Страница:
- Что новенького? - вежливо спросил он при этом.
- Молчат.., никто ни в чем не сознается.
- Значит, они молодцы! - похвалил Фуше филадельфов.
***
Назначив своего брата Иосифа королем в Мадриде, а шурина Мюрата посадив на престол в Неаполе, император Наполеон вернулся в Париж - раздраженный, придирчивый, нетерпимый.
- Несносным шумом вокруг имени Мале, - заявил он Фуше, - вы создаете ему репутацию, какой он не заслуживает. Тем самым вы позволяете обществу думать, что мое положение и мой престол в опасности. Между тем французы должны знать, что они счастливы жить под моим скипетром, а недовольных средь них быть не может... Это я недоволен вами, Фуше!
Филадельфов и якобинцев подвергли превентивному заключению - без суда. Мале был водворен в Ла-Форс не за то, что он сделал, а лишь за то, что он мог бы сделать. А сделать он мог бы, конечно, многое. Удайся тогда мятеж в Париже, и, может быть, вся история Европы пошла бы иным путем - путем демократических преобразований; возможно - хочу я верить! - наша древняя Москва сохранилась бы до наших дней той "белокаменной", какой и была она до исторического пожара 1812 года...
Наверное, императору все-таки доложили, что не генерал Мале, а полковник Уде - великий архонт (глава филадельфов); именно этот Уде связан с Буонарроти! И наверное, император Наполеон как следует подумал, а потом уже четко решил:
- Полковник Уде умрет у меня в чине генерала. "Кем же умрет генерал Гидаль?" - мог бы спросить Фуше...
ПОСЛЕДНИЕ РЕПЕТИЦИИ
Генерал Гидаль был схвачен при попытке проникнуть в Ла-Форс, и Фуше небрежно спросил его на допросе:
- Вам хочется разделить участь Мале?
- Сидеть в камере с Мале, наверное, приятнее, нежели в вашем кабинете. Но.., в чем же я провинился?
- В том, что вам не сидится спокойно в Марселе... Гидаль вернулся на юг Франции, где (если верить слухам) филадельфы имели тысячи сторонников с оружием, готовых на все ради новой революции. Между тем в поведении Мале ничего не изменилось. Обычно он просыпался средь ночи, с помощью дешевого телескопа наблюдал за движением небесных светил, а по утрам столярничал у самодельного верстака... Поручик Лакомте, служивший в тюрьме помощником коменданта, однажды привлек его внимание. Почти заботливо, как отец, Мале расправил на груди поручика жиденький аксельбантик и заглянул в глаза юноши:
- Вы еще очень молоды... Наверное, я думаю, сумели наделать немало долгов в Париже?
- Как и каждый офицер, живущий только службою.
- Так вот, - предупредил Мале. - Советую расплатиться с заимодавцами, ибо скоро вам предстоит дорога в Испанию.
- Какая чепуха! - расхохотался поручик...
Майор Мишо де Бюгонь потом спрашивал Лакомте:
- Что он сказал тебе, сынок?
- Советовал расплатиться с долгами в Париже, считая, что скоро мне предстоит сражаться с гверильясами в Испании.
- Конечно, чепуха! - согласился майор. - Прежде наш великий император покончит с блудливою Австрией...
По через неделю Лакомте уже отплывал в Барселону, чтобы погибнуть от руки партизан под стенами Сарагосы... Выходит, Мале знал гораздо больше того, что может знать узник Ла-Форса.
Демаре навестил Паскье, предупредив его:
- Когда наш император будет сражаться на подступах к Вене, от этого Мале, наверное, следует ожидать всяких дерзостей.
- Есть основания к таковым подозрениям? Демаре сказал, что итальянский бандит Сорби, сидя в тюрьме Ла-Форса, что-то пронюхал о планах Мале, а теперь желал бы продать генерала как можно дороже.
- В обмен на свободу, - заключил свой рассказ Демаре.
- Об этом стоит подумать, - ответил Паскье... На квартире коменданта де Бюгоня состоялась тайная встреча бандита Сорби с префектом тайной полиции.
- Ну что ж, - сказал Паскье. - Свобода - тоже товар, имеющий свою ценность. Ты даешь мне свой товар - сведения о Мале, я расплачиваюсь с тобой верной купюрой - амнистией...
Сорби выболтал ему такое, что Паскье поспешил к министру с невероятным известием: генерал Мале, даже в застенке Ла-Форса, снова готов выступить против Наполеона:
- Он ждет, когда императора не будет в Париже. Фуше нехотя разрешил освободить Сорби:
- Но он явно перестарался в сочинении своих фантазий! Сидя в замке Ла-Форса, невозможно свергать правительства. Впрочем, его величеству об этом будет мною доложено...
Пятого числа каждого месяца в пять часов вечера секретный узник поворачивался лицом в сторону заходящего солнца и пять минут посвящал размышлениям о том, что им сделано для пользы народа и что еще предстоит сделать. Так повелевал закон филадельфов, и одновременно с генералом Мале тысячи его соратников тоже обращали взоры к погасающему светилу... Мале, как и все якобинцы, постоянно был готов к смерти, естественной или насильственной это не так уж важно: "Если жизнь не удалась, человек погружается в смерть, как в летаргический сон, и, дождавшись в смерти лучших времен, он воскресает для новой жизни, которая будет лучше той, которую ранее он покинул..."
Мысли филадельфов точнее выразил поэт Гете: "Кто жил достойно в свое время, тот и останется жить во все времена!"
***
Поверим на слово Жозефу Фуше, писавшему, что вскоре любое упоминание о филадельфах приводило Наполеона в содрогание; император предполагал, что "эти люди имеют опасные разветвления в его армии". Кажется, полковник Жак Уде сознательно не был удален им из армии, чтобы следы великого архонта не затерялись в гуще народа. Между тем тюрьма на улице Паве, где сидел генерал Мале, явно привлекала филадельфов. Что-то слишком часто стали они наезжать в Париж, пытаясь обмануть бдительность стражей. В сферу наблюдения Паскье тогда попали многие филадельфы, ищущие личных контактов с узником. Не ощущать наличия крепкой и мыслящей организации, связанной с именем Мале, было уже нельзя, но лицо Жозефа Фуше по-прежнему оставалось бесстрастным, как гипсовая маска.
- Вы опять об этих фантазиях Сорби, - недовольно говорил он Паскье. - Но стоит ли придавать значение словам человека, который способен выдумать даже полет на Луну, только бы ему доставили сладкое блаженство личной свободы...
В мае 1809 года генерал Мале видел из окошка камеры прачек, которые горевали у фонтана Биражу, сидя на кучах белья. Они оплакивали мужей, пропавших без вести в Испании, сыновей, убитых в излучинах Дуная... В эту яркую весну армия императора безнадежно застряла напротив Вены, в бессмысленной бойне под Эйслингеном полегло сразу тридцать тысяч французских юношей, а Наполеон в хвастливом бюллетене распорядился считать эту сомнительную битву своей победой. Но истина дошла до Парижа, гарнизоны роптали, в народе Франции появилась растерянность. В следующей битве, при Ваграме, император обласкал полковника Жака Уде своим высочайшим вниманием:
- Полковник, отныне вы - мой бригадный генерал и подтвердите мужеством, что вы достойны этого высокого чина...
Уде и его полк были брошены в самое пекло битвы, а генерал Уде был жестоко изранен выстрелами в спину - из засады! Великий архонт успел продиктовать пять предсмертных писем, одно из которых было адресовано генералу Мале...
Тяжко было видеть тоскующих прачек у фонтана.
- Не плачьте! - крикнул им Мале. - Скоро придет мир...
Его схватили при попытке к бегству, когда в соборе Парижской богоматери готовились запеть благодарственный "Те Deum" в честь победы Наполеона над Австрией. Со взводом барабанщиков Мале хотел ворваться в собор, чтобы со священного алтаря провозгласить народу и всей Франции:
- Император убит.., да здравствует Республика! Барабаны заглушили бы вопли отчаяния бонапартистов, а для легковерных парижан были заготовлены прокламации на бланках сената. Мале казалось, что французы устали приносить жертвы своему "Минотавру", он сумеет увлечь гарнизон за собой, а сам Бонапарт уже не осмелится вернуться в Париж, отвергающий его ради мирной жизни... Паскье навестил министра Фуше.
- Выходит, что Сорби был прав, - сказал он. - Генерал Мале имеет своих людей даже в сенате. Иначе откуда бы взялись эти официальные бланки, на которых напечатаны криминальные слова: "Бонапарта нет, долой корсиканца и его полицию, отворим все тюрьмы Франции настежь..." Что скажете вы теперь?
- Мале.., спятил, - сказал ему Фуше.
- Напротив, - возразил Паскье. - Мале как раз очень здраво учитывал настроения публики в Париже...
Мале поместили в секретную камеру. Мишо де Бюгонь сам проверил засовы и с тех пор носил ключи от темницы мятежного генерала на груди - подле дешевого солдатского амулета.
- Бедный Мале, - признался он толстухе жене. - Конечно, он малость рехнулся: в самый-то торжественный момент, когда весь Париж возносит хвалу императору за его победу, и вдруг явиться в святом алтаре.., с барабанным боем! Да, такое не каждый придумает. С этим Мале надо быть осторожнее...
Мягкими, но скорыми шагами горца Мале обходил камеру по диагонали крест-накрест. Он размышлял. Он анализировал.
***
Через год состоялось бракосочетание разведенного Наполеона с молоденькой австриячкой. По этому случаю была дарована амнистия, которая не коснулась ни Мале, ни его филадельфов. Жозеф Фуше получил титул герцога, но его подозрительные колебания уже не располагали Наполеона к доверию; на пост министра полиции выдвигался Савари (он же - герцог Ровиго).
Однако Мале до сих пор ни в чем не сознался, а упорство генерала смутило даже сановников империи, склонных поверить в его невиновность. Ощутив это, Мале личным посланием потревожил услады новобрачного. "Я постоянно жду Вашей справедливости, - писал он Наполеону, - но вот прошло уже два года, а я все еще в заключении". Одновременно с этим Савари получил ходатайство от мадам Мале о пересмотре дела ее мужа...
Между Савари и Демаре возник краткий диалог:
- Черт побери, так кто же этот Мале?
- Всего лишь бригадный генерал.
- Виноват он или оговорен? - спрашивал Савари... Не так давно в Ла-Форсе освободилась камера: Мале лишился приятного соседа, аббата Лафона, выступавшего в защиту папы римского; священника, как повредившегося в разуме, перевели в клинику Дебюиссона. В эти дни, составляя рапорты о поведении узников, де Бюгонь начал отмечать "ненормальную веселость бывшего бригадного генерала". Жене он говорил:
- Молчат.., никто ни в чем не сознается.
- Значит, они молодцы! - похвалил Фуше филадельфов.
***
Назначив своего брата Иосифа королем в Мадриде, а шурина Мюрата посадив на престол в Неаполе, император Наполеон вернулся в Париж - раздраженный, придирчивый, нетерпимый.
- Несносным шумом вокруг имени Мале, - заявил он Фуше, - вы создаете ему репутацию, какой он не заслуживает. Тем самым вы позволяете обществу думать, что мое положение и мой престол в опасности. Между тем французы должны знать, что они счастливы жить под моим скипетром, а недовольных средь них быть не может... Это я недоволен вами, Фуше!
Филадельфов и якобинцев подвергли превентивному заключению - без суда. Мале был водворен в Ла-Форс не за то, что он сделал, а лишь за то, что он мог бы сделать. А сделать он мог бы, конечно, многое. Удайся тогда мятеж в Париже, и, может быть, вся история Европы пошла бы иным путем - путем демократических преобразований; возможно - хочу я верить! - наша древняя Москва сохранилась бы до наших дней той "белокаменной", какой и была она до исторического пожара 1812 года...
Наверное, императору все-таки доложили, что не генерал Мале, а полковник Уде - великий архонт (глава филадельфов); именно этот Уде связан с Буонарроти! И наверное, император Наполеон как следует подумал, а потом уже четко решил:
- Полковник Уде умрет у меня в чине генерала. "Кем же умрет генерал Гидаль?" - мог бы спросить Фуше...
ПОСЛЕДНИЕ РЕПЕТИЦИИ
Генерал Гидаль был схвачен при попытке проникнуть в Ла-Форс, и Фуше небрежно спросил его на допросе:
- Вам хочется разделить участь Мале?
- Сидеть в камере с Мале, наверное, приятнее, нежели в вашем кабинете. Но.., в чем же я провинился?
- В том, что вам не сидится спокойно в Марселе... Гидаль вернулся на юг Франции, где (если верить слухам) филадельфы имели тысячи сторонников с оружием, готовых на все ради новой революции. Между тем в поведении Мале ничего не изменилось. Обычно он просыпался средь ночи, с помощью дешевого телескопа наблюдал за движением небесных светил, а по утрам столярничал у самодельного верстака... Поручик Лакомте, служивший в тюрьме помощником коменданта, однажды привлек его внимание. Почти заботливо, как отец, Мале расправил на груди поручика жиденький аксельбантик и заглянул в глаза юноши:
- Вы еще очень молоды... Наверное, я думаю, сумели наделать немало долгов в Париже?
- Как и каждый офицер, живущий только службою.
- Так вот, - предупредил Мале. - Советую расплатиться с заимодавцами, ибо скоро вам предстоит дорога в Испанию.
- Какая чепуха! - расхохотался поручик...
Майор Мишо де Бюгонь потом спрашивал Лакомте:
- Что он сказал тебе, сынок?
- Советовал расплатиться с долгами в Париже, считая, что скоро мне предстоит сражаться с гверильясами в Испании.
- Конечно, чепуха! - согласился майор. - Прежде наш великий император покончит с блудливою Австрией...
По через неделю Лакомте уже отплывал в Барселону, чтобы погибнуть от руки партизан под стенами Сарагосы... Выходит, Мале знал гораздо больше того, что может знать узник Ла-Форса.
Демаре навестил Паскье, предупредив его:
- Когда наш император будет сражаться на подступах к Вене, от этого Мале, наверное, следует ожидать всяких дерзостей.
- Есть основания к таковым подозрениям? Демаре сказал, что итальянский бандит Сорби, сидя в тюрьме Ла-Форса, что-то пронюхал о планах Мале, а теперь желал бы продать генерала как можно дороже.
- В обмен на свободу, - заключил свой рассказ Демаре.
- Об этом стоит подумать, - ответил Паскье... На квартире коменданта де Бюгоня состоялась тайная встреча бандита Сорби с префектом тайной полиции.
- Ну что ж, - сказал Паскье. - Свобода - тоже товар, имеющий свою ценность. Ты даешь мне свой товар - сведения о Мале, я расплачиваюсь с тобой верной купюрой - амнистией...
Сорби выболтал ему такое, что Паскье поспешил к министру с невероятным известием: генерал Мале, даже в застенке Ла-Форса, снова готов выступить против Наполеона:
- Он ждет, когда императора не будет в Париже. Фуше нехотя разрешил освободить Сорби:
- Но он явно перестарался в сочинении своих фантазий! Сидя в замке Ла-Форса, невозможно свергать правительства. Впрочем, его величеству об этом будет мною доложено...
Пятого числа каждого месяца в пять часов вечера секретный узник поворачивался лицом в сторону заходящего солнца и пять минут посвящал размышлениям о том, что им сделано для пользы народа и что еще предстоит сделать. Так повелевал закон филадельфов, и одновременно с генералом Мале тысячи его соратников тоже обращали взоры к погасающему светилу... Мале, как и все якобинцы, постоянно был готов к смерти, естественной или насильственной это не так уж важно: "Если жизнь не удалась, человек погружается в смерть, как в летаргический сон, и, дождавшись в смерти лучших времен, он воскресает для новой жизни, которая будет лучше той, которую ранее он покинул..."
Мысли филадельфов точнее выразил поэт Гете: "Кто жил достойно в свое время, тот и останется жить во все времена!"
***
Поверим на слово Жозефу Фуше, писавшему, что вскоре любое упоминание о филадельфах приводило Наполеона в содрогание; император предполагал, что "эти люди имеют опасные разветвления в его армии". Кажется, полковник Жак Уде сознательно не был удален им из армии, чтобы следы великого архонта не затерялись в гуще народа. Между тем тюрьма на улице Паве, где сидел генерал Мале, явно привлекала филадельфов. Что-то слишком часто стали они наезжать в Париж, пытаясь обмануть бдительность стражей. В сферу наблюдения Паскье тогда попали многие филадельфы, ищущие личных контактов с узником. Не ощущать наличия крепкой и мыслящей организации, связанной с именем Мале, было уже нельзя, но лицо Жозефа Фуше по-прежнему оставалось бесстрастным, как гипсовая маска.
- Вы опять об этих фантазиях Сорби, - недовольно говорил он Паскье. - Но стоит ли придавать значение словам человека, который способен выдумать даже полет на Луну, только бы ему доставили сладкое блаженство личной свободы...
В мае 1809 года генерал Мале видел из окошка камеры прачек, которые горевали у фонтана Биражу, сидя на кучах белья. Они оплакивали мужей, пропавших без вести в Испании, сыновей, убитых в излучинах Дуная... В эту яркую весну армия императора безнадежно застряла напротив Вены, в бессмысленной бойне под Эйслингеном полегло сразу тридцать тысяч французских юношей, а Наполеон в хвастливом бюллетене распорядился считать эту сомнительную битву своей победой. Но истина дошла до Парижа, гарнизоны роптали, в народе Франции появилась растерянность. В следующей битве, при Ваграме, император обласкал полковника Жака Уде своим высочайшим вниманием:
- Полковник, отныне вы - мой бригадный генерал и подтвердите мужеством, что вы достойны этого высокого чина...
Уде и его полк были брошены в самое пекло битвы, а генерал Уде был жестоко изранен выстрелами в спину - из засады! Великий архонт успел продиктовать пять предсмертных писем, одно из которых было адресовано генералу Мале...
Тяжко было видеть тоскующих прачек у фонтана.
- Не плачьте! - крикнул им Мале. - Скоро придет мир...
Его схватили при попытке к бегству, когда в соборе Парижской богоматери готовились запеть благодарственный "Те Deum" в честь победы Наполеона над Австрией. Со взводом барабанщиков Мале хотел ворваться в собор, чтобы со священного алтаря провозгласить народу и всей Франции:
- Император убит.., да здравствует Республика! Барабаны заглушили бы вопли отчаяния бонапартистов, а для легковерных парижан были заготовлены прокламации на бланках сената. Мале казалось, что французы устали приносить жертвы своему "Минотавру", он сумеет увлечь гарнизон за собой, а сам Бонапарт уже не осмелится вернуться в Париж, отвергающий его ради мирной жизни... Паскье навестил министра Фуше.
- Выходит, что Сорби был прав, - сказал он. - Генерал Мале имеет своих людей даже в сенате. Иначе откуда бы взялись эти официальные бланки, на которых напечатаны криминальные слова: "Бонапарта нет, долой корсиканца и его полицию, отворим все тюрьмы Франции настежь..." Что скажете вы теперь?
- Мале.., спятил, - сказал ему Фуше.
- Напротив, - возразил Паскье. - Мале как раз очень здраво учитывал настроения публики в Париже...
Мале поместили в секретную камеру. Мишо де Бюгонь сам проверил засовы и с тех пор носил ключи от темницы мятежного генерала на груди - подле дешевого солдатского амулета.
- Бедный Мале, - признался он толстухе жене. - Конечно, он малость рехнулся: в самый-то торжественный момент, когда весь Париж возносит хвалу императору за его победу, и вдруг явиться в святом алтаре.., с барабанным боем! Да, такое не каждый придумает. С этим Мале надо быть осторожнее...
Мягкими, но скорыми шагами горца Мале обходил камеру по диагонали крест-накрест. Он размышлял. Он анализировал.
***
Через год состоялось бракосочетание разведенного Наполеона с молоденькой австриячкой. По этому случаю была дарована амнистия, которая не коснулась ни Мале, ни его филадельфов. Жозеф Фуше получил титул герцога, но его подозрительные колебания уже не располагали Наполеона к доверию; на пост министра полиции выдвигался Савари (он же - герцог Ровиго).
Однако Мале до сих пор ни в чем не сознался, а упорство генерала смутило даже сановников империи, склонных поверить в его невиновность. Ощутив это, Мале личным посланием потревожил услады новобрачного. "Я постоянно жду Вашей справедливости, - писал он Наполеону, - но вот прошло уже два года, а я все еще в заключении". Одновременно с этим Савари получил ходатайство от мадам Мале о пересмотре дела ее мужа...
Между Савари и Демаре возник краткий диалог:
- Черт побери, так кто же этот Мале?
- Всего лишь бригадный генерал.
- Виноват он или оговорен? - спрашивал Савари... Не так давно в Ла-Форсе освободилась камера: Мале лишился приятного соседа, аббата Лафона, выступавшего в защиту папы римского; священника, как повредившегося в разуме, перевели в клинику Дебюиссона. В эти дни, составляя рапорты о поведении узников, де Бюгонь начал отмечать "ненормальную веселость бывшего бригадного генерала". Жене он говорил:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента