Страница:
Какими оказались эти меры, Гюнтер узнал на следующий день.
Он сидел в своей каюте и составлял ведомость оставшегося имущества, необходимого для похода, когда его вызвал наверх вахтенный.
– Герр командир, вас хочет видеть неизвестный мне господин обер-лейтенант.
Возле сходней, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий лысоватый офицер в морской форме подводника. Он нервно теребил в руках черную фуражку, стряхивая несуществующую пыль. На вид ему было под сорок, нижние пуговицы застегнутого кителя распирало брюшко. Рядом на бетонном причале стояла сумка, забитая до отказа и застегнутая ремнями на последние дырочки.
– Обер-лейтенант Отто Клюбер! Прибыл в ваше распоряжение на должность старшего помощника! – доложил он, увидев появившегося в рубке Гюнтера и его белую капитанскую фуражку. Свою же он так и забыл надеть на голову.
Кюхельман остолбенел: в свои двадцать восемь лет он считал себя патриархом среди подводников.
«Вот так шутка от Кунке, – подумал он. – Сколько же ему лет? Ожидал чего угодно, но не такого».
Потеряв на несколько минут дар речи, Гюнтер только и смог вымолвить:
– Неужели в Кригсмарине наступили такие тяжелые времена? – Затем, спохватившись, добавил: – Добро пожаловать на борт, обер-лейтенант.
Воспоминания прервали шорох и чье-то топтание за шторой. Догадавшись, кто это боится его побеспокоить, он накинул китель на голые плечи и переступил порог своей каюты. Удо заглядывал в лицо, пытаясь угадать причину, по которой его вызвали к командиру. Доминиканец стоял, ссутулившись, в тесном для него центральном отсеке, в одних шортах, в которых приплыл на лодку, и босиком.
– Я не настолько кровожаден, чтобы выбросить вас за борт, – обратился к нему Гюнтер, используя весь свой небогатый англоязычный словарный запас. – Но и везти вас в Германию, даже в качестве трофея, у меня нет никакого желания.
Удо молча кивал головой.
«Хорошо, – подумал Гюнтер. – Значит, понимает».
– А потому мы с вами поступим следующим образом, – продолжил он, заметив краем глаза, что старпом шепотом переводит штурману и всем, кто находился в центральном посту, о чем говорит командир с доминиканцем. – Сейчас я не могу покинуть этот район, а через сутки мы пройдем возле множества мелких островов. Возле того из них, на котором заметим какую-нибудь цивилизацию, мы вас высадим. Как вы плаваете, все видели, и доплыть до берега каких-то полкилометра вам не составит особого труда. А у нас будет время уйти подальше в море. После того как вы все расскажете, поднимут тревогу, но мы будем уже далеко. В Америке вы станете героем, я уже вижу передовицы газет с вашей физиономией.
Гюнтер улыбнулся, он действительно представил, как Удо отбивается от назойливых репортеров, рассказывая, как провел героическую неделю на борту немецкой подводной лодки. Еще и приврет наверняка.
Лодку то и дело заваливало с борта на борт, погода с каждым часом становилась все хуже. Повернувшись к доминиканцу спиной, Гюнтер дал понять, что вопрос закрыт. Теперь его внимание полностью захватила карта, лежавшая на штурманском столе, перед Вилли. Им предстояло обследовать район 110 на 110 километров в поисках транспорта, с которым они не имели возможности связаться по радио. И это было поважней «загостившегося» у них Удо. Надвигающийся шторм сильно осложнял возможность встречи.
Оттеснив Герреро в угол, о чем-то тихо беседовал с ним старпом. Доминиканец отвечал односложно, все больше сутулясь после каждого вопроса Отто. Гюнтер хотел спросить, почему старший помощник не торопится заступать на вахту, но его отвлек Вилли.
– Герр капитан, я предлагаю идти в центр, затем вести поиск, разворачивая спираль. – Вилли тыкал циркулем в карту, навалившись на штурманский стол грудью.
Ответить Гюнтер не успел. За спиной, покашливая, попытался привлечь к себе внимание старший помощник.
– Ну что еще, Отто?
– Капитан, на пару слов, – старпом говорил почти шепотом.
«Когда я ему уже объясню, что в военном флоте нет капитанов, есть командиры», – подумал Гюнтер.
– Говорите, у меня от команды нет секретов, – раздраженно ответил он.
Старпом выдержал паузу и, кивнув на Удо, сказал:
– Я хотел бы представить вам радиста с американского парохода.
Гюнтер в недоумении уставился на потупившего взгляд доминиканца. На флоте всегда считалось, что радисты – это интеллигенты, когорта, посвященная в великие тайны радиоволн, шифров и сложных, понятных только им радиосхем. Уж очень не вязался этот образ с мощной фигурой черного атлета. Да и наслышан он был о том, что негры в Америке допущены только полы мыть за белыми господами.
– Ну и что это меняет, старпом? Я уже сказал, как мы с ним поступим, и решения не изменю!
– Могут возникнуть проблемы. Команда посчитает, что все, что с нами произошло, это полностью его заслуга. Его радиограмма вызвала самолет и ускорила прибытие эсминцев.
«Только самосуда мне не хватало на лодке, – подумал Гюнтер. – Старпом прав, через минуту новость станет известна всем, и вполне могут найтись желающие отомстить доминиканцу».
– Отто! Я всегда знал, что в моей команде служат настоящие мужчины! – он старался говорить так, чтобы его слышали и в соседних отсеках. – Готовые всегда сами совершить подвиг и способные оценить по достоинству смелые поступки, совершенные другими. Вы напрасно волнуетесь, Удо ничего не грозит, во всяком случае, на моей лодке.
Гюнтер обвел взглядом сияющие лица, все были довольны такой высокой оценкой командира, и добавил:
– И дайте ему, наконец, какую-нибудь обувь, его босое шлепанье меня раздражает.
Центральный пост взорвался всеобщим хохотом. Из соседних отсеков высунулись удивленные физиономии.
Старший помощник кивнул и улыбнулся. «Сильный ход, – подумал он, – теперь попробуй тронь доминиканца, и твой ореол героя подводника рассеется вместе с уважением команды. А капитан – молодец, и психолог неплохой».
«Вот так старпом, мне и в голову не приходило, что мы подобрали американского радиста. Удивил так удивил. Логика и цепкий ум ему явно не чужды», – подумал Гюнтер, наблюдая, как Отто взбирается по трапу на ходовой мостик сменить Герберта.
Затем его внимание вновь поглотила штурманская карта.
Очередная накатившая волна с силой ударила в борт лодки. Недовольно запрыгал подвешенный на шнурке тряпочный Микки-Маус, кем-то подаренный Вилли.
Из рубки по трапу слетели вниз во главе с Вагнером сменившиеся сигнальщики.
– Как там, Герберт, крепчает? – спросил Гюнтер лейтенанта.
– Не то слово! Впереди у нас веселая ночка!
«Все против нас, даже погода! – тревожные мысли, как волны за бортом, накатывались одна за другой. – Ночью в шторм мы можем проскочить рядом с транспортом и не заметить его. Ладно, все будет хорошо, главное, не сомневаться – снабженец от нас никуда не денется. Засомневаюсь я, потеряет уверенность экипаж. Надо будет дать команду вычистить лодку от плесени и гнили и готовиться к приему свежих продуктов».
– Найдем! Никуда не денется, у нас целые сутки! – Отметая все сомнения, Гюнтер хлопнул ладонью по карте.
Вагнер стянул с себя прорезиненный плащ и замер, глядя на терзаемого мрачными мыслями командира.
– Дай мне. – Гюнтер протянул руку за плащом. – Сам посмотрю!
Ветер ударил в лицо, едва он выглянул из люка. Военно-морской флаг трепетал, вытянувшись в струну. Тросы антенн раскачивались и подвывали в унисон стихии. Вахта в ожидании шторма стояла, привязанная ремнями.
По местному времени сейчас было около двадцати трех часов. Черная как уголь темень скрывала кипящее вокруг море. Но впереди по курсу стрелы молний метались вверх и вниз, взад и вперед, освещая небо миллионом факелов. Раскаты грома доносились пока еще слабой, но непрерывной канонадой. Еще час, и лодка будет на месте. Вахтенные, как завороженные, смотрели на приближающийся тропический циклон, похожий на гигантскую полыхающую печь, в самый центр которой неслась их лодка.
Гюнтер, держась за поручни мостика, подошел к старшему помощнику.
– Давно я не видел такого представления.
Несмотря на ветер, разговаривать можно было вполне сносно, не напрягая голос.
Старпом молча пожал плечами – что тут скажешь, испытание предстоит не из легких, это и без слов ясно.
Гюнтер нацелил бинокль в темноту. Где-то там, по правому борту, была земля, и где-то здесь, в этих водах, они догоняли парусник «Кармен», когда еще только начинали свой боевой путь, переплыв Атлантику. Казалось, это было так давно и совсем в другой жизни.
Молчание начинало тяготить.
– Как вам удалось расколоть Удо? – произнес Гюнтер, чтобы хоть как-то разрядить возникшее между ним и Отто напряжение.
– Здесь нет ничего сложного. – Старпом сбросил с головы капюшон, чтобы его было лучше слышно. – Поверьте, гораздо проще дураку выдавать себя за умного, для этого надо только раздувать щеки и глубокомысленно молчать, чем человеку умному и образованному изображать из себя простачка. Интеллект в глазах скрыть не так-то просто. Герреро, кроме его родного испанского, знает английский и португальский, не каждый из нас может похвастаться таким багажом. Несколько наводящих вопросов, затем я спросил прямо о его роли на американском пароходе. Врать он не стал.
Пенящийся вал захлестнул рубку, заставив всех на мостике пригнуться. Отто засмеялся, стряхивая воду с промокшей головы. Так радуются возможности бросить вызов стихии только настоящие моряки. Гюнтер с интересом посмотрел на старпома.
– Отто! Откройте, наконец, тайну, как вы оказались на моей лодке? У меня не было времени посмотреть ваш послужной список или хотя бы поинтересоваться у тех, кто вас знает. Удовлетворите мое любопытство, уж очень необычный вы у нас старпом.
– Ваше право, вы капитан. – Отто улыбнулся и добавил: – Зато я перед походом узнал о вас много. Что поделать, это преимущество дает служба в штабе.
Хмурая улыбка пробежала у Гюнтера по лицу. Ему было неприятно, что кто-то копался в его личном деле.
– Нет-нет! Не думайте ничего плохого, я не рылся в вашем нижнем белье. – В темноте старпом не увидел изменившееся лицо командира, но правильно расценил его молчание. – Меня интересовала лишь авария с вашей первой лодкой. Извините, если я вам напомнил о тяжелых для вас событиях.
– Ничего. О пятьсот восьмидесятой я никогда не забывал.
…11 ноября 41-го первая его лодка во время учений в Балтийском море столкнулась с вспомогательным судном «Ангелбург». Погибли двенадцать моряков его команды. Было много расследований и разбирательств, Гюнтер уже решил, что на нем как на подводнике поставят крест, но неожиданно, после полугодового безделья, его вызвали и предложили принять под командование океанскую лодку IX серии, U-166.
Его единственной просьбой было оставить с ним как костяк нового экипажа остатки старой команды.
Никогда Гюнтер об этом не забывал, двенадцать жизней тяжелым бременем лежали на сердце. В то же время он отметил, как умело, будто опытный дипломат, старпом ушел от ответа.
Словно прочитав его мысли, Отто продолжил:
– У меня, капитан, не такое героическое прошлое. До войны ходил на судах торгового флота. Сколько их было, сейчас и не вспомню. На последних трех я был капитаном. – Он снова замолчал, затем продолжил: – Какое время было. Поверите, трудно найти порт, где бы я не попил пива.
Гюнтер с удивлением слушал старпома, он уже действительно жалел, что поленился перед походом навести справки об Отто. Возможно, удалось бы избежать некоторых неприятных моментов в их отношениях. Теперь он понял, откуда это упорное обращение: капитан. Привычки, вжигаемые годами, так быстро не меняют. Гюнтер молчал и слушал рассказы о том, как хорошо до войны принимали немцев во всех уголках мира. Как высоко ценилась немецкая марка, а флаг Германии можно было встретить в любом порту.
Неожиданно Отто оборвал свой рассказ на полуслове, как будто вспомнил о чем-то важном, но невысказанном.
– Капитан, а вам не кажется странным, что, когда мы шли в Мексиканский залив, все побережье светилось заревом огней?
– Отто, вы лучше меня знаете, что для американцев на первом месте бизнес, а потом война. Кто поедет отдыхать на побережье, где все скрыто светомаскировкой?
– Я не о том. За двое суток, которые мы идем обратным маршрутом, я не видел ни одного огня.
– Может, научились, наконец? – неуверенно сказал Гюнтер.
– За два дня? – хмыкнул старпом. – А радиомолчание?
– У нас вышла из строя радиостанция.
– Оба комплекта? – Отто скептически покачал головой. – Наш радист утверждает обратное.
– Он ошибается.
– Странно. Мне он показался грамотным малым. Все время что-то паяет, читает схемы.
– Да, свое дело Ганс знает.
– Но вы ему все равно не верите?
– Послушайте, Отто! Эфир забит всякой ерундой! В любое время, днем и ночью! Музыка, новости, шифровки – наши, чужие! Куда ни крути, всюду вездесущий доктор Геббельс, наконец! А вы меня пытаетесь убедить, что в один день все решили объявить молчание? – Гюнтер сорвался на крик. Все эти тайны ему уже самому порядком надоели. – Он вздохнул и, успокаиваясь, добавил: – Бывает так, что самые мудреные загадки в конце концов объясняются очень просто. Я думаю, это как раз наш случай.
Они вновь замолчали. Вспышки молний вырывали из темноты узкий нос лодки. Он то полностью скрывался под водой, то вырывался из накатывающихся волн. Ветер уже не свистел, а стонал в натянутых тросах антенн. Сигнальщики присели, спрятавшись за борт мостика. Но уходить Гюнтеру не хотелось, он начинал испытывать симпатию к старпому.
– Когда началась война, меня призвали на флот, – неожиданно продолжил свой рассказ Отто, – дали офицерское звание. Сначала обещали назначить командиром на эсминец, затем дать лодку. Я даже прошел курсы командиров в Мюрвике.
Гюнтеру показалось, что старпому тоже не хочется прерывать разговор.
– Да, видно, что-то не получилось, может, мой возраст не понравился, может, еще что-то, но скоро интерес ко мне потеряли, а чтобы я не очень расстраивался, предложили спокойную и непыльную должностенку при штабе флотилии.
– А к нам на лодку как занесло?
– Можно сказать, по идейным разногласиям.
– Отто, неужели у вас еще есть время заниматься этой политической ерундой?
«Только идейного борца мне не хватало на борту!» – подумал Гюнтер.
– Нет-нет! Вы меня неправильно поняли. Капитан, вы же знаете, наши морские традиции не приветствуют членство в какой либо партии. – Старпом даже замахал руками.
Немного задумавшись, он ответил вопросом на вопрос:
– Как вы относитесь к религии?
От такого оборота Гюнтер опешил:
– Наверное, нормально, хотя последний раз я был в церкви, еще когда венчались с Гертрудой.
– Но наверняка знаете святого отца Зигфрида?
– Да, конечно! На флотилии он не последняя фигура.
– Далеко не последняя. Благодаря фанатичной набожности жены нашего Кунке его мнение очень весомо.
Отто подождал, не хочет ли что добавить капитан, и, не дождавшись, продолжил:
– В день рождения фюрера вы уже были в Лорьяне?
– Нет. В апреле я принимал лодку в Кельне.
– Да, конечно. Но наверняка вы знаете, как происходят такие торжества. Вначале пафосные речи, клятвы в верности и любви к фюреру и Германии. Тосты за победу и всякие прочие соревнования – кто перекричит друг друга.
Старпом увлекся рассказом, заново переживая события того дня. Опустив бинокль и навалившись на плечо Гюнтеру, он говорил ему в ухо, стараясь перекричать свист ветра:
– Святой падре тогда здорово набрался. Взяв слово, он долго распинался о том, как сильно бог любит фюрера, всех немцев и Германию и ненавидит наших врагов. В конце концов, запутавшись в собственном словоблудии и потеряв нить мысли, он замолчал на полуслове. Все притихли, ожидая продолжения застольной проповеди. Но я тогда, наверное, набрался еще больше отца Зигфрида, поскольку вдруг решил, что я должен выступить. Что меня дернуло начать тот глупый спор, до сих пор не пойму.
– Что же вам не понравилось? – Гюнтер с трудом представил старпома подшофе. Не вязался образ молчаливого и спокойного Отто с пьяным спорщиком за столом.
– Уж очень все просто представляет нам наша религия. У меня на этот счет своя теория. Ее-то я и выдал за столом. Видели бы вы, что сталось с нашим падре, да и я тоже хорош – нашел время. Отче чуть не подавился, зато потом высказал такое в мой адрес, несмотря на присутствующих офицерских жен, что звание «еретик» было скорее наградой.
Рассказ старпома прерывался сдавленным смехом. Они с Гюнтером сидели, укрывшись от ветра, как закадычные друзья, обнявшись и наклонившись друг к другу, чтобы лучше слышать.
– Отто, я далек от всего этого и в религиозные споры вступать с вами не буду. Хотя под бомбами эсминцев бога вспоминаю. А вы? Неужели не верите?
Старпом мгновенно посерьезнел. Гюнтеру теперь пришлось напрягать слух, чтобы слышать прекратившего кричать ему в ухо Отто.
– Верю. И посильнее других. Гюнтер, вы не задумывались, почему ни один народ или государство, ни одно даже самое отсталое племя не смогли обойтись без религии? Неважно, какие они придумали культы или способы поклонения, – это все вторично. Почему оторванные от всего мира туземцы приходят к одному и тому же выводу, что и мы, далеко ушедшие от них в развитии?
Гюнтер отметил, что впервые старпом обратился к нему по имени. Но сам Отто, казалось, этого не заметил.
– Интуиция или подсознательная память нам подсказывает, что когда-то с богом мы были гораздо ближе. Хотя я его не называю богом, скорее создателем или всемогущим разумом. Мы даем ему разные имена, придумываем различные истории – сказки, приспособленные под уровень нашей кровожадности или развращенности. Делаем его похожим на нас или помещаем в какую-нибудь каменную статую или дерево. Превозносим и в тоже время требуем или просим исполнения всех наших желаний. Но суть одна – мы все знаем, что он есть. И чувствуем, что своими корнями тянемся к нему. Я уверен, было время, когда мы могли посмотреть в глаза друг другу. Все, что вы видите вокруг, создано им. В том числе и мы, а где, когда и почему мы отдалились друг от друга, об этом остается только догадываться.
У Гюнтера мурашки поползли по телу. Бушующая стихия подливала масла в огонь. Он представил, какой маленькой и беззащитной песчинкой барахталась их лодка в этой ревущей и бесконтрольной силе. Такими разговорами Отто наверняка обрушит на их голову божий гнев в виде молнии или какой-нибудь особо страшной волны.
Гюнтер, как заговорщик, почти прошептал:
– Ученые говорят совсем другое.
– Ученые… – хмыкнул Отто. – Каких-то пятьсот-шестьсот лет назад такие же всезнайки утверждали, что земля имеет форму чемодана и лежит на китах и черепахе. Сейчас мы улыбаемся этой наивности, но тогда в это верили. А как вы думаете, над чем будут смеяться наши потомки через пятьсот лет? Не будет ли современное и модное сейчас утверждение, что «материя первична – сознание вторично», вызывать гомерический хохот?
– Не знаю. А что, есть такое утверждение?
– Да… Некоторые философы выдают это изречение за аксиому.
Старпом замолчал. Он вспоминал свой спор с падре Зигфридом. Застолье было в разгаре и шло по накатанному сценарию, со стрельбой по мухам на потолке и обливанием шампанским неизвестно откуда появившихся французских танцовщиц. За столом напротив, посапывая, отдыхал лицом в тарелке с устрицами падре Зигфрид. Отто уже было решил, что все забудется, и утром никто не вспомнит о его выступлении. Он уже пожалел, что метал бисер перед свиньями. Но не тут-то было…
– Вот так я оказался вместе с вами. Но, поверьте, ни разу об этом не пожалел, – продолжил Отто. – Засиделся в штабе, а море – это бальзам на душу. И главное, оно дает время и возможность о многом подумать.
– Размышляете о вашем всемогущем разуме?
– Он не только мой, но и ваш тоже. – Старпом положил руку на плечо Гюнтеру. – И ему глубоко безразлично, какие мы поставили границы друг перед другом, крестимся или бьемся лбом о пол, на каком языке взываем к нему. Даже наши кровопролитные сражения за веру ему безразличны. Я даже думаю, что для него нет разницы между нами и тем же дельфином, который, может, сейчас плывет рядом. Создатель трудился над ним не меньше, чем над нами. Да, я не отрицаю, что бог знает о нас все. О каждом из нас. Но он идет своим путем, стремится к своим целям, которые нам постичь не дано, да и если бы он попробовал их объяснить, мы понять никогда бы не смогли.
Отто вновь замолчал, затем встряхнул головой, как бы разгоняя захватившие его мысли, и, улыбнувшись, подвел итог:
– Вот такая моя теория. Непризнанная, конечно. А кто прав, рассудит время.
– Да… – только и смог протянуть ошеломленный Гюнтер. – И все это вы выложили нашему падре? Ваше счастье, что священникам не положено ношение оружия.
Глядя на сверкающие молнии, он задумался – как странно, вроде бы все люди одинаковы, две руки, две ноги, а что в головах творится, действительно одному богу известно.
Когда из люка высунулся главный механик, от неожиданности Гюнтер вздрогнул. Эрвин щурился, пытаясь рассмотреть в темноте, кто из шести человек, находящихся на мостике, командир.
– Гюнтер, не мог бы ты спуститься вниз?
– Что случилось?
Главмех замялся, но так и не решился объяснить:
– Не знаю, ты это должен увидеть сам.
И, не дав командиру что-либо ответить, снова исчез в люке, загрохотал ботинками по металлическому трапу.
– Сегодня все со мной говорят загадками. – Гюнтер пожал плечами. – Отто, я очень рад нашему разговору. Никогда бы не подумал, что шторм может быть отличным фоном для хорошей беседы.
И, уже взявшись за поручни, скорее почувствовал спиной, чем услышал, как старпом тихо сказал:
– Я тоже рад… командир.
Гюнтер улыбнулся и нырнул в люк.
Внизу его ожидал Эрвин. Увидев свалившегося сверху командира, он махнул рукой и скрылся в люке переборки, ведущей в кормовые отсеки. Окончательно сбитый с толку и заинтригованный, Гюнтер последовал за ним. В кормовом кубрике, кроме механика, уже находились доктор и лейтенант Вагнер. Док мучился морской болезнью и при каждом ударе волны в борт вздрагивал и закатывал глаза, борясь с взбунтовавшимся желудком. Увидев командира, все замолчали. Гюнтер осмотрел кубрик. Все койки были пусты, кроме одной нижней, на которой лежал с закрытыми глазами, укрытый одеялом до подбородка, несмотря на духоту и влажность, матрос Лоренц. Было очевидно, что из кубрика всех выгнали, любопытные пытались заглядывать в люк из соседнего отсека.
Гюнтер, все еще ничего не понимая, переводил взгляд поочередно на каждого. Герберт молча опустил глаза, доктор схватился за поручни койки и, судя по его виду, держался из последних сил.
– Может, наконец, объясните, что у вас здесь происходит? – спросил Гюнтер.
Вместо ответа Эрвин повернулся к койке и тихо произнес:
– Лоренц, вставайте. Я знаю, что вы не спите.
Бруно открыл глаза, как будто ожидал, когда к нему обратятся. Но подниматься не торопился. Пустым немигающим взглядом он смотрел в глаза командиру. Механик рывком сдернул одеяло. Гюнтеру стало не по себе. Бруно лежал вытянувшись, правую руку он прижимал к груди, пытаясь закрыть ее левой. В кубрике повисла тишина, казалось, даже волны за бортом замерли. В полумраке ровным зелено-фосфорным светом мерцала правая кисть Лоренца, сжатая в кулак. Бруно сел, свесив ноги с койки, и положил руки на колени. Не обращая ни на кого внимания, он закрыл глаза и опустив на грудь голову, ушел в себя. Неприкрытая теперь кисть засветилась еще ярче. Вагнер отступил на шаг.
– Так что, говоришь, док – медуза? – Гюнтер с неприкрытой неприязнью посмотрел на доктора, не обращая внимания на его мучения.
Бледное от морской болезни лицо доктора пошло красными пятнами. Хватая ртом воздух, он сказал:
– Герр командир, поверьте, тогда явно были все симптомы ожога от медузы.
– А сейчас какие симптомы вы наблюдаете?
– Не знаю. Могу только предполагать, что…
– Хватит, – нервно махнув рукой, Гюнтер оборвал доктора на полуслове. – Прошлый раз вы были уверены и попали пальцем в небо. А когда вы предполагаете, тогда, я думаю, и слушать не стоит.
Казалось, доктор вот-вот расплачется. Зашмыгав носом, собравшись с духом, он решил попробовать оправдаться:
– Герр командир, поверьте, меня отправили к вам на лодку не потому, что я глуп и ничего не смыслю в своем деле. А наоборот, потому, что смогу справиться и не опозорить наш госпиталь.
Губы доктора дрожали, на глазах от обиды заблестели слезы.
– Я – хирург. Мне давно доверяют оперировать самостоятельно, несмотря на то что я молод. Но что это такое, – он кивнул на руку Бруно, – не смогут объяснить даже наши профессора. Перед вашим приходом я перелистал все свои справочники – ничего похожего нет.
Гюнтер отвернулся. «Может, действительно, зря погорячился?» – подумал он.
– Команда знает? – спросил у Эрвина.
– Да… Я узнал от них. Мои механики боятся спать с ним в одном кубрике, ютятся в корме на торпедах.
– Команду верни на место, а его отсели.
– Хорошо, – главмех пожал плечами, – что-нибудь придумаем.
– А еще лучше – переселим его на койку дока, – Гюнтер с ехидцей посмотрел на потупившегося доктора, – чтобы ему лучше думалось.
Он сидел в своей каюте и составлял ведомость оставшегося имущества, необходимого для похода, когда его вызвал наверх вахтенный.
– Герр командир, вас хочет видеть неизвестный мне господин обер-лейтенант.
Возле сходней, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий лысоватый офицер в морской форме подводника. Он нервно теребил в руках черную фуражку, стряхивая несуществующую пыль. На вид ему было под сорок, нижние пуговицы застегнутого кителя распирало брюшко. Рядом на бетонном причале стояла сумка, забитая до отказа и застегнутая ремнями на последние дырочки.
– Обер-лейтенант Отто Клюбер! Прибыл в ваше распоряжение на должность старшего помощника! – доложил он, увидев появившегося в рубке Гюнтера и его белую капитанскую фуражку. Свою же он так и забыл надеть на голову.
Кюхельман остолбенел: в свои двадцать восемь лет он считал себя патриархом среди подводников.
«Вот так шутка от Кунке, – подумал он. – Сколько же ему лет? Ожидал чего угодно, но не такого».
Потеряв на несколько минут дар речи, Гюнтер только и смог вымолвить:
– Неужели в Кригсмарине наступили такие тяжелые времена? – Затем, спохватившись, добавил: – Добро пожаловать на борт, обер-лейтенант.
Воспоминания прервали шорох и чье-то топтание за шторой. Догадавшись, кто это боится его побеспокоить, он накинул китель на голые плечи и переступил порог своей каюты. Удо заглядывал в лицо, пытаясь угадать причину, по которой его вызвали к командиру. Доминиканец стоял, ссутулившись, в тесном для него центральном отсеке, в одних шортах, в которых приплыл на лодку, и босиком.
– Я не настолько кровожаден, чтобы выбросить вас за борт, – обратился к нему Гюнтер, используя весь свой небогатый англоязычный словарный запас. – Но и везти вас в Германию, даже в качестве трофея, у меня нет никакого желания.
Удо молча кивал головой.
«Хорошо, – подумал Гюнтер. – Значит, понимает».
– А потому мы с вами поступим следующим образом, – продолжил он, заметив краем глаза, что старпом шепотом переводит штурману и всем, кто находился в центральном посту, о чем говорит командир с доминиканцем. – Сейчас я не могу покинуть этот район, а через сутки мы пройдем возле множества мелких островов. Возле того из них, на котором заметим какую-нибудь цивилизацию, мы вас высадим. Как вы плаваете, все видели, и доплыть до берега каких-то полкилометра вам не составит особого труда. А у нас будет время уйти подальше в море. После того как вы все расскажете, поднимут тревогу, но мы будем уже далеко. В Америке вы станете героем, я уже вижу передовицы газет с вашей физиономией.
Гюнтер улыбнулся, он действительно представил, как Удо отбивается от назойливых репортеров, рассказывая, как провел героическую неделю на борту немецкой подводной лодки. Еще и приврет наверняка.
Лодку то и дело заваливало с борта на борт, погода с каждым часом становилась все хуже. Повернувшись к доминиканцу спиной, Гюнтер дал понять, что вопрос закрыт. Теперь его внимание полностью захватила карта, лежавшая на штурманском столе, перед Вилли. Им предстояло обследовать район 110 на 110 километров в поисках транспорта, с которым они не имели возможности связаться по радио. И это было поважней «загостившегося» у них Удо. Надвигающийся шторм сильно осложнял возможность встречи.
Оттеснив Герреро в угол, о чем-то тихо беседовал с ним старпом. Доминиканец отвечал односложно, все больше сутулясь после каждого вопроса Отто. Гюнтер хотел спросить, почему старший помощник не торопится заступать на вахту, но его отвлек Вилли.
– Герр капитан, я предлагаю идти в центр, затем вести поиск, разворачивая спираль. – Вилли тыкал циркулем в карту, навалившись на штурманский стол грудью.
Ответить Гюнтер не успел. За спиной, покашливая, попытался привлечь к себе внимание старший помощник.
– Ну что еще, Отто?
– Капитан, на пару слов, – старпом говорил почти шепотом.
«Когда я ему уже объясню, что в военном флоте нет капитанов, есть командиры», – подумал Гюнтер.
– Говорите, у меня от команды нет секретов, – раздраженно ответил он.
Старпом выдержал паузу и, кивнув на Удо, сказал:
– Я хотел бы представить вам радиста с американского парохода.
Гюнтер в недоумении уставился на потупившего взгляд доминиканца. На флоте всегда считалось, что радисты – это интеллигенты, когорта, посвященная в великие тайны радиоволн, шифров и сложных, понятных только им радиосхем. Уж очень не вязался этот образ с мощной фигурой черного атлета. Да и наслышан он был о том, что негры в Америке допущены только полы мыть за белыми господами.
– Ну и что это меняет, старпом? Я уже сказал, как мы с ним поступим, и решения не изменю!
– Могут возникнуть проблемы. Команда посчитает, что все, что с нами произошло, это полностью его заслуга. Его радиограмма вызвала самолет и ускорила прибытие эсминцев.
«Только самосуда мне не хватало на лодке, – подумал Гюнтер. – Старпом прав, через минуту новость станет известна всем, и вполне могут найтись желающие отомстить доминиканцу».
– Отто! Я всегда знал, что в моей команде служат настоящие мужчины! – он старался говорить так, чтобы его слышали и в соседних отсеках. – Готовые всегда сами совершить подвиг и способные оценить по достоинству смелые поступки, совершенные другими. Вы напрасно волнуетесь, Удо ничего не грозит, во всяком случае, на моей лодке.
Гюнтер обвел взглядом сияющие лица, все были довольны такой высокой оценкой командира, и добавил:
– И дайте ему, наконец, какую-нибудь обувь, его босое шлепанье меня раздражает.
Центральный пост взорвался всеобщим хохотом. Из соседних отсеков высунулись удивленные физиономии.
Старший помощник кивнул и улыбнулся. «Сильный ход, – подумал он, – теперь попробуй тронь доминиканца, и твой ореол героя подводника рассеется вместе с уважением команды. А капитан – молодец, и психолог неплохой».
«Вот так старпом, мне и в голову не приходило, что мы подобрали американского радиста. Удивил так удивил. Логика и цепкий ум ему явно не чужды», – подумал Гюнтер, наблюдая, как Отто взбирается по трапу на ходовой мостик сменить Герберта.
Затем его внимание вновь поглотила штурманская карта.
Очередная накатившая волна с силой ударила в борт лодки. Недовольно запрыгал подвешенный на шнурке тряпочный Микки-Маус, кем-то подаренный Вилли.
Из рубки по трапу слетели вниз во главе с Вагнером сменившиеся сигнальщики.
– Как там, Герберт, крепчает? – спросил Гюнтер лейтенанта.
– Не то слово! Впереди у нас веселая ночка!
«Все против нас, даже погода! – тревожные мысли, как волны за бортом, накатывались одна за другой. – Ночью в шторм мы можем проскочить рядом с транспортом и не заметить его. Ладно, все будет хорошо, главное, не сомневаться – снабженец от нас никуда не денется. Засомневаюсь я, потеряет уверенность экипаж. Надо будет дать команду вычистить лодку от плесени и гнили и готовиться к приему свежих продуктов».
– Найдем! Никуда не денется, у нас целые сутки! – Отметая все сомнения, Гюнтер хлопнул ладонью по карте.
Вагнер стянул с себя прорезиненный плащ и замер, глядя на терзаемого мрачными мыслями командира.
– Дай мне. – Гюнтер протянул руку за плащом. – Сам посмотрю!
Ветер ударил в лицо, едва он выглянул из люка. Военно-морской флаг трепетал, вытянувшись в струну. Тросы антенн раскачивались и подвывали в унисон стихии. Вахта в ожидании шторма стояла, привязанная ремнями.
По местному времени сейчас было около двадцати трех часов. Черная как уголь темень скрывала кипящее вокруг море. Но впереди по курсу стрелы молний метались вверх и вниз, взад и вперед, освещая небо миллионом факелов. Раскаты грома доносились пока еще слабой, но непрерывной канонадой. Еще час, и лодка будет на месте. Вахтенные, как завороженные, смотрели на приближающийся тропический циклон, похожий на гигантскую полыхающую печь, в самый центр которой неслась их лодка.
Гюнтер, держась за поручни мостика, подошел к старшему помощнику.
– Давно я не видел такого представления.
Несмотря на ветер, разговаривать можно было вполне сносно, не напрягая голос.
Старпом молча пожал плечами – что тут скажешь, испытание предстоит не из легких, это и без слов ясно.
Гюнтер нацелил бинокль в темноту. Где-то там, по правому борту, была земля, и где-то здесь, в этих водах, они догоняли парусник «Кармен», когда еще только начинали свой боевой путь, переплыв Атлантику. Казалось, это было так давно и совсем в другой жизни.
Молчание начинало тяготить.
– Как вам удалось расколоть Удо? – произнес Гюнтер, чтобы хоть как-то разрядить возникшее между ним и Отто напряжение.
– Здесь нет ничего сложного. – Старпом сбросил с головы капюшон, чтобы его было лучше слышно. – Поверьте, гораздо проще дураку выдавать себя за умного, для этого надо только раздувать щеки и глубокомысленно молчать, чем человеку умному и образованному изображать из себя простачка. Интеллект в глазах скрыть не так-то просто. Герреро, кроме его родного испанского, знает английский и португальский, не каждый из нас может похвастаться таким багажом. Несколько наводящих вопросов, затем я спросил прямо о его роли на американском пароходе. Врать он не стал.
Пенящийся вал захлестнул рубку, заставив всех на мостике пригнуться. Отто засмеялся, стряхивая воду с промокшей головы. Так радуются возможности бросить вызов стихии только настоящие моряки. Гюнтер с интересом посмотрел на старпома.
– Отто! Откройте, наконец, тайну, как вы оказались на моей лодке? У меня не было времени посмотреть ваш послужной список или хотя бы поинтересоваться у тех, кто вас знает. Удовлетворите мое любопытство, уж очень необычный вы у нас старпом.
– Ваше право, вы капитан. – Отто улыбнулся и добавил: – Зато я перед походом узнал о вас много. Что поделать, это преимущество дает служба в штабе.
Хмурая улыбка пробежала у Гюнтера по лицу. Ему было неприятно, что кто-то копался в его личном деле.
– Нет-нет! Не думайте ничего плохого, я не рылся в вашем нижнем белье. – В темноте старпом не увидел изменившееся лицо командира, но правильно расценил его молчание. – Меня интересовала лишь авария с вашей первой лодкой. Извините, если я вам напомнил о тяжелых для вас событиях.
– Ничего. О пятьсот восьмидесятой я никогда не забывал.
…11 ноября 41-го первая его лодка во время учений в Балтийском море столкнулась с вспомогательным судном «Ангелбург». Погибли двенадцать моряков его команды. Было много расследований и разбирательств, Гюнтер уже решил, что на нем как на подводнике поставят крест, но неожиданно, после полугодового безделья, его вызвали и предложили принять под командование океанскую лодку IX серии, U-166.
Его единственной просьбой было оставить с ним как костяк нового экипажа остатки старой команды.
Никогда Гюнтер об этом не забывал, двенадцать жизней тяжелым бременем лежали на сердце. В то же время он отметил, как умело, будто опытный дипломат, старпом ушел от ответа.
Словно прочитав его мысли, Отто продолжил:
– У меня, капитан, не такое героическое прошлое. До войны ходил на судах торгового флота. Сколько их было, сейчас и не вспомню. На последних трех я был капитаном. – Он снова замолчал, затем продолжил: – Какое время было. Поверите, трудно найти порт, где бы я не попил пива.
Гюнтер с удивлением слушал старпома, он уже действительно жалел, что поленился перед походом навести справки об Отто. Возможно, удалось бы избежать некоторых неприятных моментов в их отношениях. Теперь он понял, откуда это упорное обращение: капитан. Привычки, вжигаемые годами, так быстро не меняют. Гюнтер молчал и слушал рассказы о том, как хорошо до войны принимали немцев во всех уголках мира. Как высоко ценилась немецкая марка, а флаг Германии можно было встретить в любом порту.
Неожиданно Отто оборвал свой рассказ на полуслове, как будто вспомнил о чем-то важном, но невысказанном.
– Капитан, а вам не кажется странным, что, когда мы шли в Мексиканский залив, все побережье светилось заревом огней?
– Отто, вы лучше меня знаете, что для американцев на первом месте бизнес, а потом война. Кто поедет отдыхать на побережье, где все скрыто светомаскировкой?
– Я не о том. За двое суток, которые мы идем обратным маршрутом, я не видел ни одного огня.
– Может, научились, наконец? – неуверенно сказал Гюнтер.
– За два дня? – хмыкнул старпом. – А радиомолчание?
– У нас вышла из строя радиостанция.
– Оба комплекта? – Отто скептически покачал головой. – Наш радист утверждает обратное.
– Он ошибается.
– Странно. Мне он показался грамотным малым. Все время что-то паяет, читает схемы.
– Да, свое дело Ганс знает.
– Но вы ему все равно не верите?
– Послушайте, Отто! Эфир забит всякой ерундой! В любое время, днем и ночью! Музыка, новости, шифровки – наши, чужие! Куда ни крути, всюду вездесущий доктор Геббельс, наконец! А вы меня пытаетесь убедить, что в один день все решили объявить молчание? – Гюнтер сорвался на крик. Все эти тайны ему уже самому порядком надоели. – Он вздохнул и, успокаиваясь, добавил: – Бывает так, что самые мудреные загадки в конце концов объясняются очень просто. Я думаю, это как раз наш случай.
Они вновь замолчали. Вспышки молний вырывали из темноты узкий нос лодки. Он то полностью скрывался под водой, то вырывался из накатывающихся волн. Ветер уже не свистел, а стонал в натянутых тросах антенн. Сигнальщики присели, спрятавшись за борт мостика. Но уходить Гюнтеру не хотелось, он начинал испытывать симпатию к старпому.
– Когда началась война, меня призвали на флот, – неожиданно продолжил свой рассказ Отто, – дали офицерское звание. Сначала обещали назначить командиром на эсминец, затем дать лодку. Я даже прошел курсы командиров в Мюрвике.
Гюнтеру показалось, что старпому тоже не хочется прерывать разговор.
– Да, видно, что-то не получилось, может, мой возраст не понравился, может, еще что-то, но скоро интерес ко мне потеряли, а чтобы я не очень расстраивался, предложили спокойную и непыльную должностенку при штабе флотилии.
– А к нам на лодку как занесло?
– Можно сказать, по идейным разногласиям.
– Отто, неужели у вас еще есть время заниматься этой политической ерундой?
«Только идейного борца мне не хватало на борту!» – подумал Гюнтер.
– Нет-нет! Вы меня неправильно поняли. Капитан, вы же знаете, наши морские традиции не приветствуют членство в какой либо партии. – Старпом даже замахал руками.
Немного задумавшись, он ответил вопросом на вопрос:
– Как вы относитесь к религии?
От такого оборота Гюнтер опешил:
– Наверное, нормально, хотя последний раз я был в церкви, еще когда венчались с Гертрудой.
– Но наверняка знаете святого отца Зигфрида?
– Да, конечно! На флотилии он не последняя фигура.
– Далеко не последняя. Благодаря фанатичной набожности жены нашего Кунке его мнение очень весомо.
Отто подождал, не хочет ли что добавить капитан, и, не дождавшись, продолжил:
– В день рождения фюрера вы уже были в Лорьяне?
– Нет. В апреле я принимал лодку в Кельне.
– Да, конечно. Но наверняка вы знаете, как происходят такие торжества. Вначале пафосные речи, клятвы в верности и любви к фюреру и Германии. Тосты за победу и всякие прочие соревнования – кто перекричит друг друга.
Старпом увлекся рассказом, заново переживая события того дня. Опустив бинокль и навалившись на плечо Гюнтеру, он говорил ему в ухо, стараясь перекричать свист ветра:
– Святой падре тогда здорово набрался. Взяв слово, он долго распинался о том, как сильно бог любит фюрера, всех немцев и Германию и ненавидит наших врагов. В конце концов, запутавшись в собственном словоблудии и потеряв нить мысли, он замолчал на полуслове. Все притихли, ожидая продолжения застольной проповеди. Но я тогда, наверное, набрался еще больше отца Зигфрида, поскольку вдруг решил, что я должен выступить. Что меня дернуло начать тот глупый спор, до сих пор не пойму.
– Что же вам не понравилось? – Гюнтер с трудом представил старпома подшофе. Не вязался образ молчаливого и спокойного Отто с пьяным спорщиком за столом.
– Уж очень все просто представляет нам наша религия. У меня на этот счет своя теория. Ее-то я и выдал за столом. Видели бы вы, что сталось с нашим падре, да и я тоже хорош – нашел время. Отче чуть не подавился, зато потом высказал такое в мой адрес, несмотря на присутствующих офицерских жен, что звание «еретик» было скорее наградой.
Рассказ старпома прерывался сдавленным смехом. Они с Гюнтером сидели, укрывшись от ветра, как закадычные друзья, обнявшись и наклонившись друг к другу, чтобы лучше слышать.
– Отто, я далек от всего этого и в религиозные споры вступать с вами не буду. Хотя под бомбами эсминцев бога вспоминаю. А вы? Неужели не верите?
Старпом мгновенно посерьезнел. Гюнтеру теперь пришлось напрягать слух, чтобы слышать прекратившего кричать ему в ухо Отто.
– Верю. И посильнее других. Гюнтер, вы не задумывались, почему ни один народ или государство, ни одно даже самое отсталое племя не смогли обойтись без религии? Неважно, какие они придумали культы или способы поклонения, – это все вторично. Почему оторванные от всего мира туземцы приходят к одному и тому же выводу, что и мы, далеко ушедшие от них в развитии?
Гюнтер отметил, что впервые старпом обратился к нему по имени. Но сам Отто, казалось, этого не заметил.
– Интуиция или подсознательная память нам подсказывает, что когда-то с богом мы были гораздо ближе. Хотя я его не называю богом, скорее создателем или всемогущим разумом. Мы даем ему разные имена, придумываем различные истории – сказки, приспособленные под уровень нашей кровожадности или развращенности. Делаем его похожим на нас или помещаем в какую-нибудь каменную статую или дерево. Превозносим и в тоже время требуем или просим исполнения всех наших желаний. Но суть одна – мы все знаем, что он есть. И чувствуем, что своими корнями тянемся к нему. Я уверен, было время, когда мы могли посмотреть в глаза друг другу. Все, что вы видите вокруг, создано им. В том числе и мы, а где, когда и почему мы отдалились друг от друга, об этом остается только догадываться.
У Гюнтера мурашки поползли по телу. Бушующая стихия подливала масла в огонь. Он представил, какой маленькой и беззащитной песчинкой барахталась их лодка в этой ревущей и бесконтрольной силе. Такими разговорами Отто наверняка обрушит на их голову божий гнев в виде молнии или какой-нибудь особо страшной волны.
Гюнтер, как заговорщик, почти прошептал:
– Ученые говорят совсем другое.
– Ученые… – хмыкнул Отто. – Каких-то пятьсот-шестьсот лет назад такие же всезнайки утверждали, что земля имеет форму чемодана и лежит на китах и черепахе. Сейчас мы улыбаемся этой наивности, но тогда в это верили. А как вы думаете, над чем будут смеяться наши потомки через пятьсот лет? Не будет ли современное и модное сейчас утверждение, что «материя первична – сознание вторично», вызывать гомерический хохот?
– Не знаю. А что, есть такое утверждение?
– Да… Некоторые философы выдают это изречение за аксиому.
Старпом замолчал. Он вспоминал свой спор с падре Зигфридом. Застолье было в разгаре и шло по накатанному сценарию, со стрельбой по мухам на потолке и обливанием шампанским неизвестно откуда появившихся французских танцовщиц. За столом напротив, посапывая, отдыхал лицом в тарелке с устрицами падре Зигфрид. Отто уже было решил, что все забудется, и утром никто не вспомнит о его выступлении. Он уже пожалел, что метал бисер перед свиньями. Но не тут-то было…
– Вот так я оказался вместе с вами. Но, поверьте, ни разу об этом не пожалел, – продолжил Отто. – Засиделся в штабе, а море – это бальзам на душу. И главное, оно дает время и возможность о многом подумать.
– Размышляете о вашем всемогущем разуме?
– Он не только мой, но и ваш тоже. – Старпом положил руку на плечо Гюнтеру. – И ему глубоко безразлично, какие мы поставили границы друг перед другом, крестимся или бьемся лбом о пол, на каком языке взываем к нему. Даже наши кровопролитные сражения за веру ему безразличны. Я даже думаю, что для него нет разницы между нами и тем же дельфином, который, может, сейчас плывет рядом. Создатель трудился над ним не меньше, чем над нами. Да, я не отрицаю, что бог знает о нас все. О каждом из нас. Но он идет своим путем, стремится к своим целям, которые нам постичь не дано, да и если бы он попробовал их объяснить, мы понять никогда бы не смогли.
Отто вновь замолчал, затем встряхнул головой, как бы разгоняя захватившие его мысли, и, улыбнувшись, подвел итог:
– Вот такая моя теория. Непризнанная, конечно. А кто прав, рассудит время.
– Да… – только и смог протянуть ошеломленный Гюнтер. – И все это вы выложили нашему падре? Ваше счастье, что священникам не положено ношение оружия.
Глядя на сверкающие молнии, он задумался – как странно, вроде бы все люди одинаковы, две руки, две ноги, а что в головах творится, действительно одному богу известно.
Когда из люка высунулся главный механик, от неожиданности Гюнтер вздрогнул. Эрвин щурился, пытаясь рассмотреть в темноте, кто из шести человек, находящихся на мостике, командир.
– Гюнтер, не мог бы ты спуститься вниз?
– Что случилось?
Главмех замялся, но так и не решился объяснить:
– Не знаю, ты это должен увидеть сам.
И, не дав командиру что-либо ответить, снова исчез в люке, загрохотал ботинками по металлическому трапу.
– Сегодня все со мной говорят загадками. – Гюнтер пожал плечами. – Отто, я очень рад нашему разговору. Никогда бы не подумал, что шторм может быть отличным фоном для хорошей беседы.
И, уже взявшись за поручни, скорее почувствовал спиной, чем услышал, как старпом тихо сказал:
– Я тоже рад… командир.
Гюнтер улыбнулся и нырнул в люк.
Внизу его ожидал Эрвин. Увидев свалившегося сверху командира, он махнул рукой и скрылся в люке переборки, ведущей в кормовые отсеки. Окончательно сбитый с толку и заинтригованный, Гюнтер последовал за ним. В кормовом кубрике, кроме механика, уже находились доктор и лейтенант Вагнер. Док мучился морской болезнью и при каждом ударе волны в борт вздрагивал и закатывал глаза, борясь с взбунтовавшимся желудком. Увидев командира, все замолчали. Гюнтер осмотрел кубрик. Все койки были пусты, кроме одной нижней, на которой лежал с закрытыми глазами, укрытый одеялом до подбородка, несмотря на духоту и влажность, матрос Лоренц. Было очевидно, что из кубрика всех выгнали, любопытные пытались заглядывать в люк из соседнего отсека.
Гюнтер, все еще ничего не понимая, переводил взгляд поочередно на каждого. Герберт молча опустил глаза, доктор схватился за поручни койки и, судя по его виду, держался из последних сил.
– Может, наконец, объясните, что у вас здесь происходит? – спросил Гюнтер.
Вместо ответа Эрвин повернулся к койке и тихо произнес:
– Лоренц, вставайте. Я знаю, что вы не спите.
Бруно открыл глаза, как будто ожидал, когда к нему обратятся. Но подниматься не торопился. Пустым немигающим взглядом он смотрел в глаза командиру. Механик рывком сдернул одеяло. Гюнтеру стало не по себе. Бруно лежал вытянувшись, правую руку он прижимал к груди, пытаясь закрыть ее левой. В кубрике повисла тишина, казалось, даже волны за бортом замерли. В полумраке ровным зелено-фосфорным светом мерцала правая кисть Лоренца, сжатая в кулак. Бруно сел, свесив ноги с койки, и положил руки на колени. Не обращая ни на кого внимания, он закрыл глаза и опустив на грудь голову, ушел в себя. Неприкрытая теперь кисть засветилась еще ярче. Вагнер отступил на шаг.
– Так что, говоришь, док – медуза? – Гюнтер с неприкрытой неприязнью посмотрел на доктора, не обращая внимания на его мучения.
Бледное от морской болезни лицо доктора пошло красными пятнами. Хватая ртом воздух, он сказал:
– Герр командир, поверьте, тогда явно были все симптомы ожога от медузы.
– А сейчас какие симптомы вы наблюдаете?
– Не знаю. Могу только предполагать, что…
– Хватит, – нервно махнув рукой, Гюнтер оборвал доктора на полуслове. – Прошлый раз вы были уверены и попали пальцем в небо. А когда вы предполагаете, тогда, я думаю, и слушать не стоит.
Казалось, доктор вот-вот расплачется. Зашмыгав носом, собравшись с духом, он решил попробовать оправдаться:
– Герр командир, поверьте, меня отправили к вам на лодку не потому, что я глуп и ничего не смыслю в своем деле. А наоборот, потому, что смогу справиться и не опозорить наш госпиталь.
Губы доктора дрожали, на глазах от обиды заблестели слезы.
– Я – хирург. Мне давно доверяют оперировать самостоятельно, несмотря на то что я молод. Но что это такое, – он кивнул на руку Бруно, – не смогут объяснить даже наши профессора. Перед вашим приходом я перелистал все свои справочники – ничего похожего нет.
Гюнтер отвернулся. «Может, действительно, зря погорячился?» – подумал он.
– Команда знает? – спросил у Эрвина.
– Да… Я узнал от них. Мои механики боятся спать с ним в одном кубрике, ютятся в корме на торпедах.
– Команду верни на место, а его отсели.
– Хорошо, – главмех пожал плечами, – что-нибудь придумаем.
– А еще лучше – переселим его на койку дока, – Гюнтер с ехидцей посмотрел на потупившегося доктора, – чтобы ему лучше думалось.