Петр Катериничев. Корсар. Наваждение

   Корсар показал Стелле Леонидовне визитку. Но даму эту так просто было не пронять: уголок рта чуть опустился вниз, тщательно подведенная бровка приподнялась.
   – Профессор? Сейчас чего только не напишут на этих… листовочках. Я больше доверяю личному впечатлению.
   – И как прошла встреча со студентами, по вашему личному впечатлению? – быстро переменил тему Корсар.
   Лицо дамы осветилось неискренней улыбкой.
   – Живенько.
   – Мне, право, неудобно, – так же неискренне улыбнулся Корсар, мельком глянул на зияющее отверстие в стене, вынул портмоне, – и если я могу компенсировать…
   – Пустое, – отрезала Стелла Леонидовна. – За пару часов завхоз – он у нас действительно пышно именуется проректором по хозяйственной работе – все исправит. Это – его работа. – Еще раз бросила взгляд на визитку Савельева, потом на Корсара и с милой улыбкой процитировала, намеренно подправив, Пруткова: – «Если на клетке со львом написано «буйвол» – не верь глазам своим!»

Глава 8

   Корсар вышел, наконец, из здания университета, спускался по ступенькам, щурясь на солнышко и всем существом своим ощущая тепло и умиротворение, когда услышал насмешливый голос:
   – Дмитрий Корсар, ученый, спортсмен, плейбой… Кто еще?!
   Та самая девушка, что буквально испарилась из аудитории, стояла в двух шагах от ступенек, не сводя с него объектива мощного фотоаппарата. Видимо, на лице Корсара отобразились разные чувства, от растерянности до ярости… и фотоаппарат прилежно фиксировал всю эту сменяющуюся гамму: затвор работал как скорострельный автомат…
   – Ольга Белова, специальный корреспондент The Daily Majestic в России, – скороговоркой проговорила она, опустив аппарат, который продолжал снимать. – Я хочу…
   – Во-первых, предупреждаю вас о том, что разрешение на съемку я не давал и появление любого из моих фото, сделанных вами сейчас, на страницах прессы будет расценен моими юристами как вмешательство в частную жизнь и ваши издатели раскошелятся на кругленькую сумму…
   – А мне казалось, вы не чураетесь прессы, напротив….
   – Креститесь, когда кажется.
   Девушка посмотрела ему прямо в глаза; ее взгляд был столь необычен, что…
   – Где я вас мог видеть раньше?.. – совершенно неожиданно для себя спросил Корсар.
   – В аудитории, где вы читали лекцию. Нужно сказать, довольно своеобразную.
   – А – раньше?..
   – Везде. У вас – Deja Vu?
   – Возможно…
   – Не пугайтесь. Для меня это – нормальное состояние.
   – Ну да… Для вас и чародейство – норма жизни…
   – А для вас разве – нет?
   – Вы пишете наш разговор?
   – Конечно. Какой же без этого специальный корреспондент?
   – И что побудило ваше издание проявить особое внимание к моей скромной персоне?
   Девушка хмыкнула иронически:
   – Скромность – это ваше второе имя? Не замечала…
   – Это – седьмое. После любви, доброты, справедливости, утонченности, внимательности к людям и миру и имени собственного – Дмитрий.
   – Вы совершенны, как Эверест в ясную погоду.
   – А еще – я умный и красивый.
   Ольга, не выдержав, расхохоталась:
   – Здорово. Так могу я рассчитывать на эксклюзивное интервью?
   – Завтра…
   – По-моему, на завтра вы уже назначили… консультацию двум… молоденьким леди…
   – Ревнуете?
   – Я? Да боже упаси! Если только самую чуточку…
   – Хоть это приятно. Так что же все-таки заинтересовало кудесников из The Daily Majestic?
   – Ваша новая книга. «Грибница», кажется.
   – Завтра в одиннадцать в Доме книги у меня презентация. После я обещаю…
   – Димка! Корсар!
   Налетевший мужчина, крупный, ширококостный, словно медведь, подхватил Корсара, сжимал в объятиях…
   – Ну надо же! Сколько лет!
   – Бурый! Ты?!
   – Я, Корсар, я.
   Ольга, не теряя времени, защелкала фотоаппаратом.
   – Девушка, я попросил бы, – досадливо поморщившись, выговорил Корсар.
   – Ольга. Меня зовут Ольга.
   – Я помню. И еще вы – специальный корреспондент.
   – Да ты что! – Буров обратился к девушке, щелкнул каблуками, чуть склонил голову: – Александр Буров, для своих – просто Бурый!
   – Ольга Белова. – Девушка испытывающе рассматривала Бурова, Корсар заметил – точно так же, как намедни его самого: словно стрекозу или бабочку, оценивая, заслуживает сей экземпляр быть присоединенным к коллекции или…
   А Буров тем временем приобнял Корсара:
   – Ну так – запечатлейте встречу боевых друзей после более чем десяти лет разлуки! Для истории!
   – Бурый…
   – Боевых друзей? – удивленно приподняла бровки Ольга.
   – Ну! Мы с Корсаром в Таджикистане в свое время… рассекали пространство… А? Каково сказано? Вы запишите: рассекали пространство – трассирующими пулями… Ночь была теплой и сказочной, а в этой ночи злые «духи» вели тихие караваны с «белой смертью»… И мы, безымянные герои тех лет…
   – Бурый, заткнись, а?
   – Суровые мужчины, «зеленые береты»…
   Фотоаппарат разразился серией щелчков.
   – Ну! – откровенно веселился Буров. – Бойцы насквозь невидимого фронта борьбы с…
   – Бурый! – пытался одернуть его Корсар.
   – Не злись, Корсар! Это я – от внутренней зажатости перед объективом!
   – От чего?
   – Смущаюсь я!
   – Да ну?
   – Сам не подозревал, пока не увидел такую красавицу… Скажите, Ольга…
   – Вы попутали, Буров. – С нарочито высокомерной иронией Белова смерила «однополчанина» красноречивым взглядом. – Это я – беру интервью.
   – Да? – радостно осклабился Буров, «не заметив» сарказма. – Так я – дам. И не только интервью…
   – А по ушам? – тихонько бросил ему Корсар.
   – Ну, звыняйтэ, дядько, нэ зразумив…
   – О-тож.
   – Извините, мисс Ольга. – Буров принял уморительно серьезный, почти скорбный вид, оттого слова его звучали особенно забавно. – Долгая монотонная служба в гусарском полку, так сказать, на периферии, среди малообразованных туземцев, наложила неизгладимый отпечаток на интеллект и…
   – Это – очевидно.
   – Как жаль. Но надежда-то есть?
   – Кро-о-охотная.
   – Лучше, чем никакой. Зато я – товарищ хороший.
   – Подтверждаете? – Ольга бросила лукавый взгляд на Дмитрия. Корсар кивнул. – Тогда – прощаю. – Ольга посмотрела пристально в глаза Корсару: – До завтра?
   – Да. Я же обещал.
   Девушка улыбнулась, сдула обоим с руки поцелуй, развернулась, подошла к навороченному мотоциклу, надела шлем, завела в одно касание и – вихрем умчалась в поток машин.
   Корсар проводил девушку долгим взглядом…
   – Извини, старик. У вас тут, похоже, роман намечается… А тут я – не в тему… – Буров вздохнул: – «Все лучшее в этой жизни достается камер-юнкерам или генералам…»
   – Не могу вспомнить, где же я ее все-таки видел?..
   – Во сне.
   – Может быть…
   – А скорее – в телевизоре. Я тебя, Корсар, только там крайнее время и вижу. Знаменитость, ёлы-палы.
   – Да ладно. Просто – жизнь сейчас такая. Разводит.
   – Да жизнь – всегда такая! Ты сегодня вечером свободен? В смысле – посидеть, старое помянуть…
   – Я вообще-то к спиртному – не очень…
   – Помню. «Чай пьешь – орёль лэтаешь, водка пьешь – дрова лэжишь…» Но по пятьдесят грамм – кому оно вредило?
   – Да за рулем я…
   – Так я – тоже. Димыч, ну неправильно это – столько лет не видеться и – разъехаться вот так вот – «пока-пока…».
   – Неправильно. Ладно. Поехали. Прямо в моем доме есть кафе.
   – Приличное?
   – Увидишь.
   – И в нем можно – по-взрослому?
   Корсар махнул рукой:
   – Ну, если будет вытанцовываться по-взрослому – поднимемся ко мне. Ты на чем?
   – Да вон, «росинант». – Буров кивнул на притертый к поребрику «мерседес» этого года выпуска. Добавил скромно: – Служебный.
   – Бурый?! А ты, часом, не генерал?
   – Нет.
   – И какой же службе государь простым служивым такие авто жалует?
   – Частное предприятие «Сириус». Руковожу там «безпекой».^[13]
   – «Сириус»… Не слышал. Чем торгуете? Не звездами, случаем?
   – Мечтами. О красивой жизни. Материализованными, естественно. Недвижимость, земли, замки… Тебе не надо?
   – Надо. Как всем. Вот схроны с золотом отрою… И еще бы – немного вечности.
   – Поищем – найдем.
   – А покупают? Ну да, ну да… Мог бы по машине догадаться. И пистоль-самопал у тебя где, Бурый?
   – Я же начальник службы безопасности, а не «торпеда». Зачем мне пистоль?
   – Для авторитета.
   – Для него есть у меня «стечкин» в сейфе. Полновесный. Вообще-то все наши аналогами «макаровых» обходятся, но я для себя – расстарался.
   – Солидности прибавляет?
   – И ее тоже. Но и, если что…
   – Помню. Вещь убойная. Кстати, ты спьяну не буйный?
   – Веселый я! Ты что, забыл?
   – Десять лет минуло.
   – Ну и вычтем их. Годы-то были – нулевые. От вычитания таких – сумма не меняется.
   – «От перемены мест слагаемых сумма не меняется…» – напел Корсар, сам не зная почему…
   – Ты о чем?
   – Не знаю уже. По коням?
   Корсар на джипе плавно вписался в поток, «мерседес» двинул следом.
 
   Оптика приближает с высокой точки лица Корсара и Бурова. Щелчки затвора фотокамеры. – «Операция «Омега». Первый этап проведен штатно. Принимайте. Конец связи».
   Автомобиль Корсара мчится по улицам Москвы. За ним – «мерседес» Бурова. Чуть поодаль, прячась за чередой машин – фургончик «автосервис» с наглухо тонированными стеклами. – «Второй принял. Штатно. Конец связи».

Глава 9

   Приятели расположились на роскошном ковре во весь пол; горел камин, а они как-то незаметно для непьющих и «совсем мало пьющих» «приговаривали» уже вторую полновесную литровую фляжечку «Хеннесси» и были, что называется, навеселе «очень и очень» и что-то не в такт и неслаженно напевали…
   Черно-белая фотография, где были сняты трое бойцов в полевой форме – среди них, конечно, и Корсар, и Буров, и еще один, с лицом худощавым и взглядом серьезным, была выужена из альбома и стояла на каминной полке на почетном месте.
   Плазменный телевизор работал скорее фоном; какой-то музыкальный канал транслировал клип за клипом; звук был приглушен, и только разноцветные блики с экрана делали лица Александра и Димы странными, похожими на маски или, скорее, на личины на улицах средневекового венецианского карнавала…
   Корсар вдруг впал в странное состояние – будто такое с ним было уже или еще будет; блики отражались в расширенных черных зрачках, ритм музыки нарастал, становился дробным и неровным, как прицельные пулеметные очереди, и он не вспомнил даже – увидел все, бывшее с ними давно-давно, в той жизни и на той войне…
 
   …И вспышки блицев стали вспышками близких разрывов, огнем из пламегасителей автоматов…
   …Корсар, вжимая приклад РПК в плечо, ведет огонь короткими очередями из пограничной засады-секрета…
   …Чуть поодаль – караван: навьюченные животные; мешки пробиты пулями; оттуда сыплется белый порошок… «Секрет» пограничников окружен «духами»; четверо парней огрызаются во все стороны короткими очередями; разноцветные трассы пуль во все стороны… Четвертый – пытается вызвать по рации подмогу. Пуля пробивает каску и голову, убитый с открытыми глазами сползает на дно окопчика…
   …Корсар коротко, без замаха, бросает несколько гранат. Товарищ, прошитый очередью, замирает. Взрыв гранаты рядом – и еще двое пограничников, полуприсыпанные, замирают безжизненно. Корсар жестко огрызается короткими очередями, хрипит в микрофон рации: «Огонь на меня! Огонь!»
   …Буров двумя короткими очередями в упор расстреливает двоих «духов», появившихся на бруствере окопчика…
   …Они остаются вдвоем – раненные – Корсар и Буров – спина к спине и ведут огонь по приближающимся «духам»… Прикрывая раненого командира – капитана Игнатова, что лежит на дне окопчика…
 
   …Из темноты выныривает «крокодил»; работает ракетами и пулеметами. Все пространство вокруг – в огне; огненные блики пляшут на радужке черных расширенных зрачков упавшего на спину Корсара…
   …Огненные блики пляшут на радужке расширенных зрачков Корсара…
   – Что с тобой, Димка! – Буров тряс товарища за плечи…
   – А что – со мной?
   – На команды не реагируешь, чарку в длань не принимаешь…
   – Достаточно уже.
   – Ну что, тогда я – на посошок и – поеду?
   – За руль, в таком состоянии?
   – Такси. Есть такое изобретение.
   – Да ладно. Укладывайся на диван, а я – на второй этаж.
   – Всегда мечтал спать рядом с камином.
   – Вот и осуществишь…
   – Не, серьезно, что с тобою вдруг стало…
   – Да вспомнилось… Как накрыло нас…
   – А-а-а… Я стараюсь не вспоминать.
   – Почему?
   – Сгинули бы ни за что. Я тогда – дурак был. Молодой.
   – А сейчас?
   – Сейчас умный. Видишь, какой коньяк пью? И с каким человеком? Во! Так что – лучше не вспоминать. Воспоминания не лечат. От них – только хуже.
   – И я не вспоминаю, – отозвался Корсар. – Просто сейчас… отчего-то.
   – Живы и – хорошо. А как Вовка Игнатов? Что-то я о нем давно ничего?
   – В гору идет. Генерал.
   – Чего?
   – ФСБ. Вроде. Или чего-то похожего.
   – По пограничной страже?
   – Куда там! Какое-то управление возглавляет. Не Главное, конечно, но… А из тебя бы, Бурый, хороший генерал получился. Представительный.
   – Мне и так неплохо. Да и… Не стал бы я генералом.
   – Чего?
   – Прогибаться не люблю. Прежде чем начнешь других нагибать – самому эту науку превзойти нужно…
   – Не всегда… наверное.
   – Всегда.
   – А в твоей частной службе безопасности у тебя что, боссов нет?
   – Есть. Но до них далеко, как до того Сириуса. Встречаюсь раз в полгода на совещаниях…
   – Если нет иных указаний…
   – Ты не лыбься, Корсар. Если служба поставлена правильно, она сама работает как отлаженный механизм.
   – Да ты что?
   – А ты думал…
   – А как же КГБ? Служба была поставлена правильно, а такую страну позволила развалить…
   – Видно, «прогнило что-то в Датском королевстве…». А гниль, она всегда сверху, ежели начнется.
   – Выпил много, а рассуждаешь – трезво.
   – Я – такой…
   Буров подхватил книжку «Грибница», прочел название, посмотрел на обратную сторону обложки, где красовался фотопортрет Корсара – в широкополой шляпе, дымчатых очках… Буров заметил эту шляпу на вешалке, надел, водрузил на переносицу темные очки, глянул на Корсара:
   – Похож?
   – Копия!
   – То-то. Но – умом не шибко вышел. – Буров небрежно взлохматил страницы книги, попытался придать пьяной ухмылке сарказм: – А вот ты умный, Корсар, да?
   – Не знаю.
   – А пишешь – всякую хрень! Не, про древние цивилизации, про то, что в земле отрыли, про пирамиды, которые повсюду, – это я и у тебя, и до тебя читал. Это – интересно. А теперь – что? Пособие какое-то, как отличить боровик от мухомора?!
   – Не юродствуй, Бурый! И поаккуратнее с книжкой, пока – это единственный экземпляр, сигнальный.
   – Лады. Буду беречь.
   – Дай сюда. И это – не хрень.
   – Обоснуй! – Бобров с пьяной настойчивостью вперился взглядом в Корсара.
   – Понимаешь… Некоторые виды грибов содержат психоактивные вещества…
   – Слушай, это и ежам известно! Скушал очень бледную поганку – и сделался не еж, а полный песец! Трындец – общий и окончательный!
   – Ты не перебивай!
   – Я – дискуссию поощряю! Надеюсь, стенку в доме крушить не будешь?
   – А ты откуда знаешь? Про стенку?
   – Это – основное, что запомнилось молодежи из твоей, с позволения сказать, лекции… Слухами земля…
   – Ну и слушай! Тысячелетия назад – тысячелетия! – шесть, семь, восемь, двадцать пять, неведомо сколько – люди заметили и изучали свойства грибов.
   Самые известные вещества, способствующие изменению сознания…
   – Чего?
   – Другому взгляду на мир и самого себя…
   – А-а-а…
   – …это – псилоцибин и псилоцин. В грибах основными психоактивными веществами являются псилоцибин и псилоцин, также часто встречаются химически схожие баецистин, норбаецистин, которые, как буффотенин и серотонин, являются производными триптамина. Как все дериваты триптамина, псилоцибин и псилоцин также схожи с LSD, все они относятся к соединениям индола.^[14]
   Буров склонил голову набок, внимательно глядя на Корсара:
   – Сам понял, что сказал?
   – Ну!
   – Переведи!
   – Короче: благодаря этим веществам служители разных культов – от русских волхвов до ассиро-вавилонских и египетских жрецов и мексиканских индейцев – вводили себя или паству в особое состояние сознания…
   – Ты хронологию попутал…
   – Нет. Русы, они же асуры, были раньше и ассирийцев и египтян. Они…
   – Наркоманили, короче… – перебил Буров, ухмыльнулся: – А те, кто толк знал, – наркошествовали!
   – Словами играешься?
   – Ну не тебе же одному!
   – Но дело даже не в этом! Если бы ты был на лекции, ты бы понял!
   – Так растолкуй простыми словами…
   – Хорошо. Грибов полтора миллионов видов – это больше, чем видов растений и животных, вместе взятых. Из них описано примерно семьдесят тысяч, то есть менее пяти процентов всех существующих. Свойства остальных – девяноста пяти процентов грибов неизвестны, вернее, известны, но – не официальной науке, а определенным людям, которые тысячелетия изучали эти свойства!
   – Кажется, я – понял…
   – Вот именно: «Грибница» – это еще и сообщество посвященных, которые могут воздействовать на сознание больших групп людей или отдельных индивидуумов – избирательно. Ни целей, ни задач, ни возможностей этих людей мы не знаем…
   – А нам – оно нужно?
   – Ну интересно же! Ты пойми… Тут… не про то… В древних обществах тогдашние алхимики…
   – Помню. Золото из дерьма делали. – Буров хохотнул. – Только дерьмовое у них получалось золото, видно.
 
   Двое в неприметном автомобиле-фургоне переглянулись автоматически: все, что говорилось в квартире Корсара, писалось на диск компьютера. У обоих были красные белки глаз и чуть припухшие, словно воспаленные веки… В фургоне стоял полумрак, светились только приборы, но тот, что глянул на экран, чтобы подстроить диаграмму записи, поспешил надеть темные светофильтровые очки…
 
   Буров скривился саркастически:
   – Знаешь, что я тебе скажу, друг Корсар? Лет десять назад легенды о «мировом заговоре» еще будоражили умы; они и сейчас в каждом втором номере какого-нибудь «Оракула» или «Космоса и Вселенной», если не в каждом первом. Так что… Ты сам-то во все, что написал, веришь?
   – Верю я в Бога. Обо всем остальном просто стараюсь догадаться.
   Корсар, горячась, развернул книгу:
   – Вот фотографии. Сделаны с фресок многотысячелетней давности в разных частях света. И – с более поздних – рисунков, картин, парсун… Ничего не замечаешь?
   – Что-то у них с глазами… «И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!» кричат». Владимир Маяковский, поэма «Хорошо!».
   – Бурый, Маяковскому было хорошо по другому поводу!
   – Да?
   – А это – Александр Блок. «Незнакомка».
   – Правда?
   Буров иронично прищурился, продекламировал неожиданно сильно и выразительно, аккомпанируя себе рукой:

 
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух…
 

   Буров замолчал, внимательно посмотрел на Корсара:
   – Димыч, ты, по-моему, опять «уплыл…».
   – Нет, здесь другое… Вспомнилась эта Ольга… Ведь я ее… где-то видел… вернее, даже не так: я ее откуда-то помню… И помню очень хорошо, зримо, как это блоковское стихотворение…

 
…И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука…
 

   Корсар задумался на мгновение, тряхнул головой… Буров посмотрел на товарища как на закапризничавшего дитятю, вздохнул:
   – Да не переживай ты так, пират. Завтра объявится эта ненаглядная, никуда не денется… – Напел, чуть фальшивя: – «Роман и есть роман, в нем все как надлежит…»
   – Ты не понимаешь, Сашка…
   – Да куда уж плотнику супротив столяра… Слушай, а что это за знак на некоторых рисунках? Похожий на греческую букву омега?
   – Символ уробороса.
   – Что за зверь?
   – Пресмыкающееся. Мировой змей. Круг. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности.
   – Бред.
   – Тогда уж – бред мироздания. Бесконечно малая прямая – это точка, стремящаяся к исчезновению.
   Корсар кивнул каким-то своим мыслям, плеснул обоим коньяку, выпили.
   – «И сказал Господь Бог змею: проклят ты пред всеми скотами… и вражду положу между тобою и между женою… Оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту…»^[15] Это одна версия… А вторая – из книги Славяно-Русских Вед: «И в провал, в ущелье, в подземный мир по хотенью-веленью Сварожьему был низвержен Змей – повелитель тьмы».
   – Ну раз низвержен, так и – пес с ним…
   – Не пес… – с нетрезвым упорством возразил Корсар. – «Вслед за Змеем в царство змеиное все низринулись силы черные…»
   – И заниматься ими будут работники серпентария. Хватит бредить. Спать пора.
   – Сашка… ты ухватил самую суть книги… ты понял…
   – Слушай, ученый… Четвертый час. Скоро светать начнет. Давай все-таки по крайней и – баиньки?
   Огонь в камине догорел; редкие угольки переливались малиновым, подернутые тонкой патиной сгоревшего пепла.

Глава 10

   Перелет частным бортом в Польшу прошел быстро. Как и поездка по словно выглаженной дороге; автомобиль остановился у ворот, они автоматически отъехали в сторону. Автомобиль припарковался в длинном ряду подобных – дорогих, породистых иномарок.
   На едва различимом ветерке вяло плескался польский флаг рядом с американским. Ивана Ильича Савельева и бывшего с ним рядом худощавого парня в темных очках встретили и препроводили в здание, оказавшееся большим залом, представили как Гарри и Джона двоим мужчинам и даме лет тридцати.
   Мужчины тоже представились Смитом и Джексоном. Смит был высок, скуласт, коротко стрижен; пшеничного цвета волосы обильно помешались с сединой; ему было явно за шестьдесят; костюм сидел как влитой, но было очевидно, что ему привычнее военная форма; холодные голубые глаза смотрели безо всякого выражения на Савельева и его спутника, лишь обязательная улыбка при знакомстве и символическом рукопожатии. Джексон явно был латиноамериканцем по происхождению, был он моложе, гибче; темные глаза смотрели весело, но за веселостью этой тлела привычная неприкрытая угроза – всем в этом мире, а может, и самому миру. Савельев только усмехнулся про себя. Молодость, глупость… Дама представилась как Джейн.
   Зал был устелен татами; но он вовсе не походил на обычный спортивный зал – скорее на цех какого-нибудь захолустного, заброшенного завода. Огромные металлические стропила поддерживали высокую крышу; поверху проходили и коммуникации – лесенки с перилами и монорельсы; там же были укреплены и прожекторы, заливавшие центр зала почти бестеневым галогенным светом.
   Иван Ильич Савельев с этими троими расположился за столиком на балюстраде, опоясывающей зал-цех. Его помощник удалился.
   По всей балюстраде – так же, группками, расположились господа и дамы, предвкушая древнее как мир, но по-прежнему изысканное и волнующее зрелище – как люди будут убивать людей.
   Сначала, как и в любом шоу, прошел «разогрев» публики. Бойцы попарно и группами, обряженные в античные туники, азартно избивали друг друга, с треском ломали конечности… Крики, вой боли и страха… Кровь…
   Но… Присутствовал рефери. Он давал знак молодцам в униформе, стилизованной под тигриные шкуры, команду, и они уносили отключившихся. А победитель или группа победителей срывали жидкие аплодисменты.
   Постепенно публика подогревалась спиртным, заводилась, и вот – настал черед настоящих первых гладиаторских боев…
   Звенели мечи, доспехи, с треском ломались кости и рвались сухожилия, порою кровь фонтаном била из напряженной боем взрезанной артерии, но никто не спешил остановить, позвать на помощь… Как в римском Колизее, поверженный лишь протягивал руку к публике с мольбой о пощаде и получал или надежду на жизнь, или – быструю смерть.
   Несмотря на хорошую работу мощных кондиционеров, в воздухе отчетливо пахло кровью… И чем-то еще – страхом? похотью? неприкрытым цинизмом насилия? – не понять.
   Шесть пар гладиаторов сменили друг друга. Наступил перерыв. Свет ушел вверх, на длинный подиум, на котором в странном танце извивались обнаженные, раскрашенные разноцветными красками под татуировки танцовщицы, аккомпанируя себе браслетами на ногах и руках, щелчками, хлопками, гортанными выкриками… Единственным музыкальным инструментом был похожий на шаманский бубен, в который глухо ударял детина с телом атлета и лицом проститутки.
   В это время внизу татами посыпались свежими опилками… Заявленный бой был сразу обозначен как основной. Пришли – ради него.
   На арену, обнаженный по пояс, в высоких шнурованных ботинках и пятнистых штанах спецназа вышел сухощавый мужчина, приехавший с Савельевым. В руке его был короткий обоюдоострый боевой нож. Против него выстроилась маленькая армия – с мечами, дротиками, кинжалами всех мастей и размеров…