Страница:
Значение этой информации было тем более велико, что к тому времени в Латинской Америке уже вступила в действие нелегальная резидентура под руководством Максимова. Она располагалась в Аргентине, но сфера ее деятельности охватывала весь континент. Эффективность работы резидентуры заметно повысилась с поступлением информации от «Двадцать девятого», в которой на основе посольских депеш и шифротелеграмм анализировалась обстановка в регионе с точки зрения обеспечения интересов США, освещалась активность пронацистских элементов и германской агентуры. Не меньшую важность представляли и сведения об оперативной обстановке в различных странах Латинской Америки.
Чтобы быстро доставлять резидентуре Максимова информацию от «Двадцать девятого», Ахмеров и Зарубин наладили курьерскую связь из США в Аргентину воздушным и морским путем. Все годы она функционировала безотказно.
Эти усилия во многом способствовали успешным операциям возглавлявшейся Максимовым диверсионно-разведывательной сети. С самого начала войны она была нацелена на подрыв коммуникаций, связывавших Германию с Латинской Америкой, на то, чтобы не допустить поставок в Европу сырья, горючего и других стратегических материалов, которые во все больших количествах требовались германской военной машине. Только за два с половиной года (1942-1944) группе Максимова удалось потопить и вывести из строя десятки судов, перевозивших грузы из Буэнос-Айреса в немецкие порты, уничтожить многие портовые склады. Бывали, правда, и неудачи.
Как-то в лаборатории по изготовлению взрывчатых веществ и устройств для нужд диверсионной группы произошел взрыв, серьезно пострадал один из согрудников.
Я должен рассказать более подробно о Максимове — человеке с удивительной судьбой, личности чрезвычайно яркой и неординарной. Теперь это можно сделать.
Его имя и фамилия — Иосиф Ромуальдович Григулевич, но я буду по старой привычке именовать его Максимовым. Он — уроженец Литвы, караим[30]. Во время гражданской войны в Испании сражался в интербригаде, где привлек к себе внимание внешней разведки как смелый, находчивый боевик, уже тогда в совершенстве владевший несколькими иностранными языками, к которым впоследствии добавился еще не один. Там он и был завербован, начал выполнять разведывательные задания.
Личное знакомство с Максимовым у меня состоялось лишь в 1949 году, когда я перешел на работу в нелегальную разведку. Но я знал его заочно по донесениям и тем ориентировкам, которые направлялись ему из США еще в довоенные и первые военные годы.
Когда Максимов после Испании побывал там, объехав, кстати, почти все латиноамериканские страны, его по указанию Берии временно взяли от нас и передали Особому бюро, которое возглавлял П.А.Судоплатов. Это подразделение занималось террористическими и диверсионными актами и замыкалось на наркоме и одном из его заместителей.
Максимова подключили к подготовке первого покушения на Троцкого, совершенного группой Сикейроса[31], но непосредственного участия в террористическом акте не принимал. Из переписки с ним (после того, как он вновь вернулся в распоряжение внешней разведки в 1940 году) мы знали, что его задача состояла в том, чтобы изучить обстановку в Мексике, оценить отношение различных общественно-политических сил в стране к Троцкому. С поручением он справился быстро и успешно. При осуществлении самого теракта его роль сводилась к тому, чтобы стоять, так сказать, «на стреме», наблюдать за обстановкой и предупредить исполнителей, если появится полиция.
Максимов обладал прямо-таки уникальными способностями устанавливать контакты, заводить знакомства с людьми из любой социальной среды. Он лично знал руководящих деятелей практически всех стран Латинской Америки. Общая численность созданной им там нелегальной сети достигала 200 человек, которыми он четко руководил. Только на личной связи у него находилось более 50 агентов и доверенных лиц.
По окончании войны его перебросили в Европу. С нашего согласия Максимов создал для себя очень хорошее, но, прямо скажем, достаточно щекотливое прикрытие. То, каким оно было, я до недавних пор относил к тайнам нашей разведки, которые должны храниться вечно. Но, кажется, сейчас ничто не вечно в нашем мире. Сведения об этом проникли в российскую печать.
Так, в мае и июне 1993 года газета «Известия» опубликовала две статьи: «Шпион по особым поручениям Кремля» и «Несостоявшееся покушение. Как советский агент Макс готовился к террористическому акту против Тито». В них говорилось о том, что Максимов в 1940 году участвовал в неудавшемся покушении на Троцкого, а после войны, прикрываясь должностью костариканского посла в Ватикане, вел разведывательную работу в Западной Европе и по заданию Берии должен был совершить покушение на югославского лидера, вышедшего из подчинения Москве. Второй материал подкреплялся документом из архива Сталина. Это записка МГБ СССР на имя хозяина Кремля (в силу особой секретности ее лично написал от руки один из заместителей тогдашнего министра госбезопасности Игнатьева в единственном экземпляре) с просьбой разрешить подготовку и организацию теракта против Тито с использованием агента-нелегала Макса — И.Р.Григулевича, члена КПСС с 1950 года.
Что ж могу сказать, это был рискованный шаг с точки зрения возможной расшифровки, ибо слишком многие в мире, тем более в Латинской Америке, знали Максимова в совершенно ином качестве. Но цели, которые мы преследовали, риск оправдали. Располагая возможностью выезжать чуть ли не в любую точку земного шара, он неоднократно с успехом выполнял ответственные разведывательные задания.
В конце 1952 года Берия поставил перед руководством разведки, наверное непосредственно перед тогдашним начальником нелегальной службы А.М.Коротковым, вопрос о проведении какой-то особо важной акции. Для ее осуществления требовалось подобрать самого способного нелегала. Выбор пал на Максимова. Представителю нелегальной службы в Вене было поручено провести с ним встречу и сообщить об этом новом задании, не раскрывая его сути и сказав лишь, что оно носит весьма ответственный и рискованный характер и чем-то напоминает ту операцию, к которой он привлекался в Мексике. Одновременно Максимову предложили добиться аккредитации в качестве представителя Коста-Рики в Югославии. Нелегал заверил, что аккредитоваться в Югославии для него не составит особого труда, но к перспективе участвовать в выполнении особого задания отнесся, мягко говоря, без энтузиазма.
Позднее Максимов говорил мне, что категорически отказаться он не мог, особенно памятуя опыт Мексики. Не согласившись тогда принять непосредственное участие в покушении на Троцкого, он сразу же почувствовал недоброжелательное отношение Центра. Преодолеть эту недоброжелательность помогла лишь его исключительно продуктивная деятельность в военное время.
По получении сообщения об аккредитации Максимова в Югославии его срочно вызвали в Москву. Со слов Короткова я понял, что вызов был осуществлен в грубой, категорической форме, без учета возможных последствий для дальнейшей работы нелегала за границей.
В Москве Коротков беседовал с ним с глазу на глаз, и вскоре после этого последовал приказ об увольнении Максимова из разведки. Я неоднократно встречался с ним в тот период и вел его дело. Он достаточно прозрачно дал понять, что ему хотели поручить нечто весьма неприятное и рискованное, но он фактически отказался от задания. После этого Максимов стал серьезно опасаться за свою жизнь.
Я считаю Иосифа Ромуальдовича одним из сильнейших разведчиков-нелегалов на своем участке, терять которого было жаль. Поэтому я попытался узнать у Короткова, в чем причина отказа от его дальнейшего использования. Тот сначала ни чего не хотел говорить, ссылаясь на распоряжение Берии. Но затем из некоторых его высказываний я понял, что верховный шеф госбезопасности поручил ему выяснить, не догадался ли Максимов о конкретном содержании намечавшейся акции. Будь это так, участь его оказалась бы предрешена. Жизнь ему тогда спасло то, что он сообразил: ни в коем случае нельзя показывать, что для него ясна цель поручаемого задания. Впрочем, Максимова, да и никого другого, в нее действительно не посвящали. Лишь теперь, когда недавно была обнаружена записка Берии на имя Сталина с предложением о проведении теракта против руководителя Югославии Иосипа Броз Тито, все стало ясно.
После увольнения из разведки Максимов пережил трудные годы. Но он быстро приспособился к новым условиям. Сказались его талант, неисчерпаемая энергия и колоссальная трудоспособность. Прекрасно зная обстановку в Латинской Америке, разбираясь в хитросплетениях политики Ватикана, обладая незаурядными качествами аналитика, хорошим пером, Максимов — теперь уже Иосиф Ромуальдович Григулевич — без чьей-либо помощи и поддержки достиг немалых высот в науке, стал ведущим советским латиноамериканистом, был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР и назначен главным редактором журнала «Общественные науки в Советском Союзе». Им опубликованы многочисленные научные и публицистические работы — книги, брошюры, статьи.
В 1988 году И.Р.Григулевич скончался. К сожалению, те, кто по долгу службы должен был проявить заботу о его семье, вдове, забыли о своей обязанности, и эту миссию пришлось взять на себя ветеранам разведки.
Глава 7. Боевое крещение
Чтобы быстро доставлять резидентуре Максимова информацию от «Двадцать девятого», Ахмеров и Зарубин наладили курьерскую связь из США в Аргентину воздушным и морским путем. Все годы она функционировала безотказно.
Эти усилия во многом способствовали успешным операциям возглавлявшейся Максимовым диверсионно-разведывательной сети. С самого начала войны она была нацелена на подрыв коммуникаций, связывавших Германию с Латинской Америкой, на то, чтобы не допустить поставок в Европу сырья, горючего и других стратегических материалов, которые во все больших количествах требовались германской военной машине. Только за два с половиной года (1942-1944) группе Максимова удалось потопить и вывести из строя десятки судов, перевозивших грузы из Буэнос-Айреса в немецкие порты, уничтожить многие портовые склады. Бывали, правда, и неудачи.
Как-то в лаборатории по изготовлению взрывчатых веществ и устройств для нужд диверсионной группы произошел взрыв, серьезно пострадал один из согрудников.
Я должен рассказать более подробно о Максимове — человеке с удивительной судьбой, личности чрезвычайно яркой и неординарной. Теперь это можно сделать.
Его имя и фамилия — Иосиф Ромуальдович Григулевич, но я буду по старой привычке именовать его Максимовым. Он — уроженец Литвы, караим[30]. Во время гражданской войны в Испании сражался в интербригаде, где привлек к себе внимание внешней разведки как смелый, находчивый боевик, уже тогда в совершенстве владевший несколькими иностранными языками, к которым впоследствии добавился еще не один. Там он и был завербован, начал выполнять разведывательные задания.
Личное знакомство с Максимовым у меня состоялось лишь в 1949 году, когда я перешел на работу в нелегальную разведку. Но я знал его заочно по донесениям и тем ориентировкам, которые направлялись ему из США еще в довоенные и первые военные годы.
Когда Максимов после Испании побывал там, объехав, кстати, почти все латиноамериканские страны, его по указанию Берии временно взяли от нас и передали Особому бюро, которое возглавлял П.А.Судоплатов. Это подразделение занималось террористическими и диверсионными актами и замыкалось на наркоме и одном из его заместителей.
Максимова подключили к подготовке первого покушения на Троцкого, совершенного группой Сикейроса[31], но непосредственного участия в террористическом акте не принимал. Из переписки с ним (после того, как он вновь вернулся в распоряжение внешней разведки в 1940 году) мы знали, что его задача состояла в том, чтобы изучить обстановку в Мексике, оценить отношение различных общественно-политических сил в стране к Троцкому. С поручением он справился быстро и успешно. При осуществлении самого теракта его роль сводилась к тому, чтобы стоять, так сказать, «на стреме», наблюдать за обстановкой и предупредить исполнителей, если появится полиция.
Максимов обладал прямо-таки уникальными способностями устанавливать контакты, заводить знакомства с людьми из любой социальной среды. Он лично знал руководящих деятелей практически всех стран Латинской Америки. Общая численность созданной им там нелегальной сети достигала 200 человек, которыми он четко руководил. Только на личной связи у него находилось более 50 агентов и доверенных лиц.
По окончании войны его перебросили в Европу. С нашего согласия Максимов создал для себя очень хорошее, но, прямо скажем, достаточно щекотливое прикрытие. То, каким оно было, я до недавних пор относил к тайнам нашей разведки, которые должны храниться вечно. Но, кажется, сейчас ничто не вечно в нашем мире. Сведения об этом проникли в российскую печать.
Так, в мае и июне 1993 года газета «Известия» опубликовала две статьи: «Шпион по особым поручениям Кремля» и «Несостоявшееся покушение. Как советский агент Макс готовился к террористическому акту против Тито». В них говорилось о том, что Максимов в 1940 году участвовал в неудавшемся покушении на Троцкого, а после войны, прикрываясь должностью костариканского посла в Ватикане, вел разведывательную работу в Западной Европе и по заданию Берии должен был совершить покушение на югославского лидера, вышедшего из подчинения Москве. Второй материал подкреплялся документом из архива Сталина. Это записка МГБ СССР на имя хозяина Кремля (в силу особой секретности ее лично написал от руки один из заместителей тогдашнего министра госбезопасности Игнатьева в единственном экземпляре) с просьбой разрешить подготовку и организацию теракта против Тито с использованием агента-нелегала Макса — И.Р.Григулевича, члена КПСС с 1950 года.
Что ж могу сказать, это был рискованный шаг с точки зрения возможной расшифровки, ибо слишком многие в мире, тем более в Латинской Америке, знали Максимова в совершенно ином качестве. Но цели, которые мы преследовали, риск оправдали. Располагая возможностью выезжать чуть ли не в любую точку земного шара, он неоднократно с успехом выполнял ответственные разведывательные задания.
В конце 1952 года Берия поставил перед руководством разведки, наверное непосредственно перед тогдашним начальником нелегальной службы А.М.Коротковым, вопрос о проведении какой-то особо важной акции. Для ее осуществления требовалось подобрать самого способного нелегала. Выбор пал на Максимова. Представителю нелегальной службы в Вене было поручено провести с ним встречу и сообщить об этом новом задании, не раскрывая его сути и сказав лишь, что оно носит весьма ответственный и рискованный характер и чем-то напоминает ту операцию, к которой он привлекался в Мексике. Одновременно Максимову предложили добиться аккредитации в качестве представителя Коста-Рики в Югославии. Нелегал заверил, что аккредитоваться в Югославии для него не составит особого труда, но к перспективе участвовать в выполнении особого задания отнесся, мягко говоря, без энтузиазма.
Позднее Максимов говорил мне, что категорически отказаться он не мог, особенно памятуя опыт Мексики. Не согласившись тогда принять непосредственное участие в покушении на Троцкого, он сразу же почувствовал недоброжелательное отношение Центра. Преодолеть эту недоброжелательность помогла лишь его исключительно продуктивная деятельность в военное время.
По получении сообщения об аккредитации Максимова в Югославии его срочно вызвали в Москву. Со слов Короткова я понял, что вызов был осуществлен в грубой, категорической форме, без учета возможных последствий для дальнейшей работы нелегала за границей.
В Москве Коротков беседовал с ним с глазу на глаз, и вскоре после этого последовал приказ об увольнении Максимова из разведки. Я неоднократно встречался с ним в тот период и вел его дело. Он достаточно прозрачно дал понять, что ему хотели поручить нечто весьма неприятное и рискованное, но он фактически отказался от задания. После этого Максимов стал серьезно опасаться за свою жизнь.
Я считаю Иосифа Ромуальдовича одним из сильнейших разведчиков-нелегалов на своем участке, терять которого было жаль. Поэтому я попытался узнать у Короткова, в чем причина отказа от его дальнейшего использования. Тот сначала ни чего не хотел говорить, ссылаясь на распоряжение Берии. Но затем из некоторых его высказываний я понял, что верховный шеф госбезопасности поручил ему выяснить, не догадался ли Максимов о конкретном содержании намечавшейся акции. Будь это так, участь его оказалась бы предрешена. Жизнь ему тогда спасло то, что он сообразил: ни в коем случае нельзя показывать, что для него ясна цель поручаемого задания. Впрочем, Максимова, да и никого другого, в нее действительно не посвящали. Лишь теперь, когда недавно была обнаружена записка Берии на имя Сталина с предложением о проведении теракта против руководителя Югославии Иосипа Броз Тито, все стало ясно.
После увольнения из разведки Максимов пережил трудные годы. Но он быстро приспособился к новым условиям. Сказались его талант, неисчерпаемая энергия и колоссальная трудоспособность. Прекрасно зная обстановку в Латинской Америке, разбираясь в хитросплетениях политики Ватикана, обладая незаурядными качествами аналитика, хорошим пером, Максимов — теперь уже Иосиф Ромуальдович Григулевич — без чьей-либо помощи и поддержки достиг немалых высот в науке, стал ведущим советским латиноамериканистом, был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР и назначен главным редактором журнала «Общественные науки в Советском Союзе». Им опубликованы многочисленные научные и публицистические работы — книги, брошюры, статьи.
В 1988 году И.Р.Григулевич скончался. К сожалению, те, кто по долгу службы должен был проявить заботу о его семье, вдове, забыли о своей обязанности, и эту миссию пришлось взять на себя ветеранам разведки.
Глава 7. Боевое крещение
В конце 1953 года А.М.Коротков высказал мысль, что мне было бы полезно самому попытать силы на нелегальной стезе.
— Как вы смотрите на то, чтобы совершить тайную поездку по Европе, встретиться с нелегалами и их агентурой в ряде стран, проверить на месте состояние дел, дать необходимые советы и рекомендации? — спросил он. И добавил: — Учитывая ваш опыт работы в Канаде и довольно хорошее знание Соединенных Штатов, можно было бы воспользоваться американскими документами.
Я загорелся этой мыслью. Однако счел долгом напомнить Александру Михайловичу, что уже сильно скомпрометирован перед заокеанскими спецслужбами: не будет ли это препятствием к предполагаемому путешествию? Коротков заметил, что, коль скоро я не собираюсь появляться на глаза официальным американским и, тем более, канадским властям, он не видит особой опасности.
— Кроме того, мы подумаем, как вас подстраховать, — добавил он после небольшой паузы.
Уверенность Александра Михайловича меня очень приободрила, тем более что и мне самому хотелось испытать на себе, как живут и работают нелегалы. Не раз задавал я себе вопрос: смогу ли сам выдержать те трудности, на которые идут мои коллеги? Мысленно представлял себе, что произойдет, если меня кто-то опознает. Естественно, что последующее расследование не сулило бы мне ничего хорошего, ибо я достаточно был известен Западу не только по «делу Гузенко». На такой случай мне останется только одно — молчать, ибо никакая защитная легенда уже не поможет.
Короче говоря, я принял предложение Александра Михайловича. Спустя некоторое время он поручил мне готовить все необходимое для поездки. Напарницей в командировку со мной направлялась Лона Коэн, ставшая впоследствии Хелен Крогер. Видимо, это имел в виду Коротков, когда говорил о под страховке. Лона должна была подкрепить мою легенду, по которой я выступал как гражданин США, и оградить меня от нежелательных контактов с американцами.
Так как в моем английском языке явственно ощущался славянский акцент, в легенде-биографии были предусмотрены соответствующие корни. Для большей гарантии от любых случайностей я ориентировался на преимущественное использование французского языка, помня, что в нем проступал уже не славянский, а английский акцент. Еще и еще раз с благодарностью вспоминал своих канадских преподавателей французского языка, супружескую пару Корди, которые сумели так эффективно передать мне свой английский акцент. Я должен был выдавать себя за мелкого бизнесмена в области антиквариата; в качестве места постоянного жительства в США фигурировал небольшой городок близ канадской границы. Соседство Канады я выбирал на тот случай, если обнаружат в моем французском языке «канадизмы (язык, на котором говорят канадские французы, заметно отличается от языка жителей современной Франции).
Составление легенды для Лоны было делом гораздо более легким. Будучи американкой всем своим обликом и поведением, она могла выдержать любую проверку, за исключением, конечно, проверки по американским архивам. В США она была крепко «засвечена» в связи с делом о так называемом «атомном шпионаже». Ей тоже крайне нежелательно было бы встретить кого-либо из знакомых американцев. Но это мы считали маловероятным.
Наш маршрут предполагал более или менее продолжительные остановки в Австрии, Италии, Швейцарии, Франции и Бельгии, а также кратковременные заезды в соседние государства. Планировались встречи с разведчиками-нелегалами, деятельностью которых я руководил из Центра.
Через три недели после принятия решения о поездке мы были готовы к путешествию. Можно было сделать это и быстрее, но я решил немного потренироваться в американском варианте английского языка, для чего попросил позаниматься со мной Елену Ивановну Ахмерову, которая за несколько «сеансов» сильно помогла оживить мой английский и пополнить его американизмами.
Что еще? Ну, конечно, отпустил усы и изменил прическу — с «политического» зачеса назад на «дипломатический» пробор. Наши мастера маскировочного дела утверждали, что я стал «трудноузнаваемым». Неожиданное подтверждение этому я получил в Вене, где нас встречали наши товарищи, знавшие только псевдоним приезжего — Дож. Среди встречавших был один мой давний подчиненный. Он старательно приглядывался ко мне и, как позже признался, мучительно вспоминал, где он встречал Дожа раньше. Как же он был удивлен, когда я открылся ему.
В Вену мы вылетели порознь на самолетах советских оккупационных властей. Первой поднялась машина, в которой на ходился я. Позже Лона рассказала, что страшно беспокоилась за меня, когда во время ее рейса пилот сообщил, что с первым самолетом произошло что-то неладное и, возможно, будет аварийная посадка.
А случилось вот что. Не успели мы подняться с подмосковного аэродрома, как стал барахлить авиационный компас. Вскоре он совсем вышел из строя. Произошло это примерно на полпути до аэродрома Легнице в Польше, где предстояла промежуточная посадка. Вот тогда-то и поступил сигнал бедствия на самолет, летевший вторым. Между тем наш пилот, хорошо знавший трассу, увеличил скорость и благополучно дотянул до аэродрома. Но от меня не укрылось, что он обеспокоен: его предупредили об особой осторожности при доставке «ценного» пассажира. А пассажир этот восседал в грузовом отсеке на пакетах с почтой и с нетерпением ожидал приземления.
Из-за нелетной погоды мы вынуждены были ночевать в Легнице, а утром благополучно прибыли в Вену. Нас устроили до вечера на загородной вилле с тем, чтобы под покровом темноты «выбросить» в город уже как иностранцев — путешествующих американцев. Сотрудник резидентуры, опекавший нас, рассказал об обстановке в Вене, существовавшем там паспортном режиме, передал необходимые документы и рекомендовал, в каких гостиницах лучше всего остановиться.
С Лоной у нас был оговорен порядок связи между собой на всю поездку. Легенда была предельно проста — мы совместно путешествующие близкие знакомые. Поскольку для Лоны вообще не существовало каких-либо проблем при переходе на нелегальное положение (кроме заботы о том, чтобы не подвел «липовый» паспорт), она, естественно, больше беспокоилась о моей безопасности.
Поселение в гостинице прошло гладко. Я заполнил обычный регистрационный формуляр, отдал его портье вместе с американским паспортом и сказал, что намерен пробыть в Вене несколько дней. Получил ключи от номера, осмотрел его и оставил в нем небольшой дорожный чемодан. Затем вышел на улицу, чтобы прогуляться с Лоной по ночному городу, откуда нам предстояло начать свой путь по Европе в необычном для меня качестве.
Мы прошлись по главной торгово-деловой улице центрального района — Кертнерштрассе. Выбрали туристическое бюро, где собирались получить информацию о приобретении билетов на поезд до Рима. Я приглядел и парикмахерскую, куда намеревался зайти «подшлифовать» свою новую московскую прическу.
На следующее утро состоялось мое первое испытание «на американца». Как положено мужчине, сопровождающему даму, мне в туристическом бюро следовало взять инициативу в свои руки. Поэтому уверенным голосом, хотя и не без внутренней напряженности, я обратился к клерку за информацией о поездах, идущих в Италию, о стоимости билета, времени отправления и так далее. Лона внимательно следила за реакцией служащего, готовая вмешаться, если бы это потребовалось. Узнав, что перед ним американцы, клерк начал возмущаться тем, что «эти русские» ввели для иностранцев так называемые «серые карточки», и предупредил, что их придется предъявлять на границе при выезде из Австрии. Мы с Лоной, естественно, разделили его возмущение, но внутренне вздохнули с облегчением — нас приняли за тех, за кого мы себя выдавали.
Из бюро мы уверенно направились на железнодорожный вокзал за билетами. «Серые карточки» давно лежали у нас в кармане: мы знали не только о них, но и о всех других условиях выезда иностранцев из оккупированной Австрии.
С билетами на поезд, отправлявшийся на следующий день, мы прошлись по магазинам, купили некоторые мелкие предметы обихода и одежды европейского производства, чтобы по полнить наш скудный гардероб.
Вечером предстояла встреча с сотрудником резидентуры, чтобы сообщить время отправления поезда, номер вагона и наши места. Коллеги должны были проследить за тем, как пройдет пересечение нами австро-итальянской границы.
После этой деловой встречи мы еще успели побывать в кинотеатре и посмотреть американский боевик, в котором какой-то «джеймс бонд» победно преодолевал любые преграды. Получив такой «бодрый» заряд, мы отправились отдыхать.
Поезд отправлялся во второй половине дня. Выбирая время отъезда, мы рассчитывали пересечь границу ночью, когда пограничники и таможенники обычно проводят контроль без лишних вопросов.
Каково же было наше изумление, когда в вагоне мы оказались в окружении русских пассажиров, следовавших в Италию. Оценив опасность того, что кто-то из соотечественников мог знать меня, мы договорились с Лоной, что я в основном буду находиться в купе, а «внешнюю» активность возьмет на себя она. Но нет худа без добра. Лона обратила внимание на то, что русские сами повели себя настороженно по отношению к «этим американкам». Они обменивались довольно недружественными замечаниями по нашему адресу. Словом, можно было не беспокоиться, тем более что среди заполнивших вагон соотечественников я не увидел ни одного знакомого лица.
С австрийским таможенником все обошлось довольно просто. Только небольшую заминку вызвал его вопрос: есть ли у нас долларовая квитанция? Лона ответила, что такой квитанции у нас нет, тем более что мы в Вене за пару дней истратили «только» несколько сотен долларов. Таможенника ответ удовлетворил. Но я отметил для себя промашку нашей документальной службы — нужно было предусмотреть и такую бумажку, ведь могли быть и неприятности из-за ее отсутствия.
Австрийские пограничники, так же как и пришедшие затем итальянские, без лишних слов проштемпелевали паспорта и быстро удалились, чтобы не мешать отдыху пассажиров.
Итальянский таможенник спросил, что мы имеем для декларации. Ответ — «только доллары» — вполне удовлетворил его.
Поздно вечером мы прибыли в Рим, где предстояло прожить около двух недель, намеченных мною, чтобы «обжить» американские документы перед дальнейшим путешествием и встретиться с ожидавшими меня здесь нелегалами.
Выйдя из вокзала, я попросил таксиста отвезти нас в какую-нибудь небольшую, приличную, но не очень дорогую гостиницу. Он вскоре притормозил перед сияющим огнями входом в первоклассный отель, где, как объяснил водитель, обычно останавливаются американские туристы. Я готов был уже повторить свою просьбу отвезти нас не в такое шумное место, как автомобиль проехал еще полквартала и остановился у внешне малоприметной, небольшой гостиницы. Как мы смогли потом убедиться, это был скромный, но вполне приличный отель с хорошо поставленным обслуживанием.
В вестибюле нас встретил любезный портье. Мы попросили два небольших номера, желательно по соседству. Мой оказался угловым. Окна выходили на внутренний дворик. Отметил для себя, что от меня можно легко перейти в соседний номер по наружному балкончику. Об этом мне пришлось с тревогой вспомнить в ту же ночь.
Вернувшись после ужина из ресторана и приняв душ, я с наслаждением лег отдыхать и быстро заснул, несмотря на до носившийся с улицы шум.
Разбудил меня громкий разговор в коридоре: это была английская речь с явным американским говором.
— Что вы здесь делаете? Откуда прибыли и куда направляетесь? Есть ли у вас разрешение на пребывание в городе? Предъявите ваши документы, кем они выданы? — властным голосом задавал вопросы один из говоривших. Другой, видимо застигнутый врасплох, отвечал невнятно.
Меня обеспокоил этот шумный разговор. Я сразу представил себя на месте опрашиваемого и понял, что мне пришлось бы нелегко. Первое, что я подумал: американцы проверяют всех проживающих вблизи фешенебельной гостиницы, где, вероятно, поселился какой-либо важный визитер из США. Такой контроль мог быть вызван и обострением обстановки в Италии, где в тот период активно действовали так называемые «красные бригады» и часто случались террористические акты. Вне зависимости от причин происходящего мне все это представлялось нежелательным. Можно было ожидать, что очередь дойдет и до меня. Стал мысленно готовиться к тому, как встретить непрошенных гостей. Вовлекать ли в это дело Лону, если да, то как? Решил: попытаюсь обойтись без нее, а если понадобится прибегнуть к ее помощи, то лишь в самом крайнем случае.
Мелькнул в памяти очень верный вывод Фрейда. Он считал готовность к страху целесообразной, развитие же страха — нецелесообразным. Именно такую «готовность к страху» испытал я тогда в комнате римского отеля.
Вскоре голоса стихли, и я стал ждать стука в свою дверь. Но все затихло, и никто не проявил интереса к моей персоне. В напряженном ожидании я провел остаток ночи и только под утро крепко заснул, чуть не проспав условленное время встречи с Лоной за завтраком.
Утром мы с ней тщательно проанализировали происшедшее и решили предпринять такой проверочный шаг: Лона заявит администрации гостиницы протест по поводу того, что ей но чью мешали спать какие-то голоса в соседнем номере или коридоре, и спросит, в чем дело?
Из объяснений портье мы поняли, что в гостинице часто останавливаются солдаты-янки, среди которых попадаются ушедшие в самоволку и даже дезертиры. По договоренности с владельцем гостиницы американское командование проводит эпизодические проверки таких постояльцев. Портье, извинившись за беспокойство, заверил, что впредь постарается, чтобы не тревожили других гостей.
Забрав паспорта, мы отправились осматривать город. Нам надо было познакомиться с местом, где предстояла вечером встреча с сотрудником легальной резидентуры. Она была намечена в районе Колизея, в лабиринте узких улочек около входа в небольшую церковь. Сориентироваться было легко, имея в качестве «маяка» Колизей, полуразрушенные стены которого поражают воображение. Мы обошли его снаружи, прошли по многочисленным внутренним помещениям, постояли в остатках ложи, где когда-то восседали римские вельможи и сам Цезарь, побродили по арене. Небольшую церквушку нашли быстро, наметили место, откуда Лона будет наблюдать за местностью, чтобы вовремя предупредить меня, если обнаружится что-либо подозрительное. Я подобрал кроме того маршрут подхода к месту встречи.
Чтобы сохранить силы для вечерней операции, мы не воз вращались в гостиницу, а пообедали поблизости в одной из пиццерий. Около пяти часов пополудни вышли к начальному пункту маршрута. Это был небольшой уютный парк, где можно было отдохнуть.
Перед нами стояли две задачи: не упустить ничего подозрительного, не проглядеть наружного наблюдения, если оно увяжется за нашим оперативным работником, а после встречи убедиться в том, что нет «хвоста» за нами.
Около семи вечера мы порознь направились к месту встречи — она была назначена на восемь часов. Все шло хорошо, но вдруг уже в районе Колизея у меня вызвали подозрение несколько неизвестно откуда появившихся мотоциклистов. Они покрутились несколько раз, пересекая путь моего подхода к церкви. Я решил проверить, не одни ли и те же молодцы крутятся вокруг меня. Зная, как опасно дать волю подозрительности, я занял наблюдательный пост на одной из улочек, проследил за мотоциклистами и убедился, что это были обыкновенные рокеры. После этого прошел до пункта контрнаблюдения за нашим разведчиком, где Лона подала сигнал: «все спокойно». Можно было вступать в контакт со стоявшим у входа в церковь нашим сотрудником. К моей радости, им оказался хорошо знакомый резидент легальной резидентуры Дмитрий Георгиевич Федичкин. Мы сердечно поприветствовали друг друга, обменялись сообщениями — от меня Центру, от Центра мне — и обговорили условия срочного вызова оперативного работника на явку, если у меня возникнет такая необходимость.
— Как вы смотрите на то, чтобы совершить тайную поездку по Европе, встретиться с нелегалами и их агентурой в ряде стран, проверить на месте состояние дел, дать необходимые советы и рекомендации? — спросил он. И добавил: — Учитывая ваш опыт работы в Канаде и довольно хорошее знание Соединенных Штатов, можно было бы воспользоваться американскими документами.
Я загорелся этой мыслью. Однако счел долгом напомнить Александру Михайловичу, что уже сильно скомпрометирован перед заокеанскими спецслужбами: не будет ли это препятствием к предполагаемому путешествию? Коротков заметил, что, коль скоро я не собираюсь появляться на глаза официальным американским и, тем более, канадским властям, он не видит особой опасности.
— Кроме того, мы подумаем, как вас подстраховать, — добавил он после небольшой паузы.
Уверенность Александра Михайловича меня очень приободрила, тем более что и мне самому хотелось испытать на себе, как живут и работают нелегалы. Не раз задавал я себе вопрос: смогу ли сам выдержать те трудности, на которые идут мои коллеги? Мысленно представлял себе, что произойдет, если меня кто-то опознает. Естественно, что последующее расследование не сулило бы мне ничего хорошего, ибо я достаточно был известен Западу не только по «делу Гузенко». На такой случай мне останется только одно — молчать, ибо никакая защитная легенда уже не поможет.
Короче говоря, я принял предложение Александра Михайловича. Спустя некоторое время он поручил мне готовить все необходимое для поездки. Напарницей в командировку со мной направлялась Лона Коэн, ставшая впоследствии Хелен Крогер. Видимо, это имел в виду Коротков, когда говорил о под страховке. Лона должна была подкрепить мою легенду, по которой я выступал как гражданин США, и оградить меня от нежелательных контактов с американцами.
Так как в моем английском языке явственно ощущался славянский акцент, в легенде-биографии были предусмотрены соответствующие корни. Для большей гарантии от любых случайностей я ориентировался на преимущественное использование французского языка, помня, что в нем проступал уже не славянский, а английский акцент. Еще и еще раз с благодарностью вспоминал своих канадских преподавателей французского языка, супружескую пару Корди, которые сумели так эффективно передать мне свой английский акцент. Я должен был выдавать себя за мелкого бизнесмена в области антиквариата; в качестве места постоянного жительства в США фигурировал небольшой городок близ канадской границы. Соседство Канады я выбирал на тот случай, если обнаружат в моем французском языке «канадизмы (язык, на котором говорят канадские французы, заметно отличается от языка жителей современной Франции).
Составление легенды для Лоны было делом гораздо более легким. Будучи американкой всем своим обликом и поведением, она могла выдержать любую проверку, за исключением, конечно, проверки по американским архивам. В США она была крепко «засвечена» в связи с делом о так называемом «атомном шпионаже». Ей тоже крайне нежелательно было бы встретить кого-либо из знакомых американцев. Но это мы считали маловероятным.
Наш маршрут предполагал более или менее продолжительные остановки в Австрии, Италии, Швейцарии, Франции и Бельгии, а также кратковременные заезды в соседние государства. Планировались встречи с разведчиками-нелегалами, деятельностью которых я руководил из Центра.
Через три недели после принятия решения о поездке мы были готовы к путешествию. Можно было сделать это и быстрее, но я решил немного потренироваться в американском варианте английского языка, для чего попросил позаниматься со мной Елену Ивановну Ахмерову, которая за несколько «сеансов» сильно помогла оживить мой английский и пополнить его американизмами.
Что еще? Ну, конечно, отпустил усы и изменил прическу — с «политического» зачеса назад на «дипломатический» пробор. Наши мастера маскировочного дела утверждали, что я стал «трудноузнаваемым». Неожиданное подтверждение этому я получил в Вене, где нас встречали наши товарищи, знавшие только псевдоним приезжего — Дож. Среди встречавших был один мой давний подчиненный. Он старательно приглядывался ко мне и, как позже признался, мучительно вспоминал, где он встречал Дожа раньше. Как же он был удивлен, когда я открылся ему.
В Вену мы вылетели порознь на самолетах советских оккупационных властей. Первой поднялась машина, в которой на ходился я. Позже Лона рассказала, что страшно беспокоилась за меня, когда во время ее рейса пилот сообщил, что с первым самолетом произошло что-то неладное и, возможно, будет аварийная посадка.
А случилось вот что. Не успели мы подняться с подмосковного аэродрома, как стал барахлить авиационный компас. Вскоре он совсем вышел из строя. Произошло это примерно на полпути до аэродрома Легнице в Польше, где предстояла промежуточная посадка. Вот тогда-то и поступил сигнал бедствия на самолет, летевший вторым. Между тем наш пилот, хорошо знавший трассу, увеличил скорость и благополучно дотянул до аэродрома. Но от меня не укрылось, что он обеспокоен: его предупредили об особой осторожности при доставке «ценного» пассажира. А пассажир этот восседал в грузовом отсеке на пакетах с почтой и с нетерпением ожидал приземления.
Из-за нелетной погоды мы вынуждены были ночевать в Легнице, а утром благополучно прибыли в Вену. Нас устроили до вечера на загородной вилле с тем, чтобы под покровом темноты «выбросить» в город уже как иностранцев — путешествующих американцев. Сотрудник резидентуры, опекавший нас, рассказал об обстановке в Вене, существовавшем там паспортном режиме, передал необходимые документы и рекомендовал, в каких гостиницах лучше всего остановиться.
С Лоной у нас был оговорен порядок связи между собой на всю поездку. Легенда была предельно проста — мы совместно путешествующие близкие знакомые. Поскольку для Лоны вообще не существовало каких-либо проблем при переходе на нелегальное положение (кроме заботы о том, чтобы не подвел «липовый» паспорт), она, естественно, больше беспокоилась о моей безопасности.
Поселение в гостинице прошло гладко. Я заполнил обычный регистрационный формуляр, отдал его портье вместе с американским паспортом и сказал, что намерен пробыть в Вене несколько дней. Получил ключи от номера, осмотрел его и оставил в нем небольшой дорожный чемодан. Затем вышел на улицу, чтобы прогуляться с Лоной по ночному городу, откуда нам предстояло начать свой путь по Европе в необычном для меня качестве.
Мы прошлись по главной торгово-деловой улице центрального района — Кертнерштрассе. Выбрали туристическое бюро, где собирались получить информацию о приобретении билетов на поезд до Рима. Я приглядел и парикмахерскую, куда намеревался зайти «подшлифовать» свою новую московскую прическу.
На следующее утро состоялось мое первое испытание «на американца». Как положено мужчине, сопровождающему даму, мне в туристическом бюро следовало взять инициативу в свои руки. Поэтому уверенным голосом, хотя и не без внутренней напряженности, я обратился к клерку за информацией о поездах, идущих в Италию, о стоимости билета, времени отправления и так далее. Лона внимательно следила за реакцией служащего, готовая вмешаться, если бы это потребовалось. Узнав, что перед ним американцы, клерк начал возмущаться тем, что «эти русские» ввели для иностранцев так называемые «серые карточки», и предупредил, что их придется предъявлять на границе при выезде из Австрии. Мы с Лоной, естественно, разделили его возмущение, но внутренне вздохнули с облегчением — нас приняли за тех, за кого мы себя выдавали.
Из бюро мы уверенно направились на железнодорожный вокзал за билетами. «Серые карточки» давно лежали у нас в кармане: мы знали не только о них, но и о всех других условиях выезда иностранцев из оккупированной Австрии.
С билетами на поезд, отправлявшийся на следующий день, мы прошлись по магазинам, купили некоторые мелкие предметы обихода и одежды европейского производства, чтобы по полнить наш скудный гардероб.
Вечером предстояла встреча с сотрудником резидентуры, чтобы сообщить время отправления поезда, номер вагона и наши места. Коллеги должны были проследить за тем, как пройдет пересечение нами австро-итальянской границы.
После этой деловой встречи мы еще успели побывать в кинотеатре и посмотреть американский боевик, в котором какой-то «джеймс бонд» победно преодолевал любые преграды. Получив такой «бодрый» заряд, мы отправились отдыхать.
Поезд отправлялся во второй половине дня. Выбирая время отъезда, мы рассчитывали пересечь границу ночью, когда пограничники и таможенники обычно проводят контроль без лишних вопросов.
Каково же было наше изумление, когда в вагоне мы оказались в окружении русских пассажиров, следовавших в Италию. Оценив опасность того, что кто-то из соотечественников мог знать меня, мы договорились с Лоной, что я в основном буду находиться в купе, а «внешнюю» активность возьмет на себя она. Но нет худа без добра. Лона обратила внимание на то, что русские сами повели себя настороженно по отношению к «этим американкам». Они обменивались довольно недружественными замечаниями по нашему адресу. Словом, можно было не беспокоиться, тем более что среди заполнивших вагон соотечественников я не увидел ни одного знакомого лица.
С австрийским таможенником все обошлось довольно просто. Только небольшую заминку вызвал его вопрос: есть ли у нас долларовая квитанция? Лона ответила, что такой квитанции у нас нет, тем более что мы в Вене за пару дней истратили «только» несколько сотен долларов. Таможенника ответ удовлетворил. Но я отметил для себя промашку нашей документальной службы — нужно было предусмотреть и такую бумажку, ведь могли быть и неприятности из-за ее отсутствия.
Австрийские пограничники, так же как и пришедшие затем итальянские, без лишних слов проштемпелевали паспорта и быстро удалились, чтобы не мешать отдыху пассажиров.
Итальянский таможенник спросил, что мы имеем для декларации. Ответ — «только доллары» — вполне удовлетворил его.
Поздно вечером мы прибыли в Рим, где предстояло прожить около двух недель, намеченных мною, чтобы «обжить» американские документы перед дальнейшим путешествием и встретиться с ожидавшими меня здесь нелегалами.
Выйдя из вокзала, я попросил таксиста отвезти нас в какую-нибудь небольшую, приличную, но не очень дорогую гостиницу. Он вскоре притормозил перед сияющим огнями входом в первоклассный отель, где, как объяснил водитель, обычно останавливаются американские туристы. Я готов был уже повторить свою просьбу отвезти нас не в такое шумное место, как автомобиль проехал еще полквартала и остановился у внешне малоприметной, небольшой гостиницы. Как мы смогли потом убедиться, это был скромный, но вполне приличный отель с хорошо поставленным обслуживанием.
В вестибюле нас встретил любезный портье. Мы попросили два небольших номера, желательно по соседству. Мой оказался угловым. Окна выходили на внутренний дворик. Отметил для себя, что от меня можно легко перейти в соседний номер по наружному балкончику. Об этом мне пришлось с тревогой вспомнить в ту же ночь.
Вернувшись после ужина из ресторана и приняв душ, я с наслаждением лег отдыхать и быстро заснул, несмотря на до носившийся с улицы шум.
Разбудил меня громкий разговор в коридоре: это была английская речь с явным американским говором.
— Что вы здесь делаете? Откуда прибыли и куда направляетесь? Есть ли у вас разрешение на пребывание в городе? Предъявите ваши документы, кем они выданы? — властным голосом задавал вопросы один из говоривших. Другой, видимо застигнутый врасплох, отвечал невнятно.
Меня обеспокоил этот шумный разговор. Я сразу представил себя на месте опрашиваемого и понял, что мне пришлось бы нелегко. Первое, что я подумал: американцы проверяют всех проживающих вблизи фешенебельной гостиницы, где, вероятно, поселился какой-либо важный визитер из США. Такой контроль мог быть вызван и обострением обстановки в Италии, где в тот период активно действовали так называемые «красные бригады» и часто случались террористические акты. Вне зависимости от причин происходящего мне все это представлялось нежелательным. Можно было ожидать, что очередь дойдет и до меня. Стал мысленно готовиться к тому, как встретить непрошенных гостей. Вовлекать ли в это дело Лону, если да, то как? Решил: попытаюсь обойтись без нее, а если понадобится прибегнуть к ее помощи, то лишь в самом крайнем случае.
Мелькнул в памяти очень верный вывод Фрейда. Он считал готовность к страху целесообразной, развитие же страха — нецелесообразным. Именно такую «готовность к страху» испытал я тогда в комнате римского отеля.
Вскоре голоса стихли, и я стал ждать стука в свою дверь. Но все затихло, и никто не проявил интереса к моей персоне. В напряженном ожидании я провел остаток ночи и только под утро крепко заснул, чуть не проспав условленное время встречи с Лоной за завтраком.
Утром мы с ней тщательно проанализировали происшедшее и решили предпринять такой проверочный шаг: Лона заявит администрации гостиницы протест по поводу того, что ей но чью мешали спать какие-то голоса в соседнем номере или коридоре, и спросит, в чем дело?
Из объяснений портье мы поняли, что в гостинице часто останавливаются солдаты-янки, среди которых попадаются ушедшие в самоволку и даже дезертиры. По договоренности с владельцем гостиницы американское командование проводит эпизодические проверки таких постояльцев. Портье, извинившись за беспокойство, заверил, что впредь постарается, чтобы не тревожили других гостей.
Забрав паспорта, мы отправились осматривать город. Нам надо было познакомиться с местом, где предстояла вечером встреча с сотрудником легальной резидентуры. Она была намечена в районе Колизея, в лабиринте узких улочек около входа в небольшую церковь. Сориентироваться было легко, имея в качестве «маяка» Колизей, полуразрушенные стены которого поражают воображение. Мы обошли его снаружи, прошли по многочисленным внутренним помещениям, постояли в остатках ложи, где когда-то восседали римские вельможи и сам Цезарь, побродили по арене. Небольшую церквушку нашли быстро, наметили место, откуда Лона будет наблюдать за местностью, чтобы вовремя предупредить меня, если обнаружится что-либо подозрительное. Я подобрал кроме того маршрут подхода к месту встречи.
Чтобы сохранить силы для вечерней операции, мы не воз вращались в гостиницу, а пообедали поблизости в одной из пиццерий. Около пяти часов пополудни вышли к начальному пункту маршрута. Это был небольшой уютный парк, где можно было отдохнуть.
Перед нами стояли две задачи: не упустить ничего подозрительного, не проглядеть наружного наблюдения, если оно увяжется за нашим оперативным работником, а после встречи убедиться в том, что нет «хвоста» за нами.
Около семи вечера мы порознь направились к месту встречи — она была назначена на восемь часов. Все шло хорошо, но вдруг уже в районе Колизея у меня вызвали подозрение несколько неизвестно откуда появившихся мотоциклистов. Они покрутились несколько раз, пересекая путь моего подхода к церкви. Я решил проверить, не одни ли и те же молодцы крутятся вокруг меня. Зная, как опасно дать волю подозрительности, я занял наблюдательный пост на одной из улочек, проследил за мотоциклистами и убедился, что это были обыкновенные рокеры. После этого прошел до пункта контрнаблюдения за нашим разведчиком, где Лона подала сигнал: «все спокойно». Можно было вступать в контакт со стоявшим у входа в церковь нашим сотрудником. К моей радости, им оказался хорошо знакомый резидент легальной резидентуры Дмитрий Георгиевич Федичкин. Мы сердечно поприветствовали друг друга, обменялись сообщениями — от меня Центру, от Центра мне — и обговорили условия срочного вызова оперативного работника на явку, если у меня возникнет такая необходимость.