Петр Пинских. Валдис одинокий

   Чтобы исключить подобное, еще днем, в перерывах между «расслабухами», Валдис внимательно рассмотрел в бинокль все-все, возможные пути, обхода. Настолько, насколько хватило обзора. Прибором ночного видения он пока не пользовался, ориентировался по еле-еле, обозначающимся в темноте, очертаниям вершин.
   Также, хоть и не горным человеком он был, Валдис знал, что по «верхам» в горах, двигаться можно намного быстрее. Пусть и длиннее получится дорога – кружить, «серпантинить» много приходится – за то, не так вымотаешься, опять же – безопасней. Да, и не беда, если вдруг из-за этого, потеряешь час-другой. Правда, на «верхах», больше шансов с каким-нибудь пограничным нарядом столкнуться. Где эта, граница? Ни каких тебе, столбов, ни каких ориентиров. Все – условно. Поэтому Валдис часто останавливался, прислушивался и, даже, «принюхивался». И этому, их учили.
   Большую часть пути и наиболее легкую, к середине ночи, таким способом, он преодолел. Теперь, «колом» вниз. А для этого, надо подыскать место спуска. В этой, «тьме кромешной». Сейчас бы хорошую осыпь! Но чтобы камни – покрупнее (Меньше будут сыпаться. Шуметь, ни к чему). А по сыпцу!.. Как в детстве, через колючки! Только, глаза закрывать не надо. Все равно: тьма-тьмущая. Но сначала, надо соответствующую скальную гряду найти.
   Валдис приладил прибор ночного видения, и стал осторожно двигаться по краю «показавшейся» ему поляны, то и дело, останавливаясь и поглядывая вниз. Ни в одном месте, дна не увидел. Разрешающая способность прибора была такова, что глянув вверх, на фоне неба можно было разглядеть четкие очертания всех вершин. А вниз, ни черта не понять: то ли, дно гряды это, то ли – очередной «ступеньки», все перемежевалось и сливалось, а датчик расстояния забарахлил, как назло. Стоп. Стоп… Причем, здесь, датчик? Туман оседать начал.
   – М-м-м, – зло простонал Валдис, – ведь знал, знал же, что туман будет! Какого черта, по «верхам», поперся… Торопиться надо. Все, все. Надо вниз. Быстрее вниз!..
   Насколько это было возможным, он внимательно обследовал одну из расщелин, и пошел вниз… Где, цепляясь за камни, где от выступа к выступу, прыгая и прижимаясь к стенке, где просто, на «пятой точке», тормозя пятками и локтями, быстро спустился на дно расщелины.
   Туман стал, еще гуще! Прибор ночного видения стал не нужен, вообще! Хоть с ним, хоть без него: ни внизу, ни вверху, и по бокам тоже, не было видно никаких очертаний. Прошел по площадке, держась за скальную «стену»: пару метров в одну сторону, пару метров в другую. На ощупь.
   … Только мокрые от тумана, липкие скалы…
   Все. КАПКАН…
   И почему-то, совершенно никаких … «включений»! Ноль. Мыслей, тоже – ноль…
   «Стоп. Стоп. Немедленно успокоиться»! – Приказал Валдис себе… Сел на корточки. Ладонь скользнула по траве и… вздох облегчения с шумом вырвался из груди: шарики! Круглые, мягкие шарики величиной с крупную горошину. Какашки! Какашки горных козлов Тау – Теке!..
   Еще позавчера поднимаясь по скалам, он «напоролся» на их большое стадо. А вчера днем в бинокль рассматривал, как на противоположном склоне три крупных козла Тау-Теке «пасли» стадо своих подопечных. А черный от старости, с огромными рогами, главный вожак млел на солнцепеке.
   …Так. Если это, то же самое стадо, то были здесь они, вечером. Это – их, тропа. Валдис размял между пальцев несколько шариков. Не сухие. Значит, точно – вечером. В скалах теке не ночуют, как правило, у подножья. На скалах – только, «дежурные». Надо определить, направление: в какую сторону они двигались – там, и спуск.
   Валдис осторожно, сантиметр за сантиметром начал ощупывать землю чтобы найти, хоть один вдавленный след от козлиного копытца: в которую сторону раздвоение – в ту сторону, они и шли. Один след, мало. Надо, несколько. Вдруг, как раз в этом месте, возможно, один из вожаков останавливался и возвращался, чтобы навести порядок среди подопечных, который очень часто нарушался молодыми шаловливыми первогодками.
   Но среди скал, нередко, встречаются места без единого участка земли. Особенно, с заветренной стороны, где выдувает каждую песчинку. Только: камни, камни и камни. Мелкие, крупнее, но камни. Днем-то, и среди мелких камней, можно разглядеть след. Но сейчас, ночью, в тумане!.. Сантиметр за сантиметром Валдис продолжал изучать узкую площадку.
   – Ну, наконец! – Перед крупным валуном он нащупал искомое. Чтобы убедиться, опять нацепил прибор ночного видения, и чуть ли не вплотную к земле, начал осматривать. Следов было много, очень много! Небольшой участочек плотного песка был испещерен следами! И все раздвоения показывали одно, и то же, направление. Спуск!..
   Валдис… «включился»! Найденные следы большого стада, дали такой мощный всплеск вдохновения, что этот его природный дар, закрепленный упорными тренировками и тренингами, разработанными самим Михалычем, сработал, в раз.
   Реальность стала другой. Пружиной, вскочил «одинокий волк» на отвалившийся от скалы валун и… почувствовал себя – ВОЖАКОМ! Величественным, гордым вожаком огромного, по нынешним временам, стада Тау-Теке, спасавшегося от жестокого истребления среди непроходимых скал и сытных пастбищ высокогорного Тянь-Шаня, именно здесь, плавно переходящего в Памир. Он очутился как бы, непосредственно, в самой шкуре горного козла, и… всем существом своим, даже, ощутил всю меру ответственности вожака, перед своим стадом. Все… стало другим.
   И пусть не обижается известный исследователь особых реальностей Карлос Кастанеда, утверждающий, что только отдельные «видящие» колдуны индейцев, потомков древних племен, и их ученики, сдвинув, так называемую, «точку сборки», умеют превращаться в горных орлов или архаров, или в каких-либо других, по мере надобности, животных. «Отдыхают» индейские маги! То, что дальше проделывал Валдис, ощущая себя, в самом прямом смысле, вожаком Тау-Теке, назвать: просто, сверх естественным, было мало. Проделывал он это, в полной темноте и тумане!
   От выступа к выступу, по еле приметным седловинкам и узким площадкам он прыгал, скакал, легко и играючи, с определенной долей важности, грациозности и величия, присущим только горным козлам, причем, избранным. Как будто, на самом деле, был тем самым, мудрым и опытным вожаком, которому беспрекословно подчинялось все многочисленное стадо Тау-Теке.
   Неизвестно, на каком уровне сверх естественного, все это происходило, но победу одержало все же, обыкновенное, материалистическое. То, что для тренированного природой, естественным отбором и генами, тела горного козла было, простым и обыденным, для тела человека оказалось, непреодолимым.
   Горная тропа прерывалась широкой – в три-четыре метра – бездонной пропастью. Валдис, пружиной оторвался от одного края этой бездонной расщелины и… другого края, он – уже, не достиг.
   В птицу «одинокий волк», увы, не превратился… Прилаженный на лбу, прибор ночного видения, разлетелся сразу. Кубарем, ударяясь о выступы головой, лицом, локтями, коленями, вместе с сыпавшимися камнями, осколками прибора, мусором он полетел вниз. На одном из выступов, зацепившись задравшейся курткой и ремнем за камни, повис.
   … Прошло много времени прежде, чем Валдис пришел в себя. А может, и не так много. Его не было, ощущения времени. Не было ни страха, ни ужаса. Не было – ничего. Какое-то, полное безразличие ко всему. Сколько метров он пролетел? Пять, шесть?… Двадцать? А может, все сто? Это ощущение: и пространственной, и временной пустоты, даже, нравилось. Было, какое-то непонятное удовольствие в этом, ко всему – безразличии. Полное высвобождение от всего. Свобода! В чистом ее, виде! А значит, ощущение счастья. Счастья!.. Счастья?
   «Хорошенькое счастье», – вместе с болью от многочисленных ушибов, к Валдису постепенно возвращалось сознание. Висел он боком, одна рука ловила пустоту, другая цеплялась за камни, ноги во что-то упирались и вокруг: все та же, липкая и ватная, темень. Все, только – на ощупь. Валдис еще раз, внимательно, ощупал все вокруг себя. Оказывается, в этом месте расщелина сужалась, кругом торчали только острые камни. Но это, как раз, его и спасло. Именно за них он и зацепился.
   Осторожно отцепив куртку, штанину, освободив зацепившийся за камни ремень, он начал карабкаться вверх. Давалось это, очень нелегко. Буквально, по сантиметру. Большое, массивное тело тяжелым грузом тянуло вниз, а карабкаться нужно было вверх. Вот, когда Валдис по – настоящему позавидовал мелким и легким китайцам, наводнившим здешние рынки. Сейчас бы их, сноровку и юркость, и он бы вмиг оказался там, наверху. А ему, до этого самого, верха, ползти и ползти. Знать бы: как глубоко он провалился в расщелину, сколько висел беспомощно? И вообще, сколько времени осталось до утра? «Противоударный» циферблат его «Командирских» представлял месиво из осколков «не бьющегося» стекла, набившегося песка и запекшейся крови.
   На одном из выступов Валдис перевалился на бок передохнуть… «Ощупался» выше. А выше шла ровная и гладкая скала. Прополз немного в одну сторону, в другую – то же, самое. Лишь в одном месте он нащупал, как бы, подобие колодца, или вертикального «тоннеля» из которого сильно «сифонило». А это, в свою очередь, говорило о том, что имеется не только «вход», но и «выход». Причем, «тоннель», этот не маленькой длины, и … может куда-нибудь, вывести. Выбора, все равно не было.
   Валдис протиснул свое массивное тело в «колодец». Но дальше… уцепится, было не за что. Там ниже, было легче: хоть и острые, больно царапающиеся камни, но было за что уцепиться, куда ногу поставить.
   И вот тут, может опять сработало «включение». Может, какой другой, приобретенный ли, врожденный ли рефлекс сработал, но что-то подсказало ему совершенно необъяснимый для человеческого понятия способ передвижения: распоркой.
   Ногами упираясь в стену впереди себя, спиной, больше плечами – в противоположную стену, как бы распирая ствол «тоннеля», он передвигал вперед сначала левую сторону (левую ногу, левое плечо), потом правую, и так, поочередно, мелкими «шажками», сантиметр за сантиметром, выше и выше. Физическая нагрузка, буквально на все мышцы, была неимоверной!
   Выше «колодец» расширялся, но зато становился более, пологим. Валдис перевалился на живот и уже как змея, но только не лежа на земле, а почти вертикально продолжал ползти. Он, уже растер все пальцы до крови, сорвал ногти на некоторых, содрал локти и колени, но полз, медленно и упорно полз … туда, к самому верху, этого распроклятого «тоннеля».
   Сколько длилось, это ужасное продвижение? Одному Богу известно. Время, опять, остановилось! Одежда была уже вся изорвана, руки кровоточили … он упорно карабкался вверх. Но вот, последний рывок, еще один, еще и еще. … И уже, изнемогая от усталости, Валдис выскочил на широкую и просторную площадку.
   Светало. Туман, как и подобает ему в горах, на рассвете, быстро поднимался в небо, чтобы там неожиданно рассеяться. В горах, все – неожиданно. Приятной неожиданностью для «одинокого волка» оказалось и то, что почти с самого края площадки, на которую он выскочил, под скалой начиналась … осыпь! Точно такая же, как в далеком детстве: мелко каменистая, величиной с гальку! И спускалась она, далеко – далеко вниз, почти до самого дна ущелья.
   Валдис поднял голову, тяжелым взглядом окинул уже освещенные солнцем вершины, остроконечные скалы. Немного, этим же взглядом, «порылся» в них, пытаясь рассмотреть хоть какие-то намеки на козлиные тропы. Ничего не увидел. Видимо теперь, они оказались уже слишком высоко. С некоторым сожалением (ведь там, он испытал величайшее вдохновение), «одинокий волк» махнул рукой и направился к долгожданной осыпи.
   «Придется пошуметь немного», – с этой мыслью, на мгновение задержавшись перед самым сыпцом, он … шагнул. И сразу же началось, движение. Как в детстве. Потом, еще шаг… еще, еще и еще…

Глава 5

   Женщин в жизни Анатолия было мало. И если, обычно, у мужиков не хватало пальцев рук и ног, чтобы перечислить свои победы на любовном фронте, то он, вполне, мог бы обойтись пальцами, лишь одной руки. Но, конечно же, этого не делал. Как же? С ним и разговаривать никто не станет, если узнает, что все его победы могут «вместиться» в одной руке.
   Ох, как не принято у мужиков, даже намеком, показывать какую-либо, подобную несостоятельность, в этом плане. В любом возрасте. Бывало, какой-нибудь пацанчик, еще и живой пи…ды не видел, а уже загибает пальцы, бахвалясь своими сексуальными «победами». Не говоря уже, о людях преклонного и среднего возраста.
   В этом отношении и Анатолий не был исключением. Уж о чем, а о своих «подвигах» на сексуальном поприще, рассказывать он умел. Да так складно, что «попускать слюни» вокруг него, собирались не только свои собратья-таксисты, но и разнокалиберное мужичье, вечно толкущееся от безделья вокруг «пятака». Их, пожалуй, было даже больше.
   Сгоняла их сюда почти поголовная безработица, захлестнувшая страну после развала. И если где-то в России, что-то вроде бы начало меняться в последнее время, в этом отношении, то здесь, похоже, в полку их (безработном) постоянно прибывало и прибывало.
   Да, и кто такие таксисты? Те же самые безработные, только владеющие автомашинами. Бросил сверху на машину «шашечки», и ты уже таксист. Лицензии, патенты – это, уже все потом, когда хоть немного раскрутишься. Если раскрутишься. Не дадут… «Мафия!». На каждом «пятаке», в каждом районе – своя. Конкуренция невообразимая!
   Не нужно быть классным статистом, чтобы определить на каком социально-экономическом уровне находится тот или иной район, город. Глянул на улицу, подсчитал сколько автомобилей с «шашечками» стоит, и все сразу становится, ясно. А говорят, что в Средней Азии есть города, где «с колес» таксуют. Ой, что-то трудно верится!
   Уже третий год пошел, как Анатолий таксовать начал. По той же причине, что и все. Господи! Через какой «Крым и рым» пришлось пройти, пока втерся! И прокалывание колес, всех четырех, и битье «лобового», и выкручивание рук. Даже неделю в больнице пришлось проваляться из-за разбитой головы. Разумеется, кое-где, пришлось и «подмазать» чуть-чуть. Зато теперь: на двух-трех «пятаках» – свой человек.
   Хоть и старенький его «Москвич», «убитый», «крылами машет», а выручает. На хлеб, как говорится, пусть и без масла, хватает. А что «убитый» такой? «Дареному коню в зубы не смотрят». Подарили ему эту машину, когда он уже совсем на грани оказался. Что такое – голод, прекрасно знает. А с машиной, потихоньку, потихоньку и выполз. И не просто выполз, а о женщине подумывать начал. Так, чтобы постоянной. Надоело хвалиться не существующими победами.
   Среди диких таксистов существовало неписаное правило: «не воровать капусту в своем огороде», то есть не «клеиться» и не приставать к клиентам женского полу, если они сами на это не намекают. Ну, а какая дура будет «клеиться» к «москвичисту»! Поэтому, он уже почти свыкся с мыслью, что его «Москвич, это: и «дом родной», и «жена», и «любовница». Все, в одной ипостаси. Ведь, третий год уже, он в «Москвиче» и… в «Москвиче». Без выходных и проходных. Так, и вся жизнь может пройти. Женщина была нужна, срочно.
   Тем более, что Анатолий не комплексовал по поводу своей сексуальной «несостоятельности», в отличие от большинства бахвальщиков. И какая, к черту, «несостоятельность», если за ночь он мог… Вспомнилась байка, которую Анатолий не один раз «по заявкам» рассказывал в разных вариациях на «пятаке», как свою, а фактически услышал от одного из клиентов.
   «…Было это, – рассказывал клиент, – в далекие советские времена во «Владике», когда на флоте служили, еще, по четыре года. Я подводником служил, на подлодке. Ходили мы в длительные походы. По три – четыре месяца, под водой жили. Когда возвращались из похода, праздник был – Великий.
   Всех до одного – в длительное увольнение, с соответствующим «довольствием», естественно. В первый же вечер я все это «довольствие», с удовольствием, «просадил». Так «просадил», что не помню, как в общем «обезьяннике» с гражданскими оказался. В те времена, «обезьянники» во «Владике», были большие, просторные. Какого только сброду, там не было. Мужиков, от баб, только двойная решетка отделяла, с узким проходом.
   А утром в общем «воронке» всех развозили: кого куда. Кого в «суточники», кого в какие-то административные органы, мореманов – в комендатуру. Это утром. А всю ночь, в обезьяннике – настоящий, балаган. Кто, во что горазд.
   Ну и, обычное, мужицкое: «Я, мол, вчера пять «палок» «кинул»… Я позавчера – семь «палок»… а я, однажды, одиннадцать!» Только, заведи, одним словом. А бабы-то, рядом, вот, через проход. Только и слышно: «Га-га-га» – «га-га-га», – в ответ на эту брехню. Утром загрузили всех в «воронок», повезли. И вот, одна, дородная такая, мощная бабенка громким голосом заявляет:
   – Ну, кто тут, всю ночь «палки» «кидал», выходи. Ты, «Дон Жуан», пресный? Узнала я твой голос, – и вытаскивает из общей кучи жеванного, плюгавенького мужичка. Одним рывком скидывает с него штаны, поворачивается к нему раком, задирает юбку и… все, только рты, раскрыли. Мужичишка «потерялся», естественно, отпрянул, а та поправила юбку, наклонилась к самой морде его, и орет, слюной брызгая:
   – Давай, е…и. Что ж ты, растерялся? – А тот стоит со спущенными штанами, только глазенками лупает. – Где твои, одиннадцать «палок»?! Эх, ты. По мне: лучше одну «палку», но настоящую, на всю ночь! А то – «пять», «десять». Запомни: лучше одну – да, на всю ночь. Чем, твои одиннадцать, хлипких. Ты, я смотрю, и на одну, «хлипкую», никуда «негожий»…
   Так вот, Анатолий, как раз мог: одну – да, на всю ночь. Какая тут, к черту «несостоятельность»! Просто, он никогда не гнался за количеством. Качество, было его кредо.
   Он с гордостью осознавал: те женщины, которые у него были, а они были подолгу, по нескольку лет, помнить его будут всю жизнь. Сколько б ни было у них мужчин – до него, после – в памяти своей, больше всего они будут благодарны именно ему, Анатолию. Потому что, он был из редкой породы тех мужчин, которые получают удовольствие больше от того, что дают, а не от того, что получают. И чем больше дают удовольствия, тем больше его получают. А получают много – еще больше, дают. И так, в прогрессии, как снежный ком.
   Но все это было тогда, до таксования. Вернее, до развала, еще. Тут, одна, как-то, намекнула… Анатолий сразу же ответил, даже, как бы, завязалось кое-что. Но в итоге: она, только, посмеялась над ним. А потом еще и добавила, но на полном серьезе:
   – Сейчас, – говорит, – такое время наступило, когда важно не то, что у мужика в брюках, между ног, а то, что у мужика в брюках, в кармане.
   Красиво добавила! И… «в точку». Так что, комплексовал Анатолий, больше из-за «Москвича» своего, а не из-за «несостоятельности». Хотя, именно несостоятельность, только не сексуальная, как раз и делала его «москвичистом».
   И вот, сегодня! Вдруг! Наконец!..

Глава 6

   Юля сама подошла к Анатолию. Потом, только через несколько месяцев, она смогла разобраться и понять, почему именно его, она выбрала тогда, а не какого-нибудь другого, таксиста. Тогда, в общем-то, ей было все равно.
   …Она долго следила за своим мужем. Выследила. В гараже. Прямо на табурете. Сначала она крики услышала. Как будто, режут кого. Но сладостные. Осторожно пролезла сквозь приоткрытую дверь. Чуть сдвинула полог, висевший от потолка сразу за дверью. За пологом, хоть и зима на улице, было жарко.
   Те, ничего не замечали. Совершенно голые. Вовка, ее муж, сидел на табурете, откинувшись спиной к деревянной перегородке. А Лариска, его любовница, сидела на нем, раскинув по бокам худые тонкие ляжки. При этом, неистово прыгала: вверх – вниз, вперед – назад, вправо – влево. Елозила кругами, но не соскальзывала. Орала, при этом, как резаная кошка.
   Горячая кровь хлынула к Юлиному лицу. Как она сдержала себя, и вообще, что было потом, плохо помнит. Эти крики, резаной кошки, сопровождали ее потом, повсюду. То, что муж ей изменяет, заметила она уже давно. Попыталась, как бы случайно, заговорить об этом, но получила в ответ такую затрещину, что отлетела, минимум, метра на два. Удары у того, были хлесткие, жесткие.
   Бил Вовка Юлю, тоже, уже давно. Бил нещадно, за каждую мелочь. Сколько заявлений, она в милицию писала! Сколько к депутату ходила жаловаться! Раз, даже, к прокурору ходила. Все, без толку. Только, после каждого такого похода, синяков у нее добавлялось, да зубов, выбитых. Без синяков, Вовка, тоже умел бить. Мент, бывший. Знал все секреты «бесследного» избиения. Это, тогда, когда еще побаивался. А когда понял, что самое большое наказание ему: ночь переспать в «ментовской», вообще, «оборзел»!
   Убегала от него. По подружкам пряталась. Находил, возвращал, избивал еще сильнее. Бывало, что и подружкам доставалось. Те, боялись Вовку, еще больше. Однажды, забрав детей, уехала вообще далеко, к родственникам. Приехал, прощения просил, даже плакал, «божился» больше не трогать. Родственники поверили. Привез домой и избил так, что в больнице полмесяца, провалялась. И предупредил: пожалуешься – калекой оставлю.
   Это, только юристы, да психологи умеют красиво все обосновывать: «садизм», «мазохизм». Побывали бы хоть раз в ее шкуре, узнали б тогда: какие у нее «мазохистские наклонности». Господи! Как у них, все легко и складно: якобы, от побоев и избиений этих, Юля удовольствие получает! Психологическое. Хорошенькое, удовольствие – два ребра, сломанных! А как-то, вообще, пригрозил:
   – На развод подашь – разведусь. Но помнить и каяться ты потом, будешь всю жизнь. Одним словом, мент. Его из ментов, ведь, тоже за это выгнали, за жестокость. Не официально, конечно. Господи! Уж, лучше б, убил ее!
   … Только из страха, из-за обыкновенного человеческого страха, Юля тихо спряталась за полог, постояла еще немного, слушая сладостные Ларискины вопли, да Вовкины покрякивания. Если бы сейчас, в этот момент, она вмешалась в процесс, кровавое месиво, осталось бы от нее в гараже! Поэтому, также тихо, прикрыла дверь и, мокрая от слез, пошла. Куда пошла?
   В полном безразличии прошла мимо переулка, ведущего к дому. Обида и злость буквально душили ее. Такой обиды Юля еще не испытывала никогда в жизни. Колючий, жгучий ком так сильно сдавливал грудь, что было трудно дышать. И злоба, тупая бессильная злоба бушевала там же, в груди. Что? Что могла сделать так мерзко униженная, морально раздавленная, увиденным в гараже, хрупкая, беспомощная женщина? И скорее всего от этой вот, беспомощности и безысходности, ее вдруг, буквально, захлестнула волна незнакомого до этой минуты, горячего, просто обжигающего желания – отомстить! Хоть как-то, отомстить! Руки сами сжались в плотные кулачки, и уже не разжимались.
   – Я, убью его! Застрелю! Куплю на «черном рынке» пистолет, и застрелю. – Злорадная усмешка исказила заплаканное лицо. Но сразу стало легче. Слезы начали высыхать. Появилась какая-то уверенность. Юля зашла в ближайшее подвернувшееся кафе.