В 20 км южнее «площадки номер два» был заложен новый город – «площадка номер десять». Его планировали расположить на обоих берегах Сырдарьи, однако мощный весенний разлив заставил отказаться от этой затеи. Кроме того, постройка моста потребовала бы больших затрат. Строительство города развернулось лишь на правом берегу под защитой специально сооруженной дамбы.
Пятого мая 1955 года состоялась закладка первого здания. Город проектировали под 5000 человек постоянного персонала, однако очень быстро численность населения на порядок превысила расчетную. Дома строили из дерева, в сборно-щитовом исполнении. К приезду Совета главных конструкторов на «десятой площадке» было всего четыре каменных здания: метеостанция, кинофотолаборатория, станция ВЧ-связи[105] и двухэтажная казарма, через которую прошли сотни офицеров и которую из-за вечной перенаселенности называли «Казанским вокзалом»[106]. Первый жилой дом из кирпича на двадцать четыре квартиры был сдан только во второй половине 1957 года.
Тем не менее семейные офицеры привозили на полигон жен и детей. Уже 24 августа 1956 года открылась первая школа на улице, названной, естественно, Школьная. Утром 1 сентября сто тридцать шесть мальчиков и девочек сели за парты, а вечером их места заняли сто восемьдесят взрослых, стремящихся получить среднее образование. Первым директором этой школы № 30 стала Тамара Леонидовна Орлова.
Строительство поселка Ленинский («площадка номер десять»)
Город, вырастающий на «площадке номер десять», долгое время не имел названия. Сами жители говорили, что живут в поселке Заря, но 29 января 1958 года Указом Президиума Верховного Совета Казахской СССР ему было присвоено официальное название – Ленинский.
Сегодня мы знаем его под именем Байконур[107]. Настоящий (или первый) Байконур находится в 280 км на северо-восток от Тюра-Тама, в отрогах хребта Алатау, и в то время он состоял из двух десятков саманных домиков. Необходимость обозначить Ленинский появилась после того, как на орбиту отправились космические корабли. Поскольку полигон оставался засекреченным объектом, а для регистрации приоритетов и рекордов нужно указывать место старта, было решено сделать публичным «левое» название. Почему такой чести удостоился именно Байконур? Оказывается, по чистой случайности – баллистики провели вертикальную линию вниз от того участка траектории полета «Р-7», где отделяется первая ступень, и ближайшим населенным пунктом оказался этот маленький поселок. С целью окончательно запутать «потенциального противника» в настоящем Байконуре – на высотке, под которой располагался естественный котлован, – был возведен ложный старт с большой деревянной ракетой. Его даже круглосуточно охраняли, но только для того, чтобы местные жители не растащили обманное сооружение… на дрова.
2.5 Первая межконтинентальная
2.6 Спутник
Пятого мая 1955 года состоялась закладка первого здания. Город проектировали под 5000 человек постоянного персонала, однако очень быстро численность населения на порядок превысила расчетную. Дома строили из дерева, в сборно-щитовом исполнении. К приезду Совета главных конструкторов на «десятой площадке» было всего четыре каменных здания: метеостанция, кинофотолаборатория, станция ВЧ-связи[105] и двухэтажная казарма, через которую прошли сотни офицеров и которую из-за вечной перенаселенности называли «Казанским вокзалом»[106]. Первый жилой дом из кирпича на двадцать четыре квартиры был сдан только во второй половине 1957 года.
Тем не менее семейные офицеры привозили на полигон жен и детей. Уже 24 августа 1956 года открылась первая школа на улице, названной, естественно, Школьная. Утром 1 сентября сто тридцать шесть мальчиков и девочек сели за парты, а вечером их места заняли сто восемьдесят взрослых, стремящихся получить среднее образование. Первым директором этой школы № 30 стала Тамара Леонидовна Орлова.
Город, вырастающий на «площадке номер десять», долгое время не имел названия. Сами жители говорили, что живут в поселке Заря, но 29 января 1958 года Указом Президиума Верховного Совета Казахской СССР ему было присвоено официальное название – Ленинский.
Сегодня мы знаем его под именем Байконур[107]. Настоящий (или первый) Байконур находится в 280 км на северо-восток от Тюра-Тама, в отрогах хребта Алатау, и в то время он состоял из двух десятков саманных домиков. Необходимость обозначить Ленинский появилась после того, как на орбиту отправились космические корабли. Поскольку полигон оставался засекреченным объектом, а для регистрации приоритетов и рекордов нужно указывать место старта, было решено сделать публичным «левое» название. Почему такой чести удостоился именно Байконур? Оказывается, по чистой случайности – баллистики провели вертикальную линию вниз от того участка траектории полета «Р-7», где отделяется первая ступень, и ближайшим населенным пунктом оказался этот маленький поселок. С целью окончательно запутать «потенциального противника» в настоящем Байконуре – на высотке, под которой располагался естественный котлован, – был возведен ложный старт с большой деревянной ракетой. Его даже круглосуточно охраняли, но только для того, чтобы местные жители не растащили обманное сооружение… на дрова.
2.5 Первая межконтинентальная
Первая летная ракета «Р-7» прибыла на техническую позицию полигона 3 марта 1957 года. Она имела заводской номер 5Л, а в разговорах называлась «номер пять» или просто «пятая»[108]. Сразу началась разгрузка и укладка блоков на монтажные тележки.
Однако 8 марта прибыла большая группа конструкторов с длинным перечнем доработок, которые следовало внести в летную ракету по результатам стендовых испытаний. Самыми трудоемкими оказались работы по теплозащите хвостового отсека. Во время «прожига» в Загорске обшивка из алюминиевого сплава хвостовой конструкции прогорела во многих местах. Из-за этого были повреждены огнем потенциометры обратной связи рулевых камер и кабели. Предстояло обшить хвостовой отсек тонкими стальными листами, а внутри все уязвимые элементы обмотать асбестовой защитой.
После доработок начался «чистовой» цикл испытаний отдельных блоков «пакета» в МИКе. А 5 мая мотовоз потащил платформу с ракетой «Р-7» (МБР 8К71 № 5Л, с головной частью – М1-5)[109] на старт.
Пункт управления предстартовыми операциями и запуском ракеты находился в подземном («командном») бункере, построенном в 200 м от старта и на глубине около 8 м. По сравнению с «однокомнатным» бункером Капустина Яра новый пункт представлялся просторной пятикомнатной квартирой.
В самом большом из пяти помещений, снабженном двумя морскими перископами, вдоль стен были установлены пульты телеметрического контроля боковых и центрального блоков, контроля и зарядки интеграторов[110], пожаротушения, а позже и пульт спутника. Всё здесь было ново и заметно отличалось от примитивных систем управления первых ракет – кроме стартового ключа, позаимствованного еще у немецких пультов «А-4». Однажды конструкторы решили избавиться от этого устаревшего артефакта, и Николай Пилюгин даже дал указание своим сотрудникам разработать вместо стартового ключа специальный включатель. Но это предложение вдруг встретило резкое сопротивление военных. Оказалось, что армейские «пультисты» привыкли начинать операции запуска с команды «Ключ на старт!». Пришлось конструкторам уступить любителям традиций и четких команд.
Второе большое помещение предназначалось для членов Государственной комиссии по испытаниям «Р-7»[111], почетных гостей и главных конструкторов. Оно также имело два перископа. В остальных помещениях бункера размещалась контрольная аппаратура систем телеметрии, управления заправкой, стартовыми механизмами, вспомогательные комнаты для связистов и охраны.
Таким образом, видеть запуск из бункера могли только четыре человека.
Остальным, чтобы полюбоваться полетом ракеты, если она ушла со старта, надо было успеть выскочить наружу. Для этого требовалось одолеть шестьдесят крутых ступенек и пробежать по поверхности еще пять-семь метров.
Целью испытательных запусков было не только проверить все системы «семерки» в полете, но и доставить габаритно-весовой макет боеголовки до специально организованного полигона Кура (поселок Ключи, Камчатка), находящегося на расстоянии 6314 км. Это было меньше проектной дальности, но в то время Советский Союз не располагал средствами наблюдения за движением ракеты в акватории Тихого океана. Кроме того, первые летные образцы были перегружены измерительным оборудованием (сами конструкторы называли их не летными, а «измерительными») и в принципе не могли выйти на дальность в 8000 км.
Межконтинентальная баллистическая ракета «Р-7» на старте
Первая установка «Р-7» в стартовое сооружение происходила при большом скоплении «болельщиков». Все работники полигона понимали: начинается самый ответственный этап работы, который определит их судьбы на десятилетия вперед. Только к концу дня главный конструктор комплекса Владимир Павлович Бармин, руководивший лично всем процессом установки, доложил, что свою задачу на данном этапе выполнил. «Теперь испытывайте!» – сказал он.
И начался длинный, по современным представлениям, цикл предстартовых испытаний. Только «чистое» время всех электрических тестов на стартовой позиции заняло 110 часов. По ночам старались не работать, но семь суток ушло на проверки с разбором всех замечаний, просмотром пленок, докладами и массой всяческих процедур.
Для гарантии безопасности населенных пунктов, расположенных по трассе полета, на «Р-7» была установлена комбинированная система аварийного выключения двигателя. Если ракета начнет сильно вращаться относительно своего центра масс, то по достижении углов отклонения более семи градусов замыкаются аварийные контакты на гироприборах, которые выдают команды на последующее выключение двигателей.
На случай плавного ухода ракеты с расчетной траектории по вине самих гироскопов были введены пункты оптических наблюдений и система выдачи аварийной команды по радио. Находясь в «створе» плоскости стрельбы, группа из трех опытных специалистов с помощью теодолита следила за поведением ракеты и по общему согласию передавала по телефону в бункер условный пароль, известный только им и двум руководителям пуска. Получив аварийный пароль в бункере, руководители должны были последовательно нажать две кнопки. Это служило командой отстоящему на 15 км пункту радиоуправления для посылки в эфир аварийного сигнала. Сигнал принимала всенаправленная антенна, установленная на центральном блоке «Р-7». Даже если в это время ракета завертится, сигнал будет принят. Пароль выбирал главный конструктор систем радиоуправления Михаил Сергеевич Рязанский. Им стало имя рыцаря из знаменитого романа Вальтера Скотта – «Айвенго».
Четырнадцатого мая прошло плановое заседание Государственной комиссии под председательством Василия Михайловича Рябикова[112]. Королёв доложил о готовности к запуску и еще раз перечислил основные задачи испытаний: отработка техники старта, проверка динамики управления полетом первой ступени, процесса разделения ступеней, эффективности системы радиоуправления, динамики полета второй ступени, процесса отделения головной части и движения головной части до соприкосновения с землей. Боковые блоки первой ступени должны проработать 104 секунды, а центральный блок – 285 секунд. Высота ракеты – 34,22 м, расчетная стартовая масса – 283 т.
Старт ракеты «Р-7» (кадры хроники)
Вечером 15 мая 1957 года[113], через десять дней после вывоза из МИКа, состоялся первый запуск ракеты «Р-7». Ракета ушла со старта нормально. Управляемый полет продолжался до 98-й секунды. Затем тяга двигателя бокового блока «Д» резко упала, и последний отделился от ракеты. Но пароль «Айвенго» не понадобился – из-за превышения отклонения углов от программных прошла команда аварийного выключения двигателей. Изделие упало на землю, пролетев всего 300 км.
Той же ночью расшифровали данные телеметрии, поступившие с борта упавшей ракеты. Оказалось, что в момент старта в хвостовом отсеке блока «Д» начался пожар. Возможной его причиной назвали пробой в магистрали подачи керосина к рулевым камерам. Подобные инциденты случались и на ранних ракетах – например, на «Р-1». Тряска во время транспортировки «изделий» на полигон часто приводила к нарушению герметичности трубопроводов. В качестве меры по предотвращению повторения аварийной ситуации решили ужесточить контроль герметичности коммуникаций ракеты повышением давления воздуха при пневмоиспытаниях. Это сразу дало эффект при подготовке следующего «пакета» – было выявлено такое количество потенциальных источников пожара, что приходилось удивляться, почему на первой ракете загорелся только блок «Д».
Второй запуск ракеты «Р-7» (№ 6Л, М1-6), назначенный на 10 июня, не состоялся. Сначала дважды прошел отказ по системе зажигания. Неисправность выявили те же телеметристы – почему-то не открылся главный кислородный клапан на боковом блоке «В». Решили, что клапан замерз, поэтому подогрели его прямо на заправленной ракете. Наконец зажигание сработало, двигатели вышли на предварительную ступень по тяге, но никак не хотели переходить на промежуточную. В результате сработала система аварийного выключения. Факел, бьющий из ракеты, мгновенно погас. Ракету пришлось снимать со старта. Тщательное изучение «пакета» в МИКе показало, что виноваты монтажники: клапан азотной продувки бортовой пневмогидросхемы центрального блока был поставлен «наоборот». Эта ошибка привела к тому, что продувка азотом не прекратилась перед запуском, как должно. Азот попал в кислородные полости камер сгорания основного и рулевых двигателей. Керосин не пожелал гореть в атмосфере кислорода с азотом, и поэтому двигатель никак не выходил на главный режим. По «горячим следам» была осмотрена следующая ракета, и там обнаружили точно такой же монтажный брак.
Третья ракета «Р-7» (№ 7Л, M1-7) стартовала через месяц – 12 июля. Запуск закончился аварией. Его предыстория такова: в бункер Сергею Королёву доложили, что «минус» бортовой батареи находится на корпусе. Была объявлена тридцатиминутная задержка. Королёв, посовещавшись с другими конструкторами, посчитал, что это отказ датчика (такое уже случалось ранее), и принял решение пускать. В полете на прибор «ИР-ФИ» – интегратор по углу вращения – прошла ложная команда. «Р-7» начала вращаться вокруг продольной оси, превысив разрешенный допуск в 7°. Автоматика произвела аварийное выключение двигателей. На 33-й секунде «пакет» разрушился. Блоки упали примерно в 7 км от старта и с грохотом взорвались.
Третий неудачный пуск Королёв переживал особенно тяжело, полагая, что уход ракеты «за бугор» целиком на его совести. «Преступники мы, целый поселок выбросили на ветер», – эти слова приписывают именно ему. И действительно, первый экземпляр «Р-7» стоил около 100 млн рублей, второй и третий – по 40 млн рублей[114].
Три неудачи подряд поставили всю программу под угрозу срыва. У бюро Королёва имелись конкуренты, предлагавшие свои варианты стратегических межконтинентальных ракет[115]. На полигоне состоялось весьма острое заседание Государственной комиссии. Представлявший заказчика маршал Неделин предложил прекратить испытания, отправить все доставленные на полигон ракеты обратно в Загорск и еще раз на стендах отработать каждую. Ему возразили Королёв и Пилюгин, мотивируя свой отказ выполнить требование маршала тем, что перевозка блоков приведет к непроизводительными затратами средств и времени. Но Глушко, выступивший вслед за ними, неожиданно для Королёва поддержал Неделина: «Я думаю, что Митрофан Иванович прав! Смысла продолжать испытания не вижу: сорок отработанных в ОКБ-456 двигателей погибли при испытаниях. Если дело пойдет так и дальше, мое производство этого просто не выдержит».
Несмотря на спор конструкторов и угрозы заказчика, к запуску начали готовить новую «Р-7» (№ 8Л, M1-9).
Георгий Шубников и Сергей Королев в кругу испытателей на полигоне Тюра-Там
Двадцать первого августа 1957 года в середине дня состоялся запуск четвертой по счету «семерки». На этот раз ракетчикам сопутствовал успех – «Р-7» штатно отработала активный участок траектории. Головная часть отделилась вовремя и достигла полигона на Камчатке. Конструкторы торжествовали, однако в их бочку меда природа добавила свою ложку дегтя – на высоте порядка 10 км макет боеголовки разрушился от перегрева. На земле даже не удалось найти ее фрагментов. То же самое произошло со следующей ракетой (№ 9Л, M1-10), запущенной 7 сентября, – ракета доставила боеголовку, но та развалилась в плотных слоях атмосферы.
Конструкторам стало ясно, что уносимой теплозащиты, которая была опробована на ракете «Р-5М», явно недостаточно – надо проконсультироваться с аэродинамиками и поменять форму головной части.
Примечательно, что 27 августа, менее чем через неделю после первого удачного запуска «семерки», информационное агентство ТАСС опубликовало официальное сообщение о состоявшихся испытаниях межконтинентальной баллистической ракеты. Это был беспрецедентный случай – до сих пор информация подобного рода засекречивалась. Считается, таким образом Никита Хрущев намекнул американцам, что теперь силы уравнялись, и если западный альянс пошлет на Советский Союз армады бомбардировщиков с атомными зарядами на борту, то в ответ получит термоядерный удар по северной части США.
Что касается остальной работы, то ее продолжали скрывать за плотной завесой государственной тайны. Полигонным военнослужащим и гражданским специалистам было категорически запрещено упоминать в личной переписке станцию Тюра-Там, Аральское море, Казахстан, писать о пустыне, верблюдах, сайгаках, скорпионах, змеях, черепахах и реке Сырдарье. Каждое письмо проверялось замполитом и офицером особого отдела. Обратный адрес тоже не мог выдать расположение полигона: в 1955 году использовался адрес «Москва-400», в конце 1956 года ввели новый – «Кзыл-Орда-50», позднее – «Ташкент-90».
Однако все эти меры по сохранению «ракетных тайн» оказались лишними. Когда на НИИП-5 начались запуски «Р-7», американская разведка почти сразу установила его точное местоположение.
Пятого августа 1957 года, выполняя задание под кодовым обозначением 4035, на поиски полигона вылетел самолет-разведчик «U-2», базирующийся в Пакистане. Аналитики ЦРУ разумно предположили, что полигон снабжается всем необходимым по железной дороге, поэтому часть маршрута разведчика пролегала над магистралью Москва – Ташкент. Специалисты из лаборатории аэрофотосъемки проявили полученные пленки и тщательно их изучили. Наконец на одной из фотографий они увидели странное сооружение, находящееся севернее железной дороги. Разведчик прошел не над ним, а на значительном удалении, поэтому снимки получились под углом и «смазались». Но местонахождение стартовой площадки уже было определено, оставалось привязать ее к географической карте. Аналитики воспользовались картами, изготовленными в 1939 году немецким Генштабом, и пришли к выводу, что полигон построен в непосредственной близости от станции Тюра-Там.
Второй полет «U-2» в рамках нового задания 4058 состоялся 28 августа – сразу после победного сообщения ТАСС. Разведчик, оборудованный фотокомплектом А-2, доставил великолепные вертикальные снимки стартового комплекса. В течение пяти дней аналитики обрабатывали их, после чего построили миниатюрный макет, на котором были отражены все детали этого пускового комплекса. Вывод был однозначен – единственный комплекс с экспериментальной ракетой не представляет серьезной угрозы Соединенным Штатам Америки. Аналитики ошиблись. Через месяц произошло событие, которое по своему значению сравнили с бомбардировкой Пёрл-Харбора[116]. На орбиту вышел первый искусственный спутник Земли.
Однако 8 марта прибыла большая группа конструкторов с длинным перечнем доработок, которые следовало внести в летную ракету по результатам стендовых испытаний. Самыми трудоемкими оказались работы по теплозащите хвостового отсека. Во время «прожига» в Загорске обшивка из алюминиевого сплава хвостовой конструкции прогорела во многих местах. Из-за этого были повреждены огнем потенциометры обратной связи рулевых камер и кабели. Предстояло обшить хвостовой отсек тонкими стальными листами, а внутри все уязвимые элементы обмотать асбестовой защитой.
После доработок начался «чистовой» цикл испытаний отдельных блоков «пакета» в МИКе. А 5 мая мотовоз потащил платформу с ракетой «Р-7» (МБР 8К71 № 5Л, с головной частью – М1-5)[109] на старт.
Пункт управления предстартовыми операциями и запуском ракеты находился в подземном («командном») бункере, построенном в 200 м от старта и на глубине около 8 м. По сравнению с «однокомнатным» бункером Капустина Яра новый пункт представлялся просторной пятикомнатной квартирой.
В самом большом из пяти помещений, снабженном двумя морскими перископами, вдоль стен были установлены пульты телеметрического контроля боковых и центрального блоков, контроля и зарядки интеграторов[110], пожаротушения, а позже и пульт спутника. Всё здесь было ново и заметно отличалось от примитивных систем управления первых ракет – кроме стартового ключа, позаимствованного еще у немецких пультов «А-4». Однажды конструкторы решили избавиться от этого устаревшего артефакта, и Николай Пилюгин даже дал указание своим сотрудникам разработать вместо стартового ключа специальный включатель. Но это предложение вдруг встретило резкое сопротивление военных. Оказалось, что армейские «пультисты» привыкли начинать операции запуска с команды «Ключ на старт!». Пришлось конструкторам уступить любителям традиций и четких команд.
Второе большое помещение предназначалось для членов Государственной комиссии по испытаниям «Р-7»[111], почетных гостей и главных конструкторов. Оно также имело два перископа. В остальных помещениях бункера размещалась контрольная аппаратура систем телеметрии, управления заправкой, стартовыми механизмами, вспомогательные комнаты для связистов и охраны.
Таким образом, видеть запуск из бункера могли только четыре человека.
Остальным, чтобы полюбоваться полетом ракеты, если она ушла со старта, надо было успеть выскочить наружу. Для этого требовалось одолеть шестьдесят крутых ступенек и пробежать по поверхности еще пять-семь метров.
Целью испытательных запусков было не только проверить все системы «семерки» в полете, но и доставить габаритно-весовой макет боеголовки до специально организованного полигона Кура (поселок Ключи, Камчатка), находящегося на расстоянии 6314 км. Это было меньше проектной дальности, но в то время Советский Союз не располагал средствами наблюдения за движением ракеты в акватории Тихого океана. Кроме того, первые летные образцы были перегружены измерительным оборудованием (сами конструкторы называли их не летными, а «измерительными») и в принципе не могли выйти на дальность в 8000 км.
Первая установка «Р-7» в стартовое сооружение происходила при большом скоплении «болельщиков». Все работники полигона понимали: начинается самый ответственный этап работы, который определит их судьбы на десятилетия вперед. Только к концу дня главный конструктор комплекса Владимир Павлович Бармин, руководивший лично всем процессом установки, доложил, что свою задачу на данном этапе выполнил. «Теперь испытывайте!» – сказал он.
И начался длинный, по современным представлениям, цикл предстартовых испытаний. Только «чистое» время всех электрических тестов на стартовой позиции заняло 110 часов. По ночам старались не работать, но семь суток ушло на проверки с разбором всех замечаний, просмотром пленок, докладами и массой всяческих процедур.
Для гарантии безопасности населенных пунктов, расположенных по трассе полета, на «Р-7» была установлена комбинированная система аварийного выключения двигателя. Если ракета начнет сильно вращаться относительно своего центра масс, то по достижении углов отклонения более семи градусов замыкаются аварийные контакты на гироприборах, которые выдают команды на последующее выключение двигателей.
На случай плавного ухода ракеты с расчетной траектории по вине самих гироскопов были введены пункты оптических наблюдений и система выдачи аварийной команды по радио. Находясь в «створе» плоскости стрельбы, группа из трех опытных специалистов с помощью теодолита следила за поведением ракеты и по общему согласию передавала по телефону в бункер условный пароль, известный только им и двум руководителям пуска. Получив аварийный пароль в бункере, руководители должны были последовательно нажать две кнопки. Это служило командой отстоящему на 15 км пункту радиоуправления для посылки в эфир аварийного сигнала. Сигнал принимала всенаправленная антенна, установленная на центральном блоке «Р-7». Даже если в это время ракета завертится, сигнал будет принят. Пароль выбирал главный конструктор систем радиоуправления Михаил Сергеевич Рязанский. Им стало имя рыцаря из знаменитого романа Вальтера Скотта – «Айвенго».
Четырнадцатого мая прошло плановое заседание Государственной комиссии под председательством Василия Михайловича Рябикова[112]. Королёв доложил о готовности к запуску и еще раз перечислил основные задачи испытаний: отработка техники старта, проверка динамики управления полетом первой ступени, процесса разделения ступеней, эффективности системы радиоуправления, динамики полета второй ступени, процесса отделения головной части и движения головной части до соприкосновения с землей. Боковые блоки первой ступени должны проработать 104 секунды, а центральный блок – 285 секунд. Высота ракеты – 34,22 м, расчетная стартовая масса – 283 т.
Вечером 15 мая 1957 года[113], через десять дней после вывоза из МИКа, состоялся первый запуск ракеты «Р-7». Ракета ушла со старта нормально. Управляемый полет продолжался до 98-й секунды. Затем тяга двигателя бокового блока «Д» резко упала, и последний отделился от ракеты. Но пароль «Айвенго» не понадобился – из-за превышения отклонения углов от программных прошла команда аварийного выключения двигателей. Изделие упало на землю, пролетев всего 300 км.
Той же ночью расшифровали данные телеметрии, поступившие с борта упавшей ракеты. Оказалось, что в момент старта в хвостовом отсеке блока «Д» начался пожар. Возможной его причиной назвали пробой в магистрали подачи керосина к рулевым камерам. Подобные инциденты случались и на ранних ракетах – например, на «Р-1». Тряска во время транспортировки «изделий» на полигон часто приводила к нарушению герметичности трубопроводов. В качестве меры по предотвращению повторения аварийной ситуации решили ужесточить контроль герметичности коммуникаций ракеты повышением давления воздуха при пневмоиспытаниях. Это сразу дало эффект при подготовке следующего «пакета» – было выявлено такое количество потенциальных источников пожара, что приходилось удивляться, почему на первой ракете загорелся только блок «Д».
Второй запуск ракеты «Р-7» (№ 6Л, М1-6), назначенный на 10 июня, не состоялся. Сначала дважды прошел отказ по системе зажигания. Неисправность выявили те же телеметристы – почему-то не открылся главный кислородный клапан на боковом блоке «В». Решили, что клапан замерз, поэтому подогрели его прямо на заправленной ракете. Наконец зажигание сработало, двигатели вышли на предварительную ступень по тяге, но никак не хотели переходить на промежуточную. В результате сработала система аварийного выключения. Факел, бьющий из ракеты, мгновенно погас. Ракету пришлось снимать со старта. Тщательное изучение «пакета» в МИКе показало, что виноваты монтажники: клапан азотной продувки бортовой пневмогидросхемы центрального блока был поставлен «наоборот». Эта ошибка привела к тому, что продувка азотом не прекратилась перед запуском, как должно. Азот попал в кислородные полости камер сгорания основного и рулевых двигателей. Керосин не пожелал гореть в атмосфере кислорода с азотом, и поэтому двигатель никак не выходил на главный режим. По «горячим следам» была осмотрена следующая ракета, и там обнаружили точно такой же монтажный брак.
Третья ракета «Р-7» (№ 7Л, M1-7) стартовала через месяц – 12 июля. Запуск закончился аварией. Его предыстория такова: в бункер Сергею Королёву доложили, что «минус» бортовой батареи находится на корпусе. Была объявлена тридцатиминутная задержка. Королёв, посовещавшись с другими конструкторами, посчитал, что это отказ датчика (такое уже случалось ранее), и принял решение пускать. В полете на прибор «ИР-ФИ» – интегратор по углу вращения – прошла ложная команда. «Р-7» начала вращаться вокруг продольной оси, превысив разрешенный допуск в 7°. Автоматика произвела аварийное выключение двигателей. На 33-й секунде «пакет» разрушился. Блоки упали примерно в 7 км от старта и с грохотом взорвались.
Третий неудачный пуск Королёв переживал особенно тяжело, полагая, что уход ракеты «за бугор» целиком на его совести. «Преступники мы, целый поселок выбросили на ветер», – эти слова приписывают именно ему. И действительно, первый экземпляр «Р-7» стоил около 100 млн рублей, второй и третий – по 40 млн рублей[114].
Три неудачи подряд поставили всю программу под угрозу срыва. У бюро Королёва имелись конкуренты, предлагавшие свои варианты стратегических межконтинентальных ракет[115]. На полигоне состоялось весьма острое заседание Государственной комиссии. Представлявший заказчика маршал Неделин предложил прекратить испытания, отправить все доставленные на полигон ракеты обратно в Загорск и еще раз на стендах отработать каждую. Ему возразили Королёв и Пилюгин, мотивируя свой отказ выполнить требование маршала тем, что перевозка блоков приведет к непроизводительными затратами средств и времени. Но Глушко, выступивший вслед за ними, неожиданно для Королёва поддержал Неделина: «Я думаю, что Митрофан Иванович прав! Смысла продолжать испытания не вижу: сорок отработанных в ОКБ-456 двигателей погибли при испытаниях. Если дело пойдет так и дальше, мое производство этого просто не выдержит».
Несмотря на спор конструкторов и угрозы заказчика, к запуску начали готовить новую «Р-7» (№ 8Л, M1-9).
Двадцать первого августа 1957 года в середине дня состоялся запуск четвертой по счету «семерки». На этот раз ракетчикам сопутствовал успех – «Р-7» штатно отработала активный участок траектории. Головная часть отделилась вовремя и достигла полигона на Камчатке. Конструкторы торжествовали, однако в их бочку меда природа добавила свою ложку дегтя – на высоте порядка 10 км макет боеголовки разрушился от перегрева. На земле даже не удалось найти ее фрагментов. То же самое произошло со следующей ракетой (№ 9Л, M1-10), запущенной 7 сентября, – ракета доставила боеголовку, но та развалилась в плотных слоях атмосферы.
Конструкторам стало ясно, что уносимой теплозащиты, которая была опробована на ракете «Р-5М», явно недостаточно – надо проконсультироваться с аэродинамиками и поменять форму головной части.
Примечательно, что 27 августа, менее чем через неделю после первого удачного запуска «семерки», информационное агентство ТАСС опубликовало официальное сообщение о состоявшихся испытаниях межконтинентальной баллистической ракеты. Это был беспрецедентный случай – до сих пор информация подобного рода засекречивалась. Считается, таким образом Никита Хрущев намекнул американцам, что теперь силы уравнялись, и если западный альянс пошлет на Советский Союз армады бомбардировщиков с атомными зарядами на борту, то в ответ получит термоядерный удар по северной части США.
Что касается остальной работы, то ее продолжали скрывать за плотной завесой государственной тайны. Полигонным военнослужащим и гражданским специалистам было категорически запрещено упоминать в личной переписке станцию Тюра-Там, Аральское море, Казахстан, писать о пустыне, верблюдах, сайгаках, скорпионах, змеях, черепахах и реке Сырдарье. Каждое письмо проверялось замполитом и офицером особого отдела. Обратный адрес тоже не мог выдать расположение полигона: в 1955 году использовался адрес «Москва-400», в конце 1956 года ввели новый – «Кзыл-Орда-50», позднее – «Ташкент-90».
Однако все эти меры по сохранению «ракетных тайн» оказались лишними. Когда на НИИП-5 начались запуски «Р-7», американская разведка почти сразу установила его точное местоположение.
Пятого августа 1957 года, выполняя задание под кодовым обозначением 4035, на поиски полигона вылетел самолет-разведчик «U-2», базирующийся в Пакистане. Аналитики ЦРУ разумно предположили, что полигон снабжается всем необходимым по железной дороге, поэтому часть маршрута разведчика пролегала над магистралью Москва – Ташкент. Специалисты из лаборатории аэрофотосъемки проявили полученные пленки и тщательно их изучили. Наконец на одной из фотографий они увидели странное сооружение, находящееся севернее железной дороги. Разведчик прошел не над ним, а на значительном удалении, поэтому снимки получились под углом и «смазались». Но местонахождение стартовой площадки уже было определено, оставалось привязать ее к географической карте. Аналитики воспользовались картами, изготовленными в 1939 году немецким Генштабом, и пришли к выводу, что полигон построен в непосредственной близости от станции Тюра-Там.
Второй полет «U-2» в рамках нового задания 4058 состоялся 28 августа – сразу после победного сообщения ТАСС. Разведчик, оборудованный фотокомплектом А-2, доставил великолепные вертикальные снимки стартового комплекса. В течение пяти дней аналитики обрабатывали их, после чего построили миниатюрный макет, на котором были отражены все детали этого пускового комплекса. Вывод был однозначен – единственный комплекс с экспериментальной ракетой не представляет серьезной угрозы Соединенным Штатам Америки. Аналитики ошиблись. Через месяц произошло событие, которое по своему значению сравнили с бомбардировкой Пёрл-Харбора[116]. На орбиту вышел первый искусственный спутник Земли.
2.6 Спутник
О необходимости запуска искусственного спутника Земли много говорили основоположники теоретической космонавтики. Однако обосновывали они эту необходимость по-разному. Константин Эдуардович Циолковский предлагал запускать на круговую орбиту ракету с экипажем, чтобы сразу начать освоение космоса человеком. Немец Герман Оберт предлагал собрать из верхних ступеней ракет-носителей большую орбитальную станцию, которая решала бы задачи военной разведки, морской навигации и передачи радиосообщений. Кроме того, снабдив эту станцию большим зеркалом, можно было, по мнению Оберта, фокусировать солнечные лучи и направлять их в сторону Земли, воздействуя на климат или угрожая вражеским городам.
Орбитальная станция Ари Штернфельда (иллюстрация Н. Кольчицкого к очерку «На малой луне»)
Многие ученые и фантасты сходились во мнении, что искусственный спутник Земли будет использован прежде всего как перевалочная база для межпланетных кораблей, летящих к Луне, Марсу и Венере. И в самом деле – зачем кораблю тащить на орбиту всё топливо, необходимое для разгона, если он может подзаправиться от спутника? Тогда же придумали снабдить будущий спутник телескопом, чтобы астрономы получили возможность прямо с орбиты наблюдать за отдаленными космическими объектами, избавившись от искажений, вносимых атмосферой.
Многие ученые и фантасты сходились во мнении, что искусственный спутник Земли будет использован прежде всего как перевалочная база для межпланетных кораблей, летящих к Луне, Марсу и Венере. И в самом деле – зачем кораблю тащить на орбиту всё топливо, необходимое для разгона, если он может подзаправиться от спутника? Тогда же придумали снабдить будущий спутник телескопом, чтобы астрономы получили возможность прямо с орбиты наблюдать за отдаленными космическими объектами, избавившись от искажений, вносимых атмосферой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента