- Ну и работенка, - сказал он. - Нажимаешь, нажимаешь, а сам ни черта не слышишь. Когда-нибудь свисток разладится, а я даже и не замечу… - Он снова улыбнулся.
- Джордж Гроуби - Ронни Боуэн.
Херера представил меня низкорослому флегматичному потребителю в костюме служащего.
- А это Артуро Денцер. - Денцер был совсем юн и заметно нервничал.
Я находился в небольшом хорошо освещенном помещении, похожем на контору, с бетонным полом и вентиляционными установками. Здесь стояли столы и переговорное устройство. Трудно было поверить, что выбраться отсюда можно лишь через бурую неправдоподобную массу Малой Наседки. Но еще труднее поверить, что только крохотный свисток Гальтона может сдвинуть с места это огромное чудище.
Разговор начал Боуэн.
- Рады видеть тебя здесь, Гроуби, - сказал он. - Херера утверждает, что ты не лишен смекалки. Я не сторонник бюрократических формальностей, но все же хотелось бы знать, кто и что ты.
Я выложил ему то, что знал о Джордже Гроуби, и он все записал. Когда я упомянул о низком уровне «своего» образования, он подозрительно поджал губы.
- Скажу прямо, ты не производишь впечатление парня малообразованного.
- Сами знаете, как это бывает, - пояснил я. - В детстве я много, читал, был наблюдателен. Нелегко расти в семье, где пятеро детей. Ты и не самый старший, чтобы тебя слушались, и не самый младший, чтобы тебя баловали. Чувствовал себя заброшенным, а поэтому и старался наверстать, что мог.
Он удовлетворился моим объяснением.
- Что ж, молодец. А что ты умеешь делать?
- Я? Пожалуй, мог бы написать листовку получше той, которую вы распространяете.
- Вот как? А что еще?
- Ну, и вообще пропаганда. Можно пустить слухи, а люди даже не сообразят, что слухи распускают кон… то есть мы. Слухи, которые вызовут недовольство, заставят роптать.
- Недурная мысль. Например?
Голова у меня работала неплохо.
- Например, пустить в столовой слух, что научились вырабатывать новый вид белка. На вкус он точь-в-точь как ростбиф и стоит всего доллар за фунт. Сказать, что о нем объявят через три дня. А когда пройдут обещанные три дня и никто ничего не объявит, можно отпустить шуточку вроде такой: «Какая разница между ростбифом и Малой Наседкой?» Ответ: «Разница - 150 лет прогресса». Такие шуточки всегда схватывают на лету, и, смотришь, люди с удовольствием начнут вспоминать старые добрые времена.
Придумать все это было для меня сущим пустяком. Мне не впервые приходилось пускать в ход смекалку, чтобы расхваливать с моей точки зрения никуда негодные вещи.
Боуэн записывал все на бесшумной пишущей машинке.
- Неплохо, - сказал он. - Очень остроумно, Гроуби. Мы попробуем. Но почему именно три дня?
Не мог же я ему объяснить, что три дня - это тот оптимальный срок, когда слухи неизбежно выходят за рамки узкого круга и становятся достоянием всех. Вместо этого я смущенно пробормотал:
- Просто мне показалось, что три дня - самое подходящее время.
- Что ж, попробуем. А теперь, Гроуби, ты должен пройти курс обучения. У нас есть классические труды консервационистов, и тебе следует их прочесть. Есть специальные издания, за которыми надо следить. Например, «Статистические отчеты», «Журнал космических полетов», «Биометрика», «Сельскохозяйственный бюллетень» и многие другие. Если встретятся трудности, обращайся за помощью. Тебе следует выбрать область деятельности, которая тебя заинтересует, специализироваться в ней, чтобы вести исследовательскую работу. Чем консервационист осведомленней, тем он полезней.
- А какое отношение к этому имеет «Журнал космических полетов»? - спросил я с растущим волнением. Мне вдруг показалось, что здесь кроется разгадка саботажа Ренстеда, моего похищения, бесконечных задержек и проволочек с проектом «Венера». Не проделки ли это «консов»? Не решили ли они по своей глупости и неспособности логически мыслить, что космические полеты повредят их планам сохранения жизни на Земле, или еще что-нибудь в этом роде?
- Какое отношение? Да самое непосредственное. О полетах надо знать все.
Я продолжал прощупывать почву.
- Разумеется, для того чтобы помешать им?
- Наоборот! - возмущенно воскликнул Боуэн. - Подумай только, Гроуби, что значит для нас Венера, Целая нетронутая планета с богатствами, в которых так нуждается человечество, с плодородными почвами, запасами продовольствия, сырья. Пошевели-ка мозгами.
- А-а, - протянул я. Гордиев узел оставался неразвязанным.
Я пристроился в уголке с фотокопиями журнала «Биометрика» и время от времени обращался к Боуэну за разъяснениями, в которых совсем не нуждался: «Биометрика» была настольным журналом каждого работника рекламы. В нем сообщалось об изменениях в составе населения, его образовательном цензе, о росте смертности и ее причинах и о прочих вещах. Почти в каждом номере содержалось что-нибудь полезное для нас, работников рекламы, и что-нибудь такое, что неизменно приводило в негодование «консов». Нас всегда радовал прирост населения. Чем больше потребителей, тем больше товаров можно продать. Радовались мы и тогда, когда снижался уровень грамотности. Чем невежественнее население, тем легче всучить ему ненужный товар. Но эти фанатики «консы» думали иначе, и теперь мне приходилось притворяться, что я во всем с ними согласен.
Покончив с «Биометрикой», я принялся за «Журнал космических полетов». Новости были плохие, очень плохие. Чувствовалось, что население молчаливо и упорно протестует против трудностей, вызванных строительством ракеты для полета на Венеру; преобладали пораженческие настроения, когда речь заходила о колонизации Венеры, и высказывалось мнение, что колонистам будет нечем заняться, даже если на Венере и удастся создать колонию.
Проклятый Ренстед!
Но самая неприятная новость ожидала меня на обложке последнего номера, где я прочел подпись под фотографией: «Джек О'Ши с улыбкой принимает поздравления и поцелуй от прелестной подруги, после того как президент вручил ему Медаль почета». Прелестной подругой Джека оказалась ни больше, ни меньше, как моя жена Кэти.
Став членом ячейки «консов», я сразу же принялся за дело. Через три дня столовая глухо бурлила от скрытого недовольства. А через неделю массовый потребитель уже говорил:
- Какого дьявола я не родился сто лет назад?… Черт побери, почему в этот барак напихали столько коек!.. Как бы мне хотелось работать на собственном клочке земли…
«Консы» ликовали. За неделю я сделал больше, чем они за год. Боуэн - он ведал кадрами - сказал:
- Нам нужна твоя голова, Гроуби. Мы не допустим, чтобы ты надрывался на работе черпальщика. Если на днях начальник Отдела перемещений спросит, знаешь ли ты химию питания, отвечай, что знаешь. Я сам пройду с тобой ускоренный курс и расскажу все необходимое. Мы уберем тебя подальше от солнца.
Это случилось через неделю, когда все вокруг уже говорили:
- Неплохо бы погулять в лесочке. Представляете, сколько раньше на Земле было деревьев!
Или:
- Провались он пропадом, этот суп из соленой воды!
А ведь прежде им и в голову не приходило, что их кормят супом, сваренным на морской воде.
Вскоре, как и предполагал Боуэн, начальник Отдела перемещений спросил меня:
- Гроуби, ты знаком с химией питания?
- Как странно, что вы меня об этом спросили. Я действительно немного изучал ее. Знаю серно-фосфорно-карбидно-кислородно-водородно-азотную формулу питания хлореллы, оптимальную температуру и все такое прочее.
Очевидно, это намного превосходило его собственные познания, поэтому он только крякнул и отошел от меня, немало удивленный.
Неделю спустя, когда из уст в уста передавался довольно скабрезный анекдот о фирме «Старзелиус», меня перевели на восьмичасовую работу в центральный пилон, где я стал следить за измерительными приборами и регулировал поступление питательной жидкости в чаны с хлореллой. Это была работа попроще и полегче. Все свободное время я проводил в подземелье под Малой Наседкой, пробираясь туда теперь почти без страха при помощи собственного гальтоновского свистка. Я переделал для «консов» их фантастически бездарную листовку Номер Один. Вот что получилось:
Боуэн был потрясен.
- Не кажется ли тебе, что, обращаясь только к умным и образованным, мы несколько сужаем круг?… - обеспокоенно спросил он.
Я не стал ему объяснять, что разница в пропаганде на высшие и низшие слои потребителя состоит лишь в том, что последним все надо сказать в устной форме, потому что они не умеют читать. Я заверил Боуэна, что его опасения напрасны, и он удовлетворенно закивал головой.
- У тебя природный талант работника рекламы, Гроуби, - торжественно изрек он. - В Америке консервационистов ты бы далеко пошел.
Я скромно промолчал. А он продолжал:
- Я просто не имею права держать тебя здесь и должен передать дальше. Нельзя, чтобы такой талант пропадал. Я уже подал рапорт… - он кивком указал на переговорное устройство, - и думаю, что тебя скоро затребуют. Пожалуй, это будет правильней. Конечно, жаль с тобой расставаться, но я нажал кнопки, машина уже заработала. Вот посмотри справочник клиентов «Хлореллы».
Сердце у меня подскочило от радости. Я знал, что «Хлорелла» поставляет сырье многим фирмам Нью-Йорка.
- Спасибо, - пробормотал я. - Где бы я ни был, что бы ни случилось, буду служить не за страх, а за совесть.
- Знаю, Гроуби, - одобрительно сказал он. - Э-э… но прежде чем ты уйдешь… у меня к тебе просьба, в некотором роде личная, Джордж. Я, видишь ли, сам немного пописываю. Кое-что вот прихватил с собой. Конечно, вашему брату это покажется черновыми набросками, но если бы ты проглядел их на досуге…
Наконец я вырвался от него со справочником и четырнадцатью «набросками» под мышкой. Как я и предполагал, это была грубая стряпня без малейшего проблеска таланта. Боуэн доверительно сообщил мне, что у него есть их еще немало, и мы сможем славно поработать вместе.
Забыв обо всем, я с жадностью набросился на справочник.
Переключение вентилей и кранов не так изматывало к концу дня, как работа черпальщика, а Боуэн не слишком обременял меня заданиями ячейки «консов», чтобы я мог сидеть над его «набросками». В результате у меня впервые появились свободное время и возможность получше изучить обстановку: Херера как-то взял меня с собой в город, и я наконец узнал, как он проводит свои таинственные свободные дни.
То, что я узнал, поразило меня, но, пожалуй, не настроило против Хереры. Просто я лишний раз убедился, что пропасть, отделяющую высокооплачиваемого работника рекламы от рядового потребителя, не преодолеть с помощью такого эфемерного понятия, как «дружба».
Выйдя из старой трубы подземки и очутившись под мелким костариканским дождичком, мы направились в один из захудалых ресторанчиков. Херера потребовал, чтобы каждому из нас дали по настоящей картофелине, и настоял на том, что за все платит он.
- Нет, Жоржи, считай, что у нас праздник. Ты не выдал меня, когда я передал тебе листовку? Не выдал? Вот мы и отметим это.
Во время ужина Херера был великолепен - настоящий фонтан красноречия, каскад шуток на двух языках, низвергавшийся на меня и на официантов. Глаза его блестели, говорил он торопливо и неестественно возбужденным голосом, смеялся к месту и не к месту - точь-в-точь юноша на первом любовном свидании. Да, юноша на первом свидании… Я вспомнил свой первый вечер с Кэти, бесконечно длинный вечер в Центральном парке, когда, взявшись за руки, мы шли по темным коридорам, танцзал и час, равный вечности, когда мы стояли у ее двери…
Херера хлопнул меня по плечу, и, очнувшись, я увидел, что он и официант покатываются со смеху, глядя на меня. Я тоже засмеялся, чтобы как-то выйти из глупого положения, в котором очутился. Они расхохотались еще пуще. Сомнений не было, они потешались надо мной.
- Ничего, Жоржи, - сказал Херера, внезапно посерьезнев. - А теперь пошли. Думаю, тебе понравится то, что ты сейчас увидишь. - Он уплатил по счету. Официант вопросительно поднял брови.
- В заднюю комнату?
- Да, в заднюю. Идем, Жоржи.
Мы протиснулись мимо стойки вслед за официантом. В конце зала он открыл дверь и свистящим шепотом что-то сказал Херере по-испански.
- Не беспокойся, - ответил Херера. - Мы не надолго.
«Задняя комната», к моему великому удивлению, оказалась библиотекой.
Я почувствовал на себе взгляд Хереры, но, мне кажется, ничем себя не выдал. В библиотеке пришлось просидеть около часу, пока Херера с жадностью читал какую-то изъеденную червями книгу под названием «Моби Дик». За это время я успел пролистать около дюжины старинных журналов. Мне немного полегчало, когда среди этой почтенной классики, которую я с трудом переваривал, я наткнулся на нечто вроде раннего варианта наших нынешних обращений к потребителю, например: «А вы тоже делаете такие ошибки в английском?» Такой плакат недурно выглядел бы в моем собственном кабинете в агентстве Шокена. Но все же мне было не по себе от такого количества книг без единого рекламного объявления. Я не ханжа и не против уединенных развлечений, если от них бывает толк. Но всякому терпению есть предел.
Я пожаловался на головную боль, но, кажется, Херера не поверил мне. А когда вечером, спотыкаясь, он ввалился в спальню, я отвернулся к стене. После этого мы почти не разговаривали.
Неделю спустя, когда в столовой чуть было не вспыхнул бунт, вызванный слухами о том, что в тесто для оладий подсыпают древесные опилки, меня вызвали в главную контору.
Прождав час, я наконец был принят управляющим Отделом перемещений.
- Гроуби?
- Да, мистер Мило.
- Неплохие успехи ты сделал за это время. Очень неплохие. Я вижу, ты здорово продвинулся.
Это было делом рук Боуэна. Он давал сведения. Ему понадобилось пять лет, чтобы пробраться на эту должность.
- Благодарю вас, мистер Мило.
- Очень приятно. У нас, гм-м, открывается вакансия. Надо заменить одного из наших на Севере. Факты подтверждают, что он больше не справляется с работой.
Подтасованные факты, фиктивные сведения, состряпанные Боуэном. Я наконец оценил неограниченную власть, которой обладали «консы».
- Тебя могла бы заинтересовать работа по продаже товаров, Гроуби?
- Как странно, что вы спросили именно об этом, мистер Мило, - сказал я скромно. - Меня всегда привлекала эта работа. Мне кажется, я бы с этим делом справился.
Он скептически оглядел меня, мой ответ показался ему чересчур обыкновенным. - Но, может, придется делать работу и погрязнее, - предупредил он и начал бомбардировать меня вопросами, а я почтительно выдавливал из себя ответы, почерпнутые в справочнике компании «Хлорелла». Он изучал все это лет двадцать назад, а я всего неделю. Куда ему было тягаться со мной. Через час он уже был уверен, что Джордж Гроуби - единственная надежда компании «Хлорелла Протеин» и немедленно должен заполнить образовавшуюся в ее кадрах брешь.
В тот же вечер я рассказал обо всем в ячейке.
- Значит, переведут в Нью-Йорк, - уверенно заявил Боуэн.
Я едва не выдал своей радости. Прежде всего я подумал о Кэти.
Боуэн оживленно продолжал:
- Теперь тебя следует посвятить в некоторые детали. Прежде всего условные сигналы.
Я выучил их. На близком расстоянии сигнал подавался условным пожатием руки. Для средних расстояний существовал сигнал «опасность!» - громкий оклик. Для связи на дальних расстояниях пользовались газетным кодом, весьма хитроумным. Боуэн заставил меня попрактиковаться в подаче сигналов и выучить на память код. Мы просидели с ним до самого утра. Когда мы уходили, как обычно, через Малую Наседку, я вдруг вспомнил, что в этот день не видел Хереру. Я спросил, где он.
- Херера не выдержал, - просто ответил Боуэн.
Я промолчал. Это был условный язык «консов»: «такой то не выдержал» означало, что «такой то работая много лет на пользу ВАК, отдавая свои гроши, отказывая себе в тех скромных удовольствиях, которые мог бы на них купить. Он не женился и не спал с женщинами, ибо прежде всего думал о конспирации. Его начали одолевать сомнения, столь тайные и смутные, что он сам боялся себе в них признаться. Но сомнения и страхи росли. Они терзали и мучили его, и он наложил на себя руки».
- Херера не выдержал, - тупо повторил я.
- Не думай об этом, - резко сказал Боуэн. - Ты едешь в Нью-Йорк. Тебя ждут большие и важные дела.
Да, это было верно. Меня ждали важные дела.
10
***
- Джордж Гроуби - Ронни Боуэн.
Херера представил меня низкорослому флегматичному потребителю в костюме служащего.
- А это Артуро Денцер. - Денцер был совсем юн и заметно нервничал.
Я находился в небольшом хорошо освещенном помещении, похожем на контору, с бетонным полом и вентиляционными установками. Здесь стояли столы и переговорное устройство. Трудно было поверить, что выбраться отсюда можно лишь через бурую неправдоподобную массу Малой Наседки. Но еще труднее поверить, что только крохотный свисток Гальтона может сдвинуть с места это огромное чудище.
Разговор начал Боуэн.
- Рады видеть тебя здесь, Гроуби, - сказал он. - Херера утверждает, что ты не лишен смекалки. Я не сторонник бюрократических формальностей, но все же хотелось бы знать, кто и что ты.
Я выложил ему то, что знал о Джордже Гроуби, и он все записал. Когда я упомянул о низком уровне «своего» образования, он подозрительно поджал губы.
- Скажу прямо, ты не производишь впечатление парня малообразованного.
- Сами знаете, как это бывает, - пояснил я. - В детстве я много, читал, был наблюдателен. Нелегко расти в семье, где пятеро детей. Ты и не самый старший, чтобы тебя слушались, и не самый младший, чтобы тебя баловали. Чувствовал себя заброшенным, а поэтому и старался наверстать, что мог.
Он удовлетворился моим объяснением.
- Что ж, молодец. А что ты умеешь делать?
- Я? Пожалуй, мог бы написать листовку получше той, которую вы распространяете.
- Вот как? А что еще?
- Ну, и вообще пропаганда. Можно пустить слухи, а люди даже не сообразят, что слухи распускают кон… то есть мы. Слухи, которые вызовут недовольство, заставят роптать.
- Недурная мысль. Например?
Голова у меня работала неплохо.
- Например, пустить в столовой слух, что научились вырабатывать новый вид белка. На вкус он точь-в-точь как ростбиф и стоит всего доллар за фунт. Сказать, что о нем объявят через три дня. А когда пройдут обещанные три дня и никто ничего не объявит, можно отпустить шуточку вроде такой: «Какая разница между ростбифом и Малой Наседкой?» Ответ: «Разница - 150 лет прогресса». Такие шуточки всегда схватывают на лету, и, смотришь, люди с удовольствием начнут вспоминать старые добрые времена.
Придумать все это было для меня сущим пустяком. Мне не впервые приходилось пускать в ход смекалку, чтобы расхваливать с моей точки зрения никуда негодные вещи.
Боуэн записывал все на бесшумной пишущей машинке.
- Неплохо, - сказал он. - Очень остроумно, Гроуби. Мы попробуем. Но почему именно три дня?
Не мог же я ему объяснить, что три дня - это тот оптимальный срок, когда слухи неизбежно выходят за рамки узкого круга и становятся достоянием всех. Вместо этого я смущенно пробормотал:
- Просто мне показалось, что три дня - самое подходящее время.
- Что ж, попробуем. А теперь, Гроуби, ты должен пройти курс обучения. У нас есть классические труды консервационистов, и тебе следует их прочесть. Есть специальные издания, за которыми надо следить. Например, «Статистические отчеты», «Журнал космических полетов», «Биометрика», «Сельскохозяйственный бюллетень» и многие другие. Если встретятся трудности, обращайся за помощью. Тебе следует выбрать область деятельности, которая тебя заинтересует, специализироваться в ней, чтобы вести исследовательскую работу. Чем консервационист осведомленней, тем он полезней.
- А какое отношение к этому имеет «Журнал космических полетов»? - спросил я с растущим волнением. Мне вдруг показалось, что здесь кроется разгадка саботажа Ренстеда, моего похищения, бесконечных задержек и проволочек с проектом «Венера». Не проделки ли это «консов»? Не решили ли они по своей глупости и неспособности логически мыслить, что космические полеты повредят их планам сохранения жизни на Земле, или еще что-нибудь в этом роде?
- Какое отношение? Да самое непосредственное. О полетах надо знать все.
Я продолжал прощупывать почву.
- Разумеется, для того чтобы помешать им?
- Наоборот! - возмущенно воскликнул Боуэн. - Подумай только, Гроуби, что значит для нас Венера, Целая нетронутая планета с богатствами, в которых так нуждается человечество, с плодородными почвами, запасами продовольствия, сырья. Пошевели-ка мозгами.
- А-а, - протянул я. Гордиев узел оставался неразвязанным.
Я пристроился в уголке с фотокопиями журнала «Биометрика» и время от времени обращался к Боуэну за разъяснениями, в которых совсем не нуждался: «Биометрика» была настольным журналом каждого работника рекламы. В нем сообщалось об изменениях в составе населения, его образовательном цензе, о росте смертности и ее причинах и о прочих вещах. Почти в каждом номере содержалось что-нибудь полезное для нас, работников рекламы, и что-нибудь такое, что неизменно приводило в негодование «консов». Нас всегда радовал прирост населения. Чем больше потребителей, тем больше товаров можно продать. Радовались мы и тогда, когда снижался уровень грамотности. Чем невежественнее население, тем легче всучить ему ненужный товар. Но эти фанатики «консы» думали иначе, и теперь мне приходилось притворяться, что я во всем с ними согласен.
Покончив с «Биометрикой», я принялся за «Журнал космических полетов». Новости были плохие, очень плохие. Чувствовалось, что население молчаливо и упорно протестует против трудностей, вызванных строительством ракеты для полета на Венеру; преобладали пораженческие настроения, когда речь заходила о колонизации Венеры, и высказывалось мнение, что колонистам будет нечем заняться, даже если на Венере и удастся создать колонию.
Проклятый Ренстед!
Но самая неприятная новость ожидала меня на обложке последнего номера, где я прочел подпись под фотографией: «Джек О'Ши с улыбкой принимает поздравления и поцелуй от прелестной подруги, после того как президент вручил ему Медаль почета». Прелестной подругой Джека оказалась ни больше, ни меньше, как моя жена Кэти.
***
Став членом ячейки «консов», я сразу же принялся за дело. Через три дня столовая глухо бурлила от скрытого недовольства. А через неделю массовый потребитель уже говорил:
- Какого дьявола я не родился сто лет назад?… Черт побери, почему в этот барак напихали столько коек!.. Как бы мне хотелось работать на собственном клочке земли…
«Консы» ликовали. За неделю я сделал больше, чем они за год. Боуэн - он ведал кадрами - сказал:
- Нам нужна твоя голова, Гроуби. Мы не допустим, чтобы ты надрывался на работе черпальщика. Если на днях начальник Отдела перемещений спросит, знаешь ли ты химию питания, отвечай, что знаешь. Я сам пройду с тобой ускоренный курс и расскажу все необходимое. Мы уберем тебя подальше от солнца.
Это случилось через неделю, когда все вокруг уже говорили:
- Неплохо бы погулять в лесочке. Представляете, сколько раньше на Земле было деревьев!
Или:
- Провались он пропадом, этот суп из соленой воды!
А ведь прежде им и в голову не приходило, что их кормят супом, сваренным на морской воде.
Вскоре, как и предполагал Боуэн, начальник Отдела перемещений спросил меня:
- Гроуби, ты знаком с химией питания?
- Как странно, что вы меня об этом спросили. Я действительно немного изучал ее. Знаю серно-фосфорно-карбидно-кислородно-водородно-азотную формулу питания хлореллы, оптимальную температуру и все такое прочее.
Очевидно, это намного превосходило его собственные познания, поэтому он только крякнул и отошел от меня, немало удивленный.
Неделю спустя, когда из уст в уста передавался довольно скабрезный анекдот о фирме «Старзелиус», меня перевели на восьмичасовую работу в центральный пилон, где я стал следить за измерительными приборами и регулировал поступление питательной жидкости в чаны с хлореллой. Это была работа попроще и полегче. Все свободное время я проводил в подземелье под Малой Наседкой, пробираясь туда теперь почти без страха при помощи собственного гальтоновского свистка. Я переделал для «консов» их фантастически бездарную листовку Номер Один. Вот что получилось:
«Способны ли Вы преуспеть в жизни?
Только Вы сами можете ответить на следующие вопросы:
Являетесь ли Вы умным, дальновидным человеком - мужчиной или женщиной в возрасте от 14 до 50 лет?
Достаточно ли Вы инициативны и честолюбивы, чтобы выполнить по настоящему важную работу, которая Вас ждет?
Можно ли Вам безоговорочно доверить величайшую и самую обнадеживающую из тайн нашего времени?
Если Вы тут же не вскакиваете и не кричите: „Да!“ - лучше не трудитесь читать дальше.
Если же Вы сразу ответите „да“, то Вы, Ваши родные и друзья заслуживают того, чтобы…» и прочее в том же духе.
Боуэн был потрясен.
- Не кажется ли тебе, что, обращаясь только к умным и образованным, мы несколько сужаем круг?… - обеспокоенно спросил он.
Я не стал ему объяснять, что разница в пропаганде на высшие и низшие слои потребителя состоит лишь в том, что последним все надо сказать в устной форме, потому что они не умеют читать. Я заверил Боуэна, что его опасения напрасны, и он удовлетворенно закивал головой.
- У тебя природный талант работника рекламы, Гроуби, - торжественно изрек он. - В Америке консервационистов ты бы далеко пошел.
Я скромно промолчал. А он продолжал:
- Я просто не имею права держать тебя здесь и должен передать дальше. Нельзя, чтобы такой талант пропадал. Я уже подал рапорт… - он кивком указал на переговорное устройство, - и думаю, что тебя скоро затребуют. Пожалуй, это будет правильней. Конечно, жаль с тобой расставаться, но я нажал кнопки, машина уже заработала. Вот посмотри справочник клиентов «Хлореллы».
Сердце у меня подскочило от радости. Я знал, что «Хлорелла» поставляет сырье многим фирмам Нью-Йорка.
- Спасибо, - пробормотал я. - Где бы я ни был, что бы ни случилось, буду служить не за страх, а за совесть.
- Знаю, Гроуби, - одобрительно сказал он. - Э-э… но прежде чем ты уйдешь… у меня к тебе просьба, в некотором роде личная, Джордж. Я, видишь ли, сам немного пописываю. Кое-что вот прихватил с собой. Конечно, вашему брату это покажется черновыми набросками, но если бы ты проглядел их на досуге…
Наконец я вырвался от него со справочником и четырнадцатью «набросками» под мышкой. Как я и предполагал, это была грубая стряпня без малейшего проблеска таланта. Боуэн доверительно сообщил мне, что у него есть их еще немало, и мы сможем славно поработать вместе.
Забыв обо всем, я с жадностью набросился на справочник.
***
Переключение вентилей и кранов не так изматывало к концу дня, как работа черпальщика, а Боуэн не слишком обременял меня заданиями ячейки «консов», чтобы я мог сидеть над его «набросками». В результате у меня впервые появились свободное время и возможность получше изучить обстановку: Херера как-то взял меня с собой в город, и я наконец узнал, как он проводит свои таинственные свободные дни.
То, что я узнал, поразило меня, но, пожалуй, не настроило против Хереры. Просто я лишний раз убедился, что пропасть, отделяющую высокооплачиваемого работника рекламы от рядового потребителя, не преодолеть с помощью такого эфемерного понятия, как «дружба».
Выйдя из старой трубы подземки и очутившись под мелким костариканским дождичком, мы направились в один из захудалых ресторанчиков. Херера потребовал, чтобы каждому из нас дали по настоящей картофелине, и настоял на том, что за все платит он.
- Нет, Жоржи, считай, что у нас праздник. Ты не выдал меня, когда я передал тебе листовку? Не выдал? Вот мы и отметим это.
Во время ужина Херера был великолепен - настоящий фонтан красноречия, каскад шуток на двух языках, низвергавшийся на меня и на официантов. Глаза его блестели, говорил он торопливо и неестественно возбужденным голосом, смеялся к месту и не к месту - точь-в-точь юноша на первом любовном свидании. Да, юноша на первом свидании… Я вспомнил свой первый вечер с Кэти, бесконечно длинный вечер в Центральном парке, когда, взявшись за руки, мы шли по темным коридорам, танцзал и час, равный вечности, когда мы стояли у ее двери…
Херера хлопнул меня по плечу, и, очнувшись, я увидел, что он и официант покатываются со смеху, глядя на меня. Я тоже засмеялся, чтобы как-то выйти из глупого положения, в котором очутился. Они расхохотались еще пуще. Сомнений не было, они потешались надо мной.
- Ничего, Жоржи, - сказал Херера, внезапно посерьезнев. - А теперь пошли. Думаю, тебе понравится то, что ты сейчас увидишь. - Он уплатил по счету. Официант вопросительно поднял брови.
- В заднюю комнату?
- Да, в заднюю. Идем, Жоржи.
Мы протиснулись мимо стойки вслед за официантом. В конце зала он открыл дверь и свистящим шепотом что-то сказал Херере по-испански.
- Не беспокойся, - ответил Херера. - Мы не надолго.
«Задняя комната», к моему великому удивлению, оказалась библиотекой.
Я почувствовал на себе взгляд Хереры, но, мне кажется, ничем себя не выдал. В библиотеке пришлось просидеть около часу, пока Херера с жадностью читал какую-то изъеденную червями книгу под названием «Моби Дик». За это время я успел пролистать около дюжины старинных журналов. Мне немного полегчало, когда среди этой почтенной классики, которую я с трудом переваривал, я наткнулся на нечто вроде раннего варианта наших нынешних обращений к потребителю, например: «А вы тоже делаете такие ошибки в английском?» Такой плакат недурно выглядел бы в моем собственном кабинете в агентстве Шокена. Но все же мне было не по себе от такого количества книг без единого рекламного объявления. Я не ханжа и не против уединенных развлечений, если от них бывает толк. Но всякому терпению есть предел.
Я пожаловался на головную боль, но, кажется, Херера не поверил мне. А когда вечером, спотыкаясь, он ввалился в спальню, я отвернулся к стене. После этого мы почти не разговаривали.
Неделю спустя, когда в столовой чуть было не вспыхнул бунт, вызванный слухами о том, что в тесто для оладий подсыпают древесные опилки, меня вызвали в главную контору.
Прождав час, я наконец был принят управляющим Отделом перемещений.
- Гроуби?
- Да, мистер Мило.
- Неплохие успехи ты сделал за это время. Очень неплохие. Я вижу, ты здорово продвинулся.
Это было делом рук Боуэна. Он давал сведения. Ему понадобилось пять лет, чтобы пробраться на эту должность.
- Благодарю вас, мистер Мило.
- Очень приятно. У нас, гм-м, открывается вакансия. Надо заменить одного из наших на Севере. Факты подтверждают, что он больше не справляется с работой.
Подтасованные факты, фиктивные сведения, состряпанные Боуэном. Я наконец оценил неограниченную власть, которой обладали «консы».
- Тебя могла бы заинтересовать работа по продаже товаров, Гроуби?
- Как странно, что вы спросили именно об этом, мистер Мило, - сказал я скромно. - Меня всегда привлекала эта работа. Мне кажется, я бы с этим делом справился.
Он скептически оглядел меня, мой ответ показался ему чересчур обыкновенным. - Но, может, придется делать работу и погрязнее, - предупредил он и начал бомбардировать меня вопросами, а я почтительно выдавливал из себя ответы, почерпнутые в справочнике компании «Хлорелла». Он изучал все это лет двадцать назад, а я всего неделю. Куда ему было тягаться со мной. Через час он уже был уверен, что Джордж Гроуби - единственная надежда компании «Хлорелла Протеин» и немедленно должен заполнить образовавшуюся в ее кадрах брешь.
В тот же вечер я рассказал обо всем в ячейке.
- Значит, переведут в Нью-Йорк, - уверенно заявил Боуэн.
Я едва не выдал своей радости. Прежде всего я подумал о Кэти.
Боуэн оживленно продолжал:
- Теперь тебя следует посвятить в некоторые детали. Прежде всего условные сигналы.
Я выучил их. На близком расстоянии сигнал подавался условным пожатием руки. Для средних расстояний существовал сигнал «опасность!» - громкий оклик. Для связи на дальних расстояниях пользовались газетным кодом, весьма хитроумным. Боуэн заставил меня попрактиковаться в подаче сигналов и выучить на память код. Мы просидели с ним до самого утра. Когда мы уходили, как обычно, через Малую Наседку, я вдруг вспомнил, что в этот день не видел Хереру. Я спросил, где он.
- Херера не выдержал, - просто ответил Боуэн.
Я промолчал. Это был условный язык «консов»: «такой то не выдержал» означало, что «такой то работая много лет на пользу ВАК, отдавая свои гроши, отказывая себе в тех скромных удовольствиях, которые мог бы на них купить. Он не женился и не спал с женщинами, ибо прежде всего думал о конспирации. Его начали одолевать сомнения, столь тайные и смутные, что он сам боялся себе в них признаться. Но сомнения и страхи росли. Они терзали и мучили его, и он наложил на себя руки».
- Херера не выдержал, - тупо повторил я.
- Не думай об этом, - резко сказал Боуэн. - Ты едешь в Нью-Йорк. Тебя ждут большие и важные дела.
Да, это было верно. Меня ждали важные дела.
10
Я отправился в Нью-Йорк почти в респектабельном виде: недорогой костюм служащего, четвертый класс туристской ракеты. Надо мной в верхнем ярусе абсолютно респектабельные костариканские туристы ахали, восторгаясь видами, мелькавшими в призматических иллюминаторах, или с тревогой пересчитывали свои гроши, гадая, надолго ли их хватит, если оплачивать удовольствия, которые сулит Северный колосс.
В нижнем ярусе ракеты находились мы, люди погрубее и попроще, но все же не законтрактованный рабочий скот. Здесь не было иллюминаторов, но горело электричество, стояли киоски-автоматы и урны. Представитель компании перед посадкой произнес речь.
- Вы, ребята, едете на Север, где уже не действуют костариканские законы. Вы там получите работу получше. Но не советую забывать, что это все-таки работа. Я хочу, чтобы каждый из вас зарубил себе на носу, что вы работаете на «Хлореллу» и только «Хлорелла» имеет право вами распоряжаться. Если кто из вас думает иначе и решил порвать контракт, он сможет на собственной шкуре проверить, как четко и быстро действуют законы против нарушителей. А если кто из вас воображает, что ему удастся удрать, пусть попробует. «Хлорелла» платит детективному агентству Бернса девять миллионов долларов в год не для того, чтобы Бернс хлопал ушами. Если вам, ребята, хочется узнать, почем фунт лиха, валяйте. Ну как, ясно?
Все действительно было ясно.
- Ладно, ребята. Грузитесь на ракету, и желаю удачи. У всех вас уже есть направления на работу. Привет Бродвею.
Без каких-либо происшествий приземлились на ракетодроме в Монтауке. Мы, пассажиры нижнего яруса, сидели и ждали, пока наверху не выгрузятся со своими чемоданами туристы. Потом мы сидели и ждали, пока таможенные инспекторы с красно-белыми повязками на рукавах не кончат пререкаться с командой ракеты из-за лишних продовольственных пайков - четверо наших умерло в дороге, и бортпроводники решили сбыть на черном рынке их бифштексы из Малой Наседки. А затем мы просто сидели и ждали.
Наконец была дана команда разбиться на полсотни. Выстроились в ряд, каждому на запястье поставили штамп въездной визы, и мы строем прошли к поезду подземки. Мне повезло: я с группой парней попал в просторный товарный вагон.
На бирже нас рассортировали и распределили, согласно направлениям. Произошел небольшой переполох, когда выяснилось, что «Хлорелла» перепродала «Фарбен индустри» контракт на двадцать человек - никому не хотелось работать в урановых шахтах. Но за себя я был спокоен. Рядом со мной какой-то тип мрачно смотрел, как охрана отбирает двадцать бедняг, которым так не повезло, и уводит их всем скопом.
- Обращаются, как с рабами, - сказал он с горечью, дернув меня за рукав. - Это преступление. Ты как считаешь, Мак? Унижают достоинство рабочего человека.
Я свирепо взглянул на него. Ясно как день - он был чистейшим «консом». Но тут же вспомнил, что сам я пока что тоже «конс». Решил было обменяться с ним условным рукопожатием, но потом отказался от этой мысли. Стоит запомнить этого человека на случай, если мне понадобится помощь. Но если прежде времени раскрыть карты, он еще чего доброго сам обратится ко мне за помощью.
Мы направились в пригород Найак к баракам «Хлореллы».
В хорошем хозяйстве ничего не пропадает. Под Нью-Йорком, как и под каждым большим городом мира, имелась канализационная сеть со сложной системой отстойников и фильтров. Как любой житель Нью-Йорка, я знал, что органические отходы города с двадцатитрехмиллионным населением вместе с водой стекают по канализационным трубам, что соли нейтрализуются путем ионообмена, оставшаяся жидкость насосами подается на плантации водорослей на Лонг-Айленд-Саунд, а густая масса отходов нагнетается в цистерны и морем отправляется на плантации «Хлорелла». Я слышал об этом, но никогда не видел своими глазами.
Моя должность называлась экспедитор-соединитель девятого класса. Моей обязанностью было соединять гибкие шланги, по которым подавались отходы. После первого дня работы я истратил недельное жалованье на пылеуловители. Они не спасли от всех запахов, но хотя бы давали возможность остаться в живых.
На третий день, закончив смену, я отправился в душ. Я рассчитал все заранее: после шести часов работы у цистерн, при вполне понятном отсутствии автоматов, продающих воду, галеты и папиросы (да и кто смог бы есть, пить или курить в таком зловонье), желания людей, привыкших к режиму «Попси - галеты - сигареты», в ближайшие полчаса будут вполне определенными, и едва ли кто вспомнит о душевой. Благодаря тому, что я умел подавлять эти желания - они еще не успели пустить во мне таких глубоких корней, - я мог мыться почти в пустом душе. Когда же наконец туда вваливались все, я спокойно отправлялся к автоматам. Разумеется, здесь был простой расчет, но что могло бы лучше свидетельствовать о разнице между умственным уровнем простого потребителя и рекламного босса? Конечно, повторяю, привычки еще не пустили во мне таких глубоких корней, как в других.
В душевой, кроме меня, был еще один человек, но мы почти не мешали друг другу. Как только я вошел, он передал мне мыло. Намылив тело, я с удовольствием подставил его под ревущую струю воды и совсем забыл о соседе. Но, возвращая ему мыло, я вдруг почувствовал, как он средним пальцем коснулся моего запястья, а указательным сжал мой большой палец.
- О, - воскликнул я растерянно, отвечая на рукопожатие. - Вы кон…
- Тсс! - зашипел он и раздраженно указал на микрофон, свисавший с потолка. Повернувшись ко мне спиной, он стал снова тщательно намыливать тело.
Когда он вернул мне мыло, к нему был прилеплен кусочек бумаги. В кабине для одевания я разгладил его и прочел:
«Сегодня день отпусков в город. Отправляйтесь в Музей искусств „Метрополитен“, в зал классиков. Ровно за пять минут до закрытия музея остановитесь перед женским торсом».
Одевшись, я встал в очередь к столу надзирателя. Не прошло и получаса, как у меня в кармане уже был пропуск с печатью, дававший мне право переночевать в городе. Я вернулся к себе, собрал пожитки, предупредил того, кто будет спать на моей койке, что сосед надо мной разговаривает во сне, сдал вещи на хранение и сел в поезд подземки, идущий в Бронксвиль. Потом сделал пересадку, проехал одну остановку в северную часть города, пересел на другой поезд, поехал на юг и вышел у Шокен-Тауэр. За мной, кажется, никто не следил.
До моего свидания с «консами» оставалось почти четыре часа. Я стоял в вестибюле агентства «Шокен», пока меня не заприметил полицейский агент, презрительно оглядевший мой дешевый костюм. Я надеялся, что в вестибюль выйдет Эстер или, может, сам Фаулер Шокен, но мне не повезло. Правда, я увидел кое-кого из знакомых, но никому из них нельзя было довериться. Пока не удастся выяснить, что кроется за предательством на леднике Старзелиус, мне никого не хотелось бы извещать о том, что я жив.
Наконец агент спросил с ухмылкой:
- Ты что, пришел предложить свой пай ребятам Шокена? Не иначе как тебе денег девать некуда.
- Прошу прощенья, - пробормотал я и протиснулся к выходу. Вряд ли он последует за мной сквозь густую толпу. Так оно и вышло. Быстро свернув в комнату отдыха, где группа потребителей, дегустируя новые образцы Кофиеста, смотрела какой-то фильм, рекламирующий наши противозачаточные средства, я вышел в коридор и прыгнул в служебный лифт.
- Восьмидесятый этаж, - сказал я и тут же сообразил, что допустил оплошность. В рупоре прозвучал голос лифтера:
- Эй вы, в пятой кабине, служебный лифт идет только до семидесятого этажа. Что вам надо?
- Я посыльный, - жалко пролепетал я. - Мне надо кое-что взять в конторе мистера Шокена. Я говорил, что меня туда не пропустят. Так и сказал им: «Послушайте, у него небось двадцать пять секретарей и каждый остановит меня». Я сказал им…
- Экспедиция на сорок пятом, - объявил лифтер уже менее сурово. - Встаньте перед дверью лифта, чтоб я мог вас видеть.
Мне не хотелось делать этого, но выхода не было - пришлось подойти к двери. Мне показалось; что из рупора вырвался какой-то звук, но я не был в этом полностью уверен. Мне не приходилось бывать в каморке лифтеров, находившейся глубоко под землей, где лифтеры нажимали кнопки, посылая кабины вверх и вниз по узким шахтам. Я дорого бы отдал, только бы одним глазом заглянуть сейчас туда.
В нижнем ярусе ракеты находились мы, люди погрубее и попроще, но все же не законтрактованный рабочий скот. Здесь не было иллюминаторов, но горело электричество, стояли киоски-автоматы и урны. Представитель компании перед посадкой произнес речь.
- Вы, ребята, едете на Север, где уже не действуют костариканские законы. Вы там получите работу получше. Но не советую забывать, что это все-таки работа. Я хочу, чтобы каждый из вас зарубил себе на носу, что вы работаете на «Хлореллу» и только «Хлорелла» имеет право вами распоряжаться. Если кто из вас думает иначе и решил порвать контракт, он сможет на собственной шкуре проверить, как четко и быстро действуют законы против нарушителей. А если кто из вас воображает, что ему удастся удрать, пусть попробует. «Хлорелла» платит детективному агентству Бернса девять миллионов долларов в год не для того, чтобы Бернс хлопал ушами. Если вам, ребята, хочется узнать, почем фунт лиха, валяйте. Ну как, ясно?
Все действительно было ясно.
- Ладно, ребята. Грузитесь на ракету, и желаю удачи. У всех вас уже есть направления на работу. Привет Бродвею.
Без каких-либо происшествий приземлились на ракетодроме в Монтауке. Мы, пассажиры нижнего яруса, сидели и ждали, пока наверху не выгрузятся со своими чемоданами туристы. Потом мы сидели и ждали, пока таможенные инспекторы с красно-белыми повязками на рукавах не кончат пререкаться с командой ракеты из-за лишних продовольственных пайков - четверо наших умерло в дороге, и бортпроводники решили сбыть на черном рынке их бифштексы из Малой Наседки. А затем мы просто сидели и ждали.
Наконец была дана команда разбиться на полсотни. Выстроились в ряд, каждому на запястье поставили штамп въездной визы, и мы строем прошли к поезду подземки. Мне повезло: я с группой парней попал в просторный товарный вагон.
На бирже нас рассортировали и распределили, согласно направлениям. Произошел небольшой переполох, когда выяснилось, что «Хлорелла» перепродала «Фарбен индустри» контракт на двадцать человек - никому не хотелось работать в урановых шахтах. Но за себя я был спокоен. Рядом со мной какой-то тип мрачно смотрел, как охрана отбирает двадцать бедняг, которым так не повезло, и уводит их всем скопом.
- Обращаются, как с рабами, - сказал он с горечью, дернув меня за рукав. - Это преступление. Ты как считаешь, Мак? Унижают достоинство рабочего человека.
Я свирепо взглянул на него. Ясно как день - он был чистейшим «консом». Но тут же вспомнил, что сам я пока что тоже «конс». Решил было обменяться с ним условным рукопожатием, но потом отказался от этой мысли. Стоит запомнить этого человека на случай, если мне понадобится помощь. Но если прежде времени раскрыть карты, он еще чего доброго сам обратится ко мне за помощью.
Мы направились в пригород Найак к баракам «Хлореллы».
***
В хорошем хозяйстве ничего не пропадает. Под Нью-Йорком, как и под каждым большим городом мира, имелась канализационная сеть со сложной системой отстойников и фильтров. Как любой житель Нью-Йорка, я знал, что органические отходы города с двадцатитрехмиллионным населением вместе с водой стекают по канализационным трубам, что соли нейтрализуются путем ионообмена, оставшаяся жидкость насосами подается на плантации водорослей на Лонг-Айленд-Саунд, а густая масса отходов нагнетается в цистерны и морем отправляется на плантации «Хлорелла». Я слышал об этом, но никогда не видел своими глазами.
Моя должность называлась экспедитор-соединитель девятого класса. Моей обязанностью было соединять гибкие шланги, по которым подавались отходы. После первого дня работы я истратил недельное жалованье на пылеуловители. Они не спасли от всех запахов, но хотя бы давали возможность остаться в живых.
На третий день, закончив смену, я отправился в душ. Я рассчитал все заранее: после шести часов работы у цистерн, при вполне понятном отсутствии автоматов, продающих воду, галеты и папиросы (да и кто смог бы есть, пить или курить в таком зловонье), желания людей, привыкших к режиму «Попси - галеты - сигареты», в ближайшие полчаса будут вполне определенными, и едва ли кто вспомнит о душевой. Благодаря тому, что я умел подавлять эти желания - они еще не успели пустить во мне таких глубоких корней, - я мог мыться почти в пустом душе. Когда же наконец туда вваливались все, я спокойно отправлялся к автоматам. Разумеется, здесь был простой расчет, но что могло бы лучше свидетельствовать о разнице между умственным уровнем простого потребителя и рекламного босса? Конечно, повторяю, привычки еще не пустили во мне таких глубоких корней, как в других.
В душевой, кроме меня, был еще один человек, но мы почти не мешали друг другу. Как только я вошел, он передал мне мыло. Намылив тело, я с удовольствием подставил его под ревущую струю воды и совсем забыл о соседе. Но, возвращая ему мыло, я вдруг почувствовал, как он средним пальцем коснулся моего запястья, а указательным сжал мой большой палец.
- О, - воскликнул я растерянно, отвечая на рукопожатие. - Вы кон…
- Тсс! - зашипел он и раздраженно указал на микрофон, свисавший с потолка. Повернувшись ко мне спиной, он стал снова тщательно намыливать тело.
Когда он вернул мне мыло, к нему был прилеплен кусочек бумаги. В кабине для одевания я разгладил его и прочел:
«Сегодня день отпусков в город. Отправляйтесь в Музей искусств „Метрополитен“, в зал классиков. Ровно за пять минут до закрытия музея остановитесь перед женским торсом».
Одевшись, я встал в очередь к столу надзирателя. Не прошло и получаса, как у меня в кармане уже был пропуск с печатью, дававший мне право переночевать в городе. Я вернулся к себе, собрал пожитки, предупредил того, кто будет спать на моей койке, что сосед надо мной разговаривает во сне, сдал вещи на хранение и сел в поезд подземки, идущий в Бронксвиль. Потом сделал пересадку, проехал одну остановку в северную часть города, пересел на другой поезд, поехал на юг и вышел у Шокен-Тауэр. За мной, кажется, никто не следил.
До моего свидания с «консами» оставалось почти четыре часа. Я стоял в вестибюле агентства «Шокен», пока меня не заприметил полицейский агент, презрительно оглядевший мой дешевый костюм. Я надеялся, что в вестибюль выйдет Эстер или, может, сам Фаулер Шокен, но мне не повезло. Правда, я увидел кое-кого из знакомых, но никому из них нельзя было довериться. Пока не удастся выяснить, что кроется за предательством на леднике Старзелиус, мне никого не хотелось бы извещать о том, что я жив.
Наконец агент спросил с ухмылкой:
- Ты что, пришел предложить свой пай ребятам Шокена? Не иначе как тебе денег девать некуда.
- Прошу прощенья, - пробормотал я и протиснулся к выходу. Вряд ли он последует за мной сквозь густую толпу. Так оно и вышло. Быстро свернув в комнату отдыха, где группа потребителей, дегустируя новые образцы Кофиеста, смотрела какой-то фильм, рекламирующий наши противозачаточные средства, я вышел в коридор и прыгнул в служебный лифт.
- Восьмидесятый этаж, - сказал я и тут же сообразил, что допустил оплошность. В рупоре прозвучал голос лифтера:
- Эй вы, в пятой кабине, служебный лифт идет только до семидесятого этажа. Что вам надо?
- Я посыльный, - жалко пролепетал я. - Мне надо кое-что взять в конторе мистера Шокена. Я говорил, что меня туда не пропустят. Так и сказал им: «Послушайте, у него небось двадцать пять секретарей и каждый остановит меня». Я сказал им…
- Экспедиция на сорок пятом, - объявил лифтер уже менее сурово. - Встаньте перед дверью лифта, чтоб я мог вас видеть.
Мне не хотелось делать этого, но выхода не было - пришлось подойти к двери. Мне показалось; что из рупора вырвался какой-то звук, но я не был в этом полностью уверен. Мне не приходилось бывать в каморке лифтеров, находившейся глубоко под землей, где лифтеры нажимали кнопки, посылая кабины вверх и вниз по узким шахтам. Я дорого бы отдал, только бы одним глазом заглянуть сейчас туда.