- Я слышал об этом, - ответил Овейн. - Ты собираешься о чем-то нас просить. Проси смело.
- Милорд, я присягнул на верность вашему брату Кадваладру и рискну выступить в его защиту, поскольку его лишили земель и сделали изгоем в собственной стране. Что бы о нем ни говорили, осмелюсь заметить, что он не заслуживает столь сурового наказания и брат не должен таким образом карать брата. И я прошу, чтобы вы великодушно простили своего брата и вернули ему владения. Он страдает уже целый год, так не довольно ли? Пусть он вернется на свои земли в Середиджион. Лорд епископ присоединит свой голос к моему, прося примирения.
- Лорд епископ уже высказался, - сухо ответил Овейн, - и довольно красноречиво. Я никогда не был непримирим по отношению к моему брату, какие бы безрассудные поступки он ни совершал, но убийство страшнее, чем безрассудный поступок, и необходимо раскаяться, прежде чем получишь прощение. Одно неразрывно связано с другим. Это Кадваладр послал тебя?
- Нет, милорд, и он ничего не знает о моем визите сюда. Он лишен всего, и я прошу вернуть ему его владения. Если он дурно поступил в прошлом, разве разумно лишать его возможности совершить добрый поступок в будущем? А то, что с ним сделали, - это крайность, так как он стал изгнанником в своей собственной стране и у него нет ни клочка собственной земли. Разве это справедливо?
- Это меньшая крайность, - холодно произнес Овейн, - нежели то, что он сделал с Анаравдом. Земли можно вернуть, жизнь вернуть невозможно.
- Верно, милорд, но, даже убивая, можно заплатить выкуп за кровь. А лишиться всего на всю жизнь - это тоже смерть.
- Тут не простое убийство, а умышленное, - возразил Овейн, - и ты это знаешь.
По левую руку от Кадфаэля сидел Кюхелин, весь сжавшийся, неподвижный, и сверлил взглядом Блери. Лицо молодого человека побледнело, а единственная рука так сильно сжалась в кулак на краю стола, что костяшки пальцев побелели. Не произнося ни звука, он не мигая мрачно смотрел на посланника Кадваладра.
- Это слишком строгое наказание, - яростно запротестовал Блери, - для поступка, совершенного сгоряча. К тому же ваша светлость не выслушала вторую сторону, то есть моего принца.
- Для поступка, совершенного сгоряча, - невозмутимо возразил Овейн, это нападение слишком хорошо спланировано. Восемь человек, поддавшиеся порыву гнева, не поджидают в засаде четырех безоружных, ничего не подозревающих путников. Ты оказываешь плохую услугу своему господину, пытаясь его выгородить. Я не против примирения в том случае, когда переговоры ведутся должным образом.
- Однако даже вам, Овейн, - вскричал вспыхнувший, как факел, Блери, не мешает подумать о последствиях, которые может повлечь за собой упорство. Мудрый человек понимает, когда следует уступить, иначе можно и себе самому вырыть яму!
Кюхелин, задрожав от ярости, привстал, но тут же опомнился и сел на место, безмолвный и неподвижный, как прежде. Хайвел даже не шелохнулся, и выражение его лица тоже не изменилось. От отца ему досталось самообладание. А непоколебимая уверенность в себе Овейна мгновенно прекратила беспокойный шепот и шорохи, возникшие на возвышении и перекинувшиеся вниз, на другие столы.
- Должен ли я расценивать это как угрозу, намек на Страшный Суд? осведомился Овейн самым любезным тоном, однако в голосе его зазвучали опасные нотки, так что Блери слегка отшатнулся, словно ожидал удара, и огонь в его черных глазах потух, а губы дрогнули. Наконец он собрался и ответил, но уже более осторожно:
- Я только хотел сказать, что братьям не подобает ненавидеть друг друга и подобная вражда неугодна богу. Эта вражда не может породить ничего, кроме несчастья. Умоляю вас, восстановите вашего брата в его правах.
- Пока что я не готов на это пойти, - задумчиво произнес Овейн, размышляя над подтекстом речей Блери. - Однако мы могли бы без спешки рассмотреть этот вопрос. Завтра утром я вместе с моими людьми отправляюсь в Эбер и Бангор, и вместе с нами едут люди епископа и гости из Личфилда. Я подумал, что хорошо бы тебе, Блери ап Рис, присоединиться к нам и быть нашим гостем в Эбере. В дороге да и у меня дома ты бы смог лучше обдумать свои аргументы, а я бы лучше оценил те последствия, о которых ты упомянул. Мне бы не хотелось, - медовым голосом продолжал Овейн, - навлечь несчастье необдуманными действиями. Так оцени же мое гостеприимство и садись вместе с нами за стол.
Кадфаэлю, да и многим другим в зале, было совершенно ясно, что у Блери нет выбора. Охрана Овейна поняла недвусмысленное приглашение своего начальника. Судя по напряженной улыбке Блери, он тоже все понял, однако принял приглашение с показным удовольствием. Впрочем, его устраивала возможность продолжать путь в обществе принца в качестве гостя (или пленника?) и по пути в Эбер внимательно прислушиваться и присматриваться ко всему происходящему. Тем более если его намек на страшные последствия означал нечто большее, нежели предвидение божьего гнева по поводу вражды между братьями. Он сказал слишком много, чтобы слова его можно было принять за чистую монету. В качестве гостя, свободного или взятого под стражу, Блери мог не опасаться за свою жизнь. Он сел на предложенное место за столом епископа и, изобразив улыбку, выпил за принца.
Епископ облегченно вздохнул, испытывая облегчение оттого, что его миротворческая попытка не потерпела полный крах. Сомнительно, чтобы до него дошел тайный смысл происходящего. "Валлийские нюансы непонятны этому прямолинейному и благочестивому нормандцу, - подумал брат Кадфаэль. - Тем лучше для него, он сможет теперь проводить гостей в путь, утешаясь тем, что сделал все возможное, дабы примирить братьев. А уж что из этого получится, от него не зависит".
Кувшины с элем снова пошли по кругу, и арфист принца принялся воспевать величие и добродетели рода Овейна, а также красоту Гуинедда. К удивлению Кадфаэля, после певца поднялся Хайвел аб Овейн и, взяв арфу, принялся весьма сладкозвучно петь о женщинах Севера. Этот воин, оказавшийся еще и бардом, был прекраснейшим побегом этого прекрасного древа. Хайвел знал, что делает, его песни разрядили напряженную атмосферу, смягчили сердца. Может, какая-то враждебность и осталась, но во всяком случае утешенный и успокоенный епископ этого не заметил.
И вот они оказались наедине в своей комнате. Дверь оставалась слегка приоткрытой. Было тихо, звуки сонно замирали в ночи. Брат Марк в задумчивости сидел на краю кровати, размышляя над всеми событиями дня. Наконец он сказал с убежденностью человека, обдумавшего все обстоятельства и пришедшего к твердому заключению:
- Он хотел только добра. Он хороший человек.
- Но лишенный мудрости, - отозвался с порога Кадфаэль.
Ночь была темная, безлунная, но при синем мерцании далеких звезд было видно, как время от времени движутся тени между домами - все разбредались на ночлег. Дневной шум сменился покоем, нарушаемым лишь приглушенными голосами, желавшими друг другу спокойной ночи. Это было, скорее, колыхание воздуха, нежели отчетливая речь. Стояло безветрие, и даже еле слышные звуки воспринимались довольно ясно.
- Он слишком доверчив, - со вздохом согласился Марк. - Честность подразумевает честность и в других.
- А ты считаешь, что Блери ап Рису ее не хватает? - спросил Кадфаэль. Проницательность брата Марка порой все еще удивляла его.
- Я в нем сомневаюсь. Он ведет себя слишком развязно, понимая, что раз уж его приняли, то не обидят. Он чувствует, что валлийское гостеприимство гарантирует ему безопасность.
- Да, верно, - задумчиво произнес Кадфаэль. - И он выдавал свои угрозы за грядущую небесную кару. А что ты обо всем этом думаешь?
- Он присмирел, - без сомнений заметил Марк. - Понимает, что зашел слишком далеко. Но было что-то большее, нежели просто предостережение о божьем гневе. В самом деле интересно, где сейчас этот Кадваладр и что он замышляет. Потому что, мне кажется, прозвучала явная угроза на случай, если Овейн откажется удовлетворить требования брата. Что-то затевается, и Блери в курсе дела.
- Я полагаю, - спокойно сказал Кадфаэль, - принц того же мнения, что и ты, или по крайней мере допускает такую возможность. Ты слышал его слова. Он дал понять всем своим людям, что Блери ап Рис должен оставаться в королевском кортеже и здесь, и в Эбере, и на пути между святым Асафом и Эбером. Если замышляется недоброе, можно помешать Блери в этом участвовать или дать знать своему господину, что принц принял к сведению предупреждение и смотрит в оба. Интересно, понял ли это Блери и станет ли рисковать, проверяя свою догадку?
- Мне показалось, что он вовсе не был обескуражен, - с сомнением произнес Марк. - Если он и понял слова Овейна должным образом, это его не обеспокоило. Может быть, он нарочно спровоцировал принца?
- Как знать? Возможно, ему удобно ехать вместе с нами в Эбер и шпионить по дороге и во владениях Овейна, чтобы потом доложить своему господину о диспозиции принца... - размышлял Кадфаэль. - Правда, какой ему от этого прок, если только он не хочет выйти из игры целым и невредимым. Ведь пленнику, находящемуся официально на положении гостя, ничего не грозит, каков бы ни был ход событий. Если побеждает его господин, Блери освобождают без всяких упреков, а если победителем оказывается Овейн, ему опять-таки не грозит ни ранение в бою, ни возмездие после. Однако он не показался мне человеком осторожным, - признал Кадфаэль, неохотно отказываясь от своих выводов.
Тени все еще продолжали время от времени двигаться в сгущающемся мраке. Открытая дверь епископских покоев образовывала слабо освещенный прямоугольник. Почти все факелы были погашены, огонь в очаге догорал, до монахов едва доносились голоса и шаги слуг, убиравших со стола.
Но вот в дверном проеме возникла высокая прямая фигура с широкими плечами. Человек остановился, вдыхая ночную прохладу, затем, не спеша спустившись по ступенькам, принялся медленно разгуливать по каменному двору, словно разминаясь после долгого сидения за столом. Кадфаэль пошире приоткрыл дверь, чтобы видеть все происходящее.
- Куда ты идешь? - Марк насторожился, строя догадки.
- Недалеко, - ответил Кадфаэль. - Я только посмотрю, кто клюнет на удочку нашего друга Блери. И как тот к этому отнесется!
Выйдя во двор, Кадфаэль прикрыл за собой дверь и замер, привыкая к темноте. Блери ап Рис продолжал прогуливаться, все ближе подходя к открытой калитке. Его шаги отчетливо звучали в тишине, так как земля тут была твердая, да он и не старался ступать тихо. Однако никто не обратил на него внимания - даже слуги, спешившие по домам. Блери повернулся и вызывающе зашагал прямо к открытой калитке. Кадфаэль не спеша приближался к нему, идя вдоль скромных жилищ священнослужителей и помещений для гостей, - он не хотел ничего упустить.
Две тени, словно сплетенные в дружеском объятии, быстро проскользнули в калитку - они появились откуда-то с полей, лежавших за оградой, - и, столкнувшись с Блери, заключили его в объятия.
- Как, милорд Блери! - пророкотал жизнерадостный голос по-валлийски. Это вы? Дышите свежим воздухом на сон грядущий? А уж погода сегодня как нельзя лучше!
- Мы с удовольствием составим вам компанию, - сердечно подхватил второй голос. - Еще рано идти спать. Мы доставим вас в кровать в целости и сохранности, если вы заблудитесь в темноте.
- Я не так опьянел, чтобы самому не найти дорогу, - возразил Блери, ничуть не удивленный и не обеспокоенный. - И хотя я могу провести время в прекрасной компании, я бы предпочел отправиться в постель. Да и вам, господа, не мешало бы выспаться, ведь рано утром мы отправляемся в путь. - В его голосе явно слышалась усмешка. Он нашел ответ на интересовавший его вопрос, и это его не обескуражило, а скорее позабавило и, возможно, удовлетворило. - Спокойной вам ночи! - сказал он и, повернувшись, зашагал обратно к залу, все еще слабо освещенному.
За оградой царила тишина, хотя неподалеку располагался лагерь Овейна. Стена была не так уж высока, и через нее можно было перелезть, хотя с той стороны наверняка могли подстеречь беглеца. Однако у Блери ап Риса в любом случае не было такого намерения - он просто проверил свои догадки и удостоверился, что попытку бегства сразу же пресекут. Приказы Овейна понимали с полуслова, даже когда они не были прямо высказаны, и неукоснительно выполняли. Если раньше Блери мог сомневаться на этот счет, то теперь знал наверняка. А что касается двух друзей-стражников, то они прямо-таки с оскорбительной откровенностью сразу же удалились в ночь.
Похоже было, что на этом инцидент и закончился. Однако Кадфаэль продолжал неподвижно стоять, незаметный на фоне темного деревянного дома. Он наблюдал с беспристрастным интересом, предчувствуя, что ночную сценку должен завершить некий эпилог.
В слабо освещенном прямоугольнике на верхней площадке лестницы показался силуэт Хелед, который можно было безошибочно узнать по грациозной осанке и стройности. Даже сейчас, проведя весь вечер в хлопотах и обслуживая многочисленных гостей епископа, Хелед двигалась, как гибкий олененок. И если Кадфаэль наблюдал за девушкой с беспристрастным удовольствием, то Блери ап Рис любовался ею менее бескорыстно, так как не был связан монашескими обетами. Сейчас он стоял уже у подножия лестницы. Блери только что убедился, что, хочет он того или нет, он теперь член королевской свиты по крайней мере до прибытия в Эбер. Он остановился в доме епископа и, по всей вероятности, знал, что эта привлекательная девушка на рассвете выедет вместе с отрядом принца. Сия перспектива сулила небольшое приключение в пути, ведь представлялась возможность приятно провести время. А сейчас, худо-бедно, выпал шанс должным образом завершить этот полный событий вечер. Девушка спускалась, и в руках у нее была вышитая скатерть - очевидно, она направлялась к жилищу каноников. Возможно, на скатерть пролилось вино или золотую нитку зацепила пряжка пояса либо рукоятка кинжала, и Хелед поручено было починить ее. Блери стоял внизу, желая увидеть девушку поближе. Хелед осторожно спускалась, опустив глаза, а он стоял так тихо, что она, погруженная в свои мысли, не заметила его. А когда до земли ей оставалось три ступеньки, Блери неожиданно схватил ее за талию и, подняв в воздух, некоторое время держал, вглядываясь в лицо, а затем осторожно поставил на землю. Однако рук своих не разжал.
Это было проделано легко и игриво, и, насколько мог судить Кадфаэль, видевший лишь силуэты, Хелед не выразила неудовольствия и нисколько не испугалась. Она лишь тихо охнула, когда Блери поднял ее в воздух, а снова очутившись на земле, стояла, глядя ему в глаза, и не пыталась вырваться. Любой женщине приятно, когда ею восхищается красивый мужчина. Она что-то сказала Блери, хотя Кадфаэль не разобрал слов, и тон был беззаботный, если не откровенно поощряющий. Он что-то ответил, и по его тону было ясно, что он не получил отпор. Вне всякого сомнения, Блери ап Рис был самого лестного мнения о себе и своих чарах, но Кадфаэль не сомневался, что, хотя Хелед польщена его вниманием, она вполне способна постоять за себя. Вряд ли девушка позволит ему зайти далеко и высвободится из его рук, как только пожелает. Похоже, оба не принимали эту игру всерьез.
Но Хелед не суждено было самой поставить точку в этой сценке. Свет, слабо льющийся в открытую дверь, внезапно заслонила мощная фигура, и пара у подножия лестницы исчезла из поля зрения Кадфаэля. Каноник Мейрион на минуту задержался, всматриваясь в темноту и привыкая к ней, затем начал спускаться по лестнице с присущим ему неловким достоинством. Когда же он отошел от двери и свет упал на блестящие волосы и бледное овальное лицо Хелед и на широкие плечи и надменное лицо Блери an Риса - показалось, что эта пара обнимается.
Брату Кадфаэлю, без зазрения совести наблюдавшему за этой сценой из темного угла, было ясно, что оба прекрасно видят надвигающуюся на них грозовую тучу и ни один не собирается уклониться. Наоборот, Хелед приняла более непринужденную позу и, слегка повернув лицо к свету, ослепительно улыбнулась - не ради удовольствия Блери, а чтобы позлить отца. Пусть дрожит за свое место и повышение по службе! Она сказала, что может его погубить, если захочет. Конечно, она никогда этого не сделает, но, раз он так глуп и так плохо ее знает, что верит, будто она способна на подлость, пусть поволнуется.
Напряженная неподвижность сменилась бурным движением - каноник Мейрион пришел в себя, как смерч, ринулся по ступенькам и, схватив дочь за руку, оторвал ее от Блери. Она не менее решительно вырвала у него руку и даже отряхнула рукав после прикосновения отца. Ночная темнота притупила острые, как кинжал, взгляды, которыми обменялись дочь с отцом. Блери, не моргнув глазом, тихонько рассмеялся.
- О, простите, если я посягнул на ваши права в этом заповеднике, сказал он, прикидываясь бестолковым. - Я не рассчитывал встретить соперника в рясе здесь, во владениях епископа Жильбера. Я вижу, что недооценил широту его взглядов.
Разумеется, Блери нарочно провоцировал каноника. Даже если он не знал, что этот негодующий пожилой человек - отец девушки, вряд ли можно было истолковать поступок Мейриона так, как это сделал Блери. Но разве не Хелед первая начала проказничать? Ей не понравилось, что каноник так мало верил в ее рассудительность, что считал неспособной поставить на место сомнительного ухажера. А Блери достаточно хорошо изучил женщин, чтобы уловить подспудный смысл поведения Хелед и подыграть ей и для ее удовольствия, и ради собственного развлечения.
- Сэр, - с тяжеловесным достоинством произнес Мейрион, с трудом обуздывая ярость, - моя дочь помолвлена и скоро выйдет замуж.. Здесь, при дворе его светлости, вам следует с уважением относиться к ней и другим женщинам. - Затем он резко обратился к Хелед, указав на их жилище у дальней стены, огораживающей двор: - Ступай, девочка! Время уже позднее, тебе пора домой.
Хелед, не испытывая ни малейшего волнения, коротко кивнула обоим и не спеша удалилась. Даже ее спина выражала презрение ко всем мужчинам вообще.
- Чудесная девушка, - одобрительно заметил Блери, глядя ей вслед. - Вы можете гордиться своим произведением, святой отец. Надеюсь, вы выдадите ее за человека, способного ценить красоту. Вряд ли права жениха ущемлены тем, что его невесте оказана пустячная услуга и ее перенесли со ступенек на землю. - Блери четко и насмешливо произнес слова "святой отец", прекрасно понимая их двусмысленное звучание. - Ну что же, чего не видит глаз, не печалит сердце, а ведь жених далеко, в Англси. Ведь вы не станете распускать язык там, где дело касается этого брака. - В его словах читался явный намек. Конечно, каноник Мейрион не предпримет никаких шагов, которые могли бы поставить под удар его безгрешное и многообещающее будущее. Блери ап Рис отличался сообразительностью и был хорошо осведомлен о клерикальных реформах епископа. Он даже понял обиду Хелед за то, что от нее стараются так безжалостно отделаться, и ее желание отомстить перед отъездом.
- Сэр, вы гость принца и епископа и должны вести себя соответствующим образом, поскольку вам оказывается гостеприимство - Мейрион стал прямым, как копье, а голос, в котором звучала сталь, разил, словно клинок. У этого хорошо вышколенного человека был неистовый валлийский характер, но он умел подавлять свои порывы. - Если вы не будете считаться с нашими правилами, то горько пожалеете. Каково бы ни было мое собственное положение, я позабочусь об этом. Не приближайтесь к моей дочери и больше не пытайтесь любезничать с ней. Ваши ухаживания здесь нежелательны.
- Только не для самой леди, как мне кажется, - ответил Блери, и в его самодовольном тоне послышалась улыбка. - У нее есть язык и руки, и она, несомненно, пустила бы их в ход, если бы я чем-либо вызвал ее неудовольствие. Мне нравятся девицы с решительным характером. Если мне представится случай, я скажу ей об этом. Почему бы ей не скрасить несколько часов пути к жениху, принимая поклонение, которого она вполне достойна?
Воцарилось гробовое молчание, и Кадфаэль словно ощутил близкое дыхание грозы. Наконец каноник Мейрион произнес, скрежеща зубами от еле сдерживаемой ярости:
- Милорд, не думайте, что моя ряса - гарантия вашей безопасности. Если вы заденете мою честь или попытаетесь запятнать доброе имя моей дочери, вам ничего не поможет. Советую держаться от Хелед подальше, иначе вам придется сожалеть. Правда, - заключил он тихо и еще более зловеще, - у вас будет на это слишком мало времени!
- Времени хватит, - сказал Блери, которого ничуть не впечатлила эта угроза, - поскольку я не очень-то привык о чем-либо сожалеть. Спокойной ночи, ваше преподобие! - С этими словами он прошел так близко от Мейриона, что их рукава соприкоснулись, - возможно, Блери сделал это нарочно - и стал подниматься по лестнице, ведущей в зал. А каноник, с трудом справившись со своей яростью, попытался вернуть себе достоинство. Наконец это ему удалось, и он прошествовал к своему собственному дому.
В еще более глубокой задумчивости, чем прежде, Кадфаэль вернулся в отведенную им комнату и пересказал происшествие брату Марку, лежавшему после вечерних молитв с широко открытыми глазами. Тот благодаря своей интуиции уже догадывался о подводных течениях, бурливших в ночном воздухе. Поэтому его ничуть не удивил рассказ брата Кадфаэля.
- Как тебе кажется, Кадфаэль, в какой степени он беспокоится за свое повышение по службе, а в какой - за дочь? Ведь он чувствует себя виноватым перед ней. Он винит себя за то, что избавляется от нее, и за то, что любит ее меньше, чем она его. Это чувство вины заставляет каноника еще сильнее желать, чтобы она оказалась как можно дальше и чтобы о ней заботился другой.
- Разве можно расшифровать мотивы кого бы то ни было? - смиренно вымолвил брат Кадфаэль. - Мужчины, а тем более женщины? Но скажу тебе, лучше бы Хелед не доводить отца до крайности. У него необузданный нрав. Мне бы не хотелось, чтобы он проявился. Сила его может оказаться убийственной.
- А в кого из этих двоих, - размышлял Марк, глядя в темный потолок, ударит молния, если разразится гроза?
Глава четвертая
Когда кортеж принца на рассвете начал собираться в путь, погода еще не решила, хмуриться ей или улыбаться. А теперь, идя на молитву перед дорогой, Кадфаэль с Марком видели, что трава влажно поблескивает после недолгого ливня, капли блестят на солнце, а небо ясное, нежно-голубого цвета. Лишь на востоке виднелись легкие облака, ласково прикасавшиеся к восходящему огненному шару. Когда двое монахов снова вышли во двор, там все бурлило и в полном разгаре были сборы. Грузили поклажу на вьючных лошадей, седлали коней, а палаточный город на склоне холма уже был свернут. Теперь даже прозрачные перышки облаков растворились в сиянии, и все сверкало и дышало свежестью после дождя.
Марк стоял, с удовольствием наблюдая за подготовкой к отъезду, и лицо у него раскраснелось, как у ребенка, предвкушающего приключения. Кадфаэль подумал, что до этой минуты его спутник не вполне сознавал все радости и опасности, поджидавшие, быть может, его в этом путешествии. Правда, они ехали вместе с принцами, но где-то там, вдали, таилась угроза: брат, жаждущий мести, прелат, желавший внести реформы в уклад, который, по мнению населения, не нуждался в реформировании. И кто способен предугадать, что может случиться между святым Асафом и Бангором, между двумя епископами чужим и своим?
- Я шепнул словечко на ухо святой Уинифред, - виновато покраснев, сказал Марк, словно он присвоил себе покровительницу, по праву принадлежавшую Кадфаэлю. - Я подумал, что мы, должно быть, совсем близко от нее, и мне показалось, учтивость велит известить ее о наших чаяниях и испросить ее благословения.
- Если мы его заслуживаем! - ответил Кадфаэль, правда, не сомневаясь, что такая кроткая и благоразумная святая снисходительно отнесется к такому мудрому простаку, как брат Марк.
- Да, действительно! А далеко ли отсюда, Кадфаэль, ее святой Колодец?
- Четырнадцать миль или около того, прямо на восток.
- Это правда, что он никогда не замерзает? Какой бы суровой ни была зима?
- Правда. Никто не видел, чтобы он затянулся льдом, в середине всегда пузырится.
- А Гвитерин, где ты поднял святую из могилы?
- Он находится на юго-западе от нас, довольно далеко, - сказал Кадфаэль, промолчав о том, что вернул святую в ее могилу. - Никогда не следует пытаться связывать ее имя с каким-то определенным местом, осторожно посоветовал он Марку. - Она появится там, где ты ее призовешь, и внимательно выслушает твою просьбу.
- В этом я никогда не сомневался, - просто ответил Марк и упругим шагом бодро отправился собирать немногочисленные пожитки и седлать своего гнедого мерина с лоснившейся шерстью. Кадфаэль задержался на несколько минут, чтобы полюбоваться на веселую суету во дворе, а затем более степенно проследовал на конюшню. За стенами обители охрана Овейна и его придворные уже строились. Остались только бледные заплатки на зеленом дерне, где стояли шатры, но скоро и они зарастут свежей травой, и память о визите принца сотрется из памяти. А во дворе стоял разноголосый шум: свистели конюхи, цокали копыта, звенела упряжь, пронзительными голосами перекликались служанки. Пыль, поднявшаяся от этой суматохи, была ясно видна на солнце и казалась золотым туманом.
Компания, отправлявшаяся в путь, была так безмятежно настроена, словно ей предстояло собирать цветочки, - а надо сказать, ясное утро склоняло к столь приятному времяпрепровождению. Но когда начали садиться на коней, тучи внезапно сгустились: появилась Хелед, облаченная в дорожный плащ, спокойная и скромная, слева от нее шел каноник Мейрион с плотно сжатыми губами и насупленными бровями, а справа - каноник Морган, губы которого были столь же плотно сжаты, а брови сурово сдвинуты. Острый взгляд последнего, в котором читалось неодобрение, поочередно буравил то отца, то дочь. Несмотря на все эти предосторожности, в последний момент Блери ап Рис вклинился между канониками и сильными руками поднял девушку в седло с изысканной учтивостью, переходящей в наглость. И, что еще хуже, Хелед приняла эту услугу, благосклонно кивнув и сдержанно улыбнувшись, причем улыбка се была и укоризненной, и озорной одновременно. Оба столь безукоризненно соблюдали приличия, что было бы глупо выговаривать им за поведение. Каноники промолчали, но еще больше помрачнели, а брови их еще больше нахмурились.
- Милорд, я присягнул на верность вашему брату Кадваладру и рискну выступить в его защиту, поскольку его лишили земель и сделали изгоем в собственной стране. Что бы о нем ни говорили, осмелюсь заметить, что он не заслуживает столь сурового наказания и брат не должен таким образом карать брата. И я прошу, чтобы вы великодушно простили своего брата и вернули ему владения. Он страдает уже целый год, так не довольно ли? Пусть он вернется на свои земли в Середиджион. Лорд епископ присоединит свой голос к моему, прося примирения.
- Лорд епископ уже высказался, - сухо ответил Овейн, - и довольно красноречиво. Я никогда не был непримирим по отношению к моему брату, какие бы безрассудные поступки он ни совершал, но убийство страшнее, чем безрассудный поступок, и необходимо раскаяться, прежде чем получишь прощение. Одно неразрывно связано с другим. Это Кадваладр послал тебя?
- Нет, милорд, и он ничего не знает о моем визите сюда. Он лишен всего, и я прошу вернуть ему его владения. Если он дурно поступил в прошлом, разве разумно лишать его возможности совершить добрый поступок в будущем? А то, что с ним сделали, - это крайность, так как он стал изгнанником в своей собственной стране и у него нет ни клочка собственной земли. Разве это справедливо?
- Это меньшая крайность, - холодно произнес Овейн, - нежели то, что он сделал с Анаравдом. Земли можно вернуть, жизнь вернуть невозможно.
- Верно, милорд, но, даже убивая, можно заплатить выкуп за кровь. А лишиться всего на всю жизнь - это тоже смерть.
- Тут не простое убийство, а умышленное, - возразил Овейн, - и ты это знаешь.
По левую руку от Кадфаэля сидел Кюхелин, весь сжавшийся, неподвижный, и сверлил взглядом Блери. Лицо молодого человека побледнело, а единственная рука так сильно сжалась в кулак на краю стола, что костяшки пальцев побелели. Не произнося ни звука, он не мигая мрачно смотрел на посланника Кадваладра.
- Это слишком строгое наказание, - яростно запротестовал Блери, - для поступка, совершенного сгоряча. К тому же ваша светлость не выслушала вторую сторону, то есть моего принца.
- Для поступка, совершенного сгоряча, - невозмутимо возразил Овейн, это нападение слишком хорошо спланировано. Восемь человек, поддавшиеся порыву гнева, не поджидают в засаде четырех безоружных, ничего не подозревающих путников. Ты оказываешь плохую услугу своему господину, пытаясь его выгородить. Я не против примирения в том случае, когда переговоры ведутся должным образом.
- Однако даже вам, Овейн, - вскричал вспыхнувший, как факел, Блери, не мешает подумать о последствиях, которые может повлечь за собой упорство. Мудрый человек понимает, когда следует уступить, иначе можно и себе самому вырыть яму!
Кюхелин, задрожав от ярости, привстал, но тут же опомнился и сел на место, безмолвный и неподвижный, как прежде. Хайвел даже не шелохнулся, и выражение его лица тоже не изменилось. От отца ему досталось самообладание. А непоколебимая уверенность в себе Овейна мгновенно прекратила беспокойный шепот и шорохи, возникшие на возвышении и перекинувшиеся вниз, на другие столы.
- Должен ли я расценивать это как угрозу, намек на Страшный Суд? осведомился Овейн самым любезным тоном, однако в голосе его зазвучали опасные нотки, так что Блери слегка отшатнулся, словно ожидал удара, и огонь в его черных глазах потух, а губы дрогнули. Наконец он собрался и ответил, но уже более осторожно:
- Я только хотел сказать, что братьям не подобает ненавидеть друг друга и подобная вражда неугодна богу. Эта вражда не может породить ничего, кроме несчастья. Умоляю вас, восстановите вашего брата в его правах.
- Пока что я не готов на это пойти, - задумчиво произнес Овейн, размышляя над подтекстом речей Блери. - Однако мы могли бы без спешки рассмотреть этот вопрос. Завтра утром я вместе с моими людьми отправляюсь в Эбер и Бангор, и вместе с нами едут люди епископа и гости из Личфилда. Я подумал, что хорошо бы тебе, Блери ап Рис, присоединиться к нам и быть нашим гостем в Эбере. В дороге да и у меня дома ты бы смог лучше обдумать свои аргументы, а я бы лучше оценил те последствия, о которых ты упомянул. Мне бы не хотелось, - медовым голосом продолжал Овейн, - навлечь несчастье необдуманными действиями. Так оцени же мое гостеприимство и садись вместе с нами за стол.
Кадфаэлю, да и многим другим в зале, было совершенно ясно, что у Блери нет выбора. Охрана Овейна поняла недвусмысленное приглашение своего начальника. Судя по напряженной улыбке Блери, он тоже все понял, однако принял приглашение с показным удовольствием. Впрочем, его устраивала возможность продолжать путь в обществе принца в качестве гостя (или пленника?) и по пути в Эбер внимательно прислушиваться и присматриваться ко всему происходящему. Тем более если его намек на страшные последствия означал нечто большее, нежели предвидение божьего гнева по поводу вражды между братьями. Он сказал слишком много, чтобы слова его можно было принять за чистую монету. В качестве гостя, свободного или взятого под стражу, Блери мог не опасаться за свою жизнь. Он сел на предложенное место за столом епископа и, изобразив улыбку, выпил за принца.
Епископ облегченно вздохнул, испытывая облегчение оттого, что его миротворческая попытка не потерпела полный крах. Сомнительно, чтобы до него дошел тайный смысл происходящего. "Валлийские нюансы непонятны этому прямолинейному и благочестивому нормандцу, - подумал брат Кадфаэль. - Тем лучше для него, он сможет теперь проводить гостей в путь, утешаясь тем, что сделал все возможное, дабы примирить братьев. А уж что из этого получится, от него не зависит".
Кувшины с элем снова пошли по кругу, и арфист принца принялся воспевать величие и добродетели рода Овейна, а также красоту Гуинедда. К удивлению Кадфаэля, после певца поднялся Хайвел аб Овейн и, взяв арфу, принялся весьма сладкозвучно петь о женщинах Севера. Этот воин, оказавшийся еще и бардом, был прекраснейшим побегом этого прекрасного древа. Хайвел знал, что делает, его песни разрядили напряженную атмосферу, смягчили сердца. Может, какая-то враждебность и осталась, но во всяком случае утешенный и успокоенный епископ этого не заметил.
И вот они оказались наедине в своей комнате. Дверь оставалась слегка приоткрытой. Было тихо, звуки сонно замирали в ночи. Брат Марк в задумчивости сидел на краю кровати, размышляя над всеми событиями дня. Наконец он сказал с убежденностью человека, обдумавшего все обстоятельства и пришедшего к твердому заключению:
- Он хотел только добра. Он хороший человек.
- Но лишенный мудрости, - отозвался с порога Кадфаэль.
Ночь была темная, безлунная, но при синем мерцании далеких звезд было видно, как время от времени движутся тени между домами - все разбредались на ночлег. Дневной шум сменился покоем, нарушаемым лишь приглушенными голосами, желавшими друг другу спокойной ночи. Это было, скорее, колыхание воздуха, нежели отчетливая речь. Стояло безветрие, и даже еле слышные звуки воспринимались довольно ясно.
- Он слишком доверчив, - со вздохом согласился Марк. - Честность подразумевает честность и в других.
- А ты считаешь, что Блери ап Рису ее не хватает? - спросил Кадфаэль. Проницательность брата Марка порой все еще удивляла его.
- Я в нем сомневаюсь. Он ведет себя слишком развязно, понимая, что раз уж его приняли, то не обидят. Он чувствует, что валлийское гостеприимство гарантирует ему безопасность.
- Да, верно, - задумчиво произнес Кадфаэль. - И он выдавал свои угрозы за грядущую небесную кару. А что ты обо всем этом думаешь?
- Он присмирел, - без сомнений заметил Марк. - Понимает, что зашел слишком далеко. Но было что-то большее, нежели просто предостережение о божьем гневе. В самом деле интересно, где сейчас этот Кадваладр и что он замышляет. Потому что, мне кажется, прозвучала явная угроза на случай, если Овейн откажется удовлетворить требования брата. Что-то затевается, и Блери в курсе дела.
- Я полагаю, - спокойно сказал Кадфаэль, - принц того же мнения, что и ты, или по крайней мере допускает такую возможность. Ты слышал его слова. Он дал понять всем своим людям, что Блери ап Рис должен оставаться в королевском кортеже и здесь, и в Эбере, и на пути между святым Асафом и Эбером. Если замышляется недоброе, можно помешать Блери в этом участвовать или дать знать своему господину, что принц принял к сведению предупреждение и смотрит в оба. Интересно, понял ли это Блери и станет ли рисковать, проверяя свою догадку?
- Мне показалось, что он вовсе не был обескуражен, - с сомнением произнес Марк. - Если он и понял слова Овейна должным образом, это его не обеспокоило. Может быть, он нарочно спровоцировал принца?
- Как знать? Возможно, ему удобно ехать вместе с нами в Эбер и шпионить по дороге и во владениях Овейна, чтобы потом доложить своему господину о диспозиции принца... - размышлял Кадфаэль. - Правда, какой ему от этого прок, если только он не хочет выйти из игры целым и невредимым. Ведь пленнику, находящемуся официально на положении гостя, ничего не грозит, каков бы ни был ход событий. Если побеждает его господин, Блери освобождают без всяких упреков, а если победителем оказывается Овейн, ему опять-таки не грозит ни ранение в бою, ни возмездие после. Однако он не показался мне человеком осторожным, - признал Кадфаэль, неохотно отказываясь от своих выводов.
Тени все еще продолжали время от времени двигаться в сгущающемся мраке. Открытая дверь епископских покоев образовывала слабо освещенный прямоугольник. Почти все факелы были погашены, огонь в очаге догорал, до монахов едва доносились голоса и шаги слуг, убиравших со стола.
Но вот в дверном проеме возникла высокая прямая фигура с широкими плечами. Человек остановился, вдыхая ночную прохладу, затем, не спеша спустившись по ступенькам, принялся медленно разгуливать по каменному двору, словно разминаясь после долгого сидения за столом. Кадфаэль пошире приоткрыл дверь, чтобы видеть все происходящее.
- Куда ты идешь? - Марк насторожился, строя догадки.
- Недалеко, - ответил Кадфаэль. - Я только посмотрю, кто клюнет на удочку нашего друга Блери. И как тот к этому отнесется!
Выйдя во двор, Кадфаэль прикрыл за собой дверь и замер, привыкая к темноте. Блери ап Рис продолжал прогуливаться, все ближе подходя к открытой калитке. Его шаги отчетливо звучали в тишине, так как земля тут была твердая, да он и не старался ступать тихо. Однако никто не обратил на него внимания - даже слуги, спешившие по домам. Блери повернулся и вызывающе зашагал прямо к открытой калитке. Кадфаэль не спеша приближался к нему, идя вдоль скромных жилищ священнослужителей и помещений для гостей, - он не хотел ничего упустить.
Две тени, словно сплетенные в дружеском объятии, быстро проскользнули в калитку - они появились откуда-то с полей, лежавших за оградой, - и, столкнувшись с Блери, заключили его в объятия.
- Как, милорд Блери! - пророкотал жизнерадостный голос по-валлийски. Это вы? Дышите свежим воздухом на сон грядущий? А уж погода сегодня как нельзя лучше!
- Мы с удовольствием составим вам компанию, - сердечно подхватил второй голос. - Еще рано идти спать. Мы доставим вас в кровать в целости и сохранности, если вы заблудитесь в темноте.
- Я не так опьянел, чтобы самому не найти дорогу, - возразил Блери, ничуть не удивленный и не обеспокоенный. - И хотя я могу провести время в прекрасной компании, я бы предпочел отправиться в постель. Да и вам, господа, не мешало бы выспаться, ведь рано утром мы отправляемся в путь. - В его голосе явно слышалась усмешка. Он нашел ответ на интересовавший его вопрос, и это его не обескуражило, а скорее позабавило и, возможно, удовлетворило. - Спокойной вам ночи! - сказал он и, повернувшись, зашагал обратно к залу, все еще слабо освещенному.
За оградой царила тишина, хотя неподалеку располагался лагерь Овейна. Стена была не так уж высока, и через нее можно было перелезть, хотя с той стороны наверняка могли подстеречь беглеца. Однако у Блери ап Риса в любом случае не было такого намерения - он просто проверил свои догадки и удостоверился, что попытку бегства сразу же пресекут. Приказы Овейна понимали с полуслова, даже когда они не были прямо высказаны, и неукоснительно выполняли. Если раньше Блери мог сомневаться на этот счет, то теперь знал наверняка. А что касается двух друзей-стражников, то они прямо-таки с оскорбительной откровенностью сразу же удалились в ночь.
Похоже было, что на этом инцидент и закончился. Однако Кадфаэль продолжал неподвижно стоять, незаметный на фоне темного деревянного дома. Он наблюдал с беспристрастным интересом, предчувствуя, что ночную сценку должен завершить некий эпилог.
В слабо освещенном прямоугольнике на верхней площадке лестницы показался силуэт Хелед, который можно было безошибочно узнать по грациозной осанке и стройности. Даже сейчас, проведя весь вечер в хлопотах и обслуживая многочисленных гостей епископа, Хелед двигалась, как гибкий олененок. И если Кадфаэль наблюдал за девушкой с беспристрастным удовольствием, то Блери ап Рис любовался ею менее бескорыстно, так как не был связан монашескими обетами. Сейчас он стоял уже у подножия лестницы. Блери только что убедился, что, хочет он того или нет, он теперь член королевской свиты по крайней мере до прибытия в Эбер. Он остановился в доме епископа и, по всей вероятности, знал, что эта привлекательная девушка на рассвете выедет вместе с отрядом принца. Сия перспектива сулила небольшое приключение в пути, ведь представлялась возможность приятно провести время. А сейчас, худо-бедно, выпал шанс должным образом завершить этот полный событий вечер. Девушка спускалась, и в руках у нее была вышитая скатерть - очевидно, она направлялась к жилищу каноников. Возможно, на скатерть пролилось вино или золотую нитку зацепила пряжка пояса либо рукоятка кинжала, и Хелед поручено было починить ее. Блери стоял внизу, желая увидеть девушку поближе. Хелед осторожно спускалась, опустив глаза, а он стоял так тихо, что она, погруженная в свои мысли, не заметила его. А когда до земли ей оставалось три ступеньки, Блери неожиданно схватил ее за талию и, подняв в воздух, некоторое время держал, вглядываясь в лицо, а затем осторожно поставил на землю. Однако рук своих не разжал.
Это было проделано легко и игриво, и, насколько мог судить Кадфаэль, видевший лишь силуэты, Хелед не выразила неудовольствия и нисколько не испугалась. Она лишь тихо охнула, когда Блери поднял ее в воздух, а снова очутившись на земле, стояла, глядя ему в глаза, и не пыталась вырваться. Любой женщине приятно, когда ею восхищается красивый мужчина. Она что-то сказала Блери, хотя Кадфаэль не разобрал слов, и тон был беззаботный, если не откровенно поощряющий. Он что-то ответил, и по его тону было ясно, что он не получил отпор. Вне всякого сомнения, Блери ап Рис был самого лестного мнения о себе и своих чарах, но Кадфаэль не сомневался, что, хотя Хелед польщена его вниманием, она вполне способна постоять за себя. Вряд ли девушка позволит ему зайти далеко и высвободится из его рук, как только пожелает. Похоже, оба не принимали эту игру всерьез.
Но Хелед не суждено было самой поставить точку в этой сценке. Свет, слабо льющийся в открытую дверь, внезапно заслонила мощная фигура, и пара у подножия лестницы исчезла из поля зрения Кадфаэля. Каноник Мейрион на минуту задержался, всматриваясь в темноту и привыкая к ней, затем начал спускаться по лестнице с присущим ему неловким достоинством. Когда же он отошел от двери и свет упал на блестящие волосы и бледное овальное лицо Хелед и на широкие плечи и надменное лицо Блери an Риса - показалось, что эта пара обнимается.
Брату Кадфаэлю, без зазрения совести наблюдавшему за этой сценой из темного угла, было ясно, что оба прекрасно видят надвигающуюся на них грозовую тучу и ни один не собирается уклониться. Наоборот, Хелед приняла более непринужденную позу и, слегка повернув лицо к свету, ослепительно улыбнулась - не ради удовольствия Блери, а чтобы позлить отца. Пусть дрожит за свое место и повышение по службе! Она сказала, что может его погубить, если захочет. Конечно, она никогда этого не сделает, но, раз он так глуп и так плохо ее знает, что верит, будто она способна на подлость, пусть поволнуется.
Напряженная неподвижность сменилась бурным движением - каноник Мейрион пришел в себя, как смерч, ринулся по ступенькам и, схватив дочь за руку, оторвал ее от Блери. Она не менее решительно вырвала у него руку и даже отряхнула рукав после прикосновения отца. Ночная темнота притупила острые, как кинжал, взгляды, которыми обменялись дочь с отцом. Блери, не моргнув глазом, тихонько рассмеялся.
- О, простите, если я посягнул на ваши права в этом заповеднике, сказал он, прикидываясь бестолковым. - Я не рассчитывал встретить соперника в рясе здесь, во владениях епископа Жильбера. Я вижу, что недооценил широту его взглядов.
Разумеется, Блери нарочно провоцировал каноника. Даже если он не знал, что этот негодующий пожилой человек - отец девушки, вряд ли можно было истолковать поступок Мейриона так, как это сделал Блери. Но разве не Хелед первая начала проказничать? Ей не понравилось, что каноник так мало верил в ее рассудительность, что считал неспособной поставить на место сомнительного ухажера. А Блери достаточно хорошо изучил женщин, чтобы уловить подспудный смысл поведения Хелед и подыграть ей и для ее удовольствия, и ради собственного развлечения.
- Сэр, - с тяжеловесным достоинством произнес Мейрион, с трудом обуздывая ярость, - моя дочь помолвлена и скоро выйдет замуж.. Здесь, при дворе его светлости, вам следует с уважением относиться к ней и другим женщинам. - Затем он резко обратился к Хелед, указав на их жилище у дальней стены, огораживающей двор: - Ступай, девочка! Время уже позднее, тебе пора домой.
Хелед, не испытывая ни малейшего волнения, коротко кивнула обоим и не спеша удалилась. Даже ее спина выражала презрение ко всем мужчинам вообще.
- Чудесная девушка, - одобрительно заметил Блери, глядя ей вслед. - Вы можете гордиться своим произведением, святой отец. Надеюсь, вы выдадите ее за человека, способного ценить красоту. Вряд ли права жениха ущемлены тем, что его невесте оказана пустячная услуга и ее перенесли со ступенек на землю. - Блери четко и насмешливо произнес слова "святой отец", прекрасно понимая их двусмысленное звучание. - Ну что же, чего не видит глаз, не печалит сердце, а ведь жених далеко, в Англси. Ведь вы не станете распускать язык там, где дело касается этого брака. - В его словах читался явный намек. Конечно, каноник Мейрион не предпримет никаких шагов, которые могли бы поставить под удар его безгрешное и многообещающее будущее. Блери ап Рис отличался сообразительностью и был хорошо осведомлен о клерикальных реформах епископа. Он даже понял обиду Хелед за то, что от нее стараются так безжалостно отделаться, и ее желание отомстить перед отъездом.
- Сэр, вы гость принца и епископа и должны вести себя соответствующим образом, поскольку вам оказывается гостеприимство - Мейрион стал прямым, как копье, а голос, в котором звучала сталь, разил, словно клинок. У этого хорошо вышколенного человека был неистовый валлийский характер, но он умел подавлять свои порывы. - Если вы не будете считаться с нашими правилами, то горько пожалеете. Каково бы ни было мое собственное положение, я позабочусь об этом. Не приближайтесь к моей дочери и больше не пытайтесь любезничать с ней. Ваши ухаживания здесь нежелательны.
- Только не для самой леди, как мне кажется, - ответил Блери, и в его самодовольном тоне послышалась улыбка. - У нее есть язык и руки, и она, несомненно, пустила бы их в ход, если бы я чем-либо вызвал ее неудовольствие. Мне нравятся девицы с решительным характером. Если мне представится случай, я скажу ей об этом. Почему бы ей не скрасить несколько часов пути к жениху, принимая поклонение, которого она вполне достойна?
Воцарилось гробовое молчание, и Кадфаэль словно ощутил близкое дыхание грозы. Наконец каноник Мейрион произнес, скрежеща зубами от еле сдерживаемой ярости:
- Милорд, не думайте, что моя ряса - гарантия вашей безопасности. Если вы заденете мою честь или попытаетесь запятнать доброе имя моей дочери, вам ничего не поможет. Советую держаться от Хелед подальше, иначе вам придется сожалеть. Правда, - заключил он тихо и еще более зловеще, - у вас будет на это слишком мало времени!
- Времени хватит, - сказал Блери, которого ничуть не впечатлила эта угроза, - поскольку я не очень-то привык о чем-либо сожалеть. Спокойной ночи, ваше преподобие! - С этими словами он прошел так близко от Мейриона, что их рукава соприкоснулись, - возможно, Блери сделал это нарочно - и стал подниматься по лестнице, ведущей в зал. А каноник, с трудом справившись со своей яростью, попытался вернуть себе достоинство. Наконец это ему удалось, и он прошествовал к своему собственному дому.
В еще более глубокой задумчивости, чем прежде, Кадфаэль вернулся в отведенную им комнату и пересказал происшествие брату Марку, лежавшему после вечерних молитв с широко открытыми глазами. Тот благодаря своей интуиции уже догадывался о подводных течениях, бурливших в ночном воздухе. Поэтому его ничуть не удивил рассказ брата Кадфаэля.
- Как тебе кажется, Кадфаэль, в какой степени он беспокоится за свое повышение по службе, а в какой - за дочь? Ведь он чувствует себя виноватым перед ней. Он винит себя за то, что избавляется от нее, и за то, что любит ее меньше, чем она его. Это чувство вины заставляет каноника еще сильнее желать, чтобы она оказалась как можно дальше и чтобы о ней заботился другой.
- Разве можно расшифровать мотивы кого бы то ни было? - смиренно вымолвил брат Кадфаэль. - Мужчины, а тем более женщины? Но скажу тебе, лучше бы Хелед не доводить отца до крайности. У него необузданный нрав. Мне бы не хотелось, чтобы он проявился. Сила его может оказаться убийственной.
- А в кого из этих двоих, - размышлял Марк, глядя в темный потолок, ударит молния, если разразится гроза?
Глава четвертая
Когда кортеж принца на рассвете начал собираться в путь, погода еще не решила, хмуриться ей или улыбаться. А теперь, идя на молитву перед дорогой, Кадфаэль с Марком видели, что трава влажно поблескивает после недолгого ливня, капли блестят на солнце, а небо ясное, нежно-голубого цвета. Лишь на востоке виднелись легкие облака, ласково прикасавшиеся к восходящему огненному шару. Когда двое монахов снова вышли во двор, там все бурлило и в полном разгаре были сборы. Грузили поклажу на вьючных лошадей, седлали коней, а палаточный город на склоне холма уже был свернут. Теперь даже прозрачные перышки облаков растворились в сиянии, и все сверкало и дышало свежестью после дождя.
Марк стоял, с удовольствием наблюдая за подготовкой к отъезду, и лицо у него раскраснелось, как у ребенка, предвкушающего приключения. Кадфаэль подумал, что до этой минуты его спутник не вполне сознавал все радости и опасности, поджидавшие, быть может, его в этом путешествии. Правда, они ехали вместе с принцами, но где-то там, вдали, таилась угроза: брат, жаждущий мести, прелат, желавший внести реформы в уклад, который, по мнению населения, не нуждался в реформировании. И кто способен предугадать, что может случиться между святым Асафом и Бангором, между двумя епископами чужим и своим?
- Я шепнул словечко на ухо святой Уинифред, - виновато покраснев, сказал Марк, словно он присвоил себе покровительницу, по праву принадлежавшую Кадфаэлю. - Я подумал, что мы, должно быть, совсем близко от нее, и мне показалось, учтивость велит известить ее о наших чаяниях и испросить ее благословения.
- Если мы его заслуживаем! - ответил Кадфаэль, правда, не сомневаясь, что такая кроткая и благоразумная святая снисходительно отнесется к такому мудрому простаку, как брат Марк.
- Да, действительно! А далеко ли отсюда, Кадфаэль, ее святой Колодец?
- Четырнадцать миль или около того, прямо на восток.
- Это правда, что он никогда не замерзает? Какой бы суровой ни была зима?
- Правда. Никто не видел, чтобы он затянулся льдом, в середине всегда пузырится.
- А Гвитерин, где ты поднял святую из могилы?
- Он находится на юго-западе от нас, довольно далеко, - сказал Кадфаэль, промолчав о том, что вернул святую в ее могилу. - Никогда не следует пытаться связывать ее имя с каким-то определенным местом, осторожно посоветовал он Марку. - Она появится там, где ты ее призовешь, и внимательно выслушает твою просьбу.
- В этом я никогда не сомневался, - просто ответил Марк и упругим шагом бодро отправился собирать немногочисленные пожитки и седлать своего гнедого мерина с лоснившейся шерстью. Кадфаэль задержался на несколько минут, чтобы полюбоваться на веселую суету во дворе, а затем более степенно проследовал на конюшню. За стенами обители охрана Овейна и его придворные уже строились. Остались только бледные заплатки на зеленом дерне, где стояли шатры, но скоро и они зарастут свежей травой, и память о визите принца сотрется из памяти. А во дворе стоял разноголосый шум: свистели конюхи, цокали копыта, звенела упряжь, пронзительными голосами перекликались служанки. Пыль, поднявшаяся от этой суматохи, была ясно видна на солнце и казалась золотым туманом.
Компания, отправлявшаяся в путь, была так безмятежно настроена, словно ей предстояло собирать цветочки, - а надо сказать, ясное утро склоняло к столь приятному времяпрепровождению. Но когда начали садиться на коней, тучи внезапно сгустились: появилась Хелед, облаченная в дорожный плащ, спокойная и скромная, слева от нее шел каноник Мейрион с плотно сжатыми губами и насупленными бровями, а справа - каноник Морган, губы которого были столь же плотно сжаты, а брови сурово сдвинуты. Острый взгляд последнего, в котором читалось неодобрение, поочередно буравил то отца, то дочь. Несмотря на все эти предосторожности, в последний момент Блери ап Рис вклинился между канониками и сильными руками поднял девушку в седло с изысканной учтивостью, переходящей в наглость. И, что еще хуже, Хелед приняла эту услугу, благосклонно кивнув и сдержанно улыбнувшись, причем улыбка се была и укоризненной, и озорной одновременно. Оба столь безукоризненно соблюдали приличия, что было бы глупо выговаривать им за поведение. Каноники промолчали, но еще больше помрачнели, а брови их еще больше нахмурились.