Страница:
– Ты же не настоящий астроном, – сказал он мне.
Я пожал плечами. Отрицать очевидное было бы глупо.
– Тем не менее, лучше синица в руках, – буркнул он. – Ладно уж, садись тут и постарайся, чтобы голос у тебя звучал так, будто ты знаешь, о чем говоришь. – После этого он стал выдавать инструкции техникам.
Все это было довольно странно. Я уже заметил, что техники носили золотые эмблемы граждан. У журналиста такого амулета не было, но, тем не менее, именно он отдавал приказы.
Мне это нисколько не нравилось. Меня вообще достают большие коммерческие станции, которые возносят рабов на такие должности, где те отдают приказы свободным гражданам. Это нехорошая практика. Места учителей, преподавателей, воспитателей – это дело другое: рабы могут исполнять данные обязанности так же хорошо, как и свободные граждане, причем, за гораздо меньшие деньги. Но в данном случае мы имеем дело с проблемой морали. Раб обязан иметь хозяина, иначе, как тогда можно считать его рабом? Но если рабу позволяется исполнять роль хозяина, пусть даже в таком маловажном деле, как запись телепрограммы – это уже покушение на самые устои общества!
Помимо всего, это еще и бесчестный конкурентный трюк. Эта работа нужна для свободных граждан. Нечто подобное пару лет назад произошло и в моей специальности: несколько авторов-рабов строчило приключенческие повестушки, но все мы собрались и положили этому конец – особенно, когда Маркус купил одну рабыню и сделал ее редактором. Ни один из авторов-граждан не хотел с ней работать. В конце-концов, Марку пришлось отослать ее в отдел рекламы, где она уже никому не наступала на мозоль.
Посему я начал интервью скованно, а первый же вопрос раба-журналиста только ухудшил положение. Он сразу же атаковал:
– Выпекая все эти свои научные романы, стараешься ли ты хотя бы поддерживать контакт с научной общественностью? Например, знаешь ли ты, что Олимпийцы прервали сообщение с нами?
Не обращая внимания на камеры, я сделал сердитое лицо:
– Научно-приключенческие романы как раз и касаются научной действительности. Олимпийцы же вовсе не «прервали сообщение». Просто возникли какие-то технические сложности, вызванные, по-видимому, помехами со стороны нашего же Солнца. Как я уже писал в одном из своих предыдущих романов – «Боги из радио» – электромагнитные импульсы поддаются...
Он перебил меня:
– Прошло уже, – тут он поглядел на часы, – двадцать девять часов с того момента, как они замолчали. Не похоже на обычные технические трудности.
– Да все ясно, это из-за них. Нет никакой причины, чтобы они «прерывали сообщение». Мы уже представились им как существа действительно цивилизованные. Во-первых, потому что у нас развитая техника. Во-вторых, поскольку мы уже не ведем войн... впрочем, про это мы сообщили им еще в первый год. Как я уже упоминал в своем романе «Боги из радио»...
Он укоризненно посмотрел на меня, потом повернулся и подмигнул оператору.
– Писатель не может говорить ни о чем другом, только про свои книжки, не так ли? – весело заметил он. – Но, похоже, не любит он тратить свое богатое воображение понапрасну, если за это ему не платят. Я его попросил всего лишь высказать соображения, почему Олимпийцы прервали с нами связь, а он занимается саморекламой.
Как будто существует какой-то другой повод для интервью!
– Послушай-ка, – резко сказал я ему. Если ты не умеешь обращаться к гражданину соответствующим образом, я не собираюсь продолжать этот разговор.
– Ладно, старик, – ответил он спокойно и повернулся опять к техникам: – Выключайте камеры. Возвращаемся в студию. Мы только зря теряем время.
Мы расстались в настроении взаимоотвращения. Еще раз я сделал то, за что мой издатель с охотой бы меня прибил.
В тот вечер, за ужином, Сэм никак меня не утешил.
– Понятное дело, тип неприятный, – сказал он. – Но дело в том, что он прав.
– Так значит они и вправду перестали?
Сэм пожал плечами.
– Мы уже не находимся на одной линии с Солнцем, так что это не может быть причиной. О боги преисподней, а я так надеялся, что причина в этом!
– Мне очень жаль, дядя Сэм, – мягко заметила Рахиль. Она была одета в простое белое платье, на вид из ханьского шелка, без всяких украшений. Но ей в нем было к лицу. Я представлял, что под этим платьем не было ничего кроме великолепных форм женского тела.
– Мне тоже очень жаль, – буркнул Сэм. Правда, его озабоченность совершенно не повлияла на аппетит. Он как раз собирался заняться первым блюдом – куриным бульоном с кусочками теста. Честно говоря, я и сам был не прочь поесть. Если бы даже в Рахили и было множество недостатков, следовало признать, что готовила она отменно. Это была простая домашняя еда, без всяких выкрутасов типа кабана, фаршированного зайцем, наполненного, в свою очередь, фаршем куропатки. Все было прекрасно приготовлено и великолепно подано слугой Базилием. – Во всяком случае, – сказал Сэм, заканчивая бульон, – у меня уже есть все.
– Так ты знаешь, почему Олимпийцы прервали передачи? – спросил я, желая, чтобы мой приятель выдал секрет.
– Нет. Я имею в виду твой роман, Юл. Моя идея с альтернативным миром. Если не хочешь писать о совершенно другом будущем, напиши об отличающемся настоящем.
Я не успел спросить, что он имеет в виду, как Рахиль опередила меня.
– Но ведь настоящее только одно, дорогой дядя, – заметила она. Я и сам не сказал бы лучше.
– Тебя еще не хватало, – крякнул Сэм. – Я говорю про новый вид научных романов, моя дорогая.
– Я не очень часто читаю научные романы, – стала оправдываться она совершенно не оправдывающимся тоном.
Сэм не обратил внимания на этот факт.
– Ведь ты историк, правда? – Рахиль и не собиралась подтверждать или отрицать это. По-видимому, история уже повлияла на ее жизнь. – Представь, если бы вся история пошла другим путем!
Сэм так довольно улыбнулся нам, как будто сказал что-то чрезвычайно умное. Но никто из нас не ответил ему улыбкой. Рахиль указала ему на ошибку в рассуждениях:
– Но ведь не пошла же.
– Ну а если бы! Ведь это не единственное возможное настоящее, а то, которое наступило случайно. Могло быть миллион других! Вы только поглядите на те события прошлого, которые могли продолжиться по-другому. Представим, что Анний Публий не открыл Западные Континенты в 1820 году от основания Рима. Предположим, что император Публий Терминус не декларировал программу покорения космоса в 2122 году... Вы хоть понимаете, к чему я веду? В каком мире вы жили бы, если бы всего этого не произошло?!
Рахиль уже открыла рот, чтобы ответить, но ее спас слуга. Он остановился в дверях, с выражением немой просьбы на лице. Когда Рахиль, извинившись, вышла, чтобы узнать, зачем ей необходимо быть на кухне, пришлось отреагировать мне:
– Я никогда не писал чего-либо подобного, Сэм. И не слыхал, чтобы писал кто-то другой...
– К этому я и веду. Ведь это будет нечто совершенно новое в написании научных романов. Разве ты не желаешь стать пионером нового рода литературы?!
Мой жизненный опыт подсказал мне ответ:
– Сэм, пионеры очень редко зарабатывают большие деньги. – Он сердито глянул на меня. – Вот сам бы ты мог написать такое, – тут же предложил я.
Его обида проявилась в мрачном настрое.
– Мне бы очень хотелось. Но пока не выяснится вопрос с Олимпийцами, у меня не будет времени на научные романы. Нет, Юл, это задание для тебя.
В этот миг вернулась Рахиль, явно довольная собой, а за ней вошел Базилий, неся серебряный поднос с основным блюдом.
Сэм тут же повеселел, равно как и я. Главным блюдом был зажаренный целиком козленок. Мне стало понятно, что Рахиль пригласили на кухню, чтобы она сама украсила маленькие рожки козленка цветочными гирляндами. Потом пришла служанка с кувшином вина, наполнив всем кубки. У нас не было особой возможности поговорить, не оставалось ничего, кроме как хвалить кулинарное искусство хозяйки.
Потом Сэм поглядел на часы.
– Великолепный ужин, Рахиль, – сказал он. – Но мне пора возвращаться. А ты сама как считаешь?
– О чем это ты?
– О том, что надо помочь несчастному Юлу поискать какие-нибудь исторические верстовые столбы, которые он смог бы использовать в своем романе.
Выходит, он не слышал ни слова из того, о чем я ему говорил. Впрочем, можно было и не делать ему замечания на этот счет, потому что сама Рахиль выглядела озадаченной. Несколько неуверенно она сказала:
– Я не слишком хорошо разбираюсь в упомянутых тобою периодах: временах Публия Терминуса и тому подобных. Я специализируюсь на временах, непосредственно последующих императору Августу, когда Сенату была возвращена власть.
– И прекрасно, – сказал Сэм, явно довольный собой. – Это такой же хороший период, как и любой другой. Поразмысли, какими могли быть последствия, если бы какое-то незначительное событие пошло по-другому. Если бы, скажем, Август не женился на Ливии и не усыновил ее Друзуса, который стал его наследником. – Он обратился ко мне, как бы предлагая зажечь огонь моего воображения от искры его вдохновения. – Наверняка тебе удастся найти скрытые в этом возможности, Юл! Подскажу, что тебе надо сделать. Еще довольно-таки рано. Возьми Рахиль, сходите куда-нибудь потанцевать, выпейте винца, а ты послушай, что она тебе расскажет. Что в этом плохого? Двое молодых людей должны радоваться жизни!
Наверняка, это было самое умное предложение Сэма за последние несколько дней. Во всяком случае, мне так казалось, а Рахиль была настолько послушной племянницей, что согласилась с дядей. Так как я в Александрии был впервые, ей самой пришлось предложить, куда нам пойти. Уже по первым ее замечаниям, я понял, что она жалеет мой кошелек. Я же не мог позволить ей этого. Была не была, но вечер с Рахилью обошелся бы дешевле и уж наверняка интереснее, чем наем комнаты на постоялом дворе и столование в ресторанах.
Мы выбрали местечко в портовом квартале, неподалеку от волнолома. Это было вращающееся ночное заведение на крыше постоялого двора, выстроенного в стиле древних пирамид. По мере вращения, перед нами открывались огни Александрии, работы в порту, а потом и открытое море с невысокими, отражавшими свет звезд волнами.
Я собирался как можно быстрее позабыть о концепции «альтернативных миров», но Рахиль была гораздо обязательнее. После первого же танца она начала:
– Мне кажется, я смогу тебе помочь. Был один случай, произошедший в правление Друзуса...
– Нам обязательно говорить про это сейчас? – спросил я, наполняя ее бокал.
– Но ведь дядя Сэм, это он говорил, что надо... Мне казалось, что ты хочешь попробовать силы в новом виде научных романов.
– Нет, этого хочется твоему дядюшке. Видишь ли, тут есть одна проблема. Это правда, что издатели всегда требуют чего-нибудь новенького и оригинального. Но если автор будет настолько глуп, что попытается дать им нечто подобное, они этого просто не поймут. Когда они требуют «оригинальные» произведения, то имеют в виду «оригинально» шаблонные.
– Я считаю, – сообщила она с уверенностью, достойной пророчицы, но гораздо понятней, – что замыслы дяди, обычно, плохими не бывают. – Мне не хотелось с ней спорить, поэтому я даже и не пытался протестовать, во всяком случае, открыто. Просто я позволял ей высказаться. – Видишь ли, – продолжила Рахиль, – я занимаюсь проблемами наследования власти в ранний период истории Римской Империи. Сейчас я изучаю вопросы, связанные с еврейской диаспорой в период после правления Друзуса. Я думаю, тебе известно, когда это произошло?
Я действительно знал, хотя и без особых подробностей.
– Это было восстание в Иудее, правильно?
Она кивнула. Выходило это у нее чрезвычайно привлекательно: светлые волосы переливались, а в глазах появлялись искорки.
– Знаешь, для иудеев это было страшной трагедией, и, как говорит дядя, она могла не произойти вообще. Если бы наместник Тиберий был тогда жив, ничего бы не случилось.
Я закашлялся.
– Не уверен, что помню, кто такой Тиберий, – кающимся тоном признался я.
– Он был наместником Иудеи, причем очень хорошим, честным и справедливым. Он был братом императора Друзуса, дядя упоминал о нем, сына Ливии, приемного наследника императора Августа. Того, что вернул власть Сенату, когда на какое-то время Август забрал ее исключительно себе. Во всяком случае, Тиберий был самым лучшим наместником, которого когда-либо имели иудеи, равно как Друзус был самым лучшим императором. Тиберий умер за год до восстания. Поговаривали, что поводом его смерти стали подпорченные фиги, которые он съел перед этим. Хотя, это могла сделать и его жена Юлия, дочь Августа от его первой жены...
Я подал сигнал тревоги:
– Что-то все эти имена смешались у меня в голове, – признался я.
– Самый главный, которого тебе стоит запомнить – это Тиберий, о котором я уже говорила. Если бы он жил, восстания бы не было. Но тогда бы не появилась и диаспора.
– Понял, сказал я. – Потанцуем?
Она нахмурила бровки, но потом улыбнулась.
– Возможно, это и не самая интересная тема... вот если бы ты сам был иудеем... Ладно, пошли танцевать.
До сих пор это было ее лучшее предложение. Оно дало мне возможность с помощью пальцев убедиться в том, о чем уже давно говорили глаза, уши и нос: Рахиль была очень красивой, очень привлекательной девушкой. Перед тем, как выйти из дома, она пошла переодеться, но, по счастью, новое одеяние было таким же мягким и прилегающим к телу, так что мои ладони наслаждались тонким удовольствием прикосновений к ее плечам и рукам.
– Прости, – шепнул я ей на ухо, – если показался тебе глуповатым. Я и правда немного знаю о древней истории... о первом тысячелетии от основания Города.
Рахиль тактично не обратила моего внимания на то, что ей это известно. Вместе со мной она с явным удовольствием двигалась в такт музыке. Через некоторое время она заявила:
– У меня появилась новая идея. Давай вернемся к столику. – И, не успели мы еще сойти с танцевального подиума, как она уже говорила:
– Давай вспомним о твоем предке, Юлии Цезаре. Он завоевал Египет именно здесь, в Александрии. А что, если бы случилось наоборот, если бы египтяне победили его, что чуть и не произошло?
Теперь я слушал ее очень внимательно – значит она заинтересовалась мною настолько, чтобы задать Сэму пару вопросов о моем прошлом!
– Это невозможно, – ответил я ей. – Юлий никогда не проигрывал войн. Впрочем... – К своему изумлению я заметил, что начинаю всерьез относиться к безумному предложению Сэма. – Ведь нечто подобное было бы трудно написать, ведь так? Если бы Легионы были побеждены, образ мира изменился бы совершенно. Ты можешь представить себе мир, который не был бы римским?
– Нет, – ответила она сладеньким голоском, – но ведь это уже твои проблемы, не так ли?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет, это слишком глупо, – засомневался я. – Читатели в это не поверили бы.
– Юлий, но ты можешь попробовать, – заявила Рахиль. – Видишь ли, тут у нас появляется интереснейшая возможность. Друзус мог и не дожить до вступления на императорский трон. Еще при жизни Августа он был серьезно ранен в Галлии. Тиберий... Помнишь Тиберия?
– Да, его брата. Того, что так тебе нравится. Которого Друзус сделал наместником Иудеи.
– Именно его. Так вот, Тиберий день и ночь мчался на коне, чтобы доставить Друзусу самых лучших врачей из Рима. Все висело на волоске. Друзус еле-еле остался в живых.
– Да?! – прибавил я, самим тоном прося продолжения. – И что тогда?
На ее лице появилось сомнение.
– Не знаю, что тогда.
Я подлил ей вина.
– Мне кажется, следует придумать какое-то продолжение, и я смогу это сделать, – сказал я, глубоко задумавшись. – Особенно, если ты поможешь мне с подробностями. Наверняка Тиберий стал бы императором вместо Друзуса. Ты говоришь, что это был добрый человек; то есть, он сделал бы приблизительно то же, что и Друзус – вернул бы власть Сенату после того, как Август и мой уважаемый предок Юлий сделали его практически безработным...
Вдруг я замолчал, удивленный своими словами. Все шло так, будто я уже совершенно серьезно принял сумасшедший замысел Сэма.
С другой стороны, все было не так уж и плохо. Похоже, что и Рахиль начинает воспринимать меня серьезно!
Тут уж я почувствовал себя значительно лучше, сохраняя прекраснейшее настроение во время последующих танцев и почти часовой исторической лекции из ее прекрасных губок... вплоть до того момента, когда по возвращению домой прокрался на цыпочках от своей до ее двери и обнаружил, что на коврике у ее спальни спит ее слуга Базилий, держа в руках огромную и тяжеленную дубинку.
Ночь я провел отвратительно. Отчасти, виною всему были мои гормоны. Голова моя прекрасно понимала, что Рахиль и не хотела, чтобы я прокрадывался к ней в спальню, иначе и не оставляла бы на пороге слугу. Но вот мои железы совершенно не чувствовали себя счастливыми. Только что они упаивались ее запахами, видом, прикосновениями, а теперь злились, что их сокровенные желания не были удовлетворены.
Но самое паршивое было, просыпаться каждый час и размышлять о своем финансовом крахе.
И сама бедность не была так уж страшна. Каждый писатель должен был научиться жить в бедности между выплатами гонорара. Это еще не катастрофа, только неудобство. Из-за бедности рабом не становишься. Но на мне висело несколько весьма приличных долгов. А вот из-за них гражданин может и рабом сделаться.
Я пожал плечами. Отрицать очевидное было бы глупо.
– Тем не менее, лучше синица в руках, – буркнул он. – Ладно уж, садись тут и постарайся, чтобы голос у тебя звучал так, будто ты знаешь, о чем говоришь. – После этого он стал выдавать инструкции техникам.
Все это было довольно странно. Я уже заметил, что техники носили золотые эмблемы граждан. У журналиста такого амулета не было, но, тем не менее, именно он отдавал приказы.
Мне это нисколько не нравилось. Меня вообще достают большие коммерческие станции, которые возносят рабов на такие должности, где те отдают приказы свободным гражданам. Это нехорошая практика. Места учителей, преподавателей, воспитателей – это дело другое: рабы могут исполнять данные обязанности так же хорошо, как и свободные граждане, причем, за гораздо меньшие деньги. Но в данном случае мы имеем дело с проблемой морали. Раб обязан иметь хозяина, иначе, как тогда можно считать его рабом? Но если рабу позволяется исполнять роль хозяина, пусть даже в таком маловажном деле, как запись телепрограммы – это уже покушение на самые устои общества!
Помимо всего, это еще и бесчестный конкурентный трюк. Эта работа нужна для свободных граждан. Нечто подобное пару лет назад произошло и в моей специальности: несколько авторов-рабов строчило приключенческие повестушки, но все мы собрались и положили этому конец – особенно, когда Маркус купил одну рабыню и сделал ее редактором. Ни один из авторов-граждан не хотел с ней работать. В конце-концов, Марку пришлось отослать ее в отдел рекламы, где она уже никому не наступала на мозоль.
Посему я начал интервью скованно, а первый же вопрос раба-журналиста только ухудшил положение. Он сразу же атаковал:
– Выпекая все эти свои научные романы, стараешься ли ты хотя бы поддерживать контакт с научной общественностью? Например, знаешь ли ты, что Олимпийцы прервали сообщение с нами?
Не обращая внимания на камеры, я сделал сердитое лицо:
– Научно-приключенческие романы как раз и касаются научной действительности. Олимпийцы же вовсе не «прервали сообщение». Просто возникли какие-то технические сложности, вызванные, по-видимому, помехами со стороны нашего же Солнца. Как я уже писал в одном из своих предыдущих романов – «Боги из радио» – электромагнитные импульсы поддаются...
Он перебил меня:
– Прошло уже, – тут он поглядел на часы, – двадцать девять часов с того момента, как они замолчали. Не похоже на обычные технические трудности.
– Да все ясно, это из-за них. Нет никакой причины, чтобы они «прерывали сообщение». Мы уже представились им как существа действительно цивилизованные. Во-первых, потому что у нас развитая техника. Во-вторых, поскольку мы уже не ведем войн... впрочем, про это мы сообщили им еще в первый год. Как я уже упоминал в своем романе «Боги из радио»...
Он укоризненно посмотрел на меня, потом повернулся и подмигнул оператору.
– Писатель не может говорить ни о чем другом, только про свои книжки, не так ли? – весело заметил он. – Но, похоже, не любит он тратить свое богатое воображение понапрасну, если за это ему не платят. Я его попросил всего лишь высказать соображения, почему Олимпийцы прервали с нами связь, а он занимается саморекламой.
Как будто существует какой-то другой повод для интервью!
– Послушай-ка, – резко сказал я ему. Если ты не умеешь обращаться к гражданину соответствующим образом, я не собираюсь продолжать этот разговор.
– Ладно, старик, – ответил он спокойно и повернулся опять к техникам: – Выключайте камеры. Возвращаемся в студию. Мы только зря теряем время.
Мы расстались в настроении взаимоотвращения. Еще раз я сделал то, за что мой издатель с охотой бы меня прибил.
В тот вечер, за ужином, Сэм никак меня не утешил.
– Понятное дело, тип неприятный, – сказал он. – Но дело в том, что он прав.
– Так значит они и вправду перестали?
Сэм пожал плечами.
– Мы уже не находимся на одной линии с Солнцем, так что это не может быть причиной. О боги преисподней, а я так надеялся, что причина в этом!
– Мне очень жаль, дядя Сэм, – мягко заметила Рахиль. Она была одета в простое белое платье, на вид из ханьского шелка, без всяких украшений. Но ей в нем было к лицу. Я представлял, что под этим платьем не было ничего кроме великолепных форм женского тела.
– Мне тоже очень жаль, – буркнул Сэм. Правда, его озабоченность совершенно не повлияла на аппетит. Он как раз собирался заняться первым блюдом – куриным бульоном с кусочками теста. Честно говоря, я и сам был не прочь поесть. Если бы даже в Рахили и было множество недостатков, следовало признать, что готовила она отменно. Это была простая домашняя еда, без всяких выкрутасов типа кабана, фаршированного зайцем, наполненного, в свою очередь, фаршем куропатки. Все было прекрасно приготовлено и великолепно подано слугой Базилием. – Во всяком случае, – сказал Сэм, заканчивая бульон, – у меня уже есть все.
– Так ты знаешь, почему Олимпийцы прервали передачи? – спросил я, желая, чтобы мой приятель выдал секрет.
– Нет. Я имею в виду твой роман, Юл. Моя идея с альтернативным миром. Если не хочешь писать о совершенно другом будущем, напиши об отличающемся настоящем.
Я не успел спросить, что он имеет в виду, как Рахиль опередила меня.
– Но ведь настоящее только одно, дорогой дядя, – заметила она. Я и сам не сказал бы лучше.
– Тебя еще не хватало, – крякнул Сэм. – Я говорю про новый вид научных романов, моя дорогая.
– Я не очень часто читаю научные романы, – стала оправдываться она совершенно не оправдывающимся тоном.
Сэм не обратил внимания на этот факт.
– Ведь ты историк, правда? – Рахиль и не собиралась подтверждать или отрицать это. По-видимому, история уже повлияла на ее жизнь. – Представь, если бы вся история пошла другим путем!
Сэм так довольно улыбнулся нам, как будто сказал что-то чрезвычайно умное. Но никто из нас не ответил ему улыбкой. Рахиль указала ему на ошибку в рассуждениях:
– Но ведь не пошла же.
– Ну а если бы! Ведь это не единственное возможное настоящее, а то, которое наступило случайно. Могло быть миллион других! Вы только поглядите на те события прошлого, которые могли продолжиться по-другому. Представим, что Анний Публий не открыл Западные Континенты в 1820 году от основания Рима. Предположим, что император Публий Терминус не декларировал программу покорения космоса в 2122 году... Вы хоть понимаете, к чему я веду? В каком мире вы жили бы, если бы всего этого не произошло?!
Рахиль уже открыла рот, чтобы ответить, но ее спас слуга. Он остановился в дверях, с выражением немой просьбы на лице. Когда Рахиль, извинившись, вышла, чтобы узнать, зачем ей необходимо быть на кухне, пришлось отреагировать мне:
– Я никогда не писал чего-либо подобного, Сэм. И не слыхал, чтобы писал кто-то другой...
– К этому я и веду. Ведь это будет нечто совершенно новое в написании научных романов. Разве ты не желаешь стать пионером нового рода литературы?!
Мой жизненный опыт подсказал мне ответ:
– Сэм, пионеры очень редко зарабатывают большие деньги. – Он сердито глянул на меня. – Вот сам бы ты мог написать такое, – тут же предложил я.
Его обида проявилась в мрачном настрое.
– Мне бы очень хотелось. Но пока не выяснится вопрос с Олимпийцами, у меня не будет времени на научные романы. Нет, Юл, это задание для тебя.
В этот миг вернулась Рахиль, явно довольная собой, а за ней вошел Базилий, неся серебряный поднос с основным блюдом.
Сэм тут же повеселел, равно как и я. Главным блюдом был зажаренный целиком козленок. Мне стало понятно, что Рахиль пригласили на кухню, чтобы она сама украсила маленькие рожки козленка цветочными гирляндами. Потом пришла служанка с кувшином вина, наполнив всем кубки. У нас не было особой возможности поговорить, не оставалось ничего, кроме как хвалить кулинарное искусство хозяйки.
Потом Сэм поглядел на часы.
– Великолепный ужин, Рахиль, – сказал он. – Но мне пора возвращаться. А ты сама как считаешь?
– О чем это ты?
– О том, что надо помочь несчастному Юлу поискать какие-нибудь исторические верстовые столбы, которые он смог бы использовать в своем романе.
Выходит, он не слышал ни слова из того, о чем я ему говорил. Впрочем, можно было и не делать ему замечания на этот счет, потому что сама Рахиль выглядела озадаченной. Несколько неуверенно она сказала:
– Я не слишком хорошо разбираюсь в упомянутых тобою периодах: временах Публия Терминуса и тому подобных. Я специализируюсь на временах, непосредственно последующих императору Августу, когда Сенату была возвращена власть.
– И прекрасно, – сказал Сэм, явно довольный собой. – Это такой же хороший период, как и любой другой. Поразмысли, какими могли быть последствия, если бы какое-то незначительное событие пошло по-другому. Если бы, скажем, Август не женился на Ливии и не усыновил ее Друзуса, который стал его наследником. – Он обратился ко мне, как бы предлагая зажечь огонь моего воображения от искры его вдохновения. – Наверняка тебе удастся найти скрытые в этом возможности, Юл! Подскажу, что тебе надо сделать. Еще довольно-таки рано. Возьми Рахиль, сходите куда-нибудь потанцевать, выпейте винца, а ты послушай, что она тебе расскажет. Что в этом плохого? Двое молодых людей должны радоваться жизни!
Наверняка, это было самое умное предложение Сэма за последние несколько дней. Во всяком случае, мне так казалось, а Рахиль была настолько послушной племянницей, что согласилась с дядей. Так как я в Александрии был впервые, ей самой пришлось предложить, куда нам пойти. Уже по первым ее замечаниям, я понял, что она жалеет мой кошелек. Я же не мог позволить ей этого. Была не была, но вечер с Рахилью обошелся бы дешевле и уж наверняка интереснее, чем наем комнаты на постоялом дворе и столование в ресторанах.
Мы выбрали местечко в портовом квартале, неподалеку от волнолома. Это было вращающееся ночное заведение на крыше постоялого двора, выстроенного в стиле древних пирамид. По мере вращения, перед нами открывались огни Александрии, работы в порту, а потом и открытое море с невысокими, отражавшими свет звезд волнами.
Я собирался как можно быстрее позабыть о концепции «альтернативных миров», но Рахиль была гораздо обязательнее. После первого же танца она начала:
– Мне кажется, я смогу тебе помочь. Был один случай, произошедший в правление Друзуса...
– Нам обязательно говорить про это сейчас? – спросил я, наполняя ее бокал.
– Но ведь дядя Сэм, это он говорил, что надо... Мне казалось, что ты хочешь попробовать силы в новом виде научных романов.
– Нет, этого хочется твоему дядюшке. Видишь ли, тут есть одна проблема. Это правда, что издатели всегда требуют чего-нибудь новенького и оригинального. Но если автор будет настолько глуп, что попытается дать им нечто подобное, они этого просто не поймут. Когда они требуют «оригинальные» произведения, то имеют в виду «оригинально» шаблонные.
– Я считаю, – сообщила она с уверенностью, достойной пророчицы, но гораздо понятней, – что замыслы дяди, обычно, плохими не бывают. – Мне не хотелось с ней спорить, поэтому я даже и не пытался протестовать, во всяком случае, открыто. Просто я позволял ей высказаться. – Видишь ли, – продолжила Рахиль, – я занимаюсь проблемами наследования власти в ранний период истории Римской Империи. Сейчас я изучаю вопросы, связанные с еврейской диаспорой в период после правления Друзуса. Я думаю, тебе известно, когда это произошло?
Я действительно знал, хотя и без особых подробностей.
– Это было восстание в Иудее, правильно?
Она кивнула. Выходило это у нее чрезвычайно привлекательно: светлые волосы переливались, а в глазах появлялись искорки.
– Знаешь, для иудеев это было страшной трагедией, и, как говорит дядя, она могла не произойти вообще. Если бы наместник Тиберий был тогда жив, ничего бы не случилось.
Я закашлялся.
– Не уверен, что помню, кто такой Тиберий, – кающимся тоном признался я.
– Он был наместником Иудеи, причем очень хорошим, честным и справедливым. Он был братом императора Друзуса, дядя упоминал о нем, сына Ливии, приемного наследника императора Августа. Того, что вернул власть Сенату, когда на какое-то время Август забрал ее исключительно себе. Во всяком случае, Тиберий был самым лучшим наместником, которого когда-либо имели иудеи, равно как Друзус был самым лучшим императором. Тиберий умер за год до восстания. Поговаривали, что поводом его смерти стали подпорченные фиги, которые он съел перед этим. Хотя, это могла сделать и его жена Юлия, дочь Августа от его первой жены...
Я подал сигнал тревоги:
– Что-то все эти имена смешались у меня в голове, – признался я.
– Самый главный, которого тебе стоит запомнить – это Тиберий, о котором я уже говорила. Если бы он жил, восстания бы не было. Но тогда бы не появилась и диаспора.
– Понял, сказал я. – Потанцуем?
Она нахмурила бровки, но потом улыбнулась.
– Возможно, это и не самая интересная тема... вот если бы ты сам был иудеем... Ладно, пошли танцевать.
До сих пор это было ее лучшее предложение. Оно дало мне возможность с помощью пальцев убедиться в том, о чем уже давно говорили глаза, уши и нос: Рахиль была очень красивой, очень привлекательной девушкой. Перед тем, как выйти из дома, она пошла переодеться, но, по счастью, новое одеяние было таким же мягким и прилегающим к телу, так что мои ладони наслаждались тонким удовольствием прикосновений к ее плечам и рукам.
– Прости, – шепнул я ей на ухо, – если показался тебе глуповатым. Я и правда немного знаю о древней истории... о первом тысячелетии от основания Города.
Рахиль тактично не обратила моего внимания на то, что ей это известно. Вместе со мной она с явным удовольствием двигалась в такт музыке. Через некоторое время она заявила:
– У меня появилась новая идея. Давай вернемся к столику. – И, не успели мы еще сойти с танцевального подиума, как она уже говорила:
– Давай вспомним о твоем предке, Юлии Цезаре. Он завоевал Египет именно здесь, в Александрии. А что, если бы случилось наоборот, если бы египтяне победили его, что чуть и не произошло?
Теперь я слушал ее очень внимательно – значит она заинтересовалась мною настолько, чтобы задать Сэму пару вопросов о моем прошлом!
– Это невозможно, – ответил я ей. – Юлий никогда не проигрывал войн. Впрочем... – К своему изумлению я заметил, что начинаю всерьез относиться к безумному предложению Сэма. – Ведь нечто подобное было бы трудно написать, ведь так? Если бы Легионы были побеждены, образ мира изменился бы совершенно. Ты можешь представить себе мир, который не был бы римским?
– Нет, – ответила она сладеньким голоском, – но ведь это уже твои проблемы, не так ли?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет, это слишком глупо, – засомневался я. – Читатели в это не поверили бы.
– Юлий, но ты можешь попробовать, – заявила Рахиль. – Видишь ли, тут у нас появляется интереснейшая возможность. Друзус мог и не дожить до вступления на императорский трон. Еще при жизни Августа он был серьезно ранен в Галлии. Тиберий... Помнишь Тиберия?
– Да, его брата. Того, что так тебе нравится. Которого Друзус сделал наместником Иудеи.
– Именно его. Так вот, Тиберий день и ночь мчался на коне, чтобы доставить Друзусу самых лучших врачей из Рима. Все висело на волоске. Друзус еле-еле остался в живых.
– Да?! – прибавил я, самим тоном прося продолжения. – И что тогда?
На ее лице появилось сомнение.
– Не знаю, что тогда.
Я подлил ей вина.
– Мне кажется, следует придумать какое-то продолжение, и я смогу это сделать, – сказал я, глубоко задумавшись. – Особенно, если ты поможешь мне с подробностями. Наверняка Тиберий стал бы императором вместо Друзуса. Ты говоришь, что это был добрый человек; то есть, он сделал бы приблизительно то же, что и Друзус – вернул бы власть Сенату после того, как Август и мой уважаемый предок Юлий сделали его практически безработным...
Вдруг я замолчал, удивленный своими словами. Все шло так, будто я уже совершенно серьезно принял сумасшедший замысел Сэма.
С другой стороны, все было не так уж и плохо. Похоже, что и Рахиль начинает воспринимать меня серьезно!
Тут уж я почувствовал себя значительно лучше, сохраняя прекраснейшее настроение во время последующих танцев и почти часовой исторической лекции из ее прекрасных губок... вплоть до того момента, когда по возвращению домой прокрался на цыпочках от своей до ее двери и обнаружил, что на коврике у ее спальни спит ее слуга Базилий, держа в руках огромную и тяжеленную дубинку.
Ночь я провел отвратительно. Отчасти, виною всему были мои гормоны. Голова моя прекрасно понимала, что Рахиль и не хотела, чтобы я прокрадывался к ней в спальню, иначе и не оставляла бы на пороге слугу. Но вот мои железы совершенно не чувствовали себя счастливыми. Только что они упаивались ее запахами, видом, прикосновениями, а теперь злились, что их сокровенные желания не были удовлетворены.
Но самое паршивое было, просыпаться каждый час и размышлять о своем финансовом крахе.
И сама бедность не была так уж страшна. Каждый писатель должен был научиться жить в бедности между выплатами гонорара. Это еще не катастрофа, только неудобство. Из-за бедности рабом не становишься. Но на мне висело несколько весьма приличных долгов. А вот из-за них гражданин может и рабом сделаться.
4. КОНЕЦ МЕЧТАМ
На следующее утро я проснулся поздно и с больной головой, пришлось взять трехколесный экипаж, чтобы он подвез меня к зданию Нижнего Сената.
Ехать удавалось только медленно; чем ближе к цели, тем медленнее. Я видел, как Легион формирует ряды для почетной встречи, когда приближался эскорт правительницы Египта – женщины-фараона, чтобы начать церемонию открытия Конференции. Водитель экипажа не захотел подвезти меня ближе, чем к окружавшему здание базару, поэтому пришлось толкаться среди туристов, высматривающих, как правительница выходит из своей царской лектики.
Раздался тихий возглас удовлетворения, нечто среднее между вздохом и смехом. Туристы прибыли сюда увидеть именно это. Они напирали на барьеры легионеров, в то время как царица с непокрытой головой и в тянущимся по земле платье приближалась к святыням, расположенным снаружи здания Сената. С надлежащим уважением и без спешки она провела обряд возложения жертв. В это время туристы щелкали фотоаппаратами, а я стал беспокоиться о времени. Что будет, если в силу экуменической терпимости она решит посетить все пятьдесят святилищ? Но, уделив внимание лишь Изиде, Амону-Ра и Матери Нил, царица зашла вовнутрь здания, чтобы открыть сессию Конференции. Легионеры несколько расслабились. Туристы стали растекаться по автобусам, фотографируя теперь уже друг друга, а я тоже прошел в здание.
Царица провозгласила хорошую, то есть краткую, вступительную речь. Вся проблема была в том, что говорила она, в основном, для пустых стульев.
Большой зал александрийского Нижнего Сената вмещает две тысячи человек. Сейчас здесь находилось не более полутора сотен, в большинстве своем стоящих небольшими группками в проходах и задней части зала, совершенно не обращая внимания на выступление царицы. Мне показалось, она это заметила и потому сократила выступление. Только что она говорила нам, как научные исследования внешнего пространства совпадают с древнейшими традициями Египта (чего совершенно никто не слушал), а в следующий момент ее голос уже замолк, и она вручила своим ассистентам скипетр и державу. Шествуя гордо, как пристало самодержице, она спустилась с подиума и удалилась.
Но гул разговоров вовсе не утих. Понятное дело, все говорили только об Олимпийцах. Даже когда Президор Коллегиума выступил и объявил о начале первого заседания, зал так и не заполнился. Но большая часть присутствующих, по крайней мере, уселась – все так же по группкам – гул разговоров не утих.
Даже ораторы, как могло показаться, не слишком думали о том, что говорили. Первым из них был почетный Президор-Эмеритус, родом с южных египетских гор. Он резюмировал все известное до сих пор об Олимпийцах.
Свою речь он провозгласил так быстро, как будто диктовал ее скрибе. Впрочем, она и не была такой уж интересной. Понятно, дело было в том, что сама речь приготовлена была несколько дней назад, когда сигналы от Олимпийцев все еще приходили, и никто не мог ожидать, что сообщение будет прервано. Теперь все это уже не имело никакого значения.
На научных конгрессах больше всего меня привлекает не содержание зачитываемых рефератов – ту же самую информацию легче и удобнее найти в научной периодике любой библиотеки. Дело даже не в вопросах и ответах после каждого выступления, хотя здесь можно встретить презабавнейший материал. Нет, больше всего меня привлекает «звучание науки», своеобразный жаргон сокращений, которым ученые пользуются, говоря о своей специальности. Посему обычно я сажусь где-нибудь сзади, подальше ото всех, и стилосом по табличке записываю фрагменты бесед, одновременно придумывая, как воткнуть их в свой новый научный роман.
Сегодня об этом не могло быть и речи. Дискуссия никак не могла стронуться с места. Докладчики вставали поочередно, читали свои рефераты, давали необязательные ответы на несколько таких же необязательных вопросов, после чего спешно покидали зал. После каждого такого ухода число присутствующих таяло, и в конце концов до меня дошло, что сюда пришли лишь те, кому сегодня выпало выступать.
Когда, озверев от скуки, я решил, что, чем сидеть с пустой табличкой, лучше выпить вина и чего-нибудь перекусить, то заметил, что и в кулуарах мало кто остался. Никого знакомого я не встретил. Я даже понятия не имел, где можно найти Сэма. В самый полдень Президор, уступая перед неизбежным, сообщил, что до особого объявления все последующие заседания временно откладываются.
Этот день пошел псу под хвост.
Что же касается ночи, тут надежд у меня было больше. Рахиль приветствовала меня сообщением, что Сэм прислал весточку о том, что задерживается и на ужин прийти не сможет.
– Он хотя бы сказал, где его искать? – Рахиль отрицательно покачала головой. – Наверняка пошел к кому-то очень важному, – догадался я. Потом рассказал Рахили о провале конференции, и только после этого ко мне вернулось хорошее настроение. – Значит, можно будет сходить куда-нибудь поужинать, – предложил я.
Рахиль решительно отказалась. У нее было достаточно такта, чтобы не говорить о деньгах, хотя Сэм наверняка посвятил ее в секреты моей деликатной финансовой ситуации.
– Гораздо больше мне нравится еда, приготовленная моим поваром, чем все то, что подают в ресторанах, – заявила она. – Так что поужинаем дома. Ничего шикарного не обещаю, обычный ужин для двоих.
Больше всего мне понравилось это «на двоих». Базилий поставил софы в виде буквы V, так что мы чуть ли не сталкивались головами, а под руками у нас были низенькие столики, куда мы ставили блюда. Улегшись на софе, Рахиль сразу же заявила:
– Сегодня я совершенно не могла заниматься. Никак не идет из головы этот твой замысел.
Вообще-то идея исходила от Сэма, но я не видел повода ее поправлять.
– Мне это лестно, – сказал я. – Жаль только, что это помешало тебе работать.
Она лишь пожала плечами и продолжила:
– Я почитала кое что о том периоде, в особенности же, о некоей маловажной личности, иудейском религиозном предводителе по имени Иешуа из Назарета. Ты слыхал о нем? Большинство людей не слыхало, хотя у этого человека было довольно-таки много сторонников. Они называли себя христианами. Но это была всего лишь банда дикарей, не больше.
– К сожалению, я плохо знаю историю Иудеи, – ответил я по-правде, а потом добавил: – Но, хотелось бы узнать и побольше. – А вот это уже правдой не было, во всяком случае, тогда.
– Ну конечно же, – сказала Рахиль. – Ей, несомненно, казалось совершенно естественным, что я желаю получше ознакомиться с временами, наступившими после смерти Августа. – Так вот, этот Иешуа был предан суду за разжигание бунта, после чего его приговорили к смерти.
Я захлопал глазами.
– А не на рабство?
Рахиль отрицательно покачала головой.
– В те времена наказывали не только тем, что продавали в рабство, но и карали физически. Даже смертью, причем, довольно-таки часто, преступника умерщвляли очень варварскими способами. Но Тиберий, будучи наместником, решил, что это слишком суровое наказание для бунтовщика. Поэтому он смягчил приговор, приказав преступника лишь бичевать, а потом отпустить. Мне кажется, это было очень разумным решением. Ведь иначе, этот Иешуа стал бы мучеником, и одни только боги знают, что произошло бы потом. А так христиане постепенно отошли от него, и очень скоро течение распалось... Базилий, можешь подавать следующее блюдо!
Я с интересом приглядывался, как Базилий выполняет приказ. Оказалось, что подает он жаворонков с оливками! Мне это понравилось не только потому, что я обожаю это кушанье. «Простой ужин» оказался куда более изысканным, чем прием для нас с дядей вчера вечером.
Дела шли все лучше и лучше.
– Рахиль, ты можешь мне кое-что сказать? – спросил я. – Мне казалось, что ты тоже иудейка.
Ехать удавалось только медленно; чем ближе к цели, тем медленнее. Я видел, как Легион формирует ряды для почетной встречи, когда приближался эскорт правительницы Египта – женщины-фараона, чтобы начать церемонию открытия Конференции. Водитель экипажа не захотел подвезти меня ближе, чем к окружавшему здание базару, поэтому пришлось толкаться среди туристов, высматривающих, как правительница выходит из своей царской лектики.
Раздался тихий возглас удовлетворения, нечто среднее между вздохом и смехом. Туристы прибыли сюда увидеть именно это. Они напирали на барьеры легионеров, в то время как царица с непокрытой головой и в тянущимся по земле платье приближалась к святыням, расположенным снаружи здания Сената. С надлежащим уважением и без спешки она провела обряд возложения жертв. В это время туристы щелкали фотоаппаратами, а я стал беспокоиться о времени. Что будет, если в силу экуменической терпимости она решит посетить все пятьдесят святилищ? Но, уделив внимание лишь Изиде, Амону-Ра и Матери Нил, царица зашла вовнутрь здания, чтобы открыть сессию Конференции. Легионеры несколько расслабились. Туристы стали растекаться по автобусам, фотографируя теперь уже друг друга, а я тоже прошел в здание.
Царица провозгласила хорошую, то есть краткую, вступительную речь. Вся проблема была в том, что говорила она, в основном, для пустых стульев.
Большой зал александрийского Нижнего Сената вмещает две тысячи человек. Сейчас здесь находилось не более полутора сотен, в большинстве своем стоящих небольшими группками в проходах и задней части зала, совершенно не обращая внимания на выступление царицы. Мне показалось, она это заметила и потому сократила выступление. Только что она говорила нам, как научные исследования внешнего пространства совпадают с древнейшими традициями Египта (чего совершенно никто не слушал), а в следующий момент ее голос уже замолк, и она вручила своим ассистентам скипетр и державу. Шествуя гордо, как пристало самодержице, она спустилась с подиума и удалилась.
Но гул разговоров вовсе не утих. Понятное дело, все говорили только об Олимпийцах. Даже когда Президор Коллегиума выступил и объявил о начале первого заседания, зал так и не заполнился. Но большая часть присутствующих, по крайней мере, уселась – все так же по группкам – гул разговоров не утих.
Даже ораторы, как могло показаться, не слишком думали о том, что говорили. Первым из них был почетный Президор-Эмеритус, родом с южных египетских гор. Он резюмировал все известное до сих пор об Олимпийцах.
Свою речь он провозгласил так быстро, как будто диктовал ее скрибе. Впрочем, она и не была такой уж интересной. Понятно, дело было в том, что сама речь приготовлена была несколько дней назад, когда сигналы от Олимпийцев все еще приходили, и никто не мог ожидать, что сообщение будет прервано. Теперь все это уже не имело никакого значения.
На научных конгрессах больше всего меня привлекает не содержание зачитываемых рефератов – ту же самую информацию легче и удобнее найти в научной периодике любой библиотеки. Дело даже не в вопросах и ответах после каждого выступления, хотя здесь можно встретить презабавнейший материал. Нет, больше всего меня привлекает «звучание науки», своеобразный жаргон сокращений, которым ученые пользуются, говоря о своей специальности. Посему обычно я сажусь где-нибудь сзади, подальше ото всех, и стилосом по табличке записываю фрагменты бесед, одновременно придумывая, как воткнуть их в свой новый научный роман.
Сегодня об этом не могло быть и речи. Дискуссия никак не могла стронуться с места. Докладчики вставали поочередно, читали свои рефераты, давали необязательные ответы на несколько таких же необязательных вопросов, после чего спешно покидали зал. После каждого такого ухода число присутствующих таяло, и в конце концов до меня дошло, что сюда пришли лишь те, кому сегодня выпало выступать.
Когда, озверев от скуки, я решил, что, чем сидеть с пустой табличкой, лучше выпить вина и чего-нибудь перекусить, то заметил, что и в кулуарах мало кто остался. Никого знакомого я не встретил. Я даже понятия не имел, где можно найти Сэма. В самый полдень Президор, уступая перед неизбежным, сообщил, что до особого объявления все последующие заседания временно откладываются.
Этот день пошел псу под хвост.
Что же касается ночи, тут надежд у меня было больше. Рахиль приветствовала меня сообщением, что Сэм прислал весточку о том, что задерживается и на ужин прийти не сможет.
– Он хотя бы сказал, где его искать? – Рахиль отрицательно покачала головой. – Наверняка пошел к кому-то очень важному, – догадался я. Потом рассказал Рахили о провале конференции, и только после этого ко мне вернулось хорошее настроение. – Значит, можно будет сходить куда-нибудь поужинать, – предложил я.
Рахиль решительно отказалась. У нее было достаточно такта, чтобы не говорить о деньгах, хотя Сэм наверняка посвятил ее в секреты моей деликатной финансовой ситуации.
– Гораздо больше мне нравится еда, приготовленная моим поваром, чем все то, что подают в ресторанах, – заявила она. – Так что поужинаем дома. Ничего шикарного не обещаю, обычный ужин для двоих.
Больше всего мне понравилось это «на двоих». Базилий поставил софы в виде буквы V, так что мы чуть ли не сталкивались головами, а под руками у нас были низенькие столики, куда мы ставили блюда. Улегшись на софе, Рахиль сразу же заявила:
– Сегодня я совершенно не могла заниматься. Никак не идет из головы этот твой замысел.
Вообще-то идея исходила от Сэма, но я не видел повода ее поправлять.
– Мне это лестно, – сказал я. – Жаль только, что это помешало тебе работать.
Она лишь пожала плечами и продолжила:
– Я почитала кое что о том периоде, в особенности же, о некоей маловажной личности, иудейском религиозном предводителе по имени Иешуа из Назарета. Ты слыхал о нем? Большинство людей не слыхало, хотя у этого человека было довольно-таки много сторонников. Они называли себя христианами. Но это была всего лишь банда дикарей, не больше.
– К сожалению, я плохо знаю историю Иудеи, – ответил я по-правде, а потом добавил: – Но, хотелось бы узнать и побольше. – А вот это уже правдой не было, во всяком случае, тогда.
– Ну конечно же, – сказала Рахиль. – Ей, несомненно, казалось совершенно естественным, что я желаю получше ознакомиться с временами, наступившими после смерти Августа. – Так вот, этот Иешуа был предан суду за разжигание бунта, после чего его приговорили к смерти.
Я захлопал глазами.
– А не на рабство?
Рахиль отрицательно покачала головой.
– В те времена наказывали не только тем, что продавали в рабство, но и карали физически. Даже смертью, причем, довольно-таки часто, преступника умерщвляли очень варварскими способами. Но Тиберий, будучи наместником, решил, что это слишком суровое наказание для бунтовщика. Поэтому он смягчил приговор, приказав преступника лишь бичевать, а потом отпустить. Мне кажется, это было очень разумным решением. Ведь иначе, этот Иешуа стал бы мучеником, и одни только боги знают, что произошло бы потом. А так христиане постепенно отошли от него, и очень скоро течение распалось... Базилий, можешь подавать следующее блюдо!
Я с интересом приглядывался, как Базилий выполняет приказ. Оказалось, что подает он жаворонков с оливками! Мне это понравилось не только потому, что я обожаю это кушанье. «Простой ужин» оказался куда более изысканным, чем прием для нас с дядей вчера вечером.
Дела шли все лучше и лучше.
– Рахиль, ты можешь мне кое-что сказать? – спросил я. – Мне казалось, что ты тоже иудейка.