Страница:
Во-вторых, термином «культурно детерминированные стереотипы» часто обозначаются именно ритуалы, просто по той причине, что ритуальное поведение развивается из стереотипного поведения.
Механизм происхождения ритуалов в человеческом обществе мыслится аналогичным схеме, предложенной Тинбергеном: социальные институты и средства социальной регуляции, обеспечивающие соблюдение традиций, базируются на общественных мнениях, основанных на сложившихся предрассудках в силу стереотипности мышления. Это путь от индивидуального сознания и поведения к социальным стереотипам [14]. Как показывает Э.С. Маркарян [15], дальнейшая перспектива социального стереотипа однозначна: при наличии во всяком обществе мощных механизмов сохранения и воспроизведения (то, что он называет социорегулятивной подсистемой) стереотип поведения с ранее адаптивным свойством в качестве ритуала многократно воспроизводится в течение длительного времени уже после того, как изменилась среда. Действо перестало быть адаптивным, но сохранило ритуальное значение. Поэтому, кстати, традиционное общество с развитой системой ритуального поведения вовсе не является автоматически адаптированным обществом, особенно в длительной исторической перспективе.
Можно отметить ряд специфических свойств ритуалов, которые характеризуют последние как социально обусловленные, реляционные признаки: в отличие от стереотипа операциональное поле ритуала очень широко, он может быть нецеленаправленным; ритуал, как правило, условен, конвенционален и общепонятен; ритуал всегда имеет особую, социорегулятивную цель — создание поведенческого и психологического единства в сообществе [16].
Эта последняя, отличительная особенность ритуала приводит нас к проблеме функционального значения стереотипов поведения.
5. Смысл стереотипного поведения
6. Проблема обоснования социального поведения животных (критика концепций социобиологии)
ЛИТЕРАТУРА
Механизм происхождения ритуалов в человеческом обществе мыслится аналогичным схеме, предложенной Тинбергеном: социальные институты и средства социальной регуляции, обеспечивающие соблюдение традиций, базируются на общественных мнениях, основанных на сложившихся предрассудках в силу стереотипности мышления. Это путь от индивидуального сознания и поведения к социальным стереотипам [14]. Как показывает Э.С. Маркарян [15], дальнейшая перспектива социального стереотипа однозначна: при наличии во всяком обществе мощных механизмов сохранения и воспроизведения (то, что он называет социорегулятивной подсистемой) стереотип поведения с ранее адаптивным свойством в качестве ритуала многократно воспроизводится в течение длительного времени уже после того, как изменилась среда. Действо перестало быть адаптивным, но сохранило ритуальное значение. Поэтому, кстати, традиционное общество с развитой системой ритуального поведения вовсе не является автоматически адаптированным обществом, особенно в длительной исторической перспективе.
Можно отметить ряд специфических свойств ритуалов, которые характеризуют последние как социально обусловленные, реляционные признаки: в отличие от стереотипа операциональное поле ритуала очень широко, он может быть нецеленаправленным; ритуал, как правило, условен, конвенционален и общепонятен; ритуал всегда имеет особую, социорегулятивную цель — создание поведенческого и психологического единства в сообществе [16].
Эта последняя, отличительная особенность ритуала приводит нас к проблеме функционального значения стереотипов поведения.
5. Смысл стереотипного поведения
Основная, т. е. адаптивная функция стереотипного поведения очевидна (вообще говоря, всякое поведение имплицитно определяется как адаптация, и в этологии изучение поведения — это изучение механизмов адаптации). Тому есть несколько причин. Во-первых, в эволюции отбираются индивидуальнозначимые (эгоцентрические) поведенческие структуры, почему возможность существования неадаптивных стереотипов, имеющих генетическую основу, по меньшей мере спорна. Во-вторых, стереотипизация — это путь экономии действия: поведение по принципу проб и ошибок в каждой конкретной ситуации безусловно невыгодно, так что действия по заранее сформированному шаблону есть, видимо, оптимальный способ выбора из многообразия возможностей. В-третьих, стереотипность — это путь унификации реакций, используемых индивидами в контактах.
Аналогичная адаптивная функция присуща и ритуальному поведению: «…во многих случаях удобнее поступить «как принято», чем каждый раз решать задачу: выбирать наиболее целесообразное поведение» [17]. Свободное «поисковое» поведение в повседневной жизни встречается сравнительно редко и обычно требует значительного психоэмоционального напряжения (наиболее крайний случай — проблемы психосоциальной адаптации «человека двух культур»). Наиболее сильную дизадаптацию испытывает человек при разрушении его системы ритуального поведения.
Процесс стереотипизации поведения есть освоение среды, ее организация и включение в «картину мира». Это требует усилий и напряжения. В то же время, выработанный и интернализованный стереотип приобретает новую функцию: он позволяет автоматически распознавать и предпочитать «своего в своем». Это есть функция регуляции взаимодействий между индивидами. В стереотипе эта функция вторична и выступает как подчиненная по отношению к функции адаптивной. Регулятивная функция стереотипа предъявляет к нему требования автономности и самоценности и потому, в известном смысле, противоречит его адаптивной функции.
Напротив, основная функция ритуального поведения, ритуала, — социорегулятивная. Именно в ритуальной деятельности индивидов «следует видеть внутренний источник самодвижения и активности социальной системы» [18]. Сообщество, возникнув как адаптация к среде и в обеспечение совместной деятельности индивидов, в своем развитии формирует и выдвигает ряд новых специфических потребностей, которые не имеют индивидуально-витального значения, а являются потребностями поддержания самого сообщества как социальной системы, как интегрированного целого. Возникает социорегулятивная подсистема социальной системы — как средство реализации этих потребностей, активность которой направлена вовнутрь, на регуляцию структуры взаимодействий индивидов и ради поддержания на этой основе целостности всей системы.
Непосредственным механизмом социорегулятивной подсистемы является институционализация — установление правил действий, норм, упорядочение поведения, регламентация. Достигается это с помощью ритуалов. Поэтому обеспечение ритуального поведения идет извне, со стороны социальной структуры, и на уровне индивида ритуалы интериоризируются через социализацию и энкультурацию (введение в культуру).
Таким образом, стереотип, став ритуалом, приобретает независимость от индивида, включается в социальную структуру и становится регулятором его поведения. Вследствие этого полноценный ритуал, в отличие от естественного поведения, принимается индивидом в результате свободного выбора. Поэтому потребность в ритуальном поведении, вообще говоря, не диктуется природными условиями существования, так что в рамках теории естественного отбора ритуалы бессмысленны (и в строгом смысле неадаптивны) [19]. Они приобретают смысл лишь в социальном контексте как средство поддержания и воспроизводства социального единства. Следовательно, в отличие от стереотипа — основная функция ритуала — социорегулятивная, а его адаптивная функция, которая и здесь несомненно присутствует, оказывается подчиненной.
Различение по функции ритуалов и стереотипов позволяет ответить на вопрос об их целях. Конечные цели их едины, но на разных уровнях: индивидуальном и социальном. Цели стереотипного поведения — в воспроизводстве индивидуально-ценностного поведения, в сохранении генетической преемственности; конечная цель ритуального поведения — в обеспечении социального единства.
Такое функциональное разграничение стереотипов и ритуалов, вполне убедительное в отношении человека, может показаться необоснованным в «биологической сфере». Яркий брачный ритуал птиц кажется гораздо ближе по происхождению и функциям к генетически детерминированному стереотипному поведению, чем к тем поведенческим диспозициям, которые мы считаем ритуалами в человеческом обществе. Но необходимо иметь в виду два следующих момента: во-первых, ритуальное поведение человека может в такой же мере базироваться на врожденных стереотипах, как и у животных, нисколько не отличаясь по выразительной форме от последнего (отчего и существует проблема однозначного толкования ритуала и отличия его от естественного поведения). Во-вторых, не следует забывать, что ритуалы независимы от своих исполнителей, они в прямом смысле являются продуктами поведения. В этой принадлежности к одному миру, созданному поведением, заключено глубинное единство ритуалов в человеческом обществе и в сообществах животных.
Аналогичная адаптивная функция присуща и ритуальному поведению: «…во многих случаях удобнее поступить «как принято», чем каждый раз решать задачу: выбирать наиболее целесообразное поведение» [17]. Свободное «поисковое» поведение в повседневной жизни встречается сравнительно редко и обычно требует значительного психоэмоционального напряжения (наиболее крайний случай — проблемы психосоциальной адаптации «человека двух культур»). Наиболее сильную дизадаптацию испытывает человек при разрушении его системы ритуального поведения.
Процесс стереотипизации поведения есть освоение среды, ее организация и включение в «картину мира». Это требует усилий и напряжения. В то же время, выработанный и интернализованный стереотип приобретает новую функцию: он позволяет автоматически распознавать и предпочитать «своего в своем». Это есть функция регуляции взаимодействий между индивидами. В стереотипе эта функция вторична и выступает как подчиненная по отношению к функции адаптивной. Регулятивная функция стереотипа предъявляет к нему требования автономности и самоценности и потому, в известном смысле, противоречит его адаптивной функции.
Напротив, основная функция ритуального поведения, ритуала, — социорегулятивная. Именно в ритуальной деятельности индивидов «следует видеть внутренний источник самодвижения и активности социальной системы» [18]. Сообщество, возникнув как адаптация к среде и в обеспечение совместной деятельности индивидов, в своем развитии формирует и выдвигает ряд новых специфических потребностей, которые не имеют индивидуально-витального значения, а являются потребностями поддержания самого сообщества как социальной системы, как интегрированного целого. Возникает социорегулятивная подсистема социальной системы — как средство реализации этих потребностей, активность которой направлена вовнутрь, на регуляцию структуры взаимодействий индивидов и ради поддержания на этой основе целостности всей системы.
Непосредственным механизмом социорегулятивной подсистемы является институционализация — установление правил действий, норм, упорядочение поведения, регламентация. Достигается это с помощью ритуалов. Поэтому обеспечение ритуального поведения идет извне, со стороны социальной структуры, и на уровне индивида ритуалы интериоризируются через социализацию и энкультурацию (введение в культуру).
Таким образом, стереотип, став ритуалом, приобретает независимость от индивида, включается в социальную структуру и становится регулятором его поведения. Вследствие этого полноценный ритуал, в отличие от естественного поведения, принимается индивидом в результате свободного выбора. Поэтому потребность в ритуальном поведении, вообще говоря, не диктуется природными условиями существования, так что в рамках теории естественного отбора ритуалы бессмысленны (и в строгом смысле неадаптивны) [19]. Они приобретают смысл лишь в социальном контексте как средство поддержания и воспроизводства социального единства. Следовательно, в отличие от стереотипа — основная функция ритуала — социорегулятивная, а его адаптивная функция, которая и здесь несомненно присутствует, оказывается подчиненной.
Различение по функции ритуалов и стереотипов позволяет ответить на вопрос об их целях. Конечные цели их едины, но на разных уровнях: индивидуальном и социальном. Цели стереотипного поведения — в воспроизводстве индивидуально-ценностного поведения, в сохранении генетической преемственности; конечная цель ритуального поведения — в обеспечении социального единства.
Такое функциональное разграничение стереотипов и ритуалов, вполне убедительное в отношении человека, может показаться необоснованным в «биологической сфере». Яркий брачный ритуал птиц кажется гораздо ближе по происхождению и функциям к генетически детерминированному стереотипному поведению, чем к тем поведенческим диспозициям, которые мы считаем ритуалами в человеческом обществе. Но необходимо иметь в виду два следующих момента: во-первых, ритуальное поведение человека может в такой же мере базироваться на врожденных стереотипах, как и у животных, нисколько не отличаясь по выразительной форме от последнего (отчего и существует проблема однозначного толкования ритуала и отличия его от естественного поведения). Во-вторых, не следует забывать, что ритуалы независимы от своих исполнителей, они в прямом смысле являются продуктами поведения. В этой принадлежности к одному миру, созданному поведением, заключено глубинное единство ритуалов в человеческом обществе и в сообществах животных.
6. Проблема обоснования социального поведения животных (критика концепций социобиологии)
Как мы видели, различение стереотипов по генетической и культурной детерминации недостаточно и односторонне. В конечном счете, эта проблема связана с более фундаментальной проблемой обоснования социального поведения. Простые логические средства, видимо, непригодны для выведения социального поведения из поведения индивидуального, хотя и в этологии и в пришедшей ей на смену (в этом вопросе) социобиологии именно этот привычный путь используется без колебаний. Такова, например, гипотеза ритуализации Тинбергена; смотри также определение социального поведения в этологии (у человека и у животных это такие поведенческие паттерны, частота которых изменяется в присутствии особи своего вида
[20]). Конечно, таково последовательное проведение редукционистской методологии в этологии (что бы ни утверждал Лоренц по поводу ее системных принципов
[21]). Однако в то же время здесь нетрудно увидеть свидетельство того, что социальное поведение и функционирование сообщества не удается адекватно описать в этологических понятиях.
Иного подхода следовало бы ожидать от социобиологии, предметом которой, по определению Э. Вильсона, является изучение биологических основ социального поведения всех живых существ, включая человека [22]. Социобиология предложила новые подходы в изучении функции социального поведения, в оценке параметров отбора, постулировала новые формы отбора, задалась целью определить соответствия между конструкцией сообщества и приспособленностью его членов. Но одновременно социобиология заимствовала у этологии редукционистскую методологию, провозгласив, что в основе ее лежит генетика поведения [23]. Поэтому в последнее время все более очевидна несообразность между предметом социобиологии и ее средствами, что выливается, в частности, в любопытное противоречие: технические схемы и постулаты используются социобиологические, а выводы из эмпирических исследований оказываются социоэтологнческими (или социоэкологическими) [24]. Но ведь предметы этих дисциплин слишком различны, чтобы считать, что это все одна и та же социобиология [25]. Причины такой уловки вполне понятны, ибо от «генов-эгоистов» и «генов-альтруистов» к анализу многообразия социальных взаимодействий непосредственным образом не перейти. Однако этот путь сомнителен, так как слишком много теоретико-методологических проблем порождает он в «социологии животных».
Перейдем теперь к краткому анализу этих проблем. Поскольку в нашей и зарубежной научной и философской литературе уделено значительное место анализу и критике социобиологических концепций, я лишь сжато систематизирую проблемы. Их следует разделить на две группы: 1) методологические и 2) теоретические (проблемы концептуального характера).
В первой группе можно выделить пять взаимосвязанных между собой проблем.
1. Редукционизм. Здесь идеалом социобиологии выступает математическая генетика. Собственно, она и лежит в основе теоретического ядра науки (это гипотезы «отбора родичей» и «генокультурной коэволюции» [26]). Редукционистская методология сформировала убеждение, что в рассуждениях о генах, а не об особях, появляется новое качество (альтруизм), позволяющее распространить представление о естественном отборе не только на; родителей и потомков, но и на дальних родственников: качество заставляющее животное жертвовать «ради четырех внуков либо восьми правнуков». В сведении социального поведения к взаимодействию генов был значительно превзойден этологический идеал сведения сложного поведения животного к фиксированным моторным паттернам: «центральной теоремой социобиологии», по мнению Д. Бэрэша [27], является убеждение в том, что каждая форма социального поведения обязательно имеет генетическую основу, которая заставляет индивиды действовать так, чтобы максимально обеспечить успех для себя и своих родственников. Стремление формализовать основания социального поведения рассматривается как приближение к научному идеалу [28], хотя в действительности это «рецидив механистического детерминизма» [29].
2. Следствием редукционизма оказывается нерефлексивность оснований социобиологии: «…богатый эмпирический и экспериментальный материал осмысливается по таким нормам, которые сами не осмыслены в соответствии с современным уровнем методологии биологии… Тем самым рефлексия не самокритична… Во всяком случае, игнорирование глубоко проблемного и противоречивого характера своих постулатов ставит социобиологию в достаточно сложное положение, как считают многие из ее оппонентов» [30]. Это свидетельствует в лучшем случае о том, что социобиология еще не постигла всех своих глубин и не построила того здания, при взгляде на которое у нее возникла бы потребность понять, на чем же базируется все сооружение.
3. Неопределенность предмета социобиологии (что демонстрирует и книга Вильсона). «Биологические основания социального поведения» могут быть очень широкими, но в социобиологии все сведено к отдельным генам: основной проблемой социобиологической концепции Вильсон считает следующую: каким образом смог альтруизм, снижающий жизнеспособность особей, возникнуть в результате естественного отбора?
4. Лицо социобиологии определяет селектогенетическая (неодарвинистская) традиция. По меткому замечанию Р. Левонтина, вынесенному в название его статьи, социобиология есть адаптационистская программа [31]. Движущими силами социального развития, по мнению Вильсона, являются филогенетическая инерция и экологическое давление [32], т. е. социальные системы рассматриваются лишь как формы адаптации, биологически детерминированные образования. Тем самым в значительной мере затемняется проблема возникновения социальности и биосоциальной эволюции, которую изначально считали (напр. А. Эспинас) первостепенной.
5. Метод аналогий, широко применяемый в социобиологии, носит преимущественно сравнительно-феноменологический, а не сравнительно-исторический характер. Внешнее сходство поведения разных видов дает повод для прямого сопоставления и далеко идущих выводов (яркий пример: распространение гипотезы Гамильтона, построенной на объяснениях поведения пчел, на всех общественных насекомых, а затем и на все виды животных). Сравнительно-феноменологический подход ведет к неразличению биологических и социальных признаков, в конечном счете — к их отождествлению (например, агрессивность как причина войн у человека).
В группе теоретических проблем я выделил четыре, по моему мнению, наиболее важные.
1. Проблема первичности или вторичности биосоциальности. В отличие, от «социологии животных» Эспинаса и родственной ей социоэтологии, где принят тезис о первичности биосоциальной эволюции (протосоциальные взаимодействия возникают одновременно с появлением организмов), в социобиологии сама проблема биосоциальной эволюции, по существу, снята. Это достигается указанием на адаптивный характер социальных взаимодействий, что, очевидно, означает зависимость их от внешних сил; с другой стороны, вводится представление о «лестнице социальности» (стадиальности развития социальных взаимодействий в зависимости от уровня морфофизиологической организации вида) и задаются границы «истинной социальности» на основе критерия разделения функций. Таким образом, для социобиологии социальность оказывается своего рода эпифеноменом, подобно тому, как особь выступает лишь в роли выразителя поведенческие диспозиций гена.
2. Для социобиологии характерны чрезмерно.широкие аналогии, которые концептуально не обоснованы. Многие теории, важные для понимания организации и функционирования социальных систем, невозможно вместить в рамки социобиологической парадигмы. Например, этологическая теория территориальной агрессивности хотя и разработана для объяснения «индивидуальных инстинктов», с легкостью экстраполируется и на явления социального порядка — такие, как появление межэтнической, межгрупповой враждебности. С ее помощью объясняются войны. В примитивно-социобиологических представлениях война — это просто межпопуляционная агрессия, способствующая увеличению приспособленности членов той группы, которая стремится нападать на своих соседей. Однако, как показал Д. Кэмпбелл в «реалистической теории группового конфликта», на самом деле из социобиологических постулатов логически не выводимы ни межгрупповой конфликт, ни, тем более, войны [33]. Межгрупповая агрессивность предполагает территориальность на групповом уровне. С точки же зрения индивидов, входящих в такие группы, два уровня территориальности несовместимы, поскольку индивидуальная территориальная агрессивность предполагает конфликт внутри группы, направленный на повышение приспособленности «своих» генов. С позиции социальных интересов такая агрессивность должна подавляться самими индивидами во имя достижения целей межгруппового конфликта. Более того, защита сообщества требует зачастую удаления от родичей и семьи и жертвенность в пользу сообщества как своей приспособленностью, так и приспособленностью своих родственников. Такого поведения социобиологическая теория не допускает. Но ведь война есть именно межгрупповой, но не индивидуальный конфликт. Это вновь есть смешение признаков атомарных с реляционными, подмена одних другими.
Аналогичны и причины, по которым в рамках социобиологии не могут быть выведены ритуальные формы поведения как социорегулятивные механизмы.
3. Альтруизм. Эта «центральная проблема» социобиологии «в действительности возникает из недоразумения» [34]. Представление об альтруизме как основе общественной жизни явно недостаточно, если не ошибочно (тем более если альтруизм понимается как жертвенность в пользу ближайших родичей): остается совершенно неясен феномен жертвенности особей в пользу всего сообщества. Для примера я приведу аргументы Кэмпбелла: если в сообществе существуют храбрые и трусливые особи, то в условиях межгрупповых конфликтов индивидуальный выигрыш храбрых снижен вследствие риска погибнуть, которому они подвергаются больше, чем трусливые особи. Хотя в случае успеха выигрывают все, трусливые выигрывают больше и имеют больше шансов распространить свои гены в популяции. «Если в храбрости существует компонент самопожертвования, то нет способа, с помощью которого альтруистические генетические тенденции могут усиливаться по сравнению с тенденциями к самосохранению» [35].
Из генетики альтруизма вовсе не выводимы социальные формы альтруизма; внутри сообщества альтруизм в группе близких родичей антагонистичен общественному образу жизни. И, наконец, еще нюанс: представление об альтруизме в социобиологии противоречит ее адаптационистской программе.
4. Социобиология, как и другие направления, не избавлена от проблемы классификации социальных форм. Но в ее рамках невозможно построение естественной классификации сообщества — в силу присущих ей особенностей (напр., адаптационизм, редукционизм, репродуктивное разделение труда как критерий социальности и др.). В конце концов, эта задача в социобиологии начинает решаться силами социоэкологии и социоэтологии (см. выше). Это «слияние» на одном из самых важных направлений может служить показателем или глубинной противоречивости социобиологии, или ее недостаточности. Возникают подозрения и в том и в другом.
Тем не менее анализ проблем социобиологии я хотел бы закончить «за здравие». Социобиология предложила новые подходы к изучению сложного, «исчезающего» объекта, который в то же время вроде бы у всех перед глазами. Она возбудила интерес к старым и забытым на полстолетие вопросам. Социобиология пробудила интерес к важнейшей теме об истоках социальной формы движения материи, о корнях общественного развития, которая одно время выпала из сферы внимания естествознания и философии.
Социобиология жива хорошей идеей. Но хороши ли предложенные средства? Многие социобиологи очень быстро поняли, что средства реализации глобальной идеи непригодны. Подозреваю, что та концепция социобиологии, по которой мы продолжаем наносить удары, заканчивает свое существование. «Социологи животных» Эспинаса существовала значительно дольше, и сейчас традиции, заложенные ею, подхватывают социоэтология и социоэкология, на базе которых формируется новое направление. Заслуга социобиологии и в том, что она катализировала развитие эти направлений в биологии.
Иного подхода следовало бы ожидать от социобиологии, предметом которой, по определению Э. Вильсона, является изучение биологических основ социального поведения всех живых существ, включая человека [22]. Социобиология предложила новые подходы в изучении функции социального поведения, в оценке параметров отбора, постулировала новые формы отбора, задалась целью определить соответствия между конструкцией сообщества и приспособленностью его членов. Но одновременно социобиология заимствовала у этологии редукционистскую методологию, провозгласив, что в основе ее лежит генетика поведения [23]. Поэтому в последнее время все более очевидна несообразность между предметом социобиологии и ее средствами, что выливается, в частности, в любопытное противоречие: технические схемы и постулаты используются социобиологические, а выводы из эмпирических исследований оказываются социоэтологнческими (или социоэкологическими) [24]. Но ведь предметы этих дисциплин слишком различны, чтобы считать, что это все одна и та же социобиология [25]. Причины такой уловки вполне понятны, ибо от «генов-эгоистов» и «генов-альтруистов» к анализу многообразия социальных взаимодействий непосредственным образом не перейти. Однако этот путь сомнителен, так как слишком много теоретико-методологических проблем порождает он в «социологии животных».
Перейдем теперь к краткому анализу этих проблем. Поскольку в нашей и зарубежной научной и философской литературе уделено значительное место анализу и критике социобиологических концепций, я лишь сжато систематизирую проблемы. Их следует разделить на две группы: 1) методологические и 2) теоретические (проблемы концептуального характера).
В первой группе можно выделить пять взаимосвязанных между собой проблем.
1. Редукционизм. Здесь идеалом социобиологии выступает математическая генетика. Собственно, она и лежит в основе теоретического ядра науки (это гипотезы «отбора родичей» и «генокультурной коэволюции» [26]). Редукционистская методология сформировала убеждение, что в рассуждениях о генах, а не об особях, появляется новое качество (альтруизм), позволяющее распространить представление о естественном отборе не только на; родителей и потомков, но и на дальних родственников: качество заставляющее животное жертвовать «ради четырех внуков либо восьми правнуков». В сведении социального поведения к взаимодействию генов был значительно превзойден этологический идеал сведения сложного поведения животного к фиксированным моторным паттернам: «центральной теоремой социобиологии», по мнению Д. Бэрэша [27], является убеждение в том, что каждая форма социального поведения обязательно имеет генетическую основу, которая заставляет индивиды действовать так, чтобы максимально обеспечить успех для себя и своих родственников. Стремление формализовать основания социального поведения рассматривается как приближение к научному идеалу [28], хотя в действительности это «рецидив механистического детерминизма» [29].
2. Следствием редукционизма оказывается нерефлексивность оснований социобиологии: «…богатый эмпирический и экспериментальный материал осмысливается по таким нормам, которые сами не осмыслены в соответствии с современным уровнем методологии биологии… Тем самым рефлексия не самокритична… Во всяком случае, игнорирование глубоко проблемного и противоречивого характера своих постулатов ставит социобиологию в достаточно сложное положение, как считают многие из ее оппонентов» [30]. Это свидетельствует в лучшем случае о том, что социобиология еще не постигла всех своих глубин и не построила того здания, при взгляде на которое у нее возникла бы потребность понять, на чем же базируется все сооружение.
3. Неопределенность предмета социобиологии (что демонстрирует и книга Вильсона). «Биологические основания социального поведения» могут быть очень широкими, но в социобиологии все сведено к отдельным генам: основной проблемой социобиологической концепции Вильсон считает следующую: каким образом смог альтруизм, снижающий жизнеспособность особей, возникнуть в результате естественного отбора?
4. Лицо социобиологии определяет селектогенетическая (неодарвинистская) традиция. По меткому замечанию Р. Левонтина, вынесенному в название его статьи, социобиология есть адаптационистская программа [31]. Движущими силами социального развития, по мнению Вильсона, являются филогенетическая инерция и экологическое давление [32], т. е. социальные системы рассматриваются лишь как формы адаптации, биологически детерминированные образования. Тем самым в значительной мере затемняется проблема возникновения социальности и биосоциальной эволюции, которую изначально считали (напр. А. Эспинас) первостепенной.
5. Метод аналогий, широко применяемый в социобиологии, носит преимущественно сравнительно-феноменологический, а не сравнительно-исторический характер. Внешнее сходство поведения разных видов дает повод для прямого сопоставления и далеко идущих выводов (яркий пример: распространение гипотезы Гамильтона, построенной на объяснениях поведения пчел, на всех общественных насекомых, а затем и на все виды животных). Сравнительно-феноменологический подход ведет к неразличению биологических и социальных признаков, в конечном счете — к их отождествлению (например, агрессивность как причина войн у человека).
В группе теоретических проблем я выделил четыре, по моему мнению, наиболее важные.
1. Проблема первичности или вторичности биосоциальности. В отличие, от «социологии животных» Эспинаса и родственной ей социоэтологии, где принят тезис о первичности биосоциальной эволюции (протосоциальные взаимодействия возникают одновременно с появлением организмов), в социобиологии сама проблема биосоциальной эволюции, по существу, снята. Это достигается указанием на адаптивный характер социальных взаимодействий, что, очевидно, означает зависимость их от внешних сил; с другой стороны, вводится представление о «лестнице социальности» (стадиальности развития социальных взаимодействий в зависимости от уровня морфофизиологической организации вида) и задаются границы «истинной социальности» на основе критерия разделения функций. Таким образом, для социобиологии социальность оказывается своего рода эпифеноменом, подобно тому, как особь выступает лишь в роли выразителя поведенческие диспозиций гена.
2. Для социобиологии характерны чрезмерно.широкие аналогии, которые концептуально не обоснованы. Многие теории, важные для понимания организации и функционирования социальных систем, невозможно вместить в рамки социобиологической парадигмы. Например, этологическая теория территориальной агрессивности хотя и разработана для объяснения «индивидуальных инстинктов», с легкостью экстраполируется и на явления социального порядка — такие, как появление межэтнической, межгрупповой враждебности. С ее помощью объясняются войны. В примитивно-социобиологических представлениях война — это просто межпопуляционная агрессия, способствующая увеличению приспособленности членов той группы, которая стремится нападать на своих соседей. Однако, как показал Д. Кэмпбелл в «реалистической теории группового конфликта», на самом деле из социобиологических постулатов логически не выводимы ни межгрупповой конфликт, ни, тем более, войны [33]. Межгрупповая агрессивность предполагает территориальность на групповом уровне. С точки же зрения индивидов, входящих в такие группы, два уровня территориальности несовместимы, поскольку индивидуальная территориальная агрессивность предполагает конфликт внутри группы, направленный на повышение приспособленности «своих» генов. С позиции социальных интересов такая агрессивность должна подавляться самими индивидами во имя достижения целей межгруппового конфликта. Более того, защита сообщества требует зачастую удаления от родичей и семьи и жертвенность в пользу сообщества как своей приспособленностью, так и приспособленностью своих родственников. Такого поведения социобиологическая теория не допускает. Но ведь война есть именно межгрупповой, но не индивидуальный конфликт. Это вновь есть смешение признаков атомарных с реляционными, подмена одних другими.
Аналогичны и причины, по которым в рамках социобиологии не могут быть выведены ритуальные формы поведения как социорегулятивные механизмы.
3. Альтруизм. Эта «центральная проблема» социобиологии «в действительности возникает из недоразумения» [34]. Представление об альтруизме как основе общественной жизни явно недостаточно, если не ошибочно (тем более если альтруизм понимается как жертвенность в пользу ближайших родичей): остается совершенно неясен феномен жертвенности особей в пользу всего сообщества. Для примера я приведу аргументы Кэмпбелла: если в сообществе существуют храбрые и трусливые особи, то в условиях межгрупповых конфликтов индивидуальный выигрыш храбрых снижен вследствие риска погибнуть, которому они подвергаются больше, чем трусливые особи. Хотя в случае успеха выигрывают все, трусливые выигрывают больше и имеют больше шансов распространить свои гены в популяции. «Если в храбрости существует компонент самопожертвования, то нет способа, с помощью которого альтруистические генетические тенденции могут усиливаться по сравнению с тенденциями к самосохранению» [35].
Из генетики альтруизма вовсе не выводимы социальные формы альтруизма; внутри сообщества альтруизм в группе близких родичей антагонистичен общественному образу жизни. И, наконец, еще нюанс: представление об альтруизме в социобиологии противоречит ее адаптационистской программе.
4. Социобиология, как и другие направления, не избавлена от проблемы классификации социальных форм. Но в ее рамках невозможно построение естественной классификации сообщества — в силу присущих ей особенностей (напр., адаптационизм, редукционизм, репродуктивное разделение труда как критерий социальности и др.). В конце концов, эта задача в социобиологии начинает решаться силами социоэкологии и социоэтологии (см. выше). Это «слияние» на одном из самых важных направлений может служить показателем или глубинной противоречивости социобиологии, или ее недостаточности. Возникают подозрения и в том и в другом.
Тем не менее анализ проблем социобиологии я хотел бы закончить «за здравие». Социобиология предложила новые подходы к изучению сложного, «исчезающего» объекта, который в то же время вроде бы у всех перед глазами. Она возбудила интерес к старым и забытым на полстолетие вопросам. Социобиология пробудила интерес к важнейшей теме об истоках социальной формы движения материи, о корнях общественного развития, которая одно время выпала из сферы внимания естествознания и философии.
Социобиология жива хорошей идеей. Но хороши ли предложенные средства? Многие социобиологи очень быстро поняли, что средства реализации глобальной идеи непригодны. Подозреваю, что та концепция социобиологии, по которой мы продолжаем наносить удары, заканчивает свое существование. «Социологи животных» Эспинаса существовала значительно дольше, и сейчас традиции, заложенные ею, подхватывают социоэтология и социоэкология, на базе которых формируется новое направление. Заслуга социобиологии и в том, что она катализировала развитие эти направлений в биологии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Карпинская Р.С., Никольский С.А.О методологических основах социобиологии. — В сб.: Пути интеграции биологического и социогуманитарного знания. М.: Наука, 1984, с. 99—113.
2. Карпович В.Н.Индивидуальные и общественные характеристики в объяснении социальной структуры: к критике социального дарвинизма. — Изв. Сибирского отделения АН СССР. Сер. истории, филологии и философии, 1987, №3, вып. 1, с. 42—47.
3. Кэмпбелл Д.Т.Социальные диспозиции индивида и их групповая функциональность: эволюционный аспект. — В сб.: Психологические механизмы регуляции социального поведения. М.: Наука, 1979, с. 76—102.
4. Маркарян Э.С.Теория культуры и современная наука. М.: Мысль, 19И.1 284с.
5. Меннинг О.А.Поведение животных. Вводный курс. М.: Мир, 1982, 360с.
6. Новак Я.А.Социобиология и принцип социогенеза с точки зрения биологии и философии. — В сб.: Пути интеграции биологического и социогуманитарного знания. М.: Наука, 1984, с. 226—232.
7. Панов Е.Н.Поведение животных и этологическая структура популяций. М Наука, 1983, 423с.
8. Панов Е.Н.Роль этологии в изучении внутрипопуляционной организации формирование современных взглядов. — В сб.: Системные принципы и этологические подходы в изучении популяций. Пущино, ОНТИ НЦБИ АН СССР, 1984, с. 49—71.
9. Поппер К.Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983, 605с.
10. Севастьянов О.Ф.Видоспецифичные механизмы референции. — В наст. сб.: с. 141.
11. Тинберген Н.Поведение животных. М.: Мир, 1985, 192с.
12. Хайнд Р.Поведение животных. М.: Мир, 1975, 856с.
13. Шрейдер Ю.А.Ритуализация поведения и формы косвенного целеполагания. — В сб.: Психологические механизмы регуляции социального поведения. М Наука, 1979, с. 103—127.
14. Эрман Л., Парсонс П.Генетика поведения и эволюция. М.: Мир, 1984, 566 с.
15.Этнические стереотипы поведения. Л.: Наука, 1985, 325с.
16. Heymer A.Ethologisches Worterbuch. Berlin, Hamburg: Parey, 1977, 238 S.
17. Lumsden Ch.J., Wilson E.O.Genes, mind and culture. The coevolutionary process. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1981, 417 р.
18. Levontin R.S.Sociobiology as an adaptationist program. — In: Behavioral Science Lousville. 1979, v. 24, No 1, p. 5—14.
19. Lorenz K.Z.The Foundation of ethology. — N.Y., Wien: Springer Verlag, 1981, 380 p.
20. Ruse М.Sociobiology: sence or nonsense? Dortrecht, e.a. 1 981 213 р.
21. Wilson E.O.Sociobiology; the new synthesis, Cambridge: Harvard Univ. Press, 1975, 697 р.
2. Карпович В.Н.Индивидуальные и общественные характеристики в объяснении социальной структуры: к критике социального дарвинизма. — Изв. Сибирского отделения АН СССР. Сер. истории, филологии и философии, 1987, №3, вып. 1, с. 42—47.
3. Кэмпбелл Д.Т.Социальные диспозиции индивида и их групповая функциональность: эволюционный аспект. — В сб.: Психологические механизмы регуляции социального поведения. М.: Наука, 1979, с. 76—102.
4. Маркарян Э.С.Теория культуры и современная наука. М.: Мысль, 19И.1 284с.
5. Меннинг О.А.Поведение животных. Вводный курс. М.: Мир, 1982, 360с.
6. Новак Я.А.Социобиология и принцип социогенеза с точки зрения биологии и философии. — В сб.: Пути интеграции биологического и социогуманитарного знания. М.: Наука, 1984, с. 226—232.
7. Панов Е.Н.Поведение животных и этологическая структура популяций. М Наука, 1983, 423с.
8. Панов Е.Н.Роль этологии в изучении внутрипопуляционной организации формирование современных взглядов. — В сб.: Системные принципы и этологические подходы в изучении популяций. Пущино, ОНТИ НЦБИ АН СССР, 1984, с. 49—71.
9. Поппер К.Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983, 605с.
10. Севастьянов О.Ф.Видоспецифичные механизмы референции. — В наст. сб.: с. 141.
11. Тинберген Н.Поведение животных. М.: Мир, 1985, 192с.
12. Хайнд Р.Поведение животных. М.: Мир, 1975, 856с.
13. Шрейдер Ю.А.Ритуализация поведения и формы косвенного целеполагания. — В сб.: Психологические механизмы регуляции социального поведения. М Наука, 1979, с. 103—127.
14. Эрман Л., Парсонс П.Генетика поведения и эволюция. М.: Мир, 1984, 566 с.
15.Этнические стереотипы поведения. Л.: Наука, 1985, 325с.
16. Heymer A.Ethologisches Worterbuch. Berlin, Hamburg: Parey, 1977, 238 S.
17. Lumsden Ch.J., Wilson E.O.Genes, mind and culture. The coevolutionary process. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1981, 417 р.
18. Levontin R.S.Sociobiology as an adaptationist program. — In: Behavioral Science Lousville. 1979, v. 24, No 1, p. 5—14.
19. Lorenz K.Z.The Foundation of ethology. — N.Y., Wien: Springer Verlag, 1981, 380 p.
20. Ruse М.Sociobiology: sence or nonsense? Dortrecht, e.a. 1 981 213 р.
21. Wilson E.O.Sociobiology; the new synthesis, Cambridge: Harvard Univ. Press, 1975, 697 р.