Пелам Вудхаус. Яйца, бобы и лепешки

   Перкис покашлял и сказал:
   – Я, кажется, слишком рано…
   – Да, сэр, – согласилась горничная.
   – Может, я выведу пока собачку…
   – Мисс Джобсон гуляет с ней, сэр.
   – Вот как?
   Они помолчали, потом горничная хихикнула.
   – Что такое? – осведомился Перкис.
   – Да тут еще один гость, – объяснила она. – Куда он делся? А, вот он!
   Бинго, надышавшийся пуха, чихал под диваном.
   – Литтл! – воскликнул Перкис, заглядывая туда.
   Бинго вылез, понимая, что сопротивление бесполезно.
   – А, Перкис! – бросил он и со всем возможным достоинством направился к двери.
   – Эй! – крикнул Перкис. – Минуточку!
   Бинго не остановился.
   – Если что, я в баре, – сообщил он.
   Однако пошел он не в бар. Выпить надо, что говорить, но сперва надо продышаться. Под диваном он пробыл недолго, но пыль собиралась там лет шесть, и сейчас он ощущал себя не столько человеком, сколько мусорной корзиной. В общем, он вышел на улицу и встал у дверей, жадно вдыхая воздух.
   Физически ему стало лучше, духовно – нет. Если там Перкис, думал он, вскоре может произойти такая сцена:

   «Номер Б.М. Джобсон. День. Б.М. и Перкис беседуют. Входит Рози М. Бэнкс.
   Рози М.Б.: Привет! Я – Рози М. Бэнкс.
   Белла М. Дж.: О, здравствуйте! Вы знакомы?
   Рози М.Б.: Еще бы! У мистера П. работает мой муж.
   Белла М. Дж.: Вы замужем?
   Рози М.Б.: О да! За Ричардом Литтлом.
   Белла М. Дж.: Литтл?.. У меня есть такой знакомый. То есть, скорее… в общем, близкий знакомый. Правда, его зовут Бинго. Часом, не родственник?
   Рози М.Б.: …»

   Словом, он стоял и терзался. Когда он издал пятнадцатый стон, подъехала машина. Сквозь туман ему показалось, что за рулем сидит Рози.
   – О, Бинго! – вскричала она. – Как хорошо, что ты здесь! Значит, вот где вы с ней обедаете? Нет, какое совпадение!
   Понимая, что если рассказывать историю момент настал, Бинго все же не смог ничего произнести, и жена продолжала:
   – Ужасно спешу, надо вернуться к Джулии! Она – в полном отчаянии. Зашла я за ней, а она рыдает. Собачка пропала. Сейчас скажу Белле Джобсон, что мы не придем – и вер нусь, утешать. А может, ты ей снизу позвонишь?
   Бинго заморгал. Отель, вроде бы крепкий, как-то качался.
   – Что? – переспросил он. – Ты не пойдешь к этой Белле?
   – Нет-нет. Я должна вернуться, Джулия лежит с грелкой. Позвонишь? Тогда я бегу.
   Бинго вдохнул побольше воздуха.
   – Конечно, конечно, конечно, конечно, конечно, – сказал он. – Непременно. Позвоню. Объясню. Что может быть легче! Не беспокойся, душенька.
   – Спасибо, кроличек. Пока.
   Она уехала, он стоял, безмолвно шевеля губами. Только однажды чувствовал он так остро всю любовь провидения – в школе, когда преподобный Обри Апджон уже занес трость и вывихнул плечо.
   Побежав в бар, он хлопнул рюмочку и принялся за вторую. В баре уже был Перкис. Сурово взглянув на него, он присел подальше, еще не готовый к беседам, но кто-то тронул его за рукав. Хозяин глядел на него, как спаниель, готовый подлизаться к человеку, у которого аллергия на собачью шерсть.
   – Мистер Литтл… – проговорил он.
   – Да, мистер Перкис?
   – Мистер Литтл, вы можете меня спасти.
   Не знаю, что ответили бы вы. Учтите, что Перкис его выгнал, мало того – употребил при этом шесть оскорбительных слов. Лично я сказал бы «О!» или «Да?». Может, это сказал бы и Бинго, но Перкис продолжал:
   – Со мной случилось страшное несчастье. Только вы можете меня спасти. Сюда с минуты на минуту приедет моя жена. Перехватите ее, выдумайте что-нибудь. Она не должна подняться к мисс Джобсон.
   Бинго поставил стакан.
   – Расскажите мне все, – сказал он.
   Перкис вынул платок и промокнул лоб. Другой рукой он гладил рукав Бинго.
   – Сегодня, – начал он, – я узнал, что жену тоже пригласили. Я думал, мы будем tête-à-tête… Понимаете, я часто встречался с мисс Джобсон, в интересах дела. Я надеялся, что сегодня мы окончательно договоримся.
   – Обычно, – сухо заметил Бинго, – это поручают редактору.
   – Да-да, но… да, конечно. Понимаете, чтобы было вернее, я решил…
   – Немного поднажать?
   – Вот именно. Именно. Цель, знаете ли, оправдывает средства. «Малыш» – на распутье. Заполучим Беллу Мэй Джобсон – все, победа. Уплывет к другим издателям – вообще не сможем оправиться. Я приложил все силы…
   – Вот как?
   – Да-да. Буквально все.
   Бинго поджал губы.
   – Не буду судить вас, – сказал он, – но это попахивает… чем-то французским. Вы ее целовали?
   Перкис дернулся.
   – Что вы, что вы, что вы, что вы! – вскричал он. – Ни в коем случае. Я вел себя совершенно прилично, она – с девичьим достоинством. Мы ходили в Британский музей, в театр (на утреннее представление), в Национальную галерею. Видя, что она поддается…
   Голос его пресекся. Обретя его вновь, он спросил напитков, подкрепился и закончил фразу:
   – …я отдал ей собачку.
   – Что?!
   – Собачку. Понимаете, она у нас была, и та ей очень понравилась. Сегодня, с утра пораньше, я вынес ее в шляпной коробке и принес сюда. Через десять минут мисс Джобсон подписала контракт, а еще через час решила пригласить и жену. Она позвонила, я кинулся сюда, чтобы забрать животное – и не застал его, они гуляют. Войдите в мое положение, мистер Литтл! – Он задрожал. – Ах, что мы теряем время! Мы тут сидим, а она едет… Станьте у дверей! Мистер Литтл!
   Бинго холодно посмотрел на него.
   – Хорошо, я встану, но на каких условиях? – спросил он. – Почему я вообще должен вам помогать? Конечно, я мог бы удержать миссис Перкис, но зачем, зачем? В конце этой недели мы с вами расстанемся. Вот если бы я у вас работал…
   – Вы работаете! Работаете!
   – …и больше получал…
   – Вдвое больше! Вдвое!
   Бинго подумал.
   – М-да, – заметил он. – И вы не будете вмешиваться в «Дядю Джо»?
   – Ни в коей мере! Полная свобода.
   – Что ж, тогда – успокойтесь. Миссис Перкис сюда не войдет.
   – Вы гарантируете?
   – Гарантирую. Зайдем к портье, составим новый контракт – и я к вашим услугам.
 
   © Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.

Мой малыш

   Трутни спорили о том, имел ли Бинго нравственное право притащить своего младенца в клуб и поить его молоком прямо в курилке. Трутень с темными кругами под моноклем и под невооруженным глазом полагал, что после тяжелой ночи такие зрелища опасны. Другой, помилосердней, возразил, что Литтлу-сыну все равно придется когда-то вступать в клуб и лучше его подготовить. Третий считал, что надо предупреждать заранее, ручаясь при этом за сохранность шляп, пальто и зонтиков.
   – Очень уж у него подозрительный вид, – пояснил он. – Что называется, преступная внешность. Вылитый Эдвард Робинсон.
   Четвертый Трутень, всегда все знавший, сумел пролить свет на эту тайну.
   – Да, – сказал он, – Алджернон Обри – не подарок, но Бинго уверяет, что он совершенно безопасен. Визит в наш клуб – знак благодарности. Если бы не этот младенец, еще одна семейная драма буквально потрясла бы мир.
 
   Когда брак Бинго Литтла с Рози М. Бэнкс был благословлен потомством и Алджернон Обри появился на лондонской сцене, отец его (сказал Трутень) откликнулся так, как откликнулись бы и вы. Знакомясь с младенцем, он произнес: «Ой» – и долго не мог прийти в себя.
   Отеческая любовь продержалась лишь потому, что у Бинго было изображение его самого в том же возрасте, и выглядел он примерно как разбитое яйцо. Отсюда он вывел, что и такой ребенок может постепенно превратиться в изящного бульвардье с тонкими чертами лица.
   Тем не менее, обнаружив, что в очередных бегах участвует лошадь по кличке Страшила, он с горя поставил на нее десять фунтов. Склонный к суеверию, он подумал, не для того ли послан в мир этот младенец.
   Лошадь проиграла. Десятка, брошенная к ее копытам, была последней, а это означало, что надо месяц обходиться без коктейлей, сигарет и всех тех излишеств, которые тонкой натуре важнее, чем хлеб насущный.
   Просить у жены не стоило. Уезжая на курорт, где мать принимала морские ванны, Рози недвусмысленно приказала на бегах не играть. Значит, деньги следовало добыть из другого источника. Как всегда в таких случаях, мысли злосчастного мужа обратились к Пуффи Проссеру. Тот был прижимист, но с недавних пор как-то подобрел. Заглянув в ту комнату, где Трутни писали письма, Бинго увидел, что домашний миллионер слагает стихи. Во всяком случае, он спросил, что рифмуется со словами «синие глаза», и поговорил о радостях семейной жизни.
   Отсюда Бинго вывел, что его настигла любовь, а влюбленные добры. Он смело пошел к нему на Парк-Лейн и встретил его у самого дома.
   – Привет! – сказал он. – Пип-пип! Ты не смог бы…
   Опыт единственного Трутня, обладавшего деньгами, наделил Пуффи шестым чувством. Можно предположить, что он обрел дар провидения. Не дожидаясь конца фразы, он отскочил, словно антилопа, почуявшая тигра, а там – помахал рукою из такси.
   Услышав, что несчастный богач сказал шоферу: «В «Савой», Бинго пошел туда же и застал там Пуффи с барышней. Она оказалась знакомой, что дало возможность подсесть к их столику.
   Сперва Бинго не заметил, но позже ощутил, что Пуффи обошелся бы и без него. Царила, скажем так, напряженность. Нет, сам он болтал, и девица болтала, а вот Пуффи был какой-то скованный, рассеянный, мрачный. Он ерзал на стуле и барабанил пальцами по столу.
   После кофе девица сообщила, что спешит на вокзал, поскольку едет к кому-то в Кент, а Пуффи повеселел, заметив при этом, что охотно ее проводит. Но Бинго не бросил его и, когда поезд ушел, сказал ему:
   – Вот что, Пуффи! Ты мне не поможешь…
   Еще не окончив этой речи, он заметил, что у миллионера нехорошо блестят глаза.
   – Тебе? – спросил тот. – Интересно, чем? Что тебе надо, мой пластырь? Чего ты хочешь, пиявка?
   – Десятку не дашь?
   – Нет.
   – Ты бы меня спас!
   – Именно. А я тебя спасать не хочу. В виде трупа ты мне нравишься больше. Ах, как бы я на нем поплясал!
   Бинго удивился:
   – Поплясал?
   – Да.
   У Бинго тоже была гордость.
   – Ну что ж, – заметил он. – Тогда – пип-пип.
   Пуффи кликнул такси, и Бинго вернулся к себе в Уимблдон. Вскоре его позвали к телефону. Звонил все тот же Пуффи.
   – Помнишь, – осведомился тот, – я говорил, что поплясал бы на твоем трупе?
   – Помню.
   – Так вот, я подумал…
   Бинго понял все. Лучшая, высшая часть души снова одержала победу, миллионера терзает совесть. Он собрался сказать: «Да ладно, ладно!» – когда услышал:
   – …и решил, что надо прибавить: «В альпийских ботинках». Пока.
   Мрачный, сломленный человек повесил трубку и пошел пить чай, но тот обратился в полынь, а булочки – в пепел. Когда он думал о том, не прибегнуть ли к крайнему средству – не попросить ли денег у жены, принесли вечернюю почту. Он вскрыл конверт. Оттуда выпали десять фунтов.
   «Вкладываю 10 ф., – писала Рози, – чтобы ты открыл для Алджи счет. Представляешь, какая прелесть? Свой счет, своя чековая книжечка…»