Страница:
– Будь у него дети, – продолжала Ева, послюнив палец и проверив, нагрелся ли утюг, – я бы слова не сказала. Но ведь это же не жизнь, Анна.
– Он любит меня.
– Так почему не разведется, наконец?
Некоторые вещи Анна и не пыталась объяснить матери. Эта была одной из таких.
– Хорошо, – обернулась к ней Ева, – я с твоим Индржихом потолкую сама.
– Прошу тебя, не вмешивайся ты в наши дела! – неожиданно резко сказала Анна и уже спокойнее добавила: – Будь добра, забудь обо всем, что я здесь тебе наговорила.
Ко всем проблемам еще и эта! Какое-то время назад Анна сказала своей матери, что Индржих женат, чтобы та не донимала ее досужими вопросами.
– И долго это протянется?
Анна молчала.
– Жизнь так ничему тебя и не научила.
Казалось, молчание дочери будет длиться вечно.
– С тобой нелегко, Анна, – продолжала Ева доверительным тоном. – Ты целых полгода со мной не разговаривала, когда я сказала тебе, что ПРИ ТАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ребенок не должен появляться на свет. Но ты настояла на своем. Ведь ты же представить себе не могла, что тебя ждет!
Анна строптиво тряхнула головой и со стопкой глаженого белья прошла в комнату Вашека. Нагнулась, чтобы уложить нижние рубашки и трусы в бельевой шкаф, и услышала глубокое дыхание Вашека. Ощутила нежный, такой интимный аромат детского мыла (несмотря на всевозможные протесты, этот грязнуля-замарашка спал теперь умытый), и когда приблизилась, чтобы закрыть его (с кем это опять он подрался во сне?), то увидела в косой полосе света, что падал сюда из комнаты, круглую розовощекую физиономию АНГЕЛА, из которого с седьмым ударом часов поутру проклюнется неутомимый мучитель.
Когда Анна вернулась в кухню, то, отбросив всю свою гордость, призналась матери, что заказала в «Чедоке» недельную путевку в горы, но с Индржихом бесполезно о том говорить, и она просит Еву, чтобы та поехала в Крконоше, забрав с собой Вашека.
– Но ведь я тебе уже втолковывала, что получить отпуск на каникулярный период – это в первую очередь привилегия матерей.
– Я сделала ошибку, что не пошла работать сестрой в хирургию.
– Если тебе это поможет, я буду дежурить в две смены. Выкрою день-другой и возьму Вашека к себе.
– Нет. Ничего не выйдет, – сразу же запротестовала Анна. – Ты хорошо знаешь – в доме обо мне известно всем и каждому. Еще наплетут что-нибудь Вашеку.
– Все равно рано или поздно Вашек все узнает. И долго ты надеешься это от него скрывать?
– Разве мало детей живут только с матерями?! – упрямо сказало Анна. – Ведь столько сейчас разведенных!
– Но ты-то не в разводе.
На другой день Анна объявила Вашеку, что можно начать собираться в горы, хотя сама плохо представляла себе, чем эта затея кончится. Услыхав такую новость, Вашек просиял и готов был пообещать все, что она пожелает. С легким сердцем он дал ей слово, что забудет и сторожа, и Герольда, и вообще всех женихов на свете.
7
8
9
– Он любит меня.
– Так почему не разведется, наконец?
Некоторые вещи Анна и не пыталась объяснить матери. Эта была одной из таких.
– Хорошо, – обернулась к ней Ева, – я с твоим Индржихом потолкую сама.
– Прошу тебя, не вмешивайся ты в наши дела! – неожиданно резко сказала Анна и уже спокойнее добавила: – Будь добра, забудь обо всем, что я здесь тебе наговорила.
Ко всем проблемам еще и эта! Какое-то время назад Анна сказала своей матери, что Индржих женат, чтобы та не донимала ее досужими вопросами.
– И долго это протянется?
Анна молчала.
– Жизнь так ничему тебя и не научила.
Казалось, молчание дочери будет длиться вечно.
– С тобой нелегко, Анна, – продолжала Ева доверительным тоном. – Ты целых полгода со мной не разговаривала, когда я сказала тебе, что ПРИ ТАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ребенок не должен появляться на свет. Но ты настояла на своем. Ведь ты же представить себе не могла, что тебя ждет!
Анна строптиво тряхнула головой и со стопкой глаженого белья прошла в комнату Вашека. Нагнулась, чтобы уложить нижние рубашки и трусы в бельевой шкаф, и услышала глубокое дыхание Вашека. Ощутила нежный, такой интимный аромат детского мыла (несмотря на всевозможные протесты, этот грязнуля-замарашка спал теперь умытый), и когда приблизилась, чтобы закрыть его (с кем это опять он подрался во сне?), то увидела в косой полосе света, что падал сюда из комнаты, круглую розовощекую физиономию АНГЕЛА, из которого с седьмым ударом часов поутру проклюнется неутомимый мучитель.
Когда Анна вернулась в кухню, то, отбросив всю свою гордость, призналась матери, что заказала в «Чедоке» недельную путевку в горы, но с Индржихом бесполезно о том говорить, и она просит Еву, чтобы та поехала в Крконоше, забрав с собой Вашека.
– Но ведь я тебе уже втолковывала, что получить отпуск на каникулярный период – это в первую очередь привилегия матерей.
– Я сделала ошибку, что не пошла работать сестрой в хирургию.
– Если тебе это поможет, я буду дежурить в две смены. Выкрою день-другой и возьму Вашека к себе.
– Нет. Ничего не выйдет, – сразу же запротестовала Анна. – Ты хорошо знаешь – в доме обо мне известно всем и каждому. Еще наплетут что-нибудь Вашеку.
– Все равно рано или поздно Вашек все узнает. И долго ты надеешься это от него скрывать?
– Разве мало детей живут только с матерями?! – упрямо сказало Анна. – Ведь столько сейчас разведенных!
– Но ты-то не в разводе.
На другой день Анна объявила Вашеку, что можно начать собираться в горы, хотя сама плохо представляла себе, чем эта затея кончится. Услыхав такую новость, Вашек просиял и готов был пообещать все, что она пожелает. С легким сердцем он дал ей слово, что забудет и сторожа, и Герольда, и вообще всех женихов на свете.
7
Все, кто хотел выбраться на каникулы, выехали из города в пятницу или субботу. Только Вашеку пришлось прождать еще целое воскресенье, потому что у мамы утром и вечером были спектакли. В понедельник утренний поезд в Крконоше шел полупустым.
Край был погружен в легкую молочную мглу, а между деревьев проблескивали иногда первые робкие лучи солнца. После Турнова Анна с Вашеком остались в купе одни. Анна вытащила из клетчатой дорожной сумки коробку из прозрачного пластика с едой. Вашек с аппетитом принялся за первый жареный шницель. И вдруг услышал какое-то пыхтение. Оттолкнувшись от стенки, он проехал по лавке к дверям купе: по коридору к нему приближался огромный сенбернар! Вашеку уже спозаранку было чем похвалиться: такой крупной собаки он еще отродясь не видел. Как человек в этом деле опытный, Вашек знал, что на запах мяса собаку можно заманить куда угодно. Он стал пятиться по лавке назад, ласковым голосом зазывая нежданного гостя внутрь купе:
– Иди, собачка, иди сюда!
Анна, которая в это время наливала чай из термоса, резко обернулась.
– Да ты не бойся, – продолжал Вашек доверительно. – Это моя мама.
Одной рукой он показывал на Анну, а другой обнимал пса. Сенбернар и не думал пугаться.
Зато Анна охнула, увидев, что гость с аппетитом облизнулся.
– А ну немедленно прогони этого теленка!
Но сказать что-нибудь больше она не успела. Купе погрузилось в кромешную тьму. Было слышно, как вскрикнула Анна, но ее крик перекрыло радостное у-уканье локомотива.
Когда поезд выехал из туннеля, Анна, сидя на лавке, судорожно сжимала термос с чаем, коробка с едой была пуста, исчез и шницель из руки Вашека, только сенбернар с довольным видом облизывался. Вашек удивленно потрогал пустую коробку.
– Мама, а что мне? – протянул он огорченно и обернулся к обжоре, но того и след простыл.
– Сейчас ты от меня получишь!
Локомотив снова зауукал и помчался вдоль горной речки, а за поворотом скалы открылся перед ними заснеженный край, вздымающиеся вершины которого были озарены лучами восходящего солнца.
Когда они зашагали от вокзала вверх, по направлению к горным туристским базам, у Вашека глаза разбежались. Сначала их обогнала снегоочистительная машина, потом снегоход и, наконец, группа спортсменов на беговых лыжах. Вашек никогда раньше не обращал внимания, во что одета его мама, но сегодня то и дело критически ее оглядывал. С чемоданом в руке и в шубе она как-то не вписывалась в окружающий пейзаж.
– У каждой порядочной мамы на спине рюкзак! – сказал он и вызвался понести ее чемодан.
Анну это страшно растрогало, ей и в голову не приходило, что Вашек преследует свой интерес. На повороте он углядел очередную команду соревнующихся лыжников.
Много лет назад Анна зареклась, что больше никому не позволит вытащить себя в горы. А теперь, когда они с Вашеком поднимались вверх по узкой лесной тропе, где транспорт заметно поредел, она почувствовала, как вольно здесь дышится, все заботы отступают, остаются где-то позади. В глубине души она боялась, вдруг все здесь напомнит ей прошлое, но с облегчением поняла, что ее опасения напрасны. Она глаз не могла оторвать от снежинок, как мягко кружатся они в неярких лучах утреннего солнца, и подгоняла Вашека, чтобы он прибавил шагу.
Вашек видел, что мама улыбается, и с теплым чувством убедился, что она и в самом деле очень красива.
– Мама, а чего это утром на вокзал нагрянул Индржих с цветами?
– Пришел предупредить меня, чтобы я не сломала ногу.
Анна про себя улыбнулась: впервые в жизни она поставила на карту все, решившись идти до конца, и ей удалось добиться своего, мало того – в половине восьмого Индржих неожиданно появился на перроне. Смех, да и только! – подумала она. А сколько раз просила, умоляла – и все впустую!
– Тебе он нравится? – услышала она голос Вашека и подняла глаза вверх.
У леса стоял деревянный дом на кирпичном цоколе, с двумя большими террасами и видом на долину. На северном скате крыши еще удерживалась снежная шапка. Огромными буквами над входом было начертано: «СНЕГУРОЧКА».
– Нравится. И даже очень. Но боюсь, что эта «Снегурочка» будет стоить нам кучу денег, – вздохнула Анна.
– Да я об Индржихе.
Анна с удивлением взглянула на Вашека.
– Ты опять за свое?
Вашек чистосердечно признался:
– Мне он не нравится.
Анна прибавила шагу, и Вашек с рюкзаком на спине и лыжами на плече едва поспевал за ней.
– Есть куда лучше!
Анна остановилась, поджидая, пока он ее догонит.
– Вашек, я тебя предупреждаю! – сказала Анна угрожающе. – Ведь я поехала с тобой в горы при одном условии: что ты перестанешь сватать мне женихов.
Вашек горячо закивал и согласился:
– МОЖЕШЬ НА МЕНЯ ПОЛОЖИТЬСЯ.
Через четверть часа над перилами горной террасы замелькал огромный красно-синий помпон. Потом между перекладинами заблестели большие круглые глаза. Вашек облюбовал себе здесь отличный наблюдательный пункт и, довольный, следил оттуда за лыжником, натиравшим лыжи воском. Тот был, правда, не такой уж высокий, зато широкоплечий и с усами и казался молодым и сильным. Вашек обрадовался. Самое время действовать. Он смахнул с перил снег, но мужчина даже не обернулся. Потом начал скакать, размахивая руками. Ноль внимания. Вашек решил попробовать с ним заговорить, но прежде, чем ему удалось выкрикнуть: «Эй, дядя! Я здесь!», где-то за его спиной раздался писклявый девчачий голос:
– Папа! Папа! Я никак не могу найти свои палки!
Вашек недовольно оглянулся. Без всякого сомнения, эта тощая пигалица обращалась именно к НЕМУ. Такой видный папа – и такая мизгля! Вашеку захотелось пнуть девчонку под зад, но во внезапном приступе великодушия он только двинул ее локтем:
– Тогда купи себе таблетки от склероза!
Анна открыла чемодан, но потом подумала, что распакует вещи вечером. Жаль было терять каждую минуту. Она радовалась снегу, и мысль, что у нее с Вашеком впереди еще целая неделя, наполняла ее тихой радостью. Правда, она не сможет ходить с ним на лыжах, но непременно возьмет себе санки. Если же сам Вашек кататься на них не пожелает, она принуждать его не будет. Решила, что они с Вашеком обойдутся без всяких условностей. Она не станет напоминать ему, чтобы он закутал шею шарфом, не будет ежечасно менять мокрые варежки. После обеда возьмет себе напрокат шезлонг и устроится где-нибудь с подветренной стороны. После ужина купит ему мороженое. Пусть проводит время в свое удовольствие! И с надеждой, что ей удастся-таки выбить из головы у Вашека и сторожа, и Герольда, она подошла к конторке портье.
– Пани Бендова? – спросил ее портье, крепкий человек лет шестидесяти с багровой физиономией.
Анна кивнула.
– Вам телеграмма.
В первую минуту Анне подумалось, уж не от Индржиха ли? Но нет, с чего бы? Снова и снова, словно не веря собственным глазам, перечитывала она строчки телеграммы:
– Вашек! – крикнула она, открыв дверь. – С террасы ни на шаг! И никаких лыж, пока я не приду, ясно?!
Вашек послушно кивнул, но, едва мама исчезла в холле, сразу же высунулся из-за перил, потому что наметил внизу очередную добычу. Это был спортсмен. На спине красовалась цифра тридцать. В отличие от Анны, которая простодушно полагала, что свежий горный воздух выветрит из его головы всякие глупости, Вашек радовался, что на свежем горном воздухе выбор женихов оказался сказочно богат. Не колеблясь ни минуты, он надел лыжи. Ему не хотелось тратить время зря.
Но когда он съехал вниз, то увидел не только своего спортсмена, но рядом с ним какую-то девицу. И если б только это! Стоя на лыжах, оба целовались!
– Чего глазеешь, пацан? – спросил его лыжник под номером тридцать.
– Ну давай двигай! – нетерпеливо сказала взрослая девчонка под номером девятнадцать и показала, куда ведет лыжня.
Вашек надел очки, оттолкнулся палками и поехал. Лыжня вела его вниз, к лесу, резкий ветер стегал в лицо, но это было приятно. Во время быстрой езды сердце забилось учащенней. Вот доеду сейчас до леса и сразу же поверну назад, пообещал самому себе Вашек, потому что вспомнил про маму. Но в лесу о своем обещании снова позабыл.
Лыжня совсем обледенела, и Вашек делал все, чтобы удержаться на ногах. Он набирал скорость и после третьего поворота выехал на открытое пространство, где было полным-полно народу.
– ВНИМАНИЕ! ЕДУ! – кричал он во всю глотку, не в силах остановиться. Он стремительно летел вниз, одолевая трамплины и объезжая ямы, и помчался вдоль леса по склону, который круто спускался вниз. Расширив глаза от ужаса, он все катился и катился, при этом не теряя надежды, что эта сумасшедшая гонка когда-нибудь кончится.
Кончилась. Внизу, в потоке.
Вашек не знал, что перелетел через дорогу, и даже не заметил мужчину, который проезжал по ней на заснеженном мотороллере.
С запозданием заметил тот мальчишку, который стремглав летел со склона. Рванув мотороллер в сторону, он потерял управление и въехал в сугроб. Облако снежной пыли засыпало его. Мотор ревел во всю мощь. Бросив упавшую машину, мужчина кинулся на дорогу.
ГДЕ МАЛЬЧИШКА?
И вот он увидел его.
Край был погружен в легкую молочную мглу, а между деревьев проблескивали иногда первые робкие лучи солнца. После Турнова Анна с Вашеком остались в купе одни. Анна вытащила из клетчатой дорожной сумки коробку из прозрачного пластика с едой. Вашек с аппетитом принялся за первый жареный шницель. И вдруг услышал какое-то пыхтение. Оттолкнувшись от стенки, он проехал по лавке к дверям купе: по коридору к нему приближался огромный сенбернар! Вашеку уже спозаранку было чем похвалиться: такой крупной собаки он еще отродясь не видел. Как человек в этом деле опытный, Вашек знал, что на запах мяса собаку можно заманить куда угодно. Он стал пятиться по лавке назад, ласковым голосом зазывая нежданного гостя внутрь купе:
– Иди, собачка, иди сюда!
Анна, которая в это время наливала чай из термоса, резко обернулась.
– Да ты не бойся, – продолжал Вашек доверительно. – Это моя мама.
Одной рукой он показывал на Анну, а другой обнимал пса. Сенбернар и не думал пугаться.
Зато Анна охнула, увидев, что гость с аппетитом облизнулся.
– А ну немедленно прогони этого теленка!
Но сказать что-нибудь больше она не успела. Купе погрузилось в кромешную тьму. Было слышно, как вскрикнула Анна, но ее крик перекрыло радостное у-уканье локомотива.
Когда поезд выехал из туннеля, Анна, сидя на лавке, судорожно сжимала термос с чаем, коробка с едой была пуста, исчез и шницель из руки Вашека, только сенбернар с довольным видом облизывался. Вашек удивленно потрогал пустую коробку.
– Мама, а что мне? – протянул он огорченно и обернулся к обжоре, но того и след простыл.
– Сейчас ты от меня получишь!
Локомотив снова зауукал и помчался вдоль горной речки, а за поворотом скалы открылся перед ними заснеженный край, вздымающиеся вершины которого были озарены лучами восходящего солнца.
Когда они зашагали от вокзала вверх, по направлению к горным туристским базам, у Вашека глаза разбежались. Сначала их обогнала снегоочистительная машина, потом снегоход и, наконец, группа спортсменов на беговых лыжах. Вашек никогда раньше не обращал внимания, во что одета его мама, но сегодня то и дело критически ее оглядывал. С чемоданом в руке и в шубе она как-то не вписывалась в окружающий пейзаж.
– У каждой порядочной мамы на спине рюкзак! – сказал он и вызвался понести ее чемодан.
Анну это страшно растрогало, ей и в голову не приходило, что Вашек преследует свой интерес. На повороте он углядел очередную команду соревнующихся лыжников.
Много лет назад Анна зареклась, что больше никому не позволит вытащить себя в горы. А теперь, когда они с Вашеком поднимались вверх по узкой лесной тропе, где транспорт заметно поредел, она почувствовала, как вольно здесь дышится, все заботы отступают, остаются где-то позади. В глубине души она боялась, вдруг все здесь напомнит ей прошлое, но с облегчением поняла, что ее опасения напрасны. Она глаз не могла оторвать от снежинок, как мягко кружатся они в неярких лучах утреннего солнца, и подгоняла Вашека, чтобы он прибавил шагу.
Вашек видел, что мама улыбается, и с теплым чувством убедился, что она и в самом деле очень красива.
– Мама, а чего это утром на вокзал нагрянул Индржих с цветами?
– Пришел предупредить меня, чтобы я не сломала ногу.
Анна про себя улыбнулась: впервые в жизни она поставила на карту все, решившись идти до конца, и ей удалось добиться своего, мало того – в половине восьмого Индржих неожиданно появился на перроне. Смех, да и только! – подумала она. А сколько раз просила, умоляла – и все впустую!
– Тебе он нравится? – услышала она голос Вашека и подняла глаза вверх.
У леса стоял деревянный дом на кирпичном цоколе, с двумя большими террасами и видом на долину. На северном скате крыши еще удерживалась снежная шапка. Огромными буквами над входом было начертано: «СНЕГУРОЧКА».
– Нравится. И даже очень. Но боюсь, что эта «Снегурочка» будет стоить нам кучу денег, – вздохнула Анна.
– Да я об Индржихе.
Анна с удивлением взглянула на Вашека.
– Ты опять за свое?
Вашек чистосердечно признался:
– Мне он не нравится.
Анна прибавила шагу, и Вашек с рюкзаком на спине и лыжами на плече едва поспевал за ней.
– Есть куда лучше!
Анна остановилась, поджидая, пока он ее догонит.
– Вашек, я тебя предупреждаю! – сказала Анна угрожающе. – Ведь я поехала с тобой в горы при одном условии: что ты перестанешь сватать мне женихов.
Вашек горячо закивал и согласился:
– МОЖЕШЬ НА МЕНЯ ПОЛОЖИТЬСЯ.
Через четверть часа над перилами горной террасы замелькал огромный красно-синий помпон. Потом между перекладинами заблестели большие круглые глаза. Вашек облюбовал себе здесь отличный наблюдательный пункт и, довольный, следил оттуда за лыжником, натиравшим лыжи воском. Тот был, правда, не такой уж высокий, зато широкоплечий и с усами и казался молодым и сильным. Вашек обрадовался. Самое время действовать. Он смахнул с перил снег, но мужчина даже не обернулся. Потом начал скакать, размахивая руками. Ноль внимания. Вашек решил попробовать с ним заговорить, но прежде, чем ему удалось выкрикнуть: «Эй, дядя! Я здесь!», где-то за его спиной раздался писклявый девчачий голос:
– Папа! Папа! Я никак не могу найти свои палки!
Вашек недовольно оглянулся. Без всякого сомнения, эта тощая пигалица обращалась именно к НЕМУ. Такой видный папа – и такая мизгля! Вашеку захотелось пнуть девчонку под зад, но во внезапном приступе великодушия он только двинул ее локтем:
– Тогда купи себе таблетки от склероза!
Анна открыла чемодан, но потом подумала, что распакует вещи вечером. Жаль было терять каждую минуту. Она радовалась снегу, и мысль, что у нее с Вашеком впереди еще целая неделя, наполняла ее тихой радостью. Правда, она не сможет ходить с ним на лыжах, но непременно возьмет себе санки. Если же сам Вашек кататься на них не пожелает, она принуждать его не будет. Решила, что они с Вашеком обойдутся без всяких условностей. Она не станет напоминать ему, чтобы он закутал шею шарфом, не будет ежечасно менять мокрые варежки. После обеда возьмет себе напрокат шезлонг и устроится где-нибудь с подветренной стороны. После ужина купит ему мороженое. Пусть проводит время в свое удовольствие! И с надеждой, что ей удастся-таки выбить из головы у Вашека и сторожа, и Герольда, она подошла к конторке портье.
– Пани Бендова? – спросил ее портье, крепкий человек лет шестидесяти с багровой физиономией.
Анна кивнула.
– Вам телеграмма.
В первую минуту Анне подумалось, уж не от Индржиха ли? Но нет, с чего бы? Снова и снова, словно не веря собственным глазам, перечитывала она строчки телеграммы:
ВО ВТОРНИК И СРЕДУ ПЕРЕМЕНЫ! СРОЧНО ПОЗВОНИТЕ КАНЦЕЛЯРИЮ ТЕАТРА!Портье уже во второй раз спрашивал Анну, что случилось. Наконец, взяв себя в руки, она написала на листочке два телефонных номера. По первому заказала срочный разговор, по второму – на семь вечера. Решила, что не станет паниковать, пока не поговорит с Прагой.
– Вашек! – крикнула она, открыв дверь. – С террасы ни на шаг! И никаких лыж, пока я не приду, ясно?!
Вашек послушно кивнул, но, едва мама исчезла в холле, сразу же высунулся из-за перил, потому что наметил внизу очередную добычу. Это был спортсмен. На спине красовалась цифра тридцать. В отличие от Анны, которая простодушно полагала, что свежий горный воздух выветрит из его головы всякие глупости, Вашек радовался, что на свежем горном воздухе выбор женихов оказался сказочно богат. Не колеблясь ни минуты, он надел лыжи. Ему не хотелось тратить время зря.
Но когда он съехал вниз, то увидел не только своего спортсмена, но рядом с ним какую-то девицу. И если б только это! Стоя на лыжах, оба целовались!
– Чего глазеешь, пацан? – спросил его лыжник под номером тридцать.
– Ну давай двигай! – нетерпеливо сказала взрослая девчонка под номером девятнадцать и показала, куда ведет лыжня.
Вашек надел очки, оттолкнулся палками и поехал. Лыжня вела его вниз, к лесу, резкий ветер стегал в лицо, но это было приятно. Во время быстрой езды сердце забилось учащенней. Вот доеду сейчас до леса и сразу же поверну назад, пообещал самому себе Вашек, потому что вспомнил про маму. Но в лесу о своем обещании снова позабыл.
Лыжня совсем обледенела, и Вашек делал все, чтобы удержаться на ногах. Он набирал скорость и после третьего поворота выехал на открытое пространство, где было полным-полно народу.
– ВНИМАНИЕ! ЕДУ! – кричал он во всю глотку, не в силах остановиться. Он стремительно летел вниз, одолевая трамплины и объезжая ямы, и помчался вдоль леса по склону, который круто спускался вниз. Расширив глаза от ужаса, он все катился и катился, при этом не теряя надежды, что эта сумасшедшая гонка когда-нибудь кончится.
Кончилась. Внизу, в потоке.
Вашек не знал, что перелетел через дорогу, и даже не заметил мужчину, который проезжал по ней на заснеженном мотороллере.
С запозданием заметил тот мальчишку, который стремглав летел со склона. Рванув мотороллер в сторону, он потерял управление и въехал в сугроб. Облако снежной пыли засыпало его. Мотор ревел во всю мощь. Бросив упавшую машину, мужчина кинулся на дорогу.
ГДЕ МАЛЬЧИШКА?
И вот он увидел его.
8
Вашек лежал по пояс в воде, изо всех сил упираясь руками в камень, но встать на ноги не мог. И тут почувствовал, как чья-то сильная рука схватила его за штаны и приподняла.
– Ты цел?
Вашек услышал глубокий густой голос. Кивнул – да, мол. Он еще не видел этого человека, потому что висел в воздухе. Чувствовал, что весь дрожит, и было ему не до того, чтобы как-то ускорить эту неожиданную встречу.
– А ноги как? – рявкнул мужчина.
– Запутались, – пискнул Вашек.
Лыжи с креплениями без предохранителей крепко держались на ботинках, а из-за этого такие вот бесшабашные гонки, как правило, заканчивались больницей. Когда мужчина убедился, что перелома вроде бы нет, то, дождавшись, пока мальчишка выровняет лыжи, он поставил его на снег.
– Будь я твоим отцом, так вздул бы тебя, чтоб неделю не садился!
У Вашека тряслись подбородок и колени, но он не плакал. С рукавиц стекала вода, куртка и штаны у него тоже промокли насквозь, а капельки по краям шапки превращались в крупинки льда.
– Откуда ты?
– Из «Снегурочки», – прошептал Вашек, не решаясь взглянуть на рассерженного дяденьку.
– Очень рад! – пробурчал тот суровым голосом и снова поглядел наверх, в сторону леса, откуда только что скатился этот сорвиголова. Но никого там не было видно, никто там еще не хватился этого малявки.
– С кем ты здесь? – спросил он, снимая потрепанное полупальто, под которым у него оказалась оранжевая куртка. – Ну что? Язык проглотил? – набросился он на мальчишку. – Ты здесь со школой?
Вашек стоял перед ним разинув рот и в немом изумлении смотрел на своего спасителя: лицо исхлестано ветром, глаза проницательные. Не было у него таких уж широких плеч, и высоким его нельзя назвать, зато он был СИЛЬНЫЙ и на рукаве оранжевой куртки выделялся знак ГОРНОЙ СЛУЖБЫ.
– Так с кем ты здесь?
– С МАМОЙ! – выкрикнул наконец Вашек, и лицо у него прояснилось от радостной надежды, потому что, полагаясь на свой опыт мальчишки восьми с половиной лет, он решил, что лучшего жениха для мамы ему не сыскать.
Да и работа у этого парня была что надо: СПАСАТЕЛЬ.
За окном уже стемнело, но Вашеку показалось, что мама пока не начала распаковывать чемодан. Мыслями он был еще там внизу, у потока, где тот человек напялил на него свою пуховую куртку Горной службы, поднял капюшон и посадил на мотороллер. Во время езды Вашеку пришлось всей грудью прижиматься к нему, он и сейчас чувствовал, как хорошо было держаться за него обеими руками. Радость омрачало лишь то, что он не знал ответа на решающий вопрос. На лесной дороге, неподалеку от «Снегурочки», мужчина остановился. Вашек, согреваемый мыслью, что сегодня вечером тот снова появится здесь, помчался вниз, к отелю, и только в последнюю минуту сообразил, что не спросил о самом главном. Быстро обернувшись, он что есть мочи завопил:
– Эй, дядя! Вы женаты?
Но мотороллер уже исчез за поворотом. Единственный, кто мог услышать его, – это мама. Вашек в ужасе поглядел наверх. Но все окна были закрыты.
Нет, ни к чему отравлять себе радость напрасными сомнениями! Вашек твердо решил не упускать подходящего случая. Открыв мамин чемодан и осторожно раздвинув стопки аккуратно сложенного белья, он наконец нашел то, что искал: одним рывком вытащил тонкий вязаный свитер, перевернув все остальное вверх тормашками.
– Эта кофта тебе очень подходит. Ты такая в ней красивая, – сказал он с умильной улыбкой маме, войдя в комнату.
Анна тем временем вытащила из ящика скороварку и постаралась сделать все, чтобы не показать Вашеку, как она удручена. Днем Анна говорила с секретаршей, которая подтвердила: да, в репертуаре действительно произошли изменения. Услышав от нее, что через два дня в театре пойдет «Жизель», в которой у Анны не было дублера, она потеряла и последнюю надежду. Ее не покидало предчувствие, что вечером ее тоже не ждет ничего хорошего.
– Безобразие, почему ты не в пижаме? – раскричалась она на Вашека, искоса глянув на часы.
– А что, разве мы в пижаме пойдем ужинать?
– Ужинать мы будем здесь, – сказала Анна и забрала из его рук свитер.
Только теперь заметил Вашек, что маленький стол у окна уже накрыт.
– Не вздумай выбрасывать хлеб с паштетом в корзину! – предупредила его Анна.
Вашек понял, что случилось непоправимое.
– Мама, мамочка, я хочу в бар! – жалобно захныкал он. – Хотя бы на мороженое! – клянчил Вашек, но, не дождавшись ответа, вскочил на диван и обнял маму за шею как раз в тот момент, когда она разливала кипяток из кружки по стаканам, положив туда пакетики с чаем.
– Отпусти меня! – резко бросила Анна, отставляя кружку на мраморный подоконник. – Ты сегодня провинился, а у меня заказан междугородный.
И Вашеку припомнилось, что когда пополудни он вернулся в гостиницу, то увидел маму лежащей на диване, глаза у нее были закрыты. Он решил, что она спит.
А может, она не спала и все слышала, хотя окна и были закрыты. О какой другой провинности могла идти речь? И хотя Вашек признал, что это, пожалуй, похоже на какой-то там проступок, но все-таки отступать было до слез обидно, и он отважился попросить:
– Мама, ну пусти, я же обещал! Он будет меня ждать.
– Кто?
– Один мой товарищ.
Мама протянула руку к сумке, лежащей на тумбочке, и вытащила кошелек. Нет! Ничего она не слышала! – облегченно вздохнул Вашек. Но тут его совершенно сразили мамины слова:
– Из комнаты ни на шаг, понял?
– Ты цел?
Вашек услышал глубокий густой голос. Кивнул – да, мол. Он еще не видел этого человека, потому что висел в воздухе. Чувствовал, что весь дрожит, и было ему не до того, чтобы как-то ускорить эту неожиданную встречу.
– А ноги как? – рявкнул мужчина.
– Запутались, – пискнул Вашек.
Лыжи с креплениями без предохранителей крепко держались на ботинках, а из-за этого такие вот бесшабашные гонки, как правило, заканчивались больницей. Когда мужчина убедился, что перелома вроде бы нет, то, дождавшись, пока мальчишка выровняет лыжи, он поставил его на снег.
– Будь я твоим отцом, так вздул бы тебя, чтоб неделю не садился!
У Вашека тряслись подбородок и колени, но он не плакал. С рукавиц стекала вода, куртка и штаны у него тоже промокли насквозь, а капельки по краям шапки превращались в крупинки льда.
– Откуда ты?
– Из «Снегурочки», – прошептал Вашек, не решаясь взглянуть на рассерженного дяденьку.
– Очень рад! – пробурчал тот суровым голосом и снова поглядел наверх, в сторону леса, откуда только что скатился этот сорвиголова. Но никого там не было видно, никто там еще не хватился этого малявки.
– С кем ты здесь? – спросил он, снимая потрепанное полупальто, под которым у него оказалась оранжевая куртка. – Ну что? Язык проглотил? – набросился он на мальчишку. – Ты здесь со школой?
Вашек стоял перед ним разинув рот и в немом изумлении смотрел на своего спасителя: лицо исхлестано ветром, глаза проницательные. Не было у него таких уж широких плеч, и высоким его нельзя назвать, зато он был СИЛЬНЫЙ и на рукаве оранжевой куртки выделялся знак ГОРНОЙ СЛУЖБЫ.
– Так с кем ты здесь?
– С МАМОЙ! – выкрикнул наконец Вашек, и лицо у него прояснилось от радостной надежды, потому что, полагаясь на свой опыт мальчишки восьми с половиной лет, он решил, что лучшего жениха для мамы ему не сыскать.
Да и работа у этого парня была что надо: СПАСАТЕЛЬ.
За окном уже стемнело, но Вашеку показалось, что мама пока не начала распаковывать чемодан. Мыслями он был еще там внизу, у потока, где тот человек напялил на него свою пуховую куртку Горной службы, поднял капюшон и посадил на мотороллер. Во время езды Вашеку пришлось всей грудью прижиматься к нему, он и сейчас чувствовал, как хорошо было держаться за него обеими руками. Радость омрачало лишь то, что он не знал ответа на решающий вопрос. На лесной дороге, неподалеку от «Снегурочки», мужчина остановился. Вашек, согреваемый мыслью, что сегодня вечером тот снова появится здесь, помчался вниз, к отелю, и только в последнюю минуту сообразил, что не спросил о самом главном. Быстро обернувшись, он что есть мочи завопил:
– Эй, дядя! Вы женаты?
Но мотороллер уже исчез за поворотом. Единственный, кто мог услышать его, – это мама. Вашек в ужасе поглядел наверх. Но все окна были закрыты.
Нет, ни к чему отравлять себе радость напрасными сомнениями! Вашек твердо решил не упускать подходящего случая. Открыв мамин чемодан и осторожно раздвинув стопки аккуратно сложенного белья, он наконец нашел то, что искал: одним рывком вытащил тонкий вязаный свитер, перевернув все остальное вверх тормашками.
– Эта кофта тебе очень подходит. Ты такая в ней красивая, – сказал он с умильной улыбкой маме, войдя в комнату.
Анна тем временем вытащила из ящика скороварку и постаралась сделать все, чтобы не показать Вашеку, как она удручена. Днем Анна говорила с секретаршей, которая подтвердила: да, в репертуаре действительно произошли изменения. Услышав от нее, что через два дня в театре пойдет «Жизель», в которой у Анны не было дублера, она потеряла и последнюю надежду. Ее не покидало предчувствие, что вечером ее тоже не ждет ничего хорошего.
– Безобразие, почему ты не в пижаме? – раскричалась она на Вашека, искоса глянув на часы.
– А что, разве мы в пижаме пойдем ужинать?
– Ужинать мы будем здесь, – сказала Анна и забрала из его рук свитер.
Только теперь заметил Вашек, что маленький стол у окна уже накрыт.
– Не вздумай выбрасывать хлеб с паштетом в корзину! – предупредила его Анна.
Вашек понял, что случилось непоправимое.
– Мама, мамочка, я хочу в бар! – жалобно захныкал он. – Хотя бы на мороженое! – клянчил Вашек, но, не дождавшись ответа, вскочил на диван и обнял маму за шею как раз в тот момент, когда она разливала кипяток из кружки по стаканам, положив туда пакетики с чаем.
– Отпусти меня! – резко бросила Анна, отставляя кружку на мраморный подоконник. – Ты сегодня провинился, а у меня заказан междугородный.
И Вашеку припомнилось, что когда пополудни он вернулся в гостиницу, то увидел маму лежащей на диване, глаза у нее были закрыты. Он решил, что она спит.
А может, она не спала и все слышала, хотя окна и были закрыты. О какой другой провинности могла идти речь? И хотя Вашек признал, что это, пожалуй, похоже на какой-то там проступок, но все-таки отступать было до слез обидно, и он отважился попросить:
– Мама, ну пусти, я же обещал! Он будет меня ждать.
– Кто?
– Один мой товарищ.
Мама протянула руку к сумке, лежащей на тумбочке, и вытащила кошелек. Нет! Ничего она не слышала! – облегченно вздохнул Вашек. Но тут его совершенно сразили мамины слова:
– Из комнаты ни на шаг, понял?
9
Пока Вашек с курткой сидел на полу прихожей и советовался сам с собой, как бы ему не потерять еще не обретенного друга, в отель вошел Любош Рихман. Отряхнул на циновке горные ботинки, снял шапку и расстегнул молнию потрепанного полупальто.
За окном уже сгущался туман. Любоша это совсем не радовало, так как сегодня вечером путь его лежал в Тетеревку, где уже три дня не работал телефон и заведующий с женой были отрезаны от мира. Он прошел через столовую, остановился в бильярдной у колонны, не найдя мальчика ни в общей комнате, ни в игорном зале, начал терять терпение. Отказался от приглашения управляющего посидеть с ним за рюмочкой, а официантке с тупым носиком и в короткой юбке в обтяжку пообещал, что на обратном пути заглянет сюда отведать мяса косули в сметанном соусе.
Он злился на себя, что забыл спросить у мальчишки даже имя, потом решил справиться у портье, кто прибыл сюда утром. Но дойти не успел.
Любош увидел ЕЕ. Она сходила по дубовым ступеням в холл. На ней были клетчатая юбка, меланжевый свитер и шлепанцы, звук которых и привлек его. Она шла с сосредоточенным и задумчивым видом, ни на кого не обращая внимания, словно ее интересовал только этот затоптанный темно-зеленый плюшевый ковер. Опустив глаза, прошла мимо него, даже не заметив.
Сначала Любош подумал, что ошибся. Но, обернувшись, все же окликнул ее:
– Анна!
Она оглянулась.
Любоша озадачило странное выражение, появившееся на ее лице: было ли то удивление от неожиданной встречи или просто недоумение, как это случается, когда мы встречаем человека, страшно напомнившего нам кого-то.
– Анна, а ты повзрослела. Но все такая же маленькая, – сказал Любош и пошел ей навстречу; глаза их встретились, и он уже был совершенно уверен, что это она.
Узнала его и Анна: та же широкая улыбка, те же узкие, далеко посаженные глаза. И все-таки у нее было чувство, что к ней приближается какой-то чужой человек.
– Ты, наверное, уже забыла меня? – с искренним сожалением спросил Любош.
– Я… здесь… то есть я… здесь жду…
Анна, в растерянности так и не сказав ничего вразумительного, заторопилась в бюро обслуживания, откуда, к счастью, послышался голос:
– Вы заказывали Прагу? Пройдите в кабину.
Анна с робкой улыбкой извинилась; пересекая холл, она чувствовала, что Любош провожает ее взглядом, и с облегчением закрыла за собой тяжелую дубовую дверь телефонной кабины.
– Нет, телеграмму послал не Индржих, а канцелярия театра! – Анна нервно перекладывала трубку из одной руки в другую. – В двенадцать я звонила в театр. Ты слышишь меня?
В разговор вторглась центральная.
Анна весь день готовилась к наихудшему – что мать ей с ходу откажет, но сейчас их разъединили, и может случиться так, что она вообще с ней не поговорит. В кабине с темной обивкой, освещенной мигающим светом слабой лампочки, Анна уже потеряла счет времени, как вдруг на другом конце провода раздался знакомый голос:
– Кто-нибудь заболел?
– Но мама! Не все ли равно? В театре бывают смены состава. Завтра и послезавтра у меня спектакли. Нам нужно вернуться в Прагу, и я представить себе не могу, как объясню все это Вашеку. Речь идет только о двух днях. В четверг после обеда я уже смогу вернуться… Вот если бы тебе взять отгулы и приехать сюда. Ведь ты же сама сказала, что это для тебя не проблема!
Анна говорила торопливо, словно боялась получить отказ раньше, чем сумеет объяснить все.
– Мне так не хочется портить радость Вашеку! Ему не понять, почему нам обязательно надо вернуться назад, в город!
Наступило молчание, и Анне казалось, что за те две секунды, прежде чем мать наконец отозвалась, прошла целая вечность. Выслушав ее всегдашние разумные доводы, почему ей никак нельзя оставить больницу, она бросила, как всегда:
– Ну что ж, ничего не поделаешь… – И повесила трубку.
– Сколько с меня?
– Минутку. Позвоню на почту, – любезно сказал портье и исчез за дверью канцелярии.
В зеркале на округлой подставке отражался холл, отделанный деревом и светло-зелеными обоями, а под деревом кожаный диван с креслами темно-коричневых тонов. Анна увидела Любоша – он поднялся с кресла, отложил газету в сторону и неторопливо пересек холл, остановившись в двух шагах позади нее.
– Сколько лет мы не виделись, Анна?
Она чувствовала его взгляд и никак не могла набраться смелости ответить. (Господи боже, у меня трясутся поджилки!)
– Ты здесь в отпуске? Опять инструктором?… – спросила она, отступив на шаг, словно боялась остаться с ним наедине у конторки портье, где не было возможности к отступлению.
Любошу нравились ее растерянность и неуверенная улыбка, которую не изменили годы.
– Да нет, я осел навсегда, – ответил он. – Уже седьмой год здесь.
Анна овладела собой.
– ЗДЕСЬ? – с наигранным удивлением спросила она.
– Здесь у меня свидание. С одним парнем, – улыбнулся он.
Анна облегченно вздохнула.
– С парнем?
– Я даже не знаю, как его зовут, – сказал он, пристально разглядывая Анну, словно все еще не веря собственным глазам. – Я обещал пойти с ним вечером на мороженое и вот встретил тебя!
Он весь светился улыбкой – неожиданная встреча с ней его явно обрадовала.
Анна порозовела и поспешила перевести разговор:
– Ты делаешь успехи! Вместо девушки зовешь на мороженое парня!
– Да он еще совсем пацаненок, – Любош принялся тихонько смеяться. Анне стало жарко. Нет, только не это! Такое не могло случиться! И чтобы скрыть растерянность, она уткнулась в сумку в поисках носового платка.
– Спорю, ты такого еще не встречала, – радостно хихикал Любош. – Он сказал, что его мама ужасно любит танцевать и что он прихватит ее с собой.
У Анны бешено забилось сердце. Она чувствовала, как по спине скатываются капельки холодного пота. Это уж слишком! (Я должна взять себя в руки. Должна выдержать еще минуту!) Когда она подняла голову, на лице ее играла милая улыбка.
Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь?
– Ты же спросила меня, что я тут делаю?
Анна успокоилась, поняв, что у Любоша и в мыслях не было на что-либо намекать, и подала ему руку.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказала она приветливо.
– Буду очень рад, – ответил Любош.
В эту минуту он увидел на повороте лестницы мальчика в пижаме и вязаной шапочке, машущего ему оранжевой курткой. В первую секунду он не понял, что означают эти сигналы ликования. Но потом до него дошло: стоящая перед ним Анна, которую он все еще держал за руку, и мальчик имеют какое-то отношение друг к другу!
– Ну, иди в бар, – сдержанно сказала Анна, – не заставляй себя ждать.
– Да не в баре он, – заверил ее Любош. – Вон выглядывает из-за кактуса.
Анна быстро обернулась и вспыхнула до корней волос:
– Вашек, а ну иди-ка сюда!
Она шагнула к лестнице. Любош наклонился к ней и восторженно зашептал на ухо:
– А у тебя, оказывается, мировой парень!
– Что это? – строго спросила Анна, показав на оранжевую куртку в руках у сына.
– Это куртка, – живо отозвался Любош из-за спины Анны и сделал Вашеку знак, чтоб не болтал лишнего.
Тот понимающе кивнул и стал заверять Анну, что это всамделишная куртка. Тут уж она потеряла терпение.
– Попрощайся – и спать! – приказала она решительно.
Любош проводил их взглядом, пока они поднимались по лестнице. Анна крепко держала Вашека за руку, а тот обернулся и заговорщически махнул Любошу, как делают люди, обо всем договорившиеся. Любош тоже махнул Вашеку, но с куда большим интересом провожал глазами Анну.
За окном уже сгущался туман. Любоша это совсем не радовало, так как сегодня вечером путь его лежал в Тетеревку, где уже три дня не работал телефон и заведующий с женой были отрезаны от мира. Он прошел через столовую, остановился в бильярдной у колонны, не найдя мальчика ни в общей комнате, ни в игорном зале, начал терять терпение. Отказался от приглашения управляющего посидеть с ним за рюмочкой, а официантке с тупым носиком и в короткой юбке в обтяжку пообещал, что на обратном пути заглянет сюда отведать мяса косули в сметанном соусе.
Он злился на себя, что забыл спросить у мальчишки даже имя, потом решил справиться у портье, кто прибыл сюда утром. Но дойти не успел.
Любош увидел ЕЕ. Она сходила по дубовым ступеням в холл. На ней были клетчатая юбка, меланжевый свитер и шлепанцы, звук которых и привлек его. Она шла с сосредоточенным и задумчивым видом, ни на кого не обращая внимания, словно ее интересовал только этот затоптанный темно-зеленый плюшевый ковер. Опустив глаза, прошла мимо него, даже не заметив.
Сначала Любош подумал, что ошибся. Но, обернувшись, все же окликнул ее:
– Анна!
Она оглянулась.
Любоша озадачило странное выражение, появившееся на ее лице: было ли то удивление от неожиданной встречи или просто недоумение, как это случается, когда мы встречаем человека, страшно напомнившего нам кого-то.
– Анна, а ты повзрослела. Но все такая же маленькая, – сказал Любош и пошел ей навстречу; глаза их встретились, и он уже был совершенно уверен, что это она.
Узнала его и Анна: та же широкая улыбка, те же узкие, далеко посаженные глаза. И все-таки у нее было чувство, что к ней приближается какой-то чужой человек.
– Ты, наверное, уже забыла меня? – с искренним сожалением спросил Любош.
– Я… здесь… то есть я… здесь жду…
Анна, в растерянности так и не сказав ничего вразумительного, заторопилась в бюро обслуживания, откуда, к счастью, послышался голос:
– Вы заказывали Прагу? Пройдите в кабину.
Анна с робкой улыбкой извинилась; пересекая холл, она чувствовала, что Любош провожает ее взглядом, и с облегчением закрыла за собой тяжелую дубовую дверь телефонной кабины.
– Нет, телеграмму послал не Индржих, а канцелярия театра! – Анна нервно перекладывала трубку из одной руки в другую. – В двенадцать я звонила в театр. Ты слышишь меня?
В разговор вторглась центральная.
Анна весь день готовилась к наихудшему – что мать ей с ходу откажет, но сейчас их разъединили, и может случиться так, что она вообще с ней не поговорит. В кабине с темной обивкой, освещенной мигающим светом слабой лампочки, Анна уже потеряла счет времени, как вдруг на другом конце провода раздался знакомый голос:
– Кто-нибудь заболел?
– Но мама! Не все ли равно? В театре бывают смены состава. Завтра и послезавтра у меня спектакли. Нам нужно вернуться в Прагу, и я представить себе не могу, как объясню все это Вашеку. Речь идет только о двух днях. В четверг после обеда я уже смогу вернуться… Вот если бы тебе взять отгулы и приехать сюда. Ведь ты же сама сказала, что это для тебя не проблема!
Анна говорила торопливо, словно боялась получить отказ раньше, чем сумеет объяснить все.
– Мне так не хочется портить радость Вашеку! Ему не понять, почему нам обязательно надо вернуться назад, в город!
Наступило молчание, и Анне казалось, что за те две секунды, прежде чем мать наконец отозвалась, прошла целая вечность. Выслушав ее всегдашние разумные доводы, почему ей никак нельзя оставить больницу, она бросила, как всегда:
– Ну что ж, ничего не поделаешь… – И повесила трубку.
– Сколько с меня?
– Минутку. Позвоню на почту, – любезно сказал портье и исчез за дверью канцелярии.
В зеркале на округлой подставке отражался холл, отделанный деревом и светло-зелеными обоями, а под деревом кожаный диван с креслами темно-коричневых тонов. Анна увидела Любоша – он поднялся с кресла, отложил газету в сторону и неторопливо пересек холл, остановившись в двух шагах позади нее.
– Сколько лет мы не виделись, Анна?
Она чувствовала его взгляд и никак не могла набраться смелости ответить. (Господи боже, у меня трясутся поджилки!)
– Ты здесь в отпуске? Опять инструктором?… – спросила она, отступив на шаг, словно боялась остаться с ним наедине у конторки портье, где не было возможности к отступлению.
Любошу нравились ее растерянность и неуверенная улыбка, которую не изменили годы.
– Да нет, я осел навсегда, – ответил он. – Уже седьмой год здесь.
Анна овладела собой.
– ЗДЕСЬ? – с наигранным удивлением спросила она.
– Здесь у меня свидание. С одним парнем, – улыбнулся он.
Анна облегченно вздохнула.
– С парнем?
– Я даже не знаю, как его зовут, – сказал он, пристально разглядывая Анну, словно все еще не веря собственным глазам. – Я обещал пойти с ним вечером на мороженое и вот встретил тебя!
Он весь светился улыбкой – неожиданная встреча с ней его явно обрадовала.
Анна порозовела и поспешила перевести разговор:
– Ты делаешь успехи! Вместо девушки зовешь на мороженое парня!
– Да он еще совсем пацаненок, – Любош принялся тихонько смеяться. Анне стало жарко. Нет, только не это! Такое не могло случиться! И чтобы скрыть растерянность, она уткнулась в сумку в поисках носового платка.
– Спорю, ты такого еще не встречала, – радостно хихикал Любош. – Он сказал, что его мама ужасно любит танцевать и что он прихватит ее с собой.
У Анны бешено забилось сердце. Она чувствовала, как по спине скатываются капельки холодного пота. Это уж слишком! (Я должна взять себя в руки. Должна выдержать еще минуту!) Когда она подняла голову, на лице ее играла милая улыбка.
Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь?
– Ты же спросила меня, что я тут делаю?
Анна успокоилась, поняв, что у Любоша и в мыслях не было на что-либо намекать, и подала ему руку.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказала она приветливо.
– Буду очень рад, – ответил Любош.
В эту минуту он увидел на повороте лестницы мальчика в пижаме и вязаной шапочке, машущего ему оранжевой курткой. В первую секунду он не понял, что означают эти сигналы ликования. Но потом до него дошло: стоящая перед ним Анна, которую он все еще держал за руку, и мальчик имеют какое-то отношение друг к другу!
– Ну, иди в бар, – сдержанно сказала Анна, – не заставляй себя ждать.
– Да не в баре он, – заверил ее Любош. – Вон выглядывает из-за кактуса.
Анна быстро обернулась и вспыхнула до корней волос:
– Вашек, а ну иди-ка сюда!
Она шагнула к лестнице. Любош наклонился к ней и восторженно зашептал на ухо:
– А у тебя, оказывается, мировой парень!
– Что это? – строго спросила Анна, показав на оранжевую куртку в руках у сына.
– Это куртка, – живо отозвался Любош из-за спины Анны и сделал Вашеку знак, чтоб не болтал лишнего.
Тот понимающе кивнул и стал заверять Анну, что это всамделишная куртка. Тут уж она потеряла терпение.
– Попрощайся – и спать! – приказала она решительно.
Любош проводил их взглядом, пока они поднимались по лестнице. Анна крепко держала Вашека за руку, а тот обернулся и заговорщически махнул Любошу, как делают люди, обо всем договорившиеся. Любош тоже махнул Вашеку, но с куда большим интересом провожал глазами Анну.