— Ему и не придется, — кратко ответил Хью. — Ты забыл, что у нас есть лошади, которых мы одолжили у Тудура ап Риса. Они уже отдохнули и теперь готовы к работе. Элиса вполне можно уложить на носилки, ведь Жильбера перевезли таким образом, причем в куда худшем состоянии. Я хочу, чтобы все валлийцы из Гуинедда уехали отсюда, прежде чем я выступлю против людей из Повиса. Давай покончим с одной неприятностью, покуда на нас не свалилась другая.
Итак, все было решено. Кадфаэль ожидал, что Элис будет возражать против такого приказа из-за себя и из-за Элиуда, но, горестно вздохнув, юноша задумался. Затем, ничего не говоря о своем отъезде, он принялся расспрашивать Кадфаэля, нет ли какой-нибудь возможности для Элиуда избежать суда и смертного приговора. Как ни трудно было Элису смириться с этим, в конце концов он понял, что надежды нет. Странное спокойствие овладело влюбленными, они переглядывались с таким видом, словно слова им были не нужны, и они обменивались фразами на каком-то им одним понятном языке. Впрочем, возможно, этот язык понимала и сестра Магдалина. Она была какая-то задумчивая и молчаливая и время от времени пристально посматривала на юную пару.
— Значит, послезавтра рано утром меня заберут, — сказал Элис. Они обменялись с Мелисент быстрыми взглядами. — Ну что же, я по всей форме попрошу руки Мелисент и сделаю это открыто и честно. К тому же мне нужно кое-что уладить в Трегейриоге, перед тем как я освобожусь. — Он ни слова не сказал о Кристине, но мысль о ней угнетала их обоих. Кристина одержала победу в своей битве, но победа ее превратилась в пепел. — Я очень крепко сплю, — печально улыбнулся Элис, — так что, если они явятся слишком рано, меня можно закатать в одеяла и вынести, а я себе буду храпеть. — Но закончил он серьезным тоном: — Спроси у Хью Берингара, нельзя ли перенести мою кровать в келью к Элиуду, чтобы я провел там две последние ночи. Я прошу не так уж много.
— Непременно спрошу, — пообещал Кадфаэль после краткого раздумья.
Интересно, куда клонит Элис? Его слова можно было истолковать по-разному.
Кадфаэль сразу же отправился выполнять просьбу Элиса. Хью уже собирался вскочить на коня и отправиться в путь, и сестра Магдалина вышла во двор проводить его. Наверняка она привела ему все аргументы в пользу милосердия, которые приводил Кадфаэль, а возможно, добавила и кое-что от себя. Сомнительно, чтобы посеянные ею семена дали всходы, но ведь если ничего не посеешь, ничего и не пожнешь.
— Согласен. Если это принесет им утешение, пусть будут вместе. — С унылым видом Хью пожал плечами. — Как только второго можно будет перевозить, я заберу его у тебя. Как знать, может быть, валлийская стрела все решит за нас, если Господь над ним сжалится.
Сестра Магдалина смотрела Хью вслед, пока тот не скрылся из виду.
— По крайней мере, — сказала она, — это не доставляет ему удовольствия. Как тяжело, когда нет победителей и все страдают.
— Очень тяжело! Он сам так и сказал, — согласился Кадфаэль, задумавшись. — Хью молит Бога, чтобы ему не пришлось этим заниматься.
Посмотрев на сестру Магдалину, он встретил столь же бесхитростный взгляд, как у него самого. Ему даже показалось, что они начинают понимать друг друга, молча обмениваясь красноречивыми взглядами, совсем как Элис и Мелисент.
— В самом деле? — сочувственно произнесла сестра Магдалина самым невинным тоном. — За это стоит помолиться. Завтра я буду возносить за это молитвы на всех службах в часовне. Ведь если ни о чем не просишь, ничего и не получишь.
Они вместе вошли в дом, и так сильно было ощущение взаимного понимания, при котором обходятся без слов, что брат Кадфаэль даже попросил у сестры Магдалины совета. У него до сих пор не было подходящего случая передать то, что ему доверила Кристина, а после исповеди Элиуда он не знал, будет ли это доброй вестью или жестоким ударом.
— Его девушка в Трегейриоге, та самая, по которой он сходил с ума, просила меня кое-что ему передать, и я обещал. Но теперь, когда он в таком положении… Хорошо ли давать ему то, ради чего стоит жить, когда ему, возможно, скоро предстоит умереть? Будет ли это милосердно?
И Кадфаэль рассказал сестре Магдалине, в чем заключалось поручение. Она задумалась, но не надолго.
— Раз ты обещал девушке, у тебя нет выбора. Правды никогда не следует опасаться. Кроме того, насколько я понимаю, он хочет умереть, а тело его с этим не согласно. И если юношу не подстегивать, он может повернуться лицом к стене и умереть. Не так уж это и важно, если его ждет виселица. Но если — я говорю «если»! — ему будет позволено жить, жаль, если он не услышит доброй вести, которая поможет ему выжить. — Сестра Магдалина повернула голову и снова понимающе посмотрела на Кадфаэля, затем улыбнулась: — Стоит рискнуть.
— Я тоже склоняюсь к этому, — согласился монах и вошел в дом.
Элиса еще не перевели к Элиуду, и тот лежал один. Иногда Кадфаэль сомневался, сможет ли когда-нибудь этот юноша после такого ранения стрелять из лука и владеть мечом. Однако сейчас это было далеко не самым страшным из того, что ему грозило.
Присев у кровати, Кадфаэль рассказал, что Элис попросился к нему и получил разрешение. Какая-то странная, печальная улыбка тронула запекшиеся губы Элиуда. Сам не зная почему, Кадфаэль ни словом не упомянул о предстоящем отъезде Элиса. Однако он предпочел не вдаваться в причины своего молчания: неведение — слишком хрупкая вещь, и раздумье может ее разрушить.
— А еще я обещал кое-что тебе сообщить, но до сих пор не было спокойной минуты. Меня попросила об этом Кристина, когда я уезжал из Трегейриога, — При упоминании ее имени лицо Элиуда побледнело, глаза расширились и сверкнули зеленым огнем, словно солнце засияло, пробившись сквозь июньскую листву. — Кристина передает, что она поговорила со своим отцом и с твоим тоже. Скоро она будет свободна и сможет принадлежать тому, кого любит. А она не будет принадлежать никому, кроме тебя.
В келью хлынул солнечный свет, затопив зелень, и левая, здоровая рука Элиуда, ища утешения, ухватилась за руку брата Кадфаэля и прижала ее к бешено бьющемуся сердцу. Кадфаэль не трогал юношу, выжидая, когда утихнет буря. Тот успокоился, и монах осторожно убрал руку.
— Но она не знает, кто я… — горестно прошептал Элиуд. — Что я наделал…
— Ей достаточно знать, что вы любите друг друга. Вина или невиновность, добро или зло едва ли могут изменить отношение Кристины к тебе. Дитя, тебе предстоит прожить еще по крайней мере лет тридцать, и будет брак, дети, слава, искупление, святость. Все содеянное, разумеется, важно, но еще важнее то, что предстоит сделать. Кристине известна эта истина. Когда она все узнает, она, конечно, расстроится, но не переменится к тебе.
— Мне предстоит прожить какие-нибудь недели, в лучшем случае месяцы, но никак не тридцать лет, — тихо сказал Элиуд, спрятав разгоряченное лицо под одеяло.
— Только Бог определяет этот срок, — возразил Кадфаэль. — Не короли и не судьи. Человек должен быть готов жить и умереть, ибо ему не избежать ни того ни другого. Кто знает срок искупления и тяжесть расплаты, которой у тебя потребуют?
Тут Кадфаэль поднялся со своего места, так как мельник Джон вместе с двумя соседями, которым залечивали царапины, полученные в бою, внесли Элиса и поставили его кровать рядом с Элиудом. Это было очень кстати: надежда уже проникла в душу Элиуда, как бы он ни сопротивлялся, и воссоединение со своей половиной пойдет ему явно на пользу. Кадфаэль наблюдал, как ловко мельник Джон ухаживает за раненым. Джон провел некоторое время в келье с Элисом и Мелисент, беседуя с ними. Он успел привязаться к Элису как к смелому и смышленому юноше. Очень нужный человек, этот мельник Джон. Такому силачу нипочем взять на руки спящего и перенести его, не потревожив его покой. К тому же Джон всецело предан сестре Магдалине, власть которой здесь так же сильна, как власть королевская.
Весьма ценный союзник.
Ну что же…
На следующий день в обители воцарилась тишина, словно все ходили на цыпочках, затаив дыхание, с особым рвением и благоговением придерживаясь всех монастырских правил. Никогда еще ритуалы бенедиктинского ордена не соблюдались в обители у Брода Годрика столь неукоснительно. Мать Мариана, маленькая высохшая старушка, видела перед собой сестер, осененных божественной благодатью. Двух гостей монастыря, лежавших на соседних кроватях, оставили в покое, и даже Мелисент, которая больше не была послушницей, с ясным, спокойным лицом занялась какими-то делами и не входила в келью к Элису и Элиуду.
Брат Кадфаэль, прослушав службу и вознеся пламенные молитвы, отправился вместе с сестрой Магдалиной к соседям, которым она залечивала незначительные раны.
— Ты очень устал, — заботливо заметила сестра Магдалина, когда они вернулись к позднему ужину и повечерию. — Завтра будешь спать до заутрени, ты же не отдыхал уже три ночи. Попрощайся с Элисом сегодня вечером, так как его увезут на рассвете. Да, чуть не забыла! Мне, пожалуй, не помешала бы еще одна фляжка твоего макового отвара. У меня кончился, а завтра нужно будет навестить одного больного, который не спит от боли. Не дашь ли ты мне этого отвара?
— Охотно, — ответил Кадфаэль и пошел за горшочком, который ему прислал из Шрусбери брат Освин.
Сестра Магдалина принесла большую зеленую фляжку, и монах молча наполнил ее.
Кадфаэль проснулся рано, но не стал вставать — намеки он понимал. Он слышал стук копыт, голос привратницы и другие голоса, изъяснявшиеся по-английски и по-валлийски, в том числе, конечно же, голос мельника Джона. Но Кадфаэль не вышел их проводить.
Когда он встал к заутрене, валлийцы, по его расчетам, были в пути уже часа два. Им дали на дорогу все необходимое, и у них был пропуск, выданный Хью Берингаром. Привратница проводила их в помещение, где лежал Элис ап Синан, и мельник отнес его, закутанного в теплые одеяла, и уложил на носилки. Мать Мариана поднялась, чтобы благословить их в путь.
После заутрени Кадфаэль, как обычно, пошел проведать своего подопечного. Два часа — срок уже вполне приличный. Надо же было кому-то войти первым, — разумеется, его опередила Мелисент, — так что он был первым из, так сказать, непосвященных .
Монах остановился на пороге. В полумраке он увидел два бледных лица — юная парочка сидела щека к щеке. Мелисент, примостившаяся на краешке кровати, поддерживала больного, который пытался сидеть прямо. На голые плечи юноши был наброшен плащ. Глаза, пристально смотревшие на Кадфаэля, были не карие, а темные, как черные кудри молодого человека.
— Пожалуйста, сообщи лорду Берингару, — попросил Элис ап Синан, — что я отослал своего молочного брата и готов отвечать за все, что он сделал. Он сунул голову в петлю ради меня, а теперь я сделаю это ради него.
Элис закончил свою речь, перевел дух и поморщился от боли, но лицо его теперь стало спокойным, так как больше не нужно было ничего скрывать.
— Я сожалею, что мне пришлось обмануть мать Мариану, — сказал он. — Передай ей, что я прошу прощения, но у меня не было выхода. Мне бы не хотелось, чтобы кого-нибудь обвинили за мои деяния. Я рад, что зашел именно ты. Пошли известие в город, мне бы хотелось поскорее покончить с этим. Элиуд теперь в безопасности.
— Я выполню твое поручение, — серьезно сказал Кадфаэль. — Оба поручения. И не задам ни одного вопроса. Даже о том, участвовал ли Элиуд в этом заговоре.
Брат Кадфаэль и так знал ответ. В отличие от тех, кто намеренно ничего не видел и не слышал, Элиуд, конечно, был не в курсе дела. Когда действие макового отвара кончится, валлийцы, следующие с носилками в Уэльс, обнаружат, что у них на руках безутешный калека. Но в конце этого вынужденного побега, что бы там ни решил на этот счет Овейн Гуинеддский, Элиуда ждала Кристина.
— Я сделал все, что мог, — серьезно сказал Элис. — Кристину известят, и она выйдет ему навстречу. Конечно, придется нелегко, но все-таки он будет жить.
Оба влюбленных очень повзрослели с тех пор, как Элис ап Синан впервые появился у Брода Годрика вместе с налетчиками. Он теперь ничем не напоминал того юношу, который с невинным лицом вымещал зло на своих стражниках, осыпая их оскорблениями по-валлийски. А в Мелисент никто бы не узнал девушку, собиравшуюся постричься в монахини, не имея ни малейшего понятия ни о браке, ни о монашеском призвании.
— Ну что же, организовано безупречно, — сказал Кадфаэль беспристрастным тоном. — Пойду и поставлю всех в известность — здесь и в Шрусбери.
Он уже почти прикрыл за собой дверь, когда его окликнул Элис:
— Зайди потом ко мне и помоги одеться. Хотелось бы встретить Хью Берингара на ногах и в приличном виде.
Днем Элис встретил Хью Берингара именно так. Тот прибыл расследовать исчезновение преступника. У Хью был хмурый вид, черные брови насуплены. В скромной гостиной матери Марианы перед ним стояли Элис и Мелисент. Кадфаэль надел на юношу рубашку, штаны и куртку, а Мелисент расчесала ему густые волосы, так как из-за боли в руке он не мог справиться с этим сам. Сделав первые нетвердые шаги, он сильно рисковал упасть, и сестра Магдалина, бросив на него оценивающий взгляд, принесла палку. Когда Элис был готов, он выглядел совсем юным, опрятным и торжественным, но несколько напуганным. Юноша стоял слегка согнувшись, так как из-за сломанного ребра дышал он с трудом. Мелисент готова была подхватить его.
— Вместо себя в Уэльс я отправил Элиуда, так как обязан ему жизнью, — вымолвил Элис, напряженный от страха и решимости. — Но я в вашем распоряжении, и вы можете делать со мной все, что сочтете нужным.
— Ради Бога, сядь, — резко остановил его Хью. — Мне не нужны мученики. Сядь и успокойся. Меня не интересуют герои.
Покраснев, Элис послушно сел, не сводя глаз с мрачного лица шерифа.
— Кто тебе помогал? — с ледяным спокойствием спросил Хью.
— Никто. Я один осуществил этот план. Люди Овейна поступили так, как я им велел.
Утверждая это, Элис ничем не рисковал, так как валлийцы были уже далеко, в Уэльсе.
— Мы осуществили этот план, — твердо сказала Мелисент.
Хью оставил ее слова без внимания или сделал вид.
— Кто тебе помогал? — с ударением повторил он.
— Никто. Мелисент знала, но не принимала участия. Я один виноват во всем.
— Значит, ты один перенес своего двоюродного брата в другую кровать. Просто чудеса! Человек, который не может ходить, берет на руки и переносит другого. Насколько мне известно, Элиуда ап Гриффита отнес на носилки некий мельник из этих краев.
— Внутри было темно, да и снаружи только начинало светать, — твердо сказал Элис. — И я…
— Мы, — вмешалась Мелисент.
— …я хорошо укутал Элиуда, так что его не было видно. Джон лишь предложил помочь из доброго отношения ко мне.
— Элиуд знал об этом заговоре?
— Нет! — с жаром выпалили оба.
— Нет! — повторил Элис дрожащим голосом. — Он ничего не знал! Я подлил ему в питье большую дозу макового отвара, который брат Кадфаэль давал нам сначала, чтобы облегчить боль. От него крепко спят. Элиуд так и не проснулся, когда его уносили. Он не знал! Он бы никогда на это не согласился.
— Но ты же прикован к постели! Как тебе удалось достать этот отвар?
— Это я украла фляжку у сестры Магдалины, — сказала Мелисент. — Спросите у нее!
Хью не сомневался, что сестра Магдалина подтвердит это с самым серьезным и озабоченным видом, и ничего не собирался у нее спрашивать. А также у Кадфаэля. Оба тактично устранились от этого допроса, и судья оказался наедине с обвиняемыми.
Повисло тяжелое молчание. Хью угрюмо созерцал их обоих, затем повернулся к Мелисент.
— Но ведь именно ты имеешь полное право требовать у Элиуда расплаты, — обратился он к девушке. — Неужели ты так быстро простила его? Кто же в таком случае осмелится возражать?
— Я не уверена, знаю ли я в точности, что такое прощение, — ответила Мелисент, помедлив. — Но мне кажется, что было бы печально, если бы один дурной поступок, как бы страшен он ни был, перевесил все добрые дела человека. Мир многое бы потерял. Я не хочу больше смертей. Одной вполне достаточно, а вторая смерть не поможет делу.
Вновь наступило молчание, более долгое, чем в первый раз. Элиса трясло от неизвестности. Наконец Хью резко поднялся:
— Элис ап Синан, я не стану выдвигать против тебя обвинения и преследовать по закону. Передохни здесь, наберись сил. Твой конь все еще на конюшне в аббатстве. Когда сможешь сидеть в седле, разрешаю тебе последовать за своим молочным братом домой.
Не успели они вымолвить ни слова, как Хью вышел из комнаты и дверь за ним захлопнулась.
Ранним вечером Хью возвращался в Шрусбери, и брат Кадфаэль немного проводил своего друга. Уже несколько дней стояла теплая погода, на деревьях по обе стороны дороги зеленели весенние почки. Взволнованно пели птицы — пришло время вить гнезда и выводить птенцов. Время, когда многое начинается и когда не следует думать о смерти.
— А что мне было делать? — спросил Хью. — Этот юноша никого не убивал, и, хотя он настаивает, чтобы я надел петлю на его красивую шею, вешать мне его не за что. Если уж вешать, то обоих. Видит Бог, даже такой решительной девушке, как Мелисент, да и той, из Трегейриога, не по силам разлучить эту парочку. А две жизни за одну — такая сделка несправедлива. — Сидя на своем любимом сером жеребце, он взглянул на Кадфаэля и улыбнулся. Впервые за последние дни в улыбке его не было ни сдержанности, ни иронии. — Как много ты знал?
— Ничего, — честно ответил Кадфаэль. — Догадывался я о многом, но, не кривя душой, могу сказать, что знать ничего не знал и пальцем не пошевелил.
Просто Кадфаэль смотрел на все происходящее, прикинувшись слепым и глухонемым. Хью прекрасно это понимал. И было ясно, сколь в душе благодарен другу шериф за то, что теперь ему не нужно вершить правосудие.
— Что станет с ними теперь? — размышлял вслух Хью. — Элис поедет домой, как только ему станет лучше, и официально попросит руки своей девушки. У Мелисент нет родственников — только брат матери, но он в Кенте, вместе с королевой, и с ним не связаться. Я полагаю, сестра Магдалина посоветует девушке ехать к мачехе и ждать там, чтобы все было сделано, как принято. Мелисент благоразумна и прислушается к подобному совету, ибо теперь, уверенная в том, что в конце концов получит желаемое, она сможет спокойно ждать. Но как же вторая пара?
Об эту пору Элиуд со своими спутниками давным-давно был в Уэльсе. Валлийцы, наверное, уже не спешили, дабы не переутомить раненого; маковый напиток забвения, надо думать, оказывал свое действие еще некоторое время после того, как юноша проснулся, да и товарищи, поди, постарались унять его беспокойство относительно судьбы Элиса. Однако страстному и смятенному духу Элиуда едва ли суждено было изведать, что такое покой.
— Как поступит с ним Овейн?
— Если ты передашь свои права принцу, он не станет карать Элиуда, — ответил Кадфаэль. — Тот будет жить и женится на своей Кристине — ведь принцу, священнику и родителям не будет житья, пока девушка не добьется своего. Что же касается раскаяния, то раскаиваться Элиуд будет всю оставшуюся жизнь. Ни смерти, ни людям не дано наказать его так, как накажет он сам себя. Но с Божьей помощью, ему не придется нести эту ношу одному. Какое бы преступление он ни совершил, рядом с ним всегда будет Кристина.
Хью с Кадфаэлем расстались у леса. Сгущались ранние сумерки, но на деревьях пели птицы, и их громкая песнь была полна безудержной радости. В траве виднелись первые анемоны.
— Я уезжаю с легким сердцем, а ехал сюда с тяжелым, — сказал Хью, собираясь пришпорить коня.
— Как только этот парень сможет ходить прямо и дышать полной грудью, я последую за тобой. Соскучился я по дому. — Кадфаэль оглянулся на низкие деревянные крыши обители матери Марианы. Сквозь прозрачные кроны был виден покрытый рябью ручей, в котором отражался серебряный свет. — И надеюсь, все мы вместе великое зло превратили в добро. Помнится, отец аббат как-то сказал, мол, наша цель — правосудие, а милосердие — привилегия Бога. Но когда Господь собирается явить Свое милосердие, нам подчас не грех Ему и помочь.
Итак, все было решено. Кадфаэль ожидал, что Элис будет возражать против такого приказа из-за себя и из-за Элиуда, но, горестно вздохнув, юноша задумался. Затем, ничего не говоря о своем отъезде, он принялся расспрашивать Кадфаэля, нет ли какой-нибудь возможности для Элиуда избежать суда и смертного приговора. Как ни трудно было Элису смириться с этим, в конце концов он понял, что надежды нет. Странное спокойствие овладело влюбленными, они переглядывались с таким видом, словно слова им были не нужны, и они обменивались фразами на каком-то им одним понятном языке. Впрочем, возможно, этот язык понимала и сестра Магдалина. Она была какая-то задумчивая и молчаливая и время от времени пристально посматривала на юную пару.
— Значит, послезавтра рано утром меня заберут, — сказал Элис. Они обменялись с Мелисент быстрыми взглядами. — Ну что же, я по всей форме попрошу руки Мелисент и сделаю это открыто и честно. К тому же мне нужно кое-что уладить в Трегейриоге, перед тем как я освобожусь. — Он ни слова не сказал о Кристине, но мысль о ней угнетала их обоих. Кристина одержала победу в своей битве, но победа ее превратилась в пепел. — Я очень крепко сплю, — печально улыбнулся Элис, — так что, если они явятся слишком рано, меня можно закатать в одеяла и вынести, а я себе буду храпеть. — Но закончил он серьезным тоном: — Спроси у Хью Берингара, нельзя ли перенести мою кровать в келью к Элиуду, чтобы я провел там две последние ночи. Я прошу не так уж много.
— Непременно спрошу, — пообещал Кадфаэль после краткого раздумья.
Интересно, куда клонит Элис? Его слова можно было истолковать по-разному.
Кадфаэль сразу же отправился выполнять просьбу Элиса. Хью уже собирался вскочить на коня и отправиться в путь, и сестра Магдалина вышла во двор проводить его. Наверняка она привела ему все аргументы в пользу милосердия, которые приводил Кадфаэль, а возможно, добавила и кое-что от себя. Сомнительно, чтобы посеянные ею семена дали всходы, но ведь если ничего не посеешь, ничего и не пожнешь.
— Согласен. Если это принесет им утешение, пусть будут вместе. — С унылым видом Хью пожал плечами. — Как только второго можно будет перевозить, я заберу его у тебя. Как знать, может быть, валлийская стрела все решит за нас, если Господь над ним сжалится.
Сестра Магдалина смотрела Хью вслед, пока тот не скрылся из виду.
— По крайней мере, — сказала она, — это не доставляет ему удовольствия. Как тяжело, когда нет победителей и все страдают.
— Очень тяжело! Он сам так и сказал, — согласился Кадфаэль, задумавшись. — Хью молит Бога, чтобы ему не пришлось этим заниматься.
Посмотрев на сестру Магдалину, он встретил столь же бесхитростный взгляд, как у него самого. Ему даже показалось, что они начинают понимать друг друга, молча обмениваясь красноречивыми взглядами, совсем как Элис и Мелисент.
— В самом деле? — сочувственно произнесла сестра Магдалина самым невинным тоном. — За это стоит помолиться. Завтра я буду возносить за это молитвы на всех службах в часовне. Ведь если ни о чем не просишь, ничего и не получишь.
Они вместе вошли в дом, и так сильно было ощущение взаимного понимания, при котором обходятся без слов, что брат Кадфаэль даже попросил у сестры Магдалины совета. У него до сих пор не было подходящего случая передать то, что ему доверила Кристина, а после исповеди Элиуда он не знал, будет ли это доброй вестью или жестоким ударом.
— Его девушка в Трегейриоге, та самая, по которой он сходил с ума, просила меня кое-что ему передать, и я обещал. Но теперь, когда он в таком положении… Хорошо ли давать ему то, ради чего стоит жить, когда ему, возможно, скоро предстоит умереть? Будет ли это милосердно?
И Кадфаэль рассказал сестре Магдалине, в чем заключалось поручение. Она задумалась, но не надолго.
— Раз ты обещал девушке, у тебя нет выбора. Правды никогда не следует опасаться. Кроме того, насколько я понимаю, он хочет умереть, а тело его с этим не согласно. И если юношу не подстегивать, он может повернуться лицом к стене и умереть. Не так уж это и важно, если его ждет виселица. Но если — я говорю «если»! — ему будет позволено жить, жаль, если он не услышит доброй вести, которая поможет ему выжить. — Сестра Магдалина повернула голову и снова понимающе посмотрела на Кадфаэля, затем улыбнулась: — Стоит рискнуть.
— Я тоже склоняюсь к этому, — согласился монах и вошел в дом.
Элиса еще не перевели к Элиуду, и тот лежал один. Иногда Кадфаэль сомневался, сможет ли когда-нибудь этот юноша после такого ранения стрелять из лука и владеть мечом. Однако сейчас это было далеко не самым страшным из того, что ему грозило.
Присев у кровати, Кадфаэль рассказал, что Элис попросился к нему и получил разрешение. Какая-то странная, печальная улыбка тронула запекшиеся губы Элиуда. Сам не зная почему, Кадфаэль ни словом не упомянул о предстоящем отъезде Элиса. Однако он предпочел не вдаваться в причины своего молчания: неведение — слишком хрупкая вещь, и раздумье может ее разрушить.
— А еще я обещал кое-что тебе сообщить, но до сих пор не было спокойной минуты. Меня попросила об этом Кристина, когда я уезжал из Трегейриога, — При упоминании ее имени лицо Элиуда побледнело, глаза расширились и сверкнули зеленым огнем, словно солнце засияло, пробившись сквозь июньскую листву. — Кристина передает, что она поговорила со своим отцом и с твоим тоже. Скоро она будет свободна и сможет принадлежать тому, кого любит. А она не будет принадлежать никому, кроме тебя.
В келью хлынул солнечный свет, затопив зелень, и левая, здоровая рука Элиуда, ища утешения, ухватилась за руку брата Кадфаэля и прижала ее к бешено бьющемуся сердцу. Кадфаэль не трогал юношу, выжидая, когда утихнет буря. Тот успокоился, и монах осторожно убрал руку.
— Но она не знает, кто я… — горестно прошептал Элиуд. — Что я наделал…
— Ей достаточно знать, что вы любите друг друга. Вина или невиновность, добро или зло едва ли могут изменить отношение Кристины к тебе. Дитя, тебе предстоит прожить еще по крайней мере лет тридцать, и будет брак, дети, слава, искупление, святость. Все содеянное, разумеется, важно, но еще важнее то, что предстоит сделать. Кристине известна эта истина. Когда она все узнает, она, конечно, расстроится, но не переменится к тебе.
— Мне предстоит прожить какие-нибудь недели, в лучшем случае месяцы, но никак не тридцать лет, — тихо сказал Элиуд, спрятав разгоряченное лицо под одеяло.
— Только Бог определяет этот срок, — возразил Кадфаэль. — Не короли и не судьи. Человек должен быть готов жить и умереть, ибо ему не избежать ни того ни другого. Кто знает срок искупления и тяжесть расплаты, которой у тебя потребуют?
Тут Кадфаэль поднялся со своего места, так как мельник Джон вместе с двумя соседями, которым залечивали царапины, полученные в бою, внесли Элиса и поставили его кровать рядом с Элиудом. Это было очень кстати: надежда уже проникла в душу Элиуда, как бы он ни сопротивлялся, и воссоединение со своей половиной пойдет ему явно на пользу. Кадфаэль наблюдал, как ловко мельник Джон ухаживает за раненым. Джон провел некоторое время в келье с Элисом и Мелисент, беседуя с ними. Он успел привязаться к Элису как к смелому и смышленому юноше. Очень нужный человек, этот мельник Джон. Такому силачу нипочем взять на руки спящего и перенести его, не потревожив его покой. К тому же Джон всецело предан сестре Магдалине, власть которой здесь так же сильна, как власть королевская.
Весьма ценный союзник.
Ну что же…
На следующий день в обители воцарилась тишина, словно все ходили на цыпочках, затаив дыхание, с особым рвением и благоговением придерживаясь всех монастырских правил. Никогда еще ритуалы бенедиктинского ордена не соблюдались в обители у Брода Годрика столь неукоснительно. Мать Мариана, маленькая высохшая старушка, видела перед собой сестер, осененных божественной благодатью. Двух гостей монастыря, лежавших на соседних кроватях, оставили в покое, и даже Мелисент, которая больше не была послушницей, с ясным, спокойным лицом занялась какими-то делами и не входила в келью к Элису и Элиуду.
Брат Кадфаэль, прослушав службу и вознеся пламенные молитвы, отправился вместе с сестрой Магдалиной к соседям, которым она залечивала незначительные раны.
— Ты очень устал, — заботливо заметила сестра Магдалина, когда они вернулись к позднему ужину и повечерию. — Завтра будешь спать до заутрени, ты же не отдыхал уже три ночи. Попрощайся с Элисом сегодня вечером, так как его увезут на рассвете. Да, чуть не забыла! Мне, пожалуй, не помешала бы еще одна фляжка твоего макового отвара. У меня кончился, а завтра нужно будет навестить одного больного, который не спит от боли. Не дашь ли ты мне этого отвара?
— Охотно, — ответил Кадфаэль и пошел за горшочком, который ему прислал из Шрусбери брат Освин.
Сестра Магдалина принесла большую зеленую фляжку, и монах молча наполнил ее.
Кадфаэль проснулся рано, но не стал вставать — намеки он понимал. Он слышал стук копыт, голос привратницы и другие голоса, изъяснявшиеся по-английски и по-валлийски, в том числе, конечно же, голос мельника Джона. Но Кадфаэль не вышел их проводить.
Когда он встал к заутрене, валлийцы, по его расчетам, были в пути уже часа два. Им дали на дорогу все необходимое, и у них был пропуск, выданный Хью Берингаром. Привратница проводила их в помещение, где лежал Элис ап Синан, и мельник отнес его, закутанного в теплые одеяла, и уложил на носилки. Мать Мариана поднялась, чтобы благословить их в путь.
После заутрени Кадфаэль, как обычно, пошел проведать своего подопечного. Два часа — срок уже вполне приличный. Надо же было кому-то войти первым, — разумеется, его опередила Мелисент, — так что он был первым из, так сказать, непосвященных .
Монах остановился на пороге. В полумраке он увидел два бледных лица — юная парочка сидела щека к щеке. Мелисент, примостившаяся на краешке кровати, поддерживала больного, который пытался сидеть прямо. На голые плечи юноши был наброшен плащ. Глаза, пристально смотревшие на Кадфаэля, были не карие, а темные, как черные кудри молодого человека.
— Пожалуйста, сообщи лорду Берингару, — попросил Элис ап Синан, — что я отослал своего молочного брата и готов отвечать за все, что он сделал. Он сунул голову в петлю ради меня, а теперь я сделаю это ради него.
Элис закончил свою речь, перевел дух и поморщился от боли, но лицо его теперь стало спокойным, так как больше не нужно было ничего скрывать.
— Я сожалею, что мне пришлось обмануть мать Мариану, — сказал он. — Передай ей, что я прошу прощения, но у меня не было выхода. Мне бы не хотелось, чтобы кого-нибудь обвинили за мои деяния. Я рад, что зашел именно ты. Пошли известие в город, мне бы хотелось поскорее покончить с этим. Элиуд теперь в безопасности.
— Я выполню твое поручение, — серьезно сказал Кадфаэль. — Оба поручения. И не задам ни одного вопроса. Даже о том, участвовал ли Элиуд в этом заговоре.
Брат Кадфаэль и так знал ответ. В отличие от тех, кто намеренно ничего не видел и не слышал, Элиуд, конечно, был не в курсе дела. Когда действие макового отвара кончится, валлийцы, следующие с носилками в Уэльс, обнаружат, что у них на руках безутешный калека. Но в конце этого вынужденного побега, что бы там ни решил на этот счет Овейн Гуинеддский, Элиуда ждала Кристина.
— Я сделал все, что мог, — серьезно сказал Элис. — Кристину известят, и она выйдет ему навстречу. Конечно, придется нелегко, но все-таки он будет жить.
Оба влюбленных очень повзрослели с тех пор, как Элис ап Синан впервые появился у Брода Годрика вместе с налетчиками. Он теперь ничем не напоминал того юношу, который с невинным лицом вымещал зло на своих стражниках, осыпая их оскорблениями по-валлийски. А в Мелисент никто бы не узнал девушку, собиравшуюся постричься в монахини, не имея ни малейшего понятия ни о браке, ни о монашеском призвании.
— Ну что же, организовано безупречно, — сказал Кадфаэль беспристрастным тоном. — Пойду и поставлю всех в известность — здесь и в Шрусбери.
Он уже почти прикрыл за собой дверь, когда его окликнул Элис:
— Зайди потом ко мне и помоги одеться. Хотелось бы встретить Хью Берингара на ногах и в приличном виде.
Днем Элис встретил Хью Берингара именно так. Тот прибыл расследовать исчезновение преступника. У Хью был хмурый вид, черные брови насуплены. В скромной гостиной матери Марианы перед ним стояли Элис и Мелисент. Кадфаэль надел на юношу рубашку, штаны и куртку, а Мелисент расчесала ему густые волосы, так как из-за боли в руке он не мог справиться с этим сам. Сделав первые нетвердые шаги, он сильно рисковал упасть, и сестра Магдалина, бросив на него оценивающий взгляд, принесла палку. Когда Элис был готов, он выглядел совсем юным, опрятным и торжественным, но несколько напуганным. Юноша стоял слегка согнувшись, так как из-за сломанного ребра дышал он с трудом. Мелисент готова была подхватить его.
— Вместо себя в Уэльс я отправил Элиуда, так как обязан ему жизнью, — вымолвил Элис, напряженный от страха и решимости. — Но я в вашем распоряжении, и вы можете делать со мной все, что сочтете нужным.
— Ради Бога, сядь, — резко остановил его Хью. — Мне не нужны мученики. Сядь и успокойся. Меня не интересуют герои.
Покраснев, Элис послушно сел, не сводя глаз с мрачного лица шерифа.
— Кто тебе помогал? — с ледяным спокойствием спросил Хью.
— Никто. Я один осуществил этот план. Люди Овейна поступили так, как я им велел.
Утверждая это, Элис ничем не рисковал, так как валлийцы были уже далеко, в Уэльсе.
— Мы осуществили этот план, — твердо сказала Мелисент.
Хью оставил ее слова без внимания или сделал вид.
— Кто тебе помогал? — с ударением повторил он.
— Никто. Мелисент знала, но не принимала участия. Я один виноват во всем.
— Значит, ты один перенес своего двоюродного брата в другую кровать. Просто чудеса! Человек, который не может ходить, берет на руки и переносит другого. Насколько мне известно, Элиуда ап Гриффита отнес на носилки некий мельник из этих краев.
— Внутри было темно, да и снаружи только начинало светать, — твердо сказал Элис. — И я…
— Мы, — вмешалась Мелисент.
— …я хорошо укутал Элиуда, так что его не было видно. Джон лишь предложил помочь из доброго отношения ко мне.
— Элиуд знал об этом заговоре?
— Нет! — с жаром выпалили оба.
— Нет! — повторил Элис дрожащим голосом. — Он ничего не знал! Я подлил ему в питье большую дозу макового отвара, который брат Кадфаэль давал нам сначала, чтобы облегчить боль. От него крепко спят. Элиуд так и не проснулся, когда его уносили. Он не знал! Он бы никогда на это не согласился.
— Но ты же прикован к постели! Как тебе удалось достать этот отвар?
— Это я украла фляжку у сестры Магдалины, — сказала Мелисент. — Спросите у нее!
Хью не сомневался, что сестра Магдалина подтвердит это с самым серьезным и озабоченным видом, и ничего не собирался у нее спрашивать. А также у Кадфаэля. Оба тактично устранились от этого допроса, и судья оказался наедине с обвиняемыми.
Повисло тяжелое молчание. Хью угрюмо созерцал их обоих, затем повернулся к Мелисент.
— Но ведь именно ты имеешь полное право требовать у Элиуда расплаты, — обратился он к девушке. — Неужели ты так быстро простила его? Кто же в таком случае осмелится возражать?
— Я не уверена, знаю ли я в точности, что такое прощение, — ответила Мелисент, помедлив. — Но мне кажется, что было бы печально, если бы один дурной поступок, как бы страшен он ни был, перевесил все добрые дела человека. Мир многое бы потерял. Я не хочу больше смертей. Одной вполне достаточно, а вторая смерть не поможет делу.
Вновь наступило молчание, более долгое, чем в первый раз. Элиса трясло от неизвестности. Наконец Хью резко поднялся:
— Элис ап Синан, я не стану выдвигать против тебя обвинения и преследовать по закону. Передохни здесь, наберись сил. Твой конь все еще на конюшне в аббатстве. Когда сможешь сидеть в седле, разрешаю тебе последовать за своим молочным братом домой.
Не успели они вымолвить ни слова, как Хью вышел из комнаты и дверь за ним захлопнулась.
Ранним вечером Хью возвращался в Шрусбери, и брат Кадфаэль немного проводил своего друга. Уже несколько дней стояла теплая погода, на деревьях по обе стороны дороги зеленели весенние почки. Взволнованно пели птицы — пришло время вить гнезда и выводить птенцов. Время, когда многое начинается и когда не следует думать о смерти.
— А что мне было делать? — спросил Хью. — Этот юноша никого не убивал, и, хотя он настаивает, чтобы я надел петлю на его красивую шею, вешать мне его не за что. Если уж вешать, то обоих. Видит Бог, даже такой решительной девушке, как Мелисент, да и той, из Трегейриога, не по силам разлучить эту парочку. А две жизни за одну — такая сделка несправедлива. — Сидя на своем любимом сером жеребце, он взглянул на Кадфаэля и улыбнулся. Впервые за последние дни в улыбке его не было ни сдержанности, ни иронии. — Как много ты знал?
— Ничего, — честно ответил Кадфаэль. — Догадывался я о многом, но, не кривя душой, могу сказать, что знать ничего не знал и пальцем не пошевелил.
Просто Кадфаэль смотрел на все происходящее, прикинувшись слепым и глухонемым. Хью прекрасно это понимал. И было ясно, сколь в душе благодарен другу шериф за то, что теперь ему не нужно вершить правосудие.
— Что станет с ними теперь? — размышлял вслух Хью. — Элис поедет домой, как только ему станет лучше, и официально попросит руки своей девушки. У Мелисент нет родственников — только брат матери, но он в Кенте, вместе с королевой, и с ним не связаться. Я полагаю, сестра Магдалина посоветует девушке ехать к мачехе и ждать там, чтобы все было сделано, как принято. Мелисент благоразумна и прислушается к подобному совету, ибо теперь, уверенная в том, что в конце концов получит желаемое, она сможет спокойно ждать. Но как же вторая пара?
Об эту пору Элиуд со своими спутниками давным-давно был в Уэльсе. Валлийцы, наверное, уже не спешили, дабы не переутомить раненого; маковый напиток забвения, надо думать, оказывал свое действие еще некоторое время после того, как юноша проснулся, да и товарищи, поди, постарались унять его беспокойство относительно судьбы Элиса. Однако страстному и смятенному духу Элиуда едва ли суждено было изведать, что такое покой.
— Как поступит с ним Овейн?
— Если ты передашь свои права принцу, он не станет карать Элиуда, — ответил Кадфаэль. — Тот будет жить и женится на своей Кристине — ведь принцу, священнику и родителям не будет житья, пока девушка не добьется своего. Что же касается раскаяния, то раскаиваться Элиуд будет всю оставшуюся жизнь. Ни смерти, ни людям не дано наказать его так, как накажет он сам себя. Но с Божьей помощью, ему не придется нести эту ношу одному. Какое бы преступление он ни совершил, рядом с ним всегда будет Кристина.
Хью с Кадфаэлем расстались у леса. Сгущались ранние сумерки, но на деревьях пели птицы, и их громкая песнь была полна безудержной радости. В траве виднелись первые анемоны.
— Я уезжаю с легким сердцем, а ехал сюда с тяжелым, — сказал Хью, собираясь пришпорить коня.
— Как только этот парень сможет ходить прямо и дышать полной грудью, я последую за тобой. Соскучился я по дому. — Кадфаэль оглянулся на низкие деревянные крыши обители матери Марианы. Сквозь прозрачные кроны был виден покрытый рябью ручей, в котором отражался серебряный свет. — И надеюсь, все мы вместе великое зло превратили в добро. Помнится, отец аббат как-то сказал, мол, наша цель — правосудие, а милосердие — привилегия Бога. Но когда Господь собирается явить Свое милосердие, нам подчас не грех Ему и помочь.