Платова Виктория. Инспектор и бабочка

   – Мне – можно.
   – Почему?
   – Видишь ли… – Икер трет подбородок, стараясь подыскать нужную формулировку. – Я здесь в некотором роде по долгу службы. Слежу за тем, чтобы с маленькими девочками вроде тебя не случилось какой-нибудь неприятности.
   – А что с ними может случиться? – ангел делает ударение на «с ними», непроизвольно отделяя себя от всех на свете маленьких девочек. Девочки – сами по себе, а он – сам по себе.
   – Всякое. Если они оказываются в неподходящее время в неподходящем месте.
   – Я всегда там оказываюсь, но до сих пор ничего страшного не произошло. А ты, наверное, полицейский, да?
   В этом отеле любой, кого ни возьми, способен проявить чудеса проницательности. Сначала горничная Лаура, теперь вот маленький ангел в футболке с насекомым.
   – С чего это ты взяла, что я полицейский?
   – Желтые ленты, – охотно поясняет девчонка. – Они всегда там, где находится неподходящее место. И куда запрещен вход всем, кроме полицейских. Разве не так?
   – Вот именно. И тебе не следовало сюда входить.
   – Я ищу свою кошку.
   – Я не вижу здесь никакой кошки.
   – Конечно. Если бы она была на виду – я бы не искала.
   Сказав это, ангел присаживается на корточки и начинает тихонько постукивать кончиками пальцев по полу.
   – Может быть, ты просто позовешь свою кошку? – не выдерживает Икер.
   – Это как?
   – Как обычно их подзывают? Кис-кис-кис… У твоей кошки есть имя?
   – Ну… – пальцы ангела барабанят по полу с бешеной скоростью. – Наверняка есть. Только я его не знаю.
   – Странно. Выходит, это не твоя кошка.
   – Моя, – упрямится ангел.
   – А вот и нет, – Субисаррета испытывает страстное желание вывести врунишку на чистую воду. – Обычно хозяева дают своим кошкам имена.
   Девчонка презрительно хмыкает, даже не удостоив инспектора ответом, сеанс разоблачения безнадежно провален. Более того, по прошествии нескольких секунд Икер обнаруживает себя на полу, рядом с ней: теперь они оба заглядывают под кровать, на которой совсем недавно лежало тело Альваро Репольеса.
   Никакой кошки там нет.
   Там нет вообще ничего: ни пылинки, ни соринки (горничная Лаура, как бы ни относился к ней Субисаррета, знает свое дело), и тем не менее он испытывает волнение и безотчетный страх. Совсем как в детстве, когда любой, даже самый простой предмет был исполнен тайн. Что уж говорить о темноте под кроватью!.. По версии десятилетнего Икера, именно там, в этой темноте, пряталось все зло мира, с которым ничего не могли поделать ни дед, ни даже Иисус с Девой Марией. И только его друг, бесстрашный, нежный, немного рассеянный Альваро, был в состоянии справиться со злом, вытащить его из темного угла и заключить в стеклянную бутылку из-под сидра. Или во что-нибудь другое, но такое же прозрачное. Горечь потери по-настоящему настигает инспектора только сейчас, и он… он страшно скучает. Не по художнику Альваро Репольесу, тридцатипятилетнему мужчине, – по своему маленькому приятелю Борлито.
   – Не очень хороший день, да? – спрашивает ангел, и Субисаррета, не ожидавший такого взрослого вопроса, вздрагивает.
   – Да уж. Приятного мало. Давай-ка я провожу тебя к маме, раз кошка так и не нашлась. В каком номере вы остановились?
   – В двадцать седьмом. Только мамы там нет.
   Двадцать седьмой, вот оно что! Тот самый, который занимает спутница саксофониста. «Сущая прелесть», по определению Лауры, и двадцать седьмой номер она упоминала тоже. Странно, что инспектор не сопоставил замечание горничной и сведения, полученные от Аингеру, хотя говорили они об одном и том же человеке. А теперь к этому человеку прибавился еще и безнадзорный ангел, путешествующий по отелю в поисках одной потерянной кошки.
   И где в таком случае вторая?
   Но спрашивать про кошку совсем уж глупо, поэтому инспектор решает сосредоточиться на ангельской матери: вдруг девчонка, со свойственной детям непосредственностью, расскажет ему что-нибудь интересное о предмете воздыханий гостиничного администратора. И о саксофонисте заодно.
   – Куда же она подевалась, твоя мама?
   Ответ поражает Субисаррету в самое сердце, так он безыскусен и страшен одновременно:
   – Ее убили. Как и того человека, который здесь жил.
   – Вот черт, —
   Икер чувствует себя совершенно беспомощным, остается лишь возненавидеть себя за случайно вырвавшуюся идиотскую фразу, при чем здесь «черт»? Совершенно ни при чем, но и другой, подходящей случаю фразы не находится: все эти «соболезную», «мне очень жаль», «прости», снуют в голове Икера, как рыбы на мелководье, но приноровиться и ухватить хотя бы одну из них не получается.
   Рыбак из Субисарреты – тот еще, да и скаут неважнецкий, и небесный охотник, и похититель снов; темно-синие глаза ангела становятся еще темнее, и это – та самая темнота, которой так боялся десятилетний Икер.
   Темнота под кроватью.
   – Все в порядке, – ровным голосом произносит ангел. – Это случилось давно, когда мне было три года. А теперь мне восемь, и все в порядке.
   – Соболезную… – рыба, наконец, поймана.
   – Ты не обязан.
   – Я просто…
   – Я ведь сказала – все в порядке.
   – Ладно, проехали, – сдается, наконец, Субисаррета. – Но ты же с кем-то приехала сюда, кроме кошек?..
   Скажи она, что путешествует одна (и вовсе не с кошками, а с драконами или саламандрами); придумай любую небылицу, какими обычно бывает забита голова любого восьмилетнего ребенка, – Икер бы поверил ей с ходу. Это противоречит одному из самых важных жизненных правил инспектора Субисарреты, которого он до сих пор строго придерживался: «Если не знаешь человека никогда не верь ему на слово». Но с девчонкой правило не срабатывает, хотя они знакомы не больше десяти минут, ну что за напасть? Самое настоящее стихийное бедствие, а все из-за ее потемневших, неуловимо меняющихся глаз.
   – Лали!.. – раздается за их спинами негромкий голос.
   Далее следует короткая тирада на неизвестном инспектору, но чрезвычайно мелодичном языке. Или ему только показалось, что язык мелодичен, а все дело в самом голосе? Обернувшись, он видит тонкий силуэт женщины с кошкой на руках, вторая трется об ее ногу, – все животные в сборе, пропажа обнаружилась сама собой.
   Ангел вскакивает и тут же небрежно сует руки в карманы, изображая независимость. Но через несколько мгновений, чудесным образом не потревожив ни одну из желтых полос, оказывается рядом с женщиной. За этим следует короткий диалог все на том же языке, после чего девчонка исчезает в пространстве коридора, даже не бросив прощального взгляда на инспектора. До этой минуты Субисаррета даже не задумывался о национальной принадлежности ангела: они разговаривали на испанском, и девчоночий испанский был безупречен. Но ведь они явно не испанки – ни девчонка, ни кошачья богиня… Их выдает масть, слишком светлая; впрочем, разглядеть женщину Икер еще не успел, так откуда же всплыло это определение – кошачья богиня?
   Из-за кошек, из-за чего же еще? – мысленно успокаивает себя инспектор. В отличие от ангела, они даже не пытаются изобразить из себя независимых существ, они как будто приклеились к женщине и ни за что не хотят отлипать.
   – Ола, – произносит женщина.
   – Вы говорите по-испански?
   Она качает головой, силясь понять Икера или что-то вспомнить, и, наконец, находит нужное: «ноу абла эспаньол».
   Я не говорю по-испански.
   На вид ей около тридцати, или слегка за тридцать; короткая стрижка открывает шею и маленькие аккуратные уши. Все остальное так же безупречно: линия лба, тонкие, слегка нахмуренные брови, высокие скулы. Ее можно было бы назвать смуглой, но это не испанская подкопченная смуглость, какая-то другая. На первый взгляд в молодой женщине нет ничего особенного, среднестатистическая милашка, из тех горнолыжных милашек, которым подмигивал Альваро в Доломитовых Альпах. Такой, пожалуй, решился бы подмигнуть и сам Икер, без всяких катастрофических для себя последствий.
   Тогда почему в нем нарастает предчувствие катастрофы?
   Гораздо более серьезной, чем темнота под кроватью. От детских страхов легко отмахнуться, к примеру, взять и вырасти, стать полицейским инспектором. Но и инспекторы полиции изредка прогуливаются по мелководью с закатанными по колено штанами; отправляются в парк или – паче того, берут отпуск на неделю, чтобы скрыться от всех в охотничьем домике посередине дикого, реликтового леса (одна из предутренних грез Субисарреты, которая никогда не осуществится). Опасность состоит в том, что в лесу можно наткнуться на капкан браконьера, искусно задекорированный листьями папоротника – самого красивого, по мнению Икера, растения. Самого загадочного. И глазом моргнуть не успеешь, как, отвлекшись на папоротник, окажешься в капкане.
   И ни одной живой души кругом, это ли не катастрофа?
   Капкан – вот что живо напоминает Субисаррете лицо молодой женщины, – загадочное, как папоротник. И такое же красивое. Да, да, его можно назвать красивым, а не милым, симпатичным или приятным. Устоял бы Альваро Репольес перед этим лицом-папоротником, лицом-капканом? Как художник, как мужчина? Неизвестно, но имя одной из жертв уже отпечаталось в сознании Субисарреты: гостиничный примитив Аингеру.
   – Я немного владею английским, – произносит Икер.
   – Отлично, – оживляется кошачья богиня. – Тогда мы сможем побеседовать. Вы ведь хотели поговорить со мной, не так ли?
   Еще одна провидица!
   – Не только с вами, но начать можно и с вас. Я – инспектор Субисаррета, представляю здесь полицейское управление Сан-Себастьяна. Вы, наверное, уже знаете, что здесь произошло?
   – Дурные вести распространяются быстро.
   – Итак…
   – Итак? —
   во взгляде женщины нет той бесцеремонности, которая сопутствовала взгляду ангела, но и особого любопытства в нем нет. Этот взгляд можно назвать спокойным. Бестрепетным, как если бы она собиралась обсудить падеж крупного рогатого скота в Монголии. Или политическое устройство Непала. Любую вещь, находящуюся на максимальном отдалении от реалий ее собственной жизни.
   А ведь речь идет об убийстве, совершившемся совсем рядом, у обычного человека это вызвало бы хоть какую-то реакцию. Хоть минимальный всплеск эмоций.
   – Девочка приехала сюда с вами? – инспектор планировал начать разговор с возможной свидетельницей совсем не так, но, что сказано – то сказано.
   – Да.
   – Вам не мешало бы получше следить за ребенком. Ему вовсе не обязательно отираться рядом с местом преступления. И пропавшая кошка этому не оправдание…
   – Лали сказала вам, что искала кошку? – женщина вскидывает бровь.
   – Что-то в этом роде…
   – Она солгала.
   – В смысле?
   – Она солгала насчет кошки. Кошки были со мной, и она знала это. Видимо, ей просто хотелось оказаться здесь. Вот она и улизнула из номера.
   Теперь уже реакции кошачьей богини выглядят не просто странными, а противоестественными. Как будто речь идет о походе в ближайшую кондитерскую, надо же! Они друг друга стоят – ангел и его компаньонка. Кто они, в каких отношениях состоят? Тетка и племянница? Две сестры с большой разницей в возрасте? Такой вариант тоже имеет право на существование. И снова инспектор задает совсем не тот вопрос, который хотел задать:
   – И часто она… лжет?
   – Не чаще, чем вы или я.
   – Она сказала мне, что с ее матерью… э-э… произошло несчастье. Тоже солгала?
   – Нет. Но это старая история, о которой мы предпочитаем не говорить.
   Упоминание о матери ангела неуловимо меняет лицо-папоротник, оно кажется Икеру припорошенным инеем, подернутым тонким ледком. И вот-вот сломается, как ломаются обледеневшие листья, распадется на бессмысленные куски, смотреть на это больно. Так и есть, Икер чувствует легкий укол в сердце.
   – Тогда давайте поговорим о дне сегодняшнем, если вы не возражаете.
   – Нет.
   – Как давно вы приехали сюда?
   – Пять дней назад.
   – Путешествуете по стране?
   – Не совсем. Брат Лали получил приглашение на джазовый фестиваль, и мы здесь, чтобы его поддержать. Как-никак это его первое выступление перед серьезной публикой. Такое событие мы пропустить не могли.
   – Лихо, – только и может выговорить Икер.
   – Вы полагаете?
   – Речь ведь идет о «Джаззальдии», да?
   – Да. Вы поклонник джаза?
   Поклонник – мягко сказано! Кошачья богиня имеет дело с джазовым фанатом, но распространяться об этом у Субисарреты нет никакого желания. «Джаззальдия» делает его мечтательным, излишне мягким, и это вовсе не те качества, которые положительно характеризуют инспектора полиции. А Икер выступает здесь именно в роли инспектора, ни в какой другой.
   – Я – поклонник правопорядка. И если на вверенной мне территории случилось что-то из ряда вон выходящее, я докопаюсь до истины. Будьте уверены.
   – Несомненно, – губы женщины трогает улыбка.
   – Итак, вы прибыли сюда пять дней назад. Примерно в это же время сюда заселился Кристиан Платт, гражданин Великобритании.
   – Он – тот самый человек… с которым произошло несчастье?
   – Его убили, так будет точнее.
   – Да, конечно. Убили, – без всякого выражения произносит кошачья богиня. – Но моя семья не имеет к этому никакого отношения. Мы даже не видели его…
   – Неужели? Администратор гостиницы сказал мне, что у вас возникли трения с покойным. Нечто вроде небольшой коммунальной склоки…
   – А-а… Вы имеете в виду его жалобу на Исмаэля?
   – Исмаэля?
   – Исмаэль – брат Лали. Тот самый, что получил приглашение на фестиваль.
   – Он ведь саксофонист, не так ли?
   – Да. Теперь я вспомнила. Исмаэль говорил мне, что к нему заглядывал кто-то из соседей с просьбой приглушить звучание инструмента.
   – И?
   – Просьба была выполнена.
   – Администратор беседовал с вами о том же?
   – Он беспокоился напрасно. Говорю вам: просьба была выполнена. Немедленно. Обычно мы никому не причиняем неудобств.
   – Мы?
   – Наша семья.
   Вот уже второй раз за последние несколько минут звучит это словосочетание: «наша семья». С братом и сестрой все более-менее понятно, но какая роль отведена самой кошачьей богине?
   – Я – опекун девочки, – как будто прочитав мысли Субисарреты, заявляет женщина. – Вот уже пять лет, с тех пор как погибли ее родители.
   – А кошки?
   – Когда я говорю о семье, я имею в виду и кошек.
   – Вы всегда путешествуете с ними?
   – Дети очень привязаны к этим существам, так что приходится мириться с некоторыми трудностями при переездах. Но в большинстве гостиниц нам обычно идут навстречу.
   Стоит ли приплюсовать сюда перелеты, передвижение по железной дороге, морские прогулки на паромах повышенной комфортности? Детские привязанности, должно быть, стоят недешево, да и для домашних животных любое путешествие может обернуться стрессом. Если это… не какие-нибудь особенные кошки! Но присмотреться к кошкам до сих пор не удалось: как ни старался бы Субисаррета – сфокусироваться на четвероногих созданиях не получается, виден лишь общий абрис, да и тот – довольно размыт.
   – Вернемся к Кристиану Платту. Значит, вы не сталкивались с ним все это время? Ни в коридоре, ни в холле?
   – Определенно, нет.
   – А… дети?
   – Исмаэль разговаривал с ним, если это тот самый человек, которому так мешал саксофон.
   – Это – тот самый человек.
   – Тогда вам лучше обратиться с вопросами к Исмаэлю. Когда он вернется.
   – Его нет в гостинице?
   – Все его время посвящено фестивалю, как вы понимаете. В гостинице он почти не появляется. Уходит ранним утром и возвращается, только чтобы переночевать.
   – Как рано он уходит?
   – Ему двадцать один, и он – вполне самостоятельный юноша. Так что за его передвижениями я не слежу.
   – А девочка? Судя по всему, за ней вы тоже не особенно следите…
   – Трудно уследить за ребенком, который считает себя взрослым. Но я стараюсь. Видите ли… Лали не совсем обычная девочка…
   – Я это уже понял. Ее родители были испанцами?
   – С чего вы взяли?
   – Она разговаривала со мной без всякого акцента.
   – Без всякого акцента она говорит еще на нескольких языках. И ее родители не были испанцами. Это имеет какое-то отношение к произошедшему здесь?
   – Если девочка говорит еще и по-английски… К тому же, как я заметил… она довольно непоседлива… Не исключено, что она общалась и с Кристианом Платтом.
   – Вы хотите допросить и ее?
   – Я бы хотел побеседовать с ней.
   – У вас уже была возможность побеседовать с ней, не так ли?
   – Мы перекинулись парой слов о пропавшей кошке, не более того. Я хотел бы поговорить… э-э… более предметно.
   – Я могу присутствовать при разговоре?
   – Лучше будет, если беседа произойдет с глазу на глаз.
   – Ей всего лишь восемь лет, инспектор.
   – Послушайте… Вы сами сказали, что она солгала насчет кошки. Что ей просто хотелось оказаться здесь. Почему?
   – Это относится к истории, о которой мы предпочитаем не говорить.
   – Гибель ее матери?
   – Да, – нехотя отвечает кошачья богиня. А кошка, до сих пор смирно сидевшая на ее руках, начинает проявлять признаки беспокойства. Неизвестно, что происходит со второй; той, что жалась к ногам. Ситуация прояснилась бы, если бы Субисаррета бросил на нее хотя бы взгляд, один-единственный, но… Лицо-папоротник (все же лучше назвать его капканом) не отпускает инспектора. Вот почему он не смог сосредоточиться на животных – все это время он глазел на женщину, оттого и кошки оказались в расфокусе.
   Неожиданное открытие потрясает. Не то чтобы в жизни Икера не было девушек – они случались; некоторые из них были по-настоящему красивы, некоторые – эффектны, большинство же можно было назвать «симпатичными мордашками». На одной из них, Лусии, секретарше из риелторской фирмы, он даже собирался жениться, но в самый последний момент получил отказ. Лусию, девушку до невозможности хорошенькую и до невозможности же практичную, не устроили ни его работа, ни зарплата, ни жизненные перспективы.
   – У тебя ненормированный рабочий день, Икер, – так и заявила она, прежде чем отказать.
   – Такое бывает нечасто, – как мог, защищался Субисаррета.
   – А если тебя убьют?
   – Такое бывает еще реже.
   – Но ты же полицейский!
   – Не всякий полицейский – кандидат на дырку в голове, уж поверь.
   – И у тебя не слишком выдающаяся зарплата. Как ты собираешься кормить семью?
   – Как-нибудь прокормлю. У меня большие планы, дорогая моя. Когда-нибудь я стану начальником управления…
   – Когда? – работа в риелторской фирме приучила Лусию к конкретике.
   – Лет через пятнадцать, – соврал Икер, должность начальника управления не светила ему вовсе. – А там и до министра внутренних дел недалеко.
   – Лет через двадцать пять? – немедленно уточнила Лусия.
   – Примерно…
   – Лет через двадцать пять – все равно что никогда. Вот если бы года через три… Пять – максимум… Я не говорю о министерстве, я – реалистка. Я говорю всего лишь об управлении.
   – А через год? Это тебя бы устроило?
   – Такое возможно?
   – Нет, – вынужден был признать Икер. – Честно говоря, моя работа мне нравится. И я вовсе не тороплюсь просиживать штаны в кресле начальника… Или в министерстве. Если ты меня любишь, то поймешь.
   Должно быть, Лусия не слишком любила Икера Субисаррету, поскольку после этого разговора их отношения стремительно покатились к закату. Поначалу она еще находила благовидные предлоги, чтобы отказаться от свиданий, а потом открытым текстом сообщила, что не видит смысла во встречах. Икер, конечно, замечательный парень, но ей нужен кто-то поспокойнее. Понадежнее, с более ясным представлением о будущем. И с самим будущим, если уж на то пошло. А планировать что-то с полицейским, даже не зная, вернется ли он целым и невредимым хотя бы ближайшим вечером, – удовольствие не для нее. Так что пусть Икер поищет себе другую – блаженную страстотерпицу. Мифическую Пенелопу, способную ждать годами, вот так!..
   – Это какой-нибудь начальник? Тот, кто тебе нужен? – поинтересовался Икер. – Мелкий прыщ, который со временем обещает вырасти в фурункул?
   От прямого ответа Лусия ушла, попросив Икера впредь не беспокоить ее звонками, а спустя полгода, инспектор узнал, что она вышла замуж за своего босса-риелтора, переехала в Валенсию и, кажется, ожидает ребенка.
   Тогда Икер мысленно пожелал бывшей подружке счастья и поклялся себе никогда не жениться, а всех хорошеньких (неуловимо похожих на Лусию) девушек обходить стороной. Вторую часть клятвы выполнить не удалось, и время от времени в его жизни возникали красотки, милашки и цыпочки. Но требовали они того же, что и Лусия: гарантированного отсутствия неожиданностей, с которыми так или иначе связана его работа. И самой работе хорошо бы потесниться, пропустив на первое место семью. А таких гарантий честный Икер дать не мог, и все его романы терпели фиаско, один за другим.
   …Кошачья богиня, стоящая сейчас напротив, вовсе не была красоткой. Субисаррета даже не знал ее имени, не знал, откуда она приехала и куда направится дальше со своими кошками, ангелом и саксофонистом, – так почему он не может отвести от нее взгляда?
   Это все «Джаззальдия», это она превращает циников в романтиков и похитителей снов, почему он не сказал этой короткостриженой женщине, что он – поклонник джаза? Тогда у них возникло бы чуть больше точек соприкосновения, а общение не пришлось бы ограничивать желтыми полицейскими лентами… Мадре миа, и о чем он только думает?
   – Забавные создания, – Икер в очередной раз попытался отделаться от лица кошачьей богини, хотя прилагательное «кошачья» можно было бы уже и опустить – за ненадобностью. – Они всегда мне нравились.
   – Кошки?
   – Да. Как их зовут?
   – Никак.
   То же самое сказал ему ангел. Но ангелу всего лишь восемь, и голова его забита невесть чем, а вот от тридцатилетней, вполне здравой женщины он мог бы ожидать и другого ответа.
   – Странно, вы не находите?
   – Нет, – женщина снова улыбается, на этот раз снисходительно. – Мы привыкли.
   – Ну, хорошо. У кошек нет имени. А как зовут вас?
   – Дарья, – просто говорит она. – Не знаю, как воспроизвести это на испанском…
   – Дариа? – старательно повторяет Икер.
   – Это русское имя. Я – русская.
   Русская!.. За долгие годы работы Икер сталкивался с русскими всего лишь несколько раз, и это были не самые приятные знакомства: парочка мелких наркодилеров, с полдюжины проституток, один международный аферист, специализирующийся на торговле элитной недвижимостью (обладатель коллекции из пяти поддельных паспортов); один владелец автомастерской, где перелицовывали краденые автомобили. В поле зрения полиции русские попадали гораздо реже, чем цыгане, марокканцы или колумбийцы, но это не может служить оправданием тому, что знания Субисарреты о России весьма поверхностны. Вернее, их нет вовсе. Россия – в противовес Испании – холодная страна, там никому и в голову не придет улыбнуться незнакомому человеку. А легкое вино заменяет тяжелая водка, которую пьют, чтобы хоть немного согреться. Кажется, Россия – страна великой культуры, страна философов и поэтов, неплохо было бы вспомнить хотя бы одно сакральное для русских имя!.. Но ничего, кроме проклятой водки, международного афериста и Дианы Бирнбаум (так звали одну из потаскух), Субисаррете на ум не приходит.
   Вряд ли Диана Бирнбаум была поэтом, а уж тем более философом, надо бы купить водки в ближайшем к дому супермаркете, чтобы проникнуться русским духом.
   – Значит, вы приехали из России… – светский тон дается инспектору с большим трудом.
   – Нет. Я давно не была в России.
   – А девочка? Она тоже русская?
   – Наполовину. Ее отец был англичанином.
   Так же как и Кристиан Платт, в котором инспектор Субисаррета упорно не хочет признавать своего друга Альваро. Но сейчас его волнует совсем не национальность родителей ангела.
   – Как долго вы пробудете в Сан-Себастьяне?
   – Недолго. Через два дня мы уезжаем.
   – Если интересы следствия потребуют, вам придется задержаться, – говорит Икер первое, что приходит в голову.
   – Не думаю, что в интересах следствия задерживать ни в чем не повинных людей только потому, что они имели несчастье проживать в гостинице, где произошло преступление.
   – Убийство, если быть совсем точным. Сегодняшней ночью вы не слышали ничего подозрительного?
   – По ночам я сплю достаточно крепко.
   – А перед рассветом? Может быть, шум? Голоса? Посторонние звуки?
   – Тело обнаружили не так давно, насколько я понимаю? – вопросом на вопрос отвечает русская Дарья.
   – Несколько часов назад.
   – Если бы кто-то услышал нечто подозрительное, вы оказались бы здесь намного раньше, не так ли?
   – Кажется, сроков произошедшего я не уточнял. И не говорил вам, когда именно было совершено убийство.
   – Это нетрудно предположить, исходя из логики ваших вопросов. К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Я ничего не слышала, ни ночью, ни перед рассветом. Не просыпалась от посторонних звуков, и никакие голоса в коридоре меня не беспокоили.
   С самого начала все пошло не так. Полноценный опрос свидетеля обернулся сплошным лирическим отступлением, а когда Икер все же попытался вернуть дамочку к существу дела – получил в ответ пару едва ли не издевательских реплик. Все это злит Субисаррету, но еще больше то, что он по-прежнему не может отвести глаз от ее лица.
   – Понятно. Я все же хотел бы переговорить с членами вашей семьи. Девочкой и ее братом. Особенно с братом. Когда он вернется?