Петрушевская Людмила. Две сестры

   - Девочки, - сказала Генриховна, - можно к вам обратиться?
   - Ну, - ответила настороженно Рита. А Лиза встала со скамейки со словами:
   - Пошли отсюда, блин!
   Генриховна как-то жалко улыбнулась и закрыла глаз.
   - Больная, что ли? - сказала Рита. Генриховна не открывала глаза.
   - Лиза, - сказала Рита, - я сбегаю в аптеку, а ты сиди.
   - Прям, - сказала Лиза, - я боюсь мертвецов.
   - Дура, - сказала Рита, - она дышит. Пощупай пульс.
   - Ага, завтра, - сказала Лиза. - Я их боюсь.
   Они разговаривали точно так же, как их знакомые дети, опуская только бранные слова. Рита пощупала пульс у Генриховны.
   - Нужно это, ну, от сердца, я забыла, нитро... что-то... глицерин, да.
   - У меня в сумочке был, - заикнулась было Лиза, но прикусила язык. Те времена прошли, когда она ходила с большой заплатанной сумкой и с нитроглицерином. Генриховна, надо было надеяться, ничего не слышала.
   - Бабка, во бабка! Зажмурилась совсем, - продолжала Лиза. - Сейчас отбросит копыта. Пошли.
   - Ага, шурши пакет под лавку, - угрожающе сказала Рита. - Сиди, я сбегаю в аптеку, а то стукну, позвонки в трусы посыпятся, сиди сейчас же. У меня еще остались деревянные.
   Лиза сидела с Генриховной, которая еле дышала. "Зачем, бабка, врача не вызвала? Во, блин!", - говорила вслух Лиза. А сама полезла к ней в сумочку. Наверняка там, как у всех запасливых старушек, у Генриховны находилось любимое лекарство. Что-то там лежало. Лиза вынула таблетку и сунула ее Генриховне в замкнутый рот. Генриховна инстинктивно зачмокала, как младенец, проглотила и через несколько минут открыла глаза. Лиза на всякий случай отодвинулась.
   - Что со мной, где я? - сказала Генриховна.
   Лиза молчала. Генриховна спросила:
   - Девочка, это ты мне дала лекарство?
   Лиза сказала:
   - А че? Я в сумке у вас ничего не брала. Нельзя, что ли? Жмуриться начали. Вы проверьте.
   - Девочка, ты спасла мне жизнь. Ты не проводишь меня до дома?
   - Нет, - сказала Лиза. - Я тут сестру жду.
   Генриховна кивнула и продолжала сидеть. Наконец прибежала Рита. И на ходу затрещала:
   - Поразительно неквалифицированные работники здравоохранения, - но потом она осеклась и произнесла: - Во, блин! Без рецепта не дают, а детям вообще... Вызывайте, говорят, "скорую"... А телефон у администратора. Говорит: "Звони из автомата, тут нечего шляться". А автомат сломатый.
   - Девочки, мне не добраться до дома, - сказала Генриховна. - Меня зовут Майя Генриховна. Помогите мне, я вам что-то дам. У меня есть неношеная блузочка, крепдешиновая. Может, вам подойдет.
   - Ну, - сказала Лиза утвердительно, в том смысле, что подойдет. И они повели Генриховну к ней домой.
   Генриховна ни о чем не догадалась. Они вскипятили ей чай, сбегали в булочную ей и себе за хлебом. Получили чудесную кремовую блузку с оборками и воланами. И что еще лучше, увидели у Генриховны старую швейную машинку. Генриховна обещала им еще дать много чего и сказала, что позвонит родителям, чтобы они не удивлялись насчет блузки.
   - А у нас нет телефона, - сказала на это Рита.
   - И родителей, - ляпнула Лиза и прикусила губу.
   - Они не удивятся, - подтвердила Рита.
   Девочки успели домой как раз перед началом вечерней прогулки детей, которых, можно сказать, вышибала из дома сама жизнь: возвращались с работы усталые и взвинченные после долгой дороги и магазинов их мамаши. Дети мгновенно от греха, не слушая вопросов об отметках и домашних заданиях, выскакивали на улицу.
   И еще один вечер прошел в шитье юбки. На ужин были хлеб и кипяток с мятой.
   - Как мы так жили, я не понимаю, - бормотала Лиза, сшивая лоскутки в три часа ночи. А Рита уже спала глубоким сном. И в результате Лиза утром плакала, что это не юбка, а это лоскутное одеяло и что она такое не наденет, пусть Рита сама носит. Рита, тоже расстроенная, пришила к юбке два ряда ленточек, подумала еще и сделала подкладку из старой простыни.
   - Все, можешь надевать, - сказала Рита.
   Лиза, рыдая, надела юбку и посмотрелась в зеркало. Потом, всхлипывая, она надела еще и блузку Генриховны и стала вертеться то одним боком, то другим. А потом упала на кровать лицом в подушку и сказала, что в таких сандалиях больше ходить не может. Это детский сад и кошмар.
   После этого они заснули и проспали до вечера, имея в шкафчике хлеб, а в мешочке четыре картофелины, одну луковицу и одну свеклу. Рита проснулась раньше и, жалея заплаканную Лизу, сварила борщ и подсушила хлеб в виде сухарей.
   За дверью на лестнице до двенадцати ночи раздавался буйный хохот большой компании и звенело стекло. В семь утра, осторожно отворив свою дверь, чтобы вынести мусор, Рита наделала шуму. К ручке ее двери были привязаны за горлышко две пустые бутылки, которые громко брякнули о стенку. Это была совершенно обычная вещь. Это был привет от гуляющей молодежи. И Рита, поискав вокруг, отвязала еще три пустых бутылки на своем этаже, а четыре лежали в лифте. Бутылки эти были частично из-под лимонада, а две были водочные. Рита все собрала и унесла домой. Бутылки можно был сдать и получить деньги. Небольшие, но на один день жизни хватило бы.
   Это-то как раз и был день, когда приносили пенсию. Рита легла, Лиза замотала ей голову и шею платком и шарфом. На руку Рита надела перчатку (на другую она надела варежку, так как перчатка у них была одна). Почтальонша позвонила, Лиза открыла со скорбным видом и сказала, что прабабушке плохо, у нее экзема, и все лицо и руки болят. Но расписаться она распишется. Почтальонша дала Лизе карточку. Рита расписалась в комнате. Почтальонша отсчитала деньга, крикнула в комнату: "Выздоравливайте!" - и, ничуть не удивившись, ушла. А Рита, молодец, расписалась как обычно.
   Но жить на эти деньги могли только слабые, нищие, нетребовательные старухи, у которых ничего уже не растет: ни вес, ни рост, ни нога, а растут только редкие усики и ногти. И для стрижки их нужны только одни ножницы на всех. Старухам достаточно было подкопить за свою жизнь тряпья и носить его без стеснения.
   Рита напряженно думала, что делать. Летом можно было еще прожить. Она знала несколько магазинов, около которых выставлялись ящики со сгнившими овощами и фруктами. И многие старушки выбирали себе на компот и на суп слишком дорогие для них в неиспорченном виде продукты. Так же можно было иногда посетить рынок. И богатые ленивые продавцы, преимущественно бабы, порой тешили себя тем, что дарили остатки нищим старушкам, которые, шатаясь от слабости, ходили по рядам и якобы пробовали, хороши ли сливы, кислая капуста или творог. Правда, почти всегда их гоняли от товара, как мух, крича: "Нечего тут, нечего!" Но детям этого не простили бы. Дети не могли, не имели права попрошайничать, пробовать капусту и даже продавать вязаные варежки. Таких детей немедленно бы выгнали или сдали в милицию. Но Рита была уже девочка с большим жизненным опытом. Она сама росла, росли ее дети, внуки. И она предвидела множество расходов. А Лиза как будто и не была матерью и бабкой. Она все забыла и видела только себя в зеркале, красивую, по ее собственному мнению, девочку, которую надо баловать и все ей дарить. Лиза всю жизнь была такая. И всю жизнь ее баловали. И баловал ее муж, который относился к ней как к ребенку. Но уже дети сами выросли балованные. И затем баловали своих детей, но только не старую, одинокую Лизу.
   Когда наступило утро, Лиза не соизволила встать. Эту девочку пришлось долго будить. Надо было быстро завтракать и живо уходить из дому. Рита не открыла перед ней своих горьких дум. Рита предпочитала действовать, как покойная мама. Ни на что не жаловаться, ни у кого не просить помощи, но и требовать от ребенка неукоснительно хорошего поведения.
   И Рита собиралась купить две щетки и зубной порошок, которого у старушек не бывает по причине отсутствия настоящих зубов. И она собиралась заставить Лизу дважды в день чистить зубы.
   В дверь позвонили. Лиза побежала открывать. И Рита ничего не успела сказать, как в квартире появился рыжеватый крепкий мужчина.
   - Это опять я, - сказал он. - А где хозяюшки?
   Рита ответила, сильно испугавшись:
   - Бабушек нет дома.
   - Гм, в такую рань я думал, что застану. А можно их подождать?
   - Их не будет сегодня.
   - А где они?
   - Они на даче.
   - А вы что тут делаете?
   - А мы, - ответила Рита, - тоже собираемся уезжать.
   - А что вы не в школе?
   - А у нас скарлатина, - быстро соврала Рита. - Карантин в школе.
   - Гм, - сказал мужчина. - Так. Он пошел по квартире, осматривая потолки, трубы, краны, трогая оконные рамы с облупившейся краской.
   - Гм, квартиру придется ремонтировать. Гм! Он пошел теперь смотреть балкон. Вид с балкона ему понравился.
   - А зачем столько ящиков? Гм! Ну хорошо. И от метро близко. А телефона, я помню, нет?
   - Нет.
   Девочки раздраженно следили за ним. Наконец Рита сказала:
   - Дяденька, мы уходим.
   - Уходите, уходите.
   - А вы как же?
   - А я пока побуду. Скарлатиной я болел, я не боюсь. Мне надо дождаться ваших бабушек. Мне они срочно нужны.
   - А они же уехали на лето! - воскликнула Рита.
   - Они же не приедут сюда, - пискнула глупенькая Лиза.
   - Ну и ничего. Я поживу. У меня есть время.
   - А что вам надо-то?
   - А что? Я хочу к ним прописаться опекуном.
   - Зачем? - спросила глупая Лиза.
   - Как зачем? Я пропишусь, и квартира не пропадет.
   - Что значит не пропадет? - сказала Рита.
   - То и значит. Одна уже при смерти. Мне сказала на почте почтальонша. Вторая тоже на ладан дышит.
   - Глупости. Как это на ладан?! - воскликнула Лиза. - Что вы бормочете, молодой человек! Причем вы здесь?
   - Я первый пришел.
   - Откуда у вас такие сведения? - спросила Рита. Щеки ее горели.
   - Откуда, откуда... Я же знаю. Я пришел по адресу. Дали добрые люди.
   - Ну что, - сказала Рита. - Придется вызывать Светиного мужа и ее брата.
   - А вы-то сами здесь никто, - сказал человек. - И не прописаны. Это не ваша квартира. А последнее слово за той, которая еще жива.
   - Да не пропишет она вас. Она прописывает как раз нас, своих внучек, правнучек. Мужчина сказал:
   - Вы несовершеннолетние. И это незаконно.
   - А сейчас уходите, - сказала Рита, - уходите.
   - Нет, - ответил мужчина. И лег, лег прямо на Лизин диванчик. Потом подумал и снял туфли. Потом повернулся лицом к стене и заснул, как засыпают давно не спавшие люди. Сестры сели в другой комнате.
   - Сумасшедший и аферист, - сказала Лиза.
   - Лиза, сколько раз тебе говорила, не открывай дверь. И мама тебя просила, и я. Все из-за твоего глупого поступка.
   - Я же маленькая, - возразила Лиза и заплакала горько-горько.
   В соседней комнате храпели.
   - Слушай, - сказала Лиза, - а давай найдем ту мазь и помажем ему рот.
   - Ага, - ответила на это Рита. - И потом возись с малолетним хулиганом.
   - А мы ему побольше помажем.
   - Да эти в любом возрасте такие. Помнишь нашего соседика на Божедомке, в детстве? Ему было пять лет, и он нас бил ногами.
   - А мы его сдадим в детский сад, отведем на улицу, а сами раз и в троллейбус.
   - Жалко, - сказала Рита.
   - Жалко тебе? Он ведь нас выгонит.
   - Нет, это не дело, - подумав, сказала Рита.
   - А убить его?
   - Нет, убить мы не сможем.
   - А нож к горлу?
   - Дура ты, Лизка.
   - Я его убью! - воскликнула Лиза.
   - Да кто тебе разрешит? Убивать нельзя.
   - Он агрессор.
   - Он агрессор, да. Но ты видишь, ему негде жить, негде спать. Видишь?!
   - Ты всегда всех жалеешь, кроме меня. Ты можешь себе представить, если мы уйдем, он сюда нас больше не пустит? - сказала Лиза. - Вставит новый замок. А если мы его сейчас как-то выгоним, он взломает дверь в наше отсутствие.
   - Слушай, давай я оденусь бабушкой, а ты меня как будто приведешь, сказала Рита.
   - А как?
   - Сейчас.
   Рита лихорадочно стала одеваться во все старушечье. На руки надела перчатку и варежку. На нос очки. Лицо она натерла разведенной мукой, так что мука на лице засохла полосками и складками. А сверху нарисовала карандашом морщины. Пока они возились, в соседней комнате храп захлебнулся и голос афериста сказал: "А? Что? Не понял". Рита взяла в руки свою клюку. И они с Лизой пошли в прихожую. Стукнули там дверью, и Лиза сказала тихо, но внятно:
   - Бабушка, мы тебя вызвали, потому что какой-то человек хочет у тебя здесь поселиться.
   - Какие глупости! - хрипло, басом закричала Рита и замахала клюкой. - Где он?
   Лиза подвела ее к диванчику, на котором лежал еще не проснувшийся хорошенько мужчина в расстегнутом пиджаке.
   - Бабусь, - хрипло сказал он и откашлялся.
   Рита палкой быстро стукнула его по голове и закричала:
   - Милиция, милиция! Подозрительный элемент из тюрьмы.
   Схватившись за голову, мужчина сел на диван, а Рита слегка стукнула его еще раз палкой по голове.
   - Беги, Лиза, открывай дверь на лестницу. Пусть соседи вызывают милицию.
   Лиза, как ветер, помчалась и стала стучать в собственную дверь. Мужчина задумчиво встал, зевнул, взял в руки туфли и в одних носках выбежал на лестницу, мимо Лизы. Сказал: "простите" - и как был, в носках, без лифта, быстро ссыпался вниз по лестнице.
   Лиза с торжеством захлопнула дверь. Сестры кинулись обниматься. Потом Рита сказала:
   - Нам нужна мама.
   - Или бабушка, - откликнулась Лиза.
   - Генриховна! - воскликнули обе.
   Сестры быстро собрались - был уже белый день - и тронулись в путь. Они решили предложить Генриховне пожить у них. Тем более что у нее была швейная машина.
   Они постучали в дверь Генриховны и не получили никакого ответа. Они долго стояли под дверью, барабаня кулаками и пятками, пока снизу не поднялась женщина с очень злым лицом.
   - Вы что тут колотите, отравы?
   - Извините ради Бога, - ясным голоском сказала Рита. - Мы пришли навещать больную, а что-то случилось.
   - Что стучать, как психи? - успокаиваясь, сказала соседка. Она поднялась и позвонила в дверь рядом. Тут же открылась на цепочку дверь. В щели был чье-то большое сморщенное ухо.
   - Дядя Сеня, - сказала женщина, - а чего с этой, из десятой?
   - А че?
   - Не открывает она. Милицию вызвать?
   - Не знаю, - отвечал дядя Сеня, гремя цепочкой и открывая дверь пошире. Он предстал во всей своей красе: в голубой майке, в шапке-ушанке ушами вверх, тесемками вниз, в голубых кальсонах и бритый, но недели две назад.
   - Ты чего? - спросила соседка.
   - Болею, - отвечал дядя Сеня.
   - Во, лучше с соседями жить, чем так, одной... Раз - и все.
   - А соседи сдадут в богадельню, - отвечал дядя Сеня, весь в пуху, видно, спал на подушке.
   - Ну, - сказала соседка. - Я пошла. У меня Володька спит, а эти как зачали колотить... Вы, девочки, сами кто?
   - Мы ее родственники, - соврала скорая на такие дела Лиза.
   - Но не прямые, - поправила ее Рита.
   - А, ну что ж теперь.
   А за спиной дяди Сени встала толстая бабушка, босая и с тряпкой в руках.
   - Это про что разговор?
   - А из десятой... Не открывает какой день...
   - Вчера мы у нее были, все было в порядке, - опять соврала Лиза.
   - А, ну в магазин побежала, - зевнул дядя Сеня и захлопнул дверь, наложивши затем цепочку.
   Девочки вышли и сели во дворе ждать. Идти домой было страшно: а вдруг там на лестнице сидит этот рыжий мужчина и хочет их побить.
   Тем временем подошел вечер. Было все еще светло, но в окнах зажигались огни. Бегали и кричали опьяненные свободой дети, отработавшие свой день в детском саду. Звучала музыка. Мимо ходили люди, но Генриховны не было. Может, ей стало плохо на улице, и ей вызвали "Скорую"? Девочки сидели очень долго, до полуночи, потом поплелись домой. На лестнице никого не было. Девочки быстро отперли дверь и скрылись у себя в квартире. "Слава тебе, Господи!" воскликнули обе старушки в восторге. Приняли душ. Съели борщ с хлебом и выпили горячей воды. "О счастье. Дома, дома!"
   Ночью Лиза во сне плакала. А Рита не спала и с тоской думала о Генриховне. За этот день у нее душа изболелась об этой чужой, посторонней старушке! Она вспомнила ее деликатность, спокойствие, тактичность даже по отношению к Чумке и Холере. Чумка и Холера часто консультировались у Генриховны насчет болезней. Но Генриховна была врачом для самых маленьких, микропедиатром, то есть она была специалистом по детям в возрасте до одного месяца. И потому очень часто она просто сочувствовала, а рецептов не давала. А старая Лиза всегда вмешивалась и давала точные подробные советы, как что лечить. Лиза обожала лечить. "В сущности, - думала Рита, - Лиза спасла меня от смерти". Рита встала и, как это делала мама, подула на Лизин лобик. Лиза вздохнула и перестала скулить.
   Утром девочки были опять у дверей Генриховны. Они позвонили. Прошло много времени, и в глубине квартиры что-то стукнуло и тяжело задвигалось. Прошло полчаса. Генриховна открыла им дверь, сидя на полу.
   - Ой, здравствуйте, - залопотали девочки. - Где же вы были, мы к вам приходили.
   Генриховна задумчиво смотрела на них с пола, опираясь на руку.
   - Вам было плохо? Мы как чувствовали. Вы помните? Мы девочки из сквера. Вы нас поили чаем.
   Генриховна кивнула.
   - Мы забеспокоились и вот пришли. Как вы себя чувствуете?
   Генриховна открыла рот, но ничего не сказала.
   - Вы не можете говорить?
   Генриховна вдруг заплакала. Она сидела на полу и лила слезы.
   - Вам надо в больницу, - сказала Рита. Они вдвоем втащили Генриховну в комнату. В комнате был перевернут стул и на полулежал разбитый стакан в луже.
   - Она так вот и пролежала весь вчерашний день, - сказала Рита. - А ну, Лиза, сбегай домой, поищи-ка мазь.
   Лиза кивнула и помчалась.
   Рита, как могла, уложила Генриховну, дала ей попить, сварила ей кашку на воде и покормила. А Лиза все не шла. Настал вечер. Лизы не было. И Рита беспокоилась все больше и больше. Куда могла деться двенадцатилетняя девочка с ключами? Ближе к ночи Лиза пришла бледная.
   - Никакой мази нет, ни одной. Я искала, как сумасшедшая. Я ушла, а они все уже сидели на лестнице. Но лифт пришел быстро, я успела.
   Лиза с Ритой поселились у Генриховны. Только один раз они ночевали у себя, чтобы получить Лизину пенсию. И опять устроили маскарад для почтальонши. Причем Рита строго предупредила ее никому адреса не давать.
   Они кормили бабу Майю. Рита делала ей массаж, как когда-то отцу, доставала лекарства. Вызвали медсестру с уколами. Баба Майя все понимала и старалась изо всех сил, потихонечку делала гимнастику пальчиками, потом руками. Через полтора месяца баба Майя сказала:
   - А-и-а...
   - Спасибо вам, - прервала Рита.
   Баба Майя дальше сказала:
   - 0-о-ые э-о-и (хорошие девочки).
   К августу Майя Генриховна уже гуляла во дворе и говорила всем:
   - Мои внученьки приехали.
   В сентябре девочки пошли в школу. Майя Генриховна сходила туда и сказала, что они приехали издалека, немного поучатся без документов.
   Кому какое было дело? Девочки пошли в школу, сначала с радостью, потом, как все дети, уже с неохотой, а иногда даже сопротивляясь по утрам, особенно Лиза.
   Зато вечерами все втроем они беседовали, и Генриховна поражалась про себя, откуда у маленьких девочек такая мудрость и всепрощение, и она крестила их на ночь, повторяя:
   - Это не простые дети.
   А две малолетние старушки спали, и каждая надеялась, что все-таки найдется та волшебная мазь и для их родной Генриховны. Рите снилась Генриховна с чертами их мамы, молодая, красивая и строгая, и Рита робко радовалась своему счастью. А глупой Лизе, например, снилось, что крошка Генриховна кричит в пеленках, а у них с Ритой пропало молоко.
   А по субботам они ходили к метро продавать носки и варежки.
   Может быть, вы их там видели...