Страница:
И как!
В его зрачках словно догорали огни неземного заката, который он только что видел. Закат этот был страшен и багров. Я непроизвольно шагнул назад. Даже голова Геры подалась назад на своей мохнатой ножке. Энлиль Маратович понял, какое мрачное впечатление он произвел – и попытался улыбнуться. Мне стало еще страшнее. Тогда он на несколько секунд закрыл глаза и лоб ладонями. Из них вынырнуло его прежнее – правда, грязное и усталое – лицо.
– Моя королева, – сказал он, приседая в элегантно-ироничном поклоне, – я все выяснил.
– Почему она ожила? – спросила Гера.
– Она не оживала, – сказал Энлиль Маратович. – Все было заранее подстроено. Думаю, что Иштар Борисовна обдумывала завещание не год и не два.
– Рассказывай, – велела Гера.
– У Иштар Борисовны в последние годы жизни образовался своего рода ближний круг. Всякие актеры и фокусники, которые ее развлекали по видеосвязи. Что-то вроде выводка болонок. У них даже специальный зал был для видеоконференций. Она с ними под коньячок по десять часов иногда трындела – им в три смены приходилось работать. А они про нее, натурально, ничего не знали. Им было сказано, что это чья-то там жена, в монастырь сосланная. Поэтому такая секретность. Платили много. В общем, привыкли они друг к другу, и Иштар Борисовна, видимо, решила их с собой прихватить на память. Она это долго готовила. Несколько лет. Сама программу концерта написала. Она… Я не знаю, что она думала. Но я точно знаю, что думал ее сообщник.
– Кто?
– Который последним пел. В шортах. У него в кармане был брелок, типа как от машины. Ему кнопку велели нажать, как допоет. Ну не просто, конечно, а за большие деньги. Иштар ему сказала по секрету, что это будут ее похороны и она хочет всех напугать – мол, откроются глаза на специальных пружинах. Она ему даже макет головы показала с этими пружинами. Вместе репетировали, по видеосвязи. И она каждый раз рыдала. Поэтому он ей верил и не боялся. Даже жалел немного. Что с автобусом будет, он не знал. Хотя, когда «позови меня с собой» пел, что-то такое начал чувствовать…
Гера посмотрела на экран, где крутилась закольцованная сцена только что случившейся катасторфы – автобус в очередной раз переваливался колесами через край пропасти.
– Нет худа без добра, – сказала она. – Зато халдеев напугали.
Мне показалось, что в ее лице действительно появилось нечто королевское.
– А хорошо сделала старушка, – продолжала она. – Открыла глаза и… Как там? Позвала с собой. Значит, на пружинах? Надо запомнить…
Она коротко и надменно глянула на меня.
– Мне тоже, наверно, будет нужен свой ближний круг. Свой двор. Чтобы я их всех на экранах видела, а они меня… Скажем, на кушетке. Сделаем мне виртуальное тело-люкс. Но это потом. Ты молодец, Энлиль. Не стареешь. Быстро раскопал. Только почему сам? Тебе чего, послать некого?
Энлиль Маратович виновато пожал плечами.
– Озирис при смерти, – сказал он. – А нового ныряльщика нет. Никто не хочет.
– Почему? – нахмурилась Гера.
Энлиль Маратович покачал головой.
– Это долго рассказывать.
– А мне и не надо ничего рассказывать. Поди-ка сюда. Мне как раз у тебя дела принять надо…
Энлиль Маратович посмотрел на меня – и по тревоге в его глазах я понял, что он не так представлял себе этот момент. Но отказаться он не мог.
– Иди-иди, – сказала Гера.
Энлиль Маратович решительно шагнул к ней и опустился возле ее перламутровой раковины на одно колено. Голова Геры проплыла мимо его шеи, чуть заметно дернулась и поднялась вверх. Потом Гера закрыла глаза.
Ее лицо вдруг покрылось сеткой морщин – словно оно было сделано из стекла, которое разбил попавший в него камень. Минуту она, казалось, боролась с собой, чтобы не закричать.
И победила.
– Ой как все сложно, – сказала она, не открывая глаз. – Невероятно.
– Да, – грустно согласился Энлиль Маратович. – Вот так.
Они замолчали. Голова Геры с закрытыми глазами покачивалась на изогнутой ножке, а Энлиль Маратович стоял перед ней, преклонив колено. Он был похож на предводителя пиратов, пришедшего к королеве поменять золото на рыцарское достоинство.
Я подумал, что монарх считается у людей высшим арбитром в вопросах благородства и чести – и может поэтому назначить рыцарем хоть пирата, хоть банкира. Но вот действует ли во время такой процедуры закон сохранения импульса? Не делается ли в результате царствующий дом слегка пиратским и немного ростовщическим? И продолжают ли после этого сиять на небосклоне чести эмитируемые им рыцарские титулы? Вряд ли, ой вряд ли. А уж про ордена рангом ниже вообще говорить нечего. Имя им – почетный легион…
Тут до меня дошло, что мой ум пережевывает одну из самых древних мыслей на земле, несчетные разы изложенную в ядовитейших памфлетах, от которых не осталось даже пыли – и только общий упадок спроса на королевские услуги заставляет меня видеть в ней что-то новое.
Пока я был занят этими размышлениями, прошло несколько минут тишины.
А потом Гера открыла глаза.
Ее лицо постарело на десять лет. Это вообще было не ее лицо. Это было лицо человека, который знает очень много страшного. Слишком много, чтобы имело значение что-то еще.
– Тебе больше нельзя так нырять, – сказала она Энлилю. – Случится что-нибудь, на кого все останется? Нужно молодого…
Она посмотрела на меня.
– Давай вот его назначим.
– Слушаю, Иштар Владимировна, – сказал Энлиль Маратович, поднимая на меня глаза. – Только Озирис не должен его учить. Он…
– Я знаю, – ответила Гера. – Мы пошлем нашего Раму…
Она заговорщически подмигнула Энлилю Маратовичу.
– Пошлем его… За границу. Пусть от нас отдохнет, раз ему здесь душно. Когда следующее посвящение в undead?
Энлиль Маратович секунду думал.
– Через пять дней.
– Вот и отправим. Нам нужен хороший ныряльщик. Того же Озириса кто пойдет провожать?
– Верно, – вздохнул Энлиль.
– Рама, поедешь учиться, – сказала Гера. – А теперь иди. Собирай сумку. У нас много дел.
В ее голосе не было ни раздражения, ни обиды. Вообще ничего личного. Просто у нее и правда было много дел. Слишком тяжелых даже для ее новой шеи.
Я понял, что мне до сих пор ее жалко. Но ее не следовало жалеть. Она была королевой.
Она улыбалась мне – и ждала, когда я уйду.
Отвесив неловкий поклон, я повернулся и пошел прочь.
Когда я выходил из подземной галереи, я заметил на чаше одного из алтарей маленький жестяной автобус синего цвета. Это была детская игрушка прошлого века размером с пачку сигарет, сделанная из пластика и жести. Автобус был старым и поцарапанным, словно несколько детсадовских поколений играло им в песочнице. Но я готов был поклясться, что час назад его тут не было.
Мало того, под ним натекла крохотная лужица воды.
Воздушный замок
В его зрачках словно догорали огни неземного заката, который он только что видел. Закат этот был страшен и багров. Я непроизвольно шагнул назад. Даже голова Геры подалась назад на своей мохнатой ножке. Энлиль Маратович понял, какое мрачное впечатление он произвел – и попытался улыбнуться. Мне стало еще страшнее. Тогда он на несколько секунд закрыл глаза и лоб ладонями. Из них вынырнуло его прежнее – правда, грязное и усталое – лицо.
– Моя королева, – сказал он, приседая в элегантно-ироничном поклоне, – я все выяснил.
– Почему она ожила? – спросила Гера.
– Она не оживала, – сказал Энлиль Маратович. – Все было заранее подстроено. Думаю, что Иштар Борисовна обдумывала завещание не год и не два.
– Рассказывай, – велела Гера.
– У Иштар Борисовны в последние годы жизни образовался своего рода ближний круг. Всякие актеры и фокусники, которые ее развлекали по видеосвязи. Что-то вроде выводка болонок. У них даже специальный зал был для видеоконференций. Она с ними под коньячок по десять часов иногда трындела – им в три смены приходилось работать. А они про нее, натурально, ничего не знали. Им было сказано, что это чья-то там жена, в монастырь сосланная. Поэтому такая секретность. Платили много. В общем, привыкли они друг к другу, и Иштар Борисовна, видимо, решила их с собой прихватить на память. Она это долго готовила. Несколько лет. Сама программу концерта написала. Она… Я не знаю, что она думала. Но я точно знаю, что думал ее сообщник.
– Кто?
– Который последним пел. В шортах. У него в кармане был брелок, типа как от машины. Ему кнопку велели нажать, как допоет. Ну не просто, конечно, а за большие деньги. Иштар ему сказала по секрету, что это будут ее похороны и она хочет всех напугать – мол, откроются глаза на специальных пружинах. Она ему даже макет головы показала с этими пружинами. Вместе репетировали, по видеосвязи. И она каждый раз рыдала. Поэтому он ей верил и не боялся. Даже жалел немного. Что с автобусом будет, он не знал. Хотя, когда «позови меня с собой» пел, что-то такое начал чувствовать…
Гера посмотрела на экран, где крутилась закольцованная сцена только что случившейся катасторфы – автобус в очередной раз переваливался колесами через край пропасти.
– Нет худа без добра, – сказала она. – Зато халдеев напугали.
Мне показалось, что в ее лице действительно появилось нечто королевское.
– А хорошо сделала старушка, – продолжала она. – Открыла глаза и… Как там? Позвала с собой. Значит, на пружинах? Надо запомнить…
Она коротко и надменно глянула на меня.
– Мне тоже, наверно, будет нужен свой ближний круг. Свой двор. Чтобы я их всех на экранах видела, а они меня… Скажем, на кушетке. Сделаем мне виртуальное тело-люкс. Но это потом. Ты молодец, Энлиль. Не стареешь. Быстро раскопал. Только почему сам? Тебе чего, послать некого?
Энлиль Маратович виновато пожал плечами.
– Озирис при смерти, – сказал он. – А нового ныряльщика нет. Никто не хочет.
– Почему? – нахмурилась Гера.
Энлиль Маратович покачал головой.
– Это долго рассказывать.
– А мне и не надо ничего рассказывать. Поди-ка сюда. Мне как раз у тебя дела принять надо…
Энлиль Маратович посмотрел на меня – и по тревоге в его глазах я понял, что он не так представлял себе этот момент. Но отказаться он не мог.
– Иди-иди, – сказала Гера.
Энлиль Маратович решительно шагнул к ней и опустился возле ее перламутровой раковины на одно колено. Голова Геры проплыла мимо его шеи, чуть заметно дернулась и поднялась вверх. Потом Гера закрыла глаза.
Ее лицо вдруг покрылось сеткой морщин – словно оно было сделано из стекла, которое разбил попавший в него камень. Минуту она, казалось, боролась с собой, чтобы не закричать.
И победила.
– Ой как все сложно, – сказала она, не открывая глаз. – Невероятно.
– Да, – грустно согласился Энлиль Маратович. – Вот так.
Они замолчали. Голова Геры с закрытыми глазами покачивалась на изогнутой ножке, а Энлиль Маратович стоял перед ней, преклонив колено. Он был похож на предводителя пиратов, пришедшего к королеве поменять золото на рыцарское достоинство.
Я подумал, что монарх считается у людей высшим арбитром в вопросах благородства и чести – и может поэтому назначить рыцарем хоть пирата, хоть банкира. Но вот действует ли во время такой процедуры закон сохранения импульса? Не делается ли в результате царствующий дом слегка пиратским и немного ростовщическим? И продолжают ли после этого сиять на небосклоне чести эмитируемые им рыцарские титулы? Вряд ли, ой вряд ли. А уж про ордена рангом ниже вообще говорить нечего. Имя им – почетный легион…
Тут до меня дошло, что мой ум пережевывает одну из самых древних мыслей на земле, несчетные разы изложенную в ядовитейших памфлетах, от которых не осталось даже пыли – и только общий упадок спроса на королевские услуги заставляет меня видеть в ней что-то новое.
Пока я был занят этими размышлениями, прошло несколько минут тишины.
А потом Гера открыла глаза.
Ее лицо постарело на десять лет. Это вообще было не ее лицо. Это было лицо человека, который знает очень много страшного. Слишком много, чтобы имело значение что-то еще.
– Тебе больше нельзя так нырять, – сказала она Энлилю. – Случится что-нибудь, на кого все останется? Нужно молодого…
Она посмотрела на меня.
– Давай вот его назначим.
– Слушаю, Иштар Владимировна, – сказал Энлиль Маратович, поднимая на меня глаза. – Только Озирис не должен его учить. Он…
– Я знаю, – ответила Гера. – Мы пошлем нашего Раму…
Она заговорщически подмигнула Энлилю Маратовичу.
– Пошлем его… За границу. Пусть от нас отдохнет, раз ему здесь душно. Когда следующее посвящение в undead?
Энлиль Маратович секунду думал.
– Через пять дней.
– Вот и отправим. Нам нужен хороший ныряльщик. Того же Озириса кто пойдет провожать?
– Верно, – вздохнул Энлиль.
– Рама, поедешь учиться, – сказала Гера. – А теперь иди. Собирай сумку. У нас много дел.
В ее голосе не было ни раздражения, ни обиды. Вообще ничего личного. Просто у нее и правда было много дел. Слишком тяжелых даже для ее новой шеи.
Я понял, что мне до сих пор ее жалко. Но ее не следовало жалеть. Она была королевой.
Она улыбалась мне – и ждала, когда я уйду.
Отвесив неловкий поклон, я повернулся и пошел прочь.
Когда я выходил из подземной галереи, я заметил на чаше одного из алтарей маленький жестяной автобус синего цвета. Это была детская игрушка прошлого века размером с пачку сигарет, сделанная из пластика и жести. Автобус был старым и поцарапанным, словно несколько детсадовских поколений играло им в песочнице. Но я готов был поклясться, что час назад его тут не было.
Мало того, под ним натекла крохотная лужица воды.
Воздушный замок
Два дня про меня никто не вспоминал.
Я не очень переживал по этому поводу. В моей московской квартире для таких случаев был хамлет.
На третий день позвонил мой бывший ментор Локи – и попросил приехать на дачу к Ваалу Петровичу. Во мне дрогнуло радостное предвкушение – к Ваалу молодые вампиры чаще всего ездили на Красную Церемонию. Но Локи тут же вернул меня с небес под землю.
– Баблоса не будет, губу не раскатывай, – сказал он. – Это инструктаж насчет командировки. Оденься поприличней.
Я не понял, зачем нужно наряжаться на инструктаж, но на всякий случай надел свой лучший костюм и тщательно причесался.
Когда я сел в машину, Григорий, изучив меня в зеркальце, три раза бесследно сплюнул через плечо и перекрестился. Видимо, я выглядел достойно.
– Куда едем, кесарь? – спросил он.
– На дачу к Ваалу.
– А это где?
– Сосновка, тридцать восемь, – сказал я. – У тебя есть в компьютере. И без реприз сегодня, а то у меня настроение плохое.
Мы потащились к выезду из Москвы, и вскоре я уснул – а проснулся, когда мы проезжали проходную в утыканном телекамерами заборе вокруг дачи Ваала Петровича. На стоянке перед зданием с колоннами (это была не вариация на тему Ленинской библиотеки, как я первоначально думал, а уменьшенная реконструкция кносского дворца, где жил Минотавр) стояло несколько темных лимузинов. В сборе были все шишки. Я почувствовал неприятный холодок в животе. Чего им опять от меня надо?
– Ни пуха, кесарь, – сказал Григорий.
– Сам знаешь куда, – ответил я.
– Если не вернетесь, через два дня поставлю машину в гараж. Звоните тогда на мобильный.
Шоферы и крысы первыми чувствуют надвигающийся удар судьбы, это знает любой российский ответработник – и вампиры здесь не исключение. Слова Григория окончательно погрузили меня в тревогу – и я подумал, в который уже раз, что надо бы его уволить. Просто из экологических соображений.
Ваал Петрович ждал у дверей. Он был неприлично румян и напоминал шар дорогой ветчины, закатанный в черную пару и украшенный лихими усами.
– Рама, – сказал он, – идем быстрее. Все уже ждут.
Он взял меня под руку и потащил за собой.
Зал, где проходили Красные Церемонии, был затемнен – таким мрачным я его не видел никогда. Внутри горели свечи – слишком малочисленные, чтобы осветить такое обширное пространство. Огромное золотое солнце на потолке, в котором отражались их огоньки, казалось тусклой луной. Кресла для приема баблоса были зачехлены.
В центре зала стояли Энлиль Маратович, Локи и Бальдр. Я узнал их скорее по силуэтам, чем по лицам. Рядом возвышался какой-то узкий несимметричный стол.
– Только не пугайся, – шепнул Ваал Петрович.
После таких слов, понятное дело, немедленно начинаешь искать, чего бы испугаться – и я быстро нашел.
Это было нетрудно.
То, что я принял за узкий стол, было на самом деле гробом. И сразу стало ясно, для кого он предназначен. Мне вспомнился гангстерский фильм, где члена мафии, ожидающего ритуального повышения в иерархии, вводят в комнату собраний, чтобы пустить ему пулю в затылок – и за секунду до выстрела он успевает это понять…
Я инстинктивно рванулся в сторону, но Ваал Петрович плотно сжал мой локоть. Я тут же пришел в себя. Это, конечно, были слишком человеческие страхи – и мне стало за них стыдно. Никто из вампиров не выстрелит мне в затылок, пока в моем мозгу живет магический червь.
– Рама, – сказал Энлиль Маратович торжественным тоном, – я с волнением и гордостью слежу за твоим возвышением в нашей иерархии. Сегодня у тебя и у всех нас, твоих старших друзей, особенный день.
– Зачем здесь этот гроб? – спросил я.
Мне ужасно не понравился звук собственного голоса – сначала хриплый, а потом визгливый. Видимо, я все еще был слишком испуган.
Старшие вампиры засмеялись.
– Ты принимаешь посвящение в undead, – сказал Энлиль Маратович.
– Что это такое? – спросил я тем же дурным голосом.
– Undead – высшая каста среди вампиров. Те, кто способен по своей воле входить в лимбо.
Я прокашлялся, и говорить стало чуть легче.
– А что такое лимбо?
– Ты узнаешь это после посвящения.
– А в чем оно заключается?
– Тебе предстоит пройти врата лимбо.
– Это как?
– Ты отправишься в священное для всех вампиров место, – сказал Энлиль Маратович. – В замок великого Дракулы. По дороге туда ты и пройдешь врата. Посвящением является само путешествие. Если ты придешь в себя в замке, это значит, что ты его прошел.
Я обратил внимание на это «если».
– Прибыв в замок, – продолжал Энлиль Маратович, – ты уже будешь undead.
– А что произойдет в замке?
– Ты получишь все требуемые объяснения. И обучишься великому древнему мастерству. То же самое случилось когда-то со мной – и глубоко изменило мою жизнь. Ты вернешься сюда другим. И станешь одной из могучих опор, на которых покоится наш ампир…
Возможно, Энлиля Маратовича вдохновила на эту метафору желтая колоннада, окружавшая дом Ваала Петровича. Только эти квадратные колонны, насколько я мог судить, выполняли чисто декоративную функцию – и ничего не держали.
– Место, куда ты отправляешься – не обычный физический замок, в который может попасть кто угодно. Это порог лимбо. Сейчас ты все равно не поймешь природы происходящего. Но ты должен знать, что это место – одна из наших святынь. Наша Мекка, если угодно. Туда по обычаю отбывают в специальном гробу.
– Вы действительно хотите, чтобы я в него лег? – наморщился я. – Вы серьезно?
– Абсолютно, – сказал Энлиль Маратович. – Это древнейший обычай, Рама. Такая же важная черта вампоидентичности, как черный цвет.
– Чем я буду дышать?
– Там есть вентиляция. Но она особо не нужна. Все время путешествия ты будешь в трансе. Мы дадим тебе специальную микстуру из смеси баблоса со снотворными травами и красной жидкостью ныряльщиков, прошедших это посвящение. Ее делают для таких путешествий уже тысячи лет. Локи все приготовил.
Локи показал мне маленькую черную бутылочку – и почему-то ее вид успокоил меня. А может быть, дело было в слове «баблос», на которое любой вампир реагирует одинаково.
– Когда надо будет ехать?
– Прямо сейчас.
Я опять почувствовал спазм страха.
– Но меня никто не предупредил!
– Никого не предупреждают, – сказал Энлиль Маратович. – Все должно быть внезапным, как смерть. В этом красота жизни.
– Я даже вещей не собрал!
– Они тебе не понадобятся. В замке Дракулы у тебя будет все необходимое. И даже больше.
– Это надолго?
Энлиль Маратович отрицательно покачал головой.
– Курс обучения короткий, – сказал он, – всего пара лекций.
– А нельзя ли на самолете? – спросил я. – Вот вы, Энлиль Маратович, на собственном «Дассо» летаете. А я в гробу поеду, да?
– Рама, ты меня разочаровываешь, – нахмурился Энлиль Маратович. – Тебя ждет самое волнующее в жизни вампира событие, а ты тут ваньку валяешь…
Я уже пережил несколько «самых волнующих событий» в жизни вампира – и остался жив не без труда. Так что слова Энлиля Маратовича не вызвали во мне особого энтузиазма. Но мне стало неловко за свое малодушие.
– Ты хоть знаешь, куда ты едешь? – продолжал Энлиль Маратович. – В самый настоящий воздушный замок!
– Воздушный замок? Как это?
– Так. Другие вампиры всю жизнь мечтают туда попасть – и не могут. А ты… Вампир должен быть романтиком!
Я мрачно кивнул.
– Настраивайся на серьезный лад. У тебя появятся новые друзья из других стран. Ты должен будешь с честью представлять русских вампиров – и показать всем, что наш дискурс непобедим! На тебя смотрит Великая Мышь!
– А когда я вернусь?
– Как только все кончится, – ответил Энлиль Маратович. – Ты встанешь из этого же гроба. В этой же комнате. Но сам ты будешь уже другим.
– Хорошо, – сказал я. – Что мне делать?
– Ложись в гроб. Давай, мы поможем…
– Не сомневаюсь, – пробормотал я.
Ваал Петрович присел на четвереньки возле узкой подставки, на которой стоял гроб, а Локи, вынув из нагрудного кармана черный платок, расстелил его у него на спине. Они проделали это так слаженно, словно репетировали номер каждый день. Видимо, это тоже была какая-то важная для вампоидентичности традиция.
Я догадался, что мне следует наступить на платок – но из вредности поставил ногу на спину Ваала Петровича за его краем – прямо на поясницу. Он покачнулся, но выдержал мой вес.
В гробу было уютно и эргономично – чувствовалось, что это дорогая и качественная вещь. Но озаренные зыбким светом лица склонившихся надо мной вампиров выглядели жутко. Меня мучило плохое предчувствие. Я пытался успокоиться, напоминая себе, что оно посещало меня почти каждый день с тех пор, как я стал вампиром. Но это не помогало, поскольку я помнил – каждый раз оно так или иначе оказывалось оправданным.
– Пей, – сказал Энлиль Маратович.
Локи поднес черный флакон к моему рту.
– Это как у товарища Сталина, – сказал он сюсюкающим неискренним голосом, – висела над смертным одром такая картина. Где козленка кормят из бутылочки молоком…
Я не успел выпить всей жидкости – Локи оторвал флакон от моих губ, когда в нем оставалась еще почти половина, и у меня мелькнула догадка (за долю секунды переросшая в уверенность), что он хочет утаить часть баблоса, который очистит потом от присадок, и его болтовня про товарища Сталина – просто попытка заговорить мне зубы.
Наши глаза встретились, и я окончательно понял, что прав. Я уже открыл рот, чтобы пожаловаться на происходящее, но Локи еще говорил, причем слова, срывавшиеся с его губ, становились все длиннее и длиннее, так что совершенно невозможно было дождаться конца фразы:
– Товарищ Сталин на этого козленочка еще пальцем показывал, когда ему дали выпить яду через соску… Ха-ха-ха!
Микстура уже начала действовать – тройное «ха» показалось мне раскатами грома. Вампиры, желто-черные в дрожащем свечном свете, застыли и сделались похожи на собственные надгробные памятники.
– Bon Voyage! – прогрохотал голос Энлиля Маратовича, и что-то закрылось – то ли мои глаза, то ли крышка гроба, то ли все вместе. Стало темно и тихо.
И это было хорошо.
И не надо было ничего менять.
Никогда.
Что-то, однако, мешало моему мрачному блаженству – и я быстро понял, что именно. Это было дыхание.
Вернее, возникшие с ним проблемы.
В конце каждого вдоха мне не хватало воздуха. Сначала совсем чуть-чуть – но постепенно это становилось все заметнее, словно мой нос и рот были закрыты пластиковым пакетом и я вдыхал и выдыхал один и тот же объем газа, в котором с каждым разом оставалось все меньше кислорода. Наконец это стало невыносимым – и я постучал в крышку гроба, чтобы Энлиль и Локи открыли ее и проверили вентиляцию.
Стука, однако, не получилось. Я вдруг с ужасом сообразил, что они могли уже уйти из зала, оставив меня одного в испорченном – или просто не включившемся нужным образом – транспортном контейнере. Черт бы побрал этот традиционализм. Я попытался произвести хоть какой-то шум, но это было невозможно – все внутри гроба было мягким и упругим. Кажется, я закричал – но было сомнительно, что снаружи меня услышат.
Я понял, что через несколько холостых вдохов окончательно задохнусь – и стал яростно шарить руками вокруг себя, пытаясь обнаружить щель. Но створки гроба были соединены плотно, и никакого зазора между ними не ощущалось.
Я подумал, что меня, вероятно, решили зачистить по приказу Великой Мыши – и ничего теперь не поделать. Мне захотелось встретить смерть, сложив руки на груди. Я поднял их, насколько позволяло узкое пространство под крышкой, и вдруг обнаружил над своим солнечным сплетением круглый кружок металла – совсем маленький циллиндрический выступ размером с бутылочную пробку. По краям его покрывала шероховатая насечка, как на шишечке английского замка. Я попробовал повернуть его – и это получилось. Раздался тихий щелчок, и зашипел воздух – то ли входящий, то ли, наоборот, выходящий из гроба. Только тут я заметил, что до сих пор выкрикиваю что-то. Я пристыженно замолчал.
Меня охватил неожиданный покой – даже расслабленность. Я понял, что чуть не стал жертвой паники. Впрочем, если бы провожавшие меня господа предупредили меня об этой ручке вместо того, чтобы делиться информацией о последних минутах столь дорогого им генералиссимуса, паники можно было бы избежать.
Откинув крышку, я сел в гробу. В зале было совершенно темно – мои экономные провожатые погасили все свечи. Видимо, они вышли из зала сразу же после того, как за мной закрылась крышка – без излишней сентиментальности. К счастью, у меня в кармане пиджака была зажигалка.
Я поднял ее повыше, щелкнул пьезокнопкой – и тут же испытал второй приступ страха, даже более сильный.
Я был в другом месте.
Гроб стоял в низком склепе со сводчатым потолком. То, что это склеп, было ясно с первого взгляда – вокруг стояли другие гробы.
Как ни плохо мне было три минуты назад, мне захотелось немедленно спрятаться в гробу – и я уверен, что именно так и поступил бы, работай вентиляция. Но только что пережитый страх задохнуться оказался сильнее.
Нехватка кислорода все еще давала себя знать – перед глазами плавали желтые круги. Я с горечью подумал, что меня, скорей всего, никто не собирался убивать – просто Локи решил по русскому обычаю украсть немного баблоса и не рассчитал последствий… Или, наоборот, все рассчитал – и решил, что пара минут моей агонии в запертом гробу вполне приемлемая цена за несколько секунд личного счастья. Чем не государственное мышление… Можно даже считать это последним уроком ментора ученику. Впрочем, как учил меня тот же Локи, вампиру следовало давить ресентимент в зародыше, а охватившие меня чувства попадали именно в эту категорию.
Я дал зажигалке остыть и зажег ее опять. К этому моменту я успокоился уже достаточно, чтобы осмотреться с вниманием.
Кроме моего, в склепе было еще четыре гроба. Каждый стоял на отдельном постаменте примерно в полметра высотой. Три гроба были одинаковыми – округлыми, в светлых буквах X, L… Да, я не ошибся. Луи Вуиттон. Эти гробы были так элегантны, что походили на дорогие теннисные сумки. Четвертый был камуфляжным, грубоватой прямоугольной формы – и в два раза шире моего. Military style. На мой вкус он выглядел самым стильным. Этот гроб был крайним. Мой стоял рядом – между ним и спортивным трио.
Пальцам опять стало горячо, и я погрузился в темноту.
До меня дошло наконец, что я не в морге, и вообще не в Москве. Скорей всего, я уже прибыл к месту назначения и вижу вокруг чужие транспортные средства. Просто я пришел в себя, так сказать, в аварийном режиме – раньше остальных. Значит, посвящение, о котором говорил Энлиль Маратович, уже произошло… Ну хоть это хорошо. Но почему проснулся только я? Может быть, все остальные сейчас испытывают то же самое?
Словно в ответ на свои мысли я вдруг услышал еле различимые скребущие звуки. Они доносились с той стороны, где стоял большой камуфляжный гроб. Мне тут же представились окровавленные ногти, царапающие изнутри его крышку. Я снова щелкнул зажигалкой, вылез из своего транспортного модуля и присел возле военного гроба. Никаких ручек или кнопок на нем видно не было. Я деликатно постучал по его крышке.
Изнутри тут же донесся еле слышный ответный стук – быстрый и, как мне показалось, испуганный. Я ощупал крышку. Сбоку на ней обнаружился крохотный выступ, за который можно было зацепиться пальцами.
– Секундочку! – сказал я и изо всех сил потянул крышку вверх.
Гроб сдвинулся с места, и я уже испугался, что опрокину его – но тут крышка поддалась и, как фонарь самолета, мягко откинулась в сторону на петлях.
Гроб действительно был двухместным – но в нем находился только один пассажир, которого я успел увидеть за миг до того, как моя зажигалка погасла от сотрясения воздуха. Это была стриженная наголо девушка в майке и шортах. На месте второго пилота лежали свернутый коврик для йоги и небольшой рюкзак.
Я собирался опять щелкнуть зажигалкой, но меня вдруг схватили за горло твердые и сильные пальцы.
– Ты потревожил мой сон, – сказал тихий голос. – Это была ошибка, и теперь ты за нее заплатишь. Я высосу твою красную жидкость до дна!
От неожиданности я выронил зажигалку. Через миг я почувствовал на своем лице дыхание – и на секунду поверил, что она действительно прокусит мне горло. Но она рассмеялась – таким счастливым смехом, что мой страх сразу исчез. А потом чмокнула меня в щеку.
Я дернулся от прикосновения ее губ как от удара током. Это заставило ее засмеяться еще сильнее. Она разжала пальцы и сказала:
– Зажги свет.
– Где это?
– Наверно, на стене.
– Сейчас…
Я нагнулся и стал шарить руками по каменным плитам пола. Зажигалки нигде не было.
– Подожди, – сказала она. – Я сама.
Прошло не больше минуты, и под потолком склепа загорелась электрическая лампа.
Я снова увидел девушку в майке и шортах. Теперь она стояла у стены, а на ее глазах были крохотные очки ночного видения, похожие на два наперстка. Когда зажегся свет, она сняла их и сунула в карман.
Она действительно была стрижена наголо – с совсем короткой щетинкой песочного цвета, проступающей на загорелой голове. Я видел много женских причесок, но к такому радикализму не привык.
– Привет, кровосос, – сказала она. – Спасибо, что разбудил.
– Я? Разбудил? Ты уже скреблась, когда я вылез, – ответил я. – Я думал, тебе нужна помощь.
– Ты стонал на весь склеп. Как будто тебя душат. Что случилось?
– Я задыхался.
Она подошла к моему гробу и заглянула внутрь.
– Ух ты. Дорогая игрушка… Да у тебя вентиляционная решетка закрыта, парень. Ты сюда в подводном режиме приехал.
– В подводном режиме?
– Вот эта ручка переводит гроб в герметический режим.
– Я мало понимаю в гробах, – сказал я с аристократическим холодком. – Меня так упаковали.
Она повернула что-то внутри моего гроба.
– Теперь можешь спать спокойно. Вентиляция открыта. Тебя зовут Рама, да?
– Ты меня укусила?
Девушка удивленно подняла брови.
– С какой стати, – сказала она. – Я тебя просто поцеловала в щеку. У нас так делают, когда знакомятся.
Я не очень переживал по этому поводу. В моей московской квартире для таких случаев был хамлет.
На третий день позвонил мой бывший ментор Локи – и попросил приехать на дачу к Ваалу Петровичу. Во мне дрогнуло радостное предвкушение – к Ваалу молодые вампиры чаще всего ездили на Красную Церемонию. Но Локи тут же вернул меня с небес под землю.
– Баблоса не будет, губу не раскатывай, – сказал он. – Это инструктаж насчет командировки. Оденься поприличней.
Я не понял, зачем нужно наряжаться на инструктаж, но на всякий случай надел свой лучший костюм и тщательно причесался.
Когда я сел в машину, Григорий, изучив меня в зеркальце, три раза бесследно сплюнул через плечо и перекрестился. Видимо, я выглядел достойно.
– Куда едем, кесарь? – спросил он.
– На дачу к Ваалу.
– А это где?
– Сосновка, тридцать восемь, – сказал я. – У тебя есть в компьютере. И без реприз сегодня, а то у меня настроение плохое.
Мы потащились к выезду из Москвы, и вскоре я уснул – а проснулся, когда мы проезжали проходную в утыканном телекамерами заборе вокруг дачи Ваала Петровича. На стоянке перед зданием с колоннами (это была не вариация на тему Ленинской библиотеки, как я первоначально думал, а уменьшенная реконструкция кносского дворца, где жил Минотавр) стояло несколько темных лимузинов. В сборе были все шишки. Я почувствовал неприятный холодок в животе. Чего им опять от меня надо?
– Ни пуха, кесарь, – сказал Григорий.
– Сам знаешь куда, – ответил я.
– Если не вернетесь, через два дня поставлю машину в гараж. Звоните тогда на мобильный.
Шоферы и крысы первыми чувствуют надвигающийся удар судьбы, это знает любой российский ответработник – и вампиры здесь не исключение. Слова Григория окончательно погрузили меня в тревогу – и я подумал, в который уже раз, что надо бы его уволить. Просто из экологических соображений.
Ваал Петрович ждал у дверей. Он был неприлично румян и напоминал шар дорогой ветчины, закатанный в черную пару и украшенный лихими усами.
– Рама, – сказал он, – идем быстрее. Все уже ждут.
Он взял меня под руку и потащил за собой.
Зал, где проходили Красные Церемонии, был затемнен – таким мрачным я его не видел никогда. Внутри горели свечи – слишком малочисленные, чтобы осветить такое обширное пространство. Огромное золотое солнце на потолке, в котором отражались их огоньки, казалось тусклой луной. Кресла для приема баблоса были зачехлены.
В центре зала стояли Энлиль Маратович, Локи и Бальдр. Я узнал их скорее по силуэтам, чем по лицам. Рядом возвышался какой-то узкий несимметричный стол.
– Только не пугайся, – шепнул Ваал Петрович.
После таких слов, понятное дело, немедленно начинаешь искать, чего бы испугаться – и я быстро нашел.
Это было нетрудно.
То, что я принял за узкий стол, было на самом деле гробом. И сразу стало ясно, для кого он предназначен. Мне вспомнился гангстерский фильм, где члена мафии, ожидающего ритуального повышения в иерархии, вводят в комнату собраний, чтобы пустить ему пулю в затылок – и за секунду до выстрела он успевает это понять…
Я инстинктивно рванулся в сторону, но Ваал Петрович плотно сжал мой локоть. Я тут же пришел в себя. Это, конечно, были слишком человеческие страхи – и мне стало за них стыдно. Никто из вампиров не выстрелит мне в затылок, пока в моем мозгу живет магический червь.
– Рама, – сказал Энлиль Маратович торжественным тоном, – я с волнением и гордостью слежу за твоим возвышением в нашей иерархии. Сегодня у тебя и у всех нас, твоих старших друзей, особенный день.
– Зачем здесь этот гроб? – спросил я.
Мне ужасно не понравился звук собственного голоса – сначала хриплый, а потом визгливый. Видимо, я все еще был слишком испуган.
Старшие вампиры засмеялись.
– Ты принимаешь посвящение в undead, – сказал Энлиль Маратович.
– Что это такое? – спросил я тем же дурным голосом.
– Undead – высшая каста среди вампиров. Те, кто способен по своей воле входить в лимбо.
Я прокашлялся, и говорить стало чуть легче.
– А что такое лимбо?
– Ты узнаешь это после посвящения.
– А в чем оно заключается?
– Тебе предстоит пройти врата лимбо.
– Это как?
– Ты отправишься в священное для всех вампиров место, – сказал Энлиль Маратович. – В замок великого Дракулы. По дороге туда ты и пройдешь врата. Посвящением является само путешествие. Если ты придешь в себя в замке, это значит, что ты его прошел.
Я обратил внимание на это «если».
– Прибыв в замок, – продолжал Энлиль Маратович, – ты уже будешь undead.
– А что произойдет в замке?
– Ты получишь все требуемые объяснения. И обучишься великому древнему мастерству. То же самое случилось когда-то со мной – и глубоко изменило мою жизнь. Ты вернешься сюда другим. И станешь одной из могучих опор, на которых покоится наш ампир…
Возможно, Энлиля Маратовича вдохновила на эту метафору желтая колоннада, окружавшая дом Ваала Петровича. Только эти квадратные колонны, насколько я мог судить, выполняли чисто декоративную функцию – и ничего не держали.
– Место, куда ты отправляешься – не обычный физический замок, в который может попасть кто угодно. Это порог лимбо. Сейчас ты все равно не поймешь природы происходящего. Но ты должен знать, что это место – одна из наших святынь. Наша Мекка, если угодно. Туда по обычаю отбывают в специальном гробу.
– Вы действительно хотите, чтобы я в него лег? – наморщился я. – Вы серьезно?
– Абсолютно, – сказал Энлиль Маратович. – Это древнейший обычай, Рама. Такая же важная черта вампоидентичности, как черный цвет.
– Чем я буду дышать?
– Там есть вентиляция. Но она особо не нужна. Все время путешествия ты будешь в трансе. Мы дадим тебе специальную микстуру из смеси баблоса со снотворными травами и красной жидкостью ныряльщиков, прошедших это посвящение. Ее делают для таких путешествий уже тысячи лет. Локи все приготовил.
Локи показал мне маленькую черную бутылочку – и почему-то ее вид успокоил меня. А может быть, дело было в слове «баблос», на которое любой вампир реагирует одинаково.
– Когда надо будет ехать?
– Прямо сейчас.
Я опять почувствовал спазм страха.
– Но меня никто не предупредил!
– Никого не предупреждают, – сказал Энлиль Маратович. – Все должно быть внезапным, как смерть. В этом красота жизни.
– Я даже вещей не собрал!
– Они тебе не понадобятся. В замке Дракулы у тебя будет все необходимое. И даже больше.
– Это надолго?
Энлиль Маратович отрицательно покачал головой.
– Курс обучения короткий, – сказал он, – всего пара лекций.
– А нельзя ли на самолете? – спросил я. – Вот вы, Энлиль Маратович, на собственном «Дассо» летаете. А я в гробу поеду, да?
– Рама, ты меня разочаровываешь, – нахмурился Энлиль Маратович. – Тебя ждет самое волнующее в жизни вампира событие, а ты тут ваньку валяешь…
Я уже пережил несколько «самых волнующих событий» в жизни вампира – и остался жив не без труда. Так что слова Энлиля Маратовича не вызвали во мне особого энтузиазма. Но мне стало неловко за свое малодушие.
– Ты хоть знаешь, куда ты едешь? – продолжал Энлиль Маратович. – В самый настоящий воздушный замок!
– Воздушный замок? Как это?
– Так. Другие вампиры всю жизнь мечтают туда попасть – и не могут. А ты… Вампир должен быть романтиком!
Я мрачно кивнул.
– Настраивайся на серьезный лад. У тебя появятся новые друзья из других стран. Ты должен будешь с честью представлять русских вампиров – и показать всем, что наш дискурс непобедим! На тебя смотрит Великая Мышь!
– А когда я вернусь?
– Как только все кончится, – ответил Энлиль Маратович. – Ты встанешь из этого же гроба. В этой же комнате. Но сам ты будешь уже другим.
– Хорошо, – сказал я. – Что мне делать?
– Ложись в гроб. Давай, мы поможем…
– Не сомневаюсь, – пробормотал я.
Ваал Петрович присел на четвереньки возле узкой подставки, на которой стоял гроб, а Локи, вынув из нагрудного кармана черный платок, расстелил его у него на спине. Они проделали это так слаженно, словно репетировали номер каждый день. Видимо, это тоже была какая-то важная для вампоидентичности традиция.
Я догадался, что мне следует наступить на платок – но из вредности поставил ногу на спину Ваала Петровича за его краем – прямо на поясницу. Он покачнулся, но выдержал мой вес.
В гробу было уютно и эргономично – чувствовалось, что это дорогая и качественная вещь. Но озаренные зыбким светом лица склонившихся надо мной вампиров выглядели жутко. Меня мучило плохое предчувствие. Я пытался успокоиться, напоминая себе, что оно посещало меня почти каждый день с тех пор, как я стал вампиром. Но это не помогало, поскольку я помнил – каждый раз оно так или иначе оказывалось оправданным.
– Пей, – сказал Энлиль Маратович.
Локи поднес черный флакон к моему рту.
– Это как у товарища Сталина, – сказал он сюсюкающим неискренним голосом, – висела над смертным одром такая картина. Где козленка кормят из бутылочки молоком…
Я не успел выпить всей жидкости – Локи оторвал флакон от моих губ, когда в нем оставалась еще почти половина, и у меня мелькнула догадка (за долю секунды переросшая в уверенность), что он хочет утаить часть баблоса, который очистит потом от присадок, и его болтовня про товарища Сталина – просто попытка заговорить мне зубы.
Наши глаза встретились, и я окончательно понял, что прав. Я уже открыл рот, чтобы пожаловаться на происходящее, но Локи еще говорил, причем слова, срывавшиеся с его губ, становились все длиннее и длиннее, так что совершенно невозможно было дождаться конца фразы:
– Товарищ Сталин на этого козленочка еще пальцем показывал, когда ему дали выпить яду через соску… Ха-ха-ха!
Микстура уже начала действовать – тройное «ха» показалось мне раскатами грома. Вампиры, желто-черные в дрожащем свечном свете, застыли и сделались похожи на собственные надгробные памятники.
– Bon Voyage! – прогрохотал голос Энлиля Маратовича, и что-то закрылось – то ли мои глаза, то ли крышка гроба, то ли все вместе. Стало темно и тихо.
И это было хорошо.
И не надо было ничего менять.
Никогда.
Что-то, однако, мешало моему мрачному блаженству – и я быстро понял, что именно. Это было дыхание.
Вернее, возникшие с ним проблемы.
В конце каждого вдоха мне не хватало воздуха. Сначала совсем чуть-чуть – но постепенно это становилось все заметнее, словно мой нос и рот были закрыты пластиковым пакетом и я вдыхал и выдыхал один и тот же объем газа, в котором с каждым разом оставалось все меньше кислорода. Наконец это стало невыносимым – и я постучал в крышку гроба, чтобы Энлиль и Локи открыли ее и проверили вентиляцию.
Стука, однако, не получилось. Я вдруг с ужасом сообразил, что они могли уже уйти из зала, оставив меня одного в испорченном – или просто не включившемся нужным образом – транспортном контейнере. Черт бы побрал этот традиционализм. Я попытался произвести хоть какой-то шум, но это было невозможно – все внутри гроба было мягким и упругим. Кажется, я закричал – но было сомнительно, что снаружи меня услышат.
Я понял, что через несколько холостых вдохов окончательно задохнусь – и стал яростно шарить руками вокруг себя, пытаясь обнаружить щель. Но створки гроба были соединены плотно, и никакого зазора между ними не ощущалось.
Я подумал, что меня, вероятно, решили зачистить по приказу Великой Мыши – и ничего теперь не поделать. Мне захотелось встретить смерть, сложив руки на груди. Я поднял их, насколько позволяло узкое пространство под крышкой, и вдруг обнаружил над своим солнечным сплетением круглый кружок металла – совсем маленький циллиндрический выступ размером с бутылочную пробку. По краям его покрывала шероховатая насечка, как на шишечке английского замка. Я попробовал повернуть его – и это получилось. Раздался тихий щелчок, и зашипел воздух – то ли входящий, то ли, наоборот, выходящий из гроба. Только тут я заметил, что до сих пор выкрикиваю что-то. Я пристыженно замолчал.
Меня охватил неожиданный покой – даже расслабленность. Я понял, что чуть не стал жертвой паники. Впрочем, если бы провожавшие меня господа предупредили меня об этой ручке вместо того, чтобы делиться информацией о последних минутах столь дорогого им генералиссимуса, паники можно было бы избежать.
Откинув крышку, я сел в гробу. В зале было совершенно темно – мои экономные провожатые погасили все свечи. Видимо, они вышли из зала сразу же после того, как за мной закрылась крышка – без излишней сентиментальности. К счастью, у меня в кармане пиджака была зажигалка.
Я поднял ее повыше, щелкнул пьезокнопкой – и тут же испытал второй приступ страха, даже более сильный.
Я был в другом месте.
Гроб стоял в низком склепе со сводчатым потолком. То, что это склеп, было ясно с первого взгляда – вокруг стояли другие гробы.
Как ни плохо мне было три минуты назад, мне захотелось немедленно спрятаться в гробу – и я уверен, что именно так и поступил бы, работай вентиляция. Но только что пережитый страх задохнуться оказался сильнее.
Нехватка кислорода все еще давала себя знать – перед глазами плавали желтые круги. Я с горечью подумал, что меня, скорей всего, никто не собирался убивать – просто Локи решил по русскому обычаю украсть немного баблоса и не рассчитал последствий… Или, наоборот, все рассчитал – и решил, что пара минут моей агонии в запертом гробу вполне приемлемая цена за несколько секунд личного счастья. Чем не государственное мышление… Можно даже считать это последним уроком ментора ученику. Впрочем, как учил меня тот же Локи, вампиру следовало давить ресентимент в зародыше, а охватившие меня чувства попадали именно в эту категорию.
Я дал зажигалке остыть и зажег ее опять. К этому моменту я успокоился уже достаточно, чтобы осмотреться с вниманием.
Кроме моего, в склепе было еще четыре гроба. Каждый стоял на отдельном постаменте примерно в полметра высотой. Три гроба были одинаковыми – округлыми, в светлых буквах X, L… Да, я не ошибся. Луи Вуиттон. Эти гробы были так элегантны, что походили на дорогие теннисные сумки. Четвертый был камуфляжным, грубоватой прямоугольной формы – и в два раза шире моего. Military style. На мой вкус он выглядел самым стильным. Этот гроб был крайним. Мой стоял рядом – между ним и спортивным трио.
Пальцам опять стало горячо, и я погрузился в темноту.
До меня дошло наконец, что я не в морге, и вообще не в Москве. Скорей всего, я уже прибыл к месту назначения и вижу вокруг чужие транспортные средства. Просто я пришел в себя, так сказать, в аварийном режиме – раньше остальных. Значит, посвящение, о котором говорил Энлиль Маратович, уже произошло… Ну хоть это хорошо. Но почему проснулся только я? Может быть, все остальные сейчас испытывают то же самое?
Словно в ответ на свои мысли я вдруг услышал еле различимые скребущие звуки. Они доносились с той стороны, где стоял большой камуфляжный гроб. Мне тут же представились окровавленные ногти, царапающие изнутри его крышку. Я снова щелкнул зажигалкой, вылез из своего транспортного модуля и присел возле военного гроба. Никаких ручек или кнопок на нем видно не было. Я деликатно постучал по его крышке.
Изнутри тут же донесся еле слышный ответный стук – быстрый и, как мне показалось, испуганный. Я ощупал крышку. Сбоку на ней обнаружился крохотный выступ, за который можно было зацепиться пальцами.
– Секундочку! – сказал я и изо всех сил потянул крышку вверх.
Гроб сдвинулся с места, и я уже испугался, что опрокину его – но тут крышка поддалась и, как фонарь самолета, мягко откинулась в сторону на петлях.
Гроб действительно был двухместным – но в нем находился только один пассажир, которого я успел увидеть за миг до того, как моя зажигалка погасла от сотрясения воздуха. Это была стриженная наголо девушка в майке и шортах. На месте второго пилота лежали свернутый коврик для йоги и небольшой рюкзак.
Я собирался опять щелкнуть зажигалкой, но меня вдруг схватили за горло твердые и сильные пальцы.
– Ты потревожил мой сон, – сказал тихий голос. – Это была ошибка, и теперь ты за нее заплатишь. Я высосу твою красную жидкость до дна!
От неожиданности я выронил зажигалку. Через миг я почувствовал на своем лице дыхание – и на секунду поверил, что она действительно прокусит мне горло. Но она рассмеялась – таким счастливым смехом, что мой страх сразу исчез. А потом чмокнула меня в щеку.
Я дернулся от прикосновения ее губ как от удара током. Это заставило ее засмеяться еще сильнее. Она разжала пальцы и сказала:
– Зажги свет.
– Где это?
– Наверно, на стене.
– Сейчас…
Я нагнулся и стал шарить руками по каменным плитам пола. Зажигалки нигде не было.
– Подожди, – сказала она. – Я сама.
Прошло не больше минуты, и под потолком склепа загорелась электрическая лампа.
Я снова увидел девушку в майке и шортах. Теперь она стояла у стены, а на ее глазах были крохотные очки ночного видения, похожие на два наперстка. Когда зажегся свет, она сняла их и сунула в карман.
Она действительно была стрижена наголо – с совсем короткой щетинкой песочного цвета, проступающей на загорелой голове. Я видел много женских причесок, но к такому радикализму не привык.
– Привет, кровосос, – сказала она. – Спасибо, что разбудил.
– Я? Разбудил? Ты уже скреблась, когда я вылез, – ответил я. – Я думал, тебе нужна помощь.
– Ты стонал на весь склеп. Как будто тебя душат. Что случилось?
– Я задыхался.
Она подошла к моему гробу и заглянула внутрь.
– Ух ты. Дорогая игрушка… Да у тебя вентиляционная решетка закрыта, парень. Ты сюда в подводном режиме приехал.
– В подводном режиме?
– Вот эта ручка переводит гроб в герметический режим.
– Я мало понимаю в гробах, – сказал я с аристократическим холодком. – Меня так упаковали.
Она повернула что-то внутри моего гроба.
– Теперь можешь спать спокойно. Вентиляция открыта. Тебя зовут Рама, да?
– Ты меня укусила?
Девушка удивленно подняла брови.
– С какой стати, – сказала она. – Я тебя просто поцеловала в щеку. У нас так делают, когда знакомятся.