Помогают ли детям дифференциация цвета кожи и понимание термина «раса»?
В лаборатории детских исследований Техасского университета хранятся контакты тысяч семей, которые дали свое согласие на участие в научных исследованиях. В 2006 году Бриджит Виттруп выбрала из этих контактов около ста белых семей с детьми в возрасте от пяти до семи лет. Виттруп решила исследовать, как обычные детские видеоматериалы с героями, принадлежащими к разным национальностям, оказывают влияние на восприятие детьми различных рас.
В первую очередь Виттруп провела с детьми и родителями тест, оценивающий отношение к разным расам (Racial Attitude Measure). Виттруп задавала детям следующие вопросы:
Треть семей получила от Виттруп диски с видеоматериалом, рассказывающим о разных культурах. Например, серию «Улицы Сезам» со сценкой о том, как все герои навещают афроамериканскую семью, и мультфильм «Малыш Билл», в котором все жители района собираются вместе и проводят уборку в местном парке. Эти материалы дети должны были просмотреть в течение недели.
Виттруп отнюдь не надеялась на то, что отношение детей к людям разных рас в корне изменится после просмотра пары развлекательных программ. Исследования, проведенные ею до этого, продемонстрировали, что усилия школ по обучению толерантности к разным культурам малоэффективны, поскольку главное сообщение «Мы все друзья» представляется слишком абстрактным для детского восприятия людей с разным цветом кожи.
Однако Виттруп надеялась на откровенный разговор с родителями после просмотра видео. Поэтому второй группе семей Виттруп не просто выдала видеоматериалы, но и попросила родителей использовать их для начала разговора о дружбе между представителями разных рас. Она выдала им список тем, которые надо было поднять в разговоре с детьми. «Я очень надеялась, что все получится», – вспоминает Виттруп, кандидатская диссертация которой зависела от результатов этого эксперимента.
Третьей группе родителей она выдала список вопросов для обсуждения без какого-либо видеоматериала. Родители из третьей группы должны были сами поднимать вопрос расового равноправия в разговорах с детьми на протяжении пяти вечеров. Перед ними стояла непростая задача. Вполне вероятно, что они никогда ранее не разговаривали с детьми на эту тему. Дети вполне могли не знать, к какой расе они принадлежат. Родители должны были сказать приблизительно следующее:
Такое отношение очень удивило ее, потому что все родители прекрасно знали, что участвуют в исследовании отношения детей к разным расам. Тем не менее, как только надо было откровенно говорить о расах, желание участвовать в исследовании испарилось. Родители трех семей отказались объяснить причину отказа участия в исследовании, но Виттруп догадывалась о причинах.
Во время первого интервью с родителями Виттруп уже заметила их нежелание говорить на тему расовых различий. Остин – либеральный город, и большинство родителей положительно относятся к культурному многообразию. Предшествующие опросы показали, что практически никто из белых родителей не обсуждал с детьми вопросы расовых различий. Родители могли произносить общие фразы вроде: «Все люди равны», «Бог создал нас равными» или «Цвет кожи не имеет значения, потому что внутри все мы одинаковы», но они никогда не поднимали вопросы расовых различий.
Казалось, родители хотели, чтобы их дети выросли дальтониками. Но результаты теста шли вразрез с их ожиданиями. На вопрос «Как много в мире плохих белых людей?» дети обычно отвечали «Почти никого». На тот же вопрос относительно черных – «Несколько» или «Много». Участники опроса учились в многонациональных школах. Виттруп прямо спрашивала: «Твоим родителям нравятся черные?» 14 % детей ответили «Нет, мои родители не любят черных», а 38 % сказали «Я не знаю». Родители воспитывали детей в вакууме, свободном от представлений о расах, поэтому детям приходилось самим находить ответы на свои вопросы. Возможно, родителям эти ответы бы не понравились.
Витрупп надеялась, что никто из первых двух групп не откажется от исследования.
После просмотра видеоматериала семьи снова приехали в лабораторию для продолжения теста. Как Виттруп и ожидала, в семьях, где просмотр видеоматериала не сопровождался беседой, результаты теста не изменились, несмотря на то что видеоматериал демонстрировал гармонию между представителями разных рас. Но и во второй группе отношение детей к разным расам осталось прежним. Казалось, что исследование было совершенно бесполезным. Виттруп почувствовала, что ее научная карьера может закончиться, так и не начавшись. Она мечтала, что о результатах ее работы напишет какой-нибудь крупный научный журнал, но в свете последних событий понимала, что даже защита диссертации оказывается под вопросом. Виттруп попросила совета у научных руководителей и в конце концов дошла до Биглер[15]. «Неважно, получилось у тебя исследование или нет, результаты должны тебе хоть что-то показать», – сказала ей Биглер. Виттруп принялась вычитывать записи, которые делали родители в ходе исследования, и нашла серьезное упущение. Когда она выдала родителям список вопросов, которые те должны были обсудить со своими детьми, то попросила отмечать, насколько продуктивным было обсуждение. Но, может быть, родители просто озвучили вопрос? Объяснили ли они ребенку, что именно имеется в виду? Привело ли все это к продуктивной дискуссии?
Выяснилось, что практически все родители коротко и мимоходом задали вопросы из списка. Многие вообще не обсуждали расовый вопрос, моментально скатившись до банальных утверждений из серии «Все люди равны». Только в шести семьях, участвовавших в исследовании, открыто говорили о дружбе между представителями разных рас. И в этих семьях результаты второго теста значительно улучшились.
Виттруп успешно защитила диссертацию и сейчас занимает должность доцента в Техасском женском университете в Далласе. Вспоминая это исследование, она говорит, что родители были поставлены в очень сложную ситуацию: «Многие подошли ко мне после окончания исследования и признались: они не понимали, что надо говорить детям. Они не хотели, чтобы дети что-то не так поняли и начали это повторять».
Все мы хотим, чтобы наших детей не пугали различия между людьми разных национальностей и чтобы они могли хорошо общаться с любым человеком. Будет ли лучше для них, если мы станем акцентировать внимание на национальности?
Без всякого сомнения, избрание Барака Обамы на пост президента США стало началом новой эры в отношениях между расами, но тем не менее не пролило свет на то, что рассказывать детям об этом. Более того, наличие чернокожего президента только обострило вопрос. Многие родители говорили о том, что любой человек вне зависимости от цвета кожи может стать достойным почитания лидером, другом или любимым. Но часть родителей считает, что лучше будет вовсе не упоминать расовую принадлежность президента – ведь, что ни говори, все это неизбежно наведет ребенка на размышления об отношении между расами. Такие родители боятся того, что даже положительный комментарий («Прекрасно, что черный может стать президентом») поможет ребенку увидеть различия между членами общества. Они считают, что дети лучше всего учатся на примерах – если ребенок что-то наблюдает, то считает это нормальным. Значит, хотя бы в период формирования личности надо дать ребенку возможность не думать о цвете кожи.
В 2007 году в журнале Journal of Marriage and Family писали, что 45 % из 17 000 семей с детьми детсадовского возраста практически никогда не обсуждали с малышами вопросы национальности и расы. В небелых семьях эти вопросы обсуждают в среднем в три раза чаще, чем в белых. 75 % белых семей никогда или практически никогда не говорят о расе и национальности.
На протяжении десятилетий мы предполагали, что дети замечают расовую принадлежность только тогда, когда общество расскажет им о ней. Такого подхода придерживались и в научных кругах. Считалось, что принадлежность к расе – вопрос исключительно социальный, следовательно, лучше оставить его социологам и демографам. В последнее время все больше и больше специалистов, занимающихся вопросами детского воспитания и развития, начали оспаривать эту точку зрения. Они говорят, что дети замечают расовые различия точно так же, как видят разницу между розовым и синим цветами, которые предпочитают соответственно девочки и мальчики. Однако получается, что «черный» и «белый» – это загадка, разгадать которую они должны самостоятельно.
Проведенный Биглер эксперимент демонстрирует: дети используют любые предложенные им критерии для создания групп. Следовательно, можно сделать вывод: вопрос расы становится актуальным только тогда, когда мы сами его поднимаем. Так почему же Биглер считает, что трехлетним детям необходимо объяснять, что такое раса?
Причина в следующем: развитие детей по определению предполагает создание предпочтений внутри своей группы. Критерии выбора дети определяют сами. Они с самого раннего возраста «раскладывают все по полочкам» – от еды и игрушек до людей. Только с годами появляется когнитивная способность использовать более одного признака при создании категории. Пока дети маленькие, они пользуются наиболее очевидным признаком.
Биглер считает, что ребенку больше всего нравится тот, кто больше всего напоминает ему самого себя. Ребенок раздувает существующее сходство и считает, что все то, что нравится ему, нравится и похожему на него ребенку. Следовательно, все то, что ребенку не нравится, свойственно тем, кто непохож. Спонтанная склонность к предположению о том, что твоей группе свойственны общие характеристики – будь то ум или «хорошесть» ее членов, – называется эссенциализмом. Дети всегда считают, что группы складываются не просто так, а по определенным причинам.
Мы можем сколько угодно думать, что создаем для наших детей монохромную среду без расовых различий, однако цвет кожи, волос или вес – такие же очевидные отличия, как и пол ребенка. Нам даже не надо вешать на эти понятия ярлыки, и без них все ясно. Даже если преподаватели и родители никогда не будут упоминать понятие «расы», дети будут использовать критерий цвета собственной кожи точно так же, как цвет маек.
В последнее десятилетие психологи, занимающиеся детским развитием, начали несколько крупных долгосрочных исследований, которые должны ответить на вопрос, когда именно в ребенке развивается предвзятость или склонность к чему-либо. Считается, что чем раньше склонность проявляется, тем больше вероятность того, что ею управляет процесс естественного развития.
Будучи профессором Колорадского университета, Филлис Кац провела одно из таких исследований, отслеживая в течение первых шести лет сто черных и сто белых детей. За этот период она девять раз провела ряд тестов с родителями и их детьми. Первый тест был проведен, когда малышам было всего полгода.
Как можно тестировать шестимесячного младенца? На самом деле это довольно распространенная процедура, часто используемая в исследовании развития детей. Младенцу показывают фотографии лиц и отмечают, как долго он смотрит на каждую из фотографий. Если ребенок фокусируется на фотографии дольше среднего, значит, она кажется ему необычной и его ум пытается с этим разобраться. Следовательно, фотографии знакомых лиц ребенок просматривает быстрее. Дети значительно дольше смотрят на фотографии людей другой расы. В данном случае раса не имеет никакого значения, просто детский ум замечает отличающийся от собственного цвет кожи и пытается понять, что все это значит.
Когда детям исполнилось три года, Кац показала им фотографии детей и спросила, с кем из них ребенок хотел бы дружить. 86 % белых детей выбрали фотографии белых детей. Когда детям исполнилось шесть, Кац выдала им рисунки с изображениями людей и попросила разложить в две стопки по любому критерию. Только 16 % детей использовали в качестве критерия отбора пол. Еще 16 % применили другие критерии – возраст или настроение изображенных на картинке людей. Однако 68 % детей без подсказки разложили картинки по критерию расовой принадлежности.
В выводах по результатам этого исследования Кац писала: «Можно утверждать, что ни на одном из этапов исследования дети не показали, что они слепы к различиям в цвете кожи (то есть находятся в ситуации, идеализированной Руссо), чего могли бы ожидать многие взрослые».
Кац подчеркивает, что в то самое время, когда мы считаем совершенно излишним разговаривать с детьми о расовой принадлежности, детский ум создает свои первые впечатления и делает первые выводы по этому вопросу.
Существует несколько исследований, указывающих на существование определенных «окон возможностей» в развитии (периодов, во время которых отношение детей легче всего поддается изменению). Во время одного из подобных экспериментов учителя разделили детей на группы, состоящие из представителей разных рас, по шесть человек в каждой. Дважды в неделю на протяжении восьми недель в этих группах проводились занятия. Каждый ребенок должен был выучить часть урока и поделиться своими знаниями с остальными членами группы. За работу всей группе ставилась одна коллективная оценка. Ученые наблюдали, как дети играли на площадке после занятий, и отслеживали изменение количества контактов между детьми разных рас. Они отмечали, когда один ребенок играл с другим, а также фиксировали расовую принадлежность товарища по играм. Подобный подход дает прекрасные результаты у первоклассников. Участие в группах со смешанным расовым составом значительно увеличило количество случаев совместной игры детей разных рас. Однако такой подход не дал никаких результатов на учениках третьего класса. Это может объясняться тем, что к третьему классу, когда родители начинают думать, что с детьми можно разговаривать на темы расовых различий, «окно возможностей» в развитии закрывается.
Мне знакома эта логика. Исходя из нее, мы с женой воспитывали нашего сына Люка. Когда ему было четыре месяца, мы записали его в подготовительную школу, одним из преимуществ которой был мультикультурализм. В течение нескольких лет Люк ни в школе, ни дома не упоминал о цвете кожи людей. Мы тоже ни разу не подняли эту тему. Казалось, что все идет просто идеально. Но вот за два месяца до дня рождения Люка настал День Мартина Лютера Кинга-младшего. Это была пятница. Люк вышел из класса и начал показывать на людей пальцем, гордо сообщая: «Вот этот человек происходит из Африки. И вот этот человек тоже из Африки!» Он говорил так громко, что я почувствовал себя неловко. В этот день его научили различать людей по цвету кожи, и он был очень горд этим. Он неустанно повторял: «Люди с коричневым цветом кожи – выходцы из Африки». Он еще не знал правильного названия рас, не понимал слово «черный», а белых называл «теми, у кого бело-розовая кожа». Потом Люк перечислил по именам всех черных учеников из своего класса. Их оказалась добрая половина от общего количества.
Я чувствовал себя неловко. Меня не предупредили о том, что в этот день планируется урок о мультикультурализме. Впрочем, азарт Люка говорил сам за себя. Было совершенно ясно, что он уже долго размышлял на эту тему и теперь был рад тому, что ему наконец сказали ответ. Цвет кожи передается от наших предков.
На протяжении следующего года мы слышали разговоры Люка с его белыми друзьями о цвете их кожи. Они еще не до конца освоили понятие «белый», поэтому использовали выражение «люди с цветом кожи, как у нас». У них начало формироваться новое представление о «нас» относительно «их». Дети пребывали в поисках собственной индивидуальности и обратили внимание на цвет кожи. Вскоре я услышал, как один белый мальчик говорил Люку: «Родителям не нравится, что мы говорим о цвете кожи, поэтому надо быть внимательней, чтобы они этих разговоров не услышали».
Тем не менее однажды Люк поднял в разговоре с нами щекотливый вопрос. Мы смотрели баскетбольный матч, и он сказал, приложив палец к экрану телевизора: «Мне нравится этот игрок, – и добавил: – С цветом кожи, как у нас». Я начал подробно расспрашивать его и понял, в чем дело. Наш сын осознал, что у него русые кудрявые волосы. Они как небо и земля отличались от причесок черных. Тот, на кого сын показал пальцем, оказался латвийским баскетболистом, игравшим за команду Golden State Warriors, с цветом волос как у Люка. По логике сына, за такого игрока и надо «болеть». Наш сын находился в поисках собственной индивидуальности и примера для подражания. Не точные броски и умение хорошо играть в защите, а раса и прическа представлялись ему понятной частью его собственного «я».
Я прямо сказал ему, что неправильно выбирать друга или фаворита по цвету кожи и волос. Я пояснил, что мы могли бы не приобрести хороших друзей, если бы выбирали их по цвету кожи. Люк меня понял и запомнил этот урок. Теперь он говорит о равноправии и том, что дискриминация – это плохо.
Должен признаться, что мне было непросто понять изначальную логику рассуждений сына. Мне всегда казалось, что расистские идеи прививаются обществом и воспитанием. Если ребенок растет в мире без расизма, откуда в нем появляются расистские тенденции? Почему окружающая среда, которой мы так гордились, перестала на него воздействовать?
«Теория разнообразной окружающей среды» лежит в основе десегрегации современной школы. Как, возможно, большинство людей, я предполагал, что после тридцати лет десегрегации наверняка скопилось достаточно научных исследований, доказывающих работу этой теории. Поэтому мы с Эшли решили пообщаться с учеными, проводившими эти исследования.
Гари Орфилд возглавляет научный центр «Проект гражданских прав», который долгое время находился в Гарвардском университете, а сейчас переехал в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Летом 2007 году Орфилд и десять крупнейших ученых написали экспертное заключение в Верховный суд США в поддержку десегрегации школ в Луисвилле и Сиэтле. Орфильд составил 86-страничный документ, отправил его всем известным ему социологам и получил 553 подписи. Ни одна адвокатская контора не имела никакого отношения к созданию этого документа, чему Орфильд был очень рад – это доказывает, что мнение ученых является непредвзятым и честным. «Это был настоящий глас социологии», – вспоминает он. Однако Орфильд ощутил некоторое разочарование и даже гнев. Он понимал, что научные обоснования «оказались не совсем тем, что нам было нужно». Несмотря на то что в его распоряжении была по меньшей мере тысяча исследований о последствиях десегрегации, он «был удивлен, что ни одно из них не оказалось долгосрочным. Исследования указывали на большое значение десегрегации, но на практике надо было все делать правильно». Просто записать детей разных национальностей в одну школу – путь не совсем правильный, потому что они могут сгруппироваться по расовому признаку внутри школьных стен. Орфильд сожалел о недостаточном финансировании просвещения учителей. Он вспоминает, что, просматривая научные доказательства, «сожалел о том, что так мало средств было вложено в исследование преимуществ интеграции». Недостаток аргументов заметен даже по самому тексту экспертной оценки. Как известно, ученые не любят говорить больше, чем они в состоянии доказать. Поэтому для описания преимуществ десегрегации использованы такие обороты, как «может привести» и «может улучшить». «Одна лишь интеграция школ не является решением всех вопросов», – предупреждают ученые.
Биглер активно участвовала в описании экспертной оценки. Она говорит откровеннее, чем Орфильд: «Я была очень разочарована количеством доказательств, представленных социальными психологами. Если ребенок ходит в школу, где учатся дети разных национальностей, он имеет одинаковые шансы как забыть о стереотипах, так и впитать их».
Подобное утверждение звучит почти как анафема. Однако Биглер – горячий сторонник десегрегации школ. «Увеличение социальной сегрегации было бы шагом назад», – считает она. Тем не менее родители должны понимать, что факт посещения их ребенком многонациональной школы не может гарантировать, что у него сложится более толерантное отношение к другим национальностям, чем если бы он ходил в мононациональную школу.
Бороться с расовой дискриминацией сложнее всего. Томас Петтигрю из Калифорнийского университета в Санта-Круз проанализировал более 500 исследований, демонстрирующих, как контакт с представителями разных групп и слоев населения способствует уменьшению дискриминации. Положительные результаты касались дискриминации инвалидов, престарелых и геев, а отнюдь не представителей определенных рас. Исследования в других странах показывают, что можно успешно бороться с расовой дискриминацией, например снизить напряженность в отношениях евреев и палестинцев или белых и черных жителей ЮАР. Но если говорить о расовой дискриминации в США, исследования показывают, что скромного прогресса в этом вопросе можно добиться только среди студентов колледжей. В средней школе и старших классах – совсем другая история.
Недавно «Проект гражданских прав» изучал учеников младших классов в шести школьных районах страны. В это исследование попал Луисвилль, в котором, судя по всему, процесс десегрегации дал желаемые результаты. Опрос показал, что более 80 % учеников младших классов всех рас считают, что учеба в школе помогла им ладить с представителями других рас и этнических групп. Более 85 % учеников также считают, что мультикультурность в классах подготовила их к работе с представителями других рас и этнических групп. Город Линн также считают одним из лучших примеров школьной десегрегации. На вопрос о том, хотят ли ученики в будущем жить в районах со смешанным населением, 70 % небелых учащихся младших классов ответили положительно. Правда, на тот же вопрос положительно ответили всего 35 % белых учеников.
Заслуженный профессор университета Нью-Мексико Уолтер Стефан на протяжении всей жизни изучал отношение учеников к другим расам на следующий год после того, как в их школе прошел процесс десегрегации. Стефан установил, что отношение белых к черным улучшилось в 16 % школ. В 36 % школ ученики не отметили никакой разницы. В 48 % школ отношение белых учеников к черным ухудшилось. Заметим, что сам Стефан не сторонник сегрегации. К сожалению, сами по себе мультирасовые школы не приводят к укреплению дружбы между представителями разных рас. Как раз наоборот.
Джеймс Муди из университета Дюка специализируется на вопросе создания и поддержания подростками социальных связей. Муди проанализировал информацию опроса 90 000 подростков из 112 школ по всей стране. В ходе опроса учеников попросили назвать по пять самых близких друзей мужского и женского пола. Муди учитывал расовую принадлежность отвечающего и его друзей, потом сравнил количество друзей другой расы у каждого ученика с общим показателем соотношения учеников разных рас в данной школе.
Он пришел к выводу о том, что чем больше культурное разнообразие школы, тем больше ее ученики сегрегируют сами себя по расовому и национальному признаку. Следовательно, вероятность дружбы между представителями разных рас падает.
В результате в младших и средних классах школ со смешанным национальным составом учеников наблюдаются две разнонаправленные тенденции. Во-первых, у многих учащихся есть друг иной расы. Это радует. Во-вторых, дети чаще общаются с представителями своей расы. И это трагично. По мере увеличения культурного многообразия внутри школы вторая тенденция становится сильнее. Ребенок видит все больше и больше групп учащихся, в которые он не может попасть в силу расового происхождения, все больше столов в столовой, за которые он ни за что не сядет, и все больше невидимых границ, которые не стоит переходить. Это очевидный факт даже для тех, у кого есть друзья другой расы.
В лаборатории детских исследований Техасского университета хранятся контакты тысяч семей, которые дали свое согласие на участие в научных исследованиях. В 2006 году Бриджит Виттруп выбрала из этих контактов около ста белых семей с детьми в возрасте от пяти до семи лет. Виттруп решила исследовать, как обычные детские видеоматериалы с героями, принадлежащими к разным национальностям, оказывают влияние на восприятие детьми различных рас.
В первую очередь Виттруп провела с детьми и родителями тест, оценивающий отношение к разным расам (Racial Attitude Measure). Виттруп задавала детям следующие вопросы:
«Как много в мире хороших белых людей?» и «Как много в мире хороших черных людей?»В ходе теста описательное прилагательное «хорошие» было заменено на двадцать других: «нечестный», «красивый», «любопытный» или «снобистский». Если ребенок стеснялся ответить, он мог показать пальцем на картинку, которая сопровождала вариант ответа.
Варианты ответа: Почти все, Много, Несколько, Не много, Вообще нет.
Треть семей получила от Виттруп диски с видеоматериалом, рассказывающим о разных культурах. Например, серию «Улицы Сезам» со сценкой о том, как все герои навещают афроамериканскую семью, и мультфильм «Малыш Билл», в котором все жители района собираются вместе и проводят уборку в местном парке. Эти материалы дети должны были просмотреть в течение недели.
Виттруп отнюдь не надеялась на то, что отношение детей к людям разных рас в корне изменится после просмотра пары развлекательных программ. Исследования, проведенные ею до этого, продемонстрировали, что усилия школ по обучению толерантности к разным культурам малоэффективны, поскольку главное сообщение «Мы все друзья» представляется слишком абстрактным для детского восприятия людей с разным цветом кожи.
Однако Виттруп надеялась на откровенный разговор с родителями после просмотра видео. Поэтому второй группе семей Виттруп не просто выдала видеоматериалы, но и попросила родителей использовать их для начала разговора о дружбе между представителями разных рас. Она выдала им список тем, которые надо было поднять в разговоре с детьми. «Я очень надеялась, что все получится», – вспоминает Виттруп, кандидатская диссертация которой зависела от результатов этого эксперимента.
Третьей группе родителей она выдала список вопросов для обсуждения без какого-либо видеоматериала. Родители из третьей группы должны были сами поднимать вопрос расового равноправия в разговорах с детьми на протяжении пяти вечеров. Перед ними стояла непростая задача. Вполне вероятно, что они никогда ранее не разговаривали с детьми на эту тему. Дети вполне могли не знать, к какой расе они принадлежат. Родители должны были сказать приблизительно следующее:
«У некоторых людей другой цвет кожи, чем у нас. Белые, черные и мексиканские дети любят одно и то же, несмотря на то что воспитание у них разное. Они все равно хорошие люди, и с ними можно дружить. Если бы рядом с нами жил ребенок с другим цветом кожи, хотел бы ты с ним подружиться?»И вот здесь началось самое неожиданное. Пять семей из третьей группы отказались участвовать в исследовании. Две пары родителей открыто объявили Виттруп, что не хотят вести подобные разговоры со своими детьми, потому что не желают акцентировать внимание на цвете своей кожи.
Такое отношение очень удивило ее, потому что все родители прекрасно знали, что участвуют в исследовании отношения детей к разным расам. Тем не менее, как только надо было откровенно говорить о расах, желание участвовать в исследовании испарилось. Родители трех семей отказались объяснить причину отказа участия в исследовании, но Виттруп догадывалась о причинах.
Во время первого интервью с родителями Виттруп уже заметила их нежелание говорить на тему расовых различий. Остин – либеральный город, и большинство родителей положительно относятся к культурному многообразию. Предшествующие опросы показали, что практически никто из белых родителей не обсуждал с детьми вопросы расовых различий. Родители могли произносить общие фразы вроде: «Все люди равны», «Бог создал нас равными» или «Цвет кожи не имеет значения, потому что внутри все мы одинаковы», но они никогда не поднимали вопросы расовых различий.
Казалось, родители хотели, чтобы их дети выросли дальтониками. Но результаты теста шли вразрез с их ожиданиями. На вопрос «Как много в мире плохих белых людей?» дети обычно отвечали «Почти никого». На тот же вопрос относительно черных – «Несколько» или «Много». Участники опроса учились в многонациональных школах. Виттруп прямо спрашивала: «Твоим родителям нравятся черные?» 14 % детей ответили «Нет, мои родители не любят черных», а 38 % сказали «Я не знаю». Родители воспитывали детей в вакууме, свободном от представлений о расах, поэтому детям приходилось самим находить ответы на свои вопросы. Возможно, родителям эти ответы бы не понравились.
Витрупп надеялась, что никто из первых двух групп не откажется от исследования.
После просмотра видеоматериала семьи снова приехали в лабораторию для продолжения теста. Как Виттруп и ожидала, в семьях, где просмотр видеоматериала не сопровождался беседой, результаты теста не изменились, несмотря на то что видеоматериал демонстрировал гармонию между представителями разных рас. Но и во второй группе отношение детей к разным расам осталось прежним. Казалось, что исследование было совершенно бесполезным. Виттруп почувствовала, что ее научная карьера может закончиться, так и не начавшись. Она мечтала, что о результатах ее работы напишет какой-нибудь крупный научный журнал, но в свете последних событий понимала, что даже защита диссертации оказывается под вопросом. Виттруп попросила совета у научных руководителей и в конце концов дошла до Биглер[15]. «Неважно, получилось у тебя исследование или нет, результаты должны тебе хоть что-то показать», – сказала ей Биглер. Виттруп принялась вычитывать записи, которые делали родители в ходе исследования, и нашла серьезное упущение. Когда она выдала родителям список вопросов, которые те должны были обсудить со своими детьми, то попросила отмечать, насколько продуктивным было обсуждение. Но, может быть, родители просто озвучили вопрос? Объяснили ли они ребенку, что именно имеется в виду? Привело ли все это к продуктивной дискуссии?
Выяснилось, что практически все родители коротко и мимоходом задали вопросы из списка. Многие вообще не обсуждали расовый вопрос, моментально скатившись до банальных утверждений из серии «Все люди равны». Только в шести семьях, участвовавших в исследовании, открыто говорили о дружбе между представителями разных рас. И в этих семьях результаты второго теста значительно улучшились.
Виттруп успешно защитила диссертацию и сейчас занимает должность доцента в Техасском женском университете в Далласе. Вспоминая это исследование, она говорит, что родители были поставлены в очень сложную ситуацию: «Многие подошли ко мне после окончания исследования и признались: они не понимали, что надо говорить детям. Они не хотели, чтобы дети что-то не так поняли и начали это повторять».
Все мы хотим, чтобы наших детей не пугали различия между людьми разных национальностей и чтобы они могли хорошо общаться с любым человеком. Будет ли лучше для них, если мы станем акцентировать внимание на национальности?
Без всякого сомнения, избрание Барака Обамы на пост президента США стало началом новой эры в отношениях между расами, но тем не менее не пролило свет на то, что рассказывать детям об этом. Более того, наличие чернокожего президента только обострило вопрос. Многие родители говорили о том, что любой человек вне зависимости от цвета кожи может стать достойным почитания лидером, другом или любимым. Но часть родителей считает, что лучше будет вовсе не упоминать расовую принадлежность президента – ведь, что ни говори, все это неизбежно наведет ребенка на размышления об отношении между расами. Такие родители боятся того, что даже положительный комментарий («Прекрасно, что черный может стать президентом») поможет ребенку увидеть различия между членами общества. Они считают, что дети лучше всего учатся на примерах – если ребенок что-то наблюдает, то считает это нормальным. Значит, хотя бы в период формирования личности надо дать ребенку возможность не думать о цвете кожи.
В 2007 году в журнале Journal of Marriage and Family писали, что 45 % из 17 000 семей с детьми детсадовского возраста практически никогда не обсуждали с малышами вопросы национальности и расы. В небелых семьях эти вопросы обсуждают в среднем в три раза чаще, чем в белых. 75 % белых семей никогда или практически никогда не говорят о расе и национальности.
На протяжении десятилетий мы предполагали, что дети замечают расовую принадлежность только тогда, когда общество расскажет им о ней. Такого подхода придерживались и в научных кругах. Считалось, что принадлежность к расе – вопрос исключительно социальный, следовательно, лучше оставить его социологам и демографам. В последнее время все больше и больше специалистов, занимающихся вопросами детского воспитания и развития, начали оспаривать эту точку зрения. Они говорят, что дети замечают расовые различия точно так же, как видят разницу между розовым и синим цветами, которые предпочитают соответственно девочки и мальчики. Однако получается, что «черный» и «белый» – это загадка, разгадать которую они должны самостоятельно.
* * *
Если границы внутри группы четко обозначены и понятны, дети легко развивают чувство предпочтения своей группы. Биглер провела эксперимент в трех детсадовских группах детей четырех-пяти лет. В начале эксперимента детей построили, после чего половине из них выдали красные футболки, а половине – синие. После этого воспитатели больше не упоминали цвета маек и не группировали детей на основе этого различия. Биглер хотела узнать, что произойдет, когда дети сами поймут эти различия. Поведение детей не изменилось, никакой сегрегации не наблюдалось, и малыши продолжали играть друг с другом во время перемен, как и раньше. Но если их спрашивали о том, какая команда выиграет состязание или членом какой команды быть лучше, они неизменно выбирали цвет собственной майки. Биглер писала: «“Красные” не выказывали негативных чувств по отношению к “синим”. Отношение было следующим: “Синие – отличные ребята, но не такие отличные, как мы”. Если кого-либо из “красных” спрашивали о том, сколько хороших “красных” есть в группе, ответ был: “Все хорошие”. Если спрашивали: “А сколько хороших у “синих”?” – ответ был: “Несколько”. Некоторые “синие” были плохими, некоторые глупыми, но только “синие”, а не “красные”».Проведенный Биглер эксперимент демонстрирует: дети используют любые предложенные им критерии для создания групп. Следовательно, можно сделать вывод: вопрос расы становится актуальным только тогда, когда мы сами его поднимаем. Так почему же Биглер считает, что трехлетним детям необходимо объяснять, что такое раса?
Причина в следующем: развитие детей по определению предполагает создание предпочтений внутри своей группы. Критерии выбора дети определяют сами. Они с самого раннего возраста «раскладывают все по полочкам» – от еды и игрушек до людей. Только с годами появляется когнитивная способность использовать более одного признака при создании категории. Пока дети маленькие, они пользуются наиболее очевидным признаком.
Биглер считает, что ребенку больше всего нравится тот, кто больше всего напоминает ему самого себя. Ребенок раздувает существующее сходство и считает, что все то, что нравится ему, нравится и похожему на него ребенку. Следовательно, все то, что ребенку не нравится, свойственно тем, кто непохож. Спонтанная склонность к предположению о том, что твоей группе свойственны общие характеристики – будь то ум или «хорошесть» ее членов, – называется эссенциализмом. Дети всегда считают, что группы складываются не просто так, а по определенным причинам.
Мы можем сколько угодно думать, что создаем для наших детей монохромную среду без расовых различий, однако цвет кожи, волос или вес – такие же очевидные отличия, как и пол ребенка. Нам даже не надо вешать на эти понятия ярлыки, и без них все ясно. Даже если преподаватели и родители никогда не будут упоминать понятие «расы», дети будут использовать критерий цвета собственной кожи точно так же, как цвет маек.
В последнее десятилетие психологи, занимающиеся детским развитием, начали несколько крупных долгосрочных исследований, которые должны ответить на вопрос, когда именно в ребенке развивается предвзятость или склонность к чему-либо. Считается, что чем раньше склонность проявляется, тем больше вероятность того, что ею управляет процесс естественного развития.
Будучи профессором Колорадского университета, Филлис Кац провела одно из таких исследований, отслеживая в течение первых шести лет сто черных и сто белых детей. За этот период она девять раз провела ряд тестов с родителями и их детьми. Первый тест был проведен, когда малышам было всего полгода.
Как можно тестировать шестимесячного младенца? На самом деле это довольно распространенная процедура, часто используемая в исследовании развития детей. Младенцу показывают фотографии лиц и отмечают, как долго он смотрит на каждую из фотографий. Если ребенок фокусируется на фотографии дольше среднего, значит, она кажется ему необычной и его ум пытается с этим разобраться. Следовательно, фотографии знакомых лиц ребенок просматривает быстрее. Дети значительно дольше смотрят на фотографии людей другой расы. В данном случае раса не имеет никакого значения, просто детский ум замечает отличающийся от собственного цвет кожи и пытается понять, что все это значит.
Когда детям исполнилось три года, Кац показала им фотографии детей и спросила, с кем из них ребенок хотел бы дружить. 86 % белых детей выбрали фотографии белых детей. Когда детям исполнилось шесть, Кац выдала им рисунки с изображениями людей и попросила разложить в две стопки по любому критерию. Только 16 % детей использовали в качестве критерия отбора пол. Еще 16 % применили другие критерии – возраст или настроение изображенных на картинке людей. Однако 68 % детей без подсказки разложили картинки по критерию расовой принадлежности.
В выводах по результатам этого исследования Кац писала: «Можно утверждать, что ни на одном из этапов исследования дети не показали, что они слепы к различиям в цвете кожи (то есть находятся в ситуации, идеализированной Руссо), чего могли бы ожидать многие взрослые».
Кац подчеркивает, что в то самое время, когда мы считаем совершенно излишним разговаривать с детьми о расовой принадлежности, детский ум создает свои первые впечатления и делает первые выводы по этому вопросу.
Существует несколько исследований, указывающих на существование определенных «окон возможностей» в развитии (периодов, во время которых отношение детей легче всего поддается изменению). Во время одного из подобных экспериментов учителя разделили детей на группы, состоящие из представителей разных рас, по шесть человек в каждой. Дважды в неделю на протяжении восьми недель в этих группах проводились занятия. Каждый ребенок должен был выучить часть урока и поделиться своими знаниями с остальными членами группы. За работу всей группе ставилась одна коллективная оценка. Ученые наблюдали, как дети играли на площадке после занятий, и отслеживали изменение количества контактов между детьми разных рас. Они отмечали, когда один ребенок играл с другим, а также фиксировали расовую принадлежность товарища по играм. Подобный подход дает прекрасные результаты у первоклассников. Участие в группах со смешанным расовым составом значительно увеличило количество случаев совместной игры детей разных рас. Однако такой подход не дал никаких результатов на учениках третьего класса. Это может объясняться тем, что к третьему классу, когда родители начинают думать, что с детьми можно разговаривать на темы расовых различий, «окно возможностей» в развитии закрывается.
* * *
У современных родителей существует одно глубокое убеждение. Мы с Эшли назвали его «теорией разнообразной окружающей среды». Суть этой теории в том, что если ребенок часто вступает в контакт с представителями других рас и культур, окружающая среда сама сообщает все, что ему стоит знать. Таким образом, не стоит поднимать разговор о расах. Поместите ребенка в среду, в которой живут представители разных рас, и он будет думать, что это естественное положение вещей.Мне знакома эта логика. Исходя из нее, мы с женой воспитывали нашего сына Люка. Когда ему было четыре месяца, мы записали его в подготовительную школу, одним из преимуществ которой был мультикультурализм. В течение нескольких лет Люк ни в школе, ни дома не упоминал о цвете кожи людей. Мы тоже ни разу не подняли эту тему. Казалось, что все идет просто идеально. Но вот за два месяца до дня рождения Люка настал День Мартина Лютера Кинга-младшего. Это была пятница. Люк вышел из класса и начал показывать на людей пальцем, гордо сообщая: «Вот этот человек происходит из Африки. И вот этот человек тоже из Африки!» Он говорил так громко, что я почувствовал себя неловко. В этот день его научили различать людей по цвету кожи, и он был очень горд этим. Он неустанно повторял: «Люди с коричневым цветом кожи – выходцы из Африки». Он еще не знал правильного названия рас, не понимал слово «черный», а белых называл «теми, у кого бело-розовая кожа». Потом Люк перечислил по именам всех черных учеников из своего класса. Их оказалась добрая половина от общего количества.
Я чувствовал себя неловко. Меня не предупредили о том, что в этот день планируется урок о мультикультурализме. Впрочем, азарт Люка говорил сам за себя. Было совершенно ясно, что он уже долго размышлял на эту тему и теперь был рад тому, что ему наконец сказали ответ. Цвет кожи передается от наших предков.
На протяжении следующего года мы слышали разговоры Люка с его белыми друзьями о цвете их кожи. Они еще не до конца освоили понятие «белый», поэтому использовали выражение «люди с цветом кожи, как у нас». У них начало формироваться новое представление о «нас» относительно «их». Дети пребывали в поисках собственной индивидуальности и обратили внимание на цвет кожи. Вскоре я услышал, как один белый мальчик говорил Люку: «Родителям не нравится, что мы говорим о цвете кожи, поэтому надо быть внимательней, чтобы они этих разговоров не услышали».
Тем не менее однажды Люк поднял в разговоре с нами щекотливый вопрос. Мы смотрели баскетбольный матч, и он сказал, приложив палец к экрану телевизора: «Мне нравится этот игрок, – и добавил: – С цветом кожи, как у нас». Я начал подробно расспрашивать его и понял, в чем дело. Наш сын осознал, что у него русые кудрявые волосы. Они как небо и земля отличались от причесок черных. Тот, на кого сын показал пальцем, оказался латвийским баскетболистом, игравшим за команду Golden State Warriors, с цветом волос как у Люка. По логике сына, за такого игрока и надо «болеть». Наш сын находился в поисках собственной индивидуальности и примера для подражания. Не точные броски и умение хорошо играть в защите, а раса и прическа представлялись ему понятной частью его собственного «я».
Я прямо сказал ему, что неправильно выбирать друга или фаворита по цвету кожи и волос. Я пояснил, что мы могли бы не приобрести хороших друзей, если бы выбирали их по цвету кожи. Люк меня понял и запомнил этот урок. Теперь он говорит о равноправии и том, что дискриминация – это плохо.
Должен признаться, что мне было непросто понять изначальную логику рассуждений сына. Мне всегда казалось, что расистские идеи прививаются обществом и воспитанием. Если ребенок растет в мире без расизма, откуда в нем появляются расистские тенденции? Почему окружающая среда, которой мы так гордились, перестала на него воздействовать?
«Теория разнообразной окружающей среды» лежит в основе десегрегации современной школы. Как, возможно, большинство людей, я предполагал, что после тридцати лет десегрегации наверняка скопилось достаточно научных исследований, доказывающих работу этой теории. Поэтому мы с Эшли решили пообщаться с учеными, проводившими эти исследования.
Гари Орфилд возглавляет научный центр «Проект гражданских прав», который долгое время находился в Гарвардском университете, а сейчас переехал в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Летом 2007 году Орфилд и десять крупнейших ученых написали экспертное заключение в Верховный суд США в поддержку десегрегации школ в Луисвилле и Сиэтле. Орфильд составил 86-страничный документ, отправил его всем известным ему социологам и получил 553 подписи. Ни одна адвокатская контора не имела никакого отношения к созданию этого документа, чему Орфильд был очень рад – это доказывает, что мнение ученых является непредвзятым и честным. «Это был настоящий глас социологии», – вспоминает он. Однако Орфильд ощутил некоторое разочарование и даже гнев. Он понимал, что научные обоснования «оказались не совсем тем, что нам было нужно». Несмотря на то что в его распоряжении была по меньшей мере тысяча исследований о последствиях десегрегации, он «был удивлен, что ни одно из них не оказалось долгосрочным. Исследования указывали на большое значение десегрегации, но на практике надо было все делать правильно». Просто записать детей разных национальностей в одну школу – путь не совсем правильный, потому что они могут сгруппироваться по расовому признаку внутри школьных стен. Орфильд сожалел о недостаточном финансировании просвещения учителей. Он вспоминает, что, просматривая научные доказательства, «сожалел о том, что так мало средств было вложено в исследование преимуществ интеграции». Недостаток аргументов заметен даже по самому тексту экспертной оценки. Как известно, ученые не любят говорить больше, чем они в состоянии доказать. Поэтому для описания преимуществ десегрегации использованы такие обороты, как «может привести» и «может улучшить». «Одна лишь интеграция школ не является решением всех вопросов», – предупреждают ученые.
Биглер активно участвовала в описании экспертной оценки. Она говорит откровеннее, чем Орфильд: «Я была очень разочарована количеством доказательств, представленных социальными психологами. Если ребенок ходит в школу, где учатся дети разных национальностей, он имеет одинаковые шансы как забыть о стереотипах, так и впитать их».
Подобное утверждение звучит почти как анафема. Однако Биглер – горячий сторонник десегрегации школ. «Увеличение социальной сегрегации было бы шагом назад», – считает она. Тем не менее родители должны понимать, что факт посещения их ребенком многонациональной школы не может гарантировать, что у него сложится более толерантное отношение к другим национальностям, чем если бы он ходил в мононациональную школу.
Бороться с расовой дискриминацией сложнее всего. Томас Петтигрю из Калифорнийского университета в Санта-Круз проанализировал более 500 исследований, демонстрирующих, как контакт с представителями разных групп и слоев населения способствует уменьшению дискриминации. Положительные результаты касались дискриминации инвалидов, престарелых и геев, а отнюдь не представителей определенных рас. Исследования в других странах показывают, что можно успешно бороться с расовой дискриминацией, например снизить напряженность в отношениях евреев и палестинцев или белых и черных жителей ЮАР. Но если говорить о расовой дискриминации в США, исследования показывают, что скромного прогресса в этом вопросе можно добиться только среди студентов колледжей. В средней школе и старших классах – совсем другая история.
Недавно «Проект гражданских прав» изучал учеников младших классов в шести школьных районах страны. В это исследование попал Луисвилль, в котором, судя по всему, процесс десегрегации дал желаемые результаты. Опрос показал, что более 80 % учеников младших классов всех рас считают, что учеба в школе помогла им ладить с представителями других рас и этнических групп. Более 85 % учеников также считают, что мультикультурность в классах подготовила их к работе с представителями других рас и этнических групп. Город Линн также считают одним из лучших примеров школьной десегрегации. На вопрос о том, хотят ли ученики в будущем жить в районах со смешанным населением, 70 % небелых учащихся младших классов ответили положительно. Правда, на тот же вопрос положительно ответили всего 35 % белых учеников.
Заслуженный профессор университета Нью-Мексико Уолтер Стефан на протяжении всей жизни изучал отношение учеников к другим расам на следующий год после того, как в их школе прошел процесс десегрегации. Стефан установил, что отношение белых к черным улучшилось в 16 % школ. В 36 % школ ученики не отметили никакой разницы. В 48 % школ отношение белых учеников к черным ухудшилось. Заметим, что сам Стефан не сторонник сегрегации. К сожалению, сами по себе мультирасовые школы не приводят к укреплению дружбы между представителями разных рас. Как раз наоборот.
Джеймс Муди из университета Дюка специализируется на вопросе создания и поддержания подростками социальных связей. Муди проанализировал информацию опроса 90 000 подростков из 112 школ по всей стране. В ходе опроса учеников попросили назвать по пять самых близких друзей мужского и женского пола. Муди учитывал расовую принадлежность отвечающего и его друзей, потом сравнил количество друзей другой расы у каждого ученика с общим показателем соотношения учеников разных рас в данной школе.
Он пришел к выводу о том, что чем больше культурное разнообразие школы, тем больше ее ученики сегрегируют сами себя по расовому и национальному признаку. Следовательно, вероятность дружбы между представителями разных рас падает.
В результате в младших и средних классах школ со смешанным национальным составом учеников наблюдаются две разнонаправленные тенденции. Во-первых, у многих учащихся есть друг иной расы. Это радует. Во-вторых, дети чаще общаются с представителями своей расы. И это трагично. По мере увеличения культурного многообразия внутри школы вторая тенденция становится сильнее. Ребенок видит все больше и больше групп учащихся, в которые он не может попасть в силу расового происхождения, все больше столов в столовой, за которые он ни за что не сядет, и все больше невидимых границ, которые не стоит переходить. Это очевидный факт даже для тех, у кого есть друзья другой расы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента