Среди тех, кто испытывал сильнейшее разочарование итогами войны, был и Адольф Гитлер. Скажем больше, он мало отличался от других представителей «потерянного поколения», будучи плотью от плоти «фронтового братства», которому, как считали молодые ветераны, нанесли предательский удар в спину.
   Мировоззрение Гитлера в то время состояло из представлений среднего немецкого интеллигента – он верил в догматы социал-дарвинизма, описывающего любое развитие общества через извечную и непримиримую борьбу народов, верил в силу выдающихся личностей, способных заставить народы работать на достижение великой цели и переломить ход истории. Верил ли Гитлер тогда в свое «предназначение», в свой «сверхчеловеческий дар»? Вопрос остается открытым. Кто-то из историков считает, что верил. Кто-то, наоборот, полагает, что время для амбициозных фантазий тогда еще не наступило. В любом случае Гитлер нуждался в поддержке – кто-то должен был разглядеть в нем задатки харизматичного лидера, достаточно циничного и амбициозного, чтобы не остановиться на полпути. Гитлер нуждался в учителях и соратниках.

3.2. Воля к триумфу

   Перспективы политической карьеры в Германии для урожденного Австрии без влиятельных друзей и без надлежащего финансирования были не слишком радужными. Ко всему прочему Гитлеру не хватало образования. Но на этот раз судьба улыбнулась ему.
   Невольным «акушером» нового политика стал мюнхенский историк Карл Александр фон Мюллер. Он поддерживал тесные контакты с националистически настроенным офицерством, захватившим в то время мюнхенскую политическую арену. На одном из солдатских митингов Мюллер заметил молодого оратора, отличавшегося захватывающим красноречием: «Я увидел бледное худое лицо> не по-солдатски падающую на лоб челку коротко подстриженные усики. Однако что поразило меня, так это неестественно большие голубые глаза, светившиеся ледяным фанатизмом».
   Фон Мюллер обратился к стоявшему с ним рядом бывшему однокласснику – капитану генерального штаба Майру: «Знаешь ли ты, что среди твоих подопечных есть парень с прирожденным ораторским талантом?»
   Карл Майр, начальник отдела, отвечавшего за пропаганду и работу с прессой в штабе IV военного округа, дислоцированного в Баварии, мгновенно понял, о ком идет речь: «Этоже ефрейтор Гитлер… Эй, Гитлер, быстро ко мне!»
   Ефрейтор послушно подошел. В его неуклюжих движениях Мюллер разглядел своеобразную смесь из неуверенности в себе и упрямства. Эта сцена хорошо иллюстрирует зависимость раннего Гитлера от офицеров баварского рейхсвера и свойственное ему чувство подобострастия перед старшими по званию, от которого будущий фюрер долгие годы не мог избавиться.
   С июня 1919 года отдел Карла Майра, размещенный в здании Штаба округа баварского военного министерства, начал вербовать осведомителей в различных воинских частях. В списках агентов появилась и фамилия Гитлера. Везде, где Майру требовалась поддержка на идеологическом фронте, он направлял туда этого смышленого информатора, который всегда готов был вступить в полемику, покричать на митинге, «заводя» толпу. Со временем ефрейтор сделался настолько незаменимым, что капитан в переписке с ним сменил командирский тон на более вежливую форму «Многоуважаемый господин Гитлер!»
   23 августа 1919 года осведомитель рейхсвера Лоренц Франк с восторгом докладывал по инстанции: «Гитлер – прирожденный народный трибун! Своей манерой держаться и страстным фанатизмом он без труда приковал к себе внимание митингующих».
   Заметные успехи ефрейтора подвигнули капитана использовать своего агента на более ответственном участке. Помимо пропаганды в задачи отдела Майра входило освещение деятельности политических партий и организаций, появившихся на территории Баварии. 12 сентября 1919 года Гитлеру приказали заняться «разработкой» маленькой политической группы, называвшейся Германской рабочей партией (Deutsche Arbeiterpartei, DAP). Собрания этой группы проводились в мюнхенских пивных. Партия не имела твердой программы, ее казна была скудна, а перспективы более чем туманны. Однако Гитлеру показалось, что идеи, проповедуемые этой партией, во многом совпадают с его собственными. Он вступил в нее под номером 55, а позднее получил билет № 7 как член исполнительного комитета.
   Немецкий поэт-националист Дитрих Эккарт
 
   «Это было труднейшим вопросом моей жизни, – признавался Гитлер, – должен ли я присоединиться? После двух дней мучительных колебаний и раздумий я, наконец, пришел к выводучто должен сделать этот шаг. Это был самый решительный шаг в моей жизни».
   Гитлер получил членский билет, а вместе с ним и новых друзей. Среди них был Дитрих Эккарт (Dietrich Eckart) – немецкий поэт-националист. Он подрабатывал журналистикой, активно выступал против революции 1918 года, которую считал инспирированной евреями. Сблизившись с националистически настроенными кругами, Эккарт вступил в Германскую рабочую партию, где и познакомился с Гитлером.
   Будучи поклонником Шопенгауэра и Ницше, Эккарт считал себя знатоком тайных учений. Когда-то он много путешествовал по миру, был в Северной Африке, посещал старинные мусульманские крепости в Испании, изучал историю арабской оккупации на Сицилии. Еще он был алкоголиком и наркоманом и на этой почве умудрился угодить в психиатрическую лечебницу, где ставил пьесы, актерами в которых выступали другие пациенты.
   В 1919 году Эккарт пропагандировал свои взгляды в дешевых кабаках Мюнхена. При этом он открыто заявлял, что Германией должен править диктатор: «Во главе нам нужен парень, способный переносить звуки рвущихся снарядов. Никто из офицеров не подойдет, ибо люди потеряли к ним уважение. Лучше всего – рабочий, умеющий хорошо болтать. Ему не понадобится много мозгов. Он должен быть холостяком, чтобы привлечь в наши ряды женщин».
   Эккарт был уверен, что самой судьбой ему предназначено приготовить путь для такого лидера. Понятно, что, познакомившись с Гитлером, Эккарт увидел в нем самого подходящего на эту «должность» человека.
   «Вот тот, для кого я – ПРОРОК И ПРЕДТЕЧА!» – говорил он, указывая на молодого оратора.
   Под чутким руководством Эккарта бывший ефрейтор выявил свои таланты. Оккультисты сказали бы, что благодаря магической технике он развил заложенный в Гитлере потенциал. И действительно, с поражающей воображение быстротой Гитлер стал набирать популярность, превратившись в своего рода движущую силу пропагандистской кампании, вытащившей маленькую партию из пивных на многолюдные митинги
   Прослушивая старые записи выступлений Гитлера, трудно понять многократно отмеченную мемуаристами завораживающую силу его речей, а эмоциональность фюрера и намеренная вульгарность стиля еще более затрудняют это понимание. Пытаясь объяснить феномен, историк Иоахим Фест указывал, что секрет, видимо, заключается в психологической связи, возникавшей между оратором и слушателями, как только с уст Гитлера срывалась первая фраза. Во время публичных выступлений, когда Гитлер выходил из себя, его речь, обычно неловкая и нерешительная, вдруг превращалась в завораживающий поток слов. Причем все выглядело так, будто бы он сам подчинялся какому-то чуждому разуму, на время вступившему в обладание его душой. Затем, истощив силы, Гитлер вновь становился одиноким человеком, низвергнутым с высот оргиастического экстаза и лишенным той харизматической силы, которая только что давала ему возможность владеть своей аудиторией.
   Один из первых биографов фюрера Алан Буллок отмечал:
   «Манеры Гитлера, эмоциональная природа его речей, приводящих его почти на грань истерии, выплескивающих ненависть и злопамятность, оказывали сильное влияние на аудиторию. Ему удавалось передать свою страсть тем, кто его слушал. Люди стонали и свистели, женщины были не в силах сдержать рыдания, все были подхвачены колдовской волной мощных эмоций, где смешивались ненависть и возбуждение <…> Магическая власть, которую он имел над толпой, была схожа с оккультными обрядами африканских колдунов или азиатских шаманов. Ее также сравнивали с чувствительностью медиума или с магнетизмом гипнотизера».
   С помощью магии живого слова Гитлер сумел выразить чувство ненависти, переполнявшее его современников, и отразить их желания и надежды. Один из современников писал, что в конце 1944 года, несмотря на ощущение приближающейся катастрофы, толпа продолжает молиться на фюрера.
   «И даже если у нас наберется несколько процентов его противников, ему достаточно произнести одну только речь> как все прибегут к нему снова, все! В самом начале, когда в северной Германии он был совершенно неизвестен, я не раз слышал его в Мюнхене. Никто ему не сопротивлялся. Я тоже. Перед ним нельзя устоять».
   В то же время действие гитлеровских речей имело существенное ограничение – его гипноз никак не действовал на иностранцев: англосаксы, славяне и японцы оставались равнодушны к риторике Гитлера, от которой немцы были в восторге. Может быть, разница в восприятии связана с языковым барьером. А может быть, в том, что Гитлер обращался к затаенной обиде и скрытым желаниям именно немцев, а они при всей формальной схожести с желаниями других «обиженных» народов все-таки подразумевали особую национальную обособленность, специфическую интонацию. Важно и то, что сам Гитлер был обиженным немцем, типичным выходцем из этой среды, он мог подобрать нужную интонацию.
   Адольф Гитлер выступает на улицах Мюнхена, оттачивая ораторское мастерство
 
   Иоахим Фест писал: «То, что в данный момент переживала страна – череду разочарований, упадок, утрату общественного положения, поиски виноватых и объектов ненависти, – уже давно испытал сам Гитлер. С тех пор он имел под рукой все объяснения и отговорки, выучил все лозунги и знал в лицо своих обидчиков; это придавало его собственным формулировкам иллюстративный характер: люди узнавали в нем самих себя…»
   Посланцу рейхсвера удалось достаточно быстро стать «звездным оратором» на собраниях и митингах партии, способным заткнуть за пояс любого болтуна. Уже в январе 1920 года ДАП, насчитывавшая в своих рядах всего шестьдесят четыре члена, избрала Гитлера своим главным пропагандистом, утвердила подготовленную при его участии новую партийную программу, а также предложенное австрийцем новое название партии – Национал-социалистская немецкая рабочая партия (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei, NSDAP).
   К тому времени у Гитлера сменился «куратор». Карл Майр ушел на пенсию, а на его должность заступил невысокий, плотный офицер, выделявшийся гладко выбритым массивным черепом, покрытым шрамами лицом и вдавленным носом – капитан (хауптманн) Эрнст Рем (Ernst Roehm).
   Если поэт-националист Эккарт был духовным наставником Гитлера, указавшим ему цель в жизни и пути к достижению власти над толпой, то Рем вывел австрийца-ефрейтора в большую политику. Но для этого будущей жертве гитлеровского режима пришлось поверить в возможности будущего фюрера.
   Рем воплощал в себе чаяния поколения разочарованных жизнью ветеранов, которых поражение в войне и крушение монархии кинули в болото нищенской жизни. Лишенные былого элитарного статуса, бывшие фронтовики усмотрели в новом демократическом устройстве Германии корень всех бед, постигших родину и лично их. Они начали всерьез подумывать о возвращении утраченных социальных позиций, о воссоздании былой мощи империи, уничтоженной союзниками в 1918 году. К примеру, Эрнст Рем рассматривал Баварию как некую последнюю «ячейку порядка», которую следовало всемерно укреплять, чтобы использовать в качестве трамплина для штурма Берлина – «оплота революции».
   Именно в Баварии в результате победы над коммунистами ветераны на непродолжительное время оказались у кормила власти. После разгона советской республики резко вырос статус человека в военной форме. Баварский офицерский корпус стал играть ведущую роль на мюнхенской политической сцене. На тридцатидвухлетнего капитана Эрнста Рема, бывшего начальника штаба городской военной комендатуры, а затем – руководителя отдела вооружения и снаряжения штаба бригады, возглавляемой полковником Францем фон Эппом, была возложена достаточно щекотливая задача: организовать на территории Баварии систему вооруженной гражданской самообороны. Дело в том, что по условиям Версальского договора численность личного состава и вооружение германской армии строго ограничивались. Оставшиеся семь пехотных и три кавалерийские дивизии рейхсвера практически не имели необходимых в случае войны резервов. Военные видели выход в создании подпольной армии – так называемого «черного рейхсвера». Эрнст Рем предложил сформировать постоянно действующий военный резерв в форме общенациональной милиции, личный состав которой составят «бюргеры с винтовкой в шкафу». И, получив одобрение начальства, включился в работу.
   Эрнст Рем, руководитель штурмовых отрядов СА
 
   Рем приобретал оружие, доставал снаряжение, оборудовал подпольные склады боеприпасов. Не забывал он и тщательно заметать следы от возможных ищеек центрального правительства и западных союзников. Только в Мюнхене предприимчивому капитану удалось собрать впечатляющий арсенал, которому могло бы позавидовать полноценное воинское соединение: 169 легких и 11 тяжелых орудий, 760 пулеметов, 21 тысяча винтовок, карабинов и пистолетов, 300 тысяч ручных гранат, 8 миллионов патронов. Масштабы бурной деятельности Рема были таковы, что треть всего вооружения, выделенного в 1935 году для оснащения вновь образованного вермахта, поступила из заложенных им тайных арсеналов.
   Однако летом 1921 года в истории баварского «гражданского ополчения» была поставлена жирная точка. Под нажимом представителей западных держав-победительниц правительство объявило баварские воинские соединения вне закона. Эрнст Рем не только лишился собственных вооруженных сил, но и потерял влиятельных покровителей. В итоге его самозваная армия сократилась до немногочисленной разрозненной кучки бойцов из ультраправых полувоенных формирований, влачивших жалкое существование по мюнхенским пивным и погрязших в бессмысленных скандалах.
   Эрнст Рем здраво оценивал свои возможности и понимал, что без лидера, знающего, как привлечь массы, не сумеет объединить ветеранов в новую организацию. На одной из сходок ультраправой группировки «Железный кулак» он обратил внимание на агитатора из НСДАП Адольфа Гитлера. Их познакомили. В бывшем осведомителе опытный капитан смог разглядеть «страстного трибуна», способного призвать под знамена его подпольной армии тысячи рекрутов.
   Пока австрийский демагог бегал по мюнхенским пивным, зазывая на борьбу с «ноябрьскими предателями» мелких бюргеров, Рему удалось сколотить небольшую подвижную группу, призванную обеспечивать безопасность «страстного трибуна». Командир 19-й минометной роты капитан Юлиус Шрек выделил ему бывалых солдат, готовых изувечить любого, кто осмелится посягнуть на «порядок» при проведении нацистских сборищ. Именно на базе этой группы была позднее организована служба порядка партии, переформированная затем в физкультурно-спортивное отделение. В итоге на свет появилась организация, без которой немыслима история нацистского движения – «штурмовой отряд» (Sturmabteilung, SA). Члены этого отряда называли себя «штурмовиками».
   Вообще-то сам термин «штурмовики» появился в последний год Первой мировой войны. Перед самым крушением Германии немецкий генералитет начал разрабатывать новые приемы преодоления обороны противника. Фактически именно тогда закладывались основы стратегии «блицкрига», которая поразит Европу в начале Второй мировой войны. Одним из новшеств стало создание легко вооруженных штурмовых батальонов. Специально обученные штурмовики с гранатой и карабином должны были врезаться в позиции противника, разбивая его оборону на отдельные сектора, прорываясь в тылы и уничтожая всех на своем пути. Именно из ветеранов-штурмовиков (своего рода спецназовцев кайзеровской Германии) и набирались первые подразделения СА.
   При этом Рем не только лично подбирал бойцов для штурмового отряда, но и разыскивал командиров. Будущих вождей СА он нашел среди остатков штаба 2-й морской бригады, возглавлявшейся в свое время крайне радикально настроенным капитаном 3-го ранга (корветтенкапитеном) Германом Эрхардтом. За участие в «капповском» путче бригаду расформировали, а ее офицеры рассеялись по стране. Сначала несговорчивый Эрхардт категорически отказался иметь дело с Гитлером. Услышав имя вождя нацистов, моряк воскликнул: «О, Господи, что же этому идиоту еще понадобилось?!» Однако Рем выдвинул свои доводы: бригада так или иначе нуждается в офицерском пополнении, а у СА с кадрами проблем не будет. Тогда Эрхардт дал согласие и выделил Рему своих лучших сослуживцев. В итоге лейтенант Иоганн Клинч занялся обучением командного состава штурмовиков, а его тезка, капитан-лейтенант Иоганн Хофман, возглавил штаб СА.
   3 августа 1920 года, в день основания первого штурмового отряда, его руководители торжественно поклялись, что «железная организация» СА будет верно служить НСДАП и с радостью повиноваться «фюреру».

3.3. Эскизы Третьего рейха

   Дитрих Эккарт, Эрнст Рем и Герман Эрхардт были не просто правыми реакционерами, стоявшими у истоков политической карьеры Адольфа Гитлера. Эти люди вольно или невольно, создали первую атрибутику Третьего рейха, заложив основы символической и мифологической систем новой империи в центре Европы.
   Особый подарок движению и его фюреру сделал Дитрих Эккарт – в конце 1920 года он приобрел для НСДАП мюнхенскую газету «Народный наблюдатель» («Voelkischer
   Beobachter»). Издатель газеты влез в долги и искал покупателя. Дитрих Эккарт интересовался этой газетой, поскольку она печатала материалы националистического толка и имела соответствующую репутацию. Однако поэт сам находился в стесненных обстоятельствах – его сатирический еженедельник «Чисто по-немецки» («Auf gut Deutsch») тоже был убыточен и находился на грани закрытия. Тем не менее Эккарт нашел слова, чтобы убедить своих приятелей из рейхсвера выкупить газету и передать ее нацистской партии. Генерал Франц фон Эпп выделил деньги, а Эрнст Рем подобрал штат для будущего печатного органа. Причем эти деятели пошли на уловку: 60 тысяч марок, которые Эккарт получил от Эппа, были направлены якобы на ликвидацию журнала «Чисто по-немецки»; фактически же они дали Эккарту возможность выкупить «Народного наблюдателя».
   Позднее эта ежедневная газета переживала разные времена: тираж ее то падал, то возрастал, ее закрывали власти и пытался ликвидировать издатель – но в конце концов она стала главным печатным органом Третьего рейха, рупором нацистских пропагандистов. Вплоть до своего окончательного закрытия весной 1945 года газета занималась непрерывной идеологической обработкой масс и обожествлением любимого фюрера.
   Виды свастики: правосторонняя (левая) и левосторонняя (правая)
 
   «Мы преклоняемся перед фюрером, – писал «Народный наблюдатель». – Мы чувствуем, что он величественнее нас всех вместе взятых, величественнее, чем вы и я. Он – орудие божественной воли, который определяет историю со свежей созидательной страстностью…»
   Заполучив свой печатный орган, нацисты задумались о партийной атрибутике, которая, с одной стороны, должна была запоминаться, а с другой – заметно отличаться от атрибутики прочих партий.
   Основным символом национал-социалистического движения стала свастика – немцы (в том числе и Гитлер) называли ее «Крючковатым крестом» (Hakenkreuz).
   Известно, что свастика (санскритское suastika) – один из самых древнейших символов, встречающийся в орнаменте многих народов в разных частях света. Изображается он в виде креста с загнутыми (под углом или овально) концами. Древнейшие свастики обнаружены на Урале. Они появляются в начале II тысячелетия до нашей эры в орнаменте сосудов «андроновской» культуры (бронзовый век) как упрощенный рисунок перекрещивающихся «уточек». Эти свастики наносились на дно сосудов и символизировали солнце как обиталище духа покровителей водоплавающих птиц у первобытных рыболовов. Позже смысл, связанный с рыболовством, был утрачен – свастика стала солярным символом.
   Крючковатый крест свастики можно найти на скатертях племени навахо, на греческой керамике, на критских монетах, в римских мозаиках, на предметах, извлеченных при раскопках Трои, на стенах индусских храмов. Еще позже статичный солярный символ стал динамичным, означая солнечный проход по небесам, превращающий ночь в день – отсюда происходит более широкое толкование свастики в качестве символа плодородия и возрождения жизни; концы креста при этом интерпретируются как обозначения ветра, дождя, огня и молнии. В Японии свастика – символ долгой жизни и процветания. В Китае это древняя форма знака «фан» (четыре части света), позднее – символ бессмертия и обозначение числа 10 ООО (так китайцы представляли бесконечность). Ранние христиане изображали свастику на могилах в качестве замаскированной формы более ортодоксального креста, а в Средние века ее рисовали на витражах, чтобы заполнить пустое место внизу (fill the foot), отсюда его английское название – fylfot. В геральдике свастика известна под названием «крест крампоне» (от «crampon» – «железный крюк»).
   Современные исследователи различают два основных типа свастики. Та, у которой концы загнуты вправо, по часовой стрелке, называется собственно свастикой (или правосторонней свастикой) и считается символом с позитивным наполнением – знаком света, жизни, святости и благополучия, который соответствует в природе весеннему, прибывающему солнцу. Свастика с загнутыми против часовой стрелки концами (левосторонняя свастика, называемая иногда «суавастика» – suavastika) должно вызывать негативные ассоциации, поскольку также означает солнце, но подземное или ночное, пассивное состояние, зиму, тьму, смерть и безвестность; этот символ является принадлежностью богини Кали, несущей гибель и разрушения.
   В то же время отмечается, что существует большая неопределенность между обозначением и смыслом право– и левосторонней свастик даже в Индии, не говоря о других регионах планеты. Потому не следует переносить противоположность между двумя видами знака в сферу этики или социологии, а ведь именно этим грешат оккультные сочинения, авторы которых уже больше века рассуждают о «пагубном» и «благотворном» направлениях свастики. Примечательно, что, приняв принцип кардинального различия двух типов свастики, такие авторы часто путают правое и левое направления: «суавастику» называют «свастикой», а «свастику» – «суавастикой», «совастикой» или даже «совастикайей».
   Большинство ученых, занимающихся постижением смысла символов, давно сомневаются, что право– и левосторонние виды свастики следует именовать по-разному.
   «Санскритское слово «свастика» есть единственное, применяемое во всех случаях для обозначения этого символа, – писал Рене Генон в работе «Символы священной науки», – термин же суавастика, которым иногда стремятся обозначить одну из таких форм, с тем чтобы отличить ее от другой (и последняя в этом случае одна выступала бы как подлинная свастика), в действительности есть лишь прилагательное, производное от свастики и обозначающее то, что относится к этому символу или его значениям».
   Основные традиции человечества (индуизм, буддизм, христианство, ислам) содержат как право-, так и левостороннюю свастику, которые оцениваются не по шкале «добро-зло», а как две стороны единого процесса. Например, «разрушение» не есть для восточной метафизики «зло» в дуалистическом понимании, а является обратной стороной созидания.
   При этом свастика вне зависимости от направления ее загнутости – один из самых эффектных и изящных символов в истории человечества. Она, как подмечают некоторые символисты, одним своим видом возбуждает желание самому намалевать ее где-нибудь. Для целей пропаганды нельзя придумать более подходящего символа: в нем есть нечто грозное и в то же время гармоничное; его нельзя перепутать с чем-ни-будь другим, он сразу запоминается.
   Вильгельм Рейх объяснял притягательную силу этого символа тем, что он действует на подсознание как обозначение двух человеческих тел во время полового акта, иными словами, по мнению известного неортодоксального фрейдиста, это «символ продолжения жизни». Рейх писал, что индикативные опросы показали: почти никто из людей различного возраста, пола и социального происхождения в первый момент не осознавал сексуальный смысл свастики, но при длительном созерцании он начинал до них доходить. Также Рейх указывал, что было бы неверно полагать, будто бы после осознания тайного сексуального смысла свастики ее воздействие на подсознание уменьшается – наоборот, люди в своем подсознании стремятся морально преодолеть это ощущение, что усиливает воздействие символа.
   Весьма любопытную интерпретацию воздействия свастики на рядового немца предложил большой знаток религиозной традиции Элиас Канетти. Он указывал, что даже семантически слово «Hakenkreuz» воплощает самую жестокую часть христианского предания – казнь через распятие. Помимо прочего, «Haken» – это козлы, на которых наказывали провинившихся мальчиков в школе; само слово своим звучанием напоминало о необходимости призвать виновных к ответу. А еще «Haken» в немецком языке созвучно выражению, обозначающему цокот копыт, щелканье каблуков.