Страница:
В беседах часто принимал участие офицер Вячеслав, который не был членом экипажа «мамы» и на вахте не стоял. Он воспользовался «паузой» похода через Атлантику, чтобы ввести новобранцев в курс дела и рассказать им о Куру и космической пушке. Разумеется, Мэл и Октя, заспорив о преимуществах своих проектов, обратились к нему за подробностями – характеристики реально существующей конструкции позволили бы судить, кто из них оказался ближе к истине. Вячеслав не заставил себя упрашивать.
«Пушка Бюлля – а называется она так, потому что ее создал французский гениальный инженер Джеральд Бюлль, – это продукт совмещения сразу нескольких технологий. Иначе земное притяжение не обмануть. Пушка имеет длину ствола двести метров при калибре в один метр. Установлена в вертикальной шахте. Внутри обработана с высочайшим допуском, ни малейших шероховатостей. Имеется пятнадцать промежуточных зарядов, придающих снаряду дополнительное ускорение. Дальность выстрела при весе снаряда в полтонны – свыше тысячи километров. Космическая скорость может быть достигнута при весе снаряда двести килограммов».
«Но как?! – вскричал Октя, обиженный тем, что Мэл оказался правее. – Снаряд не может лететь быстрее скорости распространения волны газопороховой смеси, а она не превышает двух с половиной километров в секунду! Где вы здесь увидели космическую скорость?»
«А вот для того, чтобы развить космическую скорость, снаряд имеет довольно необычную конструкцию».
Мэл радостно встрепенулся. Он подумал, что сейчас речь пойдет о летающей пушке. Но ошибся – Вячеслав повернулся к Мите: «Снаряд весит двести килограммов, но к нему приделана пороховая ракета весом две тонны, которая поджигается на максимально достижимой высоте и разгоняет снаряд до необходимой скорости. Испытания таких ракет мы уже проводили – горение устойчиво, характеристики отвечают расчетным».
Октя тут же задал новый вопрос, но Мэл не слушал. Его озаботило другое, и когда Вячеслав удовлетворил любопытство киевского физика, Скворешников спросил: почему всё это делается в тайне? Почему наше государство, самое прогрессивное в мире, не поддерживает строительство космической пушки? Ведь космос гораздо просторнее и величественнее океана, прорыв в него поразил бы всё человечество и доказал бы нашим врагам, что мы могущественны и что будущее за нами.
«Это довольно сложно объяснить, – признался офицер. – Но попытаюсь. Видишь ли, Мэл, коммунистам выгодно сложившееся после войны статус-кво. Главной задачей для них всегда было создание Объединенной Европы под красным знаменем, потому что суммарный потенциал капиталистического мира всегда превосходил потенциал Советского Союза, и раньше или позже капитализм задавил бы коммунизм. Но после войны Европа принадлежит нам, англосаксы заперты на островах, американцы ушли в глухую оборону, получилось, что мы победители, и зачем что-то менять? И если поменять, не получится ли так, что капиталисты возьмут реванш? Доводы вроде бы легковесные, но действенные. На наших престарелых руководителей, которые помнят атомную атаку на Москву, очень даже подействовало. А чтобы народ по домам не засиживался и молодую энергию куда-то выпускал, придумали океан осваивать. Опять же оборонные соображения: если американцы попытаются Европу или Дальний Восток отвоевать, им через океаны тащиться придется, а там у нас уже – стратегическое преимущество. Но и с океаном не слишком удачно получается. Вы знаете, ребята, что стоимость одного подводного города на сто человек равна или даже превышает стоимость обычного города на двадцать тысяч человек? Не знаете. То-то, никто вам правду об этом не скажет. Если бы не дешевая рабочая сила из Европы и не французские технологии, мы всё еще у побережья ковырялись бы. Так что по сумме факторов ситуация не располагает к изменению курса. Зачем нам космос? Космос подождет».
«А вы ждать не хотите? – спросил Митя. – А почему?»
«Но ведь и ты не хочешь ждать, – заметил с усмешкой Вячеслав. – И не спрашиваешь себя почему. А я не хочу, потому что достаточно поездил по миру и видел, как загнивает наша культура. Мы все делаемся плоскими и бесцветными. Даже великолепный Париж, законодателя мод, почти сожрали. Нет ни новых книг, ни новых картин, ни новых форм, ни новых идей – всё рисуется по готовым лекалам из Ленинграда. Даже язык, на котором мы с вами говорим, становится скучным, упрощенным, примитивным, как в детском саду. И главное – лгут всё время. Всё рассказывают нам, что мы идем вперед семимильными шагами. А ведь на лжи далеко не уедешь. И ложь порождает новую ложь. Что нас ждет впереди? Конец истории? Тогда стоило ли революцию затевать и целых три войны долбать Европу?.. Вот почему я считаю, что статус-кво надо ломать. Запулить штуку в космос. Нарушить это чертово равновесие. А там уж посмотрим, как оно всё перетасуется. Но хуже не будет, ребята. Хуже уже некуда».
Иногда в отсутствии Вячеслава студенты обсуждали его самого.
«Как вы думаете, – спросил однажды Октя, – как он умудряется охранку облапошивать? Ведь он меня практически из тюрьмы вытащил. Будто и сам из руководства. А по званию – всего лишь майор морской пехоты».
Мэл пожал плечами, а Митя сказал: «Он, наверное, двойной агент. Я о таких читал в книжке о военной разведке. Делает вид, что работает на охранителей, а сам работает на их противников. Так как-то».
Пришлось согласиться, что другого объяснения ловкости Вячеслава просто нет, но впрямую спросить офицера, насколько эта версия соответствует действительности, никто не решился.
О том, что Куру близко, бывшие студенты узнали, когда стало совсем уже невмоготу сидеть в холодном отсеке. Хотя Октя поправился, Митю одолел фурункулез, и теперь пришла его очередь жаловаться на жизнь. Сообщение о скорой высадке на берег обрадовало ребят, однако оказалось, что придется подождать еще как минимум сутки.
«А вы как думали? – удивился Вячеслав. – Мы же нелегалы. Многие хотели бы наш проект прикрыть. Вокруг Куру минные заграждения, на входах в бухты затоплены брандеры. А еще у нас свои боевые гидропланы имеются – уникальная вещь, последняя разработка французов. Так что наберитесь терпения, сейчас наш достойный капитан попытается всё это обойти и нигде не напороться».
Капитан справился раньше срока, и вскоре измученные теснотой, спертым воздухом и холодом бывшие студенты вывалились на длинный бетонный пирс. В первый момент Скворешников чуть не упал – так привык к качке, что вестибулярный аппарат ровную устойчивую поверхность воспринял как нечто чуждое. Пришлось постоять, отдышаться, оглядеться.
А посмотреть было на что. Ярко светило южное солнце. Океанская вода имела здесь непривычный изумрудный оттенок. Остров находился совсем близко от Южноамериканского континента, который в этой его части плотно порос джунглями. На берегу полукруглой бухты, в которую вошла лодка, громоздились сурово какие-то серые сооружения с плоскими крышами. Обсаженная пальмами белая дорога тянулась от пирса, убегая в глубь острова. Настоящий райский уголок. Мэл почувствовал себя героем Жюля Верна, ступившим на таинственный необитаемый остров, с той лишь разницей, что этот остров обитаем.
На пирсе новобранцев встречал дочерна загорелый мужчина в колониальном пробковом шлеме, в широких шортах и рубашке с короткими рукавами. Выглядел он уморительно, но студентам было не до смеха. Разумеется, Вячеслав и встречающий были знакомы, и офицер представил «колониста»: «Наш глава. Руководитель проекта и стройки Эрнст Апель. Он немец, не удивляйтесь».
Митя с Октей воззрились на немца с плохо скрываемым подозрением, но Мэл, который после Наоми более спокойно относился к бывшим врагам по трем мировым войнам, подошел и представился. Немец улыбнулся и протянул руку.
«Приветствую вас на Куру», – сказал он, и Мэл отметил резкий акцент, которого совсем не было у Наоми.
У пирса на дороге новобранцев дожидалась машина с широким кузовом и открытым верхом. Эрнст Апель сел за руль, а студенты с Вячеславом разместились на свободных сиденьях.
«Добрались без проблем?» – спросил немец, заводя двигатель.
«Без проблем, как обычно, – подтвердил Вячеслав. – Капитан наш – золото. Привезли тебе новобранцев и пороха».
«Зер гут», – кивнул Апель и на приличной скорости повел автомобиль по дороге.
Между пальм появились одноэтажные дощатые домики, вполне уютного вида, с желтыми и красными крышами, с распахнутыми настежь окнами и даже с палисадниками. Однако местных жителей видно не было – похоже, все были поглощены работой.
Дорога пошла в гору, и вдруг за поворотом открылся вид на длинную белую трубу, уложенную на очищенный от растительности грунт. Трубу опутывала паутина разноцветных кабелей, а один ее конец упирался в сарай непритязательного вида. Рядом возились обнаженные по пояс люди в штанах с помочами. Пот блестел на загорелых спинах.
«Пушка, смотрю, уже готова? – небрежно поинтересовался Вячеслав. – Когда первый запуск?»
«Можно и сегодня пускать», – меланхолично отозвался Апель.
«А доброволец нашелся?»
«Пока нет. Но пускать можно без добровольца».
«Тогда жми, мне интересно. А вам, парни?» – Он повернулся к новобранцам.
Бывшие студенты вразнобой подтвердили, что им тоже интересно. Апель свернул с дороги и подъехал к трубе. Вблизи она представляла собой довольно внушительное зрелище – метров двести, не меньше. Труба состояла из трех десятков секций, соединенных фланцами друг с другом, каждая секция имела еще и приварные отводы, уходящие почему-то в землю.
Мэл почувствовал укол легкого беспокойства. Вячеслав говорил, что ствол пушки установлен вертикально. Или еще не установлен? Может, его только собираются устанавливать?
Завидев машину руководителя проекта, люди вокруг трубы бросили работу, и один из них, высокий ярко-рыжий парень, белозубо улыбаясь, пошел навстречу.
«Ассалам алейкум, шеф!» – поприветствовал он.
«Валейкум салам, Расул, – сказал Апель. – Новобранцы прибыли. Покажете запуск?»
«А добровольцы есть?» – С жадным интересом парень посмотрел на бывших студентов.
«Сам спроси».
«Ну? – Расул приблизился к автомобилю. – Кто хочет стать астролетчиком?»
Новое слово «астролетчик» показалось слегка корявым, однако Мэл сразу понял и оценил его. Астроном – тот, кто изучает звезды. Астролетчик – тот, кто летит между звезд.
«Все хотят, – откликнулся за всех Митя. – А что для этого надо?»
«Ну как “что надо”? – Расул изобразил веселое недоумение. – Надо сесть в пушку и полететь к звездам. Доброволец найдется?»
Студенты переглянулись. Октя сложил губы в уточку. Митя принялся яростно чесаться и тут же повредил себе ногтем фурункул на шее. Скворешников встал и сказал, что хочет стать первым астролетчиком.
«Тогда прошу, товарищ!» – радостно позвал за собой Расул.
Инициатива Скворешникова вызвала всеобщий интерес. За ним с Расулом выстроилась целая процессия. Пошел посмотреть на действо и Вячеслав с новобранцами.
Расул подвел Мэла к сараю, в который упиралась труба, и открыл дверь. Внутри было довольно просторно и даже прохладно – работал большой напольный электровентилятор. По углам разместились тяжелые оцинкованные ящики, а по полу были проложены рельсы, на которых стояла металлическая тележка. Мэл сразу посмотрел в сторону трубы – с этого конца отверстие закрывал глухой стальной люк, похожий на те, которыми разделялись отсеки на подводной лодке.
«Ложись, пожалуйста». – Расул указал Скворешникову на тележку.
Тот оглянулся на друзей. Офицер Вячеслав серьезно кивнул.
Вот так просто? Вот так буднично? Лечь на тележку и отправиться к звездам? В этом скрывается какой-то подвох. Но с другой стороны, еще месяц назад Мэл считал, что космическая пушка – дело отдаленного будущего, а теперь он находится на тропическом острове, где действительно построили такую пушку.
Без колебаний Скворешников застегнул свою потрепанную, пропахшую потом и морем, форменную куртку политехника, взобрался на тележку, лег и вытянулся во весь рост. Рыжеволосый Расул ловко пристегнул Мэла к этому невообразимому агрегату парой страховочных ремней. А потом отошел к люку и завозился там. Входное отверстие трубы открылось – огромное черное жерло.
«Поехали!» – громко и торжественно сказал Расул.
Двое работников подтолкнули тележку, ввели ее в жерло.
«Давай, парень! – крикнули из толпы. – Мы верим в тебя! Дорога к звездам открыта!»
Крышка люка со скрежетом встала на место, и Скворешников очутился в полной темноте. Раздался глухой звук сильного удара, раскатом отозвавшийся в трубе, которая представлялась отсюда бесконечной, и тележка вдруг сама собой тронулась и поехала. У Мэла волосы зашевелились на голове. Как же так? Что же это такое? Вот так прямо и выстрелят в космос? Но ведь там безвоздушное пространство. Там смертоносное излучение. И перегрузки! При выстреле возникнут чудовищные перегрузки, которые превратят любое человеческое тело в кровавую кашу из раздавленного мяса и костей!
Скворешникову очень захотелось вернуться и рассказать этим недотепам, что они наделали, но пути назад не было. Тележка продолжала разгоняться, и Скворешников внутренне сжался, зажмурился, ожидая чего угодно: столкновения, смерти… Было страшно лететь в темноте, но разве не об этом он мечтал в детстве – лететь в небе и в космосе, в темноте от звезды до звезды?..
Мэл ждал, когда от чудовищного ускорения затрещат кости, но ничего подобного не произошло. Тележка резко затормозила – посыпались искры – и остановилась. Скворешников приходил в себя, всё еще лежа с закрытыми глазами. Потом открылся второй люк, и он услышал многоголосый жизнерадостный хохот. Тележку вывели из трубы под яркое солнце.
«Ты хорошо держался, – похвалил смеющийся Расул. – Другие орут, будто режут. Или серят. А ты стиснул зубы и вперед. Настоящий астролетчик! И не обижайся, товарищ. Мы без зла шутим».
Скворешников сел на тележке и сказал, что не обижается. Ему зааплодировали.
Стресс быстро прошел, и Мэл с удовольствием принял участие в обеде, который организовал для новобранцев Эрнст Апель.
Бывшим студентам выделили новую одежду и бунгало поблизости от чистого песчаного пляжа. Дали день на отдых, который они потратили на купание и осмотр достопримечательностей острова.
Честно говоря, этим осмотром Скворешников был несколько разочарован. Как-то всё это по-другому ему представлялось. Настоящую космическую пушку увидеть было нельзя, поскольку она действительно находилась внутри вертикальной шахты, вырубленной в базальте острова, а жерло ее скрывала огромная крышка из плотной резины. К складам, физическим и химическим лабораториям, в производственные помещения проход был ограничен, а механические мастерские почти ничем не отличались от мастерских Ленинградского Политехнического института. В доки бывших студентов пустили, но и там ничего принципиально нового Мэл для себя не обнаружил: на профилактическом ремонте стояли две подводные лодки и несколько мелких посудин. Интерес вызвали только боевые гидропланы серии «Скат», для обслуживания которых возвели отдельное сооружение в северной бухте острова. Это были изящные аппараты с прямыми крыльями, рассчитанные на одного акванавта, который удобно располагался в кабине, накрытой герметичным плексигласовым колпаком. Каждый из аппаратов мог буксировать большую торпеду на глубине до ста метров и со скоростью в десять узлов. По утверждению инженера, руководившего обслуживанием, высокая маневренность и малошумность позволяли гидроплану незаметно подойти к любому надводному или подводному объекту и выпустить по нему торпеду с высокой гарантией попадания в цель.
Рабочих рук на Куру катастрофически не хватало, шел самый напряженный цикл испытаний натурной модели, а потому Эрнст Апель не стал дожидаться, пока новобранцы пообвыкнутся, а сразу погнал их на самые черные работы. Они помогали поварам в общей столовой, собирали мусор, таскали тяжести на пирсе. Почти сразу начались и занятия по подготовке бывших студентов к участию в проекте. Митя прописался в химической лаборатории. Октя получил назначение в группу баллистики. А Мэлу пришлось заняться весьма необычным делом. Вячеслав объяснил ему суть задачи следующим образом: «Снаряд мы в космос отправим, но это не всё. Нужно правильно сориентировать его и нацелить. Скажем, на Луну. Для этого на снаряде установлена система навигации, включающая два перископа, которые соединены с телевизионной камерой. Коррекцию положения снаряда в пространстве можно будет осуществить только один раз – пороховые ракеты выгорят, и всё. Поэтому нам нужен хорошо подготовленный оператор. И он должен быть настолько хорошо подготовлен, чтобы сделать всё быстро, точно и с первой попытки. Мы тут посовещались и решили, что ты подходишь в качестве такого оператора».
Скворешников сталкивался с телевидением впервые в жизни, хотя и слышал, что до третьей войны эта технология была довольно распространена, а потом сошла на нет. Рассказывали даже, будто бы телевизоры стояли повсеместно в обычных квартирах и на маленьком экране можно было увидеть, что происходит, например, на сцене драматического театра, но Мэл в байки не верил. На Куру пришлось пересмотреть и эти устаревшие взгляды. Тренажер, смонтированный местными умельцами в отдельной комнате административного корпуса, по соседству с реальным пунктом управления, имел в своем составе огромный телевизор, на экране которого отображались различные подвижные картинки. Под телевизором был закреплен пульт с самым примитивным оборудованием: два небольших верньера и ряд кнопок. Верньеры управляли перископами на снаряде, а нажатие кнопок должны были приводить в действие пороховые ракеты ориентации. Мэл должен был выполнить всего три последовательные операции: стабилизировать снаряд по продольной и поперечным осям после выхода его в космос с помощью малых ракет стабилизации, выставить перископы так, чтобы Луна и Земля попали в перекрестия «прицелов», и дать команду на поджиг больших ракет коррекции. Вроде бы просто, но будущий космический оператор быстро убедился, что простота эта кажущаяся. Ему понадобилась почти неделя, чтобы только привыкнуть к разделенному на две части экрану, по которому в разные стороны плыли непонятные светящиеся штрихи и пятна. Потом пошло легче – Мэл научился отыскивать Землю, вращая правый верньер, и Луну, вращая левый. Земля на экране тренажера отображалась в виде белого диска с темными пятнами знакомых с детства континентов. Луна, правда, выглядела странновато – правильный круг без рисунка лунных морей, но с маленьким кругом внутри, положение которого менялось от тренировки к тренировке. И если Землю можно было просто «вогнать» в перекрестие на правой половине экрана, то с Луной приходилось помучаться – требовалось нацелиться именно на малую окружность внутри большой.
Мэл работал с тренажером в строго отведенное время – с утра и по четыре часа. Мог бы, наверное, и больше, но от хозяйственных работ его никто и не думал освобождать. Жизнь на таинственном острове постепенно скатывалась в рутину, и это начинало тяготить. Некое разнообразие вносили периодически проводившиеся «большие» испытания, на которые ходили смотреть почти все обитатели острова: белая труба, внутри которой Мэлу довелось прокатиться на тележке, изрыгала длиннющий язык пламени, болванка с воем улетала за горизонт, отдача вызывала маленькое землетрясение, зрители дружно аплодировали и кричали, что «дорога к звездам открыта». Впрочем, и это быстро приелось.
Других развлечений на Куру почти и не было. Несмотря на то что здесь собрались представители самых разных стран и национальностей, объединенные общей и весьма романтичной идеей, коллектив не складывался: праздники отмечались в узком кругу, большие торжества были редки и устраивали их по команде Апеля, специалисты отдельных лабораторий и групп держались обособленно. Не было тут вечерних клубов с посиделками – после рабочего дня народ вяло расползался по коттеджам и бунгало, мало интересуясь чем-нибудь, кроме холодного душа и сна.
Возможно, Мэл и не замечал бы негативных сторон жизни на Куру, если бы рядом находилась любимая девушка, но Наоми была далеко, и на все расспросы о том, когда же она прибудет на остров, Вячеслав отвечал, что у нее еще остались дела в Европе и что придется набраться терпения. Это удручало и нагоняло тоску. Какой смысл в освоении космоса, если нет любви? С кем поделиться успехами и радостью очередной победы?..
Из троицы бывших студентов больше всех загруженным оказался Октя – его даже не посылали на хозяйственные работы. Приходил он от своих баллистиков едва живой, плохо спал, мало ел, на глазах терял вес. Но в один из вечеров вернулся в бунгало радостным и сообщил друзьям, что работа его группы завершена, оптимальные даты выстрелов рассчитаны на десять лет вперед и завтра-послезавтра состоится первый выстрел из большой пушки. Тем более что снаряд с ускоряющей ракетой уже заложены, смонтированы и прошли все необходимые тесты.
Мэл удивился, почему ему об этом не сказали, ведь он пока единственный оператор системы космической навигации на острове. Он решил немедленно навестить Вячеслава и прояснить, насколько информация Окти соответствует действительности. Приблизившись к дому офицера, он услышал громкие голоса – внутри разговаривали на повышенных тонах. Один голос принадлежал Вячеславу, а второй… по акценту слышно, что самому Эрнсту Апелю.
Прерывать или вмешиваться в их беседу Мэл счел невежливым и уселся на скамейку, дожидаясь своей очереди и любуясь на закатное солнце, низко висящее над джунглями. Начал невольно прислушиваться и внезапно понял, что речь идет о нем – о Мэле Скворешникове.
«Твой этот мальчишка – явный агент, – говорил Апель. – Ты и сам это прекрасно понимаешь, Ноговицын. Таких совпадений не бывает. Он подсел к тебе в поезде. Ха-ха! А потом всплыл рядом с берлинкой. А кроме того, он явно знает о проекте “Факел”. И не я тебе это рассказываю. Это ты мне рассказывал!»
«Да, имечко у него примечательное, – отвечал Вячеслав. – Потому я и запомнил. Мэл. Маркс-Энгельс-Ленин… Возможно, он агент охранки. Что это меняет? Я умею работать с агентами охранки, ты знаешь. Зато у него уникальная пространственная ориентация. И в личном его деле об этом отметка есть. Из него отличный акванавт получился бы. Он за две недели на тренажере все наши рекорды побил».
«Пойми, Ноговицын, мы не можем посадить в навигаторское кресло человека, в котором не уверены на сто процентов. Это самый ответственный момент! Промах нам будет дорого стоить».
«Другого хорошего оператора у нас пока нет. Затянули мы с этим, тренажер долго делали, а надо было с него начинать… Я всё же настаиваю на участии Мэла в завтрашних испытаниях. Мое предложение. Выстрел пробный, но мы об этом мальчишке не скажем. Пусть думает, что настоящий, и себя проявит. А я буду наблюдать. Если поведет себя неадекватно, можешь его сразу на дыбу отправить».
«А если он поймет, что это испытание? И сообщит в охранное, что мы готовим настоящий выстрел?»
«Как он сообщит? Не успеет. А даже если успеет каким-то чудом, то пока охранители раскачаются. Ты же знаешь, они не меньше нашего заинтересованы в пушке. Надеются перед финишем американцев опередить. Потому и терпят наши шалости. Да они просто не поверят своему агенту, если тот доложит, что пушка готова!»
Мэл не стал дослушивать беседу. Он поднялся и тихо ушел. Обида глодала его всю обратную дорогу до бунгало. Оказывается, они ему не доверяют! Оказывается, они считают его агентом охранителей! Может, именно с этим связано, что его не принимают в местные компании, не приглашают на вечеринки? Как их переубедить, что он свой? Как доказать, что он всей душой болеет за космическую пушку и за полеты на Луну? Жаль, здесь нет Наоми – она подтвердила бы, поручилась… Но и так нельзя! Незачем перекладывать ответственность на другого человека. Нужно прямо пойти к Апелю и заявить, что он, Мэл Скворешников, не приемлет подозрения в предательстве, отвергает и готов доказать их беспочвенность.
С твердым намерением сделать это завтра же Скворешников лег спать, но проворочался почти до утра, а потом его разбудил низкий, выматывающий вой сирен. Бывшие студенты вскочили с коек и, пошатываясь, продирая глаза, выбежали на пляж. То, что они увидели, потрясало. К острову приближались корабли: один, два, три, четыре, пять, шесть… и еще… и еще… Эскадра. Или целый флот.
«Пушка Бюлля – а называется она так, потому что ее создал французский гениальный инженер Джеральд Бюлль, – это продукт совмещения сразу нескольких технологий. Иначе земное притяжение не обмануть. Пушка имеет длину ствола двести метров при калибре в один метр. Установлена в вертикальной шахте. Внутри обработана с высочайшим допуском, ни малейших шероховатостей. Имеется пятнадцать промежуточных зарядов, придающих снаряду дополнительное ускорение. Дальность выстрела при весе снаряда в полтонны – свыше тысячи километров. Космическая скорость может быть достигнута при весе снаряда двести килограммов».
«Но как?! – вскричал Октя, обиженный тем, что Мэл оказался правее. – Снаряд не может лететь быстрее скорости распространения волны газопороховой смеси, а она не превышает двух с половиной километров в секунду! Где вы здесь увидели космическую скорость?»
«А вот для того, чтобы развить космическую скорость, снаряд имеет довольно необычную конструкцию».
Мэл радостно встрепенулся. Он подумал, что сейчас речь пойдет о летающей пушке. Но ошибся – Вячеслав повернулся к Мите: «Снаряд весит двести килограммов, но к нему приделана пороховая ракета весом две тонны, которая поджигается на максимально достижимой высоте и разгоняет снаряд до необходимой скорости. Испытания таких ракет мы уже проводили – горение устойчиво, характеристики отвечают расчетным».
Октя тут же задал новый вопрос, но Мэл не слушал. Его озаботило другое, и когда Вячеслав удовлетворил любопытство киевского физика, Скворешников спросил: почему всё это делается в тайне? Почему наше государство, самое прогрессивное в мире, не поддерживает строительство космической пушки? Ведь космос гораздо просторнее и величественнее океана, прорыв в него поразил бы всё человечество и доказал бы нашим врагам, что мы могущественны и что будущее за нами.
«Это довольно сложно объяснить, – признался офицер. – Но попытаюсь. Видишь ли, Мэл, коммунистам выгодно сложившееся после войны статус-кво. Главной задачей для них всегда было создание Объединенной Европы под красным знаменем, потому что суммарный потенциал капиталистического мира всегда превосходил потенциал Советского Союза, и раньше или позже капитализм задавил бы коммунизм. Но после войны Европа принадлежит нам, англосаксы заперты на островах, американцы ушли в глухую оборону, получилось, что мы победители, и зачем что-то менять? И если поменять, не получится ли так, что капиталисты возьмут реванш? Доводы вроде бы легковесные, но действенные. На наших престарелых руководителей, которые помнят атомную атаку на Москву, очень даже подействовало. А чтобы народ по домам не засиживался и молодую энергию куда-то выпускал, придумали океан осваивать. Опять же оборонные соображения: если американцы попытаются Европу или Дальний Восток отвоевать, им через океаны тащиться придется, а там у нас уже – стратегическое преимущество. Но и с океаном не слишком удачно получается. Вы знаете, ребята, что стоимость одного подводного города на сто человек равна или даже превышает стоимость обычного города на двадцать тысяч человек? Не знаете. То-то, никто вам правду об этом не скажет. Если бы не дешевая рабочая сила из Европы и не французские технологии, мы всё еще у побережья ковырялись бы. Так что по сумме факторов ситуация не располагает к изменению курса. Зачем нам космос? Космос подождет».
«А вы ждать не хотите? – спросил Митя. – А почему?»
«Но ведь и ты не хочешь ждать, – заметил с усмешкой Вячеслав. – И не спрашиваешь себя почему. А я не хочу, потому что достаточно поездил по миру и видел, как загнивает наша культура. Мы все делаемся плоскими и бесцветными. Даже великолепный Париж, законодателя мод, почти сожрали. Нет ни новых книг, ни новых картин, ни новых форм, ни новых идей – всё рисуется по готовым лекалам из Ленинграда. Даже язык, на котором мы с вами говорим, становится скучным, упрощенным, примитивным, как в детском саду. И главное – лгут всё время. Всё рассказывают нам, что мы идем вперед семимильными шагами. А ведь на лжи далеко не уедешь. И ложь порождает новую ложь. Что нас ждет впереди? Конец истории? Тогда стоило ли революцию затевать и целых три войны долбать Европу?.. Вот почему я считаю, что статус-кво надо ломать. Запулить штуку в космос. Нарушить это чертово равновесие. А там уж посмотрим, как оно всё перетасуется. Но хуже не будет, ребята. Хуже уже некуда».
Иногда в отсутствии Вячеслава студенты обсуждали его самого.
«Как вы думаете, – спросил однажды Октя, – как он умудряется охранку облапошивать? Ведь он меня практически из тюрьмы вытащил. Будто и сам из руководства. А по званию – всего лишь майор морской пехоты».
Мэл пожал плечами, а Митя сказал: «Он, наверное, двойной агент. Я о таких читал в книжке о военной разведке. Делает вид, что работает на охранителей, а сам работает на их противников. Так как-то».
Пришлось согласиться, что другого объяснения ловкости Вячеслава просто нет, но впрямую спросить офицера, насколько эта версия соответствует действительности, никто не решился.
О том, что Куру близко, бывшие студенты узнали, когда стало совсем уже невмоготу сидеть в холодном отсеке. Хотя Октя поправился, Митю одолел фурункулез, и теперь пришла его очередь жаловаться на жизнь. Сообщение о скорой высадке на берег обрадовало ребят, однако оказалось, что придется подождать еще как минимум сутки.
«А вы как думали? – удивился Вячеслав. – Мы же нелегалы. Многие хотели бы наш проект прикрыть. Вокруг Куру минные заграждения, на входах в бухты затоплены брандеры. А еще у нас свои боевые гидропланы имеются – уникальная вещь, последняя разработка французов. Так что наберитесь терпения, сейчас наш достойный капитан попытается всё это обойти и нигде не напороться».
Капитан справился раньше срока, и вскоре измученные теснотой, спертым воздухом и холодом бывшие студенты вывалились на длинный бетонный пирс. В первый момент Скворешников чуть не упал – так привык к качке, что вестибулярный аппарат ровную устойчивую поверхность воспринял как нечто чуждое. Пришлось постоять, отдышаться, оглядеться.
А посмотреть было на что. Ярко светило южное солнце. Океанская вода имела здесь непривычный изумрудный оттенок. Остров находился совсем близко от Южноамериканского континента, который в этой его части плотно порос джунглями. На берегу полукруглой бухты, в которую вошла лодка, громоздились сурово какие-то серые сооружения с плоскими крышами. Обсаженная пальмами белая дорога тянулась от пирса, убегая в глубь острова. Настоящий райский уголок. Мэл почувствовал себя героем Жюля Верна, ступившим на таинственный необитаемый остров, с той лишь разницей, что этот остров обитаем.
На пирсе новобранцев встречал дочерна загорелый мужчина в колониальном пробковом шлеме, в широких шортах и рубашке с короткими рукавами. Выглядел он уморительно, но студентам было не до смеха. Разумеется, Вячеслав и встречающий были знакомы, и офицер представил «колониста»: «Наш глава. Руководитель проекта и стройки Эрнст Апель. Он немец, не удивляйтесь».
Митя с Октей воззрились на немца с плохо скрываемым подозрением, но Мэл, который после Наоми более спокойно относился к бывшим врагам по трем мировым войнам, подошел и представился. Немец улыбнулся и протянул руку.
«Приветствую вас на Куру», – сказал он, и Мэл отметил резкий акцент, которого совсем не было у Наоми.
У пирса на дороге новобранцев дожидалась машина с широким кузовом и открытым верхом. Эрнст Апель сел за руль, а студенты с Вячеславом разместились на свободных сиденьях.
«Добрались без проблем?» – спросил немец, заводя двигатель.
«Без проблем, как обычно, – подтвердил Вячеслав. – Капитан наш – золото. Привезли тебе новобранцев и пороха».
«Зер гут», – кивнул Апель и на приличной скорости повел автомобиль по дороге.
Между пальм появились одноэтажные дощатые домики, вполне уютного вида, с желтыми и красными крышами, с распахнутыми настежь окнами и даже с палисадниками. Однако местных жителей видно не было – похоже, все были поглощены работой.
Дорога пошла в гору, и вдруг за поворотом открылся вид на длинную белую трубу, уложенную на очищенный от растительности грунт. Трубу опутывала паутина разноцветных кабелей, а один ее конец упирался в сарай непритязательного вида. Рядом возились обнаженные по пояс люди в штанах с помочами. Пот блестел на загорелых спинах.
«Пушка, смотрю, уже готова? – небрежно поинтересовался Вячеслав. – Когда первый запуск?»
«Можно и сегодня пускать», – меланхолично отозвался Апель.
«А доброволец нашелся?»
«Пока нет. Но пускать можно без добровольца».
«Тогда жми, мне интересно. А вам, парни?» – Он повернулся к новобранцам.
Бывшие студенты вразнобой подтвердили, что им тоже интересно. Апель свернул с дороги и подъехал к трубе. Вблизи она представляла собой довольно внушительное зрелище – метров двести, не меньше. Труба состояла из трех десятков секций, соединенных фланцами друг с другом, каждая секция имела еще и приварные отводы, уходящие почему-то в землю.
Мэл почувствовал укол легкого беспокойства. Вячеслав говорил, что ствол пушки установлен вертикально. Или еще не установлен? Может, его только собираются устанавливать?
Завидев машину руководителя проекта, люди вокруг трубы бросили работу, и один из них, высокий ярко-рыжий парень, белозубо улыбаясь, пошел навстречу.
«Ассалам алейкум, шеф!» – поприветствовал он.
«Валейкум салам, Расул, – сказал Апель. – Новобранцы прибыли. Покажете запуск?»
«А добровольцы есть?» – С жадным интересом парень посмотрел на бывших студентов.
«Сам спроси».
«Ну? – Расул приблизился к автомобилю. – Кто хочет стать астролетчиком?»
Новое слово «астролетчик» показалось слегка корявым, однако Мэл сразу понял и оценил его. Астроном – тот, кто изучает звезды. Астролетчик – тот, кто летит между звезд.
«Все хотят, – откликнулся за всех Митя. – А что для этого надо?»
«Ну как “что надо”? – Расул изобразил веселое недоумение. – Надо сесть в пушку и полететь к звездам. Доброволец найдется?»
Студенты переглянулись. Октя сложил губы в уточку. Митя принялся яростно чесаться и тут же повредил себе ногтем фурункул на шее. Скворешников встал и сказал, что хочет стать первым астролетчиком.
«Тогда прошу, товарищ!» – радостно позвал за собой Расул.
Инициатива Скворешникова вызвала всеобщий интерес. За ним с Расулом выстроилась целая процессия. Пошел посмотреть на действо и Вячеслав с новобранцами.
Расул подвел Мэла к сараю, в который упиралась труба, и открыл дверь. Внутри было довольно просторно и даже прохладно – работал большой напольный электровентилятор. По углам разместились тяжелые оцинкованные ящики, а по полу были проложены рельсы, на которых стояла металлическая тележка. Мэл сразу посмотрел в сторону трубы – с этого конца отверстие закрывал глухой стальной люк, похожий на те, которыми разделялись отсеки на подводной лодке.
«Ложись, пожалуйста». – Расул указал Скворешникову на тележку.
Тот оглянулся на друзей. Офицер Вячеслав серьезно кивнул.
Вот так просто? Вот так буднично? Лечь на тележку и отправиться к звездам? В этом скрывается какой-то подвох. Но с другой стороны, еще месяц назад Мэл считал, что космическая пушка – дело отдаленного будущего, а теперь он находится на тропическом острове, где действительно построили такую пушку.
Без колебаний Скворешников застегнул свою потрепанную, пропахшую потом и морем, форменную куртку политехника, взобрался на тележку, лег и вытянулся во весь рост. Рыжеволосый Расул ловко пристегнул Мэла к этому невообразимому агрегату парой страховочных ремней. А потом отошел к люку и завозился там. Входное отверстие трубы открылось – огромное черное жерло.
«Поехали!» – громко и торжественно сказал Расул.
Двое работников подтолкнули тележку, ввели ее в жерло.
«Давай, парень! – крикнули из толпы. – Мы верим в тебя! Дорога к звездам открыта!»
Крышка люка со скрежетом встала на место, и Скворешников очутился в полной темноте. Раздался глухой звук сильного удара, раскатом отозвавшийся в трубе, которая представлялась отсюда бесконечной, и тележка вдруг сама собой тронулась и поехала. У Мэла волосы зашевелились на голове. Как же так? Что же это такое? Вот так прямо и выстрелят в космос? Но ведь там безвоздушное пространство. Там смертоносное излучение. И перегрузки! При выстреле возникнут чудовищные перегрузки, которые превратят любое человеческое тело в кровавую кашу из раздавленного мяса и костей!
Скворешникову очень захотелось вернуться и рассказать этим недотепам, что они наделали, но пути назад не было. Тележка продолжала разгоняться, и Скворешников внутренне сжался, зажмурился, ожидая чего угодно: столкновения, смерти… Было страшно лететь в темноте, но разве не об этом он мечтал в детстве – лететь в небе и в космосе, в темноте от звезды до звезды?..
Мэл ждал, когда от чудовищного ускорения затрещат кости, но ничего подобного не произошло. Тележка резко затормозила – посыпались искры – и остановилась. Скворешников приходил в себя, всё еще лежа с закрытыми глазами. Потом открылся второй люк, и он услышал многоголосый жизнерадостный хохот. Тележку вывели из трубы под яркое солнце.
«Ты хорошо держался, – похвалил смеющийся Расул. – Другие орут, будто режут. Или серят. А ты стиснул зубы и вперед. Настоящий астролетчик! И не обижайся, товарищ. Мы без зла шутим».
Скворешников сел на тележке и сказал, что не обижается. Ему зааплодировали.
Стресс быстро прошел, и Мэл с удовольствием принял участие в обеде, который организовал для новобранцев Эрнст Апель.
Бывшим студентам выделили новую одежду и бунгало поблизости от чистого песчаного пляжа. Дали день на отдых, который они потратили на купание и осмотр достопримечательностей острова.
Честно говоря, этим осмотром Скворешников был несколько разочарован. Как-то всё это по-другому ему представлялось. Настоящую космическую пушку увидеть было нельзя, поскольку она действительно находилась внутри вертикальной шахты, вырубленной в базальте острова, а жерло ее скрывала огромная крышка из плотной резины. К складам, физическим и химическим лабораториям, в производственные помещения проход был ограничен, а механические мастерские почти ничем не отличались от мастерских Ленинградского Политехнического института. В доки бывших студентов пустили, но и там ничего принципиально нового Мэл для себя не обнаружил: на профилактическом ремонте стояли две подводные лодки и несколько мелких посудин. Интерес вызвали только боевые гидропланы серии «Скат», для обслуживания которых возвели отдельное сооружение в северной бухте острова. Это были изящные аппараты с прямыми крыльями, рассчитанные на одного акванавта, который удобно располагался в кабине, накрытой герметичным плексигласовым колпаком. Каждый из аппаратов мог буксировать большую торпеду на глубине до ста метров и со скоростью в десять узлов. По утверждению инженера, руководившего обслуживанием, высокая маневренность и малошумность позволяли гидроплану незаметно подойти к любому надводному или подводному объекту и выпустить по нему торпеду с высокой гарантией попадания в цель.
Рабочих рук на Куру катастрофически не хватало, шел самый напряженный цикл испытаний натурной модели, а потому Эрнст Апель не стал дожидаться, пока новобранцы пообвыкнутся, а сразу погнал их на самые черные работы. Они помогали поварам в общей столовой, собирали мусор, таскали тяжести на пирсе. Почти сразу начались и занятия по подготовке бывших студентов к участию в проекте. Митя прописался в химической лаборатории. Октя получил назначение в группу баллистики. А Мэлу пришлось заняться весьма необычным делом. Вячеслав объяснил ему суть задачи следующим образом: «Снаряд мы в космос отправим, но это не всё. Нужно правильно сориентировать его и нацелить. Скажем, на Луну. Для этого на снаряде установлена система навигации, включающая два перископа, которые соединены с телевизионной камерой. Коррекцию положения снаряда в пространстве можно будет осуществить только один раз – пороховые ракеты выгорят, и всё. Поэтому нам нужен хорошо подготовленный оператор. И он должен быть настолько хорошо подготовлен, чтобы сделать всё быстро, точно и с первой попытки. Мы тут посовещались и решили, что ты подходишь в качестве такого оператора».
Скворешников сталкивался с телевидением впервые в жизни, хотя и слышал, что до третьей войны эта технология была довольно распространена, а потом сошла на нет. Рассказывали даже, будто бы телевизоры стояли повсеместно в обычных квартирах и на маленьком экране можно было увидеть, что происходит, например, на сцене драматического театра, но Мэл в байки не верил. На Куру пришлось пересмотреть и эти устаревшие взгляды. Тренажер, смонтированный местными умельцами в отдельной комнате административного корпуса, по соседству с реальным пунктом управления, имел в своем составе огромный телевизор, на экране которого отображались различные подвижные картинки. Под телевизором был закреплен пульт с самым примитивным оборудованием: два небольших верньера и ряд кнопок. Верньеры управляли перископами на снаряде, а нажатие кнопок должны были приводить в действие пороховые ракеты ориентации. Мэл должен был выполнить всего три последовательные операции: стабилизировать снаряд по продольной и поперечным осям после выхода его в космос с помощью малых ракет стабилизации, выставить перископы так, чтобы Луна и Земля попали в перекрестия «прицелов», и дать команду на поджиг больших ракет коррекции. Вроде бы просто, но будущий космический оператор быстро убедился, что простота эта кажущаяся. Ему понадобилась почти неделя, чтобы только привыкнуть к разделенному на две части экрану, по которому в разные стороны плыли непонятные светящиеся штрихи и пятна. Потом пошло легче – Мэл научился отыскивать Землю, вращая правый верньер, и Луну, вращая левый. Земля на экране тренажера отображалась в виде белого диска с темными пятнами знакомых с детства континентов. Луна, правда, выглядела странновато – правильный круг без рисунка лунных морей, но с маленьким кругом внутри, положение которого менялось от тренировки к тренировке. И если Землю можно было просто «вогнать» в перекрестие на правой половине экрана, то с Луной приходилось помучаться – требовалось нацелиться именно на малую окружность внутри большой.
Мэл работал с тренажером в строго отведенное время – с утра и по четыре часа. Мог бы, наверное, и больше, но от хозяйственных работ его никто и не думал освобождать. Жизнь на таинственном острове постепенно скатывалась в рутину, и это начинало тяготить. Некое разнообразие вносили периодически проводившиеся «большие» испытания, на которые ходили смотреть почти все обитатели острова: белая труба, внутри которой Мэлу довелось прокатиться на тележке, изрыгала длиннющий язык пламени, болванка с воем улетала за горизонт, отдача вызывала маленькое землетрясение, зрители дружно аплодировали и кричали, что «дорога к звездам открыта». Впрочем, и это быстро приелось.
Других развлечений на Куру почти и не было. Несмотря на то что здесь собрались представители самых разных стран и национальностей, объединенные общей и весьма романтичной идеей, коллектив не складывался: праздники отмечались в узком кругу, большие торжества были редки и устраивали их по команде Апеля, специалисты отдельных лабораторий и групп держались обособленно. Не было тут вечерних клубов с посиделками – после рабочего дня народ вяло расползался по коттеджам и бунгало, мало интересуясь чем-нибудь, кроме холодного душа и сна.
Возможно, Мэл и не замечал бы негативных сторон жизни на Куру, если бы рядом находилась любимая девушка, но Наоми была далеко, и на все расспросы о том, когда же она прибудет на остров, Вячеслав отвечал, что у нее еще остались дела в Европе и что придется набраться терпения. Это удручало и нагоняло тоску. Какой смысл в освоении космоса, если нет любви? С кем поделиться успехами и радостью очередной победы?..
Из троицы бывших студентов больше всех загруженным оказался Октя – его даже не посылали на хозяйственные работы. Приходил он от своих баллистиков едва живой, плохо спал, мало ел, на глазах терял вес. Но в один из вечеров вернулся в бунгало радостным и сообщил друзьям, что работа его группы завершена, оптимальные даты выстрелов рассчитаны на десять лет вперед и завтра-послезавтра состоится первый выстрел из большой пушки. Тем более что снаряд с ускоряющей ракетой уже заложены, смонтированы и прошли все необходимые тесты.
Мэл удивился, почему ему об этом не сказали, ведь он пока единственный оператор системы космической навигации на острове. Он решил немедленно навестить Вячеслава и прояснить, насколько информация Окти соответствует действительности. Приблизившись к дому офицера, он услышал громкие голоса – внутри разговаривали на повышенных тонах. Один голос принадлежал Вячеславу, а второй… по акценту слышно, что самому Эрнсту Апелю.
Прерывать или вмешиваться в их беседу Мэл счел невежливым и уселся на скамейку, дожидаясь своей очереди и любуясь на закатное солнце, низко висящее над джунглями. Начал невольно прислушиваться и внезапно понял, что речь идет о нем – о Мэле Скворешникове.
«Твой этот мальчишка – явный агент, – говорил Апель. – Ты и сам это прекрасно понимаешь, Ноговицын. Таких совпадений не бывает. Он подсел к тебе в поезде. Ха-ха! А потом всплыл рядом с берлинкой. А кроме того, он явно знает о проекте “Факел”. И не я тебе это рассказываю. Это ты мне рассказывал!»
«Да, имечко у него примечательное, – отвечал Вячеслав. – Потому я и запомнил. Мэл. Маркс-Энгельс-Ленин… Возможно, он агент охранки. Что это меняет? Я умею работать с агентами охранки, ты знаешь. Зато у него уникальная пространственная ориентация. И в личном его деле об этом отметка есть. Из него отличный акванавт получился бы. Он за две недели на тренажере все наши рекорды побил».
«Пойми, Ноговицын, мы не можем посадить в навигаторское кресло человека, в котором не уверены на сто процентов. Это самый ответственный момент! Промах нам будет дорого стоить».
«Другого хорошего оператора у нас пока нет. Затянули мы с этим, тренажер долго делали, а надо было с него начинать… Я всё же настаиваю на участии Мэла в завтрашних испытаниях. Мое предложение. Выстрел пробный, но мы об этом мальчишке не скажем. Пусть думает, что настоящий, и себя проявит. А я буду наблюдать. Если поведет себя неадекватно, можешь его сразу на дыбу отправить».
«А если он поймет, что это испытание? И сообщит в охранное, что мы готовим настоящий выстрел?»
«Как он сообщит? Не успеет. А даже если успеет каким-то чудом, то пока охранители раскачаются. Ты же знаешь, они не меньше нашего заинтересованы в пушке. Надеются перед финишем американцев опередить. Потому и терпят наши шалости. Да они просто не поверят своему агенту, если тот доложит, что пушка готова!»
Мэл не стал дослушивать беседу. Он поднялся и тихо ушел. Обида глодала его всю обратную дорогу до бунгало. Оказывается, они ему не доверяют! Оказывается, они считают его агентом охранителей! Может, именно с этим связано, что его не принимают в местные компании, не приглашают на вечеринки? Как их переубедить, что он свой? Как доказать, что он всей душой болеет за космическую пушку и за полеты на Луну? Жаль, здесь нет Наоми – она подтвердила бы, поручилась… Но и так нельзя! Незачем перекладывать ответственность на другого человека. Нужно прямо пойти к Апелю и заявить, что он, Мэл Скворешников, не приемлет подозрения в предательстве, отвергает и готов доказать их беспочвенность.
С твердым намерением сделать это завтра же Скворешников лег спать, но проворочался почти до утра, а потом его разбудил низкий, выматывающий вой сирен. Бывшие студенты вскочили с коек и, пошатываясь, продирая глаза, выбежали на пляж. То, что они увидели, потрясало. К острову приближались корабли: один, два, три, четыре, пять, шесть… и еще… и еще… Эскадра. Или целый флот.