Страница:
В первом отделении домика антарктическая паства листает журналы с девушками в одежде и без одежды, а потом, если кому захочется, проходи и молись. Второе отделение домика пустует почти всегда. Изредка зайдет солдат – написать письмо матери или невесте. Я приспособился ходить сюда со своими блокнотами. Тишина. Один Христос глядит с распятия на пыльную Библию. Заглянет Уильям:
– О’кэй! – И пойдет по поселку дымить своей трубкой-кадилом. Куда завернул? Ну, конечно, в клуб. Там куда веселее, чем в церкви.
В поселке два клуба. Солдатский и офицерский. В честь нашего появления и в том и в другом крутят фильмы. Беспрерывно, с утра до вечера. Уже в постели слышу: два наших плотника подводят итоги длинного кинодня:
– А здорово эта рыжая из револьвера. Летчик, а сплоховал…
– Летчик? Летчик – это в другой картине…
– Как в другой? Она ж его из пистолета.
– Ну из пистолета, и что? Там тоже из пистолета четырех уложила. Помнишь, как она почти голая по водосточной трубе?..
– Перемешалось все. Давай спать…
Но уснуть в нашем доме непросто. Наш дом – это низкий и очень длинный «ангар» – алюминиевые дуги, а сверху брезент. В брезенте щели. Мы сначала подумали: ну, морозцу хлебнем. Оказалось – беги от жары. Электрические калориферы заставили поскидать свитеры, а потом и штаны. В спальные мешки залезаем в одних трусах. Полночь. Укрываешься с головой, но уснуть все равно невозможно. Начавшееся в день прилета знакомство продолжалось три дня и три ночи, а вернее – один сплошной день, потому что летом в Антарктиде ночей не бывает – солнце спустится к горизонту и, чуть задержавшись, опять лезет кверху. После обмена шапками начали меняться бутылками:
– Это водка.
– Это виски.
Этим все бы и кончилось, не будь на складе Мак-Мёрдо огромных запасов пива. И потому чечетку сменяет ковбойский танец, опять чечетка, гопак… Стали искать: какую бы сообща спеть песню? И, представьте, нашли: «Капитан, капитан, улыбнитесь!..»
Наш барак под брезентовой крышей круглые сутки полон гостей. Переводчик Роман Тухканен уже не ворочает языком. Но когда он, взмолившись, убегает на свою раскладушку, разговоры не прекращаются. Идет обмен открытками монетами, перочинными ножами, значками, открытками, пряжками от ремней, автографами. Далеко за полночь. Но человек десять все еще сидят друг перед другом. Заходит еще один, с антарктической бородой.
– Садитесь, – говорит Сашка Доронин. – Сидайте, – крутит он слово, думая, что так будет понятнее.
А гость в самом деле понял:
– Сидай – сит даун? О’кэй!
– О’кэй! – вторит Сашка. Хлопанье по плечу, обмен фотокарточками.
По часам – начало четвертого ночи. В щелку полотняной двери видны синие зубчатые горы и равнина слепящего глазурью политого снега. По равнине два человека тянут на санях какой-то ящик. Антарктида…
Антарктида. Сажусь и на брезентовых штанах, как в детстве, съезжаю с горки. Оглядываюсь: никто не видел? Снег под сапогами почти не скрипит. Нагибаюсь. В ладони тает такой же холодный, как под Москвой, снег. Но нет в нем плоских узорчатых звездочек, которые, ломаясь, создают поэтичный скрип под ногой. Антарктический снег – мелкие, почти невидимые глазу кристаллы. При большом морозе сыплется, как песок. Сейчас он тает. Мои следы быстро наполняются чистой водой – в Антарктиде весна.
Трещины. Следы тракторов. Справа – свалка: жестяные банки, бочки, старые вездеходы, доски, ящики, киноленты, дырявый матрац. Над мусором носятся птицы поморники. А дальше справа и слева – зубцы снега и черной земли. Сзади гора и станция у подножия горы. Место выбрано очень удачно. Тут не бывает сильных ветров и снежных завалов. Нагретые солнцем камни создают микроклимат. Самый сильный мороз, который тут помнят, – сорок два градуса. Наша станция Восток стоит на той же широте. Но там морозы – больше восьмидесяти.
Американцы имеют несколько баз. Больше всего гордятся, и, конечно, вполне законно, базой Амундсен-Скотт. Она расположена на Южном полюсе. Была еще одна база с названием Литл-Америка – Маленькая Америка. Ее Антарктида вместе со льдом сдвинула в море. Недавно в газетах промелькнула заметка: «В Индийском океане матросы увидели айсберг со странным черным пятном. Подплыли шлюпке. Пятном оказалась часть домика в толще льда. Стоит кровать, картинки на стенах». Явный осколок базы, стоявшей на краю Антарктиды.
В Мирном пурга. Летчики озабочены. Но делать нечего, надо ждать.
Ходим в гости. Люди везде остаются людьми. В Антарктиде ловят на крючок рыбу, играют в пинг-понг и ходят гости. Если ты получил пять приглашений, конечно, идешь туда, где интереснее. Таким местом в Мак-Мёрдо является домик ученого Вольфа Шлигера. Ученый встретил нас на пороге в домашней пижаме, с трубкой. Весело щурясь, представился:
– Вольф Шлигер, доктор биологии. Происхождение – немец.
Здешнее прозвище – Кудрявый.
Лысая голова профессора отражала свет лампочки, висевшей у потолка.
В домике чисто. Книги. Виолончель. На стене – неизменная красавица из журнала. Профессор замечает улыбки.
– Со мной живут молодые парни, ученые. Я тут единственный с лысиной. Много ль всего ученых? А вот считайте красные куртки. В красном – ученые, в зеленом – военные.
Америка все исследования в Антарктиде и Арктике отдала военно-морскому флоту. Ученые ведут работы по контракту с военными. В Мак-Мёрдо в красных куртках ходят человек сорок. Остальные четыреста – моряки. Они готовят пищу, водят тракторы и самолеты, держат радиосвязь, дежурят на атомной станции, наблюдают погоду.
Ученые почти все приезжают только на летний сезон, после местного праздника «Появление солнца». Раньше программа ученых была обширной. Теперь считают: свойства земли в Антарктиде известны. Вместо геофизиков приезжают биологи. Их интересуют пингвины, тюлени и рыбы. Профессор Шлигер занимается рыбами. Он зимовал в Арктике и в третий раз прилетел в Антарктиду. С шутками показывает свое хозяйство. В огромном чане плавают рыбы. Под электрическим светом греются разноцветные океанские звезды и осьминоги.
Зашел разговор о психике человека в условиях Антарктиды. Американцы этой проблеме уделяют много внимания.
– Понаблюдайте за вашим другом. Таким он был в Ленинграде? – Профессор смеется, хлопая по плечу третьего в нашей компании. – Десять месяцев тут прожил. Ленинградский метеоролог Геннадий Григорьевич Тараканов зимовал на базе Мак-Мёрдо. Всякий предсказатель погоды, особенно в Антарктиде, должен быть чуть фантазером и чуть юмористом. Геннадий Григорьевич умеет смеяться и фантазировать. Но шутки шутками, а дело – делом. Он так предсказал погоду однажды, что американцы только пожали плечами. Но вышло по-таракановски. Это, конечно, было замечено адмиралом, потому что погода нужна была как раз для его полета в глубь Антарктиды. С тех пор адмирал внимательно читал предсказания своих синоптиков, но обязательно спрашивал: «А что говорит Тараканов?»
Геннадий Григорьевич, общаясь с американцами в совершенстве освоил английский язык, но смертельно соскучился по русскому. После беседы с профессором он вызвался рассказать об Антарктиде прилетевшим ребятам. Сели в кружок, он – в середине. Час говорит, два говорит. Пять часов говорил!
В наш брезентовый дом пришли двое в зеленой одежде.
– Хотят ли русские посетить атомную станцию?
Станция в стороне от поселка. Поднимаемся по каменистому склону горы, держась за веревку.
Такой же формы, как в поселке, домики, только больше размером. Раздеваемся. Интеллигентного вида военный в очках, с указкой в руке, старательно объясняет устройство электростанции. Потом осмотр.
Станция называется «РМ-3А». Это значит: портативная, третья по счету в Америке, собрана в полевых условиях. Мощность станции – тысяча пятьсот киловатт. Её перевезли на самолетах отдельными блоками. Каждый блок не тяжелее пятнадцати тонн. На сборку ушло три месяца. Шестьсот дней реактор уже работает, но Антарктида-заказчик станцию не приняла окончательно. Требует всяких доводок. Персонал станции – двадцать два человека. Стоимость – шесть миллионов долларов. Американцы прикинули: если считать перевозку горючего ледоколами, атомная станция дешевле станции дизельной.
– А нет ли опасности для поселка?
– Следим. Смотрите, сколько приборов. Чуть качнется вот эта стрелка – реактор автоматически остановится. Вот у вас часы с фосфором, хотите, проверим активность?
По очереди суем руки в какой-то ящик. От моих часов стрелка шарахнулась к самому краю.
– О-о! – американец поднял брови. – Я бы такие часы не носил.
Мне стало грустно. Когда шли по льду, остановился у проруби. Старые часы, а все-таки жалко было бросать, десять лет проносил.
В Мирном пурга. Говорили по радио. Чей-то голос устало сказал:
– Месяц готовили полосу. День непогоды – и как не было полосы…
А тут, в Мак-Мёрдо, весна. Горы в водяных блестках. Ребята сушат портянки у калорифера. Священник Уильям надел резиновые, белого цвета ботинки и стал похож на Олега Попова. Тепло. Суета в поселке похожа на деревенскую масленицу. Только лошадей нет. Но прокатиться можно на вертолете или на тракторе. Велик соблазн прокатиться, поглядеть: а что же там, около гор?
Трактор быстро стелет по льду резиновые гусеницы. Едем вчетвером: Сомов, Трешников, норвежский оператор и я. Едем домику Роберта Скотта, из которого он уходил к Южному полюсу и в который не смог вернуться. Ровный заснеженный лед. Трещина все время уводит нас в сторону. Делаем крюк, но снова трещина с черной водой. Три черные точки у трещины. Через минуту мы уже снимаем огромных тюленей. Лежат на солнце, лед подтаял под жирными литыми телами. Услыхав звуки, тюлени подняли головы, таращат оливковые выпуклые глаза и, с шумом потянув воздух, равнодушно ложатся на другой бок. Но нам-то надо, чтобы голову приподнял, иначе снимок не получается. Осторожно наступаем на хвост сапогом – только чуть шевельнулся. Осмелев, садимся верхом. Михаил Михайлович Сомов заступается за тюленя:
– Ребята, есть международное соглашение: не беспокоить зверей в Антарктиде.
Трактор снова мчится вдоль трещин. Стоп! Целое лежбище, штук сорок тюленей – самцы и самки с младенцами. Малыши, нас завидев, с ревом кинулись к матерям. Те заметались – рев, лязганье зубов. Тут, если и захотел бы, не покатаешься на тюлене. Впрочем, самцы лежат невозмутимо спокойные. Один решил искупаться после загара. Неуклюже, еле ворочая телом, подполз к трещине, бултыхнулся. Через минуту показалась усатая морда. Сопит, пялит два любопытных глаза.
Трещина подвела нас к пещере во льду. Узкий проход. Идем согнувшись. Кажется, забираемся в рукавицу с густым белым мехом. «Мех» холодный и хрупкий, заденешь шапкой – с шорохом падает белая бахрома ледовых кристаллов. Пушистый потолок уходит вверх. Просторно. Идем в толщу айсберга. Снежные занавески, перегородки.
У входа пещера была голубой, потом стала синей, фиолетовой. Даль её – черная. Добираемся туда по скользкому водяному полу. Глядим назад – плавные переходы друг в друга холодных свечений. Люди кажутся гномами, которым удалось забраться в волшебную глубину камня.
После пещеры с минуту не можем двинуться к трактору. От солнца ломит глаза. На обратном пути делаем крюк – взглянуть на следы катастрофы. Она случилась три дня назад. В Антарктиде часто приходится рисковать. Наверно и в этот раз американцам надо было лететь. Вертолет шел в слепящей мгле, когда не знаешь, где небо и где земля. Машина врезалась в лед. Ярко-красная груда обломков. Валяются полетные карты, пилотские шлемы, пластмассовый желтый утенок – талисман, оберегавший летчиков от беды. Летчики чудом остались живы. Но история чуть было не повторилась. Наших летчиков из поселка к аэродрому американцы возили на вертолете. При посадке соскочил винт. Вертолет шлепнулся. Людей спасла малая высота.
Решено. Улетаем. Полосы в Мирном нет. Будем садиться на озерный лед в Оазисе Бангера. Это в четырех сотнях километров от Мирного. Забавное название: залив Транскрипция. С места посадки на маленьких самолетах переправимся в Мирный.
Улетаем.
Великое состязание
– О’кэй! – И пойдет по поселку дымить своей трубкой-кадилом. Куда завернул? Ну, конечно, в клуб. Там куда веселее, чем в церкви.
В поселке два клуба. Солдатский и офицерский. В честь нашего появления и в том и в другом крутят фильмы. Беспрерывно, с утра до вечера. Уже в постели слышу: два наших плотника подводят итоги длинного кинодня:
– А здорово эта рыжая из револьвера. Летчик, а сплоховал…
– Летчик? Летчик – это в другой картине…
– Как в другой? Она ж его из пистолета.
– Ну из пистолета, и что? Там тоже из пистолета четырех уложила. Помнишь, как она почти голая по водосточной трубе?..
– Перемешалось все. Давай спать…
Но уснуть в нашем доме непросто. Наш дом – это низкий и очень длинный «ангар» – алюминиевые дуги, а сверху брезент. В брезенте щели. Мы сначала подумали: ну, морозцу хлебнем. Оказалось – беги от жары. Электрические калориферы заставили поскидать свитеры, а потом и штаны. В спальные мешки залезаем в одних трусах. Полночь. Укрываешься с головой, но уснуть все равно невозможно. Начавшееся в день прилета знакомство продолжалось три дня и три ночи, а вернее – один сплошной день, потому что летом в Антарктиде ночей не бывает – солнце спустится к горизонту и, чуть задержавшись, опять лезет кверху. После обмена шапками начали меняться бутылками:
– Это водка.
– Это виски.
Этим все бы и кончилось, не будь на складе Мак-Мёрдо огромных запасов пива. И потому чечетку сменяет ковбойский танец, опять чечетка, гопак… Стали искать: какую бы сообща спеть песню? И, представьте, нашли: «Капитан, капитан, улыбнитесь!..»
Наш барак под брезентовой крышей круглые сутки полон гостей. Переводчик Роман Тухканен уже не ворочает языком. Но когда он, взмолившись, убегает на свою раскладушку, разговоры не прекращаются. Идет обмен открытками монетами, перочинными ножами, значками, открытками, пряжками от ремней, автографами. Далеко за полночь. Но человек десять все еще сидят друг перед другом. Заходит еще один, с антарктической бородой.
– Садитесь, – говорит Сашка Доронин. – Сидайте, – крутит он слово, думая, что так будет понятнее.
А гость в самом деле понял:
– Сидай – сит даун? О’кэй!
– О’кэй! – вторит Сашка. Хлопанье по плечу, обмен фотокарточками.
По часам – начало четвертого ночи. В щелку полотняной двери видны синие зубчатые горы и равнина слепящего глазурью политого снега. По равнине два человека тянут на санях какой-то ящик. Антарктида…
Антарктида. Сажусь и на брезентовых штанах, как в детстве, съезжаю с горки. Оглядываюсь: никто не видел? Снег под сапогами почти не скрипит. Нагибаюсь. В ладони тает такой же холодный, как под Москвой, снег. Но нет в нем плоских узорчатых звездочек, которые, ломаясь, создают поэтичный скрип под ногой. Антарктический снег – мелкие, почти невидимые глазу кристаллы. При большом морозе сыплется, как песок. Сейчас он тает. Мои следы быстро наполняются чистой водой – в Антарктиде весна.
Трещины. Следы тракторов. Справа – свалка: жестяные банки, бочки, старые вездеходы, доски, ящики, киноленты, дырявый матрац. Над мусором носятся птицы поморники. А дальше справа и слева – зубцы снега и черной земли. Сзади гора и станция у подножия горы. Место выбрано очень удачно. Тут не бывает сильных ветров и снежных завалов. Нагретые солнцем камни создают микроклимат. Самый сильный мороз, который тут помнят, – сорок два градуса. Наша станция Восток стоит на той же широте. Но там морозы – больше восьмидесяти.
Американцы имеют несколько баз. Больше всего гордятся, и, конечно, вполне законно, базой Амундсен-Скотт. Она расположена на Южном полюсе. Была еще одна база с названием Литл-Америка – Маленькая Америка. Ее Антарктида вместе со льдом сдвинула в море. Недавно в газетах промелькнула заметка: «В Индийском океане матросы увидели айсберг со странным черным пятном. Подплыли шлюпке. Пятном оказалась часть домика в толще льда. Стоит кровать, картинки на стенах». Явный осколок базы, стоявшей на краю Антарктиды.
В Мирном пурга. Летчики озабочены. Но делать нечего, надо ждать.
Ходим в гости. Люди везде остаются людьми. В Антарктиде ловят на крючок рыбу, играют в пинг-понг и ходят гости. Если ты получил пять приглашений, конечно, идешь туда, где интереснее. Таким местом в Мак-Мёрдо является домик ученого Вольфа Шлигера. Ученый встретил нас на пороге в домашней пижаме, с трубкой. Весело щурясь, представился:
– Вольф Шлигер, доктор биологии. Происхождение – немец.
Здешнее прозвище – Кудрявый.
Лысая голова профессора отражала свет лампочки, висевшей у потолка.
В домике чисто. Книги. Виолончель. На стене – неизменная красавица из журнала. Профессор замечает улыбки.
– Со мной живут молодые парни, ученые. Я тут единственный с лысиной. Много ль всего ученых? А вот считайте красные куртки. В красном – ученые, в зеленом – военные.
Америка все исследования в Антарктиде и Арктике отдала военно-морскому флоту. Ученые ведут работы по контракту с военными. В Мак-Мёрдо в красных куртках ходят человек сорок. Остальные четыреста – моряки. Они готовят пищу, водят тракторы и самолеты, держат радиосвязь, дежурят на атомной станции, наблюдают погоду.
Ученые почти все приезжают только на летний сезон, после местного праздника «Появление солнца». Раньше программа ученых была обширной. Теперь считают: свойства земли в Антарктиде известны. Вместо геофизиков приезжают биологи. Их интересуют пингвины, тюлени и рыбы. Профессор Шлигер занимается рыбами. Он зимовал в Арктике и в третий раз прилетел в Антарктиду. С шутками показывает свое хозяйство. В огромном чане плавают рыбы. Под электрическим светом греются разноцветные океанские звезды и осьминоги.
Зашел разговор о психике человека в условиях Антарктиды. Американцы этой проблеме уделяют много внимания.
– Понаблюдайте за вашим другом. Таким он был в Ленинграде? – Профессор смеется, хлопая по плечу третьего в нашей компании. – Десять месяцев тут прожил. Ленинградский метеоролог Геннадий Григорьевич Тараканов зимовал на базе Мак-Мёрдо. Всякий предсказатель погоды, особенно в Антарктиде, должен быть чуть фантазером и чуть юмористом. Геннадий Григорьевич умеет смеяться и фантазировать. Но шутки шутками, а дело – делом. Он так предсказал погоду однажды, что американцы только пожали плечами. Но вышло по-таракановски. Это, конечно, было замечено адмиралом, потому что погода нужна была как раз для его полета в глубь Антарктиды. С тех пор адмирал внимательно читал предсказания своих синоптиков, но обязательно спрашивал: «А что говорит Тараканов?»
Геннадий Григорьевич, общаясь с американцами в совершенстве освоил английский язык, но смертельно соскучился по русскому. После беседы с профессором он вызвался рассказать об Антарктиде прилетевшим ребятам. Сели в кружок, он – в середине. Час говорит, два говорит. Пять часов говорил!
В наш брезентовый дом пришли двое в зеленой одежде.
– Хотят ли русские посетить атомную станцию?
Станция в стороне от поселка. Поднимаемся по каменистому склону горы, держась за веревку.
Такой же формы, как в поселке, домики, только больше размером. Раздеваемся. Интеллигентного вида военный в очках, с указкой в руке, старательно объясняет устройство электростанции. Потом осмотр.
Станция называется «РМ-3А». Это значит: портативная, третья по счету в Америке, собрана в полевых условиях. Мощность станции – тысяча пятьсот киловатт. Её перевезли на самолетах отдельными блоками. Каждый блок не тяжелее пятнадцати тонн. На сборку ушло три месяца. Шестьсот дней реактор уже работает, но Антарктида-заказчик станцию не приняла окончательно. Требует всяких доводок. Персонал станции – двадцать два человека. Стоимость – шесть миллионов долларов. Американцы прикинули: если считать перевозку горючего ледоколами, атомная станция дешевле станции дизельной.
– А нет ли опасности для поселка?
– Следим. Смотрите, сколько приборов. Чуть качнется вот эта стрелка – реактор автоматически остановится. Вот у вас часы с фосфором, хотите, проверим активность?
По очереди суем руки в какой-то ящик. От моих часов стрелка шарахнулась к самому краю.
– О-о! – американец поднял брови. – Я бы такие часы не носил.
Мне стало грустно. Когда шли по льду, остановился у проруби. Старые часы, а все-таки жалко было бросать, десять лет проносил.
В Мирном пурга. Говорили по радио. Чей-то голос устало сказал:
– Месяц готовили полосу. День непогоды – и как не было полосы…
А тут, в Мак-Мёрдо, весна. Горы в водяных блестках. Ребята сушат портянки у калорифера. Священник Уильям надел резиновые, белого цвета ботинки и стал похож на Олега Попова. Тепло. Суета в поселке похожа на деревенскую масленицу. Только лошадей нет. Но прокатиться можно на вертолете или на тракторе. Велик соблазн прокатиться, поглядеть: а что же там, около гор?
Трактор быстро стелет по льду резиновые гусеницы. Едем вчетвером: Сомов, Трешников, норвежский оператор и я. Едем домику Роберта Скотта, из которого он уходил к Южному полюсу и в который не смог вернуться. Ровный заснеженный лед. Трещина все время уводит нас в сторону. Делаем крюк, но снова трещина с черной водой. Три черные точки у трещины. Через минуту мы уже снимаем огромных тюленей. Лежат на солнце, лед подтаял под жирными литыми телами. Услыхав звуки, тюлени подняли головы, таращат оливковые выпуклые глаза и, с шумом потянув воздух, равнодушно ложатся на другой бок. Но нам-то надо, чтобы голову приподнял, иначе снимок не получается. Осторожно наступаем на хвост сапогом – только чуть шевельнулся. Осмелев, садимся верхом. Михаил Михайлович Сомов заступается за тюленя:
– Ребята, есть международное соглашение: не беспокоить зверей в Антарктиде.
Трактор снова мчится вдоль трещин. Стоп! Целое лежбище, штук сорок тюленей – самцы и самки с младенцами. Малыши, нас завидев, с ревом кинулись к матерям. Те заметались – рев, лязганье зубов. Тут, если и захотел бы, не покатаешься на тюлене. Впрочем, самцы лежат невозмутимо спокойные. Один решил искупаться после загара. Неуклюже, еле ворочая телом, подполз к трещине, бултыхнулся. Через минуту показалась усатая морда. Сопит, пялит два любопытных глаза.
Трещина подвела нас к пещере во льду. Узкий проход. Идем согнувшись. Кажется, забираемся в рукавицу с густым белым мехом. «Мех» холодный и хрупкий, заденешь шапкой – с шорохом падает белая бахрома ледовых кристаллов. Пушистый потолок уходит вверх. Просторно. Идем в толщу айсберга. Снежные занавески, перегородки.
У входа пещера была голубой, потом стала синей, фиолетовой. Даль её – черная. Добираемся туда по скользкому водяному полу. Глядим назад – плавные переходы друг в друга холодных свечений. Люди кажутся гномами, которым удалось забраться в волшебную глубину камня.
После пещеры с минуту не можем двинуться к трактору. От солнца ломит глаза. На обратном пути делаем крюк – взглянуть на следы катастрофы. Она случилась три дня назад. В Антарктиде часто приходится рисковать. Наверно и в этот раз американцам надо было лететь. Вертолет шел в слепящей мгле, когда не знаешь, где небо и где земля. Машина врезалась в лед. Ярко-красная груда обломков. Валяются полетные карты, пилотские шлемы, пластмассовый желтый утенок – талисман, оберегавший летчиков от беды. Летчики чудом остались живы. Но история чуть было не повторилась. Наших летчиков из поселка к аэродрому американцы возили на вертолете. При посадке соскочил винт. Вертолет шлепнулся. Людей спасла малая высота.
Решено. Улетаем. Полосы в Мирном нет. Будем садиться на озерный лед в Оазисе Бангера. Это в четырех сотнях километров от Мирного. Забавное название: залив Транскрипция. С места посадки на маленьких самолетах переправимся в Мирный.
Улетаем.
Великое состязание
От Мак-Мёрдо до Мирного, если измерить карту линейкой, семнадцать сантиметров. Наш самолет пролетает три сантиметра за час. Прибавим ветер, который мешает лететь. Все равно за шесть часов одолеем огромный кусок Антарктиды. Невозможно даже представить себе пешего человека на этом пути. А ведь ходили, и не очень давно – полсотни лет прошло.
Вспомнив об этих людях, пытаюсь хоть что-нибудь увидеть, кроме снега внизу… Только снег! Ни одного пятнышка. Снег, до блеска полированный солнцем, снег в матовых застругах, снежные горы. Тут никто не живет. Не залетает птица сюда. Даже невидимый глазу микроб не выживав в этих снегах. Оставь пищу – много лет не испортится. Вот доказательство. Достаю из сумки дорогой антарктический сувенир – галету из домика Скотта. Она полвека лежала в снегу с того лета, когда люди пешком достигли Южного полюса. Дощатый домик на берегу моря Росса занесен снегом. Лопатой мы откопали в снегу цинковый ящик, отогнули край. Четыре галеты, в дырочках, с двумя английскими буквами. В самолете галеты отмякли, пахнут хорошим пшеничным хлебом. Три бережно заворачиваю в целлофановый лист. Одну ломаю на четыре кусочка. Жуем… Хлеб как хлеб. И всё же – пятьдесят лет! Скотт с товарищами совсем немного не дошел до склада, где лежали припасы. Могила в этих снегах. Никто не может сказать, где именно.
Древние мудрецы, разглядывая карту, на которой еще не было ни Америки, ни Австралии, каким-то чутьем догадывались: вот тут, внизу, должен лежать материк – «для равновесия». Неоткрытую землю называли Антарктика – «лежащая против Арктики». Люди добрались до Америки, открыли Австралию. Но дальше, «вниз», Земля не пускала.
Антарктиду в 1820 году открыли русские моряки. И сразу одна за другой устремились туда экспедиции. Только войны прерывали интерес к этому краю Земли. Человека толкали сюда жажда познаний, стремление добыть славу для нации, жажда подвига и честолюбие. Тут находили и славу и могилу. Много историй помнят снега Антарктиды. Пятьдесят лет назад случилось самое драматическое из всех человеческих состязаний на этой земле.
Начало нашего века. Человек уже имел телеграф, уже обрел крылья, паруса сменила паровая машина. И Земля покорилась. Осталось на Земле не много мест, куда человек еще не ступал. Среди них полюса – Южный и Северный. Началось лихорадочное состязание за эти призы.
1911 год, 5 января. Английское судно «Терра-Нова» подошло к берегам Антарктиды. Люди выгрузили провиант, снаряжение, тридцать три собаки, семнадцать лошадей, трое мотосаней. Цель экспедиции: зимовка, научные наблюдения и, самое главное, как только наступит весна – штурм Южного полюса. Два года назад англичанин Шеклтон уже сделал такую попытку. До полюса оставалось сто восемьдесят километров, но люди вернулись. На этот раз англичане решили вернуться с победой. Руководил экспедицией капитан Роберт Скотт.
Все было рассчитано. За год до похода по пути к полюсу капитан Скотт начал создавать склады продовольствия. Тем временем корабль «Терра-Нова» с другой группой ученых ушел на восток вдоль берега Антарктиды. Вернувшись, он привез Скотту известие: «В Китовой бухте стоит норвежское судно „Фрам“. Амундсен готовится штурмовать Южный полюс».
Два человека вступили в тяжелое состязание. Кто были эти люди?
Роберт Скотт. Военный моряк. Позже, когда имя его стало известно миру, писатель Цвейг, изучавший биографию Скотта, написал литературный портрет. «…Его биография соответствует его рангу. Он исполнял свои служебные обязанности к полному удовлетворению своего начальства… Его лицо, судя по фотографиям, ничем не отличается от тысячи, от десятка тысяч английских лиц: холодное, неподвижное, словно застывшее, оно полно затаенной энергии. Серые глаза, крепко сжатые губы. Ни одной романтической черты, ни проблеска веселости в этом лице, проникнутом волей и практическим здравым смыслом… Настоящий представитель английского народа, где даже гений скован оцепеневшей формой исполнения долга… Как сталь тверда его воля. Это обнаружилось еще до свершения подвига… Он снаряжает экспедицию, но ему не хватает средств. Это его не останавливает. Он жертвует своим состоянием…»
Внутренний мир этого человека не так прямолинеен и прост, как показалось писателю. Мы видим этого человека в трагические минуты его жизни. Он был до конца верен науке и долгу. Он был верным и заботливым другом. Мужеству у него будут учиться многие поколения.
Это была вторая попытка Скотта достигнуть Южного полюса. Первый раз он пришел в Антарктиду в 1902 году на судне «Дискавери». Тогда Скотт убедился: тысяча пятьсот километров до полюса – дорога большая и трудная. Теперь ему было сорок три года. Он чувствовал: полюс будет достигнут. Но соперник… Он не давал время. Скотт хорошо знал человека, который уведомил его, что хочет «конкурировать с ним в открытии Южного полюса».
Руаль Амундсен. Это был известный миру полярник. Он много раз зимовал в Арктике и Антарктике. Он первый проплыл из Атлантического океана в Тихий Северо-Западным морским проходом. Он писал о себе: «Вся жизнь с пятнадцатилетнего возраста была постоянным движением вперед к одной определенной цели». В юности он закаляет себя: зимой сон с открытым окном, футбол, лыжи, работа столяром на судостроительной верфи. Потом он решает: полярный исследователь должен быть хорошим моряком. Он плавает матросом, сдает экзамен на штурмана, потом становится капитаном дальнего плавания. Он изучает науку, первым в Норвегии получает звание летчика. Он стал иметь все, что надо было иметь полярному исследователю: знания, убежденность, мужество, работоспособность, организаторский талант, веру в свои силы. Его выносливость поражала людей. В Северной Канаде он спешил послать телеграммы, чтобы оповестить мир о новой своей победе. Полярной ночью прошел на лыжах семьсот километров, пересек горную цепь высотой две тысячи семьсот метров, ночуя в снегах при пятидесятиградусных морозах. Отправив телеграммы, Амундсен вернулся к товарищам тем же трудным путем. Он лично проверял каждый ящик, каждый тюк снаряжений для своих экспедиций. Он говорил: «Предусмотрительность и осторожность одинаково важны: предусмотрительность – чтобы вовремя заметить трудности, а осторожность – чтобы наиболее тщательно приготовиться к их встрече». У этого человека была слабость: он любил славу. Амундсен снаряжал «Фрам» для покорения Северного полюса. Перед самым отплытием он узнает: Северный полюс открыт американцем Пири. Это был серьезный удар.
«Я хотел поддержать честь своего имени как исследователя, мне нужно было как можно скорее одержать ту или иную сенсационную победу». «Фрам» вышел из гавани и пошел в Атлантический океан, чтобы, сделав крюк и пройдя Берингов пролив, двинуться дрейфом к Северному полюсу. Но в самом начале пути Амундсен собрал команду на палубе:
– Я переменил решение. Мы идем не к Северному полюсу. Мы пойдем к Южному полюсу.
Скотту он послал письмо с вызовом. Брату поручил оповестить мир об этом решении.
Экспедицию Амундсен тщательно подготовил. Все было до мелочи учтено. Большой опыт подсказал ему: к полюсу надо идти на собаках. Рассчитано было, на каком километре собак надо будет забить для корма другим собакам, с какого километра на обратном пути собачье мясо пойдет в пищу и людям. Одежда, палатки, сани, даже кнуты были подготовлены самым лучшим, самым тщательным образом. На каждые сани сзади укрепили велосипедное колесо со счетчиком километров. Англичане не рискнули разбить лагерь прямо на льду, забрались на материк. Амундсен рассудил: в Китовой бухте лед держат скалы и мели – ничего не случится. Выбор этого более близкого к полюсу места давал выигрыш свыше ста километров. Так же как и Скотт, Амундсен заранее соорудил склады на пути к полюсу. Чтобы легче было найти обратно дорогу, через каждые девять километров ставились кладки из снежных брусков.
Девятнадцатого октября 1911 года пять норвежцев – Амундсен, Хансен, Вистинг, Хассель и Бьоланд – двинулись к полюсу. На этот раз он выступал почти как спортсмен: «Надо дойти до полюса». Все остальное считалось второстепенным.
Англичане, наоборот, вели научные наблюдения по самой широкой программе. Медленно двигался к полюсу конный отряд. Моторные сани сразу вышли из строя. Через двадцать дней пути застрелили первую лошадь. Она обессилела и тормозила движение. Отряд шел сквозь снежную бурю. После каждой стоянки откапывали лошадей и палатки. Неумолимо шло время. Через месяц после начала похода застрелили все лошадей – кончился корм. Только собаки, несмотря на плохую погоду, резво бежали вперед. Каюром был русский парень Дмитрий Горев. Он из Сибири через Дальний Восток и Сидней доставил для Скотта упряжку собак.
Четвертого января Скотт отправил в лагерь собак и всех кто его провожал. К полюсу двинулись пятеро: Скотт, Уилсон, Отс, Эванс и Боуэрс. Скотт был самый старший, лейтенанту Боуэрсу исполнилось двадцать восемь. Пять человек, утопая по пояс в снегу, тащили сани. День за днем. Одежда то намокала от снега, то покрывалась ледяной коркой. Шаг за шагом к полюсу. Мучила мысль: где-то слева идут соперники…
Снег – как сыпучий песок. Сани невозможно сдвинуть. Аккуратно ведется дневник. «Никогда не испытывал я ничего подобного. Сани все время скребут полозьями и скрипят… До полюса около 74 миль. Выдержим ли мы еще семь дней? Изводимся вконец. Из нас никто никогда не испытывал такой каторги… Переживаем ужасные дни». Но победа уже близка, и они идут шаг за шагом. «Удивительный человек Боуэрс! Невзирая на все мои убеждения, он настоял на своем – делал наблюдения… Должны дойти».
Шестнадцатого января зоркий Боуэрс разглядел впереди странную точку. Что это?.. Когда подошли ближе, точка оказалась флагом, привязанным к полозу от саней. Тут же были видны следы недавнего лагеря: следы от лыж и саней, отпечатки собачьих лап. Измученные вконец люди стояли, опустив головы. Победы не было. «Вся история как на ладони: норвежцы нас опередили. Они первыми достигли полюса. Ужасное разочарование!.. Конец всем нашим мечтам. Печальное будет возвращение».
Можно себе представить состояние пяти измученных людей. Они нашли в себе силы точно определить место полюса. Он оказался в полутора милях от норвежского лагеря. Но и тут виднелись следы от лыж – норвежцы для верности делали много кругов у стоянки. В палатке норвежцев лежали мешки с теплой одеждой, несколько приборов и записка Амундсена. Он просил Скотта в случае гибели их партии доставить письмо норвежскому королю. «Мы воздвигли гурий, водрузили наш бедный обиженный английский флаг и сфотографировали себя», – записал Скотт. Предстояла дорога назад. Убитые неудачей люди хорошо сознавали, как она будет трудна. «Великий Боже! Что это за ужасное место и каково нам понимать, что за все труды мы не вознаграждены даже сознанием того, что пришли сюда первыми!.. Побежим домой. Борьба будет отчаянная. Спрашивается, удастся ли победить?.. Прощайте, золотые грезы!»
Путь Амундсена тоже не был прогулкой. Двигались то в пурге, то в тумане. Бесчисленные трещины, присыпанные снегом, как ловушки, стерегли людей и собак. «Это было странное путешествие, – рассказывал Амундсен, – мы проходили по совершенно неизведанным местам, новым горам, ледникам и хребтам, но ничего не видели». Ледник, по которому двигалась экспедиция, красноречиво был назван Чертов Глетчер. Но главный расчет оправдался: собаки безотказно тащили сани. Люди, держась за веревки, скользили вслед за упряжкой на лыжах. Груз на санях с каждым днем уменьшался. Точно были рассчитаны дни, когда собака переставала служить средством передвижения и начинала служить продовольствием. Боялись не найти дорогу назад, поэтому часто ставили снежные кладки. Всего до полюса поставили сто пятьдесят кладок. В день проходили точно двадцать восемь, а потом тридцать семь километров. 15 декабря Амундсен и четверо его спутников достигли полюса. Два дня отдыха, вкушения победы – и снова в путь.
Через тридцать девять дней норвежцы благополучно вернулись на базу. Всего путешествие к полюсу заняло девяносто девять дней. «Поход Амундсена к Южному полюсу, – писал один из полярников, – можно сравнить с безупречным разыгрыванием музыкальной пьесы, в которой каждый такт, каждая нота были заранее известны и продуманы… Всё шло именно так, как это предвидел и рассчитал Амундсен».
Амундсен ни одного лишнего дня в Антарктиде не задержался. 7 марта 1912 года с острова Тасмания по телеграфу он известил мир о своей победе и благополучном завершении экспедиции.
На английской базе ждали возвращения Скотта. В конце февраля навстречу ему отправились на собаках Черри-Горрард и русский каюр Дмитрий Горев. Ожидали напрасно. Всем было ясно: Скотт уже не вернется. После полярной ночи начались поиски. Через две недели отряд доктора Аткинсона увидел занесенную снегом палатку. Вот строчка из его донесения: «В палатке были тела капитана Скотта, доктора Уилсона и лейтенанта Боуэрса. Уилсон и Боуэрс был найдены в положении спящих, причем их спальные мешки были закрыты над головами, как будто они сами это сделали вполне естественным образом.
Вспомнив об этих людях, пытаюсь хоть что-нибудь увидеть, кроме снега внизу… Только снег! Ни одного пятнышка. Снег, до блеска полированный солнцем, снег в матовых застругах, снежные горы. Тут никто не живет. Не залетает птица сюда. Даже невидимый глазу микроб не выживав в этих снегах. Оставь пищу – много лет не испортится. Вот доказательство. Достаю из сумки дорогой антарктический сувенир – галету из домика Скотта. Она полвека лежала в снегу с того лета, когда люди пешком достигли Южного полюса. Дощатый домик на берегу моря Росса занесен снегом. Лопатой мы откопали в снегу цинковый ящик, отогнули край. Четыре галеты, в дырочках, с двумя английскими буквами. В самолете галеты отмякли, пахнут хорошим пшеничным хлебом. Три бережно заворачиваю в целлофановый лист. Одну ломаю на четыре кусочка. Жуем… Хлеб как хлеб. И всё же – пятьдесят лет! Скотт с товарищами совсем немного не дошел до склада, где лежали припасы. Могила в этих снегах. Никто не может сказать, где именно.
Древние мудрецы, разглядывая карту, на которой еще не было ни Америки, ни Австралии, каким-то чутьем догадывались: вот тут, внизу, должен лежать материк – «для равновесия». Неоткрытую землю называли Антарктика – «лежащая против Арктики». Люди добрались до Америки, открыли Австралию. Но дальше, «вниз», Земля не пускала.
Антарктиду в 1820 году открыли русские моряки. И сразу одна за другой устремились туда экспедиции. Только войны прерывали интерес к этому краю Земли. Человека толкали сюда жажда познаний, стремление добыть славу для нации, жажда подвига и честолюбие. Тут находили и славу и могилу. Много историй помнят снега Антарктиды. Пятьдесят лет назад случилось самое драматическое из всех человеческих состязаний на этой земле.
Начало нашего века. Человек уже имел телеграф, уже обрел крылья, паруса сменила паровая машина. И Земля покорилась. Осталось на Земле не много мест, куда человек еще не ступал. Среди них полюса – Южный и Северный. Началось лихорадочное состязание за эти призы.
1911 год, 5 января. Английское судно «Терра-Нова» подошло к берегам Антарктиды. Люди выгрузили провиант, снаряжение, тридцать три собаки, семнадцать лошадей, трое мотосаней. Цель экспедиции: зимовка, научные наблюдения и, самое главное, как только наступит весна – штурм Южного полюса. Два года назад англичанин Шеклтон уже сделал такую попытку. До полюса оставалось сто восемьдесят километров, но люди вернулись. На этот раз англичане решили вернуться с победой. Руководил экспедицией капитан Роберт Скотт.
Все было рассчитано. За год до похода по пути к полюсу капитан Скотт начал создавать склады продовольствия. Тем временем корабль «Терра-Нова» с другой группой ученых ушел на восток вдоль берега Антарктиды. Вернувшись, он привез Скотту известие: «В Китовой бухте стоит норвежское судно „Фрам“. Амундсен готовится штурмовать Южный полюс».
Два человека вступили в тяжелое состязание. Кто были эти люди?
Роберт Скотт. Военный моряк. Позже, когда имя его стало известно миру, писатель Цвейг, изучавший биографию Скотта, написал литературный портрет. «…Его биография соответствует его рангу. Он исполнял свои служебные обязанности к полному удовлетворению своего начальства… Его лицо, судя по фотографиям, ничем не отличается от тысячи, от десятка тысяч английских лиц: холодное, неподвижное, словно застывшее, оно полно затаенной энергии. Серые глаза, крепко сжатые губы. Ни одной романтической черты, ни проблеска веселости в этом лице, проникнутом волей и практическим здравым смыслом… Настоящий представитель английского народа, где даже гений скован оцепеневшей формой исполнения долга… Как сталь тверда его воля. Это обнаружилось еще до свершения подвига… Он снаряжает экспедицию, но ему не хватает средств. Это его не останавливает. Он жертвует своим состоянием…»
Внутренний мир этого человека не так прямолинеен и прост, как показалось писателю. Мы видим этого человека в трагические минуты его жизни. Он был до конца верен науке и долгу. Он был верным и заботливым другом. Мужеству у него будут учиться многие поколения.
Это была вторая попытка Скотта достигнуть Южного полюса. Первый раз он пришел в Антарктиду в 1902 году на судне «Дискавери». Тогда Скотт убедился: тысяча пятьсот километров до полюса – дорога большая и трудная. Теперь ему было сорок три года. Он чувствовал: полюс будет достигнут. Но соперник… Он не давал время. Скотт хорошо знал человека, который уведомил его, что хочет «конкурировать с ним в открытии Южного полюса».
Руаль Амундсен. Это был известный миру полярник. Он много раз зимовал в Арктике и Антарктике. Он первый проплыл из Атлантического океана в Тихий Северо-Западным морским проходом. Он писал о себе: «Вся жизнь с пятнадцатилетнего возраста была постоянным движением вперед к одной определенной цели». В юности он закаляет себя: зимой сон с открытым окном, футбол, лыжи, работа столяром на судостроительной верфи. Потом он решает: полярный исследователь должен быть хорошим моряком. Он плавает матросом, сдает экзамен на штурмана, потом становится капитаном дальнего плавания. Он изучает науку, первым в Норвегии получает звание летчика. Он стал иметь все, что надо было иметь полярному исследователю: знания, убежденность, мужество, работоспособность, организаторский талант, веру в свои силы. Его выносливость поражала людей. В Северной Канаде он спешил послать телеграммы, чтобы оповестить мир о новой своей победе. Полярной ночью прошел на лыжах семьсот километров, пересек горную цепь высотой две тысячи семьсот метров, ночуя в снегах при пятидесятиградусных морозах. Отправив телеграммы, Амундсен вернулся к товарищам тем же трудным путем. Он лично проверял каждый ящик, каждый тюк снаряжений для своих экспедиций. Он говорил: «Предусмотрительность и осторожность одинаково важны: предусмотрительность – чтобы вовремя заметить трудности, а осторожность – чтобы наиболее тщательно приготовиться к их встрече». У этого человека была слабость: он любил славу. Амундсен снаряжал «Фрам» для покорения Северного полюса. Перед самым отплытием он узнает: Северный полюс открыт американцем Пири. Это был серьезный удар.
«Я хотел поддержать честь своего имени как исследователя, мне нужно было как можно скорее одержать ту или иную сенсационную победу». «Фрам» вышел из гавани и пошел в Атлантический океан, чтобы, сделав крюк и пройдя Берингов пролив, двинуться дрейфом к Северному полюсу. Но в самом начале пути Амундсен собрал команду на палубе:
– Я переменил решение. Мы идем не к Северному полюсу. Мы пойдем к Южному полюсу.
Скотту он послал письмо с вызовом. Брату поручил оповестить мир об этом решении.
Экспедицию Амундсен тщательно подготовил. Все было до мелочи учтено. Большой опыт подсказал ему: к полюсу надо идти на собаках. Рассчитано было, на каком километре собак надо будет забить для корма другим собакам, с какого километра на обратном пути собачье мясо пойдет в пищу и людям. Одежда, палатки, сани, даже кнуты были подготовлены самым лучшим, самым тщательным образом. На каждые сани сзади укрепили велосипедное колесо со счетчиком километров. Англичане не рискнули разбить лагерь прямо на льду, забрались на материк. Амундсен рассудил: в Китовой бухте лед держат скалы и мели – ничего не случится. Выбор этого более близкого к полюсу места давал выигрыш свыше ста километров. Так же как и Скотт, Амундсен заранее соорудил склады на пути к полюсу. Чтобы легче было найти обратно дорогу, через каждые девять километров ставились кладки из снежных брусков.
Девятнадцатого октября 1911 года пять норвежцев – Амундсен, Хансен, Вистинг, Хассель и Бьоланд – двинулись к полюсу. На этот раз он выступал почти как спортсмен: «Надо дойти до полюса». Все остальное считалось второстепенным.
Англичане, наоборот, вели научные наблюдения по самой широкой программе. Медленно двигался к полюсу конный отряд. Моторные сани сразу вышли из строя. Через двадцать дней пути застрелили первую лошадь. Она обессилела и тормозила движение. Отряд шел сквозь снежную бурю. После каждой стоянки откапывали лошадей и палатки. Неумолимо шло время. Через месяц после начала похода застрелили все лошадей – кончился корм. Только собаки, несмотря на плохую погоду, резво бежали вперед. Каюром был русский парень Дмитрий Горев. Он из Сибири через Дальний Восток и Сидней доставил для Скотта упряжку собак.
Четвертого января Скотт отправил в лагерь собак и всех кто его провожал. К полюсу двинулись пятеро: Скотт, Уилсон, Отс, Эванс и Боуэрс. Скотт был самый старший, лейтенанту Боуэрсу исполнилось двадцать восемь. Пять человек, утопая по пояс в снегу, тащили сани. День за днем. Одежда то намокала от снега, то покрывалась ледяной коркой. Шаг за шагом к полюсу. Мучила мысль: где-то слева идут соперники…
Снег – как сыпучий песок. Сани невозможно сдвинуть. Аккуратно ведется дневник. «Никогда не испытывал я ничего подобного. Сани все время скребут полозьями и скрипят… До полюса около 74 миль. Выдержим ли мы еще семь дней? Изводимся вконец. Из нас никто никогда не испытывал такой каторги… Переживаем ужасные дни». Но победа уже близка, и они идут шаг за шагом. «Удивительный человек Боуэрс! Невзирая на все мои убеждения, он настоял на своем – делал наблюдения… Должны дойти».
Шестнадцатого января зоркий Боуэрс разглядел впереди странную точку. Что это?.. Когда подошли ближе, точка оказалась флагом, привязанным к полозу от саней. Тут же были видны следы недавнего лагеря: следы от лыж и саней, отпечатки собачьих лап. Измученные вконец люди стояли, опустив головы. Победы не было. «Вся история как на ладони: норвежцы нас опередили. Они первыми достигли полюса. Ужасное разочарование!.. Конец всем нашим мечтам. Печальное будет возвращение».
Можно себе представить состояние пяти измученных людей. Они нашли в себе силы точно определить место полюса. Он оказался в полутора милях от норвежского лагеря. Но и тут виднелись следы от лыж – норвежцы для верности делали много кругов у стоянки. В палатке норвежцев лежали мешки с теплой одеждой, несколько приборов и записка Амундсена. Он просил Скотта в случае гибели их партии доставить письмо норвежскому королю. «Мы воздвигли гурий, водрузили наш бедный обиженный английский флаг и сфотографировали себя», – записал Скотт. Предстояла дорога назад. Убитые неудачей люди хорошо сознавали, как она будет трудна. «Великий Боже! Что это за ужасное место и каково нам понимать, что за все труды мы не вознаграждены даже сознанием того, что пришли сюда первыми!.. Побежим домой. Борьба будет отчаянная. Спрашивается, удастся ли победить?.. Прощайте, золотые грезы!»
Путь Амундсена тоже не был прогулкой. Двигались то в пурге, то в тумане. Бесчисленные трещины, присыпанные снегом, как ловушки, стерегли людей и собак. «Это было странное путешествие, – рассказывал Амундсен, – мы проходили по совершенно неизведанным местам, новым горам, ледникам и хребтам, но ничего не видели». Ледник, по которому двигалась экспедиция, красноречиво был назван Чертов Глетчер. Но главный расчет оправдался: собаки безотказно тащили сани. Люди, держась за веревки, скользили вслед за упряжкой на лыжах. Груз на санях с каждым днем уменьшался. Точно были рассчитаны дни, когда собака переставала служить средством передвижения и начинала служить продовольствием. Боялись не найти дорогу назад, поэтому часто ставили снежные кладки. Всего до полюса поставили сто пятьдесят кладок. В день проходили точно двадцать восемь, а потом тридцать семь километров. 15 декабря Амундсен и четверо его спутников достигли полюса. Два дня отдыха, вкушения победы – и снова в путь.
Через тридцать девять дней норвежцы благополучно вернулись на базу. Всего путешествие к полюсу заняло девяносто девять дней. «Поход Амундсена к Южному полюсу, – писал один из полярников, – можно сравнить с безупречным разыгрыванием музыкальной пьесы, в которой каждый такт, каждая нота были заранее известны и продуманы… Всё шло именно так, как это предвидел и рассчитал Амундсен».
Амундсен ни одного лишнего дня в Антарктиде не задержался. 7 марта 1912 года с острова Тасмания по телеграфу он известил мир о своей победе и благополучном завершении экспедиции.
На английской базе ждали возвращения Скотта. В конце февраля навстречу ему отправились на собаках Черри-Горрард и русский каюр Дмитрий Горев. Ожидали напрасно. Всем было ясно: Скотт уже не вернется. После полярной ночи начались поиски. Через две недели отряд доктора Аткинсона увидел занесенную снегом палатку. Вот строчка из его донесения: «В палатке были тела капитана Скотта, доктора Уилсона и лейтенанта Боуэрса. Уилсон и Боуэрс был найдены в положении спящих, причем их спальные мешки были закрыты над головами, как будто они сами это сделали вполне естественным образом.