, пока еще не сделал ни одного шага, который бы заставил нас преследовать тебя. Если ты это когда-нибудь сделаешь, ты или кто-нибудь из твоих потомков, мы вас настигнем в один из дней недели, имя которого не упоминается. Но пока все в порядке. Потому что вы - ты и твой красноглазый курос - никак не сможете встретиться, даже если он и появится здесь, в Царьграде. Если он видит во сне вас так же, как вы видите его, если он во сне создает вашу явь так же, как и его явь создана вашим сном, то вы никогда не сможете посмотреть друг другу в глаза, потому что вы не можете одновременно бдеть. Но все же не искушайте нас. Поверьте мне, господин, гораздо опаснее составлять словарь о хазарах из рассыпанных слов здесь, в этой тихой башне, чем идти воевать на Дунай, где уже бьются австрийцы и турки. Гораздо опаснее поджидать чудовище из сна здесь, в Царьграде, чем, выхватив саблю, мчаться на врага, а вам это дело, господин, по крайней мере, хорошо знакомо. Подумайте об этом и отправляйтесь туда, куда вы собрались, без сомнений, и не слушайте этого анатолийца, который апельсин макает в соль...
   -Что же касается остального, господин, - закончил Севаст,вы, конечно, можете передать меня христианским духовным властям и подвергнуть судебному процессу, предусмотренному для нечестивых и ведьм. Но прежде чем вы это сделаете, позвольте мне задать вам один-единственный вопрос. Уверены ли вы в том, что ваша церковь будет существовать и сможет судить и через триста лет так же, как она делает это сейчас? - Конечно, уверен, - ответил папас Аврам. - Ну так и докажите это: ровно через 293 года встретимся снова, в это же время года, за завтраком, здесь, в Царьграде, и тогда судите меня так, как бы вы сделали это сегодня...
   Папас Аврам улыбнулся, сказал, что согласен, и убил еще одну муху кончиком хлыста.
   Кутью мы сварили на утренней заре, обложили горшок подушками и поставили в дорожную сумку, чтобы папасу Авраму было нехолодно спать. Мы отправились в путь - на корабле через Черное море до устья Дуная, а оттуда вверх по течению. Последние ласточки пролетали над Дунаем, перевернувшись вниз черными спинками, которые отражались в воде вместо их белых грудок. Начались туманы, и птицы летели на юг, неся за собой через леса и через Железные ворота какую-то плотную оглушающую тишину, которая, казалось, вобрала в себя тишину всего мира. На пятый день возле Кладова нас встретил конный отряд из Трансильвании, пропитанный горькой румынской пылью с другого берега.
   Когда наступило утро, папас Аврам, уставший от ночного боя, заснул перед своим шатром, а Масуди и Никон Севаст сели играть в кости. Никон уже третий день подряд проигрывал огромные суммы, а Масуди не прекращал игры. Должно быть, у них - спящего Бранковича и двух игроков - были какие-то очень серьезные причины оставаться на открытом месте под градом ядер и пуль. У меня таких причин не было, и я вовремя укрылся в безопасном месте. Как раз тут на наши позиции ворвался турецкий отряд, уничтожая все живое, а вслед за ними Сабляк-паша** из Требинья, который смотрел не на живых, а на мертвых. За ним на место побоища влетел бледный юноша, у которого один ус был седым, словно он постарел лишь наполовину. На шелковом нагруднике папаса Аврама был вышит герб Бранковича с одноглазым орлом. Один из турок вонзил копье в эту вышитую птицу с такой силой, что было слышно, как металл, пробив грудную клетку спящего, ударил в камень под Бранковичем. Пробуждаясь в смерть, Бранкович приподнялся на одной руке, последнее, что он увидел в жизни, был красноглазый юноша со стеклянными ногтями и одним серебристым усом. Тут Бранковича прошиб пот, и две струи его завязались у него на шее узлом. Рука его задрожала так, что он, уже пронзенный копьем, посмотрел на нее с удивлением и всей своей тяжестью налег на руку, чтобы она перестала дрожать. Она все же еще некоторое время трепетала, успокаиваясь, как задетая струна, а когда успокоилась совсем, он без звука упал на эту руку. В тот же момент и юноша рухнул прямо на собственную тень, будто скошенный взглядом Бранковича, а мешок, который был у него на плече, покатился в сторону.
   - Неужели Коэн погиб? - воскликнул паша, а турки, решив, что в юношу выстрелил один из игроков, в мгновение ока изрубили Никона Севаста, все еще сжимавшего в руке кости, которые он собирался бросить. Потом они обернулись к Масуди, но он сказал что-то паше по-арабски, обращая его внимание на то, что юноша не мертв, а спит. Это продлило жизнь Масуди на один день, потому что паша приказал зарубить его не в тот же день, а на следующий. Так оно потом и было.
   "Я мастер сабельного боя - так заканчивается запись Аверкия Скилы об Авраме Бранковиче,- я знаю, что, когда убиваешь, всякий раз это бывает по-другому, так же как всякий раз по-другому бывает в постели с каждой новой женщиной. Разница только в том, что некоторых потом забываешь, а некоторых нет. Опять же, некоторые из убитых и некоторые женщины не забывают тебя. Смерть кира Аврама Бранковича была из тех, которые помнят. Было это так. Откуда-то прибежали слуги паши с корытом горячей воды, обмыли кира Аврама и передали его какому-то старику, который третью свою туфлю с бальзамами, травами и куделью носил подвешенной на груди. Я подумал, что он будет исцелять раны папаса Аврама, но он намазал его белилами и румянами, побрил, причесал, и такого отнесли его в шатер Сабляк-паши...
   На другое утро в этом шатре он и умер. Это было в 1689 году, по мусульманскому летосчислению, в день священномученика Евтихия. В тот момент, когда Аврам Бранкович испустил дух. Сабляк-паша вышел из шатра и потребовал немного вина, чтобы вымыть руки".
   КАГАН**** - хазарский правитель. Столицей Хазарского государства был Итиль, а летняя резиденция кагана находилась на Каспийском море и называлась Семендер. Считается, что прием греческих миссионеров при хазарском дворе был результатом политического решения. Еще в 740 году один из хазарских каганов просил Царьград прислать ему миссионера, сведущего в христианской вере. В IX веке возникла необходимость укрепить греко-хазарский союз перед лицом общей опасности: в это время русские уже водрузили свой щит над царьградскими вратами и отвоевали у хазар Киев. Существовала и еще одна опасность. У правившего в то время кагана не было престолонаследника. Однажды к нему явились греческие купцы, он принял их и угостил. Все они были низкорослые, чернявые и заросшие волосами настолько, что даже на груди у них виднелся пробор. Каган, сидевший с ними за обедом, казался великаном. Приближалась непогода, и птицы ударялись в окно, как мухи в зеркало. Проводив и одарив путешественников, каган вернулся туда, где они обедали, и случайно бросил взгляд на оставшиеся на столе объедки. Объедки греков были огромными, как у великанов, а объедки кагана крошечными, как у ребенка. Он тут же призвал к себе придворных, чтобы они ему напомнили, что говорили иностранцы, но никто ничего не помнил, В основном греки молчали, таково было общее мнение. Тут к кагану обратился один еврей из придворной свиты и сказал, что сможет помочь кагану.
   - Посмотрим, каким образом, - ответил каган и лизнул немного святой соли. Еврей привел к нему раба и приказал тому обнажить руку. Рука была точной копией правой руки кагана.
   - Оставь его, - сказал каган. - Оставь и действуй дальше. Ты на правильном пути.
   И вот были разосланы гонцы по всему хазарскому царству, и через три месяца еврей привел к кагану юношу, ступни которого были совершенно такими же, как ступни кагана. Потом нашли Два колена, одно ухо и плечо- все точно как у кагана. Мало-помалу при дворе собралось много юношей, среди них были и солдаты, и рабы, и веревочники, евреи, греки, хазары, арабы, которые если от каждого взять определенную часть тела или член - могли бы составить молодого кагана, как две капли воды похожего на того, который правил в Итиле. Не хватало только головы. Ее никак не могли найти. И вот наступил день, когда каган вызвал к себе еврея и потребовал голову - его или кагана. Еврей нисколько не испугался, и каган, удивленный, спросил почему.
   - Причина в том, что я испугался еще год назад, а не сегодня. Год назад я нашел и голову. Уже несколько месяцев я храню ее здесь, при дворе, но не решаюсь показать.
   Каган приказал показать голову, и еврей привел к нему девушку. Она была молода и красива, а ее голова настолько была похожа на голову кагана, что могла бы служить ее отражением. Если бы кто-то увидел ее в зеркале, то решил бы, что видит кагана, только более молодого. Тогда каган приказал привести всех собранных и велел еврею сделать из них еще одного кагана. Пока расползались оставшиеся в живых калеки, части тела которых были использованы для создания второго кагана, еврей написал на лбу нового существа какие-то слова, и молодой наследник поднялся с постели кагана. Теперь его нужно было испытать, и еврей послал его в покои возлюбленной кагана, принцессы Атех. Наутро принцесса велела передать настоящему кагану следующие слова:
   - Тот, кто был прислан вчера вечером ко мне на ложе, обрезан, а ты нет. Значит, или он не каган, а кто-то другой, или каган перешел к евреям, совершил обрезание и стал кем-то другим. Итак, реши, что же случилось. Каган тогда спросил еврея, что может значить это различие. Тот отвечал: - Да ведь различия не будет, как только ты сам совершишь обрезание. Каган не знал, на что решиться, и снова спросил совета у принцессы Атех. Она отвела его в подвалы своего дворца и показала двойника. По ее приказу он был закован в цепи и брошен за решетку. Но цепи он сумел разорвать и сотрясал решетку с невероятной силой. За одну ночь он так вырос, что настоящий, необрезанный каган казался рядом с ним ребенком.
   - Хочешь, я выпущу его? - спросила принцесса. Тут каган до того перепугался, что приказал убить обрезанного кагана. Принцесса Атех плюнула великану в лоб, и он упал мертвым.
   Тогда каган обратился душой к грекам, заключил с ними новый союз и назвал их веру своей.
   КИРИЛЛ (Константин Солунский, или Константин Философ, 826 или 827-869) - православный святой, греческий участник хазарской полемики, один из основателей славянской письменности...
   Даубманус приводит такой рассказ о возникновении славянской азбуки. Язык варваров никак не хотел поддаваться укрощению. Както, быстрой трехнедельной осенью, сидели братья в келье и тщетно пытались написать письмена, которые позже получат название кириллицы. Работа не клеилась. Из кельи была прекрасно видна середина октября, и в ней тишина длиной в час ходьбы и шириной в два. Тут Мефодий обратил внимание брата на четыре глиняных кувшина, которые стояли на окне их кельи, но не внутри, а снаружи, по ту сторону решетки.
   - Если бы дверь была на засове, как бы ты добрался до этих кувшинов? - спросил он. Константин разбил один кувшин, черепок за черепком перенес сквозь решетку в келью и собрал по кусочкам, склеив его собственной слюной и глиной с пола под своими ногами.
   То же самое они сделали и со славянским языком - разбили его на куски, перенесли их через решетку кириллицы в свои уста и склеили осколки собственной слюной и греческой глиной под своими ногами...