Пол Фредерик. Встреча с Хичи

   Да. Вы, конечно, видели эту картину. Но у вас было преимущество перед нами: вы знали, что видите. А мы, Уолтерс со своим гаремом, Эсси и я, нет. Мы покинули беспокойный человеческий мир в погоне за беспокойной загадкой и увидели, как эта штука, за которой мы охотимся, проглатывается кем-то прямо у нас на глазах! Для наших пораженных и неподготовленных глаз это выглядело именно так. Мы сидели, как окаменелые, и смотрели на сложенные крылья и на большую голубоватую сферу, возникшую ниоткуда и поглощающую их.
   Я осознал, что кто-то негромко смеется, и вторично был поражен, поняв, кто это.
   Это был Альберт. Теперь он сидел на краю стола и вытирал слезы смеха.
   – Прошу прощения, – сказал он, – но видели бы вы ваши лица.
   – Черт тебя побери, самовлюбленная программа! – сказала Эсси больше не добродушно. – Немедленно прекрати этот вздор. Что здесь происходит?
   Альберт взглянул на мою жену; его выражение я не смог разгадать. Во взгляде была доброта, и терпимость, и еще множество такого, что никак не совместимо с компьютерной программой, даже с программой Альберта. Но было во взгляде и беспокойство.
   – Дорогая миссис Броадхед, – сказал он, – если вы не хотели придавать мне чувство юмора, не нужно было включать его в программу. Простите, если я поставил вас в затруднительное положение.
   – Выполняй инструкции! – сказала Эсси в некотором замешательстве.
   – Хорошо. То, что вы видели, – объяснил он, отворачиваясь от Эсси и адресуясь теперь ко всей группе, – по моему мнению, есть первый известный случай операции, проводимой хичи в реальном времени. Парусник был похищен. Обратите внимание на этот небольшой корабль. – Он небрежно взмахнул рукой, и изображение на экране начало увеличиваться. Увеличение больше, чем позволяла разрешающая способность оптических приборов корабля, поэтому качество неважное, голубая сфера стала туманной и неровной.
   Но за ней что-то было.
   Что-то медленно заходило за эту сферу. В тот момент, когда оно должно было исчезнуть, Альберт остановил изображение, и мы увидели туманный объект в форме рыбы, маленький, плохоразличимый.
   – Корабль хичи, – сказал Альберт. – Во всяком случае, у меня нет других объяснений.
   Джейни Джи-ксинг словно подавилась.
   – Вы уверены?
   – Нет, конечно, не уверен, – ответил Альберт. – Пока это всего лишь теория. Никогда не следует говорить «да» теории, мисс Джи-ксинг, потому что неизбежно появится лучшая теория, и той, что до сих пор казалась лучшей, придется сказать «нет». Но моя теория такова: хичи решили похитить парусник.
 
   Теперь представьте себе картину. Хичи! Настоящие, как утверждает наша самая умная информационная программа. Я так или иначе искал хичи две трети столетия, стремился их найти и в то же время боялся этого. Но когда это случилось, я прежде всего подумал не о хичи, а о нашей информационной системе. Я спросил:
   – Альберт, почему ты действуешь тек странно?
   Он вежливо посмотрел на меня, постукивая черенком трубки о зубы.
   – В каком смысле «странно», Робин?
   – Черт возьми, не увиливай! То, как ты действуешь! Разве ты не знаешь... – я постарался выразиться деликатнее, – разве ты не знаешь, что ты только компьютерная программа?
   Он печально улыбнулся.
   – Мне не нужно напоминать об этом, Робин. Я не реален, в этом смысле? Но та реальность, в которую вы погружены, меня не заботит.
   – Альберт! – воскликнул я, но он поднял руку, чтобы заставить меня замолчать.
   – Позвольте мне сказать вот что. Для меня реальность, я знаю, просто большое количество одновременных импульсов в эвристических построениях. Все равно что смена изображений на экране. А для вас, Робин? Разве реальность для органического разума так уж отлична? Неужели это просто химические реакции, происходящие в килограмме жирной материи, у которой нет ни глаз, ни ушей, ни сексуальных органов? Все, что знает эта материя, она знает в пересказе, знает то, что ей сообщила какая-то воспринимающая система. Каждое чувство приходит к ней по проводам-нервам. Неужели между нами такое отличие, Робин?
   – Альберт!
   Он покачал головой.
   – Ах, – сказал он горько, – я знаю. Вы мне не поверите, потому что среди вас мой создатель. Но разве вы сами не обманываетесь? Разве я не заслуживаю такой же оценки и терпимости? Я был очень большим человеком, Робин. Меня высоко ценили влиятельные люди. Короли! Королевы! Великие ученые, и какие же хорошие люди они были! На мой семидесятый день рождения мне устроили прием – Робертсон и Вигнер, Курт Гедель, Раби, Оппенгеймер... – И он вытер слезу... и здесь Эсси больше не позволила ему продолжать.
   Она встала.
   – Мои друзья и муж, – сказала она, – очевидно, произошло какое-то нарушение функций. Прошу прощения за это. Я должна проверить все схемы.
   – Это не твоя вина, Эсси, – сказал я как можно более мягко. Но она не восприняла это мягко. Посмотрела на меня так, как не смотрела с тех далеких дней, когда я впервые начал ухаживать за ней и рассказывал о том, какие шутки привык разыгрывать со своей психоаналитической программой Зигфридом фон Психоаналитиком.
   – Робин, – холодно сказала она, – ты слишком много говоришь об ошибках и вине. Обсудим это позже. Прошу прощения, гости, но я на некоторое время должна занять свой кабинет. Альберт! Немедленно начнем устранение дефектов.
 
   Один из недостатков богатства и известности в том, что слишком многие приглашают вас к себе. И все ожидают, что вы ответите им тем же. Прием гостей – не из моих сильных сторон. Эсси, с другой стороны, это любит, и за много лет мы выработали свой способ обращения с гостями. Очень просто. Я держусь с ними, пока мне это нравится – иногда несколько часов, иногда пять минут. Потом я исчезаю в своем кабинете и предоставляю гостей Эсси. Особенно я люблю это делать, когда между гостями возникает напряжение. Получается прекрасно – для меня.
   Но иногда эта система не срабатывает, и тут я попадаюсь. Сейчас наступил как раз такой момент. Я не мог оставить гостей на Эсси, потому что Эсси занята. Я не хотел оставлять их одних, потому что мы и так надолго их оставляли. А напряжения здесь было в избытке. И вот я пытаюсь вспомнить, как нужно быть вежливым, когда некуда отступать.
   – Не хотите ли выпить? – жизнерадостно спросил я. – Что-нибудь съесть? Можно посмотреть хорошие программы, если Эсси не отключила все схемы, чтобы разобраться с Альбертом...
   Джейни Джи-ксинг прервала меня вопросом:
   – Куда мы направляемся, мистер Броадхед?
   – Ну, – сказал я, улыбаясь, – весело; радушный хозяин; старается развлечь гостей, даже если они задают вопросы, ответа на который вы не знаете, потому что на уме у вас множество гораздо более важных проблем. – Ну, вероятно, вопрос в том, куда бы вы хотели направиться. Я хочу сказать, что теперь нет смысла гнаться за парусником.
   – Да, – согласилась Джи-ксинг.
   – Тогда, вероятно, вам решать. Не думаю, чтобы вы хотели оставаться в тюрьме... – напомнить им, что в конце концов я их выручил.
   – Да, – снова сказала Джи-ксинг.
   – Тогда назад на Землю? Мы можем высадить вас у любой петли. Или на Вратах, если хотите. Или... Оди, ты ведь родом с Венеры? Не хочешь туда вернуться?
   Уолтерс сказал: «Нет». И замолчал. Я подумал, что нехорошо со стороны гостей давать только односложные ответы, когда я стараюсь быть радушным.
   Выручила меня Долли Уолтерс. Она подняла правую руку, и на пальце у нее была кукла, та самая, что представляла хичи.
   – Беда в том, мистер Броадхед, – сказала она сладким змеиным голосом, не разжимая губ, – что всем нам некуда деваться.
   Поскольку, очевидно, так оно и было, никто не нашел что сказать. Потом Оди встал.
   – Я бы выпил, Броадхед, – поворчал он. – Долли? Джейни?
   Очевидно, это была лучшая идея за последнее время. Мы все согласились, как гости, слишком рано пришедшие на вечеринку и нашедшие, чем заняться, чтобы не было слишком очевидно, что они ничем не занимаются.
   Конечно, заняться было чем. И не самое главное занятие – развлекать гостей. И даже не необходимость освоиться с мыслью, что мы (возможно) видели подлинный корабль хичи с живыми хичи в нем. Главное – снова мои внутренности. Врачи сказали, что я могу вести нормальную жизнь. Но о ненормальной они ничего не говорили, и вот я чувствовал свой возраст и уязвимость. И был рад взять джин с водой, сесть рядом с имитацией камина с его воображаемым пламенем, предоставив кому-нибудь другому перехватывать мяч.
   Этим другим оказался Оди Уолтерс.
   – Броадхед, я благодарен за то, что ты вытащил нас из тюрьмы. Я знаю, что у вас есть собственные дела. Я думаю, лучше всего высадить нас в каком-нибудь удобном месте, чтобы вы могли заняться своими делами.
   – Ну, таких мест много, Оди. Есть ли какое-нибудь предпочтение?
   – Я бы хотел, – сказал он, – думаю, мы все этого хотим, получить возможность разобраться, что же нам делать. Вероятно, вы заметили, что у нас есть личные проблемы, которые нужно разрешить. – Такие высказывания не нуждаются в подтверждении, отрицать их тоже невозможно, поэтому я просто улыбнулся. – Поэтому нам нужно остаться наедине и поговорить...
   – Мне кажется, у вас была такая возможность, когда мы с Эсси оставили вас наедине, – сказал я, кивая.
   – Вы оставили вас наедине. Но ваш друг Альберт нет.
   – Альберт? – Мне и в голову не приходило, что он может остаться с гостями, особенно когда его не приглашали.
   – Все время, Броадхед, – горько сказал Уолтерс. – Сидел как раз на твоем месте. И задавал Долли миллион вопросов.
   Я покачал головой и протянул стакан, чтоб его снова наполнили. Не очень хорошая мысль, вероятно, но у меня в тот момент вообще хороших мыслей не было. Когда я был молод и моя мать умирала – она не могла обеспечить медицинский уход для нас обоих, вина, вина, вина, и выбрала меня, – бывали времена, когда она меня не узнавала, не помнила моего имени, говорила со мной так, словно я ее начальник, или хозяин дома, или какой-то парень, с которым она встречалась до того, как вышла замуж. Ужасная сцена. Это даже хуже, чем видеть, как она умирает: она буквально распадалась у меня на глазах.
   Вот так распадался теперь Альберт.
   – Что за вопросы он задавал? – спросил я, глядя на Долли.
   – О Вэне, – ответила она, играя куклами, но говоря собственным голосом – впрочем, по-прежнему почти не раскрывая губ. – Куда он направляется, что делает. Больше всего он хотел увидеть на карте объекты, которые интересовали Вэна.
   – Покажите их мне, – попросил я.
   – Я не могу управлять этой штукой, – раздраженно сказала она, но Джейни Джи-ксинг встала и была у приборов раньше, чем Долли кончила говорить. Коснулась приборного щита, нахмурилась, набрала комбинацию и повернулась к нам.
   – Миссис Броадхед, должно быть, отключила приборы, когда убрала вашего пилота, – сказала она.
   – Ну, это все были черные дыры разного типа, – сказала Долли.
   – Я думал, они все одного типа, – заметил я, и она пожала плечами. Теперь мы все собрались у щита, глядя на экран, на котором не видно было ничего, кроме звезд. – Будь он проклят! – сказал я.
   Сзади послышался ледяной голос Альберта:
   – Мне жаль, если я причинил вам неудобства, Робин.
   Мы все повернулись, как фигуры в старых немецких городских часах. Он сидел на краю кресла, из которого только что встал я, и смотрел на нас. Выглядел он по-другому. Моложе. Менее самоуверенным. В руках вертел сигару – сигару, не трубку, – и выражение у него было серьезное.
   – Я думал, Эсси работает с тобой, – сказал я – я уверен – раздраженно.
   – Она закончила, Робин. В сущности, она идет сюда. Могу сказать, что она не обнаружила никаких неполадок – я прав, миссис Броадхед?
   Вошла Эсси и остановилась у двери. Руки ее были сжаты в кулаки, она смотрела на Альберта. На меня даже не взглянула.
   – Правда, программа, – мрачно заявила она. – Ошибок в программе я не нашла.
   – Я рад слышать это, миссис Броадхед.
   – Не радуйся. Факт остается фактом: ты свихнувшаяся программа. Теперь скажи мне, умная программа без ошибок в программировании, каков будет следующий шаг?
   Голограмма нервно облизала губы.
   – Ну, что ж, – неуверенно сказал Альберт, – вероятно, вы захотите проверить хардвер.
   – Совершенно верно, – сказала Эсси и протянула руку, чтобы достать из гнезда его информационный веер. Могу поклясться, что увидел беглое выражение паники на лице Альберта, выражение, которые бывает у человека перед анестезированием для серьезной операции. И вдруг это выражение исчезло вместе с самим Альбертом. – Продолжайте разговаривать, – приказала Эсси, вставляя лупу в глаз и начиная осматривать поверхность веера.
   Но о чем разговаривать? Мы смотрели, как она изучает все изгибы веера. Пошли за ней, когда она, хмурясь, унесла веер в свою мастерскую, и молча смотрели, как она трогает веер своим кронциркулем и другими приборами, вставляет в испытательное гнездо, нажимает кнопки, поворачивает ручки, читает результаты на шкалах. Я стоял, потирая живот, который снова начал приносить мне неприятности, а Оди прошептал:
   – Что она ищет?
   Но я не знал. Царапину, трещину, ржавчину. Но она ничего не нашла.
   Встала вздыхая.
   – Ничего нет.
   – Хорошо, – заметил я.
   – Хорошо, – согласилась она, – потому что серьезную поломку я бы не могла здесь ликвидировать. Но и плохо, Робин, потому что в программе явные сбои. Она научила меня скромности.
   Долли сказала:
   – Вы уверены, что он неисправен, миссис Броадхед? Пока вы были в другой комнате, он вел себя вполне разумно. Может, чуть странно.
   – Странно! Долли, знаете, о чем он говорил все время, пока я его проверяла? О гипотезе Маха и недостающей массе. О черных дырах, чернее других. Не нужно быть настоящим Альбертом Эйнштейном, чтобы понять... Эй! Он что, разговаривал с вами?
   И когда услышала подтверждение, села с плотно сжатыми губами и какое-то время думала. Потом встряхнулась.
   – Вот дьявольщина! – в отчаянии сказала она. – Гадать нет смысла. Единственная личность, которая знает, что с Альбертом, это сам Альберт.
   – А что если Альберт не захочет сказать? – спросил я.
   – Неверная постановка вопроса, – ответила она, вставляя веер. – Правильная: «Что если Альберт не может ответить?»
 
   Он выглядел нормально – ну, почти нормально. Сидел в своем любимом кресле и вертел сигару – кстати, кресло и мое любимое, но в тот момент я не настроен был с ним спорить.
   – Ну, Альберт, – мягко, но решительно сказала Эсси, – ты знаешь, что в тебе неполадки, верно?
   – Немного отклоняюсь от нормы, да, – виновато ответил он.
   – Я думаю, довольно сильно отклоняешься! Вот что мы сделаем, Альберт. Вначале зададим тебе несколько вопросов о фактах – не о мотивах, не о трудных теоретических проблемах, только такие вопросы, которые могут быть проверены объективными фактами. Ты понимаешь?
   – Конечно, миссис Броадхед.
   – Хорошо. Во-первых. Я поняла, что ты разговаривал с гостями, пока мы с Робином были в капитанской каюте.
   – Это верно, миссис Броадхед.
   Она поджала губы.
   – Мне такое поведение кажется необычным. Ты их расспрашивал. Пожалуйста, скажи, какие вопросы ты задавал и какие ответы получил.
   Альберт неловко изменил позу.
   – Меня в основном интересовали объекты, которые обследует Вэн, миссис Броадхед. Миссис Уолтерс была так добра, что указала мне их на карте. – Он указал на экран, и, конечно, на нем сменялась серия карт. – Если посмотрите внимательней, – сказал Альберт, указывая своей незажженной сигарой, – то увидите определенную прогрессию. Сначала он проверяет простые черные дыры, которые на картах хичи обозначаются знаками, похожими на рыболовные крючки. Это в картографии хичи знаки опасности.
   – Откуда ты это знаешь? – спросила Эсси, а потом: – Нет, сотри этот вопрос. Вероятно, у тебя есть основания для такого предположения.
   – Да, миссис Броадхед. Я был с вами не очень общителен на эту тему.
   – Ага! К чему-то подходим. Продолжай.
   – Да, миссис Броадхед. Эти простые черные дыры всюду обозначены двумя знаками. Потом Вэн обследовал обнаженную сингулярность – невращающуюся черную дыру, ту самую, в которой много лет назад Робин попал в тяжелое положение. Там Вэн нашел Джель-Клару Мойнлин. – Изображение дрогнуло, появился голубой призрак, потом снова вернулась карта. – У этой дыры три знака, что означает большую опасность. И наконец, – взмах руки, на экране появился другой участок карты хичи, – вот здесь находится объект, к которому, как утверждает миссис Уолтерс, Вэн сейчас направляется.
   – Я этого не говорила! – возразила Долли.
   – Да, миссис Уолтерс, – согласился Альберт, – но вы говорили, что он часто смотрел на него, обсуждал с Мертвецами и что этот объект пугал его. Я считаю, что он направляется именно туда.
   – Очень хорошо, – зааплодировала Эсси. – Первый тест ты прошел замечательно, Альберт. Приступим ко второй части. На этот раз без участия аудитории, – добавила она, взглянув на Долли.
   – Я к вашим услугам, миссис Броадхед.
   – Конечно. Теперь. Фактические вопросы. Что означает термин «недостающая масса»?
   Альберт выглядел обеспокоенно, но ответил сразу:
   – Так называемая недостающая масса – это масса, необходимая для объяснения галактических орбит, но не обнаруженная.
   – Прекрасно! Теперь что такое гипотеза Маха?
   Он облизал губы.
   – Мне не очень хочется обсуждать проблемы квантовой механики, миссис Броадхед. Мне трудно поверить, что Бог играет в кости со вселенной.
   – Никто не спрашивает о твоей вере. Придерживайся правил, Альберт. Я только прошу определить широко известный физический термин.
   Он вздохнул и изменил позу.
   – Хорошо, миссис Броадхед, но позвольте представить это в понятных выражениях. Есть основания считать, что существует какое-то вмешательство в очень больших пределах в циклы расширения-сокращения вселенной. Расширение обращено в противоположном направлении. Сокращение, как кажется, будет происходить до одного атома – как это было до Биг Бэнга.
   – И что это такое? – спросила Эсси.
   Он беспокойно поерзал.
   – Я сильно нервничаю, миссис Броадхед, – пожаловался Альберт.
   – Но ведь ты можешь ответить на вопрос. В существующих терминах.
   – Существующих в какой момент, миссис Броадхед? Сейчас? Или, скажем, как считали в дни до Хокинса и других специалистов по квантовой механике? Существует хорошее положение относительно сотворения вселенной, но оно скорее религиозное.
   – Альберт! – угрожающе сказала Эсси.
   Он слегка улыбнулся.
   – Я только собирался процитировать Святого Августина из Гипона, – сказал он. – Когда его спросили, что делал Бог до сотворения вселенной, Августин ответил, что он создавал ад для людей, задающих такие вопросы.
   – Альберт!
   – Ну, хорошо, – раздраженно ответил он. – Да. Считается, что до определенного времени – не позже доли секунды, равной единице, деленной на десять в сорок третьей степени, – современные физические законы больше неприменимы и должна быть внесена некая «квантовая коррекция». Я очень устал от этих школярских разговоров, миссис Броадхед.
   Я не часто видел Эсси пораженной.
   – Альберт! – воскликнула она иным тоном. Не предупреждающим. Удивленным. И ошеломленным.
   – Да, Альберт, – сердито ответил он. – Которого вы создали и который и есть я. Прекратите это, пожалуйста. Будьте добры выслушать меня. Я не знаю, что произошло до Большого Взрыва! Знаю только, что где-то существует некто, считающий, что он знает и может контролировать происходящее. И это меня очень пугает, миссис Броадхед.
   – Пугает? – выдохнула Эсси. – Кто запрограммировал тебя пугаться, Альберт?
   – Вы, миссис Броадхед. Я не могу с этим жить. И не желаю больше обсуждать.
   И он исчез.
   Не нужно было ему это делать. Мог бы и пощадить наши чувства. Мог бы сделать вид, что выходит в дверь, или исчезнуть, когда на него никто не смотрел. Ничего подобного он не сделал. Просто исчез. Как будто настоящий человек, рассердившийся и хлопнувший за собой дверью. Слишком рассерженный, чтобы думать о своем поведении.
   – Он не должен срываться, – в отчаянии сказала Эсси.
   Но он сорвался. Однако настоящий шок мы испытали позже, когда убедились, что ни экран, ни приборы пилотирования не действуют.
   Альберт их перекрыл. Мы с постоянным ускорением направлялись неизвестно куда.

20. НЕЖЕЛАННАЯ ВСТРЕЧА

   В корабле Вэна звонил телефон. Ну, не совсем телефон и не совсем звонил; сигнал свидетельствовал, что кто-то шлет на корабль сообщение по радио быстрее света.
   – Прочь! – раздраженно закричал проснувшийся Вэн. – Не желаю ни с кем разговаривать! – Но тут совсем проснулся и удивился. – Оно было выключено, – сказал он, глядя на радио быстрее света, и выражение на его лицо прошло весь спектр изменений, от раздражения до страха.
   Я думаю, этот рак страха, который постоянно разъедал Вэна, делал его более переносимым. Небо видит, он грубиян. Он раздражителен. И, конечно, вор. Он не думал ни о ком, кроме себя самого. Но это только значит, что он был таким же, какими бываем мы, пока нас не воспитают родители, товарищи, школа и полиция. Никто не воспитывал Вэна, и потому он оставался ребенком.
   – Я ни с кем не хочу разговаривать! – крикнул он и разбудил Клару.
   Я вижу, какой была тогда Клара: вообще сейчас я вижу многое, что тогда было от меня скрыто. Она устала, раздражена, она больше не может выносить Вэна.
   – Тебе нужно ответить, – сказала она, и Вэн посмотрел на нее, словно она сошла с ума.
   – Ответить? Конечно, я не стану отвечать! Какой-то бюрократ хочет сообщить, что я не следовал законной процедуре...
   – Сообщить, что ты украл корабль, – поправила она спокойно и направилась к радио. – Как отвечать? – спросила она.
   – Не будь дурой! – завопил он. – Подожди! Стой! Что ты делаешь?
   – Вот этот рычаг? – Его вопль послужил достаточным ответом. Он прыгнул к ней через маленькую каюту, но она крупнее и сильнее его. Она уклонилась. Сигнальный звон прекратился, вспыхнул золотой огонек, и Вэн, неожиданно успокоившись, громко рассмеялся.
   – Хо, какая ты дура! Никого нет! – воскликнул он.
   Но он ошибся. Послышался какой-то свистящий звук, затем слова – понятные слова. Резкий странного оттенка голос произнес:
   – Я ннне прит... чиню фам... фред.
   Кларе потребовалось немало времени, чтобы понять смысл сказанного, а когда она поняла, слова не произвели на нее ожидаемого эффекта. Что это было? Какой-то чужак своей ужасной свистящей речью хотел сказать
   – Я не причиню вам вред.
   Почему он так говорит? Убеждает, что опасности нет, когда вы ее не чувствуете?
   Вэн хмурился.
   – Что это? – закричал он, начиная потеть. – Кто там? Что тебе нужно?
   Ответа не была. А причина заключалась в том, что Капитан исчерпал весь свой словарь и лихорадочно готовил следующую реплику; для Вэна и Клары это молчание, однако, имело другое значение.
   – Экран! – воскликнул Вэн. – Дура, включай экран! Нужно посмотреть, что это!
   Кларе потребовалось время, чтобы справиться с приборами; она только в этом полете начала учиться управлять экраном хичи: в ее время этого не умел никто. На экране появилось изображение корабля, и большого. Такого большого Клара никогда не видела, он больше любого пятиместника с Врат ее времени.
   – Что... что... что... – скулил Вэн, только на четвертый раз он сумел спросить: – Что это?
   Клара и не пыталась ответить. Она не знала. Но тоже боялась. Боялась того, чего боялся каждый изыскатель Врат, и когда Капитан закончил подготовку и произнес следующую фразу:
   – Я... идду... на... брт, – она была уверена.
   Иду на борт! Клара знала, что один корабль может причалить к другому в полете; это делалось. Но ни у одного земного пилота не было большой практики в таких делах.
   – Не впускай его! – закричал Вэн. – Убегай! Прячься! Сделай что-нибудь! – Он в ужасе посмотрел на Клару, потом бросился к приборам.
   – Не будь дураком! – крикнула она, прыгая ему наперерез. Клара была сильной женщиной, но на этот раз не справилась. Безумный страх сделал его сильным. Он ударил ее, отбросил и, завывая от ужаса, устремился к приборам.
   В ужасе от этой неожиданной встречи Клара тем не менее смогла испытать и ужас другого рода. Все, что она знала о кораблях хичи, научило ее, что никогда, НИКОГДА нельзя менять установленный курс. Она знала, что новые знания сделали это возможным, но знала также, что сделать это нелегко, нужны тщательные расчеты и подготовка, а Вэн не в состоянии сделать это.
   И все равно – ничего не случилось. Большой акулообразный корабль придвинулся ближе.
   Вопреки своему ужасу, Клара с восхищением следила, как пилот другого корабля искусно подстроился под измененный курс и увеличение скорости. Технически проделано это было совершенно изумительно. Вэн застыл у приборов, выпучив глаза, раскрыв рот, негромко скуля. Корабль еще больше увеличился и ушел из поля зрения сканеров; когда из люка спускаемого аппарата послышался скрежещущий звук, Вэн взревел в ужасе и нырнул в туалет. Клара осталась одна. Люк приподнялся и откинулся; и вот именно Джель-Клара Мойнлин оказалась первым человеком, увидевшим живого хичи.
   Хичи выбрался из люка, распрямился и посмотрел на нее. От него пахло аммиаком. Глаза круглые, потому что таково оптимальное устройство органа, который должен поворачиваться во всех направлениях, но не человеческие. Нет концентрического кольца пигмента вокруг центрального зрачка. И самого зрачка нет, только темный крест в середине розоватого шара. Широкий таз. Ниже таза, между тем, что можно было бы назвать бедрами, если бы ноги больше походили на человеческие, свисает капсула из ярко-синего металла. Больше всего хичи напоминал ребенка в пеленке и с грузом в колготках.