Наконец, время подступает, и всё готово (или почти всё).
   И тут звонки в дверь, приходят родственники с обеих сторон, которые пока что церемонны и свежи (но потом, к середине ночи, окажется, что они еще не всё друг другу высказали); затем вваливаются кое-какие близкие друзья с детьми и – вот сюрприз – несовершеннолетние кореша старшего ребенка (потом они уйдут все вместе до утра, хотя кто им разрешал?).
   И тут проблема – в первую половину новогоднего торжества народ умудряется выполнить всю праздничную программу: наесться – напиться – вручить и получить подарки – спеть «В лесу родилась елочка» – как-то погасить назревающее между бабушками выяснение кто есть кто – загнать младших по койкам, и что остается?
   Сидеть всем скопом и скептически переключать каналы, по ходу дела ядовито комментируя передачи в их невольно клиповом (клочковатом) виде, а затем преувеличенно радостно встречать гвоздь вечера, долгоиграющее «горячее», которое некуда уже втолкнуть…
   Так протекает хваленая семейная новогодняя ночь.
   Ежели же молодая семья сама идет к старшим с пакетами, сумками и детьми, то тут сценарий другой – молодым можно, отдавши дань традициям строго до полуночи, выпив шампанского и оставив детей бабушкам, идти развлекаться. По гостям, с друзьями погулять, пустить десяток-другой ракет во дворе, потом в клуб потанцевать и т. д. Тогда утро наступит не так рано, дети не будут прыгать по родительской постели, топча спящие тела, младших привезут ближе к вечеру, бледных, перекормленных и с утомленными глазками (мультиняня нон-стоп с утра. Просмотр мультов с полугодовалого возраста).
   Обычная, обыденная семейная жизнь первого января, что о ней говорить. Опять уборка, посуда, дожевывание вчерашнего (а то испортится) и трусливые мысли о том, на сколько килограммов увеличится вес к концу каникул…
   Однако, как было сказано в классической литературе, эта одинаковая обыденность свойственна только счастливым семьям.
   А мы приступаем к рассказу о семье не такой, как у всех. Первое «не так»: хотя там есть дети, причем их трое, но мужа нет и неизвестно, или, как говорят в народе про ушедшего, муж говнюш (раньше бы сказали «объелся груш», но сейчас выражаются смелее).
   Имелся некоторый гражданский брак, так сказать. Родились Полинка и Маруся, потом Санёк. Семь лет, пять с половиной лет и три года, изволите видеть. Затем гражданский муж и отец семьи, тихий беленький музыкант, полюбил другую. И там родился еще один ребенок.
   Со временем в описываемой нами семье все устаканилось: пустота, возникшая после ухода папы, постепенно затянулась, как всякая несмертельная рана, дети ведь смиряются с обстоятельствами, а что делать, и мама продолжает работать, готовить, стирать, убирать, мыть, водить девок в садик и на дни рождения (младший за плечами как в скворечне), а также принимать друзей в своем частично опустевшем гнезде.
   Родной отец не бросает потомства, иногда, раз в месяц, он их берет на выходные, и мама везет детей к нему и сдает с рук на руки и оказывается свободна на сутки. Свободна долго спать, ничего не готовить, свободна пойти в гости или в клуб потанцевать. Но, как правило, сил на это нет, и вообще много работы. Мать детей остается за компьютером. Вечером набегают друзья и подруги.
   Но вот в этой неполноценной семье наступает канун Нового года, 31 декабря.
   Дети с утра, скандаля между собой и отваживая младшего, чтобы не побил игрушки и вообще не лез, наряжают елку (кот Пряник воет в ванной), сегодня семья остается дома, потому что бабушки-дедушки разъехались, – бабушка детей Оля с пятым мужем и тремя младшими ребятами уехала к себе в имение под Тверь (ночь в поезде, час на автобусе, далее пешком сквозь зимний лес, красота, 4 км). Дедушка детей Коля со второй женой и сыном уже пятый день в Голландии у друзей, прабабушки тоже при делах – одна на Гоа, другая в Турции, прадед с новой подругой уехал в пансионат под Владимир, подальше от недавно пришедшего из армии сына подруги, у которого свои планы на новогоднюю ночь и квартиру.
   Так что, мама, готовь, убирай, следи за детьми и пирогом, тушеной капустой в горшке и гречневой кашей с грибами, что совместно дозревают в духовке.
   Маму зовут попросту, как всех, Варвара.
   Она попутно натирает вареную морковку, свеклу и картошку, и ей нужно еще майонезу (селедка под шубой, а как же).
   У Варвары уже все запасено, она с самого детства была для своей интеллигентной и забывчивой мамаши опорой и надеждой – поскольку именно под руководством Варвары в доме произрастало младшее поколение, она воспитывала всех троих поочередно.
   Старшие дочери в многодетных семьях вообще в дальнейшей жизни становятся какими-то ухватистыми, бесстрашными и способными выносить все тяготы жизни довольно спокойно. Они, самое главное, необидчивы и добродушны, что притягивает к ним большое количество друзей. В доме у Варвариной мамаши поэтому всегда паслись, наряду с собственными детьми, еще и мелкие знакомые Варвары, начиная с детсадика.
   В школьные времена мальчики из класса, практически все семеро, кучковались вокруг Варвары и после окончания школы так и сопровождали ее по жизни (и все остолбенели, когда она в девятнадцать лет вдруг оказалась с огромным пузом и как бы вышла замуж, но гражданским браком, как сейчас поступают почти все).
   С этим замужеством все было тоже непросто, никакого жениха около беременной Варвары не наблюдалось, мама ее тихо плакала, а вот Варвара сдавала сессию и носилась в институт и по гостям со своим брюхом вполне веселая, а когда она родила, то неожиданно в доме появился некто отец ребенка, нестандартно молчаливый, мамаша Варвары сразу стала его бояться, но тут же, раз он объявился, вполне хладнокровно начала посылать его с передачами в роддом и по друзьям за коляской, кроваткой и одежкой.
   И жених так и не ушел.
   У Варвары к тому времени образовалась даже квартира от умершей прабабушки. Так что вроде бы в молодой семье (с помощью старших, разумеется) все оказалось уготовано для нормальной жизни.
   Гражданские супруги пожили вместе семь лет, а потом Варвара осталась одна. Ее муж влюбился, как оказалось. Ну и ладно. Варвара сохранила с ним неплохие отношения.
   По прошествии времени Варвара опомнилась и, можно сказать, даже вздохнула с облегчением – она слегка боялась своего молчаливого мужа. Вообще-то он был длиннобудылый (по словам пятого мужа мамы, который любил выражаться по-ростовски), белесый и в какой-то степени красавец, да еще и музыкант, что есть убийственное сочетание для девушек (Варвара числилась одной из них).
   Детки удались в него – худые и высокие, с загадочными взорами и льняными кудрями. Правда, болтливые, как все их женские предки.
   Теперь сделаем маленькое отступление – из передач про зверей известно ведь, что прекрасная половина всего животного мира выбирает себе в партнеры и производители самых красивых особей мужского пола – так поступают оленихи, попугаихи и львицы, а также глухие тетери. Про кошек, собак-самок и кур речь не идет, это или распутные гетеры, матери семибатюшного потомства, или секс-рабыни.
   Так что будем считать, что Варвара выбрала себе красавца Олега в мужья именно для того (как оказалось), чтобы родить двух таких невероятных принцесс и маленького принца.
   Но с красивыми самцами всюду в животном мире проблемы – взять тех же оленей или глухарей. Или, далеко ходить не надо, котов. Какой от них прок, когда рождается потомство? Бабы-животные всё одни да одни. А пернатые и четвероногие мужья, продлив жизнь рода и увеличив популяцию, скипают (данное слово лучше всего объясняет ситуацию, «скипеть» на молодежном языке означает «слинять»).
   И надо сказать, что вообще-то разговоров у Варвары и Олега почти не завязывалось – так, всё по делу, кому в магазин и что купить и кто с детьми сегодня гуляет.
   (А много ли говорят с женами рогатые лоси?)
   И когда этот влюбленный в постороннюю даму Олег откочевал к своим родителям, друзья Варвары проявили максимум такта и почти не оставляли ее одну. Тут и появился Иван, приведенный одноклассником Варвары в ее дом на день рождения хозяйки.
   Стеснительный Иван после того ходил редко и сиживал недолго. Но постепенно все почему-то стали относиться к нему как к значительному лицу: слушали его внимательно (а он слегка заикался) и накладывали ему на тарелку побольше. Вообще заботились о нем.
   Все, но не Варвара. Ей было некогда.
   Девушки всегда знают, как реагировать на тех, кто по ним сходит с ума. Так, про себя, девушки испытывают что-то вроде щекотания души, когда на них смотрят определенным взором. Но показывать этого нельзя! Равнодушие и еще раз равнодушие, завещала нам прабабка Ева, выгнанная за свою неосмотрительность из очень престижного садового товарищества.
 
   Теперь, после разъяснения предшествующих обстоятельств, вернемся к нашей дате – 31 декабря.
   Варвара помчалась за майонезом вниз, в подвальный магазинчик.
   И вдруг прямо на улице ее настиг звонок.
   – Это я, Иван.
   – Ой, перезвони мне попозже, – отвечала бегущая Варвара.
   Тут Иван быстро пробормотал, что его арестовали и он находится в таком-то отделении милиции.
   – П-п-позвони моей маме.
   И он, заикаясь, продиктовал телефон, а записать-то его было нечем!
   – Телефон повтори! А что, за что тебя арестовали? – закричала Варвара, растеряв все свое хладнокровие.
   – Сегодня же три-три-тридцать первое, – заикаясь, отвечал Иван, и тут разговор прервался.
   Варвара сразу вернулась, полезла в Интернет и посмотрела адрес отделения, где сидел Иван. Потом она обзвонила всех, выяснила, что такое для нас тридцать первое число вообще, раздобыла телефон мамы Ивана, поставила ее на уши, а потом, покинув селедку без полагающейся шубы, собрала детей и в девять часов вечера вошла в отделение милиции. Там уже стояли какие-то люди, Варвара поздоровалась с ними, спросила: «Не вам я звонила начет Ивана?» – и женщина закивала, с неподдельным интересом рассматривая Варвару и ее выводок. Это были, видимо, Ивановы родители, а также какая-то их голосистая девчонка, которая препиралась с дежурным на повышенных тонах. Мама же с папой, замерев и вытаращившись, ошеломленно смотрели на детей.
   Варвара всегда знала, что все вокруг любуются ими. Но тут уже произошел какой-то апофеоз!
   Затем взрослые очнулись и представились, правда, их имена тут же вылетели из Варвариной головы. Она только запомнила, что девочку звать Вероника.
 
   Девчонка, ей было лет четырнадцать, зычно провозглашала перед дежурным:
   – Какое имеете – вы – право – арестовывать – людей – тридцать первого числа? Потому что право на митинги и собрания записаны в тридцать первой статье нашей Конституции? Только поэтому? Несанкционированный митинг – тут какой-то бред! Как можно не разрешать встречу! Митинг – это по-английски просто встреча! Друзей на улице! На улице каждый может встретиться и говорить!
   Дежурный в мундире и при фуражке, стоя за барьером в профиль, смотрел прямо перед собой, в стенку, и хранил молчание.
   – В Конституции записано, что мы как бы свободные люди в свободной стране!
   На десятый крик дежурный отхаркался и монотонно ответил, что типа того, обращайтесь в Конституционный суд. В Гаагу. Ничего не знаю.
   – Свободу узникам совести! – провозгласила Вероника и оглянулась. – Ой, привет! Ой ти какой холёсий! Кто присёл!
   Она тут же засмеялась, взяла на руки Саню и замолкла.
   Вероника была довольно крупная девочка в очках и, когда она так приветливо улыбалась, то неуловимо напоминала Валерию Новодворскую. Как говорится, сквозь мягкие черты юности проглядывало ее твердое будущее.
   Варвара сняла с детей шапки, шарфы и варежки, расстегнула на них куртки и усадила за стол. Вероника пристроила Саню, подложив под него свою шубу.
   – Ну передачу-то примите, – мягко говорила дежурному мама Ивана, протягивая через барьер большой, туго набитый пакет. – Тут вода и пирожки, самое необходимое. Они же пить хотят! Голодные! Новый год же!
   Мент, мельком взглядывая, как петух, боковым зрением на происходящее, отвечал, что не положено.
   Дети долго не усидели, они начали бегать по помещению и прятаться под столом. Потом они что-то заметили, скопились у барьера, где каменно стоящий дежурный в фуражке охранял проход, и воззрились на его кобуру, перешептываясь. Мелкий Санёк даже потянулся потрогать.
 
   – Макаяв, – сказал Санёк. Он почти уже коснулся пальчиком кобуры, но мент придержал ее повыше, сделав движение своим полным бедром, а потом, как луна за тучу, частично зашел за барьер.
   – Не, не «макаров», – отвечала Полинка.
   Тут хлопнула входная дверь, и мент воскликнул:
   – Уберите детей! Быстро!
   Варвара подскочила и отвела потомство снова за стол.
   Группа милиционеров ввела в отделение людей – двух мужчин и женщину, по виду продавцов с рынка.
   Их пропустили за барьер, и они исчезли за поворотом.
   Юная Вероника опять завопила:
   – Почему тех пустили, а нас нет? Нарушение Конституции!
   – Да! – воскликнул папа. – Мы тоже имеем все права пройти и узнать, что с нашим сыном! Где он и что с ним творят тут, понимаешь! Почему не пускаете? А? Молчите?
   Этот отец семейства в момент произнесения речи стал удивительно похож на свою дочь, особенно низким голосом, большим выразительным ртом, очками и какой-то многозначительной полуулыбкой. Ему не хватало только прически «каре» с челкой.
   На что дежурный, убравшийся полностью за барьер (дети снова подошли близко к кобуре), обозленно отвечал:
   – Та че, та то не люди были, а преступники! Вы че вообще, не понимаете, где тут находитесь?
   Пораженные посетители вытаращились, и, видимо, каждый стал вспоминать, какие они были внешне, те преступники.
   Воодушевленный мент продолжал:
   – И вы че тут распускаете здесь по отделению детей! Не положено! Вообще тут нельзя, сказано?
   Варвара оттянула ребят и опять усадила их за стол:
   – Будете рисовать?
   Потомство молчало.
 
   Варвара порылась в сумке и вдруг увидела на барьере кипу листочков.
   Она подошла и взяла оттуда сколько взялось со словами:
   – Можно я напишу заявление?
   Потому что если лежит кипа бумаги, то она лежит для того, чтобы на ней писали, верно же?
   – А ручку можно?
   Дежурный без слов, но со страдальческим выражением лица, не глядя, протянул ей казенную ручку. Видимо, тут существовал непреложный закон, право посетителей требовать письменные принадлежности.
   – А еще ручку можно?
   Дежурный покопался у себя на столе и выдал карандаш.
   Варвара разложила перед детьми добытое. Они нехотя начали чиркать по бумаге.
   – А мне? – завопил Санёк. Он уже готов был заплакать.
   Сестра Ивана нашла ему в своей сумке толстый черный фломастер.
   Младшая обиделась, что ей достался простой карандаш, и она стала бормотать:
   – Я этим франым карандафом не буду рифовать, бы-линн.
   (Дети посещали садик и частенько приносили оттуда новые слова.)
   Тем временем мама Ивана спросила охранника, как его зовут.
   – Семен, – неожиданно для себя пискнул он и затем от души отхаркался.
   – Сеня, вот поешьте. Я напекла пирожков. И есть шоколад. Вы, наверное, стоите тут до утра? Как же не повезло вам! В новогоднюю ночь!
   – А, – махнул рукой мент, который, видимо, уже давно перебирал в уме все несправедливости, учиненные над ним начальством.
   – Поешьте, а то мы хотим передать тут кое-какую еду сыну, он тоже с утра не ел.
   – Да не положено, – отвечал хмурый Семен.
   – Вам пирожка же можно? – не отставала мамаша арестанта.
 
   – Не, – и мент даже отвернулся, чтобы не видеть пухлый прозрачный пакет, который Ванина мама поднесла повыше и приоткрыла.
   По казенному помещению поплыл сдобный запах.
   – Ну нельзя так нельзя, – согласилась Ванина мама и во мгновение ока накрыла на стол. Горка пирожков на пакете, литровая банка салата оливье, нарезанная сырокопченая колбаса, ломтики сыра, свежий батон… А также вафельный торт и кулек шоколадных конфет. Потом она выложила пластиковую посуду.
   Семья Варвары и Ванина родня приступили к делу. Полинка, Маруся и Вероника налегли на конфеты, Санёк же сидел давился пирожком, который мать сунула ему в приоткрытый рот, пока он рисовал домик и елку.
   – Ешьте, ешьте, ребята, – сказала мама Вани. – Празднуем Новый год.
   Правда, в ее глазах, как непролитая слеза, стоял вопрос, чьи это дети (Ванины?) и куда влип Иван, если они не его.
   Она не отрываясь смотрела на пирующих. Иван-то тоже у нее был белесый.
   – Пить хочу, – с полными щеками произнес Саня.
   Он сидел, кудрявый ангел, и смотрел своими синими глазами умоляюще (ресницы до бровей).
   – Ффё, мы ефть не хотим, блин, – произнесла младшая своим перепачканным ртом. Перед ней лежало три фантика.
   Мама Ивана обратилась к менту:
   – Сеня, дорогой, где у вас тут вода? Я забыла бутылку. Дети вон пить просят, бедные, измучились уже.
   Она почти плакала.
   Вопрос с отцовством был почти решен, судя по ее растроганному виду.
   – Да! – угрожающе, с пирожком за щекой, прорычала Ванина юная сестра. – Нарушение прав человека! Мучить маленьких детей, блин, вообще! Страсбургский суд!
   Тут выступила Варвара:
   – Да я в ларек сбегаю, принесу. Нечего у них просить. Видать же птицу по полету.
   В ней тоже пробудилось гражданское самосознание.
   Мамаша Ивана, прирожденный миротворец, подняла руку, призывая к спокойствию.
   – Вам принести что-нибудь, Сенечка?
   Неожиданно мирно дежурный ответил:
   – А че ходить, че приносить, вон он автомат у нас, кофе, какао, шоколад…
   И он показал в угол за собой.
   – А можно за барьер?
   – А че, можно.
   Мама Вани посмотрела на мужа, тот демонстративно свободно прошел за барьер и стал там, язвительно улыбаясь, рыться в бумажнике (вылитая Новодворская).
   – А вам чего-нибудь мы можем налить? – не отставала мамаша.
   И Семен вдруг встрепенулся, кивнул и сказал:
   – Мне сладкого чаю с лимоном.
   И пошел заключительный акт новогоднего пира, после чего Варвара убрала со стола, а дети стали бегать повсюду, временами тыкаясь в барьер и сквозь балясины разглядывая кобуру. Семен не реагировал.
   Тут произошло неожиданное: за барьером, в глубине, открылась дверь, и давешние преступники, двое мужчин и женщина (может быть, только что зарезавшие человека), свободно проследовали через предбанник и вышли на волю.
   – Эт-то что же выходит, – сказала, улыбаясь, сестра Ивана и поправила очки, – преступников выпустили, а честных людей держат в тюрьме? Борцов за права человека? Без права на передачи? Без воды? Там же больные люди!
   – Да, – подхватил ее отец, – я должен переговорить с руководством. Мы имеем право! Где начальник отделения?
   – Вон дверь, на второй этаж, – неожиданно ответил Семен и отодвинулся.
   Ванин отец тронулся за барьер и исчез.
   Все молча ждали.
 
   Минут через пять из внутренней двери вышел полный немолодой мент в фуражке – по виду начальник.
   Увидев народ за барьером, он вскипел:
   – Это что такое! Немедленно покинуть помещение! Кто пустил детей? Запрещено! Сейчас же!
   – Как вас зовут, здравствуйте, – вдруг сказала мама Ивана.
   – Семен, – сбился с тона начальник.
   Тут все засмеялись, глядя на нового Семена, даже маленькие девки специально ядовито начали хихикать.
   Дети улавливают общую атмосферу очень быстро.
   – Сеня, с Новым годом, – воскликнула дерзкая акселератка, сверкнув очками. – С новым счастьем!
   Тот вытащил из кармана брюк мобильник, посмотрел в него и вдруг исчез.
   Через небольшое время от начальства вернулся отец семейства и с порога провозгласил:
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента