Страница:
взаимодействия (устойчивые и неустойчивые)
Область 1: тела-объекты. Эта область относится к сфере
объективированных телесных образов, это сфера культуры и техник тела в самом
широком и всеохватьrвающем смысле. Каждый объективированный образ тела есть
свидетельство завершения процесса телесного чувствования и переживания в
окончательной модификации. Тело-объект вбирает в себя и дифференцирует в
зависимости от модификации необходимые качества объектности. Последние не
определяются по градации "больше-меньше", но только по отношению к области
тел-состояний и тел-событий.
1. Тело-объект. Живое тело, которое нам принадлежит, является в иной
области представления объектом среди объектов. Тело-объект - это уже не
живое феноменальное тело. И в то же время, кто станет отрицать наличие в нем
физиологическо-биологической структуры, анатомии, иерархии составляющих его
частей, органов, элементов, плотности и объема, веса и сопротивляемости,
способности к адаптации и саморегуляции, автономность, пол и т.п. Все это и
есть тело-объект, не "материальный" субстрат, не просто "машина". "Тело,
следовательно, - не объект", настаивает Мерло-Понти. Существуют различные
стадии в трансформации телесных образов, в которых тело приобретает качества
объектности: тело обнаженное, тело-декор, тело татуированное, тело мертвое,
тело-труп, тело манипулированное телопсихоавтомат, тела казнимые и
дисциплинарные (М. Фуко), тела клинические, диетические, психиатризованные,
тела гигиены, тела моды и т.п. И все эти тела отличаются одним: они не
нуждаются во внутреннем феноменальном измерении, а это значит, что основное
психодинамическое звено экзистенциального опыта телесности, - отношение меня
к собственному телу и телу Другого отсутствует. Тело объективируется,
становится объектом по мере того, как ограничивается автономия в действии
его живых сил, и следовательно, по мере того, как мы теряем контроль над
собственным образом тела. Господство внешних дистанций над внутренним опытом
переживания телесности приводит к появлению множества компенсирующих
двойников, телобъектов. Объективированное в своих внешних, представимых
качествах феноменальное живое тело перестает существовать. Тело, которому
придаются с разной степенью воздействия качества несуществования, и будет
телом-объектом. Иначе говоря, живое тело существует до того момента, пока в
действие не вступает объективирующий дискурс, Т.е. набор необходимых правил
и требований, устраняющих внутреннее переживание телесного образа. Это может
быть биологический, физикалистский, физиологический, лингвистический,
анатомический дискурс. И каждый из них проектирует на живое тело некую
идеальную аналитическую форму (форму знания), которая не имеет ничего общего
с целостными, феноменальными переживаниями телесного опыта. Если
человеческое тело обладает редким собранием степеней свободы (Н. Берштейн),
то объективирующие дискурсы ставят своей задачей их предельно ограничить или
вовсе упразднить. Тело объективированное в границах научноисследовательской
программы - тело без внутреннего, "Глухая, ровная поверхность" (М. Бахтин).
Тело-объект "не существует" без внешнего ему контр-агента, - наблюдателя,
устанавливающего и корректирующего условия объективации; живое тело
размещается в искусственном идеальном пространстве наблюдения,
классифицируется, фрагментируется, приводится к неподвижности. Порядок
естественнонаучных экспериментов с живым телом, предполагает его превращение
в картезианскую машину, чьи внутренние процессы и движение в пространстве
поддается точному исчислению. Тело, ставшее объектом, и должно быть
гомогенным, иерархизированным телом-машиной (гидравлической, электрической,
биохимической, нейронной, иммунной и т. п.) Со времен Декарта ничего не
изменилось: наука строит "механические" модели, чтобы открыть тайну
существования живого, но не столько саму тайну нашей принадлежности к
собственному телу и тех образов, которыми мы пользуемся, чтобы жить и
выживать. Научные методы находятся в ином телесном времени, нежели живые
тела, имеющие собственную "историю жизни" и память. Таким образом, живое
тело каждый раз в зависимости от спецификации того или иного дискурса,
захватывающего его, полностью определяется порядком его высказываний. Когда
оно попадает в сферу действия той или иной естественнонаучной стратегии, то
обретает "качества", присущие определенным видам биохимических
(молекулярных) структур и отношений; в нем не остается ничего собственно
телесного. Не "человеческая плоть", но тело-машина как модель исследования
жизненных процессов организма на микроскопическом уровне (су6телесном). К
этому уровню, как известно, никогда не при близиться даже тем, кто владеет
утонченной техникой интроспекцией, рефлексии или медитации. Тело, чей образ
не может быть телесно пережит, не может быть Феноменальным телом, не может
быть присвоено. Два рода отношений: в одном случае, нарушается взаимная,
обратимая коммуникация между моим телом и телом Другого, при котором, другой
контролирует само нарушение (то усиливает его, то уменьшает вплоть до того,
что пытается установить определенные правила для моего отношения к
собственному образу тела); и в другом случае, когда эта связь не просто
расторгнута, но и вообще устранена за ненадобностью, поскольку необходимое
знание о. жизнедеятельности человеческого организма добывается только в
результате его полной пассивизации, превращению в инертный объект
исследования.
Все процедуры (техники и методы) инсталляции тела, виртуализации
являются способами его производства в качестве тела. Существуют только тела
инсталлированные.
Тело инсталлированное - тело полностью отделимое, отделенное,
тело-корпус, corpus. Сегодня особенно заметно, насколько
визуально-виртуальные миры насыщены 09разами наших неведомых тел. И эти миры
топографические или географические или геологические (да, любые другие), но
вовсе не претендующие на восстановление нами забытого или вытесненного
анатомического чувства жизни. В них инсталлируются тела: фотокартинки
катастрофических событий, взрывы, падение оползней, живописные триумфы
отдельных органов и частей тела' их отравлений; в рекламных косметических
клипах появляются эротизированные фрагменты высветленной кожной поверхности,
их размещают в непосредственной близости от потребителей, почти на
расстоянии руки; "насажденные в различных плоскостях лица Другого, образуют
фигуры, россыпи, "клумбы", и так, чтобы мы имели 'возможность' Полного
обзора Лица, всей реальности этого могущественного фрагмента тела в
беспредельной исчисляемости события, которому дают имя Corpus. Каждому
органу, части тела, любой Полости или патологии - свой 'ареал присутствия;Ї
маленькое или большое демонстрационное поле, свою рамку; малую или чуть
больше, суженную или расширенную, но и каждому кусочку кожной поверхности ~
такую же; все должно иметь свое место, оптическую, нарративную и даже
моральную ценность. Есть, существуют тела тучные, высокие, низкие, слабые и
сильные; тела детей, женщин, стариков, юношей и девушек,
младенческиеЇ:.'иЇЇЇ подростковые, тела сиамских близнецов; но также
существуют и тела войны, голода, Тела зараженные, тела убитые, пытаемые,'
изможденные, угнетенные горем, мертвые, тела утопленников, повешенных и
повесившихся, казнимые тела; и также - тела проституированные, тела
медицинские, преступные, анестезированные, подвергнутые гипнозу или тела
тех, кто принимает ЛСД просто опьяненные, тела шизофренические,
мазохистские, садистские, феноменальные, тела удовольствий и боли,
уязвленные, стыдливые, аскетические; и рядом же - тела спорта, тела body
buiIded, побед и триумфов, идеальные тела, одетые и раздетые, обнаженные,
тела террористические, тоталитарные, тела жертв и палачей; наконец,
существуют видеотела, фантасматические, виртуальные, тела-симулякры
(тело-Мадонна, тело-Сталин, тело-Шварценегер, тело-рэп, наци-тело). Мы
погружены в среду просто кишащую не нами произведенными телами и они,
действительно, похожи на тела-коробки, тела-фугляры, тела-схемы, тела-рамки,
и мы должны перемещать свое тело в мире настолько осторожно, насколько это
требуют от нас эти "внешние тела", осваивать с их помощью или, если хотите
"примерять на себе" то одно, то другое пространство социальной жизни, и это
все будут "не-мои" тела, которые мы обретаем по необходимости, а не по
случаю. Необходимыми остаются тела инсталлированные; например, весь спектр
социальных отношений, форм, институтов, позиций представляют собой
чудовищную машину по инсталлированию наших тел в пространство труда,
наказания, воспитания и т. п. Современные тела - тела инсталлированные. В
том-то, вероятно, и состоит разоблачающей эффект тех удачных опытов
(инсталляций) В современном искусстве (повторение которого трудно
прогнозировать), когда жест художника оказывается настолько точным, что
обнаруживает наше инсталлированное тело в том "месте", где, как мы убеждены,
может располагаться только "душа", некий вид личного бессмертия или глубокая
интимность скрываемого порока, которую мы привыкли считать
неинсталлированным резервом нашей сознательной жизни. В качестве
неинсталлированных существ мы абсолютно случайны, но в качестве
инсталлированных мы абсолютно необходимы. Нельзя ли продумать это движение
размышления к своему пределу и сказать: "Да, единственное тело, которому мы
обязаны существованием и есть Corpus, ибо оно является своего рода уже
эмблемой самого ритуала инсталляции? В нашу душу инсталлируется не-наше тело
... "То, что инсталлируется (экспонируется) - это всегда тело-корпус,
тело-фасад, телореквизит, одним словом все тот же corpus, исчисление
фрагментов, остатков, случайных элементов, исчисление, в сущности,
бесконечное ... Декарт говорит о телеЇмашине лишь для того, чтобы установить
господство над ним со стороны мысли. Тело свободно от мысли, поскольку оно в
своей свободе всегда ближе к "тяжести" corpus, чем к единству приватного
телесного образа Я.
2. Тело-канон. В отличие о тела-объекта тело канонизированное играет
роль идеального тела, нечто похожее на сверх-тело. Его следует отличать от
тела ставшего "субстратом", картезианской res extenca, тела, замкнутого в
собственную отчужденность, непроницаемое, протяженное, массивное. В
сущности, обладают собственным телом лишь при условии, что оно будет
соотнесено с образами идеального, вневременного тела Другого, - как
телам-канонам. Идеальное тело - тело-посредник. Телесный канон переводит
внутренний план отношения к собственному телу (или не-отношения) во внешний,
который можно контролировать нормативным образом тела. В подавляющем числе
случаев идентификация остается неосозноваемым, чисто автоматическим
процессом отношение к себе как телу появляется из ориентации на тело
Другого, ставшего в историческом времени образцом (эстетическим, "модным"
или "общепринятым" стилем поведения). Тело-канон объектно, оно идеальная
норма, т.е. представляет собой собрание телесных "качеств", правил и
инструкций, следуя которым мы различаем правильные и неправильные
использования тела признаем одни тела прекрасными, другие безобразными.
Именно телесный канон указывает, что можно, а что нельзя, что является
нездоровым, а что здоровым, что непристойным, а что пристойным и
желательным; что является преступным и воплощает зло, а что выражает доброе,
чистое, необходимое, правильное. Нередко можно наблюдать (и не только при
психических расстройствах), как на "последних глубинах" отношения к
собственному телу вдруг появляются образы идеальных телесных канонов в
причудливой архетипической аранжировке. Египетский, древнегреческий,
средневековый или возрожденческий телесные каноны явно "древнее", чем наше
новоевропейское отношение к собственному телу. Архетипика таких канонов, их
психомиметическая устойчивость и воспроизводимость в каждой из прежних эпох
бросает отсвет и наше время, отличающееся быстротой смены телесных канонов,
их нарастающим многообразием, и полной потерей единого антропоморфного
начала. Тeло дается нам в горизонте исторического выбора, уже совершенного
за нас идеальной формой Другого, которую мы признали канонической
(образцом). Рождение и закрепление тела-канона в качестве всеобщей
исторической телесной нормы (этической, сексуальной, анатомической,
социальной и политической) находится в зависимости от тела, которое познано,
от тела-знания. Но не только, конечно. Ведь тело познают ради определенных
целей - целей Выживания, господства, образования - для того, чтобы правильно
использовать знание в качестве операционального, соответствующего
возможностям исторически необходимой, идеальной телесной норме.
3,4. Тело-органuзм, тело-орудие. Пороги-препятствия, отделяющие области
существования наших тел указывают на семиозис тела (Ницше),
одно-единственного и вечного, не нуждающегося в том, чтобы его
объективировали. Порог тела-объекта вносит определенный, даже, жесткий
порядок в систему телесных образов и наделяет тело неизменными
физиологическими, анатомическими, биологическими и физико-химическими
качествами, вытесняя наше представление о собственном теле - теле, которым
мы владеем, - на далекую периферию личного, индивидуального опыта. Нечто
подобное продолжается и в более "смягченном" варианте тела-канона,
вписывающего наш нормативно (обязательный), учрежденный образ идеального
тела (тип телесности) в исторически ограниченную схему времени. Канон как
телесный идеал (со всеми его функциями и качествами). В любом случае
существование этих порогов предполагает неподвижность тела, его полную
зависимость от внешнего, его испытывающего, генерализующего, подчиняющего,
идеализирующего наблюдения: вне наблюдения эти тела и не могут существовать
они проявляются в качестве тел только во времени наблюденuя. Тело в
качеС1'ве моего тела (мы здесь не будем обсуждать важную проблему, какое
тело первично, или, иначе, какой образ тела исторически и психогенетически
определяет все другие) вводит единую и уникальную центрацию Я в образе
собственного тела или Тела в моем Я, того, тела, которого я не знаю. Именно
оно и представляет собой некую первоначальную бuoформу. то, что я определяю
как про т о т е л о. Они впервые совпадают, образуя психосоматическое
единство Я-чувства. Вероятно, только в зависимости от этого фундаментального
телесного образа я и способен относиться к себе как собственному телу,
обладать им, направлять его желания и потребности, избегать неприятного,
страданий или угрозы смерти. Но все эти пороги, описывающие собой
территории, "земли", наших индивидуальных тел, которым принадлежим мы и
которые принадлежат нам, указывают на постоянство системы органов, которыми
мы постепенно научаемся пользоваться. Тело как некий вид пространства,
особого, индивидуального, уже до нас эволюционно стратифицированного и
введенного в иерархию своих органов, внутреннего, но закрытого для нас
пространства; и мы постепенно начинаем его обживать как неизвестную
территорию с нашего рождения и до самой смерти. И даже УХОДЯ из жизни, мы
оставляем тело так и не обжитым (или оно нас), непостижимым объектом,
"тайной тайн", ибо не все его органы являются видимыми, и как не все
невидимые относятся именно к нашему телу. Множество, тысячи препятствий,
подчас совершенно непреодолимых на пути познания собственного тела. "Самое
загадочное это наше тело ... " (Б. Спиноза). Мы застаем собственное тело, а
точнее, мы застаем систему органов, которая кажется по мере инстинктивного,
а затем и сознательного освоения - чем-то первичным и как бы уже
предуготовленным для выполнения определенных ФУНКЦИЙ и команд, определенных
типов двигательных активностей и реакций. Телесный орган сливается с
собственной функцией и начинает ее определять. Орган первичен - функция
вторична, т. е. именно для нас и существует это стойко и бессознательно
удерживаемое представление о сути организации органов и нашей роли в их
управлении. Однако на самом деле все обстоит значительно сложнее. Ибо в
одном случае мы не можем отрицать это превосходство органа над собственной
функцией, но с другой стороны, если мы принимаем в учет действие
бергсоновский elan vitale, то мы легко заметим совершенно иной закон
взаимодействия, а именно функция определяет орган, и иначе и не может быть,
если мы признаем непредопределенность порыва (мировой метасхематизм
образования живого).
Орган, кроме всего прочего, выступает в виде знака телесного,
конфигурация органов-знаков дает нам симптоматику того или иного состояния
тела. Ницше указывает на семиозис тела. Ближайшие
симптоматические-семиотические формы тела находят свое выражение в органах
тела, которые-то и создаются телом, но не этим или тем, не конкретным,
индивидуализированным телом, а телом-потоком, телом-вихрем, которое-то и
создает себя лишь для того, чтобы себя понять, интерпретировать себя в
органической форме. Получается так, что орган - это своего рода продукт
рефлексии жизненного потока над самим собой, над своим способом "протекания"
сквозь разнородные среды (миры вещей, событий и другие тел). Вот этот
решающий момент в мысли Ницше и пытаются далее развивать многие из
мыслителей (От А.Бергсона до М.Мерло-Понти, ЖДелеза и Ф.Гваттари). Но с
другой стороны, не менее фундаментальная посылка (даже гипотеза): орган -
это вынужденная мера защиты нашего тела от внешней и внутренней угрозы
избыточного раздражения; он образуется на пересечении телесного потока и
нашей способности пережить его силу воздействия и не погибнуть. Отвести
угрозу избыточного напряжения чувственности можно, если создать некий
Opгaн-пopoг, посредством которого поток устремится далее, но уже другим
путем и другой силой и степенью интенсивности. Итак, можно рассматривать
тело как своего рода форму (орган) для витального потока, не как нечто
ставшее, а становящееся, как вихрь живого, чья сила усмиряется в устойчивых
и вечных огранизмических конструкциях, но вовсе не исчезает, ибо этот поток
может быть так же стремителен, будучи подземным, как и высотным.
Основное различие: между телом, ставшим жизненным вихрем, неотличимым
от потока становления и этим, индивидуализированным телом, "моим телом",
телом-вблизи-и-вокруг-.мен.я, этим важнейшим телом-порогом. Когда мы
говорим, что имеем тело, то подразумеваем всегда именно это тело и всегда
предполагаем, что оно является для нас органом жизни (средством и орудием).
Под этим телом мы понимаем совокупность слаженно функционирующих органов, их
точную и строгую организацию. Чрезвычайно трудно представить себе
собственное тело вне системы органов и отказаться от использования тела в
качестве органа наших жизненных ориентаций. Орган тела находится вне нас и в
тоже время является неким телесным ответвлением нашего Я (вполне разумно так
же придавать значение и типам самоотождествления, которые фиксируют наше Я
на отдельном органе, как его субституте и наоборот). Можно говорить и то,
что с помощью органа мы проектируем собственным мир, он является внешней
проекцией на мир. Вот почему наше тело представляется нам очагом
разнообразных органопроекций, в силу этого и мир становится нашим
(пролонгированным) телом; лишь с помощью органопроекции мы вводим его в
окружающую среду и тем самым удваиваем. С этой точки зрения не покажется
странной и интерпретация орудий и устройств технического мира в качестве
вынесенных вовне органов, за границы нашего тела (обозримого). Тело
неизменно и находится в центре мира, который является его продолжением; мир
постоянно наделяется все новыми значениями нашего могущественного
присутствия, в то время как наше тело в системе наших действующих органов
остается неизменным и по-прежнему в господствующей позиции. Наше тело - это
фабрика орудийорганов, мир - сфера их опытного применения. Но сам мир есть
лишь проекция органов ... Не больше. Во всяком случае, учение П. Флоренскго
об органопроекции представляет человеческое тело магически
инструментализованным, непрерывно удваивающим. себя в окружающем
пространстве так, как будто нет разницы (она или преодолима, или ею можно
пренебречь) между живым интериоризованным органом, сохраняющим свое
положение в телесном со-расположении частей организма и экстериоризованным
органом, ставшим механической копией самого себя, (и любым другим) орудием.
Мы словно погружены в глубокий антропологический сон: здесь нет даже намека
на то, что вынесенные вовне (механизированные, допустим) копии органов не
являются собственно органами и имеют самое отдаленное отношение к живым
органам человеческого тела. Более того, вера в антропологическую конечность
мира, созвучная вере в могущество антропологической интерпретации, как мы
сегодня убеждаемся, мало совместима с теми требованиями, которые
предъявляются со стороны органов-орудий к антропологическому образу
человека. Не от человеческого всесилия и мировости порождаются новые органы,
а, возможно, силой слабости и случайности человеческого присутствия. Органы,
вынесенные вовне, никогда не копировали некие внутренние законы
человеческого присутствия в Мире, а скорее были особыми протезами, с помощью
которых органическое существо, хрупкое и уязвимое, искало возможность
скопировать субстанциональные свойства реальности (скорость, усилие,
быстроту, мощь, точность, повторяемость, сверхчувствительность и т.п.)
Тотальное протезирование, например, чувственной реальности (чему мы все
больше становимся свидетелями и жертвами одновременно) заставляет исчезнуть
это, .мое тело и тело Другого; тело уже более невозможно мыслить как
тело-порог, Т.е. как орган, дифференцирующий и защищающий себя от избыточных
внешних и внутренних раздражений. Наше тело в динамике и эстафете меняющихся
образов постепенно становится телом, полностью нагруженным в плотную среду
протезированной реальности. Наше тело инсталлируется, а это значит
становится все больше зависимо от органов защиты и тем самым начинают
возрастать требования, чтобы само живое органическое тело было
трансформировано в один из органов технического мира. Что есть запах, цвет,
свет, тяжесть, скорость, даль, близь, верх или низ? - ответы на эти вопросы
уже можно искать сегодня вне нашего собственного представления, ибо уровни
чувственности, испытывающей непрестанное давление и трансформацию со стороны
своих протезированных каналов и форм телесности, утрачивают свое значение в
качестве "первичных". С другой стороны, очевидна и профетическая правота
Ницше, настойчиво повторявшего свои размышления об искусственности
естественных органов. Тело создает себе орган (как само тело создается в
качестве порога существования органических форм) и наделяет его "полезной"
функцией. Орган никогда не опережает свою функцию, хотя на самом деле в
самом простом чувственном акте мы не в силах выделить правильное
со-положение органов, отвечающих за тот или иной тип микрореакции. Мы, в
сущности, не имеем отдельных органов зрения, хотя говорим, что видим
глазами. Глаз - это орган, и как орган он совершенно искусственен с самого
начала. Не может быть никакой начальной органопроекции, так как само тело
уже является проекцией нашего представления о теле, а не телом, как оно есть
само по себе. Тело - всегда образ тела (представление, выражение), тела как
реальности в некой своей первичной данности нам не существует. Чем более мы
наблюдаем за нашим телом, тем более оно в нас не нуждается, ибо становится
телом-объектом, если же, напротив, мы хотим удержать в себе его
экзистенциальное психосоматическое единство со стороны внутреннего
переживания, то мы теряем всякое понятие о соотношении внутреннего образа
тела с внешним. А это значит мы" никак не можем быть в одно и то же время и
наблюдателями и тем, за кем наблюдают. эти два телесных горизонта
несоединимы даже через разрыв или складку (Мерло-Понти, Делез), или в силу
психофизиологического парaлелизма или в силу принципа единой субстанции.
5. Тело мертвое. Образ тела в картине шизофренического психоза
проявляется, но проявляется диссоциативно. Под термином "диссоциация"
Г.Панков понимает "деструкцию образа тела, причем, такую, при которой, чтобы
появиться во внешнем мире, его части утрачивают связь с целым". Нет сознания
целого, но есть локальное, частичное сознание телесного фрагмента или
остатка. Странное сознание, к которому нельзя применить свойство
"сознательности". Сознание без сознания целого и не есть сознание.
Посредствующая функция сознания, благодаря которой и происходит осознование
Область 1: тела-объекты. Эта область относится к сфере
объективированных телесных образов, это сфера культуры и техник тела в самом
широком и всеохватьrвающем смысле. Каждый объективированный образ тела есть
свидетельство завершения процесса телесного чувствования и переживания в
окончательной модификации. Тело-объект вбирает в себя и дифференцирует в
зависимости от модификации необходимые качества объектности. Последние не
определяются по градации "больше-меньше", но только по отношению к области
тел-состояний и тел-событий.
1. Тело-объект. Живое тело, которое нам принадлежит, является в иной
области представления объектом среди объектов. Тело-объект - это уже не
живое феноменальное тело. И в то же время, кто станет отрицать наличие в нем
физиологическо-биологической структуры, анатомии, иерархии составляющих его
частей, органов, элементов, плотности и объема, веса и сопротивляемости,
способности к адаптации и саморегуляции, автономность, пол и т.п. Все это и
есть тело-объект, не "материальный" субстрат, не просто "машина". "Тело,
следовательно, - не объект", настаивает Мерло-Понти. Существуют различные
стадии в трансформации телесных образов, в которых тело приобретает качества
объектности: тело обнаженное, тело-декор, тело татуированное, тело мертвое,
тело-труп, тело манипулированное телопсихоавтомат, тела казнимые и
дисциплинарные (М. Фуко), тела клинические, диетические, психиатризованные,
тела гигиены, тела моды и т.п. И все эти тела отличаются одним: они не
нуждаются во внутреннем феноменальном измерении, а это значит, что основное
психодинамическое звено экзистенциального опыта телесности, - отношение меня
к собственному телу и телу Другого отсутствует. Тело объективируется,
становится объектом по мере того, как ограничивается автономия в действии
его живых сил, и следовательно, по мере того, как мы теряем контроль над
собственным образом тела. Господство внешних дистанций над внутренним опытом
переживания телесности приводит к появлению множества компенсирующих
двойников, телобъектов. Объективированное в своих внешних, представимых
качествах феноменальное живое тело перестает существовать. Тело, которому
придаются с разной степенью воздействия качества несуществования, и будет
телом-объектом. Иначе говоря, живое тело существует до того момента, пока в
действие не вступает объективирующий дискурс, Т.е. набор необходимых правил
и требований, устраняющих внутреннее переживание телесного образа. Это может
быть биологический, физикалистский, физиологический, лингвистический,
анатомический дискурс. И каждый из них проектирует на живое тело некую
идеальную аналитическую форму (форму знания), которая не имеет ничего общего
с целостными, феноменальными переживаниями телесного опыта. Если
человеческое тело обладает редким собранием степеней свободы (Н. Берштейн),
то объективирующие дискурсы ставят своей задачей их предельно ограничить или
вовсе упразднить. Тело объективированное в границах научноисследовательской
программы - тело без внутреннего, "Глухая, ровная поверхность" (М. Бахтин).
Тело-объект "не существует" без внешнего ему контр-агента, - наблюдателя,
устанавливающего и корректирующего условия объективации; живое тело
размещается в искусственном идеальном пространстве наблюдения,
классифицируется, фрагментируется, приводится к неподвижности. Порядок
естественнонаучных экспериментов с живым телом, предполагает его превращение
в картезианскую машину, чьи внутренние процессы и движение в пространстве
поддается точному исчислению. Тело, ставшее объектом, и должно быть
гомогенным, иерархизированным телом-машиной (гидравлической, электрической,
биохимической, нейронной, иммунной и т. п.) Со времен Декарта ничего не
изменилось: наука строит "механические" модели, чтобы открыть тайну
существования живого, но не столько саму тайну нашей принадлежности к
собственному телу и тех образов, которыми мы пользуемся, чтобы жить и
выживать. Научные методы находятся в ином телесном времени, нежели живые
тела, имеющие собственную "историю жизни" и память. Таким образом, живое
тело каждый раз в зависимости от спецификации того или иного дискурса,
захватывающего его, полностью определяется порядком его высказываний. Когда
оно попадает в сферу действия той или иной естественнонаучной стратегии, то
обретает "качества", присущие определенным видам биохимических
(молекулярных) структур и отношений; в нем не остается ничего собственно
телесного. Не "человеческая плоть", но тело-машина как модель исследования
жизненных процессов организма на микроскопическом уровне (су6телесном). К
этому уровню, как известно, никогда не при близиться даже тем, кто владеет
утонченной техникой интроспекцией, рефлексии или медитации. Тело, чей образ
не может быть телесно пережит, не может быть Феноменальным телом, не может
быть присвоено. Два рода отношений: в одном случае, нарушается взаимная,
обратимая коммуникация между моим телом и телом Другого, при котором, другой
контролирует само нарушение (то усиливает его, то уменьшает вплоть до того,
что пытается установить определенные правила для моего отношения к
собственному образу тела); и в другом случае, когда эта связь не просто
расторгнута, но и вообще устранена за ненадобностью, поскольку необходимое
знание о. жизнедеятельности человеческого организма добывается только в
результате его полной пассивизации, превращению в инертный объект
исследования.
Все процедуры (техники и методы) инсталляции тела, виртуализации
являются способами его производства в качестве тела. Существуют только тела
инсталлированные.
Тело инсталлированное - тело полностью отделимое, отделенное,
тело-корпус, corpus. Сегодня особенно заметно, насколько
визуально-виртуальные миры насыщены 09разами наших неведомых тел. И эти миры
топографические или географические или геологические (да, любые другие), но
вовсе не претендующие на восстановление нами забытого или вытесненного
анатомического чувства жизни. В них инсталлируются тела: фотокартинки
катастрофических событий, взрывы, падение оползней, живописные триумфы
отдельных органов и частей тела' их отравлений; в рекламных косметических
клипах появляются эротизированные фрагменты высветленной кожной поверхности,
их размещают в непосредственной близости от потребителей, почти на
расстоянии руки; "насажденные в различных плоскостях лица Другого, образуют
фигуры, россыпи, "клумбы", и так, чтобы мы имели 'возможность' Полного
обзора Лица, всей реальности этого могущественного фрагмента тела в
беспредельной исчисляемости события, которому дают имя Corpus. Каждому
органу, части тела, любой Полости или патологии - свой 'ареал присутствия;Ї
маленькое или большое демонстрационное поле, свою рамку; малую или чуть
больше, суженную или расширенную, но и каждому кусочку кожной поверхности ~
такую же; все должно иметь свое место, оптическую, нарративную и даже
моральную ценность. Есть, существуют тела тучные, высокие, низкие, слабые и
сильные; тела детей, женщин, стариков, юношей и девушек,
младенческиеЇ:.'иЇЇЇ подростковые, тела сиамских близнецов; но также
существуют и тела войны, голода, Тела зараженные, тела убитые, пытаемые,'
изможденные, угнетенные горем, мертвые, тела утопленников, повешенных и
повесившихся, казнимые тела; и также - тела проституированные, тела
медицинские, преступные, анестезированные, подвергнутые гипнозу или тела
тех, кто принимает ЛСД просто опьяненные, тела шизофренические,
мазохистские, садистские, феноменальные, тела удовольствий и боли,
уязвленные, стыдливые, аскетические; и рядом же - тела спорта, тела body
buiIded, побед и триумфов, идеальные тела, одетые и раздетые, обнаженные,
тела террористические, тоталитарные, тела жертв и палачей; наконец,
существуют видеотела, фантасматические, виртуальные, тела-симулякры
(тело-Мадонна, тело-Сталин, тело-Шварценегер, тело-рэп, наци-тело). Мы
погружены в среду просто кишащую не нами произведенными телами и они,
действительно, похожи на тела-коробки, тела-фугляры, тела-схемы, тела-рамки,
и мы должны перемещать свое тело в мире настолько осторожно, насколько это
требуют от нас эти "внешние тела", осваивать с их помощью или, если хотите
"примерять на себе" то одно, то другое пространство социальной жизни, и это
все будут "не-мои" тела, которые мы обретаем по необходимости, а не по
случаю. Необходимыми остаются тела инсталлированные; например, весь спектр
социальных отношений, форм, институтов, позиций представляют собой
чудовищную машину по инсталлированию наших тел в пространство труда,
наказания, воспитания и т. п. Современные тела - тела инсталлированные. В
том-то, вероятно, и состоит разоблачающей эффект тех удачных опытов
(инсталляций) В современном искусстве (повторение которого трудно
прогнозировать), когда жест художника оказывается настолько точным, что
обнаруживает наше инсталлированное тело в том "месте", где, как мы убеждены,
может располагаться только "душа", некий вид личного бессмертия или глубокая
интимность скрываемого порока, которую мы привыкли считать
неинсталлированным резервом нашей сознательной жизни. В качестве
неинсталлированных существ мы абсолютно случайны, но в качестве
инсталлированных мы абсолютно необходимы. Нельзя ли продумать это движение
размышления к своему пределу и сказать: "Да, единственное тело, которому мы
обязаны существованием и есть Corpus, ибо оно является своего рода уже
эмблемой самого ритуала инсталляции? В нашу душу инсталлируется не-наше тело
... "То, что инсталлируется (экспонируется) - это всегда тело-корпус,
тело-фасад, телореквизит, одним словом все тот же corpus, исчисление
фрагментов, остатков, случайных элементов, исчисление, в сущности,
бесконечное ... Декарт говорит о телеЇмашине лишь для того, чтобы установить
господство над ним со стороны мысли. Тело свободно от мысли, поскольку оно в
своей свободе всегда ближе к "тяжести" corpus, чем к единству приватного
телесного образа Я.
2. Тело-канон. В отличие о тела-объекта тело канонизированное играет
роль идеального тела, нечто похожее на сверх-тело. Его следует отличать от
тела ставшего "субстратом", картезианской res extenca, тела, замкнутого в
собственную отчужденность, непроницаемое, протяженное, массивное. В
сущности, обладают собственным телом лишь при условии, что оно будет
соотнесено с образами идеального, вневременного тела Другого, - как
телам-канонам. Идеальное тело - тело-посредник. Телесный канон переводит
внутренний план отношения к собственному телу (или не-отношения) во внешний,
который можно контролировать нормативным образом тела. В подавляющем числе
случаев идентификация остается неосозноваемым, чисто автоматическим
процессом отношение к себе как телу появляется из ориентации на тело
Другого, ставшего в историческом времени образцом (эстетическим, "модным"
или "общепринятым" стилем поведения). Тело-канон объектно, оно идеальная
норма, т.е. представляет собой собрание телесных "качеств", правил и
инструкций, следуя которым мы различаем правильные и неправильные
использования тела признаем одни тела прекрасными, другие безобразными.
Именно телесный канон указывает, что можно, а что нельзя, что является
нездоровым, а что здоровым, что непристойным, а что пристойным и
желательным; что является преступным и воплощает зло, а что выражает доброе,
чистое, необходимое, правильное. Нередко можно наблюдать (и не только при
психических расстройствах), как на "последних глубинах" отношения к
собственному телу вдруг появляются образы идеальных телесных канонов в
причудливой архетипической аранжировке. Египетский, древнегреческий,
средневековый или возрожденческий телесные каноны явно "древнее", чем наше
новоевропейское отношение к собственному телу. Архетипика таких канонов, их
психомиметическая устойчивость и воспроизводимость в каждой из прежних эпох
бросает отсвет и наше время, отличающееся быстротой смены телесных канонов,
их нарастающим многообразием, и полной потерей единого антропоморфного
начала. Тeло дается нам в горизонте исторического выбора, уже совершенного
за нас идеальной формой Другого, которую мы признали канонической
(образцом). Рождение и закрепление тела-канона в качестве всеобщей
исторической телесной нормы (этической, сексуальной, анатомической,
социальной и политической) находится в зависимости от тела, которое познано,
от тела-знания. Но не только, конечно. Ведь тело познают ради определенных
целей - целей Выживания, господства, образования - для того, чтобы правильно
использовать знание в качестве операционального, соответствующего
возможностям исторически необходимой, идеальной телесной норме.
3,4. Тело-органuзм, тело-орудие. Пороги-препятствия, отделяющие области
существования наших тел указывают на семиозис тела (Ницше),
одно-единственного и вечного, не нуждающегося в том, чтобы его
объективировали. Порог тела-объекта вносит определенный, даже, жесткий
порядок в систему телесных образов и наделяет тело неизменными
физиологическими, анатомическими, биологическими и физико-химическими
качествами, вытесняя наше представление о собственном теле - теле, которым
мы владеем, - на далекую периферию личного, индивидуального опыта. Нечто
подобное продолжается и в более "смягченном" варианте тела-канона,
вписывающего наш нормативно (обязательный), учрежденный образ идеального
тела (тип телесности) в исторически ограниченную схему времени. Канон как
телесный идеал (со всеми его функциями и качествами). В любом случае
существование этих порогов предполагает неподвижность тела, его полную
зависимость от внешнего, его испытывающего, генерализующего, подчиняющего,
идеализирующего наблюдения: вне наблюдения эти тела и не могут существовать
они проявляются в качестве тел только во времени наблюденuя. Тело в
качеС1'ве моего тела (мы здесь не будем обсуждать важную проблему, какое
тело первично, или, иначе, какой образ тела исторически и психогенетически
определяет все другие) вводит единую и уникальную центрацию Я в образе
собственного тела или Тела в моем Я, того, тела, которого я не знаю. Именно
оно и представляет собой некую первоначальную бuoформу. то, что я определяю
как про т о т е л о. Они впервые совпадают, образуя психосоматическое
единство Я-чувства. Вероятно, только в зависимости от этого фундаментального
телесного образа я и способен относиться к себе как собственному телу,
обладать им, направлять его желания и потребности, избегать неприятного,
страданий или угрозы смерти. Но все эти пороги, описывающие собой
территории, "земли", наших индивидуальных тел, которым принадлежим мы и
которые принадлежат нам, указывают на постоянство системы органов, которыми
мы постепенно научаемся пользоваться. Тело как некий вид пространства,
особого, индивидуального, уже до нас эволюционно стратифицированного и
введенного в иерархию своих органов, внутреннего, но закрытого для нас
пространства; и мы постепенно начинаем его обживать как неизвестную
территорию с нашего рождения и до самой смерти. И даже УХОДЯ из жизни, мы
оставляем тело так и не обжитым (или оно нас), непостижимым объектом,
"тайной тайн", ибо не все его органы являются видимыми, и как не все
невидимые относятся именно к нашему телу. Множество, тысячи препятствий,
подчас совершенно непреодолимых на пути познания собственного тела. "Самое
загадочное это наше тело ... " (Б. Спиноза). Мы застаем собственное тело, а
точнее, мы застаем систему органов, которая кажется по мере инстинктивного,
а затем и сознательного освоения - чем-то первичным и как бы уже
предуготовленным для выполнения определенных ФУНКЦИЙ и команд, определенных
типов двигательных активностей и реакций. Телесный орган сливается с
собственной функцией и начинает ее определять. Орган первичен - функция
вторична, т. е. именно для нас и существует это стойко и бессознательно
удерживаемое представление о сути организации органов и нашей роли в их
управлении. Однако на самом деле все обстоит значительно сложнее. Ибо в
одном случае мы не можем отрицать это превосходство органа над собственной
функцией, но с другой стороны, если мы принимаем в учет действие
бергсоновский elan vitale, то мы легко заметим совершенно иной закон
взаимодействия, а именно функция определяет орган, и иначе и не может быть,
если мы признаем непредопределенность порыва (мировой метасхематизм
образования живого).
Орган, кроме всего прочего, выступает в виде знака телесного,
конфигурация органов-знаков дает нам симптоматику того или иного состояния
тела. Ницше указывает на семиозис тела. Ближайшие
симптоматические-семиотические формы тела находят свое выражение в органах
тела, которые-то и создаются телом, но не этим или тем, не конкретным,
индивидуализированным телом, а телом-потоком, телом-вихрем, которое-то и
создает себя лишь для того, чтобы себя понять, интерпретировать себя в
органической форме. Получается так, что орган - это своего рода продукт
рефлексии жизненного потока над самим собой, над своим способом "протекания"
сквозь разнородные среды (миры вещей, событий и другие тел). Вот этот
решающий момент в мысли Ницше и пытаются далее развивать многие из
мыслителей (От А.Бергсона до М.Мерло-Понти, ЖДелеза и Ф.Гваттари). Но с
другой стороны, не менее фундаментальная посылка (даже гипотеза): орган -
это вынужденная мера защиты нашего тела от внешней и внутренней угрозы
избыточного раздражения; он образуется на пересечении телесного потока и
нашей способности пережить его силу воздействия и не погибнуть. Отвести
угрозу избыточного напряжения чувственности можно, если создать некий
Opгaн-пopoг, посредством которого поток устремится далее, но уже другим
путем и другой силой и степенью интенсивности. Итак, можно рассматривать
тело как своего рода форму (орган) для витального потока, не как нечто
ставшее, а становящееся, как вихрь живого, чья сила усмиряется в устойчивых
и вечных огранизмических конструкциях, но вовсе не исчезает, ибо этот поток
может быть так же стремителен, будучи подземным, как и высотным.
Основное различие: между телом, ставшим жизненным вихрем, неотличимым
от потока становления и этим, индивидуализированным телом, "моим телом",
телом-вблизи-и-вокруг-.мен.я, этим важнейшим телом-порогом. Когда мы
говорим, что имеем тело, то подразумеваем всегда именно это тело и всегда
предполагаем, что оно является для нас органом жизни (средством и орудием).
Под этим телом мы понимаем совокупность слаженно функционирующих органов, их
точную и строгую организацию. Чрезвычайно трудно представить себе
собственное тело вне системы органов и отказаться от использования тела в
качестве органа наших жизненных ориентаций. Орган тела находится вне нас и в
тоже время является неким телесным ответвлением нашего Я (вполне разумно так
же придавать значение и типам самоотождествления, которые фиксируют наше Я
на отдельном органе, как его субституте и наоборот). Можно говорить и то,
что с помощью органа мы проектируем собственным мир, он является внешней
проекцией на мир. Вот почему наше тело представляется нам очагом
разнообразных органопроекций, в силу этого и мир становится нашим
(пролонгированным) телом; лишь с помощью органопроекции мы вводим его в
окружающую среду и тем самым удваиваем. С этой точки зрения не покажется
странной и интерпретация орудий и устройств технического мира в качестве
вынесенных вовне органов, за границы нашего тела (обозримого). Тело
неизменно и находится в центре мира, который является его продолжением; мир
постоянно наделяется все новыми значениями нашего могущественного
присутствия, в то время как наше тело в системе наших действующих органов
остается неизменным и по-прежнему в господствующей позиции. Наше тело - это
фабрика орудийорганов, мир - сфера их опытного применения. Но сам мир есть
лишь проекция органов ... Не больше. Во всяком случае, учение П. Флоренскго
об органопроекции представляет человеческое тело магически
инструментализованным, непрерывно удваивающим. себя в окружающем
пространстве так, как будто нет разницы (она или преодолима, или ею можно
пренебречь) между живым интериоризованным органом, сохраняющим свое
положение в телесном со-расположении частей организма и экстериоризованным
органом, ставшим механической копией самого себя, (и любым другим) орудием.
Мы словно погружены в глубокий антропологический сон: здесь нет даже намека
на то, что вынесенные вовне (механизированные, допустим) копии органов не
являются собственно органами и имеют самое отдаленное отношение к живым
органам человеческого тела. Более того, вера в антропологическую конечность
мира, созвучная вере в могущество антропологической интерпретации, как мы
сегодня убеждаемся, мало совместима с теми требованиями, которые
предъявляются со стороны органов-орудий к антропологическому образу
человека. Не от человеческого всесилия и мировости порождаются новые органы,
а, возможно, силой слабости и случайности человеческого присутствия. Органы,
вынесенные вовне, никогда не копировали некие внутренние законы
человеческого присутствия в Мире, а скорее были особыми протезами, с помощью
которых органическое существо, хрупкое и уязвимое, искало возможность
скопировать субстанциональные свойства реальности (скорость, усилие,
быстроту, мощь, точность, повторяемость, сверхчувствительность и т.п.)
Тотальное протезирование, например, чувственной реальности (чему мы все
больше становимся свидетелями и жертвами одновременно) заставляет исчезнуть
это, .мое тело и тело Другого; тело уже более невозможно мыслить как
тело-порог, Т.е. как орган, дифференцирующий и защищающий себя от избыточных
внешних и внутренних раздражений. Наше тело в динамике и эстафете меняющихся
образов постепенно становится телом, полностью нагруженным в плотную среду
протезированной реальности. Наше тело инсталлируется, а это значит
становится все больше зависимо от органов защиты и тем самым начинают
возрастать требования, чтобы само живое органическое тело было
трансформировано в один из органов технического мира. Что есть запах, цвет,
свет, тяжесть, скорость, даль, близь, верх или низ? - ответы на эти вопросы
уже можно искать сегодня вне нашего собственного представления, ибо уровни
чувственности, испытывающей непрестанное давление и трансформацию со стороны
своих протезированных каналов и форм телесности, утрачивают свое значение в
качестве "первичных". С другой стороны, очевидна и профетическая правота
Ницше, настойчиво повторявшего свои размышления об искусственности
естественных органов. Тело создает себе орган (как само тело создается в
качестве порога существования органических форм) и наделяет его "полезной"
функцией. Орган никогда не опережает свою функцию, хотя на самом деле в
самом простом чувственном акте мы не в силах выделить правильное
со-положение органов, отвечающих за тот или иной тип микрореакции. Мы, в
сущности, не имеем отдельных органов зрения, хотя говорим, что видим
глазами. Глаз - это орган, и как орган он совершенно искусственен с самого
начала. Не может быть никакой начальной органопроекции, так как само тело
уже является проекцией нашего представления о теле, а не телом, как оно есть
само по себе. Тело - всегда образ тела (представление, выражение), тела как
реальности в некой своей первичной данности нам не существует. Чем более мы
наблюдаем за нашим телом, тем более оно в нас не нуждается, ибо становится
телом-объектом, если же, напротив, мы хотим удержать в себе его
экзистенциальное психосоматическое единство со стороны внутреннего
переживания, то мы теряем всякое понятие о соотношении внутреннего образа
тела с внешним. А это значит мы" никак не можем быть в одно и то же время и
наблюдателями и тем, за кем наблюдают. эти два телесных горизонта
несоединимы даже через разрыв или складку (Мерло-Понти, Делез), или в силу
психофизиологического парaлелизма или в силу принципа единой субстанции.
5. Тело мертвое. Образ тела в картине шизофренического психоза
проявляется, но проявляется диссоциативно. Под термином "диссоциация"
Г.Панков понимает "деструкцию образа тела, причем, такую, при которой, чтобы
появиться во внешнем мире, его части утрачивают связь с целым". Нет сознания
целого, но есть локальное, частичное сознание телесного фрагмента или
остатка. Странное сознание, к которому нельзя применить свойство
"сознательности". Сознание без сознания целого и не есть сознание.
Посредствующая функция сознания, благодаря которой и происходит осознование