Платонов Aндрей Платонович. Июльская гроза

   Антошка прижался к сестре и заплакал от страха. Он боялся, что горит кузница, идет туча и снова сверкает гроза, которая ищет землю, чтобы убить дерево и зажечь их старую избу в колхозе. Приникнув к сестре, Антошка почувствовал, что она пахнет так же, как пахло все в их избе: и хлеб, и сени, и деревянные ложки, и подол матери.
   Наташа осмотрелась вокруг. Она увидела, что туча еще далеко и она успеет уйти с Антошкой домой.
   -- На, трескай, -- сказала она и, вынув из-за пазухи остывший блин, дала его брату.
   Антошка сел к сестре за спину и, обхватив одною рукой Наташу за шею, стал жевать блин и скоро сжевал его целиком, а сестра все время бежала домой, стараясь не упасть под тяжестью брата.
   Тьма и туча, однако, вскоре догнали детей и нашли на них. Опять начался дождь, и после каждого раздраженного света молнии, после каждого удара грома дождь шел все более густо и скоро. Из тьмы неба теперь проливался сплошной поток воды, который бил в землю с такой силой, что разрушал и взворачивал ее, словно дождь пахал поле.
   Наташе стало трудно дышать в гуще ливня; она пересадила Антошку со спины к себе на руки, чтобы в него меньше падал дождь, и снова побежала вперед.
   Чаща ливня срасталась перед нею все более непроходимо, даже идти шагом было сейчас трудно и больно, будто детей окружал сумрачный, твердый и жесткий лес, обдирающий их тело до костей.
   Шум ливня заглушал удары грома, только молнии были видны. Иногда молний было столько много, что они сливали свой свет в долгое сияние, но это сияние освещало лишь бугры могучего мрака на небе, отчего было еще страшнее.
   Наташа измучилась вся; она остановилась и опустила вымокшего Антошку на землю. Сейчас она не знала, что ближе -- мать с отцом или бабушка, сколько она отошла от бабушкиной деревни и сколько осталось идти домой.
   Наташа села возле ржи и изо всех сил прижала к себе Антошку, чтобы хоть он остался живым и теплым около нее, если сама она умрет. Но ей подумалось, что вдруг Антошка помрет, а она одна уцелеет, -- и тогда Наташа закричала криком, как большая женщина, чтобы ее услышали и помогли; ей показалось, что хуже и грустнее всего было бы жить последней на свете. Ведь, может быть, и дом их в колхозе сгорел от молнии и двор смыт дождем в пустое песчаное поле, а мать с отцом теперь уже умерли. И, приготовившись, чтобы скорее умереть самой, Наташа оставила Антошку и легла на землю вниз лицом; она хотела умереть первой в грозе и ливне, прежде чем умрет ее брат Антошка.
   Но маленький брат ее, посидев немного под дождем, сказал сестре:
   -- Давай яму копать, мы туда спрячемся и проживем. Ты гляди, тут песок... Не плачь, а то я боюсь без тебя...
   Вымокшие, похудевшие дети стали рыть руками яму подле ржи, где была легкая почва. Но, вырыв небольшое углубление, брат и сестра увидели, что сильный дождь дальше сам копает им яму и своей силой вымывает и уносит ручьем песчаную землю и поэтому спрятаться им туда было нельзя.
   Наташа и Антошка притаились под ливнем на голой земле, сжавшись и укрывая руками свои головы.
   -- Зачем ты меня к бабке-старухе в гости водила? -- сказал Антошка сестре. -- Дома лучше всего сидеть, я люблю дома... А ты девка-гулена!
   -- Знай помалкивай лучше! -- приказала Наташа. -- Кто велел поскорей от бабушки домой идти? Я и блинов ничуть не покушала.
   -- Я у бабки соскучился, -- смирно произнес Антошка.
   Молния засветилась и вздрогнула несколько раз совсем рядом с Наташей и Антошкой, где-то в ближней полегшей ржи. Брат и сестра, боясь грома, загодя схватились руками друг за друга и прильнули лицами один к другому -Антошка к груди сестры, а она к его плечу, -- чтобы ничего больше не видеть. Но в шуме ливня гром прозвучал нестрашно.
   -- Опять мимо, -- сказал Антошка.
   Дети давно продрогли от дождя и теперь прижимались друг к другу, желая согреться; они уже начинали привыкать мучиться, и им дремалось ко сну.
   -- Вы ктой-то? -- хрипло спросил их близкий чужой голос.
   Наташа подняла голову от Антошки. Склонившись на колени, возле них стоял худой старичок с незнакомым, ничем не обросшим лицом, которого они встретили нынче, когда шли в гости к бабушке. Сейчас этот дедушка, хранясь от дождя, надел кошелку на голову, а щавель, наверно, выбросил прочь.
   -- Сморились аль испугались, что ль? -- спросил у Наташи старик, подвигаясь к детям еще ближе, чтоб они его слышали.
   -- Нам боязно стало, -- сказала Наташа.
   -- Да как же не боязно-то? -- согласился прохожий человек. -- Ишь жуть какая -- и льется, и гремит, и сверкает. Я-то ведь не боюсь от старости лет, от глупости, а вам чего же: вы бойтесь, вам это надо.
   -- А мы уж привыкли бояться, -- произнесла Наташа. -- Теперь нам не страшно. А ты сам кто, ты откуда?
   -- Я дальний, -- ответил старичок. -- Верст двадцать отсюда будет: племхоз "Победа", не слыхала?.. А я оттуда, я там по племенному делу рассыльным агентом служу: куда что пошлют, что скажут -- я готов. А нынче в колхоз "Общая жизнь" ходил, мне велели сказать, чтоб колхоз племенного быка себе взял. Им бык полагается. Пускай погонщика шлют.
   -- Сказал? -- спросила Наташа.
   -- Сказал. А сейчас вот назад ворочаюсь.
   Антошка встал на ноги и с интересом детства рассматривал чужого маленького деда, стоявшего на вымокшей земле на коленях, с кошелкой на голове. Ливень перешел в сплошной частый дождь с пузырями, и молнии вспыхивали уже далеко в стороне, откуда гром не успевал доходить сюда, умариваясь в дороге.
   -- Ну, иди, нам быка давно в колхоз надо, -- сказала Наташа.
   Старик молча глядел на детей под сумрачным долгим дождем.
   -- Сейчас тронусь, -- неохотно произнес он. -- Мне пора.
   Дед встал с земли и стал заправляться в дальнюю дорогу. Он крепко привязал свою кошелку обратно за спину и снял шапку с головы.
   -- Вам не дойти, -- сказал старик детям. -- Там дорогу теперь распустило, там земля густая, добрая, а дождь того гляди припустится...
   Он надел свою шапку на голову Антошки и, согнувшись, касаясь руками земли, велел ребенку полезть к нему в кошелку за спиной, сидеть там и держаться. Антошка сейчас же забрался туда, и ему стало в кошелке мягко и хорошо.
   -- А куда ты понесешь-то его? -- быстро спросила Наташа, готовясь изо всех сил вцепиться в лицо старика. -- Тебе кто наказал его брать?
   -- Понесу к отцу-матери его, куда ж еще! -- ответил дед. -- На ваш колхоз. И тебя туда же.
   Старик еще раз пригнулся, взял Наташу себе на руки и пошел под дождем по дороге в "Общую жизнь", унося на себе двоих детей.
   -- Ты не бойся, -- сказала Наташа брату, удобно сидевшему в кошелке против нее. -- Я за ним буду глядеть.
   -- Он не как ты, он сильный, -- сказал сестре Антошка.
   У старика надулись жилы на шее, он сгорбился, дождь и пот обмывали его тело и лицо, но он шел привычно и терпеливо по грязи и по воде.
   Дети молчали, ожидая, когда увидят свою избу в колхозе. Наташа боялась про себя, что, может быть, их двор уже сгорел от молнии. Старик из сбереженья сил тоже ничего не говорил, лишь однажды он прошептал про себя:
   -- Спасибо -- град не пошел. Он бывает с голубиное яйцо -- побил бы детей.
   Дождь лился мелкими частыми каплями; грозы уже не было. И вскоре Наташа увидела сквозь дождь прясло крайнего двора своего колхоза; здесь жили Чумиковы. Она не знала, что колхоз их так близко, и улыбнулась от радости. Значит, все было цело и пожара нет, а то бы люди бежали на пожар. А может быть, их дом уже сгорел и потух, -- и Наташа опять загорюнилась.
   Но вон ветла стоит, она растет около дома Наташи, она жива; вон соломенная крыша на ихней избе и труба с железным петушком... Наташа отвернула свое лицо от Антошки и осторожно вытерла его рукавом от дождя и слез.
   Около отцовского двора Наташа спрыгнула на землю. Антошку же старик внес в кошелке за спиной в самые сени избы.
   В горнице родителей Наташи, пережидая дождь, сидело много людей. Отец Наташи угощал их чаем с сеяным хлебом и наложил полную сахарницу колотого сахара. Здесь был председатель колхоза Егор Ефимович Проворотов, дедушка -муж бабушки, и незнакомый человек, неизвестно кто, ненужный кто-нибудь.
   Мать Наташи раздела дочь и Антошку и дала им на смену сухую одежду, обещая, что больше никуда их в гости сроду не пустит. А старичок, выжав с себя немного воды в сенях, уже сидел за столом в горнице, пил чай и рассказывал, как было дело. Председатель колхоза Егор Ефимович его знал -старик из племхоза только что был у него нынче относительно быка.
   -- Как же так! -- сказал Егор Ефимович, говоря отцу Наташи. -- На дворе гроза, ливень, буря была, а ты детей в Панютино послал?
   -- Они ушли, еще вёдро было, -- тихо ответил отец.
   -- А после вёдра враз буря нашла и гроза, -- говорил Егор Ефимович, -а ребятишки могли не успеть добежать до Панютина. Вишь ты как! А мы сидим здесь второй час, балакаем, а ты и не вспомнил про девчонку с мальчишкой ни разу.
   -- Чего зря говорить! -- с досадой ответил отец. -- Не сталось с ними ничего, целыми пришли.
   -- Да это-то хоть так! -- согласился председатель и поглядел на Антошку с Наташей, которые теперь стояли у притолоки и глядели на гостей, -- им было сейчас опять хорошо жить. -- И родной дед, старый долдон, -говорил председатель, -- знает, что к нему внук со внучкой в гости пошли, так он сам по грозе к зятю чай пить пришел и сидит -- не беспокоится...
   Дедушка Наташи молчал, и все другие люди тоже.
   -- Я спозаранку сюда в кооператив явился, -- промолвил дедушка. -Хотел крючок сазаний купить, и к вашему шорнику у меня дело было, мы с ним кумовья... А в нашей многолавке нет тебе никаких крючков -- вся рыба в реке цела живет, а мои снасти никуда стали. Думал в вашем кооперативе поживиться.
   -- Дело прошлое, -- мирно произнес Егор Ефимович. -- Дай-ка мне назад документ в племхоз, что я тебе давеча дал, -- и председатель протянул руку к отцу Наташи.
   Отец несмело выдал председателю бумагу.
   -- Гляди, Ефимыч, бык племенной, с ним надо уметь, -- сказал отец. -Аль и быка теперь не доверяешь, что мои ребятишки намокли?
   -- Пока нет, -- ответил председатель, -- не доверяю.
   -- Так кто ж тебе погонит-то? -- интересовался отец. -- В колхозе, кроме меня, едва ли кто отвечать за такое дело возьмется...
   -- А я вон с ним, может, слажусь, -- указал председатель на старичка из племхоза, хлебавшего чай внакладку.
   -- Право твое, -- согласился отец. -- Ишь ты -- какой бдительный! Иль заботу о малолетних кадрах почувствовал? Но бык -- дело одно, а девчонка с мальчишкой -- совсем другое.
   -- Верно, -- произнес председатель, пряча документ к себе, прочитав его весь снова. -- Ребятишки -- дело непокупное, а бык не то, быка и второй раз можно за деньги купить...
   -- Ух ты, во, гляди-ко! -- с радостью всей своей души сказал вдруг старичок из племхоза и, отодвинув блюдце, нечаянно бросил себе в рот еще кусочек сахару.
   Он перестал пить чай и засмотрелся на председателя, рыжеватого крестьянина лет сорока пяти, медленно глядящего на свет серыми думающими глазами.
   Наташе с Антошкой надоело слушать разговор, и они вышли на крыльцо.
   Дождь еле-еле капал. Стало смирно и сумрачно кругом повсюду; листья деревьев и трав, уморившись, висели спящими до будущего утра. Лишь далеко-далеко, в чужих и темных полях, вспыхивали зарницы, точно это смежались глаза у усталой тучи.
   -- Давай опять завтра к бабке в гости пойдем, -- сказал Антошка сестре. -- Я не боюсь теперь. Я люблю грозу.
   Наташа ничего не ответила брату. Ведь он еще маленький, измученный, и ругать его нельзя.
   Мать отворила дверь и позвала своих детей есть. Она уже сварила для них картошку и полила ее сверху яйцами, а потом сметаной. Пусть дети растут и поправляются.