Страница:
На сегодня они назначили третьи по счету испытания прямоточного реактивного двигателя его конструкции. Оба прошлых раза его сиятельство закапризничал и запускаться не захотел. Кто знает, что будет сегодня? Может быть, ничего. Вообще ничего. Хотя нет. Должно получиться! Он сам, инженер Тихомиров, да два техника уже проверили все, до чего могли дотянуться руки.
– Видели? – Цандер перебросил журнал коллегам.
– Видели. С размахом работает мистер Годдарт.
– Ничего. И у нас все будет.
– Обязательно, – с нескрываемым пессимизмом отозвался инженер. – Начнем, благословясь?
Техник Малыгин перекрестился, и Тихомиров одобрительно посмотрел на это.
– Зажигание!
Зажужжало магнето, и тут же этот звук заглушил басовитый рев. У двигателя вырос яркий хвост, а сарай вздрогнул, затрясся мелкой дрожью. Заработал! Заработал!
Фридрих Артурович с довольным видом обернулся к Тихомирову и увидел, как тот, неслышный за ревом, тычет пальцем в станину. Соломенно-желтый факел выхлопа толкал ее вперед, и двигатель, словно от нетерпения, ерзал по ней туда-сюда. От этого выхлоп, словно собачий хвост, болтался вправо-влево. И не легким было это движение. От этого ерзания трясся не только сарай, но и тяжеленный стенд.
Дзинь, дзинь, двинь…
Гонкое пиканье рвущихся скреп прорвалось сквозь рев пламени. Откуда-то сбоку подлетел неслышно разевающий рот техник и сбил инженеров на землю. Тут грохнуло так, что на какое-то время Цандер вообще перестал слышать. Казалось, еще чуть-чуть, и голова треснет от грохота, но обошлось. Двигатель, словно огромная лягушка, спрыгнул со станины, порвав оставшиеся железные скрепы и выбив стену, выпрыгнул наружу.
Лежа на спине, Цандер видел, как тот мгновенно растопил ледяной сугроб, превратив его в лужу талой воды, взревел, как верно взревел бы человек, прыгнувший из раскаленной бани в ледяную воду, и затих.
Это было плохо, но одновременно и очень хорошо!
В голове Фридриха Артуровича билась единственная мысль – «работает». То, что никого не убило, было только добавочным поводом для радости, но главное все-таки то, что двигатель работал!
Этот вариант конструкции оказался удачным. А вот над креплением придется крепко подумать.
СССР. Москва
CCСP. Москва
– Видели? – Цандер перебросил журнал коллегам.
– Видели. С размахом работает мистер Годдарт.
– Ничего. И у нас все будет.
– Обязательно, – с нескрываемым пессимизмом отозвался инженер. – Начнем, благословясь?
Техник Малыгин перекрестился, и Тихомиров одобрительно посмотрел на это.
– Зажигание!
Зажужжало магнето, и тут же этот звук заглушил басовитый рев. У двигателя вырос яркий хвост, а сарай вздрогнул, затрясся мелкой дрожью. Заработал! Заработал!
Фридрих Артурович с довольным видом обернулся к Тихомирову и увидел, как тот, неслышный за ревом, тычет пальцем в станину. Соломенно-желтый факел выхлопа толкал ее вперед, и двигатель, словно от нетерпения, ерзал по ней туда-сюда. От этого выхлоп, словно собачий хвост, болтался вправо-влево. И не легким было это движение. От этого ерзания трясся не только сарай, но и тяжеленный стенд.
Дзинь, дзинь, двинь…
Гонкое пиканье рвущихся скреп прорвалось сквозь рев пламени. Откуда-то сбоку подлетел неслышно разевающий рот техник и сбил инженеров на землю. Тут грохнуло так, что на какое-то время Цандер вообще перестал слышать. Казалось, еще чуть-чуть, и голова треснет от грохота, но обошлось. Двигатель, словно огромная лягушка, спрыгнул со станины, порвав оставшиеся железные скрепы и выбив стену, выпрыгнул наружу.
Лежа на спине, Цандер видел, как тот мгновенно растопил ледяной сугроб, превратив его в лужу талой воды, взревел, как верно взревел бы человек, прыгнувший из раскаленной бани в ледяную воду, и затих.
Это было плохо, но одновременно и очень хорошо!
В голове Фридриха Артуровича билась единственная мысль – «работает». То, что никого не убило, было только добавочным поводом для радости, но главное все-таки то, что двигатель работал!
Этот вариант конструкции оказался удачным. А вот над креплением придется крепко подумать.
СССР. Москва
Декабрь 1927 года
…Отложив в сторону ленинградские бумаги, товарищ Сталин смотрел в окно, задумчиво постукивая пальцами по коробке папирос. За стеклом маячили потемневшие от холодных дождей купола кремлевских соборов, в которых когда-то русские цари просили процветания и милости у Бога! Надо же… Нашли у кого просить! Прошло то время. Ушли в прошлое ладан и молитвы. Теперь все иначе. Все по-другому. Человек сам стал хозяином своей судьбы!
Какое время катится!
Жизнь человечества ломают не только социальные революции, но и революции технические. Все бегут вперед, стараясь опередить друг друга, прекрасно понимая, что отставшего обязательно затопчут или низведут до положения полуколонии, сырьевого придатка. Сто лет назад британцы изобрели паровую машину – и началось. Сперва пар, потом – электричество… Теперь замахнулись на атом. Кончится ли это когда-нибудь?
Пальцы покрутили папиросу и бросили ее назад, в коробку.
Вряд ли… Когда-то еще Ленин написал о неисчерпаемости атома и угадал… Точнее, не угадал, а научно предвидел. Учение Маркса всесильно, потому что верно! Наука из игрушки для интеллигентов постепенно становилась частью политики. Это понимали на Западе, это понимал и он.
В стране трудились на оборону, а на самом деле на Мировую Революцию все, кто только мог – и рабочие, и крестьяне, и ученые.
Он покосился на папку.
Может быть, за тонким картоном лежал еще один шанс для Мировой Революции?
Мир не просто менялся, он бурлил.
С очевидной для марксиста неизбежностью Западная цивилизация потихоньку сползала к предсказанному еще великим Лениным кризису мировой капиталистической системы. Национал-социалисты в Германии, фашисты в Италии… И победители и побежденные не были довольны устройством послевоенного мира – все хотели перемен, и только Советский Союз оставался островком стабильности и предсказуемости. Обстановка в Европе накалялась. Классовая борьба стала фактом даже для тех, кто не верил в нее – стачки, забастовки, локауты. Все – газеты, радио, профсоюзные лидеры и даже писатели дамских романов – все предрекали миру и цивилизации что-то ужасное.
Поводов ощущать это именно сейчас имелось немало.
Сотни тысяч, миллионы безработных в Старом и Новом Свете бродили, представляя собой отличную почву для разжигания Мировой Революции. Казалось, – брось туда спичку и…. В голове всплыла строчка пролетарского поэта:
«Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем».
«Не так-то все просто, – подумал Иосиф Виссарионович. – Нет, ошибался поэт… Пробовали – не вышло. Обожглись только. Тут нужны недюжинная ловкость, хладнокровие, умение предвидеть и кое-что еще… Не просто раздуть мировой пожар и не сгореть самому…»
Пока недовольные были всего лишь пресным тестом. Они еще не были силой. Чтоб это произошло, туда нужно будет бросить хорошую закваску, чтоб тесто расперло старые, прогнившие бочки общественных отношений и разорвало обручи, скрепляющие их в государство, и она была у него, эта закваска! Была! Коминтерн не сидел без дела.
Может быть, лет пять назад он и рискнул бы еще раз, бросил бы в Европу профессиональных революционеров, мастеров бунтов и провокаций, стачек и восстаний… Но не сегодня. Уроки Рурского восстания он усвоил хорошо.
Вождь поднялся и тяжелой походкой подошел к окну. Под ногами заскрипели паркетины, и этот звук отчего-то напомнил ему звук фанфар.
Как все начиналось!
Части Рурской Красной Армии ударами из Эссена и Дюссельдорфа взяли Мюльгейм, Дуйсбург и Хамборн, форсировали Рейн-Херне-канал… Капп бежал в Швецию… А сколько средств ушло в Германию! Сколько сил! И все зря… Хотя нет… Почему зря? Не зря. Поражения оттачивают тактику революций! Зато теперь ясно, что одних профессиональных революционеров недостаточно, чтоб восстание стало победоносным. Сколько ни бросай туда людей, этого окажется недостаточно, если… Вот именно «если»!
Все-таки что бы там Келлог ни говорил в Локарно, а ничего не изменится, пока мир не станет целиком коммунистическим. А все, что говорится, – пустые словеса. Так, дипломатическая завеса для дураков…
Война грядет, приближается. И это будет Большая Война, побольше той, что случилась в 14-м году. И деваться некуда – СССР в нее втянут помимо его воли.
А чтобы выжить и победить в этой войне, уже мало только умело махать клинком. Нужно иметь что-нибудь еще…
Может быть, то, что написано в этой папке, и есть то самое «еще»? Может быть…
Он все же закурил и после первой затяжки стал смотреть на алый кончик папиросы.
То, что может дать Мировой Революции профессор Иоффе, стоит дорогого. Это сила! Только уж очень неповоротливая сила.
А ведь Революция должна не только защищаться, она должна вперед идти! А может быть, даже не идти, а лететь?
Постояв у открытой форточки, он вернулся к столу и снова взял в руки Ленинградскую папку. Та раскрылась на отчете, и взгляд остановился на вчера еще прочитанном и очерченном абзаце. «Проведение эксперимента показывает возможность передачи лучами профессора Иоффе энергии без рассеивания ее в окружающем пространстве и мировом эфире на значительные расстояния».
Там же лежали фотографии с места эксперимента: отрезанный кусок стены, косо срезанная кирпичная труба, на которой отчетливо были видны капли стекшего вниз и застывшего камня. А вот эту он вчера просмотрел. На кусочке картона изобразилась какая-то металлическая труба с путаницей тросов. Сталин перевернул фото. На оборотной стороне четким писарским почерком было выведено: «Часть мачты парохода «Пингвин», случайно оказавшегося в створе действия луча установки на расстоянии 22 километров от места проведения эксперимента». Вот откуда мачта тут. Все ясно. 22 километра. Это ведь не предел? Если и вправду «без рассеивания»… Кто знает, что такого там натворил этот луч в Швеции… Генеральный вспомнил о шарообразности Земли и остановил бег фантазии. Нда-а-а-а-а, как удобно было бы, будь Земля плоской. Ну, раз Магеллан оказался прав, то достать до всего остального мира прямо из Ленинграда не получится. Хотя зарекаться определенно не стоит. Генеральный убрал фотографию и вернулся к отчету. «Установка ЛС является развитием идеи и конструкции, уже воплощенной в изделии 37-бис и ставшей новой ступенью в практике применения технологии беспроводной передачи энергии на расстояние».
Может быть, одни советские ученые помогут другим? Сталин улыбнулся. Хорошо, что их много в СССР.
Соединить одно с другим! Четверть века назад они соединили марксизм с рабочим движением, и вот он результат – первое государство рабочих и крестьян – СССР!
Постояв у приоткрытой форточки, Генеральный вернулся к столу. Так что же? Ленинградцы или москвичи? Иоффе или ГИРД?
Отодвинул папку Ленинградской лаборатории, посмотрел на пакет с надписью ГИРД. Тоже ведь вопрос…
Немцы, американцы, австрийцы – все вдруг озаботились ракетами. Ну, с немцами понятно – нет у них другого выхода. Если по мирному соглашению Германия может иметь не более трехсот пушек, то поневоле задумаешься о новых видах вооружения, но американцы… Практичные и не привыкшие бросать свои доллары на ветер американцы вбухивают в свой полигон «Окичоби» десятки тысяч долларов. Что они нашли в ракетах?
«Обо всем самому приходится думать, заботиться, – подумал Сталин, бросая недокуренную папиросу. – Самому принимать решения. Легко было царям – обо всем думали министры и целая армия чиновников, а мне вот приходится самому…»
Звонком вызвав Поскребышева, приказал:
– Пригласите, товарища Цандера…
…Этот кабинет ученый уже видел на фотографии в «Правде».
И этот стол, и лампу с зеленым абажуром и даже это самое кресло, в котором сидел. Видел, но никак не предполагал, что оно настолько неудобно.
Широкое и мягкое, оно, правда, имело один неоспоримый недостаток – быстро встать из него было большой проблемой. Фридрих Артурович догадывался, для чего тут стояло именно оно, а не что-то другое, и чуть улыбнулся. Трудно сказать, как это расценивать. Вряд ли как недоверие – иначе не сидел бы он тут. Скорее как напоминание, чтоб помнил постоянно, с кем говорит, да и на всякий случай – мало ли что может прийти в голову гостю Вождя…
Хозяин сел напротив и жестом пододвинул ему пепельницу.
– Разговор наш, товарищ Цандер, хоть и будет сугубо научным, но при этом, конечно, о бдительности и конфиденциальности забывать не следует. Говорить мы будем о серьезных вещах.
Сталин кончиком трубки постучал по зеленой материи стола и этот едва слышный звук подчеркнул слова. В кремлевских кабинетах об иных вещах не говорили. Фридрих Артурович кивнул, хотя этого и не требовалось. Все и так было понятно.
– Слушаю вас, товарищ Сталин.
– Мне нужно составить собственное мнение о ряде научных вопросов, связанных с…
Он замешкался, подбирая слова. Мундштук выписал в воздухе плавную плоскую восьмерку.
– …с возможностью исследования пространства реактивными приборами. Вы, конечно, читали Циолковского…
Это хоть и звучало как вопрос, но таковым не было. Но это не было и утверждением. Сталин, словно проверяя себя, заглянул в невидимые для Фридриха Артуровича списки, где поименно проставлены были все книги, что лежали у ученого дома и на службе. Ученый не успел ответить. Вождь улыбнулся и сам себя перебил.
– Конечно, читали. Мы тут затеваем большое дело… Я хотел бы знать ваше компетентное мнение о возможных сложностях в его реализации. Что вы скажете?
– Я, товарищ Сталин, не совсем понимаю ваш вопрос… – несколько озадаченно, с запинкой ответил ученый.
– Выражусь точнее. Я бы хотел знать, что думает сегодня мировая и советская наука о возможности освоения человеком околоземного пространства.
Ученый не замешкался с ответом ни на секунду.
– Наука считает это дело крайне перспективным! – осторожно ответил он. – И настойчиво ищет возможность сделать это.
Он замолчал, решая, нужны ли хозяину кабинета подробности. Сталин по-своему понял его заминку.
– Ищет и находит?
– Старается найти…
– Я вижу, что советская наука в вашем лице испытывает в этом плане некоторые затруднения? – проницательно заметил хозяин кабинета, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Что, по-вашему, нужно советской науке, чтоб преодолеть трудности? Давайте прямо. По-большевистски!
Вождь улыбнулся, а Фридрих Артурович отчего-то вспомнил виденный пару лет назад фильм «Аэлита». Там вопросы завоевания околоземного пространства решались легко, в каком-то сарае. До того просто, что даже завидно становилось. Красноармеец этот еще с гармошкой…
– Много чего, товарищ Сталин. Например, те ракеты, что я знаю, нельзя запустить просто из сарая…
Подумав, что и сам Сталин, раз уж интересуется этим делом, мог посмотреть фильм, добавил:
– Наши кинохудожники несколько приуменьшают трудности, связанные с запуском ракеты…
– Да, конечно, у некоторых писателей есть желание упростить…
Вождь вдохнул ароматный дым.
– …но и у некоторых ученых есть свойство…
Сталин улыбнулся, показывая, что имеет в виду именно этих абстрактных «некоторых», а не конкретного присутствующего в кабинете ученого.
– …немного преувеличивать трудности, связанные с этим.
Мягкий грузинский акцент просто не позволял принять эти слова как упрек. Скорее это было началом хорошего тоста. Ученый прижал руку к груди, словно они сидели за праздничным столом и ему предстояло говорить ответное слово.
– Поверьте, товарищ Сталин. Я не преувеличиваю и не приуменьшаю. Я говорю о том, что мне известно, и опираюсь при этом на работы такого признанного авторитета, как Циолковский… Собственно главное – сама ракета… Нужны лучшие двигатели, более эффективное горючее. Средства для опытов.
– А что самое главное?
Сталин одобрительно улыбнулся, махнул рукой, показывая ученому, чтоб продолжал.
– По моему мнению, завоевание околоземного пространства невозможно без хороших ракет.
Сталин осторожно качнул трубкой. Завиток дыма закрутился расплывающейся кривой, расплылся, словно акварель в воде.
– А что, бывают и плохие ракеты?
– К сожалению, да.
– А что такое, по-вашему, «хорошая» ракета?
– Хорошая ракета это устройство, которое способно поднять на высоту 100–150 километров полезную массу в три-четыре раза больше собственной.
– А сейчас?
– Сейчас в лучшем случае половину, а чаще всего не больше трети. Да и высота полета…
Он пожал плечами, словно извинялся за плохие ракеты.
– А это в принципе возможно? – продолжил разговор Сталин. – Построить ракету, которая сможет поднять над землей груз, скажем, в тысячу пудов?
– Теоретически да. Насколько я знаю, американцы в Окичоби…
Уверенности в его голосе не было. Сталин слегка нахмурился.
– Если я правильно вас понял, речь может идти только о будущем? А сегодня, сейчас, эта проблема для советской науки неразрешима?
– Впрямую – нет, но существуют обходные пути… Несколько лет назад товарищ Циолковский предложил идею ракетного поезда. К сегодняшнему дню теоретически верное решение можно воплотить на практике, даже с не очень хорошими ракетами.
– Что вы имеете в виду, товарищ Цандер?
Нет ничего слаще, чем разъяснять другим очевидные для себя вещи. Положив руки на колени, Фридрих Артурович попытался наклониться вперед.
– Главная проблема – вес ракеты. Получается заколдованный круг – чем больше ее вес, тем больше надо горючего, чтоб запустить ее в космос. Чем больше горючего – тем больше вес… Он сейчас составляет до трех четвертей веса ракеты! Отсутствие хороших двигателей заставляет нас использовать те несовершенные модели, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Чтоб облегчить ракету, Циолковский предложил…
Ему все-таки удалось немного сползти с кресла. Не спросясь, он подхватил чистый лист бумаги из папки на столе перед собой и зеленым карандашом, тоже без спросу позаимствованным из стаканчика, несколькими линиями набросал эстакаду, устремленную вверх, под углом градусов в сорок пять. У основания он нарисовал прямоугольник на маленьких колесах.
– Ракета ставится на тележку с электромотором и разгоняется до наиболее возможной скорости, после чего она отрывается и летит далее самостоятельно!
Сталин смотрел на рисунок, потом положил на него ладонь.
– Чем длиннее и выше эстакада…
– Совершенно верно. Тем больше полезного груза унесет ракета.
– Длиннее и выше, – повторил Сталин, глядя на ученого. Ум политика и здравый смысл уже подсказали решение. – Наверное, самое разумное строить это устройство в горах?
– Да, товарищ Сталин.
Сталин обернулся, посмотрел на карту.
– А это ваше приспособление возможно построить в любом месте или есть ограничения?
– В принципе да, в любом. Но и ограничения есть.
Вождь нахмурился, потом улыбнулся.
– Теперь я вас не понимаю, товарищ Цандер…
Фридрих Артурович чуть виновато улыбнулся.
– Это вопрос эффективности системы, а не возможности – не возможности. Чтоб все сработало с наибольшей эффективностью, нужно, чтоб сошлись три условия.
На листе с чертежом он поставил три цифры – один, два, три. Сталин смотрел за ним с доброжелательным вниманием. Он уважал специалистов, хорошо знающих свое дело.
– Гора должна быть достаточно высокой, находиться как можно ближе к экватору и хорошо бы недалеко от уже освоенных человеком территорий.
– А это еще зачем?
– Дороги, жилища, снабжение… Слишком дорого это все обойдется, если начинать на совершенно пустом месте.
Возле цифр появились слова «Высота», «Экватор», «Цивилизация». Сталин молчал минуту, что-то прикидывая. Потом поднялся, подошел к карте мира, что висела на одной из стен кабинета, и жестом пригласил к себе гостя.
– Ну так что, товарищ Цандер, вы можете предложить Советскому правительству? Какое, на ваш взгляд, место, с учетом всех условий, должно быть самым подходящим, если, скажем, через год мы соберемся запустить ракету товарища Циолковского?
Ответ у ученого уже был готов.
– Только Кавказ, товарищ Сталин.
– Кавказ? – переспросил вождь с сомнением. О Кавказе Сталин знал поболее многих.
О чеченских восстаниях там центральные газеты не писали, но Менжинский регулярно докладывал – стреляют на Кавказе…
Цандер тоже знал – на Кавказе неспокойно. Если жизнь в Советском Союзе уже, можно сказать, вошла в колею, то там, да еще в среднеазиатских республиках еще постреливали… Но откуда в России другие горы? Не Уральские же…
– Уральские горы, к сожалению…
Сталин кивнул.
– Понимаю. Низковаты. Ну, а за рубежом?
Ученый слегка наклонился, стараясь уловить мысль вождя.
– Вы не стесняйтесь, – улыбнулся Иосиф Виссарионович. – Считайте, что наш разговор теоретический. Так сказать, из области чистой науки. Вы, как ученый, решайте научные вопросы, а политические аспекты проблемы предоставьте решать политикам и военным.
Фридрих Артурович не мог не улыбнуться в ответ. Правда, улыбка у него вышла озадаченная. Из этого кабинета открывались такие горизонты, что дух захватывало. Тут видно было не только Ивана Великого и половину Москвы. Кавказ, было видно, Тибет, Пиренеи, Гималаи… А почему бы и нет? Если разговор теоретический, а поступь Мировой Революции тверда и ее победа неизбежна? Он слегка кивнул, принимая условия игры, и посмотрел на карту другими глазами.
– Альпы и Пиренеи это удобно, но это ведь самое логово – работать спокойно не дадут. А кроме этого, в плане близости к экватору наш Эльбрус все-таки предпочтительнее. Далее…
Карандаш в его руке зигзагом спускался сверху вниз, на секунду задерживаясь там, где бумага окрашивалась в коричневый цвет.
– Кордильеры и Анды – слишком далеко. Неудобно. Килиманджаро в Африке – почти то, что нужно. Гора стоит почти прямо на экваторе и высота приличная, но места уж больно дикие…
Карандаш ушел вправо, в Азию. Стремительно, словно Буденновская конница, прокатился по Афганистану, по Персии, по равнинам Индостана и остановился.
– Вот разве что Тибет….
Он широко улыбнулся, радуясь, что вовремя вспомнил нечто важное.
– Джомолунгма, товарищ Сталин.
Сталин, до того пристально рассматривавший Европу, повернулся.
– Это где?
– Тибет, Гималаи, Иосиф Виссарионович. Не так давно в массиве Тибетских гор англичане обнаружили гигантскую вершину. Возможно, самую высокую гору мира. Они там давно хозяйничают, а значит, места вокруг более-менее цивилизованные. Сама же гора имеет форму пирамиды…
Сталин на глаз попытался определить расстояние от Владивостока до огромного коричневого пятна в самом центре Азии.
– Как ее назвали колонизаторы?
– Англичане зовут ее Эверестом, а местные жители дали ей несколько имен. Джомолунгма, Сагарматка.
Сталин покачал головой, словно вслушивался в то, что эхом мелькнуло в голове.
– Что значит последнее слово?
– Мать богов.
– Мать богов, – повторил Сталин. Он замолчал, глядя на карту, и Цандер не решился оторвать его от размышления. Генеральный стоял долго, только изредка сообразно посещавшим его мыслям наклонял голову то вправо, то влево. Несообразно моменту товарищ Цандер вспомнил дачного петуха, что так же вот примеривался к зерну, прежде чем склевать его.
– Мы, конечно, люди неверующие, – наконец сказал он, – но в этом есть символ. Не так ли, товарищ Цандер?
Ученый вздрогнул, застигнутый на вздорной мысли.
– Может она родить нам бога Революции?
Фридрих Артурович несмело кивнул.
О чем размышлял вождь, было непонятно…
– Ее высота более восьми километров, – торопливо продолжил ученый. – Если на ней построить наземную разгонную систему, то можно будет запускать на околоземную орбиту гораздо более тяжелые грузы. Сотни, а может быть, и тысячи пудов!
Голова Сталина несколько раз повернулась туда-сюда. Цандер понял, что вождь смотрит то на Тибет, то на Кавказ. Вот он наклонился над Индостаном, словно хотел рассмотреть поближе что-то увиденное сквозь бумагу.
Несколько мгновений вождь походил на ученого, застывшего перед микроскопом, постучал трубкой по Тибетским горам, потом повернулся и сделал то же самое с Кавказом.
– Товарищ Сталин…
Иосиф Виссарионович поднял брови, выныривая из своих мыслей.
– Я хотел бы все же обратить внимание на сложности технические… В прошлом году мы с товарищами из ГИРДА вели работы по созданию реактивных двигателей на бензо-воздушной смеси и на металлическом топливе, однако мощность изделия…
Сталин улыбнулся, словно разделял беспокойство ученого, но знал что-то такое, что делало сомнения ничтожными.
Когда за Цандером закрылась дубовая дверь, Генеральный вернулся к карте.
– Что ж… Если нет ничего другого, подумаем о ракетных поездах.
Отчего-то ему представилась пачка папирос «Казбек» – черный силуэт всадника на фоне горы и воображение тут же дорисовало бегущий по склону поезд, фонтаны огня, клубы дыма и ракета, лежащая на крыше одного из вагонов. Это было красиво! По-большевицки! Конечно, все будет совсем не так, но обязательно будет! ОН был уверен, что время технических чудес еще не прошло. Оно только-только наступает!
Через месяц пленум ЦК. Там все и надо решить.
Главное, видеть будущее!
Какое время катится!
Жизнь человечества ломают не только социальные революции, но и революции технические. Все бегут вперед, стараясь опередить друг друга, прекрасно понимая, что отставшего обязательно затопчут или низведут до положения полуколонии, сырьевого придатка. Сто лет назад британцы изобрели паровую машину – и началось. Сперва пар, потом – электричество… Теперь замахнулись на атом. Кончится ли это когда-нибудь?
Пальцы покрутили папиросу и бросили ее назад, в коробку.
Вряд ли… Когда-то еще Ленин написал о неисчерпаемости атома и угадал… Точнее, не угадал, а научно предвидел. Учение Маркса всесильно, потому что верно! Наука из игрушки для интеллигентов постепенно становилась частью политики. Это понимали на Западе, это понимал и он.
В стране трудились на оборону, а на самом деле на Мировую Революцию все, кто только мог – и рабочие, и крестьяне, и ученые.
Он покосился на папку.
Может быть, за тонким картоном лежал еще один шанс для Мировой Революции?
Мир не просто менялся, он бурлил.
С очевидной для марксиста неизбежностью Западная цивилизация потихоньку сползала к предсказанному еще великим Лениным кризису мировой капиталистической системы. Национал-социалисты в Германии, фашисты в Италии… И победители и побежденные не были довольны устройством послевоенного мира – все хотели перемен, и только Советский Союз оставался островком стабильности и предсказуемости. Обстановка в Европе накалялась. Классовая борьба стала фактом даже для тех, кто не верил в нее – стачки, забастовки, локауты. Все – газеты, радио, профсоюзные лидеры и даже писатели дамских романов – все предрекали миру и цивилизации что-то ужасное.
Поводов ощущать это именно сейчас имелось немало.
Сотни тысяч, миллионы безработных в Старом и Новом Свете бродили, представляя собой отличную почву для разжигания Мировой Революции. Казалось, – брось туда спичку и…. В голове всплыла строчка пролетарского поэта:
«Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем».
«Не так-то все просто, – подумал Иосиф Виссарионович. – Нет, ошибался поэт… Пробовали – не вышло. Обожглись только. Тут нужны недюжинная ловкость, хладнокровие, умение предвидеть и кое-что еще… Не просто раздуть мировой пожар и не сгореть самому…»
Пока недовольные были всего лишь пресным тестом. Они еще не были силой. Чтоб это произошло, туда нужно будет бросить хорошую закваску, чтоб тесто расперло старые, прогнившие бочки общественных отношений и разорвало обручи, скрепляющие их в государство, и она была у него, эта закваска! Была! Коминтерн не сидел без дела.
Может быть, лет пять назад он и рискнул бы еще раз, бросил бы в Европу профессиональных революционеров, мастеров бунтов и провокаций, стачек и восстаний… Но не сегодня. Уроки Рурского восстания он усвоил хорошо.
Вождь поднялся и тяжелой походкой подошел к окну. Под ногами заскрипели паркетины, и этот звук отчего-то напомнил ему звук фанфар.
Как все начиналось!
Части Рурской Красной Армии ударами из Эссена и Дюссельдорфа взяли Мюльгейм, Дуйсбург и Хамборн, форсировали Рейн-Херне-канал… Капп бежал в Швецию… А сколько средств ушло в Германию! Сколько сил! И все зря… Хотя нет… Почему зря? Не зря. Поражения оттачивают тактику революций! Зато теперь ясно, что одних профессиональных революционеров недостаточно, чтоб восстание стало победоносным. Сколько ни бросай туда людей, этого окажется недостаточно, если… Вот именно «если»!
Все-таки что бы там Келлог ни говорил в Локарно, а ничего не изменится, пока мир не станет целиком коммунистическим. А все, что говорится, – пустые словеса. Так, дипломатическая завеса для дураков…
Война грядет, приближается. И это будет Большая Война, побольше той, что случилась в 14-м году. И деваться некуда – СССР в нее втянут помимо его воли.
А чтобы выжить и победить в этой войне, уже мало только умело махать клинком. Нужно иметь что-нибудь еще…
Может быть, то, что написано в этой папке, и есть то самое «еще»? Может быть…
Он все же закурил и после первой затяжки стал смотреть на алый кончик папиросы.
То, что может дать Мировой Революции профессор Иоффе, стоит дорогого. Это сила! Только уж очень неповоротливая сила.
А ведь Революция должна не только защищаться, она должна вперед идти! А может быть, даже не идти, а лететь?
Постояв у открытой форточки, он вернулся к столу и снова взял в руки Ленинградскую папку. Та раскрылась на отчете, и взгляд остановился на вчера еще прочитанном и очерченном абзаце. «Проведение эксперимента показывает возможность передачи лучами профессора Иоффе энергии без рассеивания ее в окружающем пространстве и мировом эфире на значительные расстояния».
Там же лежали фотографии с места эксперимента: отрезанный кусок стены, косо срезанная кирпичная труба, на которой отчетливо были видны капли стекшего вниз и застывшего камня. А вот эту он вчера просмотрел. На кусочке картона изобразилась какая-то металлическая труба с путаницей тросов. Сталин перевернул фото. На оборотной стороне четким писарским почерком было выведено: «Часть мачты парохода «Пингвин», случайно оказавшегося в створе действия луча установки на расстоянии 22 километров от места проведения эксперимента». Вот откуда мачта тут. Все ясно. 22 километра. Это ведь не предел? Если и вправду «без рассеивания»… Кто знает, что такого там натворил этот луч в Швеции… Генеральный вспомнил о шарообразности Земли и остановил бег фантазии. Нда-а-а-а-а, как удобно было бы, будь Земля плоской. Ну, раз Магеллан оказался прав, то достать до всего остального мира прямо из Ленинграда не получится. Хотя зарекаться определенно не стоит. Генеральный убрал фотографию и вернулся к отчету. «Установка ЛС является развитием идеи и конструкции, уже воплощенной в изделии 37-бис и ставшей новой ступенью в практике применения технологии беспроводной передачи энергии на расстояние».
Может быть, одни советские ученые помогут другим? Сталин улыбнулся. Хорошо, что их много в СССР.
Соединить одно с другим! Четверть века назад они соединили марксизм с рабочим движением, и вот он результат – первое государство рабочих и крестьян – СССР!
Постояв у приоткрытой форточки, Генеральный вернулся к столу. Так что же? Ленинградцы или москвичи? Иоффе или ГИРД?
Отодвинул папку Ленинградской лаборатории, посмотрел на пакет с надписью ГИРД. Тоже ведь вопрос…
Немцы, американцы, австрийцы – все вдруг озаботились ракетами. Ну, с немцами понятно – нет у них другого выхода. Если по мирному соглашению Германия может иметь не более трехсот пушек, то поневоле задумаешься о новых видах вооружения, но американцы… Практичные и не привыкшие бросать свои доллары на ветер американцы вбухивают в свой полигон «Окичоби» десятки тысяч долларов. Что они нашли в ракетах?
«Обо всем самому приходится думать, заботиться, – подумал Сталин, бросая недокуренную папиросу. – Самому принимать решения. Легко было царям – обо всем думали министры и целая армия чиновников, а мне вот приходится самому…»
Звонком вызвав Поскребышева, приказал:
– Пригласите, товарища Цандера…
…Этот кабинет ученый уже видел на фотографии в «Правде».
И этот стол, и лампу с зеленым абажуром и даже это самое кресло, в котором сидел. Видел, но никак не предполагал, что оно настолько неудобно.
Широкое и мягкое, оно, правда, имело один неоспоримый недостаток – быстро встать из него было большой проблемой. Фридрих Артурович догадывался, для чего тут стояло именно оно, а не что-то другое, и чуть улыбнулся. Трудно сказать, как это расценивать. Вряд ли как недоверие – иначе не сидел бы он тут. Скорее как напоминание, чтоб помнил постоянно, с кем говорит, да и на всякий случай – мало ли что может прийти в голову гостю Вождя…
Хозяин сел напротив и жестом пододвинул ему пепельницу.
– Разговор наш, товарищ Цандер, хоть и будет сугубо научным, но при этом, конечно, о бдительности и конфиденциальности забывать не следует. Говорить мы будем о серьезных вещах.
Сталин кончиком трубки постучал по зеленой материи стола и этот едва слышный звук подчеркнул слова. В кремлевских кабинетах об иных вещах не говорили. Фридрих Артурович кивнул, хотя этого и не требовалось. Все и так было понятно.
– Слушаю вас, товарищ Сталин.
– Мне нужно составить собственное мнение о ряде научных вопросов, связанных с…
Он замешкался, подбирая слова. Мундштук выписал в воздухе плавную плоскую восьмерку.
– …с возможностью исследования пространства реактивными приборами. Вы, конечно, читали Циолковского…
Это хоть и звучало как вопрос, но таковым не было. Но это не было и утверждением. Сталин, словно проверяя себя, заглянул в невидимые для Фридриха Артуровича списки, где поименно проставлены были все книги, что лежали у ученого дома и на службе. Ученый не успел ответить. Вождь улыбнулся и сам себя перебил.
– Конечно, читали. Мы тут затеваем большое дело… Я хотел бы знать ваше компетентное мнение о возможных сложностях в его реализации. Что вы скажете?
– Я, товарищ Сталин, не совсем понимаю ваш вопрос… – несколько озадаченно, с запинкой ответил ученый.
– Выражусь точнее. Я бы хотел знать, что думает сегодня мировая и советская наука о возможности освоения человеком околоземного пространства.
Ученый не замешкался с ответом ни на секунду.
– Наука считает это дело крайне перспективным! – осторожно ответил он. – И настойчиво ищет возможность сделать это.
Он замолчал, решая, нужны ли хозяину кабинета подробности. Сталин по-своему понял его заминку.
– Ищет и находит?
– Старается найти…
– Я вижу, что советская наука в вашем лице испытывает в этом плане некоторые затруднения? – проницательно заметил хозяин кабинета, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Что, по-вашему, нужно советской науке, чтоб преодолеть трудности? Давайте прямо. По-большевистски!
Вождь улыбнулся, а Фридрих Артурович отчего-то вспомнил виденный пару лет назад фильм «Аэлита». Там вопросы завоевания околоземного пространства решались легко, в каком-то сарае. До того просто, что даже завидно становилось. Красноармеец этот еще с гармошкой…
– Много чего, товарищ Сталин. Например, те ракеты, что я знаю, нельзя запустить просто из сарая…
Подумав, что и сам Сталин, раз уж интересуется этим делом, мог посмотреть фильм, добавил:
– Наши кинохудожники несколько приуменьшают трудности, связанные с запуском ракеты…
– Да, конечно, у некоторых писателей есть желание упростить…
Вождь вдохнул ароматный дым.
– …но и у некоторых ученых есть свойство…
Сталин улыбнулся, показывая, что имеет в виду именно этих абстрактных «некоторых», а не конкретного присутствующего в кабинете ученого.
– …немного преувеличивать трудности, связанные с этим.
Мягкий грузинский акцент просто не позволял принять эти слова как упрек. Скорее это было началом хорошего тоста. Ученый прижал руку к груди, словно они сидели за праздничным столом и ему предстояло говорить ответное слово.
– Поверьте, товарищ Сталин. Я не преувеличиваю и не приуменьшаю. Я говорю о том, что мне известно, и опираюсь при этом на работы такого признанного авторитета, как Циолковский… Собственно главное – сама ракета… Нужны лучшие двигатели, более эффективное горючее. Средства для опытов.
– А что самое главное?
Сталин одобрительно улыбнулся, махнул рукой, показывая ученому, чтоб продолжал.
– По моему мнению, завоевание околоземного пространства невозможно без хороших ракет.
Сталин осторожно качнул трубкой. Завиток дыма закрутился расплывающейся кривой, расплылся, словно акварель в воде.
– А что, бывают и плохие ракеты?
– К сожалению, да.
– А что такое, по-вашему, «хорошая» ракета?
– Хорошая ракета это устройство, которое способно поднять на высоту 100–150 километров полезную массу в три-четыре раза больше собственной.
– А сейчас?
– Сейчас в лучшем случае половину, а чаще всего не больше трети. Да и высота полета…
Он пожал плечами, словно извинялся за плохие ракеты.
– А это в принципе возможно? – продолжил разговор Сталин. – Построить ракету, которая сможет поднять над землей груз, скажем, в тысячу пудов?
– Теоретически да. Насколько я знаю, американцы в Окичоби…
Уверенности в его голосе не было. Сталин слегка нахмурился.
– Если я правильно вас понял, речь может идти только о будущем? А сегодня, сейчас, эта проблема для советской науки неразрешима?
– Впрямую – нет, но существуют обходные пути… Несколько лет назад товарищ Циолковский предложил идею ракетного поезда. К сегодняшнему дню теоретически верное решение можно воплотить на практике, даже с не очень хорошими ракетами.
– Что вы имеете в виду, товарищ Цандер?
Нет ничего слаще, чем разъяснять другим очевидные для себя вещи. Положив руки на колени, Фридрих Артурович попытался наклониться вперед.
– Главная проблема – вес ракеты. Получается заколдованный круг – чем больше ее вес, тем больше надо горючего, чтоб запустить ее в космос. Чем больше горючего – тем больше вес… Он сейчас составляет до трех четвертей веса ракеты! Отсутствие хороших двигателей заставляет нас использовать те несовершенные модели, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Чтоб облегчить ракету, Циолковский предложил…
Ему все-таки удалось немного сползти с кресла. Не спросясь, он подхватил чистый лист бумаги из папки на столе перед собой и зеленым карандашом, тоже без спросу позаимствованным из стаканчика, несколькими линиями набросал эстакаду, устремленную вверх, под углом градусов в сорок пять. У основания он нарисовал прямоугольник на маленьких колесах.
– Ракета ставится на тележку с электромотором и разгоняется до наиболее возможной скорости, после чего она отрывается и летит далее самостоятельно!
Сталин смотрел на рисунок, потом положил на него ладонь.
– Чем длиннее и выше эстакада…
– Совершенно верно. Тем больше полезного груза унесет ракета.
– Длиннее и выше, – повторил Сталин, глядя на ученого. Ум политика и здравый смысл уже подсказали решение. – Наверное, самое разумное строить это устройство в горах?
– Да, товарищ Сталин.
Сталин обернулся, посмотрел на карту.
– А это ваше приспособление возможно построить в любом месте или есть ограничения?
– В принципе да, в любом. Но и ограничения есть.
Вождь нахмурился, потом улыбнулся.
– Теперь я вас не понимаю, товарищ Цандер…
Фридрих Артурович чуть виновато улыбнулся.
– Это вопрос эффективности системы, а не возможности – не возможности. Чтоб все сработало с наибольшей эффективностью, нужно, чтоб сошлись три условия.
На листе с чертежом он поставил три цифры – один, два, три. Сталин смотрел за ним с доброжелательным вниманием. Он уважал специалистов, хорошо знающих свое дело.
– Гора должна быть достаточно высокой, находиться как можно ближе к экватору и хорошо бы недалеко от уже освоенных человеком территорий.
– А это еще зачем?
– Дороги, жилища, снабжение… Слишком дорого это все обойдется, если начинать на совершенно пустом месте.
Возле цифр появились слова «Высота», «Экватор», «Цивилизация». Сталин молчал минуту, что-то прикидывая. Потом поднялся, подошел к карте мира, что висела на одной из стен кабинета, и жестом пригласил к себе гостя.
– Ну так что, товарищ Цандер, вы можете предложить Советскому правительству? Какое, на ваш взгляд, место, с учетом всех условий, должно быть самым подходящим, если, скажем, через год мы соберемся запустить ракету товарища Циолковского?
Ответ у ученого уже был готов.
– Только Кавказ, товарищ Сталин.
– Кавказ? – переспросил вождь с сомнением. О Кавказе Сталин знал поболее многих.
О чеченских восстаниях там центральные газеты не писали, но Менжинский регулярно докладывал – стреляют на Кавказе…
Цандер тоже знал – на Кавказе неспокойно. Если жизнь в Советском Союзе уже, можно сказать, вошла в колею, то там, да еще в среднеазиатских республиках еще постреливали… Но откуда в России другие горы? Не Уральские же…
– Уральские горы, к сожалению…
Сталин кивнул.
– Понимаю. Низковаты. Ну, а за рубежом?
Ученый слегка наклонился, стараясь уловить мысль вождя.
– Вы не стесняйтесь, – улыбнулся Иосиф Виссарионович. – Считайте, что наш разговор теоретический. Так сказать, из области чистой науки. Вы, как ученый, решайте научные вопросы, а политические аспекты проблемы предоставьте решать политикам и военным.
Фридрих Артурович не мог не улыбнуться в ответ. Правда, улыбка у него вышла озадаченная. Из этого кабинета открывались такие горизонты, что дух захватывало. Тут видно было не только Ивана Великого и половину Москвы. Кавказ, было видно, Тибет, Пиренеи, Гималаи… А почему бы и нет? Если разговор теоретический, а поступь Мировой Революции тверда и ее победа неизбежна? Он слегка кивнул, принимая условия игры, и посмотрел на карту другими глазами.
– Альпы и Пиренеи это удобно, но это ведь самое логово – работать спокойно не дадут. А кроме этого, в плане близости к экватору наш Эльбрус все-таки предпочтительнее. Далее…
Карандаш в его руке зигзагом спускался сверху вниз, на секунду задерживаясь там, где бумага окрашивалась в коричневый цвет.
– Кордильеры и Анды – слишком далеко. Неудобно. Килиманджаро в Африке – почти то, что нужно. Гора стоит почти прямо на экваторе и высота приличная, но места уж больно дикие…
Карандаш ушел вправо, в Азию. Стремительно, словно Буденновская конница, прокатился по Афганистану, по Персии, по равнинам Индостана и остановился.
– Вот разве что Тибет….
Он широко улыбнулся, радуясь, что вовремя вспомнил нечто важное.
– Джомолунгма, товарищ Сталин.
Сталин, до того пристально рассматривавший Европу, повернулся.
– Это где?
– Тибет, Гималаи, Иосиф Виссарионович. Не так давно в массиве Тибетских гор англичане обнаружили гигантскую вершину. Возможно, самую высокую гору мира. Они там давно хозяйничают, а значит, места вокруг более-менее цивилизованные. Сама же гора имеет форму пирамиды…
Сталин на глаз попытался определить расстояние от Владивостока до огромного коричневого пятна в самом центре Азии.
– Как ее назвали колонизаторы?
– Англичане зовут ее Эверестом, а местные жители дали ей несколько имен. Джомолунгма, Сагарматка.
Сталин покачал головой, словно вслушивался в то, что эхом мелькнуло в голове.
– Что значит последнее слово?
– Мать богов.
– Мать богов, – повторил Сталин. Он замолчал, глядя на карту, и Цандер не решился оторвать его от размышления. Генеральный стоял долго, только изредка сообразно посещавшим его мыслям наклонял голову то вправо, то влево. Несообразно моменту товарищ Цандер вспомнил дачного петуха, что так же вот примеривался к зерну, прежде чем склевать его.
– Мы, конечно, люди неверующие, – наконец сказал он, – но в этом есть символ. Не так ли, товарищ Цандер?
Ученый вздрогнул, застигнутый на вздорной мысли.
– Может она родить нам бога Революции?
Фридрих Артурович несмело кивнул.
О чем размышлял вождь, было непонятно…
– Ее высота более восьми километров, – торопливо продолжил ученый. – Если на ней построить наземную разгонную систему, то можно будет запускать на околоземную орбиту гораздо более тяжелые грузы. Сотни, а может быть, и тысячи пудов!
Голова Сталина несколько раз повернулась туда-сюда. Цандер понял, что вождь смотрит то на Тибет, то на Кавказ. Вот он наклонился над Индостаном, словно хотел рассмотреть поближе что-то увиденное сквозь бумагу.
Несколько мгновений вождь походил на ученого, застывшего перед микроскопом, постучал трубкой по Тибетским горам, потом повернулся и сделал то же самое с Кавказом.
– Товарищ Сталин…
Иосиф Виссарионович поднял брови, выныривая из своих мыслей.
– Я хотел бы все же обратить внимание на сложности технические… В прошлом году мы с товарищами из ГИРДА вели работы по созданию реактивных двигателей на бензо-воздушной смеси и на металлическом топливе, однако мощность изделия…
Сталин улыбнулся, словно разделял беспокойство ученого, но знал что-то такое, что делало сомнения ничтожными.
Когда за Цандером закрылась дубовая дверь, Генеральный вернулся к карте.
– Что ж… Если нет ничего другого, подумаем о ракетных поездах.
Отчего-то ему представилась пачка папирос «Казбек» – черный силуэт всадника на фоне горы и воображение тут же дорисовало бегущий по склону поезд, фонтаны огня, клубы дыма и ракета, лежащая на крыше одного из вагонов. Это было красиво! По-большевицки! Конечно, все будет совсем не так, но обязательно будет! ОН был уверен, что время технических чудес еще не прошло. Оно только-только наступает!
Через месяц пленум ЦК. Там все и надо решить.
Главное, видеть будущее!
CCСP. Москва
Декабрь 1927 года
Как ни старались они, работая с жильцами дядиного дома, а ничего у них не получалось. Отчего-то всегда выходило так, что каждый помнил жильца (чекисты в своих разговорах называли его изобретателем) не так, как другой, и то, на чем настаивал один, категорически отрицали все остальные. Такой малости, как имя жильца, никто не вспомнил, и даже хваленый дядя не стал исключением.
Разговоры о нем вязли, как вязнет пуля в мешке с шерстью, терялись, как теряется человек в тумане. Начиналось все вроде бы как полагалось, но… Через минуту-другую общего разговора все увязало в «не помню», «не знаю», «не заметит», «так откуда же». Тогда они начали работать с семьями, жившими в одной коммуналке, рассчитывая, что родственникам все же проще договориться между с собой. Эта семья была третьей по счету, но обе предыдущие ничего нового не добавили к протоколам.
Супруги Дегтяревы сидели аккуратно, понимая, где сидят, и важность происходящего. Видно было, что женщина, Марфа Петровна, водит глазами по сторонам, высматривает, запоминает, что рассказать подругам из увиденного. Такие глазастые как раз много замечают, и можно было бы ждать приятных неожиданностей, но и тут ничего не вышло. А муж ее, Ерофей Кузьмич, сидит довольно спокойно, отвечает бодро, но несколько растерянно. Видно, и сам не понимает, как такое может быть: жил бок о бок с человеком, а тот раз и врагом оказался, а сказать про него нечего.
– Может, ходил к нему кто? – устало спросил Федосей, двигая по столу бланк протокола допроса.
– Да вот как раз недавно…
– Ну…
Федосей поймал себя на мысли, что хочет взять мужика и тряхнуть, чтоб побыстрее добраться до правды.
– Собралось чуть не полтора десятка.
– Собрание? – насторожился Малюков. – Что за люди?
Разговоры о нем вязли, как вязнет пуля в мешке с шерстью, терялись, как теряется человек в тумане. Начиналось все вроде бы как полагалось, но… Через минуту-другую общего разговора все увязало в «не помню», «не знаю», «не заметит», «так откуда же». Тогда они начали работать с семьями, жившими в одной коммуналке, рассчитывая, что родственникам все же проще договориться между с собой. Эта семья была третьей по счету, но обе предыдущие ничего нового не добавили к протоколам.
Супруги Дегтяревы сидели аккуратно, понимая, где сидят, и важность происходящего. Видно было, что женщина, Марфа Петровна, водит глазами по сторонам, высматривает, запоминает, что рассказать подругам из увиденного. Такие глазастые как раз много замечают, и можно было бы ждать приятных неожиданностей, но и тут ничего не вышло. А муж ее, Ерофей Кузьмич, сидит довольно спокойно, отвечает бодро, но несколько растерянно. Видно, и сам не понимает, как такое может быть: жил бок о бок с человеком, а тот раз и врагом оказался, а сказать про него нечего.
– Может, ходил к нему кто? – устало спросил Федосей, двигая по столу бланк протокола допроса.
– Да вот как раз недавно…
– Ну…
Федосей поймал себя на мысли, что хочет взять мужика и тряхнуть, чтоб побыстрее добраться до правды.
– Собралось чуть не полтора десятка.
– Собрание? – насторожился Малюков. – Что за люди?