Полторак Егор. Пират, еще один

   - А штормы часто? - спрашивал Колька у капитана.
   - Так себе, - отвечал Леппилюнтль, - Обычно через среду, потому чтобы в четверг устроить большой компот, но если поскольку в океане не в среду, как вчера, тогда нет компота.
   - Значит, следующий шторм двадцать четвертого?
   - Откуда ты знаешь?
   - Посчитал. Я вообще могу посчитать на любое количество лет вперед, какого числа какого месяца какой день недели будет.
   - Зачем знать число?
   - Не знаю... - пожал плечами Колька, - На спор.
   - А хочешь поспорим, что ты не знаешь, какого числа будет следующий большой компот?
   - Нет. Я ведь знаю - двадцать пятого. После шторма, в четверг.
   - Нет, - сказал Леппилюнтль, - Завтра.
   - Как же!?
   - Потому что завтра понедельник, а неделю надо начинать с приятного.
   - Но завтра не четверг после шторма в среду?
   - Ну да. Но ведь шторм все равно будет когда-нибудь. А вдруг потонем. Что ж нам без компота погибать?.. А ты-то хоть раз нюхал кастрюлю с большим компотом?
   - Нет, конечно, капитан, где же.
   - Видишь! А предлагаешь ждать погоду в среду. Большой компот... Все кладут все, что хотят, доктор добавляет какой-то фи... в общем, животы ни у кого не болят. Поэтому пошли на камбуз, пусть кок готовится, скажем! - весело сказал капитан.
   Они сидели в каюте Леппилюнтля и резались "в Чапаева", и Колька выигрывал, хотя и приговаривал, когда капитан ненадолго сосредотачивался и начинал вести игру, что тыкаться этими шашками неинтеллектуально, что шахматы, это вот да! И тут пришел раздосадованный доктор и сказал грустным голосом:
   - Флик, зачем ты назначил большой компот на завтра?
   - ...Док. Дело в том, что Старик Биз никогда и не нюхал нашего компота. Пусть будет радость?
   - Но четверг после шторма уже скоро. Зачем испытывать судьбу?
   - В следующую среду шторм может и не случиться, а тогда сколько ждать? Леппилюнтль говорил виноватым голосом.
   - Но ведь есть правила, Флик!
   - Док... правила для того, чтобы их нарушать. Компот слаще, если он вдруг.
   - Флик, это разговоры для кухни, ты знаешь! Ты знаешь, что нарушение правил не проходит даром... Мы ведь не в море, Флик. Ты ведь обещал, Флик!.. Я видел эту длинную тень на набережной тогда. Если это слежка!
   - Но разве... теперь можно отменить, - Леппилюнтль посмотрел на Кольку, Ведь почти объявили?
   - Я ничего у тебя не просил! - вдруг закричал доктор, - Я только одно просил! Мне ведь совсем немного осталось, Флик! Я не прошу отменить, Флик, но все могут прекратить, если мы нарушим правила. Для чего тебе это. Нет, ты только скажи, для чего? Для мальчика? Но ведь у него все впереди, а я уже старый, Флик.
   Леппилюнтль встал, положил руку на плечо доктору, и вышел из каюты. Доктор сел рядом с Колькой:
   - Спорим, что я у тебя в шахматы из десяти десять выиграю!
   - Да... нет. Знаете, только я должен доиграть с капитаном.
   - Ну, потом доиграешь. Кэп не обидится.
   - Нет, - твердо сказал Колька, - Я должен играть с капитаном, раз мы начали... Но потом мы обязательно сыграем с вами.
   Доктор пожал плечами и отвернулся. А Колька подумал, что он, наверное, плохо поступает, и хотел предложить доктору сыграть все-таки. Но тут доктор поднялся, все так же отвернувшись, и вышел из каюты.
   Когда Леппилюнтль вернулся, он спросил:
   - А где Федя?
   - Кто? - удивился Колька.
   - Федор Иванович, ну, док.
   - Ушел... он обиделся на меня.
   - За что, Колька?
   - Просто я сказал, что сейчас не могу с ним в шахматы играть. Что я должен с вами сначала доиграть... Ну, мы ведь начали уже?
   - Да, конечно. Но... в общем, Колька, ты будь с ним... ну, понимаешь, вот у нас с тобой впереди много настоящих дел. А сейчас мы все тут собрались ради него. Для тебя, но даже ты для него. Понимаешь, Феде осталось чуть. Да еще пока тебя искали, сколько времени ушло. Ему трудно сейчас.
   - Да... Я буду стараться, капитан!
   - Лады! Кстати, мы уже в Барбейском море. Так незаметно получилось. И слева скоро будет остров Счастья. На него стоит посмотреть.
   Океанская зыбь и постоянный ветер неожиданно, но вначале незаметно сменились порывистым ветром неопределенного направления при ясном небе и спотыкающимися и сталкивающимися мелкими волнами.
   Несколько матросов подняли из носового трюма небольшую бочку с надписью "Ром!", и Леппилюнтль вышиб крышу, забрызгал свой замечательный черный камзол, до этого запачканный лишь суриком, и порвал брыжи.
   - Подходи с емкостями! - грозным корсарским голосом крикнул Леппилюнтль.
   И пока Колька бегал вниз за кружками для себя и капитана, все уже выпили по разу и смаковали вторые порции.
   Колька и капитан уселись в тени фок-мачты на сложенную здесь парусину и выпили за Барбейское море, и чтоб всем было хорошо.
   - Но ведь это не ром! - воскликнул Колька, - Совершенно не ром.
   - Правильно. Это абсолютно не разбавленный вишневый компот, в меру холодный. Он прекрасно заменяет ром или персиковый компот. Надо признать, мой проницательный друг, - капитан ласково улыбнулся, показывая, что он совершенно не хочет обидеть Кольку, - Что пушки тоже пока ненастоящие, но настоящий ветер настоящего открытого моря наполняет настоящие паруса и шевелит волосы на голове, малыш.
   Потом, когда Леппилюнтль поднялся на мостик, Колька и Федор Иванович сыграли в шахматы. Врач выиграл два-один и не заметил, что оба раза Колька разыграл прекрасные комбинации, обеспечив себе верный проигрыш, особенно в последний раз - там с конем классно было. Все было хорошо. И вечером капитан показал Кольке и всем открывшийся по левому берегу остров Счастья, разукрашенный замечательными огнями. Оттуда слышались музыка и песни. И один из матросов сказал, что все, кто там побывал, потом ослепли. Но Федор Иванович сказал, что это глупое суеверие, что даже от самого прекрасного зрелища в мире еще никто никогда не ослеп. Стали спорить на третье за обедом и пошли к бабушке спрашивать, а она рассказала им историю:
   Жил-был на свете юноша по имени Осенний Дождь. Он летал по свету со своим отцом восточным ветром и мамой дождевой тучей. Он смотрел на мир, и мир ему нравился, как и всем молодым людям. Мир был такой солнечный, хрустальный, золотой от колосящегося хлеба, зеленый от джунглей, таинственный от сосен, голубой от озер, синий, черный, белый, желтый, красный, мраморный от морей и океанов. Прекрасный, прекрасный мир, сказочный и непревзойденный мир. Осенний Дождь видел мир именно таким, ведь он видел далеко вокруг, может быть, он видел, как закругляется земля, но этого я не знаю. Он видел вокруг мир прекрасный различных красок, но не замечал, что прямо под ним мир теряет цвета и становится только серым и грязно-желтым. Ведь имя юноши было Осенний Дождь.
   Люди прятались в дома, а у кого домов не было, укрывались под плащами, и у всех портилось настроение. Они говорили, что мир потерял всю свою прелесть из-за этого скользкого и зябкого дождя. Осенний Дождь не видел лиц людей - они прятали от него лица, и издалека не видно людей, если смотреть сверху и вдаль.
   Но случилось так, мои миленькие пираты, в один из замечательных дней, когда Осенний Дождь летел низко над землей, и мама его была из-за этого неласкова с папой ветром, потому что ей не нравилось касаться краями своей одежды этой запачканной и неумытой после сна земли, Осенний Дождь увидел девушку в лодке в море. Самую прекрасную девушку в мире - это он сразу понял. Она дружила с дельфинами, и теперь играла с ними. Но пошел дождь. Дельфины и так мокрые и не заметили, а девушка подняла лицо навстречу зябкой воде и засмеялась радостно. Сделала она это потому, что знала: все в мире хорошо, без всяких исключений, и даже холодный дождь необходим в этом сказочном и непревзойденном мире.
   Разумеется, Осенний Дождь полюбил эту самую прекрасную девушку. Но она жила на веселом разноцветном острове, где с ней жили вместе веселые люди, не любившие плохой погоды.
   И тогда наш Осенний Дождь, который увидел веселых людей, после того, как встретил и полюбил девушку, и увидел, как веселые люди становятся грустными, когда из мира исчезают краски, совсем потерял голову от любви. Теперь он хотел делать только хорошее для девушки и ее друзей. Он поссорился с родителями и навсегда остался бродить у острова. И перестал зваться Осенним Дождем, потому что он полюбил и теперь не знал, плакать ему или смеяться. И дождь шел на острове только тогда, когда светило солнце, ведь он не знал, плакать ему или смеяться. И люди на острове прозвали его...
   - Слепым дождиком! - воскликнул безусый третий штурман, - А девушка эта моя мама. Но это не про остров Счастья?
   - Ну конечно! - сказала бабушка, - Буду я вам рассказывать про то, что вы и без меня видите.
   И вдруг - все мы даже вздрогнули - сверху раздался хриплый и обиженный голос кока, который от обиды вскарабкался в гнездо и нахохлился там:
   - Ах вот как!!! Они там развлекаются, как всегда, а я, как карла, на камбузе им палтуса сметанным соусом поливаю! Хоть бы кто помог, хоть бы кто хоть раз картошку почистил! Солонину у меня будете есть!!!
   4
   В поликлинике не знали, куда подевался врач. Он числился в штате, да вот пропал, ничего никому не сказав. Это сообщил маме главврач поликлиники. Он и не уволен пока, потому что они не знают: может, случилось что? И домашнего телефона у него нет, кажется.
   Люда сказала, что она тоже ничего не понимает, но не надо придумывать никакие капстраны и бездетных миллионеров, ты с ума сошла, он молод для этого еще, и наши границы на замке, как ей сказал знакомый из КГБ. Да и зачем? Что-то тут не так - это сказала Люда. Непонятно, конечно, что это за зарубежные марки на конверте? И... нет, непонятно!
   А Олег вообще говорил, что милиция ищет, а что еще можно предпринять, и не надо плакать, ведь он ее любит! К тому же вот теперь, может, она переедет к нему, ведь ей не надо там пока жить, заботиться не о ком.
   Она здорово испугалась, когда он это сказал - как это так! А если Коля вернется, то есть он вернется! Коля, когда ушел, даже дверь не закрыл, значит, думал скоро вернуться.
   - Что ты говоришь? - закричала она тогда.
   - Но пока что...
   - Никогда!
   Ссора их оказалась недолгой, и через три дня она снова стала приходить к нему, но ночевать уже больше не осталась ни разу. И стало непонятно, нравится это Олегу или нет. Ясно только стало, что он так и не понял, почему она каждый вечер возвращается к себе - ведь в квартире никого не было, а ехать час.
   Мама все время теперь думала о сыне, почти все время ей было страшно за него. Мама знала, что Колька жив. Мама теперь его все время ждала. И лишь иногда, лежа в ванне и вдыхая искусственный запах хвои пены, она думала: вот если б она была девчонкой, взял бы ее Колька с собой? И, видит бог, если б она была девчонкой, она теперь готова стать пиратом!
   Кольки не было с ней, и она с тех пор каждый день до работы выкуривала сигарету на набережной внизу, у самой воды. Она два раза видела сына здесь до того, как он ушел. Колька стоял и смотрел на воду.
   Она узнала теперь, что Нева пахнет морем, что эта река как море. И теперь думала, что если ждать корабль, по-настоящему ждать, то и будет корабль. Только она не знала, какой ей нужен. Но все равно ждала - боялась за сына. И еще: как хорошо, что есть река. И сейчас, если она была не рядом с Невой, в ее сердце только сильнее звучала музыка воды, и она узнала, что не думала об этом лет с одиннадцати.
   А вот, если вы ловили рыбу в Неве или видели, как это делают другие, то вы знаете, что на лески донок постоянно налипает всякая мерзость бледного цвета.
   На тридцать второй день ожидания, когда мама покурила у воды и решила к чертям прогулять работу, закурила вторую сигарету как совершенно свободная женщина, и чтобы обрубить концы и точно опоздать, так вот именно в тот день, когда она решила прогулять, просто прогулять, появился колдун. Совсем не страшный.
   - Добрый вам день, - сказал высокий худой мужчина в черном костюме под расстегнутым черным плащом.
   Мама и не посмотрела на него, она что, она была ничего себе, даже очень, и привыкла, что с ней могут заговорить на улице даже очень привлекательные незнакомые мужчины. Всякие бабники! Она совсем к нему не повернулась, правда, уголком глаза, конечно, осмотрела с ног до головы несколько раз и, но тут вспомнила: Колька! А вдруг этот человек поможет? Она теперь про всех так думала. А мужчина спустился к ней и сказал, пока спускался:
   - Вы с пятого класса не прогуливали, да? Ведь да?
   Она не испугалась, что он знает, потому что ждала чего-нибудь такого.
   - Наверно... Мне был нужен очень хороший аттестат для Университета.
   - Вы готовы отплыть в открытое море?
   - Что? Да!
   - Хорошо. Если вам интересно, то я колдун. У нас с вами одно на сегодня Колька, поэтому сразу договоримся: о частностях ничего, только главное.
   - Коля, - совсем облегченно вздохнула мама и, хоть слушала со вниманием, ни слова не поняла, - Мы должны выйти в открытое море, чтобы его спасти? - и вдруг, - Колдун!..
   Она увидела, что набережная пустая, что очень пасмурно, что очень тихо. Нигде нет людей, никто не смотрит из окон, ни одного суденышка на реке. Где же все? Совсем нет ветра. Шелестят о гранит волны, покрытые радужной пленкой. Что у колдуна птичье лицо и острый затылок.
   Страшно, если он колдун, и если он не колдун, тоже страшно. И где же прохожие, машины, корабли. Только чайки и они двое. А если хотя бы чуть толкнуть, она упадет в эти серые волны, покрытые отвратительной радужной пленкой, и будет долго страшно задыхаться и ее вырвет напоследок в воду. А колдун говорил:
   - ...Для того, чтобы вернуть его сюда. Для этого надо в море, затем в океан, а затем другие всякие радости... но фактически для вас никакой опасности нет.
   - В океан, - мама подумала, что совсем не умеет плавать, а до берега там...
   - Если вы будете так раздумывать, я вам помочь не смогу, хоть и колдун. Я...
   - Когда отправляться!
   - В полночь, - пожал плечами колдун, - Вы готовьтесь, и, кстати, можете вспомнить "Лежебоку". Океан - это не страшно.
   Он поднялся по лестнице и уже уходил, когда мама крикнула ему вслед:
   - А где мы встречаемся в полночь?!
   - Вам ведь не на Лысую гору, - обернулся колдун, - Вам туда не нужно. Конечно, здесь. Конечно. Почти у моря... И вспомните баржу, я разрешаю, Володина.
   Мама на всякий случай отошла от воды и стала водить пальцем по плитам набережной, грязным, шероховатым, в трещинах, как в детстве - пальцем по гранитным плитам.
   Тогда мама не была мамой, потому что ей было девять лет. А самоходную баржу звали "Лежебокой" - неофициально. Она возила песок мимо их дома, яростно пыхтя и с явным отвращением. Понятно - ей хотелось плыть по морям, готовиться к штормам, преодолевать опасности и служить домом экипажу. А здесь она вынуждена не бояться бурь, потому что на Неве нет бурь, нет и опасностей, кроме как если врезаться в опору моста, да разве врежешься, когда рулевой кандидат физико-математических наук и бывший докторант - каждый раз вычисляет курс для автопилота, который сам сделал, с точностью до третьей цифры после запятой. И не дом она команде, а убежище.
   Еще были на барже: моторист-полиглот; бывший преподаватель филфака универа; бывший иеромонах и десятиклассник вечерней школы для рабочей молодежи Васька Гершензон, которого исключили из математической школы за то, что он получил ответ на адрес школы от председателя Комитета по Нобелевским премиям. В ответе председатель написал, что он не специалист, но что трое его друзей-математиков через месяц разобрались что там к чему в формулах уважаемого Васьки и сказали, что если б не одна неточность, уважаемому Ваське надо было бы давать Нобелевскую премию. Но, к большому сожалению председателя, Нобелевские премии за заслуги в области математики не присуждаются. Тем не менее, он, председатель, будет рад поддерживать с Васькой знакомство и в дальнейшем, если уважаемый Васька не возражает, и помогать чем можно, если это ему понадобится, а уж о стипендии в Сорбонне или в любом другом месте уважаемый Васька может не беспокоиться - пожалуйста. А также в письме были две страницы формул и приветов от сорбонских друзей-математиков. Ну, Ваську из школы, конечно, выперли.
   Это внучке Нинке рассказывала бабушка, которая связала всем членам команды по толстому серому свитеру, а они ей привозили молоко и творог из деревни с верховьев Невы. А теперь она вязала им кофты английского стиля, только Ваське выпендрежную - он попросил. Они дружили, бабушка и экипаж баржи.
   С Нинкой команда тоже дружила, и иногда они отвозили ее в школу. И моторист-полиглот говорил, что вот возьмут они ее и похитят и увезут в сказочное море, где она станет капитаншей, а они ее корсарами. Нинка говорила, что давайте, что я согласна. Моторист смотрел на нее и говорил серьезно:
   - Эх, Нинка, это было бы лучше всего...
   Однажды, когда они подвозили ее в школу, и по черной воде навстречу плыли опавшие листья, и она пела им пиратские песни, а Васька подыгрывал ей на гитаре, моторист-полиглот сказал:
   - Ну, вперед, пират!
   - Чего? - удивилась она.
   - Поплыли в Барбейское море!
   - После школы?
   - Что?!
   Они все стали молчать, глядеть под ноги, потом Васька сказал:
   - Почему после школы? Вместо.
   - Как это? - она обеспокоенно заерзала, оправляя свое отглаженное платьице, - Я не понимаю, как же так? Я ведь в школу должна идти...
   - Почему же ты должна, - совсем безразличным голосом спросил бывший преподаватель филфака.
   - Так ведь все ходят в школу. Как же без школы! - она с ужасом слышала свой голос, неотличимый сейчас от голоса их классной, - Чтобы чего-нибудь добиться в жизни, надо старательно учиться и работать.
   Сверху в люке показалась голова рулевого докторанта, и рулевой спросил:
   - Школьный притон справа, мужики!.. Погудим? - и голос его звучал одиноко в этом мире.
   - Причалим, - сказал бывший преподаватель филфака.
   Когда Нинка вернулась из школы, бабушка очень удивилась:
   - Нинка, что случилось?
   - Ой, бабушка, ты не волнуйся так, ничего, я просто опоздала, только замечание в дневнике написали... Нам на завтра по труду из пластилина сказали сделать фигурки домашних животных, ты поможешь, бабулечка? Просто мы причалить никак не могли, автопилот сопротивлялся, Ваныч сказал... Только замечание, баб?
   - О господи, непутевая ты моя, - вздохнула бабушка, - Видать, судьба тебе такая женская. Судьба на море с берега смотреть да ждать. Ну ничего, - она опять вздохнула, - Это дело святое...
   Теперь-то мама Кольки вспомнила все это, вспомнила, потому что позабыла она, как позабыла съездить в Парголово к бабушке весной, покрасить оградку, цветов посадить, хлеба накрошить для птиц. Вспомнила она теперь, как не было "Лежебоки" месяца два, а потом появилась баржа у причала недалеко от их дома с помятыми проржавевшими бортами, со скособоченной рубкой, с исхудавшими членами экипажа и без Васьки.
   И бывший преподаватель филфака, бывший капитан самоходной баржи Л-171 "Лежебоки", а теперь оператор газовой котельной, сидел с бабушкой на их кухне, кашлял, пил чай с малиной, кашлял и говорил:
   - ...Повернули когда уже от тайфуна, тогда он и пропал, не знаю как. А мы не пробились, невозможно было, совсем невозможно. Два раза я думал, что уже вообще не вернемся и не пробьемся даже назад, - он махнул рукой. - Еле вышли.
   - Главное дело, хотели и попытались, - все твердила ему бабушка и подливала чай, - Получается, без истинного ребенка туда никак - экипаж неполный. Ребенок только верит до конца и полностью. Такие правила, наверно. Может, и старый человек бы годился, но для старости пиратство плохое занятие. Я вот думала - Нинка с верой еще, оказалось нет. А может, и смутили ее, а была вера... Была. Вот в первый год жизни ее дед покойный, светлая память ему, все сказки ей перечитал - она-то только глазами лупала, а он читал... Может, не те, что ли, не знаю, Костя. Такая судьба... ох, господи.
   Мама позвонила Люде и сказала:
   - Людмила, я встретила человека, который сказал, что может найти Колю... Не перебивай, подожди! Я ему поверила, но все-таки если б ты со мной была?.. Куда-то в море, наверняка. Ты?..
   - Дура ты, дура! - зарокотал в трубке бас Люды, - Веришь первому встречному проходимцу! Ты с ним хоть в постель еще не легла? Мало ты накалывалась?! Как ты так можешь, я тебе удивляюсь, так и знай! Если что потом, так и знай!.. Разумеется, я тебя, идиотку, не оставлю! Беру такси, заскочу домой, и через максимум сорок пять минут я у тебя! Ты дома?.. Ладно, ладно, конец связи, потом поревешь!
   Часа через четыре Люда ввалилась в квартиру мамы с двумя тяжелыми чемоданами, в костюме деловой женщины и в сомбреро.
   - Слушай, Нинка! Мы когда концы рубим? Мойсейка мне сапоги резиновые должен привезти, он в них на овощебазу поехал. Я сказала, пусть дорабатывает, а там чтоб! У тебя ему надеть чего найдется, чтоб не босиком возвращаться!
   - Да... В полночь встречаемся.
   - В полночь? Ха! Отлично! Тогда убрать паруса, покурить и оправиться! она отшвырнула чемоданы и прокричала, рухнув на тахту, - В какие моря рванем?!
   И они сели пить кофе, курить, плакать и утешаться до полуночи.
   В эту полночь с четверга на пятницу, когда переменный порывистый ветер сменился ровным норд-остом, попутным для "Ночного ветра", Леппилюнтль и Федор Иванович пили холодный грог в каюте Леппилюнтля и говорили о важном.
   - Через два дня будем у острова Сокровищ, - говорил Леппилюнтль и наливал из кувшина, - Увидимся с сэром Аленом и с Салли...
   - А потом, - угрюмо спросил доктор.
   - Ты знаешь, что потом. Забираем сундук, идем к Побережью...
   - Нападают ребята Груба, грабят, берут нас в плен, мы сбегаем, они закапывают сокровища, забывают место, мы снова к Алену, они тоже снова, и мы снова...
   - Да! - раздраженным голосом сказал Леппилюнтль, - А ты бы чего хотел? Да! А дыквы грабят Побережье, жгут города, и их все больше!
   - А мы в игрушки играемся? Ты это хочешь сказать, кэп? Ты мальчика для меня взял, да? А зачем ты говоришь?
   - Прости, док. Но ты ведь знаешь, что я могу попасть в море и без мальчика, я не имел в виду, что мы играем в игрушки.
   - Почему нет? Да. Мы играем в игрушки. Как слабоумные цари в солдатиков. Мы знаем все, мы мечтали о многом, а получили солдатиков в детской. То есть я, а со мной и все вы. Я виноват, я, да. А наши матросы не хотят играть в солдатиков в детской и скоро поднимут бунт! Они выбросят нас за борт... или ты им отдашь только меня пустить погулять по доске, а сам поведешь их в поход. Ты все это понимаешь, Флик!
   - Ребенка разбудишь! - зашипел Леппилюнтль, - Что ты на меня кричишь! Чего тебе надо?
   - Мне ничего, - тихо и тоскливо сказал доктор, - У меня все есть. Мне разрешили поиграть в солдатиков в детской. И в детской дует настоящий ветер настоящего открытого моря, - с издевкой закончил он.
   - Зачем тебе этот разговор, Федя? - уже не зло спросил капитан.
   - Ни за чем. Мне ни за чем! Мы обманываем мальчишку, который мечтал стать пиратом. Он вместо этого получил ту же самую детскую, откуда он смотался. Я обманываю себя, думая, что все хорошо и лучше не бывает. Ты обманываешь себя и мальчишку, что это все нужно мне. А разговор мне ни за чем. У меня предложение: забудь меня, к дьяволу, на острове Сокровищ. Я не хочу висеть у вас у всех на шее!
   Леппилюнтль вздохнул, разлил в кружки остатки грога - Феде больше, себе меньше, и сказал:
   - Не говори ерунды, Федя. Все действительно хорошо. У нас есть Колька, Ветер, команда, мы с тобой, наше прошлое и наше замечательное будущее. Все еще наладится, нас простят...
   - Меня, ты хочешь сказать, - грустно сказал доктор.
   - Тебя, Федя, нас. Я тебя уверяю, мы еще переживем настоящее. Что-нибудь случится. Не бывает такого, чтобы чего-нибудь стоящего не случилось. Пойдем проветримся.
   Встали из-за стола. Доктор захватил пустой кувшин - помыть. Леппилюнтль поддержал пошатнувшегося доктора на верхней ступеньке, и они вышли на ют.
   Прекрасное море несло на себе прекрасный корабль. Вахтенные сидели под лампой, прикрытой так, чтобы летучие рыбы в море не могли увидеть ее свет и разбиться обо что-нибудь на палубе.
   - Смотри! - вдруг прошептал доктор, - Дыквы?
   Мимо них в полукабельтове проходил корабль, больше Ветра, с лучшей и большей парусностью. Молчаливый черный корабль, где люди на мостике не смотрели в сторону "Ночного ветра", а значит, хотели оскорбить, если проходили так и так близко от корабля знаменитого пирата.
   - Дыквы, - сказал капитан, - К Побережью, наверно...
   - А мы! - доктор перехватил поудобнее кувшин и швырнул его в черный корабль.
   Кувшин упал в волны моря, они увидели всплеск, но не услышали всплеска. А дыквы легко обходили "Ночной ветер", не обращая на него внимания, явно это показывая. Они заметили его раньше, чем заметили их, а на корме написано название судна, и ночь лунная, и читать они умеют. Они знали, что это была не их добыча, потому что единственное, что дыквы уважают, так как не понимают и не могут объяснить своим детям в школе, это право на существование сверхъестественного. Они не хотели связываться, потому что у "Ночного ветра" была тайна сверхъестественного.
   - Даже эти шакалы! - сказал доктор.
   Федор Иванович и Леппилюнтль опустились по каютам, а "Ночной ветер", хорошо выдерживая заданный курс, стремился к острову Сокровищ.