Страница:
Два дня он понапрасну расспрашивал всех и каждого. На третий день кто-то сказал, что человек, купивший деревянный ключ, садился на паром. И что с ним была девушка. Аркадий направился было к реке, но остановился при виде людей, опрометью бежавших ему навстречу. На той стороне Данувиоса к реке спускались толпы варваров, намереваясь ее переплыть. Можно было рассмотреть их лица, их лошадей, собак и захваченных ими женщин. О варварах было известно, что они не знают, что такое вести войну. Они понемножку грабили и жгли, понемножку охотились, понемножку убивали, понемножку спали с женщинами, которых хватали по дороге. Каждый занимался всем этим где попало и когда попало. Воевать против них было бессмысленно. Они врывались всюду, как воды разлившейся реки, и от них можно было только укрыться и переждать, пока они сами уйдут.
Аркадий задержался на берегу еще на один день, сам не зная ради чего. Затем он все-таки решился переправиться на другую сторону и попытаться разыскать Микаину, пусть даже среди варваров. Хотя было известно, что четвертый легион Флавия не станет оборонять эту часть поймы, он все-таки купил себе меч на деньги, вырученные за деревянный ключ. Потом он спустился на берег, чтобы перебраться через реку. Но паром оказался на противоположной стороне. Не успевшие бежать путники стояли рядом с ним по колено в грязи. Все смотрели на север.
Тут они увидели, как на том берегу какой-то всадник погнал своего жеребца к воде и вместе с ним взлетел на стоявший паром. Не сходя с коня, он повел паром вниз по течению прямо к тому месту, где, сжимая в руках меч, стоял Аркадий. Было ясно видно, как течение несет паром с одиноким всадником. Потом стала видна обнаженная сабля, которую варвар держал плашмя над головой своей лошади. Аркадий понял, что всадник переправляет через реку огонь: на поверхности сабли горели семь огоньков. Едва причалив к римскому берегу, варвар не спеша съехал с парома и, пришпорив коня, повел его прямо на собравшихся людей, по-прежнему держа на сабле семь светильников, от которых распространялся сильный запах свиного сала. Подъехав к Аркадию, державшему наготове свой меч, варвар с криком «хоп!» в мгновение ока выдернул саблю из-под свечей, перерубил каждую из них в воздухе пополам и ловко подхватил на саблю, не погасив ни одной.
Увидев это, Аркадий и все, кто был на берегу, бросились бежать без оглядки и бежали три дня, пока не достигли Виминациума.
– Такого доблестного воина, как я, этот не то что саблей – и коркой хлеба перерубит, – шептал про себя на бегу Аркадий.
В Виминациуме он встретил своего давнего знакомца с парома, раба, над плечом у которого по-прежнему вилась желтая бабочка.
– Cras, eras, semper eras, – повторил он опять, не переставая улыбаться. Он отвел Аркадия к мастеру монетного двора, которому показал изготовленный юношей ключ. Новичка приняли и поручили ему отмеривать пластинки для медных монет.
Работа Аркадию нравилась, и он выполнял ее с прилежанием. Когда его друг скончался, Аркадию доверили вместо него изготавливать посеребренные бронзовые монеты. Такие деньги назывались nummi mixti.
Но как только выкраивалось свободное время, Аркадий ходил по базарам, слушая, что говорят люди, и расспрашивал всех и каждого, не видел ли кто деревянный ключ, не встречал ли девушку с длинными волосами цвета воронова крыла. В поисках Микаины он наслушался на улицах и площадях самых разнообразных рассказчиков. Один придумывал прекрасные сюжеты, но не умел рассказывать. Другой, напротив, не умел ничего сочинить, но прекрасно пересказывал услышанное. Третий не владел искусством ни первого, ни второго, но был героем россказней, которые передавались из уст в уста. На одном из тех, кто не владел даром красноречия, но являл собой живую притчу во языцех, была шляпа из рыбьей чешуи. Он-то и поведал Аркадию, что видел большой деревянный ключ на стене одного храма, что на берегу Понта.
К тому времени Аркадий был женат и имел дочь Флациллу. Вышло это случайно. Однажды вечером на тесной улице какая-то девушка, торопясь по своим делам и проходя мимо, вильнула перед ним бедрами. Он ее, по греческому обычаю, ущипнул. Девица выронила бывшую у нее в руках подушечку для хранения душ и дала обидчику пощечину. Аркадию померещилась памятная пощечина Микаины на пароме, и он, за неимением времени на проверку, повалил девушку и сделал ей Флациллу. С тех пор они стали жить в Виминациуме втроем. Аркадий был приписан к мастерской, где отливали монеты в формах. Было это не бог весть какое увлекательное ремесло, ибо тем же способом часто пользовались и фальшивомонетчики. К тому же изображение на монетках получалось нечетким. Эта работа Аркадию не нравилась… Поэтому он, не раздумывая, простился с семьей и отправился вниз по реке к Понту Эвксинскому искать Микаину.
VIII
IX
Х
Аркадий задержался на берегу еще на один день, сам не зная ради чего. Затем он все-таки решился переправиться на другую сторону и попытаться разыскать Микаину, пусть даже среди варваров. Хотя было известно, что четвертый легион Флавия не станет оборонять эту часть поймы, он все-таки купил себе меч на деньги, вырученные за деревянный ключ. Потом он спустился на берег, чтобы перебраться через реку. Но паром оказался на противоположной стороне. Не успевшие бежать путники стояли рядом с ним по колено в грязи. Все смотрели на север.
Тут они увидели, как на том берегу какой-то всадник погнал своего жеребца к воде и вместе с ним взлетел на стоявший паром. Не сходя с коня, он повел паром вниз по течению прямо к тому месту, где, сжимая в руках меч, стоял Аркадий. Было ясно видно, как течение несет паром с одиноким всадником. Потом стала видна обнаженная сабля, которую варвар держал плашмя над головой своей лошади. Аркадий понял, что всадник переправляет через реку огонь: на поверхности сабли горели семь огоньков. Едва причалив к римскому берегу, варвар не спеша съехал с парома и, пришпорив коня, повел его прямо на собравшихся людей, по-прежнему держа на сабле семь светильников, от которых распространялся сильный запах свиного сала. Подъехав к Аркадию, державшему наготове свой меч, варвар с криком «хоп!» в мгновение ока выдернул саблю из-под свечей, перерубил каждую из них в воздухе пополам и ловко подхватил на саблю, не погасив ни одной.
Увидев это, Аркадий и все, кто был на берегу, бросились бежать без оглядки и бежали три дня, пока не достигли Виминациума.
– Такого доблестного воина, как я, этот не то что саблей – и коркой хлеба перерубит, – шептал про себя на бегу Аркадий.
В Виминациуме он встретил своего давнего знакомца с парома, раба, над плечом у которого по-прежнему вилась желтая бабочка.
– Cras, eras, semper eras, – повторил он опять, не переставая улыбаться. Он отвел Аркадия к мастеру монетного двора, которому показал изготовленный юношей ключ. Новичка приняли и поручили ему отмеривать пластинки для медных монет.
Работа Аркадию нравилась, и он выполнял ее с прилежанием. Когда его друг скончался, Аркадию доверили вместо него изготавливать посеребренные бронзовые монеты. Такие деньги назывались nummi mixti.
Но как только выкраивалось свободное время, Аркадий ходил по базарам, слушая, что говорят люди, и расспрашивал всех и каждого, не видел ли кто деревянный ключ, не встречал ли девушку с длинными волосами цвета воронова крыла. В поисках Микаины он наслушался на улицах и площадях самых разнообразных рассказчиков. Один придумывал прекрасные сюжеты, но не умел рассказывать. Другой, напротив, не умел ничего сочинить, но прекрасно пересказывал услышанное. Третий не владел искусством ни первого, ни второго, но был героем россказней, которые передавались из уст в уста. На одном из тех, кто не владел даром красноречия, но являл собой живую притчу во языцех, была шляпа из рыбьей чешуи. Он-то и поведал Аркадию, что видел большой деревянный ключ на стене одного храма, что на берегу Понта.
К тому времени Аркадий был женат и имел дочь Флациллу. Вышло это случайно. Однажды вечером на тесной улице какая-то девушка, торопясь по своим делам и проходя мимо, вильнула перед ним бедрами. Он ее, по греческому обычаю, ущипнул. Девица выронила бывшую у нее в руках подушечку для хранения душ и дала обидчику пощечину. Аркадию померещилась памятная пощечина Микаины на пароме, и он, за неимением времени на проверку, повалил девушку и сделал ей Флациллу. С тех пор они стали жить в Виминациуме втроем. Аркадий был приписан к мастерской, где отливали монеты в формах. Было это не бог весть какое увлекательное ремесло, ибо тем же способом часто пользовались и фальшивомонетчики. К тому же изображение на монетках получалось нечетким. Эта работа Аркадию не нравилась… Поэтому он, не раздумывая, простился с семьей и отправился вниз по реке к Понту Эвксинскому искать Микаину.
VIII
Он плыл на корабле о двух кормах, напевая песню о рыбе, когда к нему приблизилась незнакомая девушка в шляпе из рыбьей чешуи. Казалось, ее привлекла песня. Он увидел, что груди у нее с огромными сосками, на которые, точно на пальцы, были нанизаны перстни. Сквозь перстни голубыми слезами капало молоко. Он попытался ее обнять, но девушка оттолкнула его, сообщив, что она зареклась, ибо ей не позволяет кровь. Он понял ее в прямом смысле, но девушка объяснила, что она – весталка и что в ней – кровь Бога. «Sangreal», – добавила она, вынимая изо рта крохотный красноватый камешек.
– Что это?! – изумился он.
И весталка поведала ему притчу о камешке. Такие «королевские камни» – капельки крови Бога. Весталки наследуют эти камни из поколения в поколение вот уже триста лет. Во время обрядов в храмах эти камешки держат во рту, произнося через них молитвы. Поэтому одни камешки сильно обтесанные и маленькие, а другие, которые использовались реже, – побольше. Превыше других ценится крохотный красный камешек, хранимый ныне в одном из храмов Палестины. Легенда гласит, что он принадлежал весталке по имени Магдалина. Магдалина давно уже скончалась в Галилее, но, прежде чем отправиться в заморские края, она завещала соотечественникам свой камень, через который читала молитвы…
Выслушав эту притчу, Аркадий спросил девушку о храме, где на стене висит деревянный ключ, и она ответила, что знает такой храм и что корабль плывет как раз по направлению к нему.
Когда они высадились, спутница Аркадия показала ему скалу, под которой можно заснуть во сне.
– Заснуть во сне, – сказала она, – это значит проснуться в другой жизни.
Затем они напились из источника кипящей воды – воды познания, увидели врата, пройдя через которые человек спустя сорок дней умирает, а также медное гумно, на котором молотили зерно десять лошадей. Он простился со своей спутницей под скалой, вот уже тысячу лет висящей в воздухе над водой, ибо царь Соломон повелел злым духам ее держать. Еще одна такая же скала на берегу источала воду и будет вечно источать, даже если ее перенести в другое место.
Однако по данному ему описанию Аркадий не нашел храма, который искал. Прохожие объяснили, что храм находится под землей. Сойдя в него, он тут же увидел висящий на стене храма деревянный ключ. Ключ был гораздо больше того, который Аркадий продал перед уходом в Виминациум. Он спрашивал еще встречных по дороге, а потом служительниц храма, нет ли среди них девушки по имени Микаина. Они отвечали, что ее здесь нет и что он напрасно ищет девушку, если она дала священный обет. А еще сказали, что дадут ему поесть.
Усталый и отчаявшийся, он принес в храме жертвы огню вместе с другими путниками, уселся за деревянный стол и стал ждать обеда. Сначала вынесли тетрапод с горящим фитильком. Потом – мисочку пшеницы, в которую воткнули семь палочек, обернутых шерстью. И наконец, внесли сосуд и налили в него подливу из вина и укропа с икрой. Он узнал ее сразу по запаху.
Поистине всякое может случиться, пока несешь кусок ко рту, осенило его. Ведь это было блюдо, которое умела готовить Микаина.
Как безумный, он бросился обратно к служительнице храма, которая раньше сказала, будто Микаины нет в храме, и стал умолять допустить его к той, кого искал. Поняв, что его мольбы напрасны, он стал кричать, призывая Микаину, громко петь песню о рыбе и, наконец, истощив свои силы, упал на землю в тени дерева, не выпуская из рук сосуда с подливой.
Посетители храма смотрели на него с удивлением. Он заметил среди них мужчину и девочку, похожую на Микаину. Ему вдруг подумалось, что и они, возможно, пришли повидать Микаину.
А что, если это муж Микаины и ее дочка? – спрашивал он себя. Девочка смотрела на него, и ее улыбка казалась гораздо старше ее самой. Аркадий хотел обратиться к ним, но в это мгновение незнакомец воскликнул:
«Смотри-ка!» – нагнулся и достал из песка у ног Аркадия перстень с большим зеленым камнем.
– Этот добрый человек и я вместе нашли перстень! – пояснил незнакомец, обращаясь к девочке, а затем, обернувшись к Аркадию, добавил: – Давай поделим находку! Ты возьми себе перстень, ибо я нашел его у твоих ног, а мне дай серебряную монету.
Аркадий смутился. Зная толк в металлических изделиях, он сразу определил, что перстень – не имеющая ценности подделка, которую незнакомец носит, зажав в горсти, а затем якобы находит в песке и выманивает деньги у легковерных людей. Это его огорчило: ведь от такого проходимца, даже если он и вправду муж Микаины, ничего достоверного не узнаешь.
Тут рядом оказалась служительница храма, с которой он уже дважды разговаривал. На голове у нее была шляпа из рыбьей чешуи. Она сказала ему:
– Смотри не засни под этим деревом. Кто под ним заснет, семьдесят лет не проснется. И не тревожься больше о своей Микаине. Если она пошла за сыном божьим, то она счастлива, ибо стала его невестой.
И указала на деревянный ключ, висевший в подземном храме.
– Его знак – Рыба, и потому теперь Микаина носит на голове шляпу из рыбьей чешуи, как и все мы. Она никогда больше не будет Микаиной и не может быть твоей невестой. Теперь ее жених
– Бог, он и царь, и ключ к будущему… Я не знаю, где сейчас твоя Микаина, – добавила она, – но наверняка она слышит не то, что ты слышишь… И видит гораздо скорее, как всякая женщина, скорее вас, мужчин. Она видит будущее. И потому думай о своей Микаине как о смоковнице из притчи – когда ее ветви покроются листвой, знай, что впереди лето.
– А я? Что же будет со мной?
– Покройся и ты шляпой из рыбьей чешуи и посвяти себя Богу Микаины.
– Но я ищу Микаину, а не бога! Что такое бог?
– Бог – это любовь!
– С каких это пор Венера стала мужчиной? – бросил ей сердито Аркадий и отправился на поиски корабля, чтобы вернуться домой.
На корабле оказался тот самый мужчина с девочкой, которого он заметил у храма. Аркадий придумал, как узнать от них вести о Микаине, ни о чем не спрашивая. Он погладил девочку по голове и хотел незаметно принюхаться к ее ладони – не почувствует ли в ее запахе пот и душистое масло Микаины. Тут его подстерегала полная неожиданность: девочка нащупала под плащом его орудие и ловко выпрямила.
– А теперь, – шепнула она, – иди к моему отцу, только потом не забудь про меня, а то все хотят с ним, а про меня забывают…
В эту минуту Аркадий ощутил на плече железную лапу незнакомца, который спрашивал, зачем он пристает к его дочери. Совершенно растерявшийся Аркадий все же пролепетал в ответ:
– Добрый человек, не знал ли ты Микаину? Тот усмехнулся, растянув рот до ушей, и сказал:
– Может, и знал, но кому это известно? Будь со мной поласковее и как следует меня выдои. Может, и скажу!
И его рука тоже потянулась под плащ Аркадия. Шаря там, он бормотал:
– У меня две ноги, и обе левые… Я укрощаю пространство, как укрощают диких коней…
И пока незнакомец хрюкал от удовольствия, лежа под ним, Аркадий пытался обнаружить в его волосах и одежде запахи Микаины. Он твердо решился вернуться на Понт или куда угодно, если появится хотя бы намек на то, что он сможет встретиться с ней. Но все было напрасно. На незнакомце не оказалось никаких следов Микаины. И пахло от него кем угодно, только не Микаиной. Аркадий не нашел то, чего искал, в то время как незнакомец требовал продолжить начатое. После того как Аркадий его оттолкнул, он укоряюще заныл:
– Неужели ты меня не узнал? Я же и есть Микаина! Моему мужу Ибику, отцу той девочки, варвары отрубили голову. Я тогда сошла в подземное царство здесь, у устья Истра – смотри, наш корабль как раз проплывает мимо этого места. Я стала просить у бога Ада голову своего мужа… И он мне ее дал. Вместо моей. Я вернулась на этот свет к своей дочке с головой моего любимого на плечах. Это у меня на плечах голова Ибика. А моя голова, Микаинина, осталась в подземном царстве…
Незнакомец опять пытался его надуть.
Была глубокая ночь, с берега доносился глухой лай – собаки лаяли во сне, не разжимая зубов. Аркадий был погружен в свою боль, как в корабль, а в корабль – как в проказу. Он подумал о том, что души людей, как и блюда на столе, бывают разные – холодные и горячие, одни – с перцем, да еще и жидкие, как фасолевая похлебка, другие – как зайчатина с капустой, а третьи – как капля меда… Его собственная душа в эту минуту казалась ему больше всего похожей на помои. И вот в эту самую минуту Микаина приснилась ему, обняла, сделала снова мужчиной и отняла у него немного мужского семени.
Кто знает, подумал он с облегчением поутру, а вдруг она сейчас где-то далеко отсюда, из этого семени делает наших детей.
– Что это?! – изумился он.
И весталка поведала ему притчу о камешке. Такие «королевские камни» – капельки крови Бога. Весталки наследуют эти камни из поколения в поколение вот уже триста лет. Во время обрядов в храмах эти камешки держат во рту, произнося через них молитвы. Поэтому одни камешки сильно обтесанные и маленькие, а другие, которые использовались реже, – побольше. Превыше других ценится крохотный красный камешек, хранимый ныне в одном из храмов Палестины. Легенда гласит, что он принадлежал весталке по имени Магдалина. Магдалина давно уже скончалась в Галилее, но, прежде чем отправиться в заморские края, она завещала соотечественникам свой камень, через который читала молитвы…
Выслушав эту притчу, Аркадий спросил девушку о храме, где на стене висит деревянный ключ, и она ответила, что знает такой храм и что корабль плывет как раз по направлению к нему.
Когда они высадились, спутница Аркадия показала ему скалу, под которой можно заснуть во сне.
– Заснуть во сне, – сказала она, – это значит проснуться в другой жизни.
Затем они напились из источника кипящей воды – воды познания, увидели врата, пройдя через которые человек спустя сорок дней умирает, а также медное гумно, на котором молотили зерно десять лошадей. Он простился со своей спутницей под скалой, вот уже тысячу лет висящей в воздухе над водой, ибо царь Соломон повелел злым духам ее держать. Еще одна такая же скала на берегу источала воду и будет вечно источать, даже если ее перенести в другое место.
Однако по данному ему описанию Аркадий не нашел храма, который искал. Прохожие объяснили, что храм находится под землей. Сойдя в него, он тут же увидел висящий на стене храма деревянный ключ. Ключ был гораздо больше того, который Аркадий продал перед уходом в Виминациум. Он спрашивал еще встречных по дороге, а потом служительниц храма, нет ли среди них девушки по имени Микаина. Они отвечали, что ее здесь нет и что он напрасно ищет девушку, если она дала священный обет. А еще сказали, что дадут ему поесть.
Усталый и отчаявшийся, он принес в храме жертвы огню вместе с другими путниками, уселся за деревянный стол и стал ждать обеда. Сначала вынесли тетрапод с горящим фитильком. Потом – мисочку пшеницы, в которую воткнули семь палочек, обернутых шерстью. И наконец, внесли сосуд и налили в него подливу из вина и укропа с икрой. Он узнал ее сразу по запаху.
Как безумный, он бросился обратно к служительнице храма, которая раньше сказала, будто Микаины нет в храме, и стал умолять допустить его к той, кого искал. Поняв, что его мольбы напрасны, он стал кричать, призывая Микаину, громко петь песню о рыбе и, наконец, истощив свои силы, упал на землю в тени дерева, не выпуская из рук сосуда с подливой.
Посетители храма смотрели на него с удивлением. Он заметил среди них мужчину и девочку, похожую на Микаину. Ему вдруг подумалось, что и они, возможно, пришли повидать Микаину.
А что, если это муж Микаины и ее дочка? – спрашивал он себя. Девочка смотрела на него, и ее улыбка казалась гораздо старше ее самой. Аркадий хотел обратиться к ним, но в это мгновение незнакомец воскликнул:
«Смотри-ка!» – нагнулся и достал из песка у ног Аркадия перстень с большим зеленым камнем.
– Этот добрый человек и я вместе нашли перстень! – пояснил незнакомец, обращаясь к девочке, а затем, обернувшись к Аркадию, добавил: – Давай поделим находку! Ты возьми себе перстень, ибо я нашел его у твоих ног, а мне дай серебряную монету.
Аркадий смутился. Зная толк в металлических изделиях, он сразу определил, что перстень – не имеющая ценности подделка, которую незнакомец носит, зажав в горсти, а затем якобы находит в песке и выманивает деньги у легковерных людей. Это его огорчило: ведь от такого проходимца, даже если он и вправду муж Микаины, ничего достоверного не узнаешь.
Тут рядом оказалась служительница храма, с которой он уже дважды разговаривал. На голове у нее была шляпа из рыбьей чешуи. Она сказала ему:
– Смотри не засни под этим деревом. Кто под ним заснет, семьдесят лет не проснется. И не тревожься больше о своей Микаине. Если она пошла за сыном божьим, то она счастлива, ибо стала его невестой.
И указала на деревянный ключ, висевший в подземном храме.
– Его знак – Рыба, и потому теперь Микаина носит на голове шляпу из рыбьей чешуи, как и все мы. Она никогда больше не будет Микаиной и не может быть твоей невестой. Теперь ее жених
– Бог, он и царь, и ключ к будущему… Я не знаю, где сейчас твоя Микаина, – добавила она, – но наверняка она слышит не то, что ты слышишь… И видит гораздо скорее, как всякая женщина, скорее вас, мужчин. Она видит будущее. И потому думай о своей Микаине как о смоковнице из притчи – когда ее ветви покроются листвой, знай, что впереди лето.
– А я? Что же будет со мной?
– Покройся и ты шляпой из рыбьей чешуи и посвяти себя Богу Микаины.
– Но я ищу Микаину, а не бога! Что такое бог?
– Бог – это любовь!
– С каких это пор Венера стала мужчиной? – бросил ей сердито Аркадий и отправился на поиски корабля, чтобы вернуться домой.
На корабле оказался тот самый мужчина с девочкой, которого он заметил у храма. Аркадий придумал, как узнать от них вести о Микаине, ни о чем не спрашивая. Он погладил девочку по голове и хотел незаметно принюхаться к ее ладони – не почувствует ли в ее запахе пот и душистое масло Микаины. Тут его подстерегала полная неожиданность: девочка нащупала под плащом его орудие и ловко выпрямила.
– А теперь, – шепнула она, – иди к моему отцу, только потом не забудь про меня, а то все хотят с ним, а про меня забывают…
В эту минуту Аркадий ощутил на плече железную лапу незнакомца, который спрашивал, зачем он пристает к его дочери. Совершенно растерявшийся Аркадий все же пролепетал в ответ:
– Добрый человек, не знал ли ты Микаину? Тот усмехнулся, растянув рот до ушей, и сказал:
– Может, и знал, но кому это известно? Будь со мной поласковее и как следует меня выдои. Может, и скажу!
И его рука тоже потянулась под плащ Аркадия. Шаря там, он бормотал:
– У меня две ноги, и обе левые… Я укрощаю пространство, как укрощают диких коней…
И пока незнакомец хрюкал от удовольствия, лежа под ним, Аркадий пытался обнаружить в его волосах и одежде запахи Микаины. Он твердо решился вернуться на Понт или куда угодно, если появится хотя бы намек на то, что он сможет встретиться с ней. Но все было напрасно. На незнакомце не оказалось никаких следов Микаины. И пахло от него кем угодно, только не Микаиной. Аркадий не нашел то, чего искал, в то время как незнакомец требовал продолжить начатое. После того как Аркадий его оттолкнул, он укоряюще заныл:
– Неужели ты меня не узнал? Я же и есть Микаина! Моему мужу Ибику, отцу той девочки, варвары отрубили голову. Я тогда сошла в подземное царство здесь, у устья Истра – смотри, наш корабль как раз проплывает мимо этого места. Я стала просить у бога Ада голову своего мужа… И он мне ее дал. Вместо моей. Я вернулась на этот свет к своей дочке с головой моего любимого на плечах. Это у меня на плечах голова Ибика. А моя голова, Микаинина, осталась в подземном царстве…
Незнакомец опять пытался его надуть.
Была глубокая ночь, с берега доносился глухой лай – собаки лаяли во сне, не разжимая зубов. Аркадий был погружен в свою боль, как в корабль, а в корабль – как в проказу. Он подумал о том, что души людей, как и блюда на столе, бывают разные – холодные и горячие, одни – с перцем, да еще и жидкие, как фасолевая похлебка, другие – как зайчатина с капустой, а третьи – как капля меда… Его собственная душа в эту минуту казалась ему больше всего похожей на помои. И вот в эту самую минуту Микаина приснилась ему, обняла, сделала снова мужчиной и отняла у него немного мужского семени.
Кто знает, подумал он с облегчением поутру, а вдруг она сейчас где-то далеко отсюда, из этого семени делает наших детей.
IX
Вернувшись домой, в Виминациум, Аркадий нашел монетный двор закрытым. Монетный двор перестал работать. Его закрыл римский император Галлиен на втором году своего правления. Поскольку и через год монетный двор по-прежнему был закрыт, Аркадий со своей семьей переселился в Стоби, где чеканили свою монету. Теперь он работал с клещами. Нижняя часть клещей имела отпечаток лицевой стороны монеты, а верхняя часть – оборотной. Заранее заготовив и промерив медные пластинки, Аркадий разогревал их, пока они не становились ковкими. Тогда он закладывал пластинку в клещи, закрывал их и ударял по ним. Так получалась медная денежка.
Казалось, что он доволен жизнью. Но жена его замечала, что иногда во сне ее муж становится на мгновение совершенно седым, а через одну-две минуты волосы его снова приобретают свой обычный цвет. Это были краткие приливы старости, преходящих ночных страхов, которым не удавалось пробиться на поверхность.
Однажды ночью он проснулся в ужасе. На этот раз Микаина явилась к нему во сне, чтобы спросить:
– А сколько нам с тобой вместе лет?
Он подсчитал, что им вдвоем ровно сто лет, но не это его испугало. Он вдруг осознал, что давно уже живет не в Виминациуме, а в Стоби и что если сейчас Микаина вдруг захочет его найти, то не сможет. Она ведь теперь не знает, где он.
И Аркадий решил немедленно что-то предпринять. Он попросился изготовлять формы для чеканки монет.
Перед собой он положил глиняный черепок, на котором когда-то шилом и углем изобразил Микаину, и начал переносить свой рисунок на образцы. С изготовленными в Стоби медными денежками стало расходиться по всей империи лицо Микаины на женских фигурках, олицетворявших Согласие (Concordia), Счастье (Fortunа) или Изобилие (Abundantia).
Прослышав, что в Виминациуме снова открылся монетный двор, Аркадий вместе с семьей вернулся туда. Ему сразу же поручили приготовить образец для сестерция, представляющего супругу императора Траяна. Herenia Etruscilla обрела черты Микаины и ее прическу.
По краю монеты, как было принято, Аркадий обозначал место, где она изготовлена. Таким образом, Микаина, узнав свое лицо на монете, могла понять, что ее отчеканил Аркадий, а если бы она вдруг надумала к нему вернуться, то всегда было ясно, где его можно найти.
Но его послания, казалось, не достигали цели. Монетки с изображениями Микаины расходились сначала из Стоби, а потом из Виминациума по всей империи, но все было напрасно. Проходили годы и годы, а о Микаине не было ни слуха ни духа.
Аркадий давно уже казался на десять лет старше, чем был, однако с тех пор больше не менялся, он словно стоял в будущем, ожидая самого себя и годы, которые должны были его нагнать. Он носил на шее связку злого красного перца для специально придуманного упражнения. Он пытался убить на корню любую свою мысль, едва она появлялась. Одной только что родившейся мыслью он убивал другую, которая была чуть постарше, точно камни разбивал друг о друга. Постепенно он остался безоружным перед своими органами чувств. И теперь запахи, образы, звуки и прикосновения убивали его мысли.
– Мысли – всего лишь приправа к душе, – заключил он и снова, как в молодости, начал читать подряд все надписи. Будто что-то искал. И нашел. В одной купальне он прочел следующие слова, выложенные мозаикой: «Sic ego non sine te, nec tecum vivere possum».
Он понял их только к вечеру, когда перевел на греческий: «Так я не в силах жить ни без тебя, ни с тобой». Он был потрясен. Слова с мозаики были обращены прямо к нему и говорили о его судьбе.
И тут с Аркадием приключилось нечто, чего он сам видеть не мог. Над его левым плечом появилась маленькая красная бабочка. Она не хотела с ним расставаться. Бабочка следовала за ним как собака, но Аркадий не замечал ее: ведь именно он не мог видеть бабочку. Зато бабочку заметила его дочь Флацилла.
Вскоре после этого к ним зашел какой-то человек и передал Аркадию клубок красной шерсти. Дело было весной, ночью, и слышно было, как где-то неподалеку рабыня обучает говорящую птицу. Птица оказалась не очень одаренной и заданные ей слова повторяла с трудом, то и дело ошибаясь.
– Вот клубок шерсти, его посылает тебе Микаина, – сказал пришелец, – это единственное, что от нее осталось. Десять дней тому назад она умерла.
– Где? – спросил Аркадий, но ответа не получил.
Посланец и сам ничего не знал. Он только выполнял поручение своего приятеля, который попросил об этой услуге, узнав, что он направляется в Виминациум…
Казалось, что он доволен жизнью. Но жена его замечала, что иногда во сне ее муж становится на мгновение совершенно седым, а через одну-две минуты волосы его снова приобретают свой обычный цвет. Это были краткие приливы старости, преходящих ночных страхов, которым не удавалось пробиться на поверхность.
Однажды ночью он проснулся в ужасе. На этот раз Микаина явилась к нему во сне, чтобы спросить:
– А сколько нам с тобой вместе лет?
Он подсчитал, что им вдвоем ровно сто лет, но не это его испугало. Он вдруг осознал, что давно уже живет не в Виминациуме, а в Стоби и что если сейчас Микаина вдруг захочет его найти, то не сможет. Она ведь теперь не знает, где он.
И Аркадий решил немедленно что-то предпринять. Он попросился изготовлять формы для чеканки монет.
Но его послания, казалось, не достигали цели. Монетки с изображениями Микаины расходились сначала из Стоби, а потом из Виминациума по всей империи, но все было напрасно. Проходили годы и годы, а о Микаине не было ни слуха ни духа.
Аркадий давно уже казался на десять лет старше, чем был, однако с тех пор больше не менялся, он словно стоял в будущем, ожидая самого себя и годы, которые должны были его нагнать. Он носил на шее связку злого красного перца для специально придуманного упражнения. Он пытался убить на корню любую свою мысль, едва она появлялась. Одной только что родившейся мыслью он убивал другую, которая была чуть постарше, точно камни разбивал друг о друга. Постепенно он остался безоружным перед своими органами чувств. И теперь запахи, образы, звуки и прикосновения убивали его мысли.
– Мысли – всего лишь приправа к душе, – заключил он и снова, как в молодости, начал читать подряд все надписи. Будто что-то искал. И нашел. В одной купальне он прочел следующие слова, выложенные мозаикой: «Sic ego non sine te, nec tecum vivere possum».
Он понял их только к вечеру, когда перевел на греческий: «Так я не в силах жить ни без тебя, ни с тобой». Он был потрясен. Слова с мозаики были обращены прямо к нему и говорили о его судьбе.
И тут с Аркадием приключилось нечто, чего он сам видеть не мог. Над его левым плечом появилась маленькая красная бабочка. Она не хотела с ним расставаться. Бабочка следовала за ним как собака, но Аркадий не замечал ее: ведь именно он не мог видеть бабочку. Зато бабочку заметила его дочь Флацилла.
Вскоре после этого к ним зашел какой-то человек и передал Аркадию клубок красной шерсти. Дело было весной, ночью, и слышно было, как где-то неподалеку рабыня обучает говорящую птицу. Птица оказалась не очень одаренной и заданные ей слова повторяла с трудом, то и дело ошибаясь.
– Вот клубок шерсти, его посылает тебе Микаина, – сказал пришелец, – это единственное, что от нее осталось. Десять дней тому назад она умерла.
– Где? – спросил Аркадий, но ответа не получил.
Посланец и сам ничего не знал. Он только выполнял поручение своего приятеля, который попросил об этой услуге, узнав, что он направляется в Виминациум…
Х
Таким образом, поиски Аркадия прекратились сами собой. Он отправился на берег Данувиоса, в корчму, где когда-то встретил Микаину после приключения на пароме. Он смотрел и смотрел на выставленные там деревянные изображения уток, кур и зайцев, разглядывал деревянные яйца, деревянных куропаток и поросят, расставленных там, чтобы показать, чем можно закусить, и не мог утешиться. Тоска преследовала его долго и упорно, как болезнь, и Аркадий забросил дела на монетном дворе.
– Cras, eras, semper eras! – шептал он про себя.
Вернувшись вместе с семьей в Медиану, он ощутил, что душа его утратила весомость, что она не может ни упасть выпущенным из руки камнем, ни взлететь пущенным в небо копьем. Он не знал, что с ней делать. Иногда он уходил к реке, что течет близ города Наисуса, и ждал, когда в четвертом часу пополудни ветер на мгновение остановит воду. Здесь он грустил, пока не начинала болеть голова, незадолго до того, как от заводей и болот распространялся запах умерших трав. Он взял одну монетку с изображением Микаины и переломил ее надвое, чтобы Микаина могла ею воспользоваться на том свете, ибо то, что на этом свете сломано, на том свете станет целым. Таким образом, Микаина и после смерти могла знать, что Аркадий ее по-прежнему ждет.
Изгрызенный и почти разбитый отчаянием, однажды вечером он почувствовал, что наступает «его ночь», как сказала бы Микаина. Ночь его очищения. Он сразу понял, как использует эту ночь. Была осень. Он смотрел, как падают перед ним листья, и слушал, как те самые листья, падая, шуршат у него за спиной. Он снова был на перекрестке дорог и снова молился Гекате, богине Луны:
– Пустых садов я боюсь, потерянных в сердце моем, не зная путей, что могут к ним привести. Не я выбираю птиц, что на них слетятся, и память моя все старше, все дальше в прошлом томится она, и власти нет у меня, чтоб ее удержать…
Тогда ему открылось, что в человеке скорее всего стареет пот, а медленнее всего стареет душа. Его душа была по крайней мере на десять лет моложе его тела. Ему исполнилось пятьдесят, а душе по-прежнему было около сорока лет. Для нее все еще были живы те, кто для него давно умер. Да ведь его душа все еще «не знает», что Микаины больше нет! И тут Аркадий вдруг начал относиться к Микаине так, словно она была жива. Он ее всеми силами возненавидел. За свою несчастную жизнь, за то, что он бросил работу, за свой разоренный очаг. Благодаря этой ненависти однажды утром он вдруг очнулся от своей тоски, как от болезни, воспрянул, как от зимнего сна. Окрепший, почти веселый, он вдруг заметил окружающих, обратил внимание на жену, которую он нашел переменившейся почти до неузнаваемости, и бросился взглянуть на дочь.
Войдя в ее светелку, он окаменел. Вся комната была заполнена волосами цвета воронова крыла. Под шатром этих волос он увидел коленопреклоненную женскую фигурку, державшую перед собой сложенные раковиной ладони. На голове у нее была шляпа из рыбьей чешуи, а на стене перед ней висел деревянный ключ. Аркадий ахнул, раздвинул волосы и увидел под ними свою дочь Флациллу.
– В сложенных ладонях – забытые нами слова, – сказала она с улыбкой. Не отрываясь смотрела она на бабочку, трепетавшую над плечом Аркадия подобно лучику света.
Отец разомкнул сложенные ладони дочери. В них лежал клубочек красной шерсти. Под его взглядом Флацилла стала потихоньку разматывать клубок и наконец, когда вся шерсть была размотана, показала Аркадию семь денежек, которые Микаина спрятала в свой клубок. Тех самых денежек, изготовляя которые он чеканил лик своей возлюбленной на монете Римской империи.
Всего было шесть медных монет и одна серебряная. С оттисками названий городов, где они были изготовлены.
– Cras, eras, semper eras! – шептал он про себя.
Вернувшись вместе с семьей в Медиану, он ощутил, что душа его утратила весомость, что она не может ни упасть выпущенным из руки камнем, ни взлететь пущенным в небо копьем. Он не знал, что с ней делать. Иногда он уходил к реке, что течет близ города Наисуса, и ждал, когда в четвертом часу пополудни ветер на мгновение остановит воду. Здесь он грустил, пока не начинала болеть голова, незадолго до того, как от заводей и болот распространялся запах умерших трав. Он взял одну монетку с изображением Микаины и переломил ее надвое, чтобы Микаина могла ею воспользоваться на том свете, ибо то, что на этом свете сломано, на том свете станет целым. Таким образом, Микаина и после смерти могла знать, что Аркадий ее по-прежнему ждет.
– Пустых садов я боюсь, потерянных в сердце моем, не зная путей, что могут к ним привести. Не я выбираю птиц, что на них слетятся, и память моя все старше, все дальше в прошлом томится она, и власти нет у меня, чтоб ее удержать…
Тогда ему открылось, что в человеке скорее всего стареет пот, а медленнее всего стареет душа. Его душа была по крайней мере на десять лет моложе его тела. Ему исполнилось пятьдесят, а душе по-прежнему было около сорока лет. Для нее все еще были живы те, кто для него давно умер. Да ведь его душа все еще «не знает», что Микаины больше нет! И тут Аркадий вдруг начал относиться к Микаине так, словно она была жива. Он ее всеми силами возненавидел. За свою несчастную жизнь, за то, что он бросил работу, за свой разоренный очаг. Благодаря этой ненависти однажды утром он вдруг очнулся от своей тоски, как от болезни, воспрянул, как от зимнего сна. Окрепший, почти веселый, он вдруг заметил окружающих, обратил внимание на жену, которую он нашел переменившейся почти до неузнаваемости, и бросился взглянуть на дочь.
Войдя в ее светелку, он окаменел. Вся комната была заполнена волосами цвета воронова крыла. Под шатром этих волос он увидел коленопреклоненную женскую фигурку, державшую перед собой сложенные раковиной ладони. На голове у нее была шляпа из рыбьей чешуи, а на стене перед ней висел деревянный ключ. Аркадий ахнул, раздвинул волосы и увидел под ними свою дочь Флациллу.
– В сложенных ладонях – забытые нами слова, – сказала она с улыбкой. Не отрываясь смотрела она на бабочку, трепетавшую над плечом Аркадия подобно лучику света.
Всего было шесть медных монет и одна серебряная. С оттисками названий городов, где они были изготовлены.