Петров Михаил. Гончаров и кровавый бизнес

   - Чего это?
   - Хочу зарезервировать себе апартаменты со свиными отбивными на сегодняшний вечер.
   - Ты, Иваныч, особо не шикуй, денег-то Нина Васильевна нам не даст.
   - Макс, ты глупеешь прямо на глазах.
   Получив ключ от одноместного полулюкса, мы отправились в Молодежный центр к моим вчерашним знакомым, немытым и нечесаным музыкантам. И опять я застал их за привычным делом. Трудились они до пота, старательно забивая хилую мелодию громом ударников и собственными воплями. Судя по тому, что глаза их были закрыты, а на губах блуждали идиотские улыбки, эта дьявольская какофония нравилась им до чертиков. К тому же секстет был явно подкурен. Ну что же, Богу Богово, а Гончаров предпочитает водочку. Нас они даже не заметили, а может, сделали вид. Руководитель, который вчера произвел на меня наиприятнейшее впечатление, сегодня был неузнаваем. Вихляясь в десяти шагах от меня, он ревел кастрированным бизоном, неприлично сжимая микрофон. Они и не думали заканчивать свой чувственный номер, видимо полагая, что и нам он приносит наслаждение. Возможно, Максу их предсмертные крики и нравились, но виду он не подавал. Скривив и без того не очень фотогеничное личико, он пытался что-то мне сказать. Но с таким же успехом мы могли разговаривать при усиленном артобстреле. Нервы Макса оказались слабее моих, и он сделал до смешного гениальный ход. Подойдя к колодке питания, он повернул рубильник. Оглашенные еще несколько секунд дрыгались в полной тишине, если не считать уныло бьющего большого барабана. Впервые я получил от них настоящее, неподдельное удовольствие. В конце концов поняв, что их подло обманули, музыканты очень рассердились и с гитарами наперевес пошли на нас. Макс вышел вперед и предупреждающе вытянул руку:
   - Не надо, ребята, я только что из больницы.
   - Сейчас тебя обратно увезут, - плотоядно пообещал самый здоровый с бас-гитарой в руке, - мочи их, пацаны.
   В самый последний момент я прикрыл собою Макса, и первый удар пришелся мне в глаз. Второго я уже не помнил, потому как вырубился от первого. Когда я очнулся, Макс сидел на стуле и, болезненно кривясь, прижимал к груди руку.
   - Скоты! - Я хотел вновь кинуться в атаку, но побеждать было некого. Кто молча, кто поскуливая, кто сидя, кто лежа, музыканты не предпринимали никаких агрессивных действий. Но всего их было пять. Видимо, шестой оказался малым разумным и, предпочитая смерти позор, удалился по-английски. - Что с тобой, Макс? Швы?
   - Да нет, я сильно-то не махался, руками грудь защищал. Вон сидит в углу красавчик, он мне и заехал микрофонной стойкой. Кажется, палец сломал. Батюшки, Иваныч, а тебе-то всю икону попортили. Обкуренные они, координации никакой, я их тут как котят раскидал. Идиоты скаженные, я прибил бы кого невзначай, что тогда? Который тебе нужен? Эй, орлы, поднимайтесь, я с вами, больше вас никто не обидит. Мы ведь хотели только несколько слов сказать, а вы сразу в драку. Нехорошо с вашей стороны. Товарища моего обидели, а он вам в отцы годится. У вас можно курить? Ах да, конечно можно.
   Недовольно ворча и стыдливо отворачиваясь, пять меломанов приводили себя в порядок. Я с удовлетворением сообразил, что никаких видимых следов ударов на них не было. Ухов бил сильно, но аккуратно. Ба! Только теперь я заметил, что самым благоразумным оказался не кто иной, как сам руководитель. Именно его не хватало на бранном поле.
   - Эй вы, ханурики, а где ваш маэстро? Где сам маэстро Пятницкий?
   - Какой еще Пятницкий? - с вызовом спросил самый молодой.
   - Ну который в микрофон чертей созывал.
   - Так он не Пятницкий, а Петровский. Гена Петровский. Наверное, он за пацанами пошел. Щас мы вас тут месить будем.
   - Вон оно что, ну ладно, подождем, мы люди не гордые, - ответил Макс, поудобнее устраиваясь на стуле.
   - Кончай, Славик! - встревоженно вмешался бас-гитара, получивший побольше остальных. - Не слушайте его, мужики, лажу он гонит, а Генка слинял по-тихому. Он всегда так, только бодаловка, он в кусты. Наверное, на толчке отдыхает, а он что - вам нужен?
   - Да, надо бы перекинуться парой слов, мы для этого сюда и пришли.
   - Славик, иди притащи этого очконавта, он доиграется, скоро я сам его подловлю.
   Гена Петровский пришел бодрый и улыбающийся.
   - Ну, вот и успокоились, слава богу. А я думаю, зачем вмешиваться, без меня справитесь. Как дела?
   - Это я тебе сегодня вечером, как отлабаем, объясню, - мрачно пообещал бас-гитара и недобро зыркнул на шефа.
   - А в чем, собственно, дело? Я не пойму. Господа, вы ко мне? К вашим услугам, - засуетился Петровский, а я видел перед собой совершенно другого человека, вчера он был гораздо симпатичней.
   - К тебе, к тебе, - проворчал я, прижимая платок к опухшему глазу, пойдем-ка, дружок, выйдем на минуточку, а то у вас тут все анашой провоняло, не хочешь, а задуреешь. Геночка, - взяв его под локоток, задушевно начал я, - ты меня, наверное, помнишь? Я еще вчера приходил к тебе, и мы с тобой базарили о том бритоголовом, что принес тебе устное распоряжение, припоминаешь?
   - Припоминаю, - осторожно согласился рок-звезда.
   - Вот и чудненько. А теперь постарайся припомнить эдакого невзрачного, маленького человечка в зеленом спортивном костюме. Не заметил ли ты его во время предпоследнего заезда? Его характерные приметы: большая голова, большие ноги и бабий голосок. А самое главное - это его нос. Он вислый, большой и похож на банан. Не видел такого?
   - Н-н-нет, не знаю, вроде бы нет.
   - Подумай хорошенько, он похож на гнома.
   - А-а! Гномик-то! Так бы сразу и сказал, конечно заметил, мы над ним угорали. Только он не в зеленом костюме был, а, скорее, в сиреневом.
   - Это детали. А почему вы над ним угорали? Что он делал? Как себя вел?
   - А как может вести себя пьяный в задницу полудурок? Приставал ко всем. Лез целоваться. Говорил, что он нас всех любит.
   - А кроме вас, он еще кому-нибудь докучал?
   - А то нет. Там выше нас телка сидела. Нормальная такая бабца, но юбка у нее только и закрывала что поясницу. Так этот карлик полез к ней в трусы. Ножки у нее не слабые, она его коленкой так поддела, что он отлетел на руки к какому-то менту. Мужик тоже хочет его стряхнуть, а он ни в какую, вцепился в него как клещ и целует. Прямо комедия. Мы минут пять балдели, пока его мамаша не забрала.
   - Что? Какая мамаша, о чем ты говоришь? Чья мамаша?
   - Ну этого карлы, с тыквой Дауна. Прибежала, извиняется, схватила его на ручки, плачет, приговаривает, успокойся, говорит, мой миленький, никто тебя больше не обидит, никто не тронет! Ну тут на нее народ как зашипел, чтоб не мешала смотреть, она и убралась вместе с ним.
   - Ты что мне тут ахинею несешь, какая, к черту, мать? Ему же лет пятьдесят должно быть, и рост у него совсем не карликовый, метр шестьдесят.
   - Сколько ему было лет, я точно не знаю, по его идиотскому хрюкалу этого не определишь, но думаю, не больше четырнадцати, а вот с росточком точно лажа получается, чуть поболе метра в нем было.
   - Так какого же дьявола добрые пять минут ты заставляешь меня выслушивать всю эту чушь?
   - Я не заставлял, начальник, ты спросил, я и ответил. Рассказал то, что помню.
   - Это хорошо, теперь вспомни, кто сидел в непосредственной близости от ваших акустических систем.
   - Да кто же его знает, ты задаешь совершенно немыслимые вопросы. Это же сотни людей.
   - А я не прошу тебя перечислять их всех. Но может быть, были такие, которые так или иначе тебе запомнились? Например, внешним видом или неординарностью своего поведения.
   - Ну запомнился один ненормальный, что сидел прямо перед стойкой нашего помоста, ему динамики били прямо по ушам.
   - Вот-вот, расскажи о нем подробно.
   - А чего рассказывать. Мужик примерно его комплекции. - Он показал на Ухова. - Сидел в наушниках, наверное, с плейером. Одет был в хороший костюм, но без галстука. Часы на нем дорогие были, и что мне особенно запомнилось, у него на шее висел большой бинокль. Я еще тогда подумал: зачем такой большой, вполне бы хватило обычного.
   - К нему кто-нибудь подходил?
   - Я не заметил, хоть он и сидел один. Ближайшие две-три скамейки перед ним были пусты, ясное дело, кому же хочется рвать барабанные перепонки.
   - Погоди, зема, не тарахти, - неожиданно заинтересовавшись, вмешался Макс. - Ты говоришь, бинокль у него был и тебя удивило, что он очень большой. Я тебя верно понял? А какой большой? Морской, что ли?
   - Да откуда ж мне знать, морской он или речной. Видел, что он больше обычного, гораздо больше моего.
   - А у тебя какой? - еще настойчивее насел Ухов.
   - Простой, с шестикратным увеличением.
   - Ну и молодец! Небось за соседками подглядываешь? - почему-то развеселился Ухов. - Иди, родимый, продолжай наблюдение, мы с пацанами этим тоже занимались, правда, только в шестом классе.
   Когда златокудрый менестрель удалился, я спросил не в меру возбужденного Макса, в чем, собственно, дело и по какому поводу его восторг.
   - Пока не скажу, Иваныч, надо сначала все путем проверить, а потом и вавякать. Ты езжай по своим делам, я по своим, а вечером я заеду к тебе. Я ведь больше сейчас не нужен?
   - Не нужен. Но что ты удумал?
   - Это секрет. Должен же лейтенант Ухов хоть однажды показать, что у него тоже голова не украшение. Иваныч, ну и рожа у тебя, эко разнесло. Ты хоть бодяги купи или очечки темненькие прикинь, а то тачку не остановишь. Я поехал, будь осторожней.
   В аптеке мне сказали, что такой ценный препарат, как бодяга, давно сняли с производства, а в магазине "Оптика" перед зеркальной стеной я вполне оценил работу бас-гитары и пожелал ему серьезнейшего поражения при разборках с Петровским.
   Осторожно пробравшись домой, я тщательно переоделся в костюм уличного джентльмена и, надев обручальное кольцо, совсем было собрался к выходу, когда затрещал телефон. Довольно спокойно я снял трубку.
   - Алео-о? - хохотнул знакомый грудной голос царицы. - Котофей Иваныч, как настроение? Объявилась ли ваша заблудшая овца?
   - Нет, моя госпожа, но пару кусков отбивной свинины на наш совместный ужин я непременно словлю. Вам какая часть нравится? Грудинка или филей?
   - А вам?
   - Я люблю сочное филе со специями под надлежащим соусом.
   - У вас превосходный вкус, я думаю, меню понравится нам обоим.
   - Не сомневаюсь, только разрешите мне внести маленькую корректировку. Я буду ждать вас в девять вечера в роскошном двести втором номере отеля "Березка".
   - О-о, - удивленно протянула она, - кажется, пан туманит мозги своей маленькой женушке? Я была о вас совершенно иного мнения. Не скрою, я разочарована, но тем не менее приду. Надеюсь, вы будете джентльменом и не обидите бедную женщину.
   - Конечно, тем более что ваша охрана, вероятно, будет неподалеку.
   - Что за бред вам пришел в голову? - Что-то неуловимо изменилось в ее голосе, и я подумал, что мои наихудшие опасения сбываются. Не ради моей суперпривлекательной внешности она добивается этого свидания. Жаль, а как приятно считать себя дон-жуаном. - До встречи! - заключила она, заканчивая разговор.
   Стараясь выйти из подъезда незамеченным, я просто не мог не напороться на Юрку Шутова, если верить словам Ефимова, нового начальника милиции. Судя по тому, как важно он выходил из машины, сомневаться в этом не приходилось.
   - Господи, на кого ты похож! - брезгливо разглядывая мою внешность, заметил новый шериф.
   - И в рубище почтенна добродетель, - скромно ответил я, стараясь уйти от его нескромных и глупых вопросов.
   - Врешь ты все, небось опять какую-то хреновину задумал. Разговор у меня будет с тобой серьезный, ты, наверное, слышал, что меня...
   - В другой раз, попозже, - торопливо ответил я, проскальзывая в дверную щель и паузу его величественной речи.
   - Завтра зайди ко мне на работу! - крикнул он вдогонку. - Слышишь, на работу!
   - Да ну тебя в болото, надо будет, явишься сам.
   * * *
   Место я себе облюбовал, на мой взгляд, восхитительное. В десяти метрах от развороченной могилы, на скамеечке возле гранитного, монументального памятника. Рядом находилась заброшенная, почти сровнявшаяся с землей безымянная могилка примерно двухлетней давности. На каменный столик, за которым могла бы разместиться добрая дюжина поминающих, я выложил свой нехитрый обед. Булку хлеба, десяток вареных яиц и пачку самого дешевого печенья. В довершение к этому в самом центре я водрузил бутылку водки с пластмассовым стаканчиком и пачку "Примы".
   Покурив, я принялся за дело. Во-первых, тщательно ободрал никчемную, по моему разумению, траву, потом фанеркой аккуратно подровнял холмик, стараясь придать ему классическую конфигурацию. Вышло совсем даже неплохо. А что, господин Гончаров, не податься ли нам в могильщики? Работа непыльная, и платят не хило, к тому же никакого риска. Не то что у тебя. Каждую минуту ждешь, когда какой-нибудь подонок влепит в твое нежное сердце пулю. Холмик получился как на картинке, пальчики оближешь, наверное, неприкаянная душа усопшего сейчас ликует и танцует медленный фокстрот. Интересно, как его звали? Почему его, может, это была она? Назовем его (ее) Женей, чтобы без обиды. Что бы еще для нее сделать? Ясное дело, не хватает цветов, которые в избытке, на мой взгляд, произрастают у других, а это несправедливо, так как нам еще с детства твердили, что на том свете мы все равны. С клумбы почтенного старика, что строго следил за мной через черные зерна гранита, я извлек несколько тюльпанов и аккуратно, стараясь не повредить корневой системы, пересадил их на могилу его обездоленной соседки, а чтобы он не глядел на меня так осуждающе, я тщательно заровнял изъян. Искоса, краем глаза я наблюдал за наземной жизнью кладбища и теперь с удовлетворением заметил, что мои труды не пропали даром, на мою особу, а точнее, на мою скучающую бутылку обратили внимание два кладбищенских постояльца, устроившие маленький пикничок на только что убранной могиле. Продолжая заниматься своим делом, я разложил на Женином холмике расправленную пачку печенья и положил туда два яйца. Пока я открывал бутылку, две большущие, сварливые вороны уже нагло грызли и клевали поминальный обед. Ну что же, на то она и птичка Божья, философски подумал я, отмеряя себе сто граммов.
   - Вечный тебе покой, да будет тебе земля пухом! - проникновенно сказал я и, вылив на холмик немного водки, остальное допил сам.
   Дармовой харч тем временем доели и вороны, и мои одиозные наблюдатели, и теперь их внимание было всецело поглощено моей особой. По-прежнему не обращая на них внимания, я закурил и предался размышлениям о бренности и скоротечности нашей жизни. Взять, к примеру, Сергея Иванова... Черт, совсем забыл сообщить о местонахождении его трупа, а это нужно сделать незамедлительно, сегодня же вечером, запоздало вспомнил я, отколупывая яичную скорлупу. И вообще, нехорошо получилось, маэстро знал, что я Ивановым интересуюсь, и в любой момент может об этом растрепать. Номер уховской машины он видел, и нет гарантий, что он его не запомнил. Неумный вы человек, Гончаров, к тому же с садистскими наклонностями. Зачем вам понадобилось разыгрывать спектакль и привязывать идиота к машине? Может быть, этот факт и подтолкнул киллера к немедленным действиям.
   Мои наблюдатели тем временем, подобно стервятникам, начали сужать круги все более интенсивно, очевидно опасаясь, что по недомыслию или глупости я сам могу вылакать водку. Еще более раздражая и раззадоривая их, я опять накапал в стакан, и это решило дело.
   - Эй, слышь, земляк, - прохрипел один из, них - низенький, обрюзгший бомж в жеваном сером пиджаке, - налей помянуть.
   - Кого? - скряжно, с подковыркой спросил я.
   - Откуда нам знать, - пропищал другой, тощий и длинный парень в свитере неопределенного цвета, - кто там у тебя лежит?
   - А если не знаете, кто лежит, так чего ж помянуть просите?
   - А ну, это, за упокой души, никто не знает, кто тама лежит. Из морга его притащили прошлой весной, кто он тебе?
   - Дед пихто! Тебе-то какое дело? Ходите тут, поминальное с могилок жрете, водку лакаете.
   - А ты, это, не лайся, ишь разлаялся! Ежели положили поминальное, мы и поминаем, - рассудительно возразил мне обрюзгший. - Не хочешь наливать, не надо, без тебя обойдемся. Сейчас мертвяков пачками потащат, только успевай наливай. Ты еще сам у нас попросишь.
   - Да чего там, мужики, подходите поближе. Женьку помянуть дело божественное. Когда, говоришь, его привезли-то и кто хоронил?
   - Да говорю же, санитары на труповозке, - осторожно принимая стаканчик, повторил хрипатый, - мы тогда еще с Толяном здесь ошивались. Помнится, дождик сильный был, мы под грибком сидели, ждали, пока привезут. Замерзли как собаки, а тут на тебе, труповозка. Бросили они его в яму, могильщики землей закидали, и весь фокус. Никаких тебе поминок. Один холод и пустота в желудке. Он кем тебе приходился?
   - Товарищ мой хороший.
   - А чего ж не схоронил его по-человечески?
   - В командировке я был, а когда вернулся, его и нет. Ну, мне знакомые мужики, значит, шепнули: мол, Евгеша в подвале окочурился. А у него ни денег, ни документов. Они тогда в ментовку звякнули и больше о нем ничего не знали. Ну я тогда сам в морг пошел и базарю, так, мол, и так, кента своего ищу. Показали мне его фотку, смотрю, точно Жека, только мертвый. Думаю, надо навестить. Вчера кое-кого обул, сегодня спулил и сюда, с трудом нашел, хоть мне и объяснили, где искать. Кладбище-то большое, скоро больше города будет. Закусывайте!
   Я подал им по яйцу таким образом, чтобы они заметили кольцо, хотя можно этого было и не делать. Бомж есть человек наблюдательный, и то, что нужно, он видит наперед тебя.
   - А ты где кантуешься? - аккуратно собирая скорлупу в обрывок газеты, спросил длинный. - Что-то я тебя раньше не замечал.
   - Все правильно. В Крыму я живу, у меня там двухэтажный дом и четыре жены. А сюда я только на лето приезжаю. Жарко там очень.
   - Ты что, Вован, совсем тупой? - осадил хрипатый. - Говорит тебе человек, в командировке был, а ты не всасываешь.
   - А-а-а, - понимающе и уважительно посмотрел на меня Вован, - так ты на зоне отдыхал?
   - Да нет, - оборвал я слишком смелый полет его мысли. - Бабешка тут меня одна подцепила и на юга увезла. Прожили год, надоели друг другу, ну я и подался назад. Здесь народишко получше живет. Давайте я вам еще налью, тут немного осталось.
   Они с готовностью подставили стаканы, куда я опрокинул содержимое бутылки, а оставшиеся капли, опасаясь, что мне будет предложено хлебнуть из их посудин, вылил себе в глотку.
   - А тебя как зовут-то? - воспылав вдруг любовью, спросил хрипатый.
   - Костя-капитан... Слыхал такую оперу Погодина - называется "Аристократы"? Вот там тоже есть Костя-капитан. Это про меня сочинили. Жалко, выпить у нас больше нечего, а то бы... Вы говорили, что можете достать?
   - Да нет, сегодня в нашей усадьбе тишина, ни одной ямы не вырыли.
   - А чего на другие не сходите?
   - Там своих ртов хватает.
   - Так вы что, кладбище на участки поделили? - чуть было не рассмеялся я.
   - А то как же. Наша граница вон от той бочки и до столба, а с этой стороны от бетонного кубика до мусорного контейнера. А как же, во всем порядок нужен, да и разборок меньше стало - кто чего у кого крысанул.
   - Ну вы даете, прямо не кладбище, а высокоцивилизованное общество. Стало быть, этот участок вами приватизирован или просто взят в аренду? Как понимать-то?
   - Как хочешь, так и понимай, только, кроме меня да Семеныча, сюда никто не имеет права приходить. Ну и еще Верка, конечно.
   - О, здесь даже дамы промышляют, - удивился я.
   - Не дамы, а Верка! - рассерженный моей недогадливостью, уточнил Вован. - Она у нас заместо поварихи, хорошая женщина, только пьет много. Так я спрашиваю, где ты кантуешься?
   - Слишком много задаешь вопросов, - холодно ответил я. - Ты лучше придумай, где нам здесь бухалово раздобыть?
   - Раздобыть - не проблема, денег только нет, - вздохнул долговязый и вопросительно посмотрел на меня.
   - Бабок у меня тоже нет! - осадил я его немой вопрос в самом корне. А что это там за могилка такая? Зомби, что ли, вылазил?
   Переглянувшись, мужики замолчали, почему-то не желая развивать эту интересную для меня тему. Наверное, я немного поторопился. Желая исправить положение, я отогнул загиб грязных, обтрепанных брюк, вытащил на свет свернутую в трубочку сторублевку. Мои собеседники вели себя сдержанно, по-нордически, а когда я расправил купюру, Вован от скуки даже почти натурально зевнул. Семеныч повел себя более естественно, он механически, с хрустом сжевал недочищенное яйцо.
   - Ну чё, мужики, - тоже безразлично спросил я, - кто пойдет, а точнее, поедет, тут до города километров пять будет.
   - Кто пойдет, кто пойдет! - радостно прохрипел Семеныч. - Кто всегда ходил, тот и пойдет. Давай, Вовка, чтоб одна нога здесь, а другая там. Сколько брать-то?
   - Пару штук и несколько банок каких-нибудь консервов, - поторопился я предупредить, опасаясь, что мне в качестве закуски может быть предложен Веркин обед. - Только чтоб через полчаса был здесь.
   - А чего это из-за двух-то пузырей в такую даль переться, - завел Вован извечную песню попрошаек, - уж брать, так по крайней мере три, Верка же еще...
   - Хорошо, бери три, - согласился я, наперед зная, что принесет он все четыре и при этом приведет такие веские доводы, что поневоле с ними согласишься.
   Явился он ровно через полчаса, и я оказался в корне не прав, потому что притащил он пять бутылок сомнительной водки, три пачки сигарет "Прима" и малюсенькую баночку шпротного паштета, которую я тут же экспроприировал, заявив, что это моя любимая закусь и делиться ею я ни с кем не собираюсь.
   Захорошели мои компаньоны уже после первой, но были еще в полном разуме, и потому от опасного вопроса я пока воздержался. Форсируя события, я хотел было открыть вторую, но они отказались категорически, заявив, что привыкли пить в домашней обстановке.
   - Где это - дома? - не вполне понимая сущность дела, наивно переспросил я.
   - У, Костя, ты что же думаешь, у нас дома нет? - обиделся Семеныч. - А где тогда мыслим? Нет, ответь, где мыслим? Ты, что ли, думаешь, мы с упокойниками спим? Нет, брат, ошибаешься. Нам туда еще рано. У нас своя квартира есть. Вован, я правильно говорю?
   - Конечно, Семеныч, только ему не понять, он, наверное, по подвалам привык болтаться. По подвалам и чердакам вместе с кошками. Ханыга.
   - Вован, а давай мы его в гости пригласим, пусть человек один раз нормально переночует. У нас и бухнем.
   - Можно. А Верка не развыступается?
   - Да не должна, мы ей сразу стакан набуравим, она и успокоится. Пойдем, капитан, у нас нормально, зимой только холодно было.
   Мне казалось, что на своем веку я перевидал все - и подвальные ночлежки, и канализационные общежития, и пещерное стойбище наркоманов и прочее, прочее, прочее, но такого не мог представить даже воспаленный мозг Николая Васильевича Гоголя.
   Буквально в пятидесяти метрах от захоронений находился небольшой холмик, куда с противоположной от кладбища стороны, невидимая от него, была прорыта траншея. Пройдя по ней метров десять, мы уперлись в самую обыкновенную дверь. Гордо ее распахнув, Семеныч пригласил вовнутрь, в черноту могильного склепа. Почти на ощупь я прошел за ним несколько метров, и вдруг неожиданно стало светлее. Мы находились в небольшой овальной яме с бревенчатым накатом, в нем было прорублено крохотное квадратное отверстие, через которое и пробивался хилый свет. Пол и стены были земляными, только кое-где, в целях техники безопасности, подпертые всевозможными досками и кусками металла. По периметру этой ямы тянулись доски, очевидно выполнявшие роль полок или лежаков, а посередине высился металлический постамент с оторванным обелиском - как я понял, стол. Сам обелиск стоял неподалеку, его использовали как посудную полку. Простенько и со вкусом, подумал я, и зачем только люди бьются, добывая себе мебель, машину, жилье? Все вопросы решаются гораздо проще - землянка возле кладбища, и все проблемы отпадают сами собой.
   - Ты, капитан, не бойся, присаживайся, - успокоил Семеныч, - здесь только поначалу страшно, а потом ничего, привыкаешь. Вовчик так на второй день привык, сейчас я коптилку зажгу, будет вообще как во дворце у султана, еще и уходить не захочешь.
   Потихоньку разгорелся толстый жгут фитиля, заправленный в банку с маслом, но лучше бы она не разгоралась. Из-под кучи сваленного на лежанке тряпья лениво, как домашняя кошка, выползла рыжая крыса и не спеша пошла к себе в нору под стол. Невольно я вздрогнул, наверное, сказался вековой инстинкт ненависти, потому что сам я к этим животным отношусь лояльно.
   - Не бойся, капитан, это Лариска, - опять успокоил меня Семеныч, - она живет здесь заместо кошки, совсем почти ручная. Вовчик, организуй стол, там у нас еще вчерашние пирожки должны оставаться.
   Проглотив почти полный стаканчик, я понемногу привыкал к жутковатой обители выброшенных из общества людей. Из их рассказов я понял, что Семеныч лишился своей однокомнатной квартиры, когда, продавая, проявил излишнюю доверчивость и уполномочил покупателя оформить все надлежащие документы. А не в меру пьющего Вована из дому попросту выгнала жена, когда завела более подходящего любовника.
   - Вовану хужее, - сожалеюще цокал языком Семеныч, - мне проще. Когда я почую, что мне осталось совсем немного, я пойду к этому мерзавцу домой и зарежу на глазах его семьи, я специально для этого приличный прикид берегу, и нож хороший купил, длинный такой, острый, тоже берегу.
   - Да где ж ты его найдешь? Он уже пять раз твою квартиру перепродал, возразил я, втайне мечтая, чтобы Семеныч нашел обидчика.
   - Не боись, капитан, я свое дело знаю, он как жил в своей трехкомнатной, так и живет, а меня облапошил из-за денег. Адрес его мне известен. Ничего, уже недолго осталось, думаю, к началу зимы я его уже зарежу. Зарежу и сбегу, кто меня искать будет, а Вован меня похоронит. Мы уже договорились, я и местечко поблизости присмотрел, яму-то Вован за ночь выроет, а с гробом уж как получится. Главное, яму вырыть.