Страница:
Орлы, старательно тянулись, украдкой подтягивая обмотки и застегивая на все пуговицы гимнастерки. Были здесь совсем молодые ребята, почти мальчишки, и люди старшего возраста, лет за тридцать. Сержанты держались уверенно, несмотря на сильно поношенное обмундирование и те же ботинки с обмотками.
Пулеметные гнезда для «максимов» были оборудованы на совесть. Угадывалась умелая рука саперов Кондратьева. Толстые березовые плашки служили подставкой для пулеметов и одновременно прикрывали оружие и расчеты в случае артиллерийского обстрела.
Имелись узкие щели для укрытия бойцов, запасные позиции. Комбат Григорий Зимин делал все что мог, но Журавлева не покидало гнетущее чувство какой-то бутафорности.
Конечно, командование полка, а может, и дивизии, непременно проверит систему обороны. Останутся довольны: земли перелопачено много, имеются командные пункты, пристреляны (теоретически) ориентиры.
Но без поддержки артиллерии все это рухнет. Толстые плахи не защитят «максимы» от попаданий даже снарядов среднего калибра. А что будет, когда на батальон обрушатся сотни мин? От них не спасут и глубокие щели. А вражеская авиация? Комбат все это понимал, но прыгнуть выше головы не мог.
Странная обстановка складывалась в приграничных военных округах. Войска выдвигались и укреплялись, но происходило все это с заметным формализмом. Развернули батальон, не торопятся давать артиллерию. Где находятся остальные силы полка и дивизии – неизвестно.
Зимин пригласил выпить и перекусить. Журавлев со скрипом согласился, ему еще предстояло ехать в отряд, решать кое-какие вопросы. Но и с комбатом, который будет тебя поддерживать в бою, тоже следовало познакомиться поближе.
Опрокинув полкружки водки, Григорий Зимин заговорил откровеннее. Он не сомневался, что военные действия в ближайшее время начнутся. Оба командира не собирались толочь воду в ступе и повторять то, о чем шли разговоры последние месяцы: нападет Германия или не рискнет. Гадать смысла нет – все и так понятно.
– Не продержишься ты здесь долго, – прямо заявил начальник заставы. – Не вижу я системы обороны. Торчит один твой батальон, а фланги голые.
– Говорят, еще один батальон на подходе.
– Тоже без артиллерии?
– Наверное. Макарыч, шумни своему начальству. Все же НКВД. Пусть хоть батарею пришлют фланги прикрыть.
– Шумну, – пообещал Журавлев.
– Тогда давай еще по одной опрокинем.
– Я не буду. Не хочу в отряде светиться выпившим.
– Ну как хочешь. А мое начальство носа не кажет. Я выпью.
Но делового разговора в пограничном отряде не получилось. Там все гудело, как в улье. Литерной почтой пришла газета «Правда» с сообщением ТАСС от 14 июня 1941 года. Комиссар отряда сунул одну из газет Журавлеву.
– Какая там артиллерия? Прочитай внимательно, изучи с личным составом. Твой политрук уже вызван, проведете разъяснительную работу.
Журавлев пробежал сообщение раз-другой. Странным был текст, опубликованный в главной газете СССР за неделю до войны.
Советское правительство убеждало всех, что слухи, распространяемые иностранной, особенно английской, печатью, о приближающейся войне между СССР и Германией не имеют никаких оснований. Советский Союз, так же как и Германия, строго соблюдает условия договора о ненападении.
Более того, наше правительство, по существу, расписывалось за Германию, заявляя, что слухи о готовящемся нападении на Советский Союз также не соответствуют действительности.
– Теперь понял? Понял? – переспрашивал Журавлева комиссар отряда.
– Что я понял? – оторвался от газеты Журавлев. – Немцы сосредоточили уйму войск на том берегу, а выходит, мне только кажется.
– Перекрестись, если кажется. Хороший ты командир, Иван Макарович, но политического чутья еще не нажил.
– Значит, войны не будет? – Журавлев посмотрел на комиссара в упор.
– Тебе уже ответили.
Продолжать разговор не имело смысла. Подполковник Платонов молчал, никак не реагируя на непонятное заявление ТАСС. Недовольно сопел, слушая Журавлева, который передал ему просьбу пехотного комбата. Черкнул несколько строк в перекидном календаре.
– Вообще-то, у них свое начальство. Не любят, когда мы вмешиваемся. Попробую звякну.
Журавлев ждал, что подполковник скажет свое мнение насчет заявления ТАСС, но не дождался. Осторожно напомнил:
– К нам дня четыре назад проверяющий из штаба приезжал. Он пограничную книгу просматривал. Не докладывал вам?
– Докладывал, ну и что?
– Я записи о состоянии оперативной обстановки каждый день заношу. Не слишком обстановка радует. В хуторах разговоры всякие идут, а германцы, уже не стесняясь, войска, как по шахматной доске, двигают. Вчера лично танки и грузовики километрах в трех от границы видел.
– Танки у нас тоже имеются. Целая дивизия неподалеку сосредоточена.
– Где эта дивизия – непонятно. А немецкие танки под носом.
– Ладно, Иван Макарович, езжай к себе. Занимайся своими обязанностями, – коротко приказал Платонов, прекращая разговор.
И Журавлев поехал.
За тринадцать лет службы он не достиг высоких званий и должностей. Был всего лишь начальником небольшой заставы в капитанском звании. Так сложилось.
Начинал, как и старшина Будько, в Средней Азии. Там прошел такую школу, которую не пройдешь ни в одной академии. Необъявленная война длилась до тридцать первого года.
В Туркестане не принимали Советскую власть и упорно дрались, отстаивая свою прежнюю жизнь. Даже полунищие крестьяне смотрели с нескрываемой враждебностью. За это время понял, что такое настоящий враг и как умело он умеет наносить удары. Получил ранение, гепатит, именные часы за храбрость и был переведен на Дальний Восток. Там было немногим слаще.
Среди сопок на границе с Маньчжурией пролетели еще несколько лет. Там другой, более опасный враг – Япония. В глухомани среди сопок шла необъявленная война, которая вылилась в бои у озера Хасан в августе тридцать восьмого года.
События на Халхин-Голе происходили, когда Журавлева перевели на другую окраину страны, в Западную Украину. Без малого два года уже пролетело. Судя по всему, не миновать столкновения с Германией. Надо бы отправить подальше жену. Хорошо, хоть сына и дочь забрали на лето родители. Поразмыслив, понял, что не разрешат отправить жену. Скажут, что подает дурной пример, паникует. От невеселых мыслей его оторвал голос ездового:
– Товарищ капитан, что в «Правде» пишут? Говорят, войны не будет.
– Говорят… замполит вам все растолкует.
Ездовой хотел что-то спросить еще, но, видя, что начальник заставы не склонен к разговорам, замолчал. Замполит, конечно, растолкует. Он для того и поставлен. Только не легче от этого. Попахивает, как перед грозой.
Уехал хозяин лавки Натан, продав ее за половину цены. Очень спешил, но все же выкроил время, попрощался с начальником заставы.
– Спасибо за все, Иван Макарович. До свидания.
– И тебе спасибо. Хорошего помощника теряю.
– Я тебе уже не нужен. И так все ясно.
Уточнять сказанное он не стал.
Увольнения запретили, и Бася сама дважды приходила к Николаю. Глянув на вырытые окопы и укрепления, вздохнула.
– Опять воевать будете?
– Если немцы полезут. Вон их сколько скопилось на том берегу.
– Конечно, полезут, – проговорила девушка и смахнула слезу. – Пропадешь ты, Коля. Бежать отсюда надо. Что вы против германцев с их танками-самолетами сделаете?
– У нас армия посильнее. А насчет бежать, больше такие разговоры не заводи.
– Ну, конечно, ты же храбрый солдат. Одного мужика в тридцать девятом потеряла, тоже воевать рвался. Теперь ты…
Проводил до окраины леса. Постояли, повздыхали.
– Может, в воскресенье, двадцать второго, придешь? Мать обед приготовит, на озеро сходим.
– Конечно, сходим.
В его готовности прийти Бася уловила фальшивые нотки. Поняла, что вряд ли отпустят с заставы. Поцеловались на прощанье, и каждый пошел в свою сторону. Тягостно тянулись эти июньские дни.
Комбату Зимину наконец выделили батарею легких трехдюймовых «полковушек». Об этом он сразу известил Журавлева:
– С меня магарыч. Спасибо за содействие.
– Брось, мелочи все это. Соседи не подошли?
– Пока нет. Командир полка наведывался, обещал подтянуть дополнительные силы.
– Долго он собирается.
Зимин промолчал. Командир полка, из штабных выдвиженцев, по мнению комбата действовал слишком вяло. Все ждал приказов и разъяснений. К Зимину относился неплохо, даже похвалил за добросовестно подготовленную оборону. Лучше бы обругал! Неужели не видит, что один батальон без поддержки соседей, без долговременных огневых точек, сметут первым же ударом.
Для борьбы с бронетехникой подвезли новые противотанковые гранаты РПГ-40. Весили они кило двести граммов и сразу получили у бойцов прозвище «ворошиловские килограммы». Командир полка гранаты хвалил:
– Любой фашистский танк возьмут!
Зимин относился к этим штуковинам скептически. Капризные в обращении, тяжелые. Дальше чем на пятнадцать шагов не бросишь, а главное, пользоваться ими никто не умеет. По плакатам изучали.
– Тренировку бы надо провести, – предложил комбат. – Ящик потратим, зато будем знать, как и что.
– Брось, Григорий Пантелеевич, – воспринял это как шутку комполка. – И так все ясно в инструкции указано. Ни к чему лишний грохот поднимать, да и, не дай бог, ЧП случится.
Командир полка отбыл, а Зимин приказал отрыть для новых гранат отдельную щель. Рванут ненароком десять ящиков, траншеи обвалят.
В воскресенье, 22 июня, должны были состояться спортивные соревнования. Комиссар хотел было вызвать лучших спортсменов пограничных застав на трехдневные сборы, но его осадил начальник отряда Платонов:
– Какие, к черту, сборы! Пусть службу несут. Неспокойно на границе.
– Не накручивай, Алексей Викторович. Может, и соревнования прикажешь отменить?
– Может быть. Сейчас караулы усиленные нужны, а не соревноваться друг с другом, кто быстрее пробежит.
– Ну уж нет, – вскинулся комиссар. – И так разговоры всякие идут. А соревнования и другие мероприятия должны подтвердить стабильность обстановки.
В субботу, как обычно, на заставах устраивали банно-прачечный день. Звонил Артем Ясковец, начальник пятой заставы. Сообщил, что задержали перебежчика, польского солдата. Передавать по телефону все детали разговора с перебежчиком старший лейтенант не рискнул.
– Приезжай на часок в воскресенье, – пригласил он Журавлева. Не удержавшись добавил: – Плохие новости.
– Я хороших и не жду, – отозвался капитан. – Подъеду, встретимся.
Жена Вера запланировала кое-какие покупки в райцентре.
– Ты со мной не поедешь?
– Нет. Но ребята на соревнования собираются, тебя проводят.
– Когда это будет? Мне бы с утра пораньше надо на базар успеть.
Командир саперного взвода Кондратьев тоже решал свои проблемы. Его подразделение оставалось, по существу, безоружным. На тридцать бойцов насчитывалось всего четыре винтовки, которые выдавали караульным. В ответ на просьбы вооружить саперов Кондратьева осаживали:
– Вы что, воевать там собрались? Работы полно, а тебе винтовки понадобились.
– А если провокация со стороны немцев?
– Ты не о провокациях думай, а как лучше укрепления построить.
– Строим, но без оружия нельзя. Мы все же воинское подразделение.
В пятницу настрой начальства изменился. Кондратьеву позвонили и приказали получить оружие. Журавлев выделил ему повозку, и в субботу лейтенант привез винтовки и патроны. Планировал раздать их в воскресенье.
Много чего планировали люди на воскресенье, двадцать второго июня сорок первого года.
Глава 3
Пулеметные гнезда для «максимов» были оборудованы на совесть. Угадывалась умелая рука саперов Кондратьева. Толстые березовые плашки служили подставкой для пулеметов и одновременно прикрывали оружие и расчеты в случае артиллерийского обстрела.
Имелись узкие щели для укрытия бойцов, запасные позиции. Комбат Григорий Зимин делал все что мог, но Журавлева не покидало гнетущее чувство какой-то бутафорности.
Конечно, командование полка, а может, и дивизии, непременно проверит систему обороны. Останутся довольны: земли перелопачено много, имеются командные пункты, пристреляны (теоретически) ориентиры.
Но без поддержки артиллерии все это рухнет. Толстые плахи не защитят «максимы» от попаданий даже снарядов среднего калибра. А что будет, когда на батальон обрушатся сотни мин? От них не спасут и глубокие щели. А вражеская авиация? Комбат все это понимал, но прыгнуть выше головы не мог.
Странная обстановка складывалась в приграничных военных округах. Войска выдвигались и укреплялись, но происходило все это с заметным формализмом. Развернули батальон, не торопятся давать артиллерию. Где находятся остальные силы полка и дивизии – неизвестно.
Зимин пригласил выпить и перекусить. Журавлев со скрипом согласился, ему еще предстояло ехать в отряд, решать кое-какие вопросы. Но и с комбатом, который будет тебя поддерживать в бою, тоже следовало познакомиться поближе.
Опрокинув полкружки водки, Григорий Зимин заговорил откровеннее. Он не сомневался, что военные действия в ближайшее время начнутся. Оба командира не собирались толочь воду в ступе и повторять то, о чем шли разговоры последние месяцы: нападет Германия или не рискнет. Гадать смысла нет – все и так понятно.
– Не продержишься ты здесь долго, – прямо заявил начальник заставы. – Не вижу я системы обороны. Торчит один твой батальон, а фланги голые.
– Говорят, еще один батальон на подходе.
– Тоже без артиллерии?
– Наверное. Макарыч, шумни своему начальству. Все же НКВД. Пусть хоть батарею пришлют фланги прикрыть.
– Шумну, – пообещал Журавлев.
– Тогда давай еще по одной опрокинем.
– Я не буду. Не хочу в отряде светиться выпившим.
– Ну как хочешь. А мое начальство носа не кажет. Я выпью.
Но делового разговора в пограничном отряде не получилось. Там все гудело, как в улье. Литерной почтой пришла газета «Правда» с сообщением ТАСС от 14 июня 1941 года. Комиссар отряда сунул одну из газет Журавлеву.
– Какая там артиллерия? Прочитай внимательно, изучи с личным составом. Твой политрук уже вызван, проведете разъяснительную работу.
Журавлев пробежал сообщение раз-другой. Странным был текст, опубликованный в главной газете СССР за неделю до войны.
Советское правительство убеждало всех, что слухи, распространяемые иностранной, особенно английской, печатью, о приближающейся войне между СССР и Германией не имеют никаких оснований. Советский Союз, так же как и Германия, строго соблюдает условия договора о ненападении.
Более того, наше правительство, по существу, расписывалось за Германию, заявляя, что слухи о готовящемся нападении на Советский Союз также не соответствуют действительности.
– Теперь понял? Понял? – переспрашивал Журавлева комиссар отряда.
– Что я понял? – оторвался от газеты Журавлев. – Немцы сосредоточили уйму войск на том берегу, а выходит, мне только кажется.
– Перекрестись, если кажется. Хороший ты командир, Иван Макарович, но политического чутья еще не нажил.
– Значит, войны не будет? – Журавлев посмотрел на комиссара в упор.
– Тебе уже ответили.
Продолжать разговор не имело смысла. Подполковник Платонов молчал, никак не реагируя на непонятное заявление ТАСС. Недовольно сопел, слушая Журавлева, который передал ему просьбу пехотного комбата. Черкнул несколько строк в перекидном календаре.
– Вообще-то, у них свое начальство. Не любят, когда мы вмешиваемся. Попробую звякну.
Журавлев ждал, что подполковник скажет свое мнение насчет заявления ТАСС, но не дождался. Осторожно напомнил:
– К нам дня четыре назад проверяющий из штаба приезжал. Он пограничную книгу просматривал. Не докладывал вам?
– Докладывал, ну и что?
– Я записи о состоянии оперативной обстановки каждый день заношу. Не слишком обстановка радует. В хуторах разговоры всякие идут, а германцы, уже не стесняясь, войска, как по шахматной доске, двигают. Вчера лично танки и грузовики километрах в трех от границы видел.
– Танки у нас тоже имеются. Целая дивизия неподалеку сосредоточена.
– Где эта дивизия – непонятно. А немецкие танки под носом.
– Ладно, Иван Макарович, езжай к себе. Занимайся своими обязанностями, – коротко приказал Платонов, прекращая разговор.
И Журавлев поехал.
За тринадцать лет службы он не достиг высоких званий и должностей. Был всего лишь начальником небольшой заставы в капитанском звании. Так сложилось.
Начинал, как и старшина Будько, в Средней Азии. Там прошел такую школу, которую не пройдешь ни в одной академии. Необъявленная война длилась до тридцать первого года.
В Туркестане не принимали Советскую власть и упорно дрались, отстаивая свою прежнюю жизнь. Даже полунищие крестьяне смотрели с нескрываемой враждебностью. За это время понял, что такое настоящий враг и как умело он умеет наносить удары. Получил ранение, гепатит, именные часы за храбрость и был переведен на Дальний Восток. Там было немногим слаще.
Среди сопок на границе с Маньчжурией пролетели еще несколько лет. Там другой, более опасный враг – Япония. В глухомани среди сопок шла необъявленная война, которая вылилась в бои у озера Хасан в августе тридцать восьмого года.
События на Халхин-Голе происходили, когда Журавлева перевели на другую окраину страны, в Западную Украину. Без малого два года уже пролетело. Судя по всему, не миновать столкновения с Германией. Надо бы отправить подальше жену. Хорошо, хоть сына и дочь забрали на лето родители. Поразмыслив, понял, что не разрешат отправить жену. Скажут, что подает дурной пример, паникует. От невеселых мыслей его оторвал голос ездового:
– Товарищ капитан, что в «Правде» пишут? Говорят, войны не будет.
– Говорят… замполит вам все растолкует.
Ездовой хотел что-то спросить еще, но, видя, что начальник заставы не склонен к разговорам, замолчал. Замполит, конечно, растолкует. Он для того и поставлен. Только не легче от этого. Попахивает, как перед грозой.
* * *
Следующая неделя пролетела незаметно. Служебные дела не давали слишком задумываться. Жена Журавлева, Вера, к мужу с вопросами не лезла. Хотя, бывая в райцентре, наслышалась разного.Уехал хозяин лавки Натан, продав ее за половину цены. Очень спешил, но все же выкроил время, попрощался с начальником заставы.
– Спасибо за все, Иван Макарович. До свидания.
– И тебе спасибо. Хорошего помощника теряю.
– Я тебе уже не нужен. И так все ясно.
Уточнять сказанное он не стал.
Увольнения запретили, и Бася сама дважды приходила к Николаю. Глянув на вырытые окопы и укрепления, вздохнула.
– Опять воевать будете?
– Если немцы полезут. Вон их сколько скопилось на том берегу.
– Конечно, полезут, – проговорила девушка и смахнула слезу. – Пропадешь ты, Коля. Бежать отсюда надо. Что вы против германцев с их танками-самолетами сделаете?
– У нас армия посильнее. А насчет бежать, больше такие разговоры не заводи.
– Ну, конечно, ты же храбрый солдат. Одного мужика в тридцать девятом потеряла, тоже воевать рвался. Теперь ты…
Проводил до окраины леса. Постояли, повздыхали.
– Может, в воскресенье, двадцать второго, придешь? Мать обед приготовит, на озеро сходим.
– Конечно, сходим.
В его готовности прийти Бася уловила фальшивые нотки. Поняла, что вряд ли отпустят с заставы. Поцеловались на прощанье, и каждый пошел в свою сторону. Тягостно тянулись эти июньские дни.
Комбату Зимину наконец выделили батарею легких трехдюймовых «полковушек». Об этом он сразу известил Журавлева:
– С меня магарыч. Спасибо за содействие.
– Брось, мелочи все это. Соседи не подошли?
– Пока нет. Командир полка наведывался, обещал подтянуть дополнительные силы.
– Долго он собирается.
Зимин промолчал. Командир полка, из штабных выдвиженцев, по мнению комбата действовал слишком вяло. Все ждал приказов и разъяснений. К Зимину относился неплохо, даже похвалил за добросовестно подготовленную оборону. Лучше бы обругал! Неужели не видит, что один батальон без поддержки соседей, без долговременных огневых точек, сметут первым же ударом.
Для борьбы с бронетехникой подвезли новые противотанковые гранаты РПГ-40. Весили они кило двести граммов и сразу получили у бойцов прозвище «ворошиловские килограммы». Командир полка гранаты хвалил:
– Любой фашистский танк возьмут!
Зимин относился к этим штуковинам скептически. Капризные в обращении, тяжелые. Дальше чем на пятнадцать шагов не бросишь, а главное, пользоваться ими никто не умеет. По плакатам изучали.
– Тренировку бы надо провести, – предложил комбат. – Ящик потратим, зато будем знать, как и что.
– Брось, Григорий Пантелеевич, – воспринял это как шутку комполка. – И так все ясно в инструкции указано. Ни к чему лишний грохот поднимать, да и, не дай бог, ЧП случится.
Командир полка отбыл, а Зимин приказал отрыть для новых гранат отдельную щель. Рванут ненароком десять ящиков, траншеи обвалят.
В воскресенье, 22 июня, должны были состояться спортивные соревнования. Комиссар хотел было вызвать лучших спортсменов пограничных застав на трехдневные сборы, но его осадил начальник отряда Платонов:
– Какие, к черту, сборы! Пусть службу несут. Неспокойно на границе.
– Не накручивай, Алексей Викторович. Может, и соревнования прикажешь отменить?
– Может быть. Сейчас караулы усиленные нужны, а не соревноваться друг с другом, кто быстрее пробежит.
– Ну уж нет, – вскинулся комиссар. – И так разговоры всякие идут. А соревнования и другие мероприятия должны подтвердить стабильность обстановки.
В субботу, как обычно, на заставах устраивали банно-прачечный день. Звонил Артем Ясковец, начальник пятой заставы. Сообщил, что задержали перебежчика, польского солдата. Передавать по телефону все детали разговора с перебежчиком старший лейтенант не рискнул.
– Приезжай на часок в воскресенье, – пригласил он Журавлева. Не удержавшись добавил: – Плохие новости.
– Я хороших и не жду, – отозвался капитан. – Подъеду, встретимся.
Жена Вера запланировала кое-какие покупки в райцентре.
– Ты со мной не поедешь?
– Нет. Но ребята на соревнования собираются, тебя проводят.
– Когда это будет? Мне бы с утра пораньше надо на базар успеть.
Командир саперного взвода Кондратьев тоже решал свои проблемы. Его подразделение оставалось, по существу, безоружным. На тридцать бойцов насчитывалось всего четыре винтовки, которые выдавали караульным. В ответ на просьбы вооружить саперов Кондратьева осаживали:
– Вы что, воевать там собрались? Работы полно, а тебе винтовки понадобились.
– А если провокация со стороны немцев?
– Ты не о провокациях думай, а как лучше укрепления построить.
– Строим, но без оружия нельзя. Мы все же воинское подразделение.
В пятницу настрой начальства изменился. Кондратьеву позвонили и приказали получить оружие. Журавлев выделил ему повозку, и в субботу лейтенант привез винтовки и патроны. Планировал раздать их в воскресенье.
Много чего планировали люди на воскресенье, двадцать второго июня сорок первого года.
Глава 3
Двадцать второго июня
Один из самых черных дней в истории России. Как поется в знаменитой песне неизвестного автора:
Выделялись массивные каски, виднелись стволы оружия. Кажется, в лодке были пятеро, двое бесшумно и умело гребли. Возможно, Мальцев не рискнул бы открыть огонь. Слишком усердно призывали не поддаваться на провокации, особенно в последнюю неделю после сообщения ТАСС.
Но, кроме лодок, в небе тройками проносились самолеты с той стороны, и где-то справа хлопнула раз и другой винтовка, отстучала автоматная очередь. На левом берегу мелькали расплывчатые тени, а ближняя лодка уже приближалась. Надо было принимать решение.
– На самолетах кресты, – шепнул Чернышов. – Вот чертовщина…
– Открываем огонь.
Нажимая на спуск, Николай ощутил легкий холодок, что сейчас все оборвется, уйдет прежняя жизнь, и, кажется, началась война. Короткая очередь взбила фонтанчики воды у носа лодки, и эти удары пуль о воду звучали едва не громче, чем сами выстрелы. Сержант вначале почти неосознанно занизил прицел, но уже через секунду ударил более длинной очередью в чужие силуэты.
В лодке сверкнули вспышки. Над головой с тугим быстрым свистом пронеслась светящаяся трасса. Следом еще. Мальцев выпустил три очереди подряд. В лодке кто-то вскрикнул, один из солдат перевалился через борт.
По воде шлепали веслом, торопясь преодолеть последние метры. Другое весло плыло по течению. Поперек борта лежал немец, каска слетела с головы, светлым пятном выделялись белокурые волосы.
Впереди будет долгая война, путь между жизнью и смертью, потеря близких людей, но сержанту Мальцеву навсегда врезались в память до мелочей эти минуты первого боя. Как он ломал себя, стреляя во врага, который еще вчера считался союзником. Когда лодка все же ткнулась в берег, она была пробита в нескольких местах, съежилась и с шипением выпускала воздух.
Из нее выбрались двое и сразу залегли у кромки кустов. В лодке кто-то шевелился, стонал, она осела под тяжестью трех тел, убитых и раненых. Двое под берегом стреляли, не высовываясь под огонь.
Мальцев не выпускал из виду вторую лодку, которая торопилась уйти по течению подальше от выстрелов русских пограничников. Следовало спешить к ней, но и бежать под пулями двоих высадившихся немцев было слишком рискованно.
Петро Чернышов, опустошив обойму, забивал в казенник следующую. У обоих имелось по одной гранате Ф-1, которыми можно было добить оставшихся солдат из первой лодки. Но не так просто дается переход от мира к войне. Доставая тяжелую ребристую «лимонку», Николай все еще медлил, прежде чем выдернуть кольцо.
Мальцев дал команду сменить позицию. Оба отползали метра на три. Из-под берега продолжал сыпать очереди чужой автомат, хлопала винтовка. С противоположного берега ударил пулемет, нащупывая трассами русских пограничников.
Слегка приподнявшись, Николай швырнул гранату и сразу прижался к земле. «Лимонка» взорвалась в воде. Сам взрыв прозвучал коротко и приглушенно. Зато с шумом выплеснулся фонтан воды, звонко хлопнув о вздернутый нос лодки, где скопился воздух.
Закричал автоматчик. Полез на берег, прикрыв лицо ладонью и вытянув вперед вторую руку. Возможно, он обернулся на всплеск упавшей лимонки, и осколки угодили ему в лицо.
Пулемет на левом берегу молотил непрерывно. Петро выстрелил в автоматчика, но промахнулся. Мальцев тянул товарища прочь с этого места, которое простегивалось вдоль и поперек. Брызнула, словно скошенная, густая, влажная от росы трава, ивовый куст смахнуло, разлетелись в стороны верхушки.
Николай спешил ко второй лодке, Чернышов бежал рядом. Оба на несколько секунд увидели результаты взрыва. Шестисотграммовая Ф-1 с сильным зарядом взрывчатки изрешетила осколками и чугунным крошевом лодку, сбросила в воду тело светловолосого солдата.
Раненый автоматчик продолжал брести, закрыв ладонью лицо и шаря перед собой другой рукой. Уцелевший немец под берегом стрелял не целясь. Вторая лодка ткнулась в прибрежный откос, из нее выскакивали люди в касках, устанавливали пулемет на сошках.
Начинать с ними бой было бы безрассудно. Против пяти человек с пулеметом они ничего не сделают. Пулемет дал одну и другую очередь, прикрывая солдат, подковой залегших на берегу. От левого берега отделились еще две лодки, переправу уже не остановить.
Над заставой, шипя, взвились три красные ракеты, через короткий промежуток еще одна – сигнал сбора всех постов.
– Николай, на заставе тревога, – показывал рукой Чернышов.
– Подожди… сейчас.
Мальцев забрал у напарника гранату, бросил ее из-за дерева и, дождавшись взрыва, шепнул Петру:
– Уходим.
Вслед трещали очереди и одиночные выстрелы. Мальцев и Чернышов, как было предписано, бежали к заставе. Черныш, не в силах сдержать возбуждение, бормотал:
– Крепко мы их уделали. Наверное, всю команду той лодки положили.
Николай то ли не расслышал его, то ли думал о своем.
– Война… Вот ведь черт, напали сволочи…
На восток проносились новые звенья чужих самолетов. Вдалеке глухо отдавались взрывы. К берегу причаливали резиновые и деревянные лодки, с них быстро высаживались и бежали вперед отделения немецких солдат.
Из разорванной лодки вынесли два трупа и раненого. Санитары бинтовали лицо автоматчику, получившему несколько осколков. Он пытался подняться, отталкивал санитаров, искал свое оружие.
– Успокойся, – слегка похлопал его по плечу унтер-офицер. – Для тебя война закончилась.
– Почему так темно? – испуганно воскликнул он.
Солдату никто не ответил.
Сержант на вышке, заметив чужие самолеты, сразу соединился с заставой и доложил дежурному.
– Видим, – коротко ответили ему. – Продолжать наблюдение.
Сержант взвел недавно полученный автомат ППШ, окликнул второго часового, находившегося неподалеку от вышки:
– Костя, будь наготове.
– Так точно, товарищ сержант.
Костя Орехов пришел на заставу в конце зимы. До этого полгода находился в учебном полку. В службу втянулся, участвовал в задержании нескольких нарушителей и действовал уверенно.
Винтовка заряжена, поставлена на предохранитель. В подсумках на поясе имелось одиннадцать запасных обойм и граната в брезентовом чехле. Сержант на вышке пришел из учебки вместе с Ореховым и опыта имел не больше. Получил сержантские угольники за успешную учебу и хорошо сданные зачеты.
Костя Орехов, несмотря на семь классов образования, путался в формулировке уставов, которые надо было старательно зубрить, да и политподготовка хромала. Особенно терялся он, когда приходилось перечислять должности и звания высших лиц государства. Однако в вопросах службы быстро показал себя смышленым и уверенно действующим бойцом, а по стрелковой подготовке занимал место в первой пятерке.
Когда Орехов увидел в утреннем тумане медленно передвигающиеся силуэты, он снял винтовку с предохранителя и отступил за ствол толстого тополя. До них было шагов сто пятьдесят. Силуэты приостановились, впереди было расчищенное от деревьев и кустарника открытое место.
Кажется, чужих солдат трое, все они пересекли границу и контрольно-следовую полосу. Остановились лишь на несколько секунд, затем не спеша зашагали дальше. У них было оружие, Костя разглядел каски, солдатские ремни, противогазные коробки на боку.
Это были не просто нарушители, а солдаты, спокойно идущие сквозь пограничную зону. Орехов беспокойно зашевелился, хотел окликнуть сержанта на вышке, но не стал. Тот не хуже его видит нарушителей.
– Стоять, – скомандовал сержант. – Вы нарушили государственную границу Советского Союза.
Костя услышал, как он торопливо докладывает на заставу о появлении вооруженных немецких солдат. У реки послышалась автоматная очередь, по звуку наш ППД. Затем очереди и выстрелы слились в сплошную пальбу. Трое продолжали свой путь. Один из них, шагавший впереди, поднял руку, возможно желая что-то объяснить.
Сержант снова приказал остановиться и щелкнул затвором. Костя держал на мушке немца, поднявшего руку. Дальше все происходило быстро и неожиданно.
Из-за спины старшего группы выдвинулся человек и вскинул автомат. Стрелял он частыми короткими очередями, к нему присоединился еще один автоматчик. Пули прошили ограду вышки, сержант отшатнулся и упал на дощатый пол.
У него была пробита грудь, не действовала рука. Дисциплинированный, но нерешительный сержант из последних сил поднял трубку полевого теле фона:
– Провокация… обстреляна вышка номер два, я ранен… слышите меня?
Сознание мутилось, сержант чувствовал, как из ран вытекает кровь, но даже сейчас он не рискнул произнести слово «нападение» и отгонял мысли, что это война. Он продолжал докладывать, что нападавших трое, а самолеты, кажется, с крестами.
На самом деле трубка выпала из рук. Сержант лежал на досках в луже расплывающейся крови и не видел, как, пытаясь ему помочь, стрелял в нападавших напарник.
Орехов сумел ранить автоматчика, двое других залегли и били короткими очередями. Пули свистели совсем рядом. Несколько штук ударили о ствол тополя, сверкнули вспышки мелких разрывов. Крошечные осколки хлестнули по щеке и левой руке, которой он сжимал ложе винтовки.
Бьют разрывными! Костя отполз в сторону, сменил обойму. Оставаться здесь было слишком опасно, но и бросить раненого товарища он не мог. Девятнадцатилетний парень еще не знал, что уже действуют жестокие законы войны, которые рушат прежние понятия. Пуля сорвала с головы фуражку, он уткнулся лицом в траву и выстрелил наугад.
Старший из немецкой разведгруппы знал, что на вышке находится телефон. Там ворочался недобитый пограничник, возможно пытался связаться с заставой. Несколько очередей пробили наискось доски и умирающего сержанта. Затем огонь обрушился на Костю Орехова, и он стал отползать, понимая, что больше ничего сделать не сможет.
– Неужели война?
Когда раздались взрывы первых авиабомб, Журавлев в этом уже не сомневался. События разворачивались быстро. С вышки номер два пришел непонятный звонок о какой-то провокации. Дежурный слышал в телефонной трубке звук автоматных очередей.
С вышки на территории заставы докладывали, что видят вспышки выстрелов. Журавлев вместе с политруком Зелинским обходил траншеи, где согласно боевому расписанию пограничники быстро заняли свои места. Старшина Будько с помощником носили ящики с патронами и гранатами.
Прибежал командир саперного взвода Кондратьев и, козырнув, доложил, что его люди построены. В наличии тридцать один человек, вооружение двадцать четыре винтовки и тысяча пятьсот патронов.
– Занимай левый фланг.
– Иван Макарович, подбрось патронов и дай еще несколько винтовок.
– Веди людей, а оружие и патроны принесет старшина.
В этот момент вошел Николай Мальцев и торопливо доложил о боевом столкновении с немцами. Снова позвонил дежурный, а из траншеи застучал станковый пулемет.
Атака началась с ходу, сразу с трех сторон. Под прикрытием нескольких пулеметов короткими перебежками приближались десятки немецких солдат, многие вели огонь на ходу.
– Что они делают? – то ли спросил, то ли удивился Зелинский.
– Выполняют приказ, – отозвался Журавлев, вглядываясь в бинокль.
Для него, как и для многих на заставе, мгновенный переход от мира к войне был не только неожиданным, но и оглушительным по своей внезапности. Но люди действовали быстро, и приказы Журавлева исполнялись мгновенно.
Капитан сгоряча дал команду открыть огонь из всех семи пулеметов. Но буквально через несколько минут отменил приказ, оставив один «максим» и два ручных «дегтярева» в резерве.
Немцы были уже хорошо видны в лучах восходящего за спиной солнца. Серо-голубые мундиры, солдаты туго затянуты в портупеи, на головах у всех каски, вооружены винтовками и автоматами.
Наступали они грамотно. Это была не та атака, которую начальнику заставы пришлось видеть на совместных учениях с войсками округа. Тогда красноармейцы бежали волнами без остановки, с примкнутыми штыками и криками «ура».
Вели огонь холостыми зарядами полевые пушки и станковые пулеметы. Условный противник тоже отвечал густым треском холостых патронов, но разве остановишь молодецкий напор красноармейских цепей, сверкавших начищенными штыками!
Здесь подобная лихая атака была бы обречена. Пять пулеметов, плотный огонь автоматов и винтовок положили бы наступающие цели. Журавлев видел, что его бойцы подготовлены, ведут прицельную частую стрельбу, и противник так просто их не возьмет.
Первые выстрелы на участке шестой заставы раздались, когда едва забрезжил рассвет. Николай Мальцев и Петр Чернышов находились на посту возле речки Сан. Две надувные лодки выплыли из зарослей левого берега, в каждой сидели по несколько человек. Кто они, разглядеть было невозможно. Лишь когда первая лодка достигла середины речки, оба пограничника увидели, что это немецкие солдаты.
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война…
Выделялись массивные каски, виднелись стволы оружия. Кажется, в лодке были пятеро, двое бесшумно и умело гребли. Возможно, Мальцев не рискнул бы открыть огонь. Слишком усердно призывали не поддаваться на провокации, особенно в последнюю неделю после сообщения ТАСС.
Но, кроме лодок, в небе тройками проносились самолеты с той стороны, и где-то справа хлопнула раз и другой винтовка, отстучала автоматная очередь. На левом берегу мелькали расплывчатые тени, а ближняя лодка уже приближалась. Надо было принимать решение.
– На самолетах кресты, – шепнул Чернышов. – Вот чертовщина…
– Открываем огонь.
Нажимая на спуск, Николай ощутил легкий холодок, что сейчас все оборвется, уйдет прежняя жизнь, и, кажется, началась война. Короткая очередь взбила фонтанчики воды у носа лодки, и эти удары пуль о воду звучали едва не громче, чем сами выстрелы. Сержант вначале почти неосознанно занизил прицел, но уже через секунду ударил более длинной очередью в чужие силуэты.
В лодке сверкнули вспышки. Над головой с тугим быстрым свистом пронеслась светящаяся трасса. Следом еще. Мальцев выпустил три очереди подряд. В лодке кто-то вскрикнул, один из солдат перевалился через борт.
По воде шлепали веслом, торопясь преодолеть последние метры. Другое весло плыло по течению. Поперек борта лежал немец, каска слетела с головы, светлым пятном выделялись белокурые волосы.
Впереди будет долгая война, путь между жизнью и смертью, потеря близких людей, но сержанту Мальцеву навсегда врезались в память до мелочей эти минуты первого боя. Как он ломал себя, стреляя во врага, который еще вчера считался союзником. Когда лодка все же ткнулась в берег, она была пробита в нескольких местах, съежилась и с шипением выпускала воздух.
Из нее выбрались двое и сразу залегли у кромки кустов. В лодке кто-то шевелился, стонал, она осела под тяжестью трех тел, убитых и раненых. Двое под берегом стреляли, не высовываясь под огонь.
Мальцев не выпускал из виду вторую лодку, которая торопилась уйти по течению подальше от выстрелов русских пограничников. Следовало спешить к ней, но и бежать под пулями двоих высадившихся немцев было слишком рискованно.
Петро Чернышов, опустошив обойму, забивал в казенник следующую. У обоих имелось по одной гранате Ф-1, которыми можно было добить оставшихся солдат из первой лодки. Но не так просто дается переход от мира к войне. Доставая тяжелую ребристую «лимонку», Николай все еще медлил, прежде чем выдернуть кольцо.
Мальцев дал команду сменить позицию. Оба отползали метра на три. Из-под берега продолжал сыпать очереди чужой автомат, хлопала винтовка. С противоположного берега ударил пулемет, нащупывая трассами русских пограничников.
Слегка приподнявшись, Николай швырнул гранату и сразу прижался к земле. «Лимонка» взорвалась в воде. Сам взрыв прозвучал коротко и приглушенно. Зато с шумом выплеснулся фонтан воды, звонко хлопнув о вздернутый нос лодки, где скопился воздух.
Закричал автоматчик. Полез на берег, прикрыв лицо ладонью и вытянув вперед вторую руку. Возможно, он обернулся на всплеск упавшей лимонки, и осколки угодили ему в лицо.
Пулемет на левом берегу молотил непрерывно. Петро выстрелил в автоматчика, но промахнулся. Мальцев тянул товарища прочь с этого места, которое простегивалось вдоль и поперек. Брызнула, словно скошенная, густая, влажная от росы трава, ивовый куст смахнуло, разлетелись в стороны верхушки.
Николай спешил ко второй лодке, Чернышов бежал рядом. Оба на несколько секунд увидели результаты взрыва. Шестисотграммовая Ф-1 с сильным зарядом взрывчатки изрешетила осколками и чугунным крошевом лодку, сбросила в воду тело светловолосого солдата.
Раненый автоматчик продолжал брести, закрыв ладонью лицо и шаря перед собой другой рукой. Уцелевший немец под берегом стрелял не целясь. Вторая лодка ткнулась в прибрежный откос, из нее выскакивали люди в касках, устанавливали пулемет на сошках.
Начинать с ними бой было бы безрассудно. Против пяти человек с пулеметом они ничего не сделают. Пулемет дал одну и другую очередь, прикрывая солдат, подковой залегших на берегу. От левого берега отделились еще две лодки, переправу уже не остановить.
Над заставой, шипя, взвились три красные ракеты, через короткий промежуток еще одна – сигнал сбора всех постов.
– Николай, на заставе тревога, – показывал рукой Чернышов.
– Подожди… сейчас.
Мальцев забрал у напарника гранату, бросил ее из-за дерева и, дождавшись взрыва, шепнул Петру:
– Уходим.
Вслед трещали очереди и одиночные выстрелы. Мальцев и Чернышов, как было предписано, бежали к заставе. Черныш, не в силах сдержать возбуждение, бормотал:
– Крепко мы их уделали. Наверное, всю команду той лодки положили.
Николай то ли не расслышал его, то ли думал о своем.
– Война… Вот ведь черт, напали сволочи…
На восток проносились новые звенья чужих самолетов. Вдалеке глухо отдавались взрывы. К берегу причаливали резиновые и деревянные лодки, с них быстро высаживались и бежали вперед отделения немецких солдат.
Из разорванной лодки вынесли два трупа и раненого. Санитары бинтовали лицо автоматчику, получившему несколько осколков. Он пытался подняться, отталкивал санитаров, искал свое оружие.
– Успокойся, – слегка похлопал его по плечу унтер-офицер. – Для тебя война закончилась.
– Почему так темно? – испуганно воскликнул он.
Солдату никто не ответил.
* * *
Если Мальцев с напарником сумели провести свой первый бой быстро и довольно успешно, то другому посту на сухопутной части границы повезло меньше.Сержант на вышке, заметив чужие самолеты, сразу соединился с заставой и доложил дежурному.
– Видим, – коротко ответили ему. – Продолжать наблюдение.
Сержант взвел недавно полученный автомат ППШ, окликнул второго часового, находившегося неподалеку от вышки:
– Костя, будь наготове.
– Так точно, товарищ сержант.
Костя Орехов пришел на заставу в конце зимы. До этого полгода находился в учебном полку. В службу втянулся, участвовал в задержании нескольких нарушителей и действовал уверенно.
Винтовка заряжена, поставлена на предохранитель. В подсумках на поясе имелось одиннадцать запасных обойм и граната в брезентовом чехле. Сержант на вышке пришел из учебки вместе с Ореховым и опыта имел не больше. Получил сержантские угольники за успешную учебу и хорошо сданные зачеты.
Костя Орехов, несмотря на семь классов образования, путался в формулировке уставов, которые надо было старательно зубрить, да и политподготовка хромала. Особенно терялся он, когда приходилось перечислять должности и звания высших лиц государства. Однако в вопросах службы быстро показал себя смышленым и уверенно действующим бойцом, а по стрелковой подготовке занимал место в первой пятерке.
Когда Орехов увидел в утреннем тумане медленно передвигающиеся силуэты, он снял винтовку с предохранителя и отступил за ствол толстого тополя. До них было шагов сто пятьдесят. Силуэты приостановились, впереди было расчищенное от деревьев и кустарника открытое место.
Кажется, чужих солдат трое, все они пересекли границу и контрольно-следовую полосу. Остановились лишь на несколько секунд, затем не спеша зашагали дальше. У них было оружие, Костя разглядел каски, солдатские ремни, противогазные коробки на боку.
Это были не просто нарушители, а солдаты, спокойно идущие сквозь пограничную зону. Орехов беспокойно зашевелился, хотел окликнуть сержанта на вышке, но не стал. Тот не хуже его видит нарушителей.
– Стоять, – скомандовал сержант. – Вы нарушили государственную границу Советского Союза.
Костя услышал, как он торопливо докладывает на заставу о появлении вооруженных немецких солдат. У реки послышалась автоматная очередь, по звуку наш ППД. Затем очереди и выстрелы слились в сплошную пальбу. Трое продолжали свой путь. Один из них, шагавший впереди, поднял руку, возможно желая что-то объяснить.
Сержант снова приказал остановиться и щелкнул затвором. Костя держал на мушке немца, поднявшего руку. Дальше все происходило быстро и неожиданно.
Из-за спины старшего группы выдвинулся человек и вскинул автомат. Стрелял он частыми короткими очередями, к нему присоединился еще один автоматчик. Пули прошили ограду вышки, сержант отшатнулся и упал на дощатый пол.
У него была пробита грудь, не действовала рука. Дисциплинированный, но нерешительный сержант из последних сил поднял трубку полевого теле фона:
– Провокация… обстреляна вышка номер два, я ранен… слышите меня?
Сознание мутилось, сержант чувствовал, как из ран вытекает кровь, но даже сейчас он не рискнул произнести слово «нападение» и отгонял мысли, что это война. Он продолжал докладывать, что нападавших трое, а самолеты, кажется, с крестами.
На самом деле трубка выпала из рук. Сержант лежал на досках в луже расплывающейся крови и не видел, как, пытаясь ему помочь, стрелял в нападавших напарник.
Орехов сумел ранить автоматчика, двое других залегли и били короткими очередями. Пули свистели совсем рядом. Несколько штук ударили о ствол тополя, сверкнули вспышки мелких разрывов. Крошечные осколки хлестнули по щеке и левой руке, которой он сжимал ложе винтовки.
Бьют разрывными! Костя отполз в сторону, сменил обойму. Оставаться здесь было слишком опасно, но и бросить раненого товарища он не мог. Девятнадцатилетний парень еще не знал, что уже действуют жестокие законы войны, которые рушат прежние понятия. Пуля сорвала с головы фуражку, он уткнулся лицом в траву и выстрелил наугад.
Старший из немецкой разведгруппы знал, что на вышке находится телефон. Там ворочался недобитый пограничник, возможно пытался связаться с заставой. Несколько очередей пробили наискось доски и умирающего сержанта. Затем огонь обрушился на Костю Орехова, и он стал отползать, понимая, что больше ничего сделать не сможет.
* * *
Связь с отрядом прервалась в очередной раз часа в два ночи. Журавлев после недолгого колебания приказал поднять заставу по тревоге. На другой стороне границы слышался гул моторов, угадывалось перемещение немецких частей. Затем стали поступать звонки с постов. Над заставой прошли самолеты, затем сразу в двух-трех местах завязалась перестрелка.– Неужели война?
Когда раздались взрывы первых авиабомб, Журавлев в этом уже не сомневался. События разворачивались быстро. С вышки номер два пришел непонятный звонок о какой-то провокации. Дежурный слышал в телефонной трубке звук автоматных очередей.
С вышки на территории заставы докладывали, что видят вспышки выстрелов. Журавлев вместе с политруком Зелинским обходил траншеи, где согласно боевому расписанию пограничники быстро заняли свои места. Старшина Будько с помощником носили ящики с патронами и гранатами.
Прибежал командир саперного взвода Кондратьев и, козырнув, доложил, что его люди построены. В наличии тридцать один человек, вооружение двадцать четыре винтовки и тысяча пятьсот патронов.
– Занимай левый фланг.
– Иван Макарович, подбрось патронов и дай еще несколько винтовок.
– Веди людей, а оружие и патроны принесет старшина.
В этот момент вошел Николай Мальцев и торопливо доложил о боевом столкновении с немцами. Снова позвонил дежурный, а из траншеи застучал станковый пулемет.
Атака началась с ходу, сразу с трех сторон. Под прикрытием нескольких пулеметов короткими перебежками приближались десятки немецких солдат, многие вели огонь на ходу.
– Что они делают? – то ли спросил, то ли удивился Зелинский.
– Выполняют приказ, – отозвался Журавлев, вглядываясь в бинокль.
Для него, как и для многих на заставе, мгновенный переход от мира к войне был не только неожиданным, но и оглушительным по своей внезапности. Но люди действовали быстро, и приказы Журавлева исполнялись мгновенно.
Капитан сгоряча дал команду открыть огонь из всех семи пулеметов. Но буквально через несколько минут отменил приказ, оставив один «максим» и два ручных «дегтярева» в резерве.
Немцы были уже хорошо видны в лучах восходящего за спиной солнца. Серо-голубые мундиры, солдаты туго затянуты в портупеи, на головах у всех каски, вооружены винтовками и автоматами.
Наступали они грамотно. Это была не та атака, которую начальнику заставы пришлось видеть на совместных учениях с войсками округа. Тогда красноармейцы бежали волнами без остановки, с примкнутыми штыками и криками «ура».
Вели огонь холостыми зарядами полевые пушки и станковые пулеметы. Условный противник тоже отвечал густым треском холостых патронов, но разве остановишь молодецкий напор красноармейских цепей, сверкавших начищенными штыками!
Здесь подобная лихая атака была бы обречена. Пять пулеметов, плотный огонь автоматов и винтовок положили бы наступающие цели. Журавлев видел, что его бойцы подготовлены, ведут прицельную частую стрельбу, и противник так просто их не возьмет.