Глава 9
Грязь
То село на Перекопском перешейке, которое я покинул сегодня в 3 часа утра, лежало в нескольких километрах к западу от проселочной дороги, и именно до нее мы и должны были добраться. Я взял с собой сержанта Гарлоффа. Это был сухой, молчаливый, надежный человек, который вырос на конном заводе в Померании. Всю свою жизнь он провел среди лошадей, и с годами его лицо стало чем-то похожим на лошадиную морду, что иногда случается у людей его профессии. Он был первоклассным наездником, практически представлявшим собой одно целое со своей верховой лошадью, которую звали Наполеон. В первые дни после начала войны на одной из открытых равнин вблизи Прута русский истребитель, выполнявший разведывательный полет, устроил на нас настоящую охоту. В поисках спасения мы помчались галопом прямо навстречу самолету и выскочили из зоны его обстрела как раз перед тем, когда, по нашим расчетам, он должен был открыть по нас огонь из пулеметов. Мы повторяли этот маневр до тех пор, пока не оказались в безопасности.
Если бы он был англичанином, то мог бы просто совершить круг почета над нами и помахать на прощание крыльями, но он был русским и не мог себе позволить никаких вольностей.
Мы скакали бок о бок в ночной тишине, почти ничего не видя вокруг в кромешной тьме. Гарлофф внезапно натянул у Наполеона поводья. Лошадь присела на задние ноги и остановилась. Я также натянул поводья. Первым делом я подумал о том, что у Наполеона одна из ног попала в заячью норку, но Гарлофф спрыгнул с лошади, сделал несколько шагов вперед и исчез во мраке. Моя лошадь Пани встревожено что-то пережевывала. Когда Гарлофф появился вновь, он произнес всего лишь одно слово:
– Мины!
Я вспомнил, что неподалеку находятся позиции русских. Своими острыми глазами Гарлофф смог заметить маленький кусочек белой тряпки, закрепленный на проволоке в нескольких сантиметрах над землей. Обычно так обозначаются границы минного поля.
Я также спешился, и, ведя за собой лошадей, мы пошли вдоль проволоки с белыми тряпками. Она тянулась как раз вдоль дороги, по которой одновременно могли двигаться только несколько рядов машин. Не было необходимости делать большой объезд. Однако минные поля не ставили по отдельности, и не было уверенности в том, что все они были обнаружены и обозначены соответствующим образом. Мы пристально вглядывались в простиравшуюся перед нами тьму. Вероятно, места для могил уже были нам выделены на полоске земли, простиравшейся между нами и проселочной дорогой.
Разумеется, лучше всего было бы двигаться вперед пешком. Но возможно, дальше нет никаких минных полей. Сверхосторожность иногда приводит к противоположным результатам и заставляет людей действовать иррационально. Тяжелые комья глины прилипли к нашим сапогам, когда мы прошли вместе с нашими лошадьми несколько сот метров. Шаг за шагом мы вынуждены были вытаскивать ноги из непролазной грязи.
Опытный солдат всегда настороже. Но временами осторожность может привести к тому же самому результату, что и предсказание Дельфийского оракула, следуя которому человек попадает еще в большую беду, чем та, которую он стремился избежать. Если мы и дальше будем продолжать свой путь пешком, то потеряем полчаса. Потеря получаса под защитным покровом ночи может привести к тому, что мы попадем под бомбежку на перегруженной дороге. Фатализм опытного солдата основан на знании того, что будущее непредсказуемо.
– Итак, Гарлофф, что ты думаешь обо всем этом?
Мы только что едва выбрались из одной опасной ситуации. Зачем нам опять испытывать судьбу? В это самое время Наполеон, старая строевая лошадь, приподнял голову и радостно заржал. Пани ответила ему. На востоке забрезжили первые проблески зари.
Это был Божий знак. Страх упокоиться здесь навеки оставил нас. Мы решили идти пешком, хотя это было не так-то просто, поскольку нам пришлось руками счищать с сапог комья грязи. Через полчаса мы добрались до дороги.
Когда вы видите одну из тех дорог, по которой к линии фронта движутся подкрепления, испытанная временем фраза «армия прокладывает себе путь» точно отражает происходящее. Любой солдат, любая лошадь, любая машина пересчитывались дважды, один раз в штабе армии и один раз здесь, в грязи. В штабах всегда царят тишина и покой; здесь же царит полный хаос. Части растягиваются на много километров. Никто не может остановить новую часть, которая с левой или с правой стороны вливается в маленький промежуток, образовавшийся между движущимися колоннами. Так называемая «дорога» представляет собой обыкновенную тропинку, по которой могли ездить только легкие телеги украинских крестьян, – ее наскоро укрепили гравием и обломками камней. Камни представляют собой большую редкость в степи. В течение многих часов армейские подкрепления утюжат крестьянскую тропинку. К этому следует добавить еще одно неудобство – по обочинам прорыты канавы, что делает невозможным объезд по полям возникшего затора.
Вот что может случиться: заднее колесо одной из повозок, в которую запряжена лошадь и которая движется в составе растянувшейся на много километров колонны, попадает в глубокую воронку от снаряда, заполненную водой. Колесо ломается. Ось повозки летит вверх. Лошади рвутся вперед. Один из поводьев рвется. Повозка, следовавшая сзади, пытается объехать ее слева, но не может выбраться из глубокой колеи. Правое заднее колесо второй повозки цепляется за левое заднее колесо первой повозки. Лошади ржут и начинают метаться во все стороны. Вперед и назад путь закрыт. Грузовик, доставлявший на фронт боеприпасы и возвращающийся обратно пустым, пытается объехать это столпотворение по оставшейся свободной полоске земли вдоль обочины. Раздаются крики:
– Мы должны прорваться!
Грузовик медленно сползает в канаву и прочно там застревает. Это частный грузовичок, приспособленный для армейских нужд, но совершенно не отвечающий предъявляемым ему в данной ситуации требованиям.
Теперь на дороге возникает невообразимая пробка, и это на дороге, которая используется для снабжения армии! Всех охватывает неудержимая ярость. Все кричат друг на друга. Вспотевших, проклинающих все на свете, испачканных людей начинает бить озноб, у вывалявшихся в грязи лошадей изо рта течет пена. Но внезапно ярость проходит. Кто-то закуривает сигарету. Кто-то берет на себя инициативу. Грузовик вытаскивают из канавы с помощью лошадей, пристегнутых к одному тросу. Из повозки с поврежденным колесом вытаскивают весь груз. Начинается всеобщий смех, если находится какая-нибудь совершенно нелепая в данной ситуации вещь типа голубого стеганого одеяла или нескольких живых гусей. Люди заходят в лужи настолько глубокие, что вода попадает им в сапоги. Они хватаются за грязное колесо и с криками «Взяли! Взяли!» выталкивают пустую повозку на обочину. Лишних лошадей запрягают в другую повозку, и она трогается с места. Грузовик объезжает их, сигналя все время, а затем продолжает свой путь на склад боеприпасов в тылу.
Подобные сцены повторялись сотни раз с монотонной регулярностью. За день обычно удавалось преодолеть подобным образом когда 12, когда 6, а иногда и 3 километра. В одном месте было уложено рядом несколько досок, по которым можно было проехать через канаву. Вся ползущая масса людей и машин должна была делать крюк в 20 метров, чтобы объехать неразорвавшуюся бомбу, лежавшую прямо посреди дороги. Слева и справа от дороги поля были усеяны разного рода брошенными вещами, среди которых встречались кухонные плиты, обеденные столики, кровати, радиоприемники, пустые ящики из-под боеприпасов, фонари и тому подобное. Такое впечатление, что здесь было наводнение. Через каждые несколько сот метров стоит сломанная машина, лежит мертвая лошадь с раздутым брюхом или даже чей-нибудь труп. Взлетают вороны, громко хлопая крыльями. Каркающие серые стаи беспрерывно кружатся над живыми и мертвыми, над животными и людьми.
В конечном итоге мы принимаем решение скакать прямо через поле и примерно через 2 часа добираемся до штаба дивизии. Он разместился в деревушке, отмеченной на карте как Казак I и расположенной в самой узкой части перешейка. Начальник штаба дивизии обрадовался, увидев нас:
– Слава богу, что вы здесь. Мы вас ждем уже несколько дней.
Майор объяснил нам сложившуюся ситуацию. Примерно в 4 километрах к югу от нас находится местность под называнием Ишунь, там был мост через речушку Четарлык. Это был ключевой пункт обороны русских, и все попытки овладеть им лобовой атакой закончились неудачей, причем с большими потерями. К западу от моста протекала река, которая в степи представляла собой просто небольшой ручеек, но при впадении в море она расширялась, образуя болотистую дельту. Русские вряд ли ожидают, что их начнут атаковать через болото, и, поскольку вполне вероятно, что на этом участке их оборона слабее, было принято решение атаковать именно через болото. Однако это будет возможно только тогда, когда ударит мороз – а это было маловероятно в ближайшее время, – поэтому было решено мостить гати.
Открыть полевой хирургический госпиталь возле ближайшего к нам берега Четарлыка было невозможно, поскольку там не было никаких домов и вообще никакого укрытия. Казак I, Казак II и Казак III были единственными населенными пунктами в этом районе, отмеченными на картах. Штаб дивизии ранее на короткое время уже останавливался в Казаке II.
– По местным меркам, мой дорогой доктор, – сказал майор, – Казак II является довольно уютным местечком. Единственный недостаток заключается в том, что местные жители повынимали и спрятали все оконные рамы, а также спрятали в степи всех цыплят.
Поэтому если мы собираемся здесь делать операции, то лучше всего для этих целей подходят Казак II или Казак III. Я решил лично осмотреть оба населенных пункта. В то же время я должен был подумать и о том, какой именно передовой пункт медицинской помощи разместить вблизи берега Четарлыка, возле входа на только что вымощенную гать через болото. Я также хотел выяснить, каким образом передовые подразделения собираются переправлять раненых к оконечности гати, когда они переправятся через реку. Все это будет происходить на местности, плоской как блин, и всего в нескольких километрах от позиций русских.
Мы сели на наших коней и отправились в путь. Казак II мы вообще не смогли найти; но где-то в степи мы наткнулись на глубокую яму. К ее краям были прислонены оконные рамы, рядом бегали жалкие цыплята с мокрыми, взъерошенными перьями. Мы смогли поймать одного из них, но все это зрелище в целом произвело на нас настолько удручающее впечатление, что мы постаралась ускакать оттуда как можно быстрее.
Село Казак III состояло примерно из дюжины хат. Одну или две из них занимали подразделения, при виде которых создавалось впечатление, что им просто нечем заняться, что до них не доходят никакие приказы и они просто живут сами по себе, тихо и незаметно, в то время как кругом идет война. Наше заявление о том, что они должны освободить занимаемые помещения, было встречено с заметным недовольством.
На дверях всех хат мы написали мелом «ПХ» – «полевая хирургия», а внизу приписали дату и время. Затем мы поскакали по направлению к Четарлыку. Артиллерия русских вела интенсивный огонь, но, к счастью для нас, стоял густой туман. Возле реки нас ожидало диковинное зрелище: там стояло, сбившись в тесную кучу, около сотни людей, хотя русские были всего в нескольких километрах отсюда. Я спешился неподалеку от них и передал поводья от своего коня Гарлоффу. Саперы уже успели намостить около 600 метров гати. Среди этой толпы я заметил офицера медицинской службы, который открыл здесь пункт первой медицинской помощи, имея при себе лишь аптечку, а также несколько носилок. Все его снаряжение лежало рядом с ним прямо в грязи. От него я узнал, что две роты стремительным броском уже перебрались через болото и окопались на противоположном берегу, а теперь они просили прислать им боеприпасы. По его мнению, войска смогут доставлять раненых на носилках не далее того места, где мы сейчас находимся, и только после того, как будет закончено сооружение гати.
Итак, они лежат где-то, зарывшись в землю, в грязи, в которую превратилась степь, под бездонным небом, которое рассекают летящие в их сторону снаряды; и им кажется, что у них не остается другого выбора, кроме как молча умереть, так и не дождавшись помощи. Почему бы нам не запустить одну из сигнальных ракет, которые используют терпящие бедствие моряки, чтобы она вспыхнула над ними как символ надежды и поддержки!
Пока я раздумывал об этой крошечной искре надежды, которая должна была озарить сердца обреченных на гибель людей, в воздухе раздался какой-то странный, пугающий, предвещающий гибель звук. Люди посмотрели вверх. Никто не знал, что это такое. Внезапно раздался мощнейший взрыв. Примерно в сотне метров от нас в воздух вздыбился громадный столб грязи, а затем вверх поднялось облако дыма. Мы ощутили на себе ударную волну; в воздух полетели осколки; люди закричали и бросились на землю. Все были напуганы. Мы впервые испытали на себе действие нового оружия русских, делавшего одновременный залп из множества тяжелых минометных стволов. Несколько позднее его окрестили «сталинским органом».
Пострадал только один человек – он был ранен осколком в легкое. Его уложили на одни из носилок, и офицер медицинской службы перевязал ему рану. Я сказал этому офицеру, что мы собираемся открыть полевой хирургический госпиталь в Казаке III. Спустя несколько часов этого храброго человека самого принесли к нам на носилках. Во время одного из последующих залпов из «сталинского органа» он был ранен в живот и умер от потери крови, так как у него была повреждена селезенка. Ему была оказана вся необходимая помощь, но спасти его не удалось.
То обстоятельство, что мы с ним дружески беседовали хотя бы некоторое время, означало, что он мог умереть с осознанием того, что останется по крайней мере один свидетель, который может утверждать, что он сражался и побеждал под невидимым флагом до самого конца.
Если бы он был англичанином, то мог бы просто совершить круг почета над нами и помахать на прощание крыльями, но он был русским и не мог себе позволить никаких вольностей.
Мы скакали бок о бок в ночной тишине, почти ничего не видя вокруг в кромешной тьме. Гарлофф внезапно натянул у Наполеона поводья. Лошадь присела на задние ноги и остановилась. Я также натянул поводья. Первым делом я подумал о том, что у Наполеона одна из ног попала в заячью норку, но Гарлофф спрыгнул с лошади, сделал несколько шагов вперед и исчез во мраке. Моя лошадь Пани встревожено что-то пережевывала. Когда Гарлофф появился вновь, он произнес всего лишь одно слово:
– Мины!
Я вспомнил, что неподалеку находятся позиции русских. Своими острыми глазами Гарлофф смог заметить маленький кусочек белой тряпки, закрепленный на проволоке в нескольких сантиметрах над землей. Обычно так обозначаются границы минного поля.
Я также спешился, и, ведя за собой лошадей, мы пошли вдоль проволоки с белыми тряпками. Она тянулась как раз вдоль дороги, по которой одновременно могли двигаться только несколько рядов машин. Не было необходимости делать большой объезд. Однако минные поля не ставили по отдельности, и не было уверенности в том, что все они были обнаружены и обозначены соответствующим образом. Мы пристально вглядывались в простиравшуюся перед нами тьму. Вероятно, места для могил уже были нам выделены на полоске земли, простиравшейся между нами и проселочной дорогой.
Разумеется, лучше всего было бы двигаться вперед пешком. Но возможно, дальше нет никаких минных полей. Сверхосторожность иногда приводит к противоположным результатам и заставляет людей действовать иррационально. Тяжелые комья глины прилипли к нашим сапогам, когда мы прошли вместе с нашими лошадьми несколько сот метров. Шаг за шагом мы вынуждены были вытаскивать ноги из непролазной грязи.
Опытный солдат всегда настороже. Но временами осторожность может привести к тому же самому результату, что и предсказание Дельфийского оракула, следуя которому человек попадает еще в большую беду, чем та, которую он стремился избежать. Если мы и дальше будем продолжать свой путь пешком, то потеряем полчаса. Потеря получаса под защитным покровом ночи может привести к тому, что мы попадем под бомбежку на перегруженной дороге. Фатализм опытного солдата основан на знании того, что будущее непредсказуемо.
– Итак, Гарлофф, что ты думаешь обо всем этом?
Мы только что едва выбрались из одной опасной ситуации. Зачем нам опять испытывать судьбу? В это самое время Наполеон, старая строевая лошадь, приподнял голову и радостно заржал. Пани ответила ему. На востоке забрезжили первые проблески зари.
Это был Божий знак. Страх упокоиться здесь навеки оставил нас. Мы решили идти пешком, хотя это было не так-то просто, поскольку нам пришлось руками счищать с сапог комья грязи. Через полчаса мы добрались до дороги.
Когда вы видите одну из тех дорог, по которой к линии фронта движутся подкрепления, испытанная временем фраза «армия прокладывает себе путь» точно отражает происходящее. Любой солдат, любая лошадь, любая машина пересчитывались дважды, один раз в штабе армии и один раз здесь, в грязи. В штабах всегда царят тишина и покой; здесь же царит полный хаос. Части растягиваются на много километров. Никто не может остановить новую часть, которая с левой или с правой стороны вливается в маленький промежуток, образовавшийся между движущимися колоннами. Так называемая «дорога» представляет собой обыкновенную тропинку, по которой могли ездить только легкие телеги украинских крестьян, – ее наскоро укрепили гравием и обломками камней. Камни представляют собой большую редкость в степи. В течение многих часов армейские подкрепления утюжат крестьянскую тропинку. К этому следует добавить еще одно неудобство – по обочинам прорыты канавы, что делает невозможным объезд по полям возникшего затора.
Вот что может случиться: заднее колесо одной из повозок, в которую запряжена лошадь и которая движется в составе растянувшейся на много километров колонны, попадает в глубокую воронку от снаряда, заполненную водой. Колесо ломается. Ось повозки летит вверх. Лошади рвутся вперед. Один из поводьев рвется. Повозка, следовавшая сзади, пытается объехать ее слева, но не может выбраться из глубокой колеи. Правое заднее колесо второй повозки цепляется за левое заднее колесо первой повозки. Лошади ржут и начинают метаться во все стороны. Вперед и назад путь закрыт. Грузовик, доставлявший на фронт боеприпасы и возвращающийся обратно пустым, пытается объехать это столпотворение по оставшейся свободной полоске земли вдоль обочины. Раздаются крики:
– Мы должны прорваться!
Грузовик медленно сползает в канаву и прочно там застревает. Это частный грузовичок, приспособленный для армейских нужд, но совершенно не отвечающий предъявляемым ему в данной ситуации требованиям.
Теперь на дороге возникает невообразимая пробка, и это на дороге, которая используется для снабжения армии! Всех охватывает неудержимая ярость. Все кричат друг на друга. Вспотевших, проклинающих все на свете, испачканных людей начинает бить озноб, у вывалявшихся в грязи лошадей изо рта течет пена. Но внезапно ярость проходит. Кто-то закуривает сигарету. Кто-то берет на себя инициативу. Грузовик вытаскивают из канавы с помощью лошадей, пристегнутых к одному тросу. Из повозки с поврежденным колесом вытаскивают весь груз. Начинается всеобщий смех, если находится какая-нибудь совершенно нелепая в данной ситуации вещь типа голубого стеганого одеяла или нескольких живых гусей. Люди заходят в лужи настолько глубокие, что вода попадает им в сапоги. Они хватаются за грязное колесо и с криками «Взяли! Взяли!» выталкивают пустую повозку на обочину. Лишних лошадей запрягают в другую повозку, и она трогается с места. Грузовик объезжает их, сигналя все время, а затем продолжает свой путь на склад боеприпасов в тылу.
Подобные сцены повторялись сотни раз с монотонной регулярностью. За день обычно удавалось преодолеть подобным образом когда 12, когда 6, а иногда и 3 километра. В одном месте было уложено рядом несколько досок, по которым можно было проехать через канаву. Вся ползущая масса людей и машин должна была делать крюк в 20 метров, чтобы объехать неразорвавшуюся бомбу, лежавшую прямо посреди дороги. Слева и справа от дороги поля были усеяны разного рода брошенными вещами, среди которых встречались кухонные плиты, обеденные столики, кровати, радиоприемники, пустые ящики из-под боеприпасов, фонари и тому подобное. Такое впечатление, что здесь было наводнение. Через каждые несколько сот метров стоит сломанная машина, лежит мертвая лошадь с раздутым брюхом или даже чей-нибудь труп. Взлетают вороны, громко хлопая крыльями. Каркающие серые стаи беспрерывно кружатся над живыми и мертвыми, над животными и людьми.
В конечном итоге мы принимаем решение скакать прямо через поле и примерно через 2 часа добираемся до штаба дивизии. Он разместился в деревушке, отмеченной на карте как Казак I и расположенной в самой узкой части перешейка. Начальник штаба дивизии обрадовался, увидев нас:
– Слава богу, что вы здесь. Мы вас ждем уже несколько дней.
Майор объяснил нам сложившуюся ситуацию. Примерно в 4 километрах к югу от нас находится местность под называнием Ишунь, там был мост через речушку Четарлык. Это был ключевой пункт обороны русских, и все попытки овладеть им лобовой атакой закончились неудачей, причем с большими потерями. К западу от моста протекала река, которая в степи представляла собой просто небольшой ручеек, но при впадении в море она расширялась, образуя болотистую дельту. Русские вряд ли ожидают, что их начнут атаковать через болото, и, поскольку вполне вероятно, что на этом участке их оборона слабее, было принято решение атаковать именно через болото. Однако это будет возможно только тогда, когда ударит мороз – а это было маловероятно в ближайшее время, – поэтому было решено мостить гати.
Открыть полевой хирургический госпиталь возле ближайшего к нам берега Четарлыка было невозможно, поскольку там не было никаких домов и вообще никакого укрытия. Казак I, Казак II и Казак III были единственными населенными пунктами в этом районе, отмеченными на картах. Штаб дивизии ранее на короткое время уже останавливался в Казаке II.
– По местным меркам, мой дорогой доктор, – сказал майор, – Казак II является довольно уютным местечком. Единственный недостаток заключается в том, что местные жители повынимали и спрятали все оконные рамы, а также спрятали в степи всех цыплят.
Поэтому если мы собираемся здесь делать операции, то лучше всего для этих целей подходят Казак II или Казак III. Я решил лично осмотреть оба населенных пункта. В то же время я должен был подумать и о том, какой именно передовой пункт медицинской помощи разместить вблизи берега Четарлыка, возле входа на только что вымощенную гать через болото. Я также хотел выяснить, каким образом передовые подразделения собираются переправлять раненых к оконечности гати, когда они переправятся через реку. Все это будет происходить на местности, плоской как блин, и всего в нескольких километрах от позиций русских.
Мы сели на наших коней и отправились в путь. Казак II мы вообще не смогли найти; но где-то в степи мы наткнулись на глубокую яму. К ее краям были прислонены оконные рамы, рядом бегали жалкие цыплята с мокрыми, взъерошенными перьями. Мы смогли поймать одного из них, но все это зрелище в целом произвело на нас настолько удручающее впечатление, что мы постаралась ускакать оттуда как можно быстрее.
Село Казак III состояло примерно из дюжины хат. Одну или две из них занимали подразделения, при виде которых создавалось впечатление, что им просто нечем заняться, что до них не доходят никакие приказы и они просто живут сами по себе, тихо и незаметно, в то время как кругом идет война. Наше заявление о том, что они должны освободить занимаемые помещения, было встречено с заметным недовольством.
На дверях всех хат мы написали мелом «ПХ» – «полевая хирургия», а внизу приписали дату и время. Затем мы поскакали по направлению к Четарлыку. Артиллерия русских вела интенсивный огонь, но, к счастью для нас, стоял густой туман. Возле реки нас ожидало диковинное зрелище: там стояло, сбившись в тесную кучу, около сотни людей, хотя русские были всего в нескольких километрах отсюда. Я спешился неподалеку от них и передал поводья от своего коня Гарлоффу. Саперы уже успели намостить около 600 метров гати. Среди этой толпы я заметил офицера медицинской службы, который открыл здесь пункт первой медицинской помощи, имея при себе лишь аптечку, а также несколько носилок. Все его снаряжение лежало рядом с ним прямо в грязи. От него я узнал, что две роты стремительным броском уже перебрались через болото и окопались на противоположном берегу, а теперь они просили прислать им боеприпасы. По его мнению, войска смогут доставлять раненых на носилках не далее того места, где мы сейчас находимся, и только после того, как будет закончено сооружение гати.
Итак, они лежат где-то, зарывшись в землю, в грязи, в которую превратилась степь, под бездонным небом, которое рассекают летящие в их сторону снаряды; и им кажется, что у них не остается другого выбора, кроме как молча умереть, так и не дождавшись помощи. Почему бы нам не запустить одну из сигнальных ракет, которые используют терпящие бедствие моряки, чтобы она вспыхнула над ними как символ надежды и поддержки!
Пока я раздумывал об этой крошечной искре надежды, которая должна была озарить сердца обреченных на гибель людей, в воздухе раздался какой-то странный, пугающий, предвещающий гибель звук. Люди посмотрели вверх. Никто не знал, что это такое. Внезапно раздался мощнейший взрыв. Примерно в сотне метров от нас в воздух вздыбился громадный столб грязи, а затем вверх поднялось облако дыма. Мы ощутили на себе ударную волну; в воздух полетели осколки; люди закричали и бросились на землю. Все были напуганы. Мы впервые испытали на себе действие нового оружия русских, делавшего одновременный залп из множества тяжелых минометных стволов. Несколько позднее его окрестили «сталинским органом».
Пострадал только один человек – он был ранен осколком в легкое. Его уложили на одни из носилок, и офицер медицинской службы перевязал ему рану. Я сказал этому офицеру, что мы собираемся открыть полевой хирургический госпиталь в Казаке III. Спустя несколько часов этого храброго человека самого принесли к нам на носилках. Во время одного из последующих залпов из «сталинского органа» он был ранен в живот и умер от потери крови, так как у него была повреждена селезенка. Ему была оказана вся необходимая помощь, но спасти его не удалось.
То обстоятельство, что мы с ним дружески беседовали хотя бы некоторое время, означало, что он мог умереть с осознанием того, что останется по крайней мере один свидетель, который может утверждать, что он сражался и побеждал под невидимым флагом до самого конца.
Глава 10
Казак III
Пока инженерное подразделение мостило гать через болотистое устье реки Четарлык, по которой дивизия пыталась обойти с фланга оборонительные позиции русских у моста близ Ишуни, Гарлофф и я поскакали обратно в Казак III.
Где сейчас может находиться наша медицинская рота? Все еще продвигается вперед? Или застряла где-то в пробке на дороге? В любом случае, как только я объявил, что полевой хирургический госпиталь будет открыт в Казаке III, туда сразу же устремился поток раненых. Такие новости распространяются быстро. Раненых будут просто выгружать перед нашим постом, а все дальнейшие заботы о них уже лягут на наши плечи.
Я обрисовал сложившуюся ситуацию Гарлоффу и объяснил ему некоторые особенности местности. Залог успешной военной службы на одну треть состоит из хорошего знания своих обязанностей. Еще одна треть приходится на наличие здравого смысла. И еще одна треть – это просто удача. Так, Фридрих Великий однажды сказал, что он не берет на службу «офицеров, не обладающих удачей», а Наполеон полагал, что удача – это просто черта характера человека.
Учитывая сложившиеся обстоятельства и особенности местной почвы, карета скорой помощи Гарлоффа на конной тяге сможет работать гораздо более эффективно, чем автомобили скорой помощи, среди которых было всего несколько трехосных машин, способных передвигаться по бездорожью. Наш старый приятель капитан Штуббе в данное время находился в районе Херсона, где его часть занималась строительством моста через Днепр, поэтому мы не могли рассчитывать на его помощь. Кроме того, его громадные тракторы представляли собой настолько заметную цель, что русские не могли удержаться от соблазна их обстрелять. Армия образца 1941 года была гораздо хуже подготовлена для борьбы с распутицей, чем Великая армия образца 1812 года.
Когда Гарлофф и я заехали на небольшую возвышенность, чтобы я мог показать ему несколько ориентиров, по которым он смог бы найти обратную дорогу, откуда-то снизу раздался зычный оклик:
– Эй, вы! Вы что, не видите, куда вы едете?
Где сейчас может находиться наша медицинская рота? Все еще продвигается вперед? Или застряла где-то в пробке на дороге? В любом случае, как только я объявил, что полевой хирургический госпиталь будет открыт в Казаке III, туда сразу же устремился поток раненых. Такие новости распространяются быстро. Раненых будут просто выгружать перед нашим постом, а все дальнейшие заботы о них уже лягут на наши плечи.
Я обрисовал сложившуюся ситуацию Гарлоффу и объяснил ему некоторые особенности местности. Залог успешной военной службы на одну треть состоит из хорошего знания своих обязанностей. Еще одна треть приходится на наличие здравого смысла. И еще одна треть – это просто удача. Так, Фридрих Великий однажды сказал, что он не берет на службу «офицеров, не обладающих удачей», а Наполеон полагал, что удача – это просто черта характера человека.
Учитывая сложившиеся обстоятельства и особенности местной почвы, карета скорой помощи Гарлоффа на конной тяге сможет работать гораздо более эффективно, чем автомобили скорой помощи, среди которых было всего несколько трехосных машин, способных передвигаться по бездорожью. Наш старый приятель капитан Штуббе в данное время находился в районе Херсона, где его часть занималась строительством моста через Днепр, поэтому мы не могли рассчитывать на его помощь. Кроме того, его громадные тракторы представляли собой настолько заметную цель, что русские не могли удержаться от соблазна их обстрелять. Армия образца 1941 года была гораздо хуже подготовлена для борьбы с распутицей, чем Великая армия образца 1812 года.
Когда Гарлофф и я заехали на небольшую возвышенность, чтобы я мог показать ему несколько ориентиров, по которым он смог бы найти обратную дорогу, откуда-то снизу раздался зычный оклик:
– Эй, вы! Вы что, не видите, куда вы едете?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента