Страница:
Я коротко объяснил свою просьбу, и его удивление сменилось весельем. Он улыбнулся, и я почувствовал, что он считает меня подходящим кандидатом для заведения, в которое мало кто захочет войти по доброй воле. Наконец он сказал:
– Я никогда прежде не слышал такой просьбы. Не думаю, что дать вам разрешение в моей власти.
Он послал меня к другому чиновнику, более высокого ранга, в том же отделе. Недавно произошедшая комическая сцена повторилась вновь. Мой оптимизм стал постепенно испаряться.
– Это невозможно, – благожелательно, но твердо сказал второй чиновник, полагавший, что перед ним стоит просто помешанный. – Это неслыханно. Я сожалею…
Его голос звучал все тише. Он пожал плечами и встал со стула, чтобы попрощаться со мной.
И тогда во мне пробудились частично утраченные за несколько лет, но все-таки живые журналистские и редакторские навыки. Я стал убеждать его, настойчиво повторяя свою просьбу и выражая ее другими словами. Я отказывался покинуть комнату, и он избавился от меня, сказав в конце концов, что Служба древностей не располагает полномочиями решить этот вопрос.
Тогда я осведомился, в чью компетенцию это входит. Он был не совсем уверен, но считал, что мне лучше обратиться в полицию.
Я понял, что моя просьба была по меньшей мере эксцентричной, и ее оказалось достаточно, чтобы считать меня безумцем. И все же я не мог от нее отказаться. Стремление осуществить ее превратилось в навязчивую идею.
В главном полицейском управлении я нашел отдел, выдающий разрешения. В третий раз я попросил позволить мне провести ночь внутри Великой пирамиды. Офицер не знал, что со мной делать, и отправил меня к начальнику. Тому понадобилось мало времени, чтобы рассмотреть этот вопрос. Когда на следующий день я вернулся за ответом, он послал меня в Службу древностей!
Я пришел домой, почти потеряв надежду когда-либо добиться своей цели.
Однако тривиальность высказывания, что «трудности часто даются, чтобы их преодолевать», не умаляет его истинности. Моим следующим шагом стало добиться беседы с благожелательным начальником каирской полиции, которого звали аль-Лева Рассел-паша. Я вышел из его кабинета с письменным разрешением, которое требовало от начальника полиции района, где расположены пирамиды, оказать мне всяческое содействие, необходимое для достижения моей цели.
И вот в сумерках я пришел к начальнику полицейского участка Мена майору Маккерси. Я расписался во врученной мне книге, которая делала полицию ответственной за мою безопасность до завтрашнего дня. Полицейский из участка должен был сопровождать меня до Великой пирамиды и передать распоряжения вооруженным полицейским, стоявшим вокруг нее и охранявшим это сооружение ночью.
– Мы рискуем, оставляя вас в одиночестве внутри на всю ночь. Вы же не разрушите пирамиду, не так ли? – с юмором спросил майор Маккерси, когда мы обменивались рукопожатиями на прощание.
– Я обещаю вам не только это, но и что я не украду ее!
– Боюсь, нам придется запереть вас внутри, – добавил он. – С наступлением темноты мы всегда закрываем вход в пирамиду железной решеткой. Поэтому вы будете узником в течение двенадцати часов.
– Превосходно! Никакой дом не мог бы сейчас стать для меня более желанным, чем такая тюрьма.
Дорогу, ведущую к пирамидам, затеняли акации. Дома по обе ее стороны появлялись редко. Наконец дорога стала постепенно сворачивать в сторону плато, где были построены пирамиды, заканчиваясь крутым подъемом. Подъезжая, я размышлял о том, что из всех путешественников, двигавшихся в том же направлении в течение нескольких прошедших веков, почти никто не приближался к этим сооружениям с такой удивительной целью, как я.
Я взобрался на небольшой холм на западном берегу Нила, откуда Великая пирамида и ее верный друг Сфинкс безмолвно взирали на Северную Африку.
Я видел перед собой огромный памятник, идя к нему по песку, смешанному с камнями. Я снова смотрел на треугольные наклонные грани самого древнего сооружения, известного миру, на гигантские блоки, которые казались все меньше по мере удаления от основания. Безукоризненная простота этого строения и полное отсутствие следов всяких украшений и каких-либо изгибов среди прямых линий совсем не умаляли великолепия этого грандиозного творения.
Я вошел в безмолвную пирамиду через отверстие, которое проделал халиф аль-Мамун, и начал изучать это колоссальное сооружение, конечно, не впервые в жизни, но впервые – преследуя ту странную цель, которая привела меня в Египет. Пройдя немного вперед, я перестал двигаться по горизонтальному туннелю, пробитому халифом, и оказался во входном коридоре пирамиды.
Держа в руке фонарик и согнувшись почти пополам, я спускался по низкому и узкому длинному наклонному проходу со скользким полом. Такая поза была крайне неудобна, хотя уклон пола ускорял продвижение вниз.
Перед тем как устроиться на ночь в усыпальнице царя, я хотел исследовать подземную часть пирамиды. В последние годы доступ туда закрывала железная решетка, которая не позволяла туристам войти в эту мрачную часть, чтобы не страдать от нехватки воздуха. В памяти неожиданно всплыло латинское высказывание Facilis descensus Averni[2], однако на сей раз в этих словах звучал черный юмор.
В желтоватом свете фонаря я видел только скалу, в которой был прорублен этот проход. Когда наконец я добрался до небольшого углубления с правой стороны, то воспользовался возможностью проскользнуть в него и на несколько минут распрямиться. Я обнаружил, что эта ниша является не чем иным, как местом, где заканчивается почти вертикальная шахта – так называемый колодец, – начинающаяся в месте, где восходящий коридор соединяется с Большой галереей. Данное некогда название закрепилось за этой шахтой, поскольку в течение почти двух тысяч лет считалось, что на ее дне есть вода. Кавилья очистил ее от массы скопившихся в ней обломков, и стало ясно, что ее дно абсолютно сухое.
Это грубо вырубленное отверстие, зияющее в твердой скале, было уже коридором, откуда я только что пришел. Я обнаружил, что по бокам параллельно друг другу высечены небольшие ниши, которые могли бы послужить опорами для рук и ног во время весьма опасного подъема.
Шахта не была строго вертикальной. Она несколько раз меняла направление, а затем достигала большой, грубо вырубленной камеры в форме чаши, сейчас известной как грот. Это помещение отмечает уровень скального основания, на котором возведена пирамида. Грот был устроен в частично расширенной природной трещине. Выше его колодец прорубили в кладке пирамиды, а не соорудили из блоков, как все остальные надземные проходы. Верхняя часть колодца была больше в диаметре, и соответственно по ней было труднее подниматься, чем по более узкой подземной части.
Наконец я вылез из отверстия с неровными краями, которое было началом шахты, и обнаружил, что нахожусь в северо-западном углу Большой галереи.
Когда и зачем в толще кладки был пробит колодец? Этот вопрос возникал автоматически. Когда я стал размышлять над ним, меня осенило. Древние египтяне, закончившие историю пирамиды, закрыв тремя гигантскими гранитными блоками вход в ее верхние камеры и Большую галерею, должны были создать путь, по которому смогли бы выбраться наружу. В противном случае они навсегда остались бы внутри сооружения.
Благодаря своим исследованиям я знал, что шахта и грот были высечены во время строительства пирамиды. Но в тот период колодец заканчивался в гроте. Прямой связи между верхними коридорами и подземной частью не было тысячелетиями.
Когда Великая пирамида выполнила свое таинственное предназначение, ее запечатали. Строители, которые с самого начала знали, что так произойдет, оставили на месте необходимый материал и даже сузили нижнюю часть восходящего коридора, чтобы его можно было закрыть тремя гранитными блоками.
Выполняя свою задачу, последние рабочие прорубили нижнюю часть колодца в твердой скале, и она стала для них путем отступления. Когда работа была закончена, им оставалось лишь тщательно запечатать выход из вновь высеченного прохода в том месте, где он соединялся с нисходящим коридором, а затем подняться по наклонному проходу длиной триста футов (91,44 м) ко входу в пирамиду. Поэтому колодец, некогда создававшийся, чтобы добраться до грота, в конечном итоге стал путем, по которому можно было покинуть запечатанную пирамиду.
Я снова вернулся на более простой путь, ведущий к длинному наклонному туннелю, который соединял внутреннюю часть пирамиды с внешним миром, чтобы продолжить спуск внутрь скального плато Гизы. И вдруг на моем пути в углу неожиданно показалась большая тень. Испугавшись, я отступил, и тут же понял, что боюсь собственной тени. В таком таинственном месте ожидаешь чего угодно, и все, что случается, воспринимаешь как должное. Скользя и преодолевая оставшееся сравнительно небольшое расстояние ползком, я оказался в конце спуска и с облегчением обнаружил, что нахожусь на горизонтальном полу, хотя и внутри еще более узкого прохода. Я прополз вперед около десяти ярдов (9,14 м) и оказался в самом странном помещении, которое когда-либо видел, – так называемой яме. В длину она была чуть меньше пятнадцати футов (4,57 м).
Этот мрачный склеп, расположенный точно под центром пирамиды, являет взору картину поспешно брошенной работы. Кажется, что вырубание этого помещения в скале было остановлено внезапно. Потолок там гладкий, но пол то поднимается, то опускается, словно подвергшийся бомбардировке окоп. В Древнем Египте каменщики, высекая в скале помещения, обычно двигались сверху вниз и поэтому обрабатывали пол в последнюю очередь. Почему именно этот пол должен был навсегда остаться незаконченным, когда на возведение надземной части, которая возвышается над плато, были затрачены долгие годы, – это археологическая загадка, орешек, который никто еще не смог расколоть. Но в конце концов, сама пирамида также представляет собой твердый орешек.
Мой фонарик осветил густой мрак склепа, и я направил луч в центр пола. Подойдя поближе, я заглянул в зияющее отверстие – немое свидетельство того, что некогда здесь побывали искатели сокровищ, которые с большим трудом, хотя и совершенно напрасно, вырубили в полу ямы эту яму. Я ощутил неприятное прикосновение крыльев летучей мыши, когда она с криком пронеслась над моей головой в этой душной комнате. Внизу в яме я заметил еще трех мышей, чей сон потревожил луч света. Они висели вниз головой, цепляясь за грубо высеченные стенки. Я отошел, разбудив еще двух тварей, что устроились на потолке. Встревоженные и сбитые с толку беспощадным светом, они крича заметались, а затем исчезли во мраке входного коридора.
Пробираясь по неровному полу, я добрался до дальнего конца помещения, где в стене был пробит небольшой горизонтальный туннель. Его ширины хватало, чтобы внутрь мог пролезть человек, однако проход был таким низким, что по нему можно было лишь ползти на животе. Пол покрывал толстый слой многовековой пыли, и мое путешествие было весьма неприятным. Я продолжал ползти, чтобы изучить, где он заканчивается. Примерно через двадцать ярдов (18,3 м) я обнаружил конец туннеля, который, похоже, также остался незаконченным.
Задыхаясь, я ощупью пробрался назад и вернулся в душную яму. Бросив на это помещение последний взгляд, я отправился в обратное путешествие в верхние камеры пирамиды. Я достиг начала низкого коридора, пробитого в твердой скале и тянувшегося под углом на расстояние трехсот пятидесяти футов (приблизительно 106,7 м), а затем переходившего в проход, который пересекал каменную кладку. В этом месте я растянулся на полу и посмотрел сквозь открытый вход, словно в гигантский безлинзовый телескоп, на темнеющее небо. Там на темно-синем фоне виднелась блестящая серебристая точка – Полярная звезда. Я проверил направление по наручному компасу, стрелка которого указала точно на север. Древние строители выполнили не только огромную, но и тщательную работу.
Я пополз по наклонному коридору обратно и через некоторое время добрался до горизонтального прохода, ведущего в усыпальницу царицы. Около дюжины шагов, и я уже стоял под ее сводом, половинки которого встречались в центре. Я обследовал две вентиляционные шахты, под углом уходящие вверх от северной и южной стен. Это явно доказывало, что данное помещение никогда не служило гробницей, а использовалось для иной цели. Детали открытия этих шахт озадачили многих. В 1872 году обнаружилось, что они заканчиваются в пяти дюймах (12,7 см) от стен усыпальницы царицы и, вероятно, изначально не были соединены с данным помещением. Соответственно они не могли обеспечивать доступ воздуха, а значит, имели какую-то иную, неизвестную цель. Самым лучшим объяснением является то, что они когда-то уже исполнили свое предназначение, и их отверстия были тщательно запечатаны каменными блоками, подобно остальным верхним коридорам.
Эти шахты посчастливилось найти инженеру Уэйнмену Диксону, выполнявшему тогда работы близ пирамиды. Он из любопытства исследовал стены усыпальницы царицы. Отстукивая стены, Диксон предположил, что в определенном месте за кладкой находится пустое пространство, а также заметил, что стена здесь немного треснула. Пробив отверстие на этом участке, на расстоянии пяти дюймов от поверхности стены он обнаружил небольшую шахту. Подобным же образом инженер нашел шахту и за противоположной стеной. Обе они тянутся сквозь толщу кладки, что недавно было доказано при помощи щупов, которые подняли по ним на расстояние около двухсот футов (примерно 61 м).
Я вернулся в горизонтальный проход и прошел к тому месту, где он соединялся с Большой галереей. Затем я медленно преодолел сто пятьдесят футов (45,7 м), поднимаясь к концу этого сооружения со ступенчатыми стенами.
Во время восхождения меня начала беспокоить небольшая слабость, вызванная трехдневным постом. В конце концов я на несколько секунд остановился отдохнуть на ступени высотой три фута (приблизительно 0,91 м), которая отмечала конец галереи и находилась точно на линии вертикальной оси пирамиды. Несколько шагов по переднему помещению, наклонясь, чтобы не задеть зажатый между боковыми стенами свисающий гранитный блок, который закрывает выход в этот горизонтальный коридор, и я оказался в самом важном помещении пирамиды – знаменитой усыпальнице царя.
Я осветил фонарем гладкие стены и плоский потолок, снова обратив внимание, как изумительно точно огромные гранитные блоки подогнаны друг к другу, а затем медленно двинулся вдоль стен, тщательно исследуя каждый камень. Для того чтобы добыть эти блоки, розовые скалы далекой Сиены раскололи на части. Искатели сокровищ в напрасном стремлении найти богатства оставили на полу и стенах глубокие следы. Несколько каменных плит в восточной части пола исчезли, их заменили утрамбованной землей. В северо-восточной части осталось глубокое отверстие прямоугольной формы. Когда-то закрывавший его продолговатый каменный блок стоит у стены, где его оставили арабские рабочие. В нескольких дюймах рядом с ним располагается лишенный крышки саркофаг с гладкими стенками – единственный предмет, найденный в данном помещении. Он ориентирован точно по оси север – юг.
На вынутом из пола каменном блоке можно было сидеть, поэтому я опустился на него поджав ноги и просидел остаток ночи. Справа я положил шляпу, пиджак и ботинки, а слева включенный фонарь, термос с горячим чаем, пару бутылок холодной воды, блокнот и паркеровскую ручку. Я в последний раз оглядел камеру, посмотрел на находящийся рядом со мной саркофаг и потушил свет. Рядом я разместил мощный электрический фонарь, который был готов включить в любой момент.
Неожиданное погружение в полную темноту вызвало удивительный вопрос, что принесет эта ночь. Единственное, что можно было делать в таком положении, – ждать… ждать… и ждать.
Минуты тянулись медленно, и я начинал «ощущать», что усыпальница царя обладает очень сильной собственной атмосферой, которую я могу охарактеризовать лишь словом «сверхъестественная». Я намеренно старался сделать свой ум восприимчивым, не поддаваться влиянию чувств и настроить себя скептически, чтобы иметь возможность без помех заметить любое необычное явление, если оно произойдет. Мне не хотелось, чтобы личное предубеждение или предвзятое мнение повлияло на восприятие того, что могло прийти из источника, недоступного пяти человеческим чувствам. Постепенно я освобождал свой разум от мыслей, пока не избавился от них почти полностью.
Покой, снизошедший на мой разум, заставил четко осознать покой, пришедший в мою жизнь. Мир с его шумом и суетой был сейчас так далеко, как если бы и вовсе не существовал. Из тьмы до меня не доносился ни один звук, ни малейший шорох. Тишина – вот настоящая повелительница царства Великой пирамиды. Она наступила еще в доисторические времена, и ее не может по-настоящему нарушить болтовня приходящих сюда туристов. Ведь каждую ночь тишина возвращается сюда во всей своей повергающей в трепет полноте.
Я ощущал мощную атмосферу этой комнаты. Люди с необычными способностями обычно чувствуют атмосферу древних жилищ, и мой опыт начался с чего-то подобного. С течением времени это ощущение становилось все глубже, усиливая чувство неизмеримой древности, которая меня окружала. Я чувствовал, как XX век удаляется от меня, и не сопротивлялся этому ощущению. Наоборот, я позволил ему разрастаться.
Постепенно мною стало овладевать странное чувство, что я здесь не один. Я ощущал, как под покровом абсолютной тьмы пульсирует нечто живое. Это чувство было смутным, однако реальным, и именно оно в сочетании с растущим осознанием возвращающегося прошлого составляло мое понимание чего-то «сверхъестественного».
И все же из этого общего смутного ощущения сверхъестественной жизни, что пульсировала в темноте, не появилось ничего ясного и определенного. Проходили часы, и вопреки моим ожиданиям приближающаяся ночь принесла с собой холод. Последствия трехдневного поста, который я соблюдал, дабы повысить восприимчивость, теперь сказались в том, что я стал замерзать. Холодный воздух проникал через узкие вентиляционные шахты в усыпальницу царя, а затем забирался под мою легкую одежду. Я замерз в тонкой рубашке и начал дрожать. Поднявшись, я надел пиджак, который всего несколько часов назад снял из-за жары. Такова в определенное время года жизнь на Востоке: тропическая жара днем и значительное падение температуры ночью.
Выходных отверстий этих вентиляционных шахт на внешней поверхности пирамиды никто до сих пор не нашел, хотя примерное место их расположения известно. Некоторые египтологи даже сомневались, что шахты вообще выходят на поверхность, однако ужасно холодный воздух, который я ощущал, наконец разрешает этот спор.
Я снова сел на каменную скамью и опять отдался гнетущей мертвой тишине и царящей в усыпальнице беспросветной тьме. Душа моя была готова, я ждал и размышлял. Безо всяких причин я вспомнил о том, что не имело отношения к пирамиде: где-то на востоке пески и болота пронизывает Суэцкий канал, а величавый Нил обеспечивает жизнь этой стране.
Необычная могильная тишина в комнате и пустой каменный саркофаг рядом не успокаивали нервы. Перерыв в бодрствовании, похоже, разрушил что-то, поскольку я очень быстро обнаружил, что ощущение невидимой жизни вокруг меня резко переросло в полную уверенность. Поблизости действительно было что-то живое и трепещущее, хотя я по-прежнему не мог ничего видеть. Когда я сделал это открытие, меня захлестнуло понимание своего странного изолированного положения. Я сидел в одиночестве и абсолютной темноте в необычном помещении, расположенном более чем в двухстах футах (61 м) над поверхностью земли, высоко над головой миллиона каирских жителей. Я был пленником, запертым в загадочном сооружении на краю тянущейся на сотни миль пустыни. Вокруг него лежал, возможно, древнейший в мире мрачный некрополь прежней столицы.
Для меня как человека, глубоко исследовавшего сверхъестественные явления, оккультные тайны, магию и колдовство Востока, пространство усыпальницы царя оказалось наполненным невидимыми созданиями, охранявшими это древнее сооружение духами. Ежеминутно я ожидал, что раздастся голос, который разрушит всеобъемлющее молчание. Теперь я был благодарен древним строителям за те узкие вентиляционные шахты, что уже многие века постоянно снабжали это помещение небольшим количеством воздуха. Не имело значения, что этот воздух проходил почти триста футов (приблизительно 90 м) сквозь кладку пирамиды прежде, чем достичь усыпальницы царя, он все равно был приятен. Я человек, привыкший к одиночеству и действительно получающий от него удовольствие, однако в уединении этого помещения было что-то странное и пугающее.
Окружающая тьма начала давить на мою голову с железной силой. Мелькнула тень необоснованного страха, но я сразу подавил его. Чтобы сидеть в центре этого пустынного памятника, требовалось не физическое мужество, а определенная моральная стойкость.
Не похоже было, что из дыр или щелей выползут змеи или по ступенчатой грани пирамиды вскарабкаются преступники, чтобы проникнуть в нее под покровом ночи. На самом деле единственными признаками животной жизни, с которыми я столкнулся, стали испуганная мышь, ящерицы и летучие мыши. С первой я встретился ранним вечером в горизонтальном проходе, когда она металась между лишенными трещин гранитными стенами в безумном стремлении скрыться от внушающего ужас луча света. Двух очень старых желтовато-зеленых ящериц я обнаружил на потолке узкого проема, который находится в нише в усыпальнице царицы. И наконец, летучие мыши встретили меня в подземном склепе. Правда, когда я входил в Большую галерею, то слышал стрекотание сверчков, но они вскоре умолкли. Все закончилось, и всю пирамиду охватило полное безмолвие. Никакое существо, обладающее физической природой, не могло причинить здесь вред, и все же вернулось смутное беспокойство и ощущение, будто за мной следят невидимые глаза. Это место обладало неуловимой загадочностью и призрачной нереальностью…
Существуют вибрации силы, звука и света, находящиеся за гранью нашего восприятия. Веселая песенка и серьезная речь появляются в мире, но мы могли бы никогда их не услышать, если бы наши радиоприемники не были настроены правильно. Вот и я перевел себя из состояния простого восприимчивого ожидания в состояние полной умственной концентрации. Я сосредоточил все внимание на усилии пронзить темное безмолвие, окружавшее мой разум. Если в результате моя способность к осознанию временно возросла до огромных пределов за счет глубокой внутренней концентрации, кто же скажет, что я не мог обнаружить присутствие невидимых сил?
Мне известно лишь, что когда я «настроился» методом внутренней концентрации, которому научился задолго до второго путешествия в Египет, то осознал, что в усыпальницу царя вторглись враждебные силы. Я ощущал, как повсюду меня окружало нечто злое и опасное. Невыразимый ужас проник в мое сердце, и, хотя я изгонял его, он возвращался снова и снова. Я следовал методу глубокой, направленной на одну цель, обращенной вовнутрь концентрации; восприятие продолжало идти обычным путем и преобразовывалось в видение. По темной комнате начали проноситься тени, обретая понемногу все более определенную форму. Внезапно передо мной возникли злобные лица. Перед моим мысленным взором отчетливо появлялись страшные образы. Темный призрак приблизился ко мне, глядя в упор злыми глазами, и поднял руки в угрожающем жесте, будто желая внушить страх. Похоже, древние привидения выползли из близлежащего некрополя, существовавшего так долго, что мумии в каменных саркофагах рассыпались в прах, а тени связанных с ними умерших непрошено явились туда, где бодрствовал я. В памяти всплыли легенды о злобных призраках, обитающих вокруг пирамид, со всеми неприятными подробностями, о которых рассказывают живущие в окрестных деревнях арабы. Когда я поведал молодому арабскому другу о своем намерении провести ночь внутри древнего сооружения, он попытался меня отговорить.
– Каждый дюйм этой земли населен привидениями, – предупредил он. – Здесь живет целая армия призраков и духов.
Теперь я мог убедиться, что его предупреждение не было напрасным. Привидения начали вплывать в темную комнату, где я сидел, и то неопределимое чувство тревоги, что охватило меня ранее, ныне стало вполне оправданным. Я знал, как сильно колотится от напряжения сердце в моем неподвижном теле. Меня вновь охватил ужас перед сверхъестественным, таящийся в глубине каждого человеческого сердца. Испуг, страх и ужас по очереди явили мне свои злобные лики. Я невольно крепко сцепил руки и был полон решимости продолжать. Хотя эти призрачные образы, что двигались по комнате, сначала вызывали чувство тревоги, в итоге они способствовали тому, что я собрал все имевшееся у меня мужество и готовность к борьбе.
– Я никогда прежде не слышал такой просьбы. Не думаю, что дать вам разрешение в моей власти.
Он послал меня к другому чиновнику, более высокого ранга, в том же отделе. Недавно произошедшая комическая сцена повторилась вновь. Мой оптимизм стал постепенно испаряться.
– Это невозможно, – благожелательно, но твердо сказал второй чиновник, полагавший, что перед ним стоит просто помешанный. – Это неслыханно. Я сожалею…
Его голос звучал все тише. Он пожал плечами и встал со стула, чтобы попрощаться со мной.
И тогда во мне пробудились частично утраченные за несколько лет, но все-таки живые журналистские и редакторские навыки. Я стал убеждать его, настойчиво повторяя свою просьбу и выражая ее другими словами. Я отказывался покинуть комнату, и он избавился от меня, сказав в конце концов, что Служба древностей не располагает полномочиями решить этот вопрос.
Тогда я осведомился, в чью компетенцию это входит. Он был не совсем уверен, но считал, что мне лучше обратиться в полицию.
Я понял, что моя просьба была по меньшей мере эксцентричной, и ее оказалось достаточно, чтобы считать меня безумцем. И все же я не мог от нее отказаться. Стремление осуществить ее превратилось в навязчивую идею.
В главном полицейском управлении я нашел отдел, выдающий разрешения. В третий раз я попросил позволить мне провести ночь внутри Великой пирамиды. Офицер не знал, что со мной делать, и отправил меня к начальнику. Тому понадобилось мало времени, чтобы рассмотреть этот вопрос. Когда на следующий день я вернулся за ответом, он послал меня в Службу древностей!
Я пришел домой, почти потеряв надежду когда-либо добиться своей цели.
Однако тривиальность высказывания, что «трудности часто даются, чтобы их преодолевать», не умаляет его истинности. Моим следующим шагом стало добиться беседы с благожелательным начальником каирской полиции, которого звали аль-Лева Рассел-паша. Я вышел из его кабинета с письменным разрешением, которое требовало от начальника полиции района, где расположены пирамиды, оказать мне всяческое содействие, необходимое для достижения моей цели.
И вот в сумерках я пришел к начальнику полицейского участка Мена майору Маккерси. Я расписался во врученной мне книге, которая делала полицию ответственной за мою безопасность до завтрашнего дня. Полицейский из участка должен был сопровождать меня до Великой пирамиды и передать распоряжения вооруженным полицейским, стоявшим вокруг нее и охранявшим это сооружение ночью.
– Мы рискуем, оставляя вас в одиночестве внутри на всю ночь. Вы же не разрушите пирамиду, не так ли? – с юмором спросил майор Маккерси, когда мы обменивались рукопожатиями на прощание.
– Я обещаю вам не только это, но и что я не украду ее!
– Боюсь, нам придется запереть вас внутри, – добавил он. – С наступлением темноты мы всегда закрываем вход в пирамиду железной решеткой. Поэтому вы будете узником в течение двенадцати часов.
– Превосходно! Никакой дом не мог бы сейчас стать для меня более желанным, чем такая тюрьма.
Дорогу, ведущую к пирамидам, затеняли акации. Дома по обе ее стороны появлялись редко. Наконец дорога стала постепенно сворачивать в сторону плато, где были построены пирамиды, заканчиваясь крутым подъемом. Подъезжая, я размышлял о том, что из всех путешественников, двигавшихся в том же направлении в течение нескольких прошедших веков, почти никто не приближался к этим сооружениям с такой удивительной целью, как я.
Я взобрался на небольшой холм на западном берегу Нила, откуда Великая пирамида и ее верный друг Сфинкс безмолвно взирали на Северную Африку.
Я видел перед собой огромный памятник, идя к нему по песку, смешанному с камнями. Я снова смотрел на треугольные наклонные грани самого древнего сооружения, известного миру, на гигантские блоки, которые казались все меньше по мере удаления от основания. Безукоризненная простота этого строения и полное отсутствие следов всяких украшений и каких-либо изгибов среди прямых линий совсем не умаляли великолепия этого грандиозного творения.
Я вошел в безмолвную пирамиду через отверстие, которое проделал халиф аль-Мамун, и начал изучать это колоссальное сооружение, конечно, не впервые в жизни, но впервые – преследуя ту странную цель, которая привела меня в Египет. Пройдя немного вперед, я перестал двигаться по горизонтальному туннелю, пробитому халифом, и оказался во входном коридоре пирамиды.
Держа в руке фонарик и согнувшись почти пополам, я спускался по низкому и узкому длинному наклонному проходу со скользким полом. Такая поза была крайне неудобна, хотя уклон пола ускорял продвижение вниз.
Перед тем как устроиться на ночь в усыпальнице царя, я хотел исследовать подземную часть пирамиды. В последние годы доступ туда закрывала железная решетка, которая не позволяла туристам войти в эту мрачную часть, чтобы не страдать от нехватки воздуха. В памяти неожиданно всплыло латинское высказывание Facilis descensus Averni[2], однако на сей раз в этих словах звучал черный юмор.
В желтоватом свете фонаря я видел только скалу, в которой был прорублен этот проход. Когда наконец я добрался до небольшого углубления с правой стороны, то воспользовался возможностью проскользнуть в него и на несколько минут распрямиться. Я обнаружил, что эта ниша является не чем иным, как местом, где заканчивается почти вертикальная шахта – так называемый колодец, – начинающаяся в месте, где восходящий коридор соединяется с Большой галереей. Данное некогда название закрепилось за этой шахтой, поскольку в течение почти двух тысяч лет считалось, что на ее дне есть вода. Кавилья очистил ее от массы скопившихся в ней обломков, и стало ясно, что ее дно абсолютно сухое.
Это грубо вырубленное отверстие, зияющее в твердой скале, было уже коридором, откуда я только что пришел. Я обнаружил, что по бокам параллельно друг другу высечены небольшие ниши, которые могли бы послужить опорами для рук и ног во время весьма опасного подъема.
Шахта не была строго вертикальной. Она несколько раз меняла направление, а затем достигала большой, грубо вырубленной камеры в форме чаши, сейчас известной как грот. Это помещение отмечает уровень скального основания, на котором возведена пирамида. Грот был устроен в частично расширенной природной трещине. Выше его колодец прорубили в кладке пирамиды, а не соорудили из блоков, как все остальные надземные проходы. Верхняя часть колодца была больше в диаметре, и соответственно по ней было труднее подниматься, чем по более узкой подземной части.
Наконец я вылез из отверстия с неровными краями, которое было началом шахты, и обнаружил, что нахожусь в северо-западном углу Большой галереи.
Когда и зачем в толще кладки был пробит колодец? Этот вопрос возникал автоматически. Когда я стал размышлять над ним, меня осенило. Древние египтяне, закончившие историю пирамиды, закрыв тремя гигантскими гранитными блоками вход в ее верхние камеры и Большую галерею, должны были создать путь, по которому смогли бы выбраться наружу. В противном случае они навсегда остались бы внутри сооружения.
Благодаря своим исследованиям я знал, что шахта и грот были высечены во время строительства пирамиды. Но в тот период колодец заканчивался в гроте. Прямой связи между верхними коридорами и подземной частью не было тысячелетиями.
Когда Великая пирамида выполнила свое таинственное предназначение, ее запечатали. Строители, которые с самого начала знали, что так произойдет, оставили на месте необходимый материал и даже сузили нижнюю часть восходящего коридора, чтобы его можно было закрыть тремя гранитными блоками.
Выполняя свою задачу, последние рабочие прорубили нижнюю часть колодца в твердой скале, и она стала для них путем отступления. Когда работа была закончена, им оставалось лишь тщательно запечатать выход из вновь высеченного прохода в том месте, где он соединялся с нисходящим коридором, а затем подняться по наклонному проходу длиной триста футов (91,44 м) ко входу в пирамиду. Поэтому колодец, некогда создававшийся, чтобы добраться до грота, в конечном итоге стал путем, по которому можно было покинуть запечатанную пирамиду.
Я снова вернулся на более простой путь, ведущий к длинному наклонному туннелю, который соединял внутреннюю часть пирамиды с внешним миром, чтобы продолжить спуск внутрь скального плато Гизы. И вдруг на моем пути в углу неожиданно показалась большая тень. Испугавшись, я отступил, и тут же понял, что боюсь собственной тени. В таком таинственном месте ожидаешь чего угодно, и все, что случается, воспринимаешь как должное. Скользя и преодолевая оставшееся сравнительно небольшое расстояние ползком, я оказался в конце спуска и с облегчением обнаружил, что нахожусь на горизонтальном полу, хотя и внутри еще более узкого прохода. Я прополз вперед около десяти ярдов (9,14 м) и оказался в самом странном помещении, которое когда-либо видел, – так называемой яме. В длину она была чуть меньше пятнадцати футов (4,57 м).
Этот мрачный склеп, расположенный точно под центром пирамиды, являет взору картину поспешно брошенной работы. Кажется, что вырубание этого помещения в скале было остановлено внезапно. Потолок там гладкий, но пол то поднимается, то опускается, словно подвергшийся бомбардировке окоп. В Древнем Египте каменщики, высекая в скале помещения, обычно двигались сверху вниз и поэтому обрабатывали пол в последнюю очередь. Почему именно этот пол должен был навсегда остаться незаконченным, когда на возведение надземной части, которая возвышается над плато, были затрачены долгие годы, – это археологическая загадка, орешек, который никто еще не смог расколоть. Но в конце концов, сама пирамида также представляет собой твердый орешек.
Мой фонарик осветил густой мрак склепа, и я направил луч в центр пола. Подойдя поближе, я заглянул в зияющее отверстие – немое свидетельство того, что некогда здесь побывали искатели сокровищ, которые с большим трудом, хотя и совершенно напрасно, вырубили в полу ямы эту яму. Я ощутил неприятное прикосновение крыльев летучей мыши, когда она с криком пронеслась над моей головой в этой душной комнате. Внизу в яме я заметил еще трех мышей, чей сон потревожил луч света. Они висели вниз головой, цепляясь за грубо высеченные стенки. Я отошел, разбудив еще двух тварей, что устроились на потолке. Встревоженные и сбитые с толку беспощадным светом, они крича заметались, а затем исчезли во мраке входного коридора.
Пробираясь по неровному полу, я добрался до дальнего конца помещения, где в стене был пробит небольшой горизонтальный туннель. Его ширины хватало, чтобы внутрь мог пролезть человек, однако проход был таким низким, что по нему можно было лишь ползти на животе. Пол покрывал толстый слой многовековой пыли, и мое путешествие было весьма неприятным. Я продолжал ползти, чтобы изучить, где он заканчивается. Примерно через двадцать ярдов (18,3 м) я обнаружил конец туннеля, который, похоже, также остался незаконченным.
Задыхаясь, я ощупью пробрался назад и вернулся в душную яму. Бросив на это помещение последний взгляд, я отправился в обратное путешествие в верхние камеры пирамиды. Я достиг начала низкого коридора, пробитого в твердой скале и тянувшегося под углом на расстояние трехсот пятидесяти футов (приблизительно 106,7 м), а затем переходившего в проход, который пересекал каменную кладку. В этом месте я растянулся на полу и посмотрел сквозь открытый вход, словно в гигантский безлинзовый телескоп, на темнеющее небо. Там на темно-синем фоне виднелась блестящая серебристая точка – Полярная звезда. Я проверил направление по наручному компасу, стрелка которого указала точно на север. Древние строители выполнили не только огромную, но и тщательную работу.
Я пополз по наклонному коридору обратно и через некоторое время добрался до горизонтального прохода, ведущего в усыпальницу царицы. Около дюжины шагов, и я уже стоял под ее сводом, половинки которого встречались в центре. Я обследовал две вентиляционные шахты, под углом уходящие вверх от северной и южной стен. Это явно доказывало, что данное помещение никогда не служило гробницей, а использовалось для иной цели. Детали открытия этих шахт озадачили многих. В 1872 году обнаружилось, что они заканчиваются в пяти дюймах (12,7 см) от стен усыпальницы царицы и, вероятно, изначально не были соединены с данным помещением. Соответственно они не могли обеспечивать доступ воздуха, а значит, имели какую-то иную, неизвестную цель. Самым лучшим объяснением является то, что они когда-то уже исполнили свое предназначение, и их отверстия были тщательно запечатаны каменными блоками, подобно остальным верхним коридорам.
Эти шахты посчастливилось найти инженеру Уэйнмену Диксону, выполнявшему тогда работы близ пирамиды. Он из любопытства исследовал стены усыпальницы царицы. Отстукивая стены, Диксон предположил, что в определенном месте за кладкой находится пустое пространство, а также заметил, что стена здесь немного треснула. Пробив отверстие на этом участке, на расстоянии пяти дюймов от поверхности стены он обнаружил небольшую шахту. Подобным же образом инженер нашел шахту и за противоположной стеной. Обе они тянутся сквозь толщу кладки, что недавно было доказано при помощи щупов, которые подняли по ним на расстояние около двухсот футов (примерно 61 м).
Я вернулся в горизонтальный проход и прошел к тому месту, где он соединялся с Большой галереей. Затем я медленно преодолел сто пятьдесят футов (45,7 м), поднимаясь к концу этого сооружения со ступенчатыми стенами.
Во время восхождения меня начала беспокоить небольшая слабость, вызванная трехдневным постом. В конце концов я на несколько секунд остановился отдохнуть на ступени высотой три фута (приблизительно 0,91 м), которая отмечала конец галереи и находилась точно на линии вертикальной оси пирамиды. Несколько шагов по переднему помещению, наклонясь, чтобы не задеть зажатый между боковыми стенами свисающий гранитный блок, который закрывает выход в этот горизонтальный коридор, и я оказался в самом важном помещении пирамиды – знаменитой усыпальнице царя.
* * *
Наличие здесь пары вентиляционных шахт, каждая из которых в сечении представляла квадрат со стороной примерно девять дюймов (около 0,23 м), также разрушало теорию о погребальной камере. Их отверстия никогда не были заделаны, как в усыпальнице царицы, но сами шахты были забиты камнями, и, чтобы выяснить природу этих сооружений, полковнику Визу пришлось их расчищать. Весьма вероятно, что шахты заполнили камнями в то же время, когда строители пытались скрыть все остальные внутренние помещения в надземной части пирамиды.Я осветил фонарем гладкие стены и плоский потолок, снова обратив внимание, как изумительно точно огромные гранитные блоки подогнаны друг к другу, а затем медленно двинулся вдоль стен, тщательно исследуя каждый камень. Для того чтобы добыть эти блоки, розовые скалы далекой Сиены раскололи на части. Искатели сокровищ в напрасном стремлении найти богатства оставили на полу и стенах глубокие следы. Несколько каменных плит в восточной части пола исчезли, их заменили утрамбованной землей. В северо-восточной части осталось глубокое отверстие прямоугольной формы. Когда-то закрывавший его продолговатый каменный блок стоит у стены, где его оставили арабские рабочие. В нескольких дюймах рядом с ним располагается лишенный крышки саркофаг с гладкими стенками – единственный предмет, найденный в данном помещении. Он ориентирован точно по оси север – юг.
На вынутом из пола каменном блоке можно было сидеть, поэтому я опустился на него поджав ноги и просидел остаток ночи. Справа я положил шляпу, пиджак и ботинки, а слева включенный фонарь, термос с горячим чаем, пару бутылок холодной воды, блокнот и паркеровскую ручку. Я в последний раз оглядел камеру, посмотрел на находящийся рядом со мной саркофаг и потушил свет. Рядом я разместил мощный электрический фонарь, который был готов включить в любой момент.
Неожиданное погружение в полную темноту вызвало удивительный вопрос, что принесет эта ночь. Единственное, что можно было делать в таком положении, – ждать… ждать… и ждать.
Минуты тянулись медленно, и я начинал «ощущать», что усыпальница царя обладает очень сильной собственной атмосферой, которую я могу охарактеризовать лишь словом «сверхъестественная». Я намеренно старался сделать свой ум восприимчивым, не поддаваться влиянию чувств и настроить себя скептически, чтобы иметь возможность без помех заметить любое необычное явление, если оно произойдет. Мне не хотелось, чтобы личное предубеждение или предвзятое мнение повлияло на восприятие того, что могло прийти из источника, недоступного пяти человеческим чувствам. Постепенно я освобождал свой разум от мыслей, пока не избавился от них почти полностью.
Покой, снизошедший на мой разум, заставил четко осознать покой, пришедший в мою жизнь. Мир с его шумом и суетой был сейчас так далеко, как если бы и вовсе не существовал. Из тьмы до меня не доносился ни один звук, ни малейший шорох. Тишина – вот настоящая повелительница царства Великой пирамиды. Она наступила еще в доисторические времена, и ее не может по-настоящему нарушить болтовня приходящих сюда туристов. Ведь каждую ночь тишина возвращается сюда во всей своей повергающей в трепет полноте.
Я ощущал мощную атмосферу этой комнаты. Люди с необычными способностями обычно чувствуют атмосферу древних жилищ, и мой опыт начался с чего-то подобного. С течением времени это ощущение становилось все глубже, усиливая чувство неизмеримой древности, которая меня окружала. Я чувствовал, как XX век удаляется от меня, и не сопротивлялся этому ощущению. Наоборот, я позволил ему разрастаться.
Постепенно мною стало овладевать странное чувство, что я здесь не один. Я ощущал, как под покровом абсолютной тьмы пульсирует нечто живое. Это чувство было смутным, однако реальным, и именно оно в сочетании с растущим осознанием возвращающегося прошлого составляло мое понимание чего-то «сверхъестественного».
И все же из этого общего смутного ощущения сверхъестественной жизни, что пульсировала в темноте, не появилось ничего ясного и определенного. Проходили часы, и вопреки моим ожиданиям приближающаяся ночь принесла с собой холод. Последствия трехдневного поста, который я соблюдал, дабы повысить восприимчивость, теперь сказались в том, что я стал замерзать. Холодный воздух проникал через узкие вентиляционные шахты в усыпальницу царя, а затем забирался под мою легкую одежду. Я замерз в тонкой рубашке и начал дрожать. Поднявшись, я надел пиджак, который всего несколько часов назад снял из-за жары. Такова в определенное время года жизнь на Востоке: тропическая жара днем и значительное падение температуры ночью.
Выходных отверстий этих вентиляционных шахт на внешней поверхности пирамиды никто до сих пор не нашел, хотя примерное место их расположения известно. Некоторые египтологи даже сомневались, что шахты вообще выходят на поверхность, однако ужасно холодный воздух, который я ощущал, наконец разрешает этот спор.
Я снова сел на каменную скамью и опять отдался гнетущей мертвой тишине и царящей в усыпальнице беспросветной тьме. Душа моя была готова, я ждал и размышлял. Безо всяких причин я вспомнил о том, что не имело отношения к пирамиде: где-то на востоке пески и болота пронизывает Суэцкий канал, а величавый Нил обеспечивает жизнь этой стране.
Необычная могильная тишина в комнате и пустой каменный саркофаг рядом не успокаивали нервы. Перерыв в бодрствовании, похоже, разрушил что-то, поскольку я очень быстро обнаружил, что ощущение невидимой жизни вокруг меня резко переросло в полную уверенность. Поблизости действительно было что-то живое и трепещущее, хотя я по-прежнему не мог ничего видеть. Когда я сделал это открытие, меня захлестнуло понимание своего странного изолированного положения. Я сидел в одиночестве и абсолютной темноте в необычном помещении, расположенном более чем в двухстах футах (61 м) над поверхностью земли, высоко над головой миллиона каирских жителей. Я был пленником, запертым в загадочном сооружении на краю тянущейся на сотни миль пустыни. Вокруг него лежал, возможно, древнейший в мире мрачный некрополь прежней столицы.
Для меня как человека, глубоко исследовавшего сверхъестественные явления, оккультные тайны, магию и колдовство Востока, пространство усыпальницы царя оказалось наполненным невидимыми созданиями, охранявшими это древнее сооружение духами. Ежеминутно я ожидал, что раздастся голос, который разрушит всеобъемлющее молчание. Теперь я был благодарен древним строителям за те узкие вентиляционные шахты, что уже многие века постоянно снабжали это помещение небольшим количеством воздуха. Не имело значения, что этот воздух проходил почти триста футов (приблизительно 90 м) сквозь кладку пирамиды прежде, чем достичь усыпальницы царя, он все равно был приятен. Я человек, привыкший к одиночеству и действительно получающий от него удовольствие, однако в уединении этого помещения было что-то странное и пугающее.
Окружающая тьма начала давить на мою голову с железной силой. Мелькнула тень необоснованного страха, но я сразу подавил его. Чтобы сидеть в центре этого пустынного памятника, требовалось не физическое мужество, а определенная моральная стойкость.
Не похоже было, что из дыр или щелей выползут змеи или по ступенчатой грани пирамиды вскарабкаются преступники, чтобы проникнуть в нее под покровом ночи. На самом деле единственными признаками животной жизни, с которыми я столкнулся, стали испуганная мышь, ящерицы и летучие мыши. С первой я встретился ранним вечером в горизонтальном проходе, когда она металась между лишенными трещин гранитными стенами в безумном стремлении скрыться от внушающего ужас луча света. Двух очень старых желтовато-зеленых ящериц я обнаружил на потолке узкого проема, который находится в нише в усыпальнице царицы. И наконец, летучие мыши встретили меня в подземном склепе. Правда, когда я входил в Большую галерею, то слышал стрекотание сверчков, но они вскоре умолкли. Все закончилось, и всю пирамиду охватило полное безмолвие. Никакое существо, обладающее физической природой, не могло причинить здесь вред, и все же вернулось смутное беспокойство и ощущение, будто за мной следят невидимые глаза. Это место обладало неуловимой загадочностью и призрачной нереальностью…
Существуют вибрации силы, звука и света, находящиеся за гранью нашего восприятия. Веселая песенка и серьезная речь появляются в мире, но мы могли бы никогда их не услышать, если бы наши радиоприемники не были настроены правильно. Вот и я перевел себя из состояния простого восприимчивого ожидания в состояние полной умственной концентрации. Я сосредоточил все внимание на усилии пронзить темное безмолвие, окружавшее мой разум. Если в результате моя способность к осознанию временно возросла до огромных пределов за счет глубокой внутренней концентрации, кто же скажет, что я не мог обнаружить присутствие невидимых сил?
Мне известно лишь, что когда я «настроился» методом внутренней концентрации, которому научился задолго до второго путешествия в Египет, то осознал, что в усыпальницу царя вторглись враждебные силы. Я ощущал, как повсюду меня окружало нечто злое и опасное. Невыразимый ужас проник в мое сердце, и, хотя я изгонял его, он возвращался снова и снова. Я следовал методу глубокой, направленной на одну цель, обращенной вовнутрь концентрации; восприятие продолжало идти обычным путем и преобразовывалось в видение. По темной комнате начали проноситься тени, обретая понемногу все более определенную форму. Внезапно передо мной возникли злобные лица. Перед моим мысленным взором отчетливо появлялись страшные образы. Темный призрак приблизился ко мне, глядя в упор злыми глазами, и поднял руки в угрожающем жесте, будто желая внушить страх. Похоже, древние привидения выползли из близлежащего некрополя, существовавшего так долго, что мумии в каменных саркофагах рассыпались в прах, а тени связанных с ними умерших непрошено явились туда, где бодрствовал я. В памяти всплыли легенды о злобных призраках, обитающих вокруг пирамид, со всеми неприятными подробностями, о которых рассказывают живущие в окрестных деревнях арабы. Когда я поведал молодому арабскому другу о своем намерении провести ночь внутри древнего сооружения, он попытался меня отговорить.
– Каждый дюйм этой земли населен привидениями, – предупредил он. – Здесь живет целая армия призраков и духов.
Теперь я мог убедиться, что его предупреждение не было напрасным. Привидения начали вплывать в темную комнату, где я сидел, и то неопределимое чувство тревоги, что охватило меня ранее, ныне стало вполне оправданным. Я знал, как сильно колотится от напряжения сердце в моем неподвижном теле. Меня вновь охватил ужас перед сверхъестественным, таящийся в глубине каждого человеческого сердца. Испуг, страх и ужас по очереди явили мне свои злобные лики. Я невольно крепко сцепил руки и был полон решимости продолжать. Хотя эти призрачные образы, что двигались по комнате, сначала вызывали чувство тревоги, в итоге они способствовали тому, что я собрал все имевшееся у меня мужество и готовность к борьбе.