Первухина Надежда. Не пытайтесь это повторить

   А вот кого от души любят люди нашего города, так это оборотней. Побаиваются, правда, немножко, но любят. Оборотней у нас много. Есть вервольфы, ликантропы, урсолюды, птицелюды, даже оборотни-насекомые (с ними надо быть предельно осторожными, чтобы ненароком не прихлопнуть). Оборотни очень общительны и тоже стараются принести пользу городу, ну и своему карману, конечно. Они хорошие бизнесмены и дельцы, особенно среди них в этом отличаются урсолюды, оборотни-медведи. Они, как правило, держат фермы, пасеки, огороды и торгуют всем этим по приемлемой цене. Одна семья урсолюдов даже завела собственный колхоз. Так там такие зернобобовые культуры, я вам скажу! Никакой Канаде не угнаться.
   Вервольфы и ликантропы не очень любят сельское хозяйство. Зато руки у них (в человеческом обличье, разумеется) просто золотые. Поэтому большинство вервольфов работают на нашем часовом заводе «Полет». А кто хочет чего попроще, идут в ЖКХ. Сантехники из ликантропов просто классные! Им нет сравнения ни с кем.
   Есть в нашем городе и дракон. Пока один. Его зовут Чжуань-сюй, он эмигрант из Китая. Очень милый дядечка. Держит чайный дом под названием «Одинокий дракон». Возлюбленная у него – человек, правда, ведьма. Живут прекрасно.
   Ну вот, а теперь мы подошли к еще одной части населения нашего города. Это умертвия. Не мертвецы, подчеркиваю, мертвецы в могилах спят, а умертвия. Это граждане, по договоренности восставленные после смерти. Это могут быть люди самого разного рода. Например, писатели, считающие, что еще не должны умереть для современников. Или мастеровой люд, владеющий секретами особого ремесла. Умертвий у нас не очень много. Просто посмертное существование сопряжено с рядом ограничений (ну вот, например, воду нельзя), да и путаницы много. Видите ли, родственники в силу естества постепенно начинают забывать, что их близкий еще существует, и говорят о нем как об ушедшем. А это обижает. Поэтому умертвия все немного обидчивы и подозрительны. Даже я. Вам, кстати, нравится, как я пишу? Стиль изложения не напрягает? А то мало ли. Прочтете мою рукопись и будете критиковать. А я не вынесу критики и вся изойду на личинки.
   Так вот. С Юлей Ветровой мы очень подружились, и она одобряла то, что я снова учусь. Учиться мне было легко. У умертвий обостряются все способности, поэтому я запросто заучивала целые конспекты и учебники и на курсе была первой…
   Я стала не только аспиранткой, но и младшим научным сотрудником в нашем Щедровском музее древней истории.
   Наш музей в своем роде уникален. Не потому, что здесь можно найти ступу Бабы-яги (кстати, можно), главное – здесь любовно и бережно относятся ко всем артефактам. И продолжают работу по их поиску.
 
   В понедельник, когда музей для посетителей не работал, я наводила порядок в кляссерах с редкими марками (был у нас раздел волшебной филателии). И тут ко мне подошел ассистент Дима Санников и спросил:
   – Тийя, что ты делаешь сегодня вечером?
   Я знаю, что нравлюсь Диме, даже несмотря на личинки.
   – А что ты хочешь мне предложить? – спросила я, оторвавшись от кляссеров.
   – Давай сходим в ваше кафе.
   – Но ты же там ничего не ешь, – проницательно заметила я.
   – Зато ешь ты. Тебе же понравились эклеры с пеплом!
   – Понравились. Но на нас там пялятся другие умертвия. Ты же знаешь неписаный закон: умертвия должны держаться своих и не переходить дорогу людям.
   – Но что же делать, если… – горячо зашептал Дима.
   Если я захочу приглядеться, я даже увижу его душу. Она у него пылкая, светлая и наивная. И он не понимает, что не целуюсь я с ним только потому, что боюсь, что во время поцелуя из моего рта в его переползет личинка. Такого даже самая светлая душа не выдержит. А я хочу еще долго проработать в музее. И чтобы Дима, встречая меня, не испытывал рвотных позывов.
   – Знаешь что, Дима, давай лучше не в кафе. Давай просто погуляем.
   – Ну давай. А куда пойдем?
   – В Водопьяновский парк, – быстро ответила я.
   – Но там собираются кришнаиты…
   – Мы не будем им мешать. Я хочу показать тебе кое-что.
   – Да? Тогда ладно. Заметано.
   После работы я еще успела заскочить в магазин мадам Жервезы. Она покупает у меня самодельные амулеты от плохого сна. Говорит, они хорошо расходятся. Неужели жители нашего города не могут спокойно спать?
   На троллейбусе я доехала до дома. Кондуктором, кстати, работал умертвие, все его звали Седая Голова. Он был очень мирный, и не подумаешь, что при жизни он грабил банкоматы.
   Дома меня встретила мама.
   – Тийя, тебе письмо, – сказала она, протягивая мне конверт из плотной сероватой бумаги.
   Я удивилась. До сих пор письма я получала исключительно по электронной почте.
   – От кого бы это?
   Обратного адреса не было.
   – Я волнуюсь за тебя, Тийя, – неожиданно сказала мама. – Будь осторожна, ладно?
   – Мамочка, да ничего со мной не случится, – улыбнулась я, снимая с уголка губ очередную сволочь-личинку. – И потом, я же очень сильная. Так что пусть поостерегутся те, кто вздумает связаться со мной или с моей семьей.
   – Ладно. Вскрывай конверт, посмотрим, что за письмо.
   – Ой, мам, мне сейчас некогда. Я с Димой иду в Водопьяновский парк гулять. Хочу перед этим переодеться, а то эта одежда слишком официальная, для работы.
   Мама вздохнула, а потом сказала:
   – Дима хороший мальчик, мне нравится. Но он человек.
   – Мама, я знаю, что он человек.
   – Просто его родители не позволят ему жениться на тебе.
   – О, так далеко я и не заглядываю. Мама, я не собираюсь ни за кого замуж. Я не для этого была восставлена.
   – Много ты понимаешь.
   – Ладно, мама, извини, я убегаю переодеваться.
   Я ушла в свою комнату, держа письмо в руках. Если честно, мне было любопытно, от кого же оно, но я решила потомить себя ожиданием. Есть у меня в характере такая черта – томить себя ожиданием. Хорошо, что я не томлю ожиданием других!
   Поэтому я сунула конверт под салфетку на моем трюмо и принялась переодеваться. Для прогулки в Водопьяновский парк я выбрала черные джинсы и свободную рубашку в клетку. На шею повесила бусы из чешского стекла, на руку – такой же браслетик. Заметила, что на тыльной стороне ладони шелушится кожа и немедленно намазала пораженное место специальным кремом для умертвий. Если шелушение не предотвратить в зародыше, оно может поразить все тело. И тогда будешь выглядеть непрезентабельно. Очень. А я боялась этого больше всего – выглядеть непрезентабельно.
   Подкрасив губы и ресницы, я отправилась в парк. Он, кстати, располагался недалеко от моего дома.
   Парк был красив и ухожен. У нас вообще много парков, скверов, фонтанов. И все это не запущено, не загажено. Потому что за состоянием всего следят умертвия-милиционеры, зомби-уборщики, вервольфы-ремонтники. Ни у кого не возникает желания с ними связываться. Разве что только у сатанистов из клуба «Алистер». Но они придурки, что с них возьмешь!
   Дима ждал меня у входа в парк, держа в руке оранжерейную розу. Роза была изумительного пурпурного цвета. Я даже немножко загордилась оттого, что эта роза предназначается мне.
   – Привет, – улыбнулся Дима и протянул мне цветок.
   – Привет. Спасибо. Какая роскошь!
   – Да ладно тебе. Ну что, идем?
   – Идем.
   – Я сразу хочу показать тебе то место. Пока не стемнело.
   – Да сейчас вроде поздно темнеет.
   – Знаешь, в том месте всегда почему-то темнеет рано. Ты это заметишь сам.
   Мы сначала шли по главной аллее, а потом я взяла Диму за руку, и мы углубились в лабиринт разных тропок и тропочек, направившись в самую глухую и малопосещаемую часть парка. Впрочем, вовсю светило солнце и было не страшно.
   Мы прошли еще немного и очутились на небольшой, прямо крошечной полянке. В ее центре росла солидных размеров сосна.
   – Пришли, – сказала я. Приблизилась к сосне, опустилась у ее корней на колени и позвала Диму: – Иди сюда.
   Он подошел. Присел рядом. И вдруг резко побледнел.
   – Тебе плохо? – спросила я испуганно.
   – Что-то голова закружилась, – пробормотал он. – А, ерунда. Давай показывай, что ты откопала.
   Я достала из своей хозяйственной сумки маленькую садовую лопаточку и принялась отгребать усыпанную хвоей землю. Через несколько минут солнце зашло за тучу, и у сосны стало очень сумрачно.
   Поэтому сияние того, что я откопала, показалось особенно ярким.
   А Димино лицо в этом сиянии – особенно бледным.
   – Что это? – прошептал он.
   – Я сама не знаю, – в тон ему прошептала я. – Я как-то гуляла здесь поздно вечером, смотрю – светится. Я стала откапывать, но такое впечатление, что чем больше копаешь, тем больше оно уходит под землю. На что похоже?
   В Диме проснулся профессионал. Все-таки он был археологом.
   – Это похоже на край саркофага. Или склепа.
   – Значит, ты тоже это заметил.
   Забытая оранжерейная роза лежала на ковре из сухих сосновых иголок, а мы с Димой горячо обсуждали находку. Дима тоже попробовал ее пооткапывать, но скоро понял, что ничего не добился этим. Светящееся нечто словно уходило от нас.
   – Что будем делать? – спросила я Диму.
   – Ты еще никому про это не говорила?
   – Нет. Вот только тебе сказала.
   – Знаешь, по-моему, об этом надо поставить в известность ученый совет музея. Это явно какой-то артефакт.
   – А если не артефакт? Опозоримся только.
   – Нет, это наверняка сенсация в оккультном мире! Вот поверь мне!
   – Димка, почему ты такой бледный?
   – Голова кружится все сильнее, – простонал Дима и вдруг потерял сознание.
   Неужели это Нечто на него так подействовало?
   Я взяла Диму на руки (если помните, став умертвием, я резко прибавила в физической силе) и отнесла подальше от свечения. Он тут же открыл глаза.
   – Что это? Ты меня несешь?
   – Ч-ш-ш, успокойся. Тебе стало плохо, вот и все.
   – Мне уже легче.
   – Сможешь идти своими ногами?
   – Смогу.
   – Ну ладно.
   Я отпустила Диму. Он, покачиваясь, ухватился за ствол молоденького клена.
   – Тийя, это что-то нехорошее.
   – Ну как в романе: герои отрыли артефакт, а он оказался таким, что лучше бы и не отрывали. Да?
   – Плевать на романы. Лучше присыпь его снова, и пойдем отсюда.
   Я присыпала светящееся Нечто иголками, и мы действительно ушли. Но моя душа не унималась.
   А тут еще мне приснился сон…
   Будто иду я по Водопьяновскому парку глухой ночью. И встречают меня сатанисты из клуба «Алистер». И говорят:
   – Мы тебя в жертву принесем. Нам как раз жертва требуется.
   Я, естественно, рассмеялась, потому что, во-первых, убить меня невозможно, а во-вторых, я сама кого хочешь в жертву принесу, если приспичит. Сатанисты окружили меня, и тут я вижу в их руках бутылки с водой.
   – Мы не шутим, – говорят сатанисты.
   – Я тоже не шучу. – И встаю в боевую стойку.
   Но что значит моя боевая стойка, если меня начнут поливать водой?! Вода для меня все равно что для человека кислота.
   – Пойдешь с нами, иначе зальем, – говорят сатанисты.
   – Хорошо, только уберите воду, – слегка дрожа, отвечаю я.
   Они крепко взяли меня за руки и повели в глубь Водопьяновского парка. Вдруг деревья расступаются, и я вижу небольшую делянку. Посреди нее стоит грубый камень, вокруг которого полыхает костер. Но я почему-то догадываюсь, что камень этот холоден как лед и никакое пламя ему не угроза.
   – Это алтарь, – говорит предводитель сатанистов. – Ведите ее сюда.
   Меня доводят до границы пламени. А она, эта граница, все разрастается, огонь уже лижет носки моих туфель. Но жара от него я не чувствую и понимаю, что оно такое же холодное и страшное, как и камень-алтарь.
   – Ступай, – велит мне предводитель. – И ложись на алтарь.
   Я хочу возмутиться, воспротивиться, но во сне это почему-то не получается. Я прохожу через пламя, оно на миг окутывает меня, словно прохладный шелк, и уже собираюсь лечь на камень, как вдруг слышу приказ:
   – Стой! Тийя, не смей!
   Я поворачиваюсь спиной к камню и смотрю сквозь пламя. И вижу громадного всадника на не менее громадном коне. За спиной его развевается алый плащ с подбоем белым мехом, в руке сверкает мощный меч. Этим мечом он так устрашает сатанистов, что они разбегаются, как тараканы от дихлофоса. Конь одним скачком оказывается у камня и встает на дыбы. Его передние копыта опасно нависают над моей головой. Я зажмуриваюсь, а когда разожмуриваюсь, вижу, что конь стоит ко мне боком (какая богатая у него попона!), а всадник, слегка наклонившись, протягивает мне руку:
   – Едем, Тийя!
   Я принимаю его руку, и меня внезапно обжигает плотское желание. Желание такое, какого я не испытывала уже неизвестно сколько лет.
   – Едем, – шепчу я, дрожа, как первоклассница, застигнутая за курением в туалете.
   Всадник усаживает меня боком перед собой, я прижимаюсь лицом к его груди, затянутой в кольчугу. Я слышу, как гулко бьется его сердце, и жалею, что он в ответ не может услышать моего сердцебиения. Зачем я ему. Умертвие…
   Я отнимаю лицо от кольчуги и смотрю ему прямо в глаза. Я понимаю, что прекрасней глаз и лица я еще не видела. Тонкие черты, прямой гордый нос, высокие скулы, волевой подбородок с ямочкой.
   – Кто ты? – шепчу я, краснея.
   – Твое спасение, – просто отвечает он.
   – Да, ты спас меня. Как твое имя?
   – Лекант Азимандийский.
   – Какое потрясающее имя! А сколько тебе лет?
   Он молчит. Потом говорит нехотя:
   – Это не так уж и важно, Тийя.
   – Хорошо, – тут же соглашаюсь я. – А куда мы едем?
   – Здесь недалеко, – шепчет он.
   И мы выезжаем на ту поляну, где под раскидистой сосной я обнаружила светящийся артефакт.
   Лекант слезает с коня, подхватывает меня на руки и несет к сосне. Я изнываю от желания. Мы будем заниматься любовью? Что, уже так скоро?
   Он кладет меня на землю, колкую от хвойных иголок, и ложится рядом. Мы долго лежим так, покуда над верхушками деревьев не занимается рассвет.
   Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Леканта, и вижу, что его прекрасное лицо побледнело и как-то светится. А еще – что он уходит под землю, словно ее жирное чрево всасывает его.
   – Лекант! – кричу я. – Не уходи!
   – Спаси меня, Тийя, – говорит он. – Засыпь землей то, что открылось, и обретешь меня. Я – твоя любовь, Тийя. Твоя единственная любовь…
   И с этими его словами я просыпаюсь. Машинально тереблю пальцами коротенькое ожерелье из тигрового глаза, которое не снимаю даже на ночь. Тигровый глаз предохраняет от разложения. Это ожерелье подарила мне Юля Ветрова…
   Но Лекант, Лекант!
   Как я теперь забуду этот сон!
 
   Я должна идти на работу. Сегодня у меня серьезная задача – погружать в формальдегид препарированных не редких для нашего края уродцев. У нас часто находят жаб с шестью лапками или карпов с двумя головами. Их жители и приносят в музей древней истории, желая, чтобы их дар обязательно был помещен в экспозицию.
   Я как раз погружала в раствор трехголового крота, когда ко мне подошел Дима.
   – Привет.
   – Привет, Димыч. Извини, я сейчас закончу.
   Я благополучно законсервировала крота и повернулась к Диме:
   – Ты что-то хотел сказать?
   – Я хотел поблагодарить тебя за прогулку и еще хотел сказать, что этот артефакт не дает мне покоя.
   – Мне тоже… – Я раздумываю, рассказывать ли Димке про мое сновидение. Наконец решаю, что не стоит.
   – Давай пойдем туда сегодня после работы и попробуем его откопать, – с энтузиазмом предложил Дима.
   Кто-то словно сказал за меня, но моим голосом:
   – Это место надо не раскапывать, а засыпать землей. И тогда гробница сама выйдет на поверхность.
   – Гробница? – озадаченно переспросил Дима. – Откуда ты знаешь, что там гробница?
   – Знаю, и все.
   Дима с обидой:
   – Все у тебя тайны…
   – Димочка, не сердись. У умертвий сильно развито дальновидение.
   Это ложь, но Дима проглотит.
   – Я все время забываю, что ты умертвие.
   – Я тоже об этом иногда забываю, но… – комично развела руками я.
   – Ладно. Ну что, после работы идем в Водопьяновский?
   – Сразу не получится. Я должна заскочить домой, приготовить родителям ужин. Договоримся на восемь вечера. Прихвати лопату.
   – Ладно, – согласился Дима.
   До чего он покладистый, просто благодать!
 
   …Пока я работала, затем возвращалась домой, готовила ужин родителям, из моей головы не шел Лекант. Как он прекрасен! И как я хочу его! Я не просто влюбилась, я потеряла голову. И да здравствует любовь, которая позволяет нам терять головы в этом донельзя прагматичном мире!
   Ирония судьбы в том, что я нашла свою любовь после того, как умерла. В той жизни места для любви не было.
   Тут мне на глаза попался конверт – письмо, которое я до сих пор не удосужилась прочитать. Я протерла руки, жирные после приготовления гуляша, и вскрыла конверт.
   Оттуда выпал листок бумаги, сложенный вдвое.
   Я развернула его.
   «Не делай этого».
   Это было все. Строчка, отпечатанная на принтере. На очень хорошем, кстати, принтере. И бумага неплохая. «Снегурочка», кажется.
   Что это мне, Тийе, запрещают делать?
   Уж явно не гуляш готовить.
   Все ясно.
   Кто-то прознал, что мы с Димой (а в основном я) обнаружили светящийся артефакт. И этот «кто-то» очень не хочет, чтобы этот артефакт явился людям во всей красе.
   Но я же героиня романа, верно? А героиням романа положено, презрев опасности, идти в самое пекло, причем в платье коктейльного варианта и с оружием в виде пилочки для ногтей.
   А значит, я сделаю все, чтобы гробница вышла на поверхность.
   Я освобожу Леканта.
   Чего бы мне это ни стоило.
 
   …Мы встретились с Димой у сосны. Он держал лопату, как и обещал. Присыпанный сосновыми иголками, угол гробницы казался больше, чем в прошлый раз. И свечение было ярче.
   – Засыпай гроб! – скомандовала я Диме и сама стала носить землю на едва приметный холмик, не боясь запачкаться. В конце концов, у меня достаточно импортного талька, чтобы оттереться, если что.
   Мы проработали так не меньше часа. Сумерки совсем сгустились, в небе зажглись первые звезды, а где-то вдалеке надрывно завыли бас-гитары, созывая членов клуба «Алистер» на вечернюю молитву их рогатому покровителю.
   Но здесь было тихо и темно. Только из-под насыпанной земли шло свечение, которое и помогало нам не заблудиться в трех соснах.
   – Тийя, по-моему, у нас ничего не получится, – успел сказать Дима.
   И тут началось.
   Сначала пришел ветер. Он завыл над верхушками сосен и кленов, пригибая их к земле, закрутил волчком сосновые иглы, взметая их в воздух. У Димы из рук выпала лопата, он побледнел и зашатался.
   – Что с тобой? – крикнула я, стараясь перекричать ветер.
   – Мне плохо, – сказал Дима и упал на колени.
   Лицо его заливал пот.
   Он закрыл глаза.
   – Дима! – опять закричала я. – Ради всего святого, не теряй сознание!
   Но Дима меня не послушался.
   Что мне оставалось делать? Я подхватила его на руки и стрелой полетела прочь от странного места. Опомнилась я лишь тогда, когда пробежала добрую половину парка. Стараясь не попасться на глаза сатанистам, я добралась до ближайшей скамейки и положила на нее Диму. Аккуратно похлопала его по щекам:
   – Димочка, очнись!
   Димочка был ноль внимания.
   Что делать?
   Я достала сотовый и набрала номер «скорой». Машину я вызвала из больницы, которой заведуют гномы. Они обычно приезжают не в пример оперативнее, делают все виртуозно и, если что, везут к себе в клинику, а там разве что мертвых не поднимают. Это я в фигуральном смысле, конечно.
   Правда, за свои услуги гномы ломят цены несусветные, но ради Димы я готова была расстаться с любой суммой. Благо при мне была пластиковая карточка, а на ней – недавно перечисленные аспирантские за четыре месяца. Должно было хватить.
   Я не успела все это прокрутить в голове, а желтая с красным карета «скорой помощи» уже маячила у начала аллеи.
   Я замахала руками:
   – Сюда, сюда!
   Они мгновенно подрулили к скамейке. Димка все так же был без сознания.
   Из машины выскочил коренастый гном в белом халате:
   – Приветствую! Что тут у нас?
   – Мы гуляли с другом, – принялась объяснять я, – и он вдруг неожиданно потерял сознание.
   – Понятненько. Степан, доставай каталку и капельницу!
   Из нутра машины выкатился второй гном с каталкой и капельницей. Диму переложили на каталку (она оказалась коротковата), гном осторожно и мастерски ввел Диме в вену иголку от капельницы. В пластиковом пакете плескалась какая-то жидкость.
   – Что вы ему вводите? – всполошилась я.
   – Пока только глюкозу, успокойтесь. А для того чтобы он очнулся, дадим понюхать нашатыря. Он ведь просто человек, значит, чего-то особенного ему не требуется. Ну стало плохо…
   – Я заплачу, у меня есть деньги, только вы сделайте так, чтобы он очнулся.
   – Очнется, красавица, не волнуйтесь.
   К Диминому симпатичному носу поднесли ватку с нашатырем. Ничего. Никакой реакции.
   – А вот это уже плохо, – сказал первый гном. – Степа, давай внутривенно препарат номер четыре.
   – Это что еще за препарат номер четыре? – опять всполошилась я.
   – Не волнуйтесь, девушка. Присядьте пока на скамейку.
   Гном Степан из непрозрачной ампулы набрал в шприц какую-то жидкость. И ничтоже сумняшеся вколол ее Диме в свободную от капельницы руку.
   Прошла минута, две… На Димины бледные щеки медленно возвратился румянец. А потом он часто задышал, дернулся и открыл глаза.
   – Слава небесам! – вырвалось у меня. – Ты очнулся!
   – Тийя, – простонал Дима, – не ходи туда. Там плохо.
   – Дима, молчи, тебе вредно волноваться.
   – Вот что, девушка, – сказал мне гном Степан, – надо его в больницу. У него шоковый эпизод. Ему отлежаться надо на живой воде и транквилизаторах.
   – Не надо в больницу, – вяло запротестовал Дима.
   – Надо, – железно настояли мы все.
   Диму погрузили в машину, Степан уселся рядом с ним.
   – А вы поедете, девушка?
   Я вспомнила ветер и гробницу. Недоделанную работу, которая сводила с ума. И Леканта, которым бредила.
   – Я… я не могу. Скажите телефон, я позвоню в больницу и узнаю, куда его положили.
   Мне сообщили номер телефона, я занесла его в память своего мобильника.
   – А расплачиваться за вызов когда будете?
   – Сейчас. – Я протянула кредитку.
   Гном провел по карточке ладонью (раздался писк) и сказал:
   – Благодарим за то, что воспользовались нашей «Службой скорой помощи». Не волнуйтесь, поставим вашего друга на ноги.
   И они укатили. Я подождала, пока в темноте растает свет габаритных огней, и бросилась обратно, на поляну.
   И похоже, успела вовремя!
   Земля возле сосны дала трещину, и дерево наполовину погрузилось в образовавшуюся расселину. Но это было не главное. Из расселины лился яркий свет. И что-то гудело, как провода высокого напряжения.
   А затем гробница вышла на поверхность и немного приподнялась в воздух. Я поняла, что она больше напоминает не гробницу, а… колыбель.
   – Лекант, – прошептала я.
   Я подошла к гробнице и осмотрела ее. Она светилась каким-то голубовато-зеленым светом и была вся изрезана непонятными символами. Кто-то словно толкнул меня под руку, и я коснулась пальцами трех символов, выгравированных на крышке: круг, птица, волнистая линия.
   Крышка бесшумно откинулась как на шарнирах, свет усилился, и тогда я увидела его.
   Скелет.
   Он был очень старым, это я определила сразу. Кое-где на нем висели лохмотья истлевшей ткани. Я еще заметила что-то блестящее на зубах черепа и сверкающие, потрясающей красоты браслеты, обхватывающие почерневшие от времени кости запястий.
   – Лекант, – прошептала я. – Это ты?
   Но скелет, разумеется, молчал.
   Что делать?
   Во мне заговорил будущий ученый. Гроб с его содержимым необходимо как можно скорее отправить в музей. И уже там провести исследование, привлечь специалистов.
   Хотя не станет ли специалистам-людям плохо от присутствия этого экспоната, как недавно Димке?
   Вопросы, вопросы…
   Я медленно закрыла тяжелую крышку. Она щелкнула, и тут же с боков выдвинулись ручки. Что ж, очень мило.
   Я потянула за одну из них, и гробница медленно двинулась за мной по воздуху. Так я и шла с нею в арьергарде по самым многолюдным улицам. И что интересно, никто не обратил ни на меня, ни на гробницу внимания. Впрочем, за поздним временем зрителей на улицах было мало. Щедрый, подобно прочим провинциальным городкам, рано ложится спать (во всяком случае, человеческая часть его населения).
   Наконец мы добрались до музея. Меня ощутимо потряхивало, и с ног сыпались личинки – я здорово устала. Ладно, завтра восстановлюсь.
   Я отперла служебный вход своим ключом и втащила гроб внутрь. В музее никого не было, поэтому никто не спросил меня, что это я затеяла.
   Почти падая от усталости, я внесла гробницу в одну из пустых кладовых и поставила прямо на пол. Сияние померкло. Теперь это был просто мрамор странного зеленоватого оттенка.
   – До завтра, Лекант, – прошептала я и закрыла кладовку.
   Теперь стоило поспешить домой. Родители, конечно, волнуются – думают, где это я пропала. А их меньше всего хотелось бы нервировать, они и так со мной натерпелись. И потом, мне нужна хорошая ванна из талька. Или хотя бы сухой душ.