Татьяна Полякова
Леди Феникс
«Берег встретит героя,
Берег встретит врага,
Нас всегда было двое,
А теперь только я».
«Берег». В Бутусов
Паренька было жаль. Он голосил так отчаянно, с такой обидой смотрел на мир, что мог разжалобить более жестокосердное существо, нежели я. Тут выяснилось, что подобных существ немного: похоже, никто, кроме меня, не обратил внимания на бедственное положение мальчишки. Народ сновал по площади туда-сюда, занятый своими проблемами и, казалось, вообще ничего не замечал вокруг.
Десять минут назад я влилась в толпу, оставив свою машину в переулке. У меня была назначена встреча в кафе на Дворянской, а эта улица с некоторых пор стала пешеходной зоной, так что попасть туда я могла только на своих двоих. С унылым видом, глядя на себе подобных, я шла через площадь, когда там появилась компания подростков на роликах. Они быстро двигались, рассекая толпу, траектории их сходились, расходились и вновь соединялись, а по толпе прошел ропот недовольства, потому что ребята на роликах кружили по площади не просто так, а с целью, которую правоохранительные органы охарактеризовали бы как мелкое хулиганство: кого-то толкнут, с кого-то сорвут бейсболку, а вот у вопящего паренька вырвали из рук мобильный. Он шел неподалеку от меня и болтал по телефону, когда рядом возник тип на роликах, в свитере с большим воротом, натянутым на нос, и в бейсболке, прикрывавшей верхнюю часть лица, так что разглядеть физиономию парня было невозможно, вырвал трубку из рук мальчишки и через мгновение скрылся с глаз, оставив в душе недавнего обладателя мобильного обиду на судьбу и попранное чувство справедливости. Пареньку на вид было лет десять, и впереди его ждала долгая жизнь, в которой обидам места хватит, и мне ничто не мешало двигать дальше, посетовав на уличное безобразие, но я подошла к нему и со вздохом спросила:
– Ну и чего ты вопишь?
Он закрыл рот и взглянул на меня с откровенной надеждой, готовясь переложить на мои плечи свои проблемы, размазал по щекам слезы и ответил:
– Мобильный украли.
– Вижу, что украли, – опять вздохнула я и кивнула. – Идем.
– Куда?
– В милицию, конечно.
– В милицию? – растерялся он. – Зачем?
– Заявление писать.
Отделение милиции располагалось в переулке неподалеку. По дороге паренек, которого звали Ваней, торопливо и довольно бестолково поведал мне историю утраты мобильного телефона. Если учесть, что я была свидетелем данного события, история особого впечатления не произвела.
В отделении мы долго сновали от одного кабинета к другому, пока какой-то милиционер вдруг меня не узнал.
– Что случилось-то? – поинтересовался он с печалью в голосе, мое присутствие в коридорах родного отделения счастливее его отнюдь не сделало.
– У Ваньки мобильный украли. Вырвал из рук парень на роликах на площади.
– А-а… – кивнул он. – Опять эти роллеры.
– Что, очень досаждают? – спросила я. Он пожал плечами.
– Да не то чтобы очень, но бывает. Три заявления уже есть, каждый раз одно и то же: выхватывают из рук мобильный – и деру.
– Но если три заявления уже есть, пора бы принять меры, – без особой уверенности произнесла я. Слуга закона опять пожал плечами.
– Пора, конечно, только разве их поймаешь? Они то в одном конце города возникнут, то в другом… На площади детни на роликах всегда полно, отличить грабителей от тех, кто просто катается, невозможно. Если установить здесь пост, то конечно… но это сколько людей надо, а у нас полно дел посерьезнее, чем всякую шпану ловить.
– Ясно, – кивнула я. – Заявление примете?
– Конечно, – порадовал он, разведя руками.
Минут десять ушло на заявление. Ванька, который поначалу оживился и смотрел по сторонам с интересом, свято веря, что взрослые дяди и тети, в большом количестве проходящие мимо, моментально бросятся искать его телефон, понемногу сник, сообразив, что особо никто не пошевелится. Когда заявление было написано и мы покинули кабинет, он с грустью спросил:
– И что теперь? – взгляд его был суров, хоть и обращен не по адресу. А мне вдруг стало стыдно, хотя ловить шпану на улицах в мои обязанности никогда не входило.
– Если парня отыщут… – начала я и замолчала.
– И ничего сделать нельзя? – с душевной болью поинтересовался он.
– Видишь ли…
– Мне отец телефон подарил, – он не сдержался и заревел, отворачиваясь от меня.
– Понимаю. Объяснишь ему, в чем дело.
– Не объясню, – вытерев слезы кулаком, буркнул парнишка. – Его убили.
– Кто? – растерялась я.
– Пьяный дядька на машине. Сбил и уехал. Отца спасти можно было, так мама сказала, но его только утром нашли.
– Да, – вздохнула я. – История. Дядьку пьяного отыскали?
Он кивнул и вновь отвернулся.
– Ладно, найду я твой телефон, – сказала я. Теперь он смотрел внимательно, но все еще с сомнением.
– Найдете?
– Найду.
– Вы что, в милиции работаете?
– Вроде того. Будут новости – позвоню. До дома доберешься или подвезти?
– Доберусь.
– Тогда до встречи.
Я пошла по коридору, но он окликнул меня.
– А вас как зовут?
– Ольга, – ответила я, оборачиваясь. – Ольга Рязанцева.
Проще всего было отправиться в ближайший магазин и купить телефон той же модели. Немного корпус покарябать, чтобы Ванька с уверенностью не мог сказать, его вещь или нет, и, сделав доброе дело, спать себе спокойно в надежде, что оно где-то там зачтется. Но… Дед бы наверняка сказал, что мне просто нечем себя занять. Должно быть, так и есть, потому что я твердо вознамерилась найти телефон, тот самый, который Ваньке подарил погибший отец.
Покинув отделение, я пересекла площадь и вышла на Дворянскую, безнадежно опоздав на встречу. Впрочем, не очень-то это меня беспокоило. Еще находясь в милиции, я предупредила пресс-секретаря фирмы «Лорен», что звезды воспрепятствовали нашему свиданию, и получила заверения, что он все прекрасно понимает и встретится со мной в любое удобное для меня время. В этом я не сомневалась. Хозяева фирмы «Лорен» в решении своих проблем очень рассчитывали на поддержку Деда (отнюдь не безвозмездную, надо сказать), а пока довольно усердно «окучивали» меня. Весть о том, что любящие сердца соединились и мы теперь с Дедом живем одним домом, быстро распространилась среди тех, кто считал необходимым знать такие вещи, и мой личный рейтинг взлетел в заоблачные выси. Будь я чуть глупей, могла бы возгордиться.
Дед в наших краях являлся единовластным хозяином, а слыл ловеласом, что в глазах избирателей по неведомой причине было скорее достоинством. В конце концов, мог себе позволить, раз давно ходит во вдовцах. О его победах рассказывали с хитрой улыбкой и с дурацким подмигиванием, присочиняя на ходу, а иногда откровенно фантазируя. Но даже самым безупречным фантазиям было далековато до реального положения дел: все особи женского пола, хоть чем-то выделяющиеся из серой массы, были Дедом замечены и обласканы, и с каждой он умудрялся расстаться так, что дамы и через год, и через два, и даже через десяток лет готовы были примчаться к нему по первому зову и совершить в его честь что-нибудь глупое и героическое.
Вот таков был наш Дед, уже довольно давно облюбовавший дом с колоннами и, судя по всему, не собиравшийся его покидать. Злые языки утверждали, что он умрет на боевом посту как генсеки в незапамятные времена. Сам Дед о такой перспективе говорил туманно и без охоты, но планов у него было громадье, а здоровье отменное, так что, возможно, злопыхатели правы. С Дедом (это прозвище прочно утвердилось за ним еще с тех пор, когда он не был первым человеком в наших краях, а являлся успешным предпринимателем) нас связывали давние и весьма непростые отношения. Когда-то я была влюблена в него, потом вроде бы ненавидела. Теперь он был единственным близким мне человеком, хотя еще несколько месяцев назад я подумывала связать свою судьбу с Тимуром Тагаевым, несмотря на то, что наше совместное существование особо радостным назвать было трудно.
Данному решению способствовал тот факт, что мне через некоторое время предстояло стать матерью, но Тимуру я рассказать об этом не успела, потому что он как раз в тот момент вознамерился выпустить меня на свободу, по его собственным словам. Свободу я встретила без энтузиазма, но об интересном положении продолжала молчать. К тому моменту наши отношения так запутались, что лучшим из возможных решений было хотя бы некоторое время держаться друг от друга подальше. Вот тут появился Дед и весьма настойчиво предложил мне переехать к нему. Разрыв с Тагаевым оказался куда более болезненным, чем я могла предположить, и потому я согласилась. Так что теперь мы жили под одной крышей, но наши отношения носили исключительно целомудренный характер. Дед продолжал изображать отца родного, а я – благодарное чадо. Черт знает почему мы не стали любовниками: может, он решил быть терпеливым и дать мне время во всем разобраться, а может, беременные бабы просто не вызывали у него желания. В любом случае меня это вполне устраивало.
Перебираясь на новое место жительства, я не очень-то верила, что задержусь здесь надолго. Прежде всего, Дед терпеть не мог моего Сашку, рыжую таксу со скверным характером, а Сашка, естественно, не жаловал Деда. Одного этого за глаза бы хватило, чтобы разъехаться в первую неделю, но оба, точно сговорившись, вели себя образцово. Дед соглашался с тем, что Сашка гениален, а тот в знак признательности приносил ему тапки, позволял себя гладить и даже вместе с ним смотрел телевизор. Повод скандалить отпал, не возникнув, и я у Деда задержалась. Месяц назад он, как бы между прочим, заметил, что до декретного отпуска мне еще далеко и я вполне могу выйти на работу. Надо сказать, что я все еще числилась его пресс-секретарем, хотя частенько об этом забывала.
На самом-то деле я была дамой для особых поручений, далеко не всегда приятных (если честно, приятных поручений я так и не смогла припомнить, хотя потратила на это целый вечер), но беременные бабы для такой работы малопригодны, по мнению все того же Деда. Так что ничего пакостного от судьбы в этом смысле я не ожидала, поразмышляла немного и согласилась, в основном потому, что чужая квартира вгоняла в тоску. Работа помогает отвлечься, по утверждению психологов, вот так я и оказалась в родном кабинете, который, как выяснилось, все это время, пока мы с Дедом выясняли отношения, пустовал. Мое появление в доме с колоннами его свита восприняла сдержанно. Я уже пару раз уходила вроде бы навсегда, но потом возвращалась, и к моему мельканию успели привыкнуть.
Кабинет вызвал ностальгию вкупе с угрызениями совести. Угрызения в основном сводились к тому, что я знать не знала, что мне здесь делать. Я подозревала, что Дед желает видеть меня здесь по одной причине: боится, что от безделья я сотворю что-нибудь похуже, чем беременность от Тимура Тагаева, которого Дед упорно именовал «дворовой шпаной», хотя рука об руку с ним давно и основательно повышал собственное благосостояние.
Каждый день я являлась на работу, усердно занимаясь какой-нибудь ерундой, звонила десятку людей, вела какие-то переговоры… Мне было невозможно поверить, что в этом есть смысл, но огорчать Деда не хотелось, к тому же я уверяла себя, что несколько месяцев до ухода в декретный отпуск протянуть вполне способна.
Тимур, разумеется, знал о моем возвращении к прежней должности, и это его наверняка убедило в правильности собственного выбора, раз уж я сделала свой. Сама я тщательно избегала любых упоминаний о нем, и Дед, конечно, тоже помалкивал, так что оставалось лишь гадать, как Тагаев живет без меня, вздохнул с облегчением или былая любовь все еще не дает ему покоя и мешает крепко спать по ночам.
Первый месяц после нашего разрыва я все чего-то ждала, к примеру, звонка по телефону с глупым вопросом «как дела?», но он не звонил, что меня совсем не удивляло. Хорошо его зная, я была уверена: он вычеркнул меня из своей жизни, но, несмотря на эту уверенность, ждать не перестала и тянула с переездом к Деду. Хотя ничто не мешало мне заглянуть к Тимуру в офис или в его ресторан и тоже задать дурацкий вопрос «как дела?», ведь расстались мы вполне дружески. Но в этом было столько же смысла, сколько в моем возвращении на работу. Потому эта идея так и осталась не претворенной в жизнь. Однако вопреки всякой логике я подолгу колесила по родному городу в тщетной надежде, что судьба возьмет да и сведет нас с Тимуром как бы между прочим и глупые вопросы не понадобятся. Но оказалось, что случайно встретиться в большом городе не так-то просто, тем более что Тагаев к встрече со мной отнюдь не стремился. В общем, я была свободна в полнейшем и грустнейшем смысле этого слова и уповала лишь на то, что вскоре моя жизнь изменится: родится ребенок, и в ней появится смысл, по крайней мере, я на это очень рассчитывала и даже убедила себя, что буду хорошей матерью. Тысячи людей вокруг живут так же, как и я: ходят на работу, с удивлением наблюдая, как весну сменяет лето, а лето осень, и не забивают голову размышлениями «есть ли во всем этом какой-то смысл». Следовательно, и я обойдусь.
Вот так обстояли мои дела на момент внезапной встречи с Ванькой, и то, что я решила непременно отыскать его мобильный, объяснялось полной сумятицей в моих мыслях и чувствах, так что Дед оказался бы прав, узнай он о моем решении и вынеси вердикт: затеяла я это от безделья.
Вернувшись к своей машине, я посмотрела на часы и подумала: самое время заглянуть на работу и создать видимость кипучей деятельности, чтобы Дед порадовался, а общественность не сомневалась, что деньги я получаю не просто так.
Только я выехала на проспект, как заметила стайку роллеров. Рассекая толпу, они двигались в сторону цирка. Знакомый свитер и бейсболка мелькнули перед глазами, и я устремилась следом. Однако импровизированная погоня длилась всего несколько минут, ребята свернули в парк и, пока я нашла место для парковки, скрылись с глаз, но в какой-то момент передо мной вновь мелькнула фигура в свитере, лица парня я по-прежнему не видела, зато обратила внимание на кожаный рюкзачок с портретом Мао Цзедуна.
Когда я появилась в парке, он был тих и необитаем, а я досадливо чертыхнулась. Однако рюкзачок за спиной высокого худосочного парня давал слабую надежду, что встреча наша не последняя, являясь хоть и не бог весть какой, но зацепкой: такие рюкзаки продавались в салоне Кати Самохиной, известного в городе дизайнера. Парень, который мог позволить себе купить вещицу из ее коллекции, вряд ли особо нуждался, и воровать мобильные у прохожих ему явно ни к чему. Следовательно, я имею дело не с банальными воришками, а с детками, у которых адреналин в крови зашкаливает, а вот со здравым смыслом и прочим явные проблемы. Это вызвало досаду: мобильный он вполне мог выбросить в ближайшую урну, и Ванька лишится отцовского подарка. Злясь на неудачу, я вернулась к машине и поехала на работу. Охранник на входе бодро мне улыбнулся, я ответила улыбкой и упругой походкой направилась к лифту, демонстрируя таким образом желание служить Деду и народу изо всех имеющихся сил.
Выйдя из лифта, я едва не столкнулась с Луганским, председателем нашего законодательного собрания. На этот пост он заступил недавно, но уже успел растерять большую часть своего оптимизма, который произвел на меня неизгладимое впечатление вкупе с удивлением: как такой человек умудрился оказаться в этом кресле? Луганскому не так давно исполнилось тридцать пять, и смысл своей жизни он видел в Служении Народу (оба слова с большой буквы). Самое смешное, что он был вполне искренен. Не перевелись еще на свете чудаки… Он получил прекрасное образование, стажировался в Англии, после чего вернулся на родину с намерением ее осчастливить. Родина к этому была не готова. Несмотря на сногсшибательный оптимизм, Луганский это понял, что от благих порывов его не уберегло, и он подался в депутаты, лелея в душе надежду изменить жизнь к лучшему. Начинать следовало с законов, вот он и начал. Образование и стажировка в Англии создали ему репутацию шибко умного, что лишало его каких-либо шансов в предвыборной гонке. Этому сильно способствовали манеры Луганского, очки в золотой оправе и привычка употреблять слова и выражения, смысл которых по большей части населению был недоступен. Он заработал прозвище Хомяк из-за пухлых щек, успешно провалил одни выборы, но тут же выставил кандидатуру на другие. В пылу предвыборных баталий он так разошелся, что пару раз замахнулся на святое, то есть позволил себе критиковать самого Деда, впоследствии сам удивляясь своей отваге, и стал предметом бесконечных насмешек для всех, кто знал не понаслышке: тягаться с хозяином мог лишь слабоумный, к тому же начисто лишенный чувства самосохранения.
И тут всех поразил Дед, должно быть, решив, что подхалимы и лизоблюды портят его репутацию демократа и защитника угнетенных (Дед обожал время от времени обниматься со старушками и брататься с рабочим классом и с этой целью не реже двух раз в год посещал предприятия, где дела шли относительно успешно), и открыто поддержал Луганского, причем особо указал на его мужество, честность и бескомпромиссность, после чего ошеломленное население, простив Луганскому его досадную образованность, проголосовало за него практически единогласно. Он уверился, что честный человек способен добиться в этой жизни многого, чем окончательно подтвердил диагноз полоумного. К Деду он воспылал огромным уважением, говорил о нем с придыханием и практически в стихах, на что Дед, имея добрую душу, ответил реверансом, и Луганский в одночасье стал председателем Законодательного собрания. Щеки раздул еще больше и горел на работе, не щадя ни себя, ни других. Но вскоре энтузиазм начал таять на глазах. Хоть Луганского и считали недоумком, но дураком он отнюдь не был, и чем отечески-ласковее говорил с ним Дед, тем печальнее он становился.
Сейчас он возвращался из заветного кабинета, и сияния в его глазах практически не наблюдалось. Я хотела прошмыгнуть мимо, но он встал как вкопанный, посмотрел на меня и молвил:
– Надо поговорить.
– О чем? – удивилась я.
Но Луганский уже схватил меня за руку и повлек в бар. Здесь он взял две чашки чая, сунул в свою грустный нос и замолчал, а я запечалилась. Надо сказать, мы испытывали симпатию друг к другу. По моему мнению, он был хорошим парнем, который верил в то, что мир можно изменить к лучшему, я же ни во что не верила, но чужую веру уважала. В чем причина его симпатии ко мне, осталось тайной, должно быть, он увидел во мне что-то светлое, обладая лучшим зрением, чем я, хоть и носил очки. Как-то во время приема мы оказались рядом и он, за неимением других слушателей, начал излагать свои идеи мне. Слушатель я благодарный, потому что ленива и сама особо болтать не люблю. Он увлекся, а я, против его ожиданий, не сбежала, он вызвался меня проводить, и мы продолжили беседу после приема, то есть он все говорил, а я весело трусила рядом, радуясь хорошей погоде и возможности размять ноги. В знак благодарности я познакомила его с Сашкой, и они друг другу понравились, после чего мы еще пару часов болтались в парке. С этого, собственно, и началась наша дружба.
Теперь, видя перед собой его унылую физиономию, я гадала, чего следует ожидать от жизни. Оказалось, ничего хорошего. Он поднял голову и заявил:
– Мне нужен твой совет.
– Я принципиально не даю советов, – потрясла я головой, а он нахмурился.
– Брось. Я серьезно.
– Я тоже. Советчик из меня никудышный, это каждый знает.
– Все знают, он к тебе прислушивается, – сказал Луганский, совершенно не обращая внимания на мои слова.
– Кто? – удивилась я.
– Дед. Поговори с ним.
– О чем? Слушай, давай я лучше дам тебе совет, совершенно бесполезный, но дружеский. Излагай, что тебя печалит, друг мой.
Он посмотрел внимательно и вздохнул.
– Я-то думал, что могу рассчитывать на тебя.
– Зря.
– Ты можешь говорить серьезно? – обиделся он.
– Наверное. Но пробовать не хочу.
– Мой сосед погиб неделю назад от передозировки. Мальчишке всего шестнадцать лет. Родители приличные люди…
– Бывает.
– Тебя это нисколько не волнует? – разозлился он.
– Это твой сосед, а не мой. И каждый день кто-то умирает от передозировки.
– Вот-вот. А мы стоим в стороне и делаем вид, что это нас не касается.
– Чего ты от меня хочешь? – не выдержала я.
– У меня есть сведения, что кое-кто неплохо наживается на торговле наркотой в нашем городе, кое-кто из тех, кому с этим злом положено бороться.
Признаться, я икнула от неожиданности. Сохранить святую наивность, когда седина уже пробивается на висках, способен далеко не каждый, может, правы те, кто утверждал, что Луганский у нас недоумок?
– Ну и что? – вяло поинтересовалась я.
– Как это что? – возмутился он, а я вздохнула. – Наркотой торгуют в каждом ночном клубе, в подворотне, даже в школах, – горячо продолжал он. – Ты считаешь это нормальным?
– Не считаю. Вся страна с этим борется. И мы не отстаем. По показателям наша область в числе самых благополучных…
– Прекрати.
– Хорошо, давай чай пить.
– У меня есть сведения о причастности конкретных лиц… – не унимался он.
– И с этим ты ходил к Деду? – усмехнулась я.
Вопрос излишний, ответ читался на его физиономии. Дед наверняка разливался соловьем, горько сетовал, предлагал объединить усилия и заговорил его едва ли не до обморока, так что бедолага скорее всего забыл, зачем пришел, и очухался только в коридоре. Дед на такие штуки мастер, мне ли не знать.
– Я уверен, он не представляет, как скверно обстоят дела в действительности, – мрачно изрек Луганский.
«А вот это в корне неверно, – мысленно усмехнулась я. – Знает, и даже очень хорошо. И борется. По-своему. Например, следит за тем, чтобы его кровный процент не затерялся в чужих карманах. Страшная тайна, известная кое-кому, в том числе и мне. Разумеется, такому человеку, как Луганский, знать об этом не положено. С большого ума он таких дров наломает…»
– Хорошо, я с ним поговорю, – кивнула я. – Хотя уверена – это излишне. Он в курсе всех проблем региона, но покончить со злом можно лишь совместными усилиями после долгой изнурительной борьбы.
– Издеваешься? – буркнул Луганский.
– Нет. Не лез бы ты не в свое дело, для этого есть специально обученные люди. Кое-что у них получается. Недавно некие граждане лишились тепленьких мест, а Дед официально заявил, что с коррупцией в рядах вскоре будет покончено.
– Все-таки издеваешься, – кивнул он, поднялся и ушел, а я загрустила. Допила чай и отправилась к себе.
Не успела я с удобствами устроиться в родном кабинете, попутно пытаясь решить, чем себя занять в ближайшее время, как дверь открылась, и в комнату вошел Дед. Надо сказать, после моего водворения здесь он взял за правило заглядывать ко мне хотя бы раз в день. Может, моя физиономия повышала его работоспособность, а может, он просто желал убедиться, что никуда я не сбежала и отрабатываю потраченные на меня деньги.
– Привет, – сказал он, проходя к столу и устраиваясь в кресле, и добавил: – Прекрасно выглядишь.
Я согласно кивнула, не желая его расстраивать, хотя и в самом деле выглядела неплохо, однако женщины редко бывают абсолютно довольны своей внешностью, и я не исключение. Дед подумал и поцеловал меня в лоб по-отечески и после этого устроился в кресле основательно, а я заподозрила, что он не просто так пришел. Однако причину своего появления Дед открывать не спешил, и я тоже торопиться не стала.
– Что нового? – спросил он довольно равнодушно. Надо полагать, вопрос был риторический. Дед обожает риторические вопросы, я, кстати, ничего против не имею, раз отвечать на них необязательно, но что-то все-таки сказать было надо, и я сообщила:
– В городе появилась банда подростков на роликах, тырят у прохожих мобильные.
Деду это сообщение по неведомой причине не понравилось.
– У тебя украли мобильный? – нахмурился он.
– У меня – нет. Но я была свидетелем данного безобразия.
– И что? – продолжил он хмуриться.
– Ничего, – пожала я плечами.
– Слава богу, я боялся, ты кинулась восстанавливать справедливость, забыв, что в твоем положении…
– Когда ты это говоришь, я чувствую себя смертельно больной.
– Я беспокоюсь за тебя, – вздохнул он и посверлил меня взглядом. – Ты давно виделась с Луганским? – мягко спросил он, но я насторожилась. Хорошо зная Деда, я предположила, что вопрос этот он задал не просто так.
– Только что, – ответила я. Дед взглянул исподлобья, словно прицениваясь. Иногда он забывался, вот как сейчас, и его взгляд становился до того жестким, что под ним невольно ерзать начинаешь, впрочем, для меня это пройденный этап.
– Кажется, он тебе доверяет, – заметил Дед.
– Непонятно почему, – кивнула я.
– Как раз понятно, – пожал он плечами. – У тебя репутация порядочного человека, далеко не каждый может похвастаться этим.
Его слова о моей репутации, признаться, удивили. Я-то думала, что меня считают в худшем случае алкоголичкой, а в лучшем – дурновоспитанной особой. Еще более странным показалось то, что Дед заговорил об этом, да еще в таком тоне, будто нимало не сомневался в том, что общественность на сей счет права.
– Спасибо на добром слове, – не зная, что ответить, сказала я и растянула рот в улыбке. Дед опять нахмурился.
– Не юродствуй.
– Не буду.
– Так что Луганский?
– В каком смысле?
Взгляд Деда посуровел еще больше, но тут он, должно быть, вспомнил о моем интересном положении и вздохнул.
– Он был у меня сегодня. Говорил дельные вещи. Правда, кое-что показалось мне преждевременным и даже неуместным.