- Не посмотрела, - я кивнула. - Мне такое и в голову не пришло.
- Представьте, другим тоже не приходило. Напротив, они были рады сделать что-то приятное для художника.
- Но вы-то... вы... Вы же все знали!
- Нет, не все. О многом только догадывались, а о настоящих масштабах контрабанды узнали только в последнее время.
- Контрабанды? - Я удивленно посмотрела на Воронцова. - Не хотите ли вы сказать, что эти вазы являются контрабандой?
- Нет, - он покачал головой. - Сами по себе они ничем криминальным не являются, а вот то, что у них было внутри...
- Стойте, - я остановила его жестом. - Человек Пака тоже говорил что-то о начинке. И об алмазах.
- Так-так, это уже интересно. Когда он это говорил?
- Вчера. В квартире Карчинского. Только я не совсем поняла, в чем дело.
- А давайте восстановим картину событий. Вы расскажите то, что знаете, вот все и прояснится.
- Для вас может быть, но не для меня...
- Как знать, - Воронцов мягко улыбнулся. - Итак, вы повезли вазу в Москву...
- Да. Карчинский обратился ко мне с такой просьбой. Но ведь в мастерской произошел пожар. Не будете же вы утверждать, что так происходило всякий раз. Не верится что-то. - Я с сомнением покачала головой.
- А так и не происходило. Пожар устроили преднамеренно. Я вам даже больше скажу.
Bo время пожара вазу из Кореи действительно украли. Все подозрения пали на Ивлева, но кажется, что он здесь ни при чем. Возможно, действовал совсем другой человек, но это не факт. Как бы то ни было, ваза исчезла. Карчинский попытался быстро изготовить другую, чтобы отправить ее в Москву, а тем временем найти настоящую.
- Что в этих вазах такого особенного? Вернее, что за начинка? Наркотики?
- С наркотиками было бы гораздо проще. Но ведь здесь недаром замешан Центр корейской культуры. Вы же видели вазу, помните, какая необычная у нее форма. Благодаря этой форме при изготовлении внутрь вазы можно уложить любой предмет. Чрезмерно узкое горлышко не позволяет посмотреть, что находится внутри. А чтобы достать начинку, нужно всего лишь разбить вазу.
- Пак так и поступил, - сказала я. - Мне случайно удалось это узнать. Я ведь отдала ему целую вазу, а затем ушла из кабинета. Но до выхода дойти не успела, так как столкнулась с художником Ивановым. Мы поговорили, и не скажу, что это был приятный разговор. Затем я хотела уйти, но сообразила, что забыла отдать письмо, и снова оказалась у кабинета Пака. Но его там не было. На полу валялись бумага и осколки вазы. Других ваз я у него в кабинете не заметила, поэтому предположила, что он разбил мою. Я смотрела на осколки и услышала голоса. Разговаривали двое в соседнем кабинетике.
- Вы слышали их разговор? - Воронцов пристально смотрела на меня.
- Слышала, - я кивнула. - Вы тоже можете послушать. - Достав из сумочки диктофон, я протянула его капитану. - Только предупреждаю, они говорили по-корейски.
- Это ничего. - Он подошел к двери, приоткрыл ее и сказал: - Саша, позови Эдика, - затем вернулся на место.
Через минуту в кабинет вошел парень, которого я тоже видела на выставке Карчинского. Как он говорил? Его знакомый Валентин Ким обучал его приемам джиу-джитсу, а это его сын Эдик. Парень сдержанно поздоровался и повернулся к капитану:
- В чем дело, Костя?
- Тут один разговорчик есть, - капитан протянул ему диктофон, - надо перевести.
- Переведите, - кивнула я. - А вот еще письмо, которое Карчинский писал в Москву, но я по рассеянности забыла его передать.
- Письмо вскрывали, - сказал Воронцов и посмотрел на меня. - Ваша работа?
- Моя, - я вздохнула. - Извините, так получилось. Но там тоже иероглифы.
- И вы не смогли его прочитать. - Воронцов насмешливо ухмыльнулся. Какая жалость.
- Представьте, смогли, - меня начал раздражать его самодовольный тон. - У моего друга Герта есть одноклассник Юрий Ли. Он и письмо нам прочел, и разговор перевел.
- О-очень интересно, - протянул Воронцов и засмеялся уже в открытую. Выходит, что даже такой специфический язык, как корейский, не является гарантией сохранения тайны. Всегда найдется кто-нибудь, кто сможет перевести. Ладно, Эдик, посмотри, что там и как.
Эдик Ким забрал письмо, диктофон и ушел. Мы снова остались с капитаном наедине.
- Продолжим, - произнес он, снова усаживаясь на стул.
- Вы же и так все знаете. - Я была обижена его смехом.
- Многое, но не все. Итак, мы остановились на том, что вы подслушали разговор. И даже более того, как истинная журналистка, взяли и записали его. Просто замечательно! Наверное, в тот момент вам и в голову не пришло, какой вы подвергались опасности. Ведь застань вас там кто-нибудь, и живой бы вы уже в Питер не вернулись.
- Я же ничего не поняла! - запротестовала я. - Говорили ведь по-корейски.
- Не в этом дело, - Воронцов похлопал меня по руке, - а в самом факте, что вы подслушивали, да еще и записывали. Когда речь идет о таких деньгах, то поневоле становишься подозрительным.
- О таких деньгах... Но вы же сами сказали, что переправляли не наркотики.
- Да, - он кивнул. - Даже наркотики столько не стоят. А вот произведение искусства двенадцатого или четырнадцатого, скажем, века, это стоит.
- А какое произведение искусства можно спрятать в вазу? Она ведь маленькая. Картину туда не засунешь.
- Про картину вы верно заметили. Но в Корее всегда практиковалась роспись на шелке. Существуют даже шелковые свитки, такие узкие длинные ленты, расписанные тушью, которым несколько сотен лет. Вот такой свиток легко можно поместить в вазу, если, конечно, знать технологию, ее изготовления. А потом разбить вазу и достать свиток. Чего проще! Такая шелкография запрещена к вывозу из страны, так как является национальным достоянием. Но за это достояние иностранные коллекционеры готовы платить большие деньги. Несколько лет назад из Национального музея Кореи пропало несколько десятков таких свитков. Розыск ни к чему не привел, пока в Америке однажды не всплыл один из свитков. Вот тут уже и начали конкретно работать, отслеживать их путь. И представьте, отследили. Вышли на Чон Ван Соя. А от него ниточка потянулась к Паку, а затем и к Карчинскому. Вот только понять никак не могли, каким образом свитки попадают в Россию. Только недавно это стало ясно. Карчинский был связан с Национальным музеем Кореи, посылал туда постоянно свои работы, керамику. А человек он известный, кто бы мог его заподозрить. Он получал свой процент и был доволен. Иногда его к тому же просили отправить кое-что в Корею в вазах мэбен. Вот так искусство может служить низменным целям.
- Невероятно. Значит, я привезла из Москвы алмазы, а он их должен был упаковать в вазу и отправить в Корею.
- Вот именно, что должен. Вазу с начинкой он изготовил, но ее не отправил.
- Из-за того, что его убили. - Я вскочила со стула. - Я ведь хотела его предупредить об опасности, пыталась это сделать, но он не стал меня слушать. Сначала трубку бросал, а когда я у него появилась, набросился на меня и ударил. Если бы я все-таки проявила настойчивость, он был бы сейчас жив.
- Сядьте, Леда, - проговорил Воронцов. - Если бы все было так просто.
Я опять села, не понимая, в чем дело.
- Я же уже сказал вам, что вазу со свитками, которая пришла из Кореи, украл неизвестный. И мы так и не смогли ее найти. Думали, что это сделали по приказу Ивлева, но банкира убили. Карчинский изготовил новую вазу, в которой были алмазы, но его тоже убили, а ваза исчезла, как и первая. Действует один и тот же невероятно ловкий человек. Мы ведь вчера наблюдали за вами, когда вы лезли в мастерскую. Хотели в нужный момент там оказаться. Затаились в засаде наши люди, недалеко от дома. Когда человек Пака вышел от Карчинского, мы взяли его.
- И вы позволили ему убить художника?
- В том-то и дело, что он его не убивал.
- Как не убивал? - Я растерялась. - А кто же это сделал?
- Когда вы спрыгнули с балкона, в мастерской сразу все замерло. Через некоторое время оттуда появился человек. Мы поначалу проследили, куда он направился. Получалось, что он ищет вас. Один из моих сотрудников наблюдал за вами, когда вы побежали к телефонной будке, но оттуда вы самым непостижимым образом исчезли, когда человек Пака уже находился в наших руках.
- Меня утащил Иванов, - созналась я. - У него, оказывается, крыша здорово поехала, и он вообразил себя новым Пигмалионом, а меня, соответственно, Галатеей. Стал мне расписывать, что я должна остаться с ним, обо всем забыть и что нам будет очень хорошо вместе.
- И как вам удалось вырваться?
- Знаете, я почему-то совсем его не боялась. Не могу объяснить. Боялась, наверное, но все-таки чувствовала его безобидность. Мы разговаривали, а потом он сказал, что я разрушила его мечту, и велел уходить.
- Забавно. - Он снова засмеялся. - А ваш друг еще ночью всех на уши поставил, пытался вас найти. Наши сотрудники дежурили и возле вашей квартиры, возле редакции, даже возле квартиры вашей мамы. А вы появляетесь утром сами, да еще и в мастерской. Интересно, что вам там понадобилось?
- Машина, - созналась я. - Приехала я ведь на машине, а Иванов увез меня на своей.
- Нечего сказать, - он развел руками. - Здоровый прагматизм, что поделаешь.
- Если не кореец убил Карчинского, кто тогда?
- Боюсь, что на этот вопрос мне будет сложно ответить. Этот человек невероятно хитер, действует искрометно и играет в какие-то свои игры. Он разрушил хорошо спланированную операцию, в которой задействованы десятки людей в нескольких странах. Кроме того, он убийца. На его совести три трупа. Ивлев, Алексей Гапонов и Карчинский. Экспертиза установила, что во всех трех случаях смерть наступила одинаково. Они были задушены гитарной струной.
- Нет, - я дернулась. - Не может быть!
- К сожалению, может, - Воронцов покачал головой. - В этом у нас нет никаких сомнений. Пока мы занимались выяснением личности "гастролера" из Москвы, Карчинский выбрался из дома через черный ход. Куда он хотел скрыться, нам неизвестно, но в квартире мы его не обнаружили. Решили, что он задумал пока схорониться.
- Он же был совсем рядом.
- В том-то и дело, что нет. Убийца, скорее всего, дожидался в машине. Карчинский попросил его подвезти, тот согласился. Он отвез художника подальше, задушил, раздел, чтобы придать убийству вид ограбления, а затем привез труп и выкинул его в проулок. Нам сообщили о трупе только утром.
- Но кто, кто это мог быть? - не сдержалась я. - Кто все это сделал?
- Пока не могу вам ответить, - сказал Воронцов, поднимаясь, - но мы его найдем. Он ходит где-то рядом. И хотя он и играет в свою игру, но что-то ему нужно именно здесь. Я прошу вас, будьте осторожны.
- Хорошо, - я кивнула. - Не понимаю, зачем он убивает людей? Банкиров довольно часто убивают, Карчинский тоже дорогу ему мог перейти, тем более с такими делами, но Алексея за что, рокера? Нет никакой связи.
- Вот и нам так сначала показалось, - откликнулся Воронцов, - но связь все-таки есть. Он не случайно выбирает свои жертвы, наоборот, действует по строгому плану. И мы точно знаем теперь, что этот человек - музыкант.
- Нет! - Я вскочила со стула и сделала шаг к нему. - Вот в этом вы меня никогда не убедите. Этого не может быть! Совсем недавно один человек, который роком занимается почти столько же лет, сколько вы живете на свете, сказал мне, что музыканты не убивают. Рокер может пойти на многое, но только не убийство... Это кто-то со стороны. Подумаешь, струна, ее мог любой взять. Может, именно этим он пытается натолкнуть вас на ложный след!
- Возможно, что вы правы, - ответил капитан. - Спасибо за разговор. Если нам понадобится еще кое-что выяснить, тогда мы опять встретимся.
- Я свободна?
- Конечно. Пойдемте, я вас провожу.
Он довел меня до самых дверей, попрощался и повернул назад. Я вышла на свежий воздух и чуть не закричала от радости. Герт своей собственной небритой и мятой персоной слонялся возле отделения с унылым выражением лица.
- Герт, - позвала я. - Герт!
- Наконец-то, - он сгреб меня в охапку. - Ну ты, подруга, даешь! Так с тобой инфаркт вместе с инсультом заработаешь и белую горячку в придачу. Ты что же вытворяешь?
- Ничего, - я попробовала уклониться. - А белую горячку ты и без меня в состоянии заработать. В чем дело?
- Ну ты, мать, совсем офигела, - с чувством произнес он. - Мы тут с ума сходим, а ты заявляешь как ни в чем не бывало: "В чем дело?" За такие слова тебе только по физии надавать, и дело с концом.
- Я не виновата. - Я попробовала освободиться от объятий Герта. - Так обстоятельства сложились. Но ведь ты сам куда-то пропал. Оставил записку и исчез.
- Дела были, - буркнул он, - но со мной-то ничего не случилось. А вот где ты пропадала?
- Позже расскажу, - ответила я. - Давай уйдем отсюда, а то на нас и так все глазеют.
Герт что-то недовольно пробурчал, но все-таки послушался. В машине мы почти не разговаривали, а не доезжая до дома, он затормозил:
- Давай сейчас выкладывай, а то там твоя мамочка. Боюсь, что нам поговорить толком не удастся.
Герт был совершенно прав. Моя мамуля никому и рта не даст открыть, пока не прочитает все свои нотации. Но зачем, спрашивается, он ей сказал, что я пропала? На свою голову только неприятности приобрел. Я набрала в грудь побольше воздуха и выложила ему все, что произошло. Он слушал молча, не перебивая, временами бросая на меня мрачные взгляды. Когда я закончила, зло сказал:
- Я этому подонку башку сверну.
- Кому? - удивилась я. - Герт, перестань, выкинь это из головы.
- Этому... художнику. Иванову. Этой мрази, - Герт не на шутку завелся. - Кто же знал, что он сумасшедший!
- Тем более не стоит с ним связываться. Мне кажется, что наши с ним пути вообще больше не пересекутся.
- Знаешь, - сказал вдруг Герт, - а ведь это вполне мог сделать он.
- Убить? - Я уставилась на своего друга. - С чего ты взял?
- С того. Он, очевидно, обо всем знал, ну или догадывался. Он ведь сначала преклонялся перед Карчинским, что тот рисует такие картины. Сам тоже пробовал, но только делал точные копии. А Карчинский всегда работал "по мотивам". Брал сюжет, но добавлял что-то свое. Видела же картины в ресторане, так это работа авангардиста.
- Иванова?
- Именно. Только об этом почти никто не знает. Мне Юрка по секрету сказал. Так вот, он мог разочароваться в своем кумире и начать ему мстить. А что, вполне логично.
- Нет, - я покачала головой, - не логично. Тогда ему нужно было начинать с Карчинского, а не идти таким долгим путем. И потом, вчера ведь он был со мной, значит, Карчинского убить никак не мог. И струна... Зачем ему струна?..
- Сам не знаю. Кажется, что вот-вот, и все станет понятно, так нет, ускользает, зараза. А теперь убийца может затаиться. Возможно, мы так и не узнаем, кто он.
- Знаешь, для меня даже важнее не "кто", а "почему". Почему он это делает?
- Мне кажется, - сказал Герт, включая мотор, - что нормальный человек вообще убийцу не может понять, потому что тот мыслит совсем по-иному.
От этих слов мне почему-то стало жутко. Действительно, убийца внешне ничем не отличается от любого человека, он ходит, разговаривает с окружающими, шутит, смеется, но мыслит... мыслит он совсем по-другому. И никто не может, понять, почему этот человек так хладнокровно обдумывает убийство. Но обдумывает - это одно, он ведь приводит свои мысли в исполнение. Вот он приближается к своей жертве. Возможно, даже говорит с нею сначала. А потом набрасывает на шею струну. И душит... Страшно представить. Ведь жертва сначала не подозревает о его намерениях, но потом начинает сопротивляться.
Они же не стояли молча, дожидаясь, пока он их задушит. Они ведь пытались освободиться. Банкир, например. Или Алексей. Молодой парень, неужели он совсем не сопротивлялся? Но каков убийца, он ведь должен обладать изрядной силой, чтобы вот так задушить человека.
Машинально я взглянула на руки Герта, лежащие на руле. Сильные и уверенные руки и к струнам привыкшие. Музыкант половину своей жизни, он-то держал в своих руках тысячу разных струн. А вот если бы он захотел накинуть такую удавку на шею и затянуть ее? По спине побежали мурашки, а ладони вспотели.
- Что с тобой, малышка? - Он повернул ко мне лицо. - Почему ты так смотришь?
- Просто так, - соврала я. - Что-то мы долго едем.
- Сейчас будем дома, - ответил он и поднял руку.
Как при замедленной съемке я видела, что его рука приближается к моему лицу. Еще немного, и эти сильные пальцы коснутся меня. Моего лица, моей шеи. А в кармане у него может быть гитарная струна.
- Нет! - закричала я, отталкивая его руку. - Нет, меня ты не убьешь!
Глава 28
Я сидела на кровати, закутанная в одеяло, держа в руке чашку крепкого чая с лимоном. Герт сидел рядом и непрерывно гладил мои волосы. Мама находилась в соседней комнате, но заглядывала через каждые пять минут.
- Ничего, малышка, - утешал меня Герт. - Все плохое позади.
По его лицу этого не скажешь. Три багровые царапины, оставленные моими ногтями, пересекали щеку, но он не обращал на них внимания.
- У тебя просто нервный срыв, - объяснял он. - С каждым такое может случиться.
Мы говорили с ним больше часа в машине и все выяснили до конца. Какое счастье! Герт ни при чем! И как я только могла его заподозрить? Воронцов виноват. Сбил меня с толку, а теперь уже ничего не поделаешь. Но мы с Гертом помирились и больше, я думаю, вообще не будем ссориться. Не выношу, когда между людьми существуют недомолвки. И он поклялся, что с этих пор между нами никаких недомолвок не будет. Надеюсь, что он сдержит свое обещание. А еще он посоветовал мне оставить мою газету и поискать место поприличнее. Как ни странно, но его совет я не приняла в штыки. Наверное, последние события так меня достали, что даже собственная редакция, в которой я проработала десять лет, опротивела. Ничего, я подумаю и над этим предложением.
А маман, разумеется, была в своем репертуаре. Она выслушала все объяснения, строго поджав губы, и сказала:
- Тебе, Лида, давно пора перестать так легкомысленно относиться к жизни. Если задумала выходить замуж, то надо это довести до конца. Свадьба так свадьба. Но и потом не тянуть, а родить ребенка. Тогда и мировоззрение у тебя изменится, и ты станешь мыслить по-другому. Ты не беременна? - с подозрением спросила она.
Я ошеломленно посмотрела на мать и пожала плечами. Вот так вопросец! А Герт не выдержал и заржал, но под суровым взглядом моей родительницы сумел взять себя в руки и снова стать серьезным.
- Мы постараемся, - придушенным голосом выдавил он, - обязательно, и ребенок у нас непременно будет.
Маман кивнула, но развивать эту тему дальше не стала. Я вздохнула с облегчением, Герт, видимо, тоже.
* * *
Неделя пролетела незаметно. Я приходила в себя, наведывалась в редакцию, но чисто формально. Происходило что-то странное. Казалось, что Пошехонцева совсем перестали интересовать дела, и газета выпускалась только благодаря его заместителю. Тамара Сергеевна ни на кого не давила, ни на кого не нажимала, но все прислушивались к ее мягкому голосу. Материалы сдавались в срок, "Вечерние новости" продолжали регулярно появляться у читателей.
На удивление всем, притих Гузько. Нет, он все еще продолжал носить костюмы и пробовал держаться молодцевато, но в глазах появилось выражение тоски, как у побитого пса. Он больше, чем обычно, походил на выгнанного из дома сенбернара. Мне не хватало Лильки, не хватало привычных монбланов мусора на столе, а также острых замечаний Ирочки Кривцовой. Она отправилась в очередной отпуск куда-то за границу.
Жизнь входила в привычную колею, но что-то не давало мне покоя, настойчиво подтачивало изнутри. Я все время думала об этих убийствах и была убеждена, что выпустила из виду что-то очень важное.
Я медленно шла по парку, с удовольствием вдыхая влажноватый воздух. Конечно, мне сильно нагорит, если Герт узнает, что прогуливаюсь здесь одна. Но я ведь не собираюсь забираться далеко. Наоборот, гуляю по дорожкам, где полно народу с собаками, а на лавочках еще судачат пенсионеры. А вон стайка девчонок примостилась, а чуть дальше группа ребят с магнитофоном. Школьники, и даже не из самых старших классов.
Настроение у меня было отличное, и я спокойно продолжала идти дальше. А вот и пустая скамейка, можно немного передохнуть.
Я уселась поудобнее, закинув ногу на ногу. Потянулась к карману, чтобы достать сигареты, но почему-то передумала. И так хорошо. Как мне все-таки нравится запах опавшей мокрой листвы. Можно представить, что находишься в настоящем лесу. А что, если уговорить Герта и выбраться в настоящий лес! Съездить бы с ним за город, в пригороде еще попадаются отличные места, не все успели застроить дачными массивами. Или взять недельку-другую за свой счет и махнуть с ним в Карелию или на Вологодчину. Вот где настоящая красота! Пока еще не очень холодно. А то через месяц задует сиверко, и никуда уже не выберешься.
- Можно? - раздался рядом со мной голос. - Вот мы и встретились снова.
Я повернула голову, но не сразу узнала обращавшегося ко мне человека. В самой обычной камуфляжной куртке, какие сейчас носят многие, в темных штанах и грубых солдатских ботинках. В кепке и почему-то в темных очках. Но голос... Пожалуй, я узнала его только по голосу.
- Это вы, - проговорила я. - Неужели вы меня запомнили?
- А ты думаешь, что у меня в старости совсем память отшибло? - Он хрипловато засмеялся. - Так я еще и не такой старый, как тебе кажется.
- Я не это хотела сказать, - слабо пискнула я.
- Знаю, - он махнул рукой. - Не обращай внимания. А тебя я помню, и как в кафе с тобой разговаривали, и про твоего брата. Скажи, ты знаешь, что такое красота? Только настоящая красота, безо всяких подделок.
- Не уверена, - я покачала головой. - Красоту все воспринимают по-разному. Что для одного потрясающе красиво, идеально красиво, другому может казаться банальным, заурядным. Красоту каждый чувствует своей душой. Иногда можно замереть возле маленького листочка с капелькой дождя на черенке, иногда можно задохнуться от восторга, глядя в бескрайнее звездное небо, или плакать от радости, идя по берегу, когда ветер гнет деревья, а на берег накатывают серые волны... Да мало ли. Просто это остается в памяти на всю жизнь, и ты вспоминаешь, что видел кусочек прекрасного.
- А в человеке?.. - тихо спросил он. - Ты веришь, что человек может быть очень красив?
- Верю, - я кивнула. - Только это, как ни странно, не связано с внешней красотой. Или, может быть, я таких людей не встречала. Но смотришь на человека и вдруг понимаешь, что он действительно красив. Мне казалось раньше, что это придумали поэты и писатели, что человек может быть красив внутренне, а какой он внешне, совсем неважно. Но получается, что они правы. Красивым по-настоящему бывает тот, в ком есть какая-то внутренняя чистота. Сейчас трудно это заметить, люди чаще всего измотаны, закрыты. Но я иногда бываю в командировках, смотрю на стариков, в них это есть. Или в детях, пока они еще не столкнулись с этим лживым миром и не научились лгать.
- Сама придумала? - спросил он, совсем как несколько дней назад Иванов. - Занятно мыслишь.
- Так говорил один мой приятель-философ. - Разговор напоминал почти дубль того, предыдущего.
- Да, - Старый рокер мотнул головой. - Действительно, так мог сказать только философ. Он умер?
- Не знаю, - я растерялась. - Уехал в Сибирь, а больше я о нем не слышала.
- Значит, умер. Такие слова мог сказать только обреченный.
Он тяжело поднялся, пребывая в глубочайшей задумчивости, даже отрешенности. Я не знала, о чем думал этот человек, проживший долгую и, в общем-то, никчемную жизнь. Может быть, о своем одиночестве, которое является единственным его спутником на закате лет? Невольно он вверг и меня в состояние отрешенности, и, возможно, поэтому я не сразу заметила сверток, по рассеянности оставленный им на скамейке. Старый рокер уже исчез, и мне пришлось взять сверток с собой... Какое-то странное чувство охватило меня, когда он оказался в моих руках. Я заспешила к выходу из парка. Почему этот человек всегда говорит загадками? И почему он вдруг заговорил о красоте? И еще мне хотелось узнать, что в таинственном свертке. Но хватило сил не развернуть его до самого дома.
* * *
Я сидела и не отрываясь смотрела на вазу мэбен, которая стояла на столе. Невероятно! Мысли прыгали, как мячики от пинг-понга. Ваза мэбен! Широкое тулово и вытянутое узкое горлышко, которое предназначено всего лишь для одной-единственной цветущей веточки сливы мэхва. Какое изящество линий, какие странные впадинки, по ним так и хочется провести кончиками пальцев, коснуться каждой неровности, каждой выпуклости, чтобы подняться к самому горлышку.
Ваза мэбен! Я вздрогнула. "Я наконец-то получила ее, - прозвучал в памяти голос. - Я всегда получаю то, что захочу". И тут же другой: "Убийца забрал вазы". Я вскочила и бросилась к телефону. Только бы Воронцов был на месте!
Только бы!
Она повернула голову и снова взглянула на вазу. Какое совершенство! Оно никогда не сможет надоесть. Чем больше смотришь на нее, тем больше открываешь. Совсем как в самой себе. Раньше она не могла бы сказать, что ей нравится собственное тело, такое доступное и потасканное. Но теперь... Теперь она может любоваться собой часами.
Диана медленно встала и перешагнула через край ванны, наполненной лопающейся розовой пеной. Небрежно накинула халат и подошла к бару. Что бы выбрать? Пожалуй, немного мартини. Теперь она может выбирать все, что угодно. Раньше за нее выбирали другие, но теперь они с ума сходят от ее лица, походки, фигуры, ее чарующей полуулыбки.
- Представьте, другим тоже не приходило. Напротив, они были рады сделать что-то приятное для художника.
- Но вы-то... вы... Вы же все знали!
- Нет, не все. О многом только догадывались, а о настоящих масштабах контрабанды узнали только в последнее время.
- Контрабанды? - Я удивленно посмотрела на Воронцова. - Не хотите ли вы сказать, что эти вазы являются контрабандой?
- Нет, - он покачал головой. - Сами по себе они ничем криминальным не являются, а вот то, что у них было внутри...
- Стойте, - я остановила его жестом. - Человек Пака тоже говорил что-то о начинке. И об алмазах.
- Так-так, это уже интересно. Когда он это говорил?
- Вчера. В квартире Карчинского. Только я не совсем поняла, в чем дело.
- А давайте восстановим картину событий. Вы расскажите то, что знаете, вот все и прояснится.
- Для вас может быть, но не для меня...
- Как знать, - Воронцов мягко улыбнулся. - Итак, вы повезли вазу в Москву...
- Да. Карчинский обратился ко мне с такой просьбой. Но ведь в мастерской произошел пожар. Не будете же вы утверждать, что так происходило всякий раз. Не верится что-то. - Я с сомнением покачала головой.
- А так и не происходило. Пожар устроили преднамеренно. Я вам даже больше скажу.
Bo время пожара вазу из Кореи действительно украли. Все подозрения пали на Ивлева, но кажется, что он здесь ни при чем. Возможно, действовал совсем другой человек, но это не факт. Как бы то ни было, ваза исчезла. Карчинский попытался быстро изготовить другую, чтобы отправить ее в Москву, а тем временем найти настоящую.
- Что в этих вазах такого особенного? Вернее, что за начинка? Наркотики?
- С наркотиками было бы гораздо проще. Но ведь здесь недаром замешан Центр корейской культуры. Вы же видели вазу, помните, какая необычная у нее форма. Благодаря этой форме при изготовлении внутрь вазы можно уложить любой предмет. Чрезмерно узкое горлышко не позволяет посмотреть, что находится внутри. А чтобы достать начинку, нужно всего лишь разбить вазу.
- Пак так и поступил, - сказала я. - Мне случайно удалось это узнать. Я ведь отдала ему целую вазу, а затем ушла из кабинета. Но до выхода дойти не успела, так как столкнулась с художником Ивановым. Мы поговорили, и не скажу, что это был приятный разговор. Затем я хотела уйти, но сообразила, что забыла отдать письмо, и снова оказалась у кабинета Пака. Но его там не было. На полу валялись бумага и осколки вазы. Других ваз я у него в кабинете не заметила, поэтому предположила, что он разбил мою. Я смотрела на осколки и услышала голоса. Разговаривали двое в соседнем кабинетике.
- Вы слышали их разговор? - Воронцов пристально смотрела на меня.
- Слышала, - я кивнула. - Вы тоже можете послушать. - Достав из сумочки диктофон, я протянула его капитану. - Только предупреждаю, они говорили по-корейски.
- Это ничего. - Он подошел к двери, приоткрыл ее и сказал: - Саша, позови Эдика, - затем вернулся на место.
Через минуту в кабинет вошел парень, которого я тоже видела на выставке Карчинского. Как он говорил? Его знакомый Валентин Ким обучал его приемам джиу-джитсу, а это его сын Эдик. Парень сдержанно поздоровался и повернулся к капитану:
- В чем дело, Костя?
- Тут один разговорчик есть, - капитан протянул ему диктофон, - надо перевести.
- Переведите, - кивнула я. - А вот еще письмо, которое Карчинский писал в Москву, но я по рассеянности забыла его передать.
- Письмо вскрывали, - сказал Воронцов и посмотрел на меня. - Ваша работа?
- Моя, - я вздохнула. - Извините, так получилось. Но там тоже иероглифы.
- И вы не смогли его прочитать. - Воронцов насмешливо ухмыльнулся. Какая жалость.
- Представьте, смогли, - меня начал раздражать его самодовольный тон. - У моего друга Герта есть одноклассник Юрий Ли. Он и письмо нам прочел, и разговор перевел.
- О-очень интересно, - протянул Воронцов и засмеялся уже в открытую. Выходит, что даже такой специфический язык, как корейский, не является гарантией сохранения тайны. Всегда найдется кто-нибудь, кто сможет перевести. Ладно, Эдик, посмотри, что там и как.
Эдик Ким забрал письмо, диктофон и ушел. Мы снова остались с капитаном наедине.
- Продолжим, - произнес он, снова усаживаясь на стул.
- Вы же и так все знаете. - Я была обижена его смехом.
- Многое, но не все. Итак, мы остановились на том, что вы подслушали разговор. И даже более того, как истинная журналистка, взяли и записали его. Просто замечательно! Наверное, в тот момент вам и в голову не пришло, какой вы подвергались опасности. Ведь застань вас там кто-нибудь, и живой бы вы уже в Питер не вернулись.
- Я же ничего не поняла! - запротестовала я. - Говорили ведь по-корейски.
- Не в этом дело, - Воронцов похлопал меня по руке, - а в самом факте, что вы подслушивали, да еще и записывали. Когда речь идет о таких деньгах, то поневоле становишься подозрительным.
- О таких деньгах... Но вы же сами сказали, что переправляли не наркотики.
- Да, - он кивнул. - Даже наркотики столько не стоят. А вот произведение искусства двенадцатого или четырнадцатого, скажем, века, это стоит.
- А какое произведение искусства можно спрятать в вазу? Она ведь маленькая. Картину туда не засунешь.
- Про картину вы верно заметили. Но в Корее всегда практиковалась роспись на шелке. Существуют даже шелковые свитки, такие узкие длинные ленты, расписанные тушью, которым несколько сотен лет. Вот такой свиток легко можно поместить в вазу, если, конечно, знать технологию, ее изготовления. А потом разбить вазу и достать свиток. Чего проще! Такая шелкография запрещена к вывозу из страны, так как является национальным достоянием. Но за это достояние иностранные коллекционеры готовы платить большие деньги. Несколько лет назад из Национального музея Кореи пропало несколько десятков таких свитков. Розыск ни к чему не привел, пока в Америке однажды не всплыл один из свитков. Вот тут уже и начали конкретно работать, отслеживать их путь. И представьте, отследили. Вышли на Чон Ван Соя. А от него ниточка потянулась к Паку, а затем и к Карчинскому. Вот только понять никак не могли, каким образом свитки попадают в Россию. Только недавно это стало ясно. Карчинский был связан с Национальным музеем Кореи, посылал туда постоянно свои работы, керамику. А человек он известный, кто бы мог его заподозрить. Он получал свой процент и был доволен. Иногда его к тому же просили отправить кое-что в Корею в вазах мэбен. Вот так искусство может служить низменным целям.
- Невероятно. Значит, я привезла из Москвы алмазы, а он их должен был упаковать в вазу и отправить в Корею.
- Вот именно, что должен. Вазу с начинкой он изготовил, но ее не отправил.
- Из-за того, что его убили. - Я вскочила со стула. - Я ведь хотела его предупредить об опасности, пыталась это сделать, но он не стал меня слушать. Сначала трубку бросал, а когда я у него появилась, набросился на меня и ударил. Если бы я все-таки проявила настойчивость, он был бы сейчас жив.
- Сядьте, Леда, - проговорил Воронцов. - Если бы все было так просто.
Я опять села, не понимая, в чем дело.
- Я же уже сказал вам, что вазу со свитками, которая пришла из Кореи, украл неизвестный. И мы так и не смогли ее найти. Думали, что это сделали по приказу Ивлева, но банкира убили. Карчинский изготовил новую вазу, в которой были алмазы, но его тоже убили, а ваза исчезла, как и первая. Действует один и тот же невероятно ловкий человек. Мы ведь вчера наблюдали за вами, когда вы лезли в мастерскую. Хотели в нужный момент там оказаться. Затаились в засаде наши люди, недалеко от дома. Когда человек Пака вышел от Карчинского, мы взяли его.
- И вы позволили ему убить художника?
- В том-то и дело, что он его не убивал.
- Как не убивал? - Я растерялась. - А кто же это сделал?
- Когда вы спрыгнули с балкона, в мастерской сразу все замерло. Через некоторое время оттуда появился человек. Мы поначалу проследили, куда он направился. Получалось, что он ищет вас. Один из моих сотрудников наблюдал за вами, когда вы побежали к телефонной будке, но оттуда вы самым непостижимым образом исчезли, когда человек Пака уже находился в наших руках.
- Меня утащил Иванов, - созналась я. - У него, оказывается, крыша здорово поехала, и он вообразил себя новым Пигмалионом, а меня, соответственно, Галатеей. Стал мне расписывать, что я должна остаться с ним, обо всем забыть и что нам будет очень хорошо вместе.
- И как вам удалось вырваться?
- Знаете, я почему-то совсем его не боялась. Не могу объяснить. Боялась, наверное, но все-таки чувствовала его безобидность. Мы разговаривали, а потом он сказал, что я разрушила его мечту, и велел уходить.
- Забавно. - Он снова засмеялся. - А ваш друг еще ночью всех на уши поставил, пытался вас найти. Наши сотрудники дежурили и возле вашей квартиры, возле редакции, даже возле квартиры вашей мамы. А вы появляетесь утром сами, да еще и в мастерской. Интересно, что вам там понадобилось?
- Машина, - созналась я. - Приехала я ведь на машине, а Иванов увез меня на своей.
- Нечего сказать, - он развел руками. - Здоровый прагматизм, что поделаешь.
- Если не кореец убил Карчинского, кто тогда?
- Боюсь, что на этот вопрос мне будет сложно ответить. Этот человек невероятно хитер, действует искрометно и играет в какие-то свои игры. Он разрушил хорошо спланированную операцию, в которой задействованы десятки людей в нескольких странах. Кроме того, он убийца. На его совести три трупа. Ивлев, Алексей Гапонов и Карчинский. Экспертиза установила, что во всех трех случаях смерть наступила одинаково. Они были задушены гитарной струной.
- Нет, - я дернулась. - Не может быть!
- К сожалению, может, - Воронцов покачал головой. - В этом у нас нет никаких сомнений. Пока мы занимались выяснением личности "гастролера" из Москвы, Карчинский выбрался из дома через черный ход. Куда он хотел скрыться, нам неизвестно, но в квартире мы его не обнаружили. Решили, что он задумал пока схорониться.
- Он же был совсем рядом.
- В том-то и дело, что нет. Убийца, скорее всего, дожидался в машине. Карчинский попросил его подвезти, тот согласился. Он отвез художника подальше, задушил, раздел, чтобы придать убийству вид ограбления, а затем привез труп и выкинул его в проулок. Нам сообщили о трупе только утром.
- Но кто, кто это мог быть? - не сдержалась я. - Кто все это сделал?
- Пока не могу вам ответить, - сказал Воронцов, поднимаясь, - но мы его найдем. Он ходит где-то рядом. И хотя он и играет в свою игру, но что-то ему нужно именно здесь. Я прошу вас, будьте осторожны.
- Хорошо, - я кивнула. - Не понимаю, зачем он убивает людей? Банкиров довольно часто убивают, Карчинский тоже дорогу ему мог перейти, тем более с такими делами, но Алексея за что, рокера? Нет никакой связи.
- Вот и нам так сначала показалось, - откликнулся Воронцов, - но связь все-таки есть. Он не случайно выбирает свои жертвы, наоборот, действует по строгому плану. И мы точно знаем теперь, что этот человек - музыкант.
- Нет! - Я вскочила со стула и сделала шаг к нему. - Вот в этом вы меня никогда не убедите. Этого не может быть! Совсем недавно один человек, который роком занимается почти столько же лет, сколько вы живете на свете, сказал мне, что музыканты не убивают. Рокер может пойти на многое, но только не убийство... Это кто-то со стороны. Подумаешь, струна, ее мог любой взять. Может, именно этим он пытается натолкнуть вас на ложный след!
- Возможно, что вы правы, - ответил капитан. - Спасибо за разговор. Если нам понадобится еще кое-что выяснить, тогда мы опять встретимся.
- Я свободна?
- Конечно. Пойдемте, я вас провожу.
Он довел меня до самых дверей, попрощался и повернул назад. Я вышла на свежий воздух и чуть не закричала от радости. Герт своей собственной небритой и мятой персоной слонялся возле отделения с унылым выражением лица.
- Герт, - позвала я. - Герт!
- Наконец-то, - он сгреб меня в охапку. - Ну ты, подруга, даешь! Так с тобой инфаркт вместе с инсультом заработаешь и белую горячку в придачу. Ты что же вытворяешь?
- Ничего, - я попробовала уклониться. - А белую горячку ты и без меня в состоянии заработать. В чем дело?
- Ну ты, мать, совсем офигела, - с чувством произнес он. - Мы тут с ума сходим, а ты заявляешь как ни в чем не бывало: "В чем дело?" За такие слова тебе только по физии надавать, и дело с концом.
- Я не виновата. - Я попробовала освободиться от объятий Герта. - Так обстоятельства сложились. Но ведь ты сам куда-то пропал. Оставил записку и исчез.
- Дела были, - буркнул он, - но со мной-то ничего не случилось. А вот где ты пропадала?
- Позже расскажу, - ответила я. - Давай уйдем отсюда, а то на нас и так все глазеют.
Герт что-то недовольно пробурчал, но все-таки послушался. В машине мы почти не разговаривали, а не доезжая до дома, он затормозил:
- Давай сейчас выкладывай, а то там твоя мамочка. Боюсь, что нам поговорить толком не удастся.
Герт был совершенно прав. Моя мамуля никому и рта не даст открыть, пока не прочитает все свои нотации. Но зачем, спрашивается, он ей сказал, что я пропала? На свою голову только неприятности приобрел. Я набрала в грудь побольше воздуха и выложила ему все, что произошло. Он слушал молча, не перебивая, временами бросая на меня мрачные взгляды. Когда я закончила, зло сказал:
- Я этому подонку башку сверну.
- Кому? - удивилась я. - Герт, перестань, выкинь это из головы.
- Этому... художнику. Иванову. Этой мрази, - Герт не на шутку завелся. - Кто же знал, что он сумасшедший!
- Тем более не стоит с ним связываться. Мне кажется, что наши с ним пути вообще больше не пересекутся.
- Знаешь, - сказал вдруг Герт, - а ведь это вполне мог сделать он.
- Убить? - Я уставилась на своего друга. - С чего ты взял?
- С того. Он, очевидно, обо всем знал, ну или догадывался. Он ведь сначала преклонялся перед Карчинским, что тот рисует такие картины. Сам тоже пробовал, но только делал точные копии. А Карчинский всегда работал "по мотивам". Брал сюжет, но добавлял что-то свое. Видела же картины в ресторане, так это работа авангардиста.
- Иванова?
- Именно. Только об этом почти никто не знает. Мне Юрка по секрету сказал. Так вот, он мог разочароваться в своем кумире и начать ему мстить. А что, вполне логично.
- Нет, - я покачала головой, - не логично. Тогда ему нужно было начинать с Карчинского, а не идти таким долгим путем. И потом, вчера ведь он был со мной, значит, Карчинского убить никак не мог. И струна... Зачем ему струна?..
- Сам не знаю. Кажется, что вот-вот, и все станет понятно, так нет, ускользает, зараза. А теперь убийца может затаиться. Возможно, мы так и не узнаем, кто он.
- Знаешь, для меня даже важнее не "кто", а "почему". Почему он это делает?
- Мне кажется, - сказал Герт, включая мотор, - что нормальный человек вообще убийцу не может понять, потому что тот мыслит совсем по-иному.
От этих слов мне почему-то стало жутко. Действительно, убийца внешне ничем не отличается от любого человека, он ходит, разговаривает с окружающими, шутит, смеется, но мыслит... мыслит он совсем по-другому. И никто не может, понять, почему этот человек так хладнокровно обдумывает убийство. Но обдумывает - это одно, он ведь приводит свои мысли в исполнение. Вот он приближается к своей жертве. Возможно, даже говорит с нею сначала. А потом набрасывает на шею струну. И душит... Страшно представить. Ведь жертва сначала не подозревает о его намерениях, но потом начинает сопротивляться.
Они же не стояли молча, дожидаясь, пока он их задушит. Они ведь пытались освободиться. Банкир, например. Или Алексей. Молодой парень, неужели он совсем не сопротивлялся? Но каков убийца, он ведь должен обладать изрядной силой, чтобы вот так задушить человека.
Машинально я взглянула на руки Герта, лежащие на руле. Сильные и уверенные руки и к струнам привыкшие. Музыкант половину своей жизни, он-то держал в своих руках тысячу разных струн. А вот если бы он захотел накинуть такую удавку на шею и затянуть ее? По спине побежали мурашки, а ладони вспотели.
- Что с тобой, малышка? - Он повернул ко мне лицо. - Почему ты так смотришь?
- Просто так, - соврала я. - Что-то мы долго едем.
- Сейчас будем дома, - ответил он и поднял руку.
Как при замедленной съемке я видела, что его рука приближается к моему лицу. Еще немного, и эти сильные пальцы коснутся меня. Моего лица, моей шеи. А в кармане у него может быть гитарная струна.
- Нет! - закричала я, отталкивая его руку. - Нет, меня ты не убьешь!
Глава 28
Я сидела на кровати, закутанная в одеяло, держа в руке чашку крепкого чая с лимоном. Герт сидел рядом и непрерывно гладил мои волосы. Мама находилась в соседней комнате, но заглядывала через каждые пять минут.
- Ничего, малышка, - утешал меня Герт. - Все плохое позади.
По его лицу этого не скажешь. Три багровые царапины, оставленные моими ногтями, пересекали щеку, но он не обращал на них внимания.
- У тебя просто нервный срыв, - объяснял он. - С каждым такое может случиться.
Мы говорили с ним больше часа в машине и все выяснили до конца. Какое счастье! Герт ни при чем! И как я только могла его заподозрить? Воронцов виноват. Сбил меня с толку, а теперь уже ничего не поделаешь. Но мы с Гертом помирились и больше, я думаю, вообще не будем ссориться. Не выношу, когда между людьми существуют недомолвки. И он поклялся, что с этих пор между нами никаких недомолвок не будет. Надеюсь, что он сдержит свое обещание. А еще он посоветовал мне оставить мою газету и поискать место поприличнее. Как ни странно, но его совет я не приняла в штыки. Наверное, последние события так меня достали, что даже собственная редакция, в которой я проработала десять лет, опротивела. Ничего, я подумаю и над этим предложением.
А маман, разумеется, была в своем репертуаре. Она выслушала все объяснения, строго поджав губы, и сказала:
- Тебе, Лида, давно пора перестать так легкомысленно относиться к жизни. Если задумала выходить замуж, то надо это довести до конца. Свадьба так свадьба. Но и потом не тянуть, а родить ребенка. Тогда и мировоззрение у тебя изменится, и ты станешь мыслить по-другому. Ты не беременна? - с подозрением спросила она.
Я ошеломленно посмотрела на мать и пожала плечами. Вот так вопросец! А Герт не выдержал и заржал, но под суровым взглядом моей родительницы сумел взять себя в руки и снова стать серьезным.
- Мы постараемся, - придушенным голосом выдавил он, - обязательно, и ребенок у нас непременно будет.
Маман кивнула, но развивать эту тему дальше не стала. Я вздохнула с облегчением, Герт, видимо, тоже.
* * *
Неделя пролетела незаметно. Я приходила в себя, наведывалась в редакцию, но чисто формально. Происходило что-то странное. Казалось, что Пошехонцева совсем перестали интересовать дела, и газета выпускалась только благодаря его заместителю. Тамара Сергеевна ни на кого не давила, ни на кого не нажимала, но все прислушивались к ее мягкому голосу. Материалы сдавались в срок, "Вечерние новости" продолжали регулярно появляться у читателей.
На удивление всем, притих Гузько. Нет, он все еще продолжал носить костюмы и пробовал держаться молодцевато, но в глазах появилось выражение тоски, как у побитого пса. Он больше, чем обычно, походил на выгнанного из дома сенбернара. Мне не хватало Лильки, не хватало привычных монбланов мусора на столе, а также острых замечаний Ирочки Кривцовой. Она отправилась в очередной отпуск куда-то за границу.
Жизнь входила в привычную колею, но что-то не давало мне покоя, настойчиво подтачивало изнутри. Я все время думала об этих убийствах и была убеждена, что выпустила из виду что-то очень важное.
Я медленно шла по парку, с удовольствием вдыхая влажноватый воздух. Конечно, мне сильно нагорит, если Герт узнает, что прогуливаюсь здесь одна. Но я ведь не собираюсь забираться далеко. Наоборот, гуляю по дорожкам, где полно народу с собаками, а на лавочках еще судачат пенсионеры. А вон стайка девчонок примостилась, а чуть дальше группа ребят с магнитофоном. Школьники, и даже не из самых старших классов.
Настроение у меня было отличное, и я спокойно продолжала идти дальше. А вот и пустая скамейка, можно немного передохнуть.
Я уселась поудобнее, закинув ногу на ногу. Потянулась к карману, чтобы достать сигареты, но почему-то передумала. И так хорошо. Как мне все-таки нравится запах опавшей мокрой листвы. Можно представить, что находишься в настоящем лесу. А что, если уговорить Герта и выбраться в настоящий лес! Съездить бы с ним за город, в пригороде еще попадаются отличные места, не все успели застроить дачными массивами. Или взять недельку-другую за свой счет и махнуть с ним в Карелию или на Вологодчину. Вот где настоящая красота! Пока еще не очень холодно. А то через месяц задует сиверко, и никуда уже не выберешься.
- Можно? - раздался рядом со мной голос. - Вот мы и встретились снова.
Я повернула голову, но не сразу узнала обращавшегося ко мне человека. В самой обычной камуфляжной куртке, какие сейчас носят многие, в темных штанах и грубых солдатских ботинках. В кепке и почему-то в темных очках. Но голос... Пожалуй, я узнала его только по голосу.
- Это вы, - проговорила я. - Неужели вы меня запомнили?
- А ты думаешь, что у меня в старости совсем память отшибло? - Он хрипловато засмеялся. - Так я еще и не такой старый, как тебе кажется.
- Я не это хотела сказать, - слабо пискнула я.
- Знаю, - он махнул рукой. - Не обращай внимания. А тебя я помню, и как в кафе с тобой разговаривали, и про твоего брата. Скажи, ты знаешь, что такое красота? Только настоящая красота, безо всяких подделок.
- Не уверена, - я покачала головой. - Красоту все воспринимают по-разному. Что для одного потрясающе красиво, идеально красиво, другому может казаться банальным, заурядным. Красоту каждый чувствует своей душой. Иногда можно замереть возле маленького листочка с капелькой дождя на черенке, иногда можно задохнуться от восторга, глядя в бескрайнее звездное небо, или плакать от радости, идя по берегу, когда ветер гнет деревья, а на берег накатывают серые волны... Да мало ли. Просто это остается в памяти на всю жизнь, и ты вспоминаешь, что видел кусочек прекрасного.
- А в человеке?.. - тихо спросил он. - Ты веришь, что человек может быть очень красив?
- Верю, - я кивнула. - Только это, как ни странно, не связано с внешней красотой. Или, может быть, я таких людей не встречала. Но смотришь на человека и вдруг понимаешь, что он действительно красив. Мне казалось раньше, что это придумали поэты и писатели, что человек может быть красив внутренне, а какой он внешне, совсем неважно. Но получается, что они правы. Красивым по-настоящему бывает тот, в ком есть какая-то внутренняя чистота. Сейчас трудно это заметить, люди чаще всего измотаны, закрыты. Но я иногда бываю в командировках, смотрю на стариков, в них это есть. Или в детях, пока они еще не столкнулись с этим лживым миром и не научились лгать.
- Сама придумала? - спросил он, совсем как несколько дней назад Иванов. - Занятно мыслишь.
- Так говорил один мой приятель-философ. - Разговор напоминал почти дубль того, предыдущего.
- Да, - Старый рокер мотнул головой. - Действительно, так мог сказать только философ. Он умер?
- Не знаю, - я растерялась. - Уехал в Сибирь, а больше я о нем не слышала.
- Значит, умер. Такие слова мог сказать только обреченный.
Он тяжело поднялся, пребывая в глубочайшей задумчивости, даже отрешенности. Я не знала, о чем думал этот человек, проживший долгую и, в общем-то, никчемную жизнь. Может быть, о своем одиночестве, которое является единственным его спутником на закате лет? Невольно он вверг и меня в состояние отрешенности, и, возможно, поэтому я не сразу заметила сверток, по рассеянности оставленный им на скамейке. Старый рокер уже исчез, и мне пришлось взять сверток с собой... Какое-то странное чувство охватило меня, когда он оказался в моих руках. Я заспешила к выходу из парка. Почему этот человек всегда говорит загадками? И почему он вдруг заговорил о красоте? И еще мне хотелось узнать, что в таинственном свертке. Но хватило сил не развернуть его до самого дома.
* * *
Я сидела и не отрываясь смотрела на вазу мэбен, которая стояла на столе. Невероятно! Мысли прыгали, как мячики от пинг-понга. Ваза мэбен! Широкое тулово и вытянутое узкое горлышко, которое предназначено всего лишь для одной-единственной цветущей веточки сливы мэхва. Какое изящество линий, какие странные впадинки, по ним так и хочется провести кончиками пальцев, коснуться каждой неровности, каждой выпуклости, чтобы подняться к самому горлышку.
Ваза мэбен! Я вздрогнула. "Я наконец-то получила ее, - прозвучал в памяти голос. - Я всегда получаю то, что захочу". И тут же другой: "Убийца забрал вазы". Я вскочила и бросилась к телефону. Только бы Воронцов был на месте!
Только бы!
Она повернула голову и снова взглянула на вазу. Какое совершенство! Оно никогда не сможет надоесть. Чем больше смотришь на нее, тем больше открываешь. Совсем как в самой себе. Раньше она не могла бы сказать, что ей нравится собственное тело, такое доступное и потасканное. Но теперь... Теперь она может любоваться собой часами.
Диана медленно встала и перешагнула через край ванны, наполненной лопающейся розовой пеной. Небрежно накинула халат и подошла к бару. Что бы выбрать? Пожалуй, немного мартини. Теперь она может выбирать все, что угодно. Раньше за нее выбирали другие, но теперь они с ума сходят от ее лица, походки, фигуры, ее чарующей полуулыбки.