Конечно, я очень быстро оправилась от удара и смогла ответить по достоинству, но все равно такое не забывают. И вот теперь эта мерзавка будет жить в моем доме.
– Ты с ума сошел? – сурово сказала я, глядя в небесно-голубые глаза мужа.
– Мне не нужен этот дом, – скривил он презрительно губы, разумеется, из чистого упрямства. – Хочешь, живи в нем, не хочешь – я его продам.
– Хорошо, – улыбнулась я, призвав на помощь все свое мужество. – Продавай.
Лилька жалобно ойкнула и съездила мне ногой по щиколотке, я улыбнулась еще шире, а Максим начал покрываться пятнами.
– И продам.
– Э-э, – вмешалась Лилька. – Давайте не будем спешить в этом вопросе. Такой дом продать нетрудно, а вот купить…
– Пусть продает, – не выдержала я, достала платок из сумки и аккуратно заплакала: – Разве ты не видишь, он нарочно мучает меня.
– Садист! – фыркнула Лилька, хватая мои руки, и тоже заплакала.
– Я не стал бы его продавать, если бы ты не мыкалась по подругам, – устыдился Максим.
– Я не мыкаюсь.
– Нет, мыкаешься.
– Хорошо, я куплю себе квартиру, то есть ты мне ее купишь.
– А сам останусь в доме? На кой он мне черт?
– Ты можешь жениться, – заявила Лилька, а я нахмурилась и взглянула на мужа с подозрением.
– Чтобы жениться, надо для начала развестись. А я этого делать не собираюсь.
Подружка усмехнулась, а я кивнула не без удовлетворения.
– Все-таки с домом спешить я бы не стала, – произнесла я примирительно.
– Хорошо, – туманно согласился он. – Я покупаю тебе квартиру и каждый месяц выплачиваю алименты до тех самых пор, пока ты не устроишься на работу. Если суд нас разведет, мы продаем дом, а деньги делим пополам. Думаю, это справедливо.
– Она обойдется без твоего пособия, – влезла Лилька, и я кивнула, хотя очень сомневалась, что обойдусь.
Дома подружка сразу же взялась меня поучать.
– Где твоя гордость? – воздевая руки, повизгивала она, бегая по комнате. – Я бы на твоем месте хлопнула дверью и ни копейки не приняла от этого чудовища. Пусть бы подавился своими деньгами. Рабовладелец… Я бы лучше жила на вокзале… – Тут Лилька малость притормозила и посмотрела на меня с сомнением.
– Я не могу жить на вокзале, – на всякий случай предупредила я. – И если по закону мне что-то положено…
– О господи! – Лилька тяжко вздохнула. – Прав твой муженек, ты совершенно… – Она махнула рукой и добавила: – Кактус.
– Сама ты кактус, – разозлилась я.
– И нечего обижаться. Возвращайся к мужу. Ты из тех женщин, что без этих волосатых мерзавцев дня не проживут.
– Еще чего. Очень даже хорошо проживу, и Максим вовсе не волосатый. Он симпатичный и, когда ведет себя прилично, просто душка, а ты моя лучшая подруга и не должна называть меня всякими обидными словами, иначе придется с тобой поссориться, хотя мне этого вовсе не хочется, потому что я тебя люблю и очень уважаю за твой характер, возможно, у меня нет твоего характера, но это дела не меняет, и ты…
– Заткнись, – нахмурилась Лилька. – Короче: квартиру берем самую дешевую, этим я сама займусь. А пособие пятьсот рублей, и пусть посылает по почте, нечего ему к тебе шастать.
– Как это пятьсот? – испугалась я. – Что за глупости ты говоришь…
– Пятьсот, – отрезала Лилька. – И ты от них откажешься, как только устроишься на работу. Будешь зарабатывать сама. Решительная женщина, способная постоять за себя…
– Лилечка, а квартира? В нее же надо мебель?
– Возьмешь все необходимое из дома, только необходимое, – насторожилась она. – К тому же я сомневаюсь, что тебе потребуется много мебели.
– Почему это? – потихоньку начала впадать я в панику.
– Приличную квартиру ты купишь потом сама. А пока берем однокомнатную «хрущевку». Это будет хорошим стимулом начать новую жизнь и взяться за себя всерьез.
– Может, не стоит? – пролепетала я.
– Стоит, – ответила Лилька. – Будем делать из тебя человека.
Не знаю, что тогда имела в виду подружка, но сейчас она взирала на меня с очень постным видом, тяжело вздыхала и время от времени хмурилась.
– Ты могла бы к нему вернуться, – заявила она наконец, сверля меня взглядом.
– Ни за что, – ответила я, и Лилька успокоилась.
– Ладно, гербалайф не очень удачная затея, позвоню Арсеньеву, может, у него есть место…
– Какое? – насторожилась я.
– Господи, да какая разница, лишь бы деньги платили.
Ободренная таким образом, я отправилась домой, с облегчением подумав, что сегодня моя судьба вряд ли решится. Я покинула Лилькин кабинет, а также здание, где он размещался, и направилась в сторону кафе, на ходу заглянув в кошелек. Его содержимое меня озадачило. Два дня назад Максим выдал мне тысячу (уже четвертую в этом месяце, знай об этом Лилька, она непременно бы меня убила, но она, слава богу, не знала), но эта самая тысяча каким-то непостижимым образом опять испарилась. Я попыталась вспомнить, что я купила: тапочки, лак для ногтей, шапочку для душа (она оказалась не очень удобной, хотя шла мне необыкновенно), сухой корм для Ромео и два килограмма мяса ему же. Больше я ничего не покупала… как будто. «Придется опять звонить Максиму, – опечалилась я, вздохнула и с горя съела пирожное и выпила молочный коктейль, хотя сидела на диете и строго-настрого запретила себе сладкое. – Максим прав, – думала я при этом с грустью. – Я кактус. И Лилька права: у меня нет характера, есть только дурные привычки. Я ни на что не годное, никчемное создание». Через полчаса мне стало так жаль себя, что пришлось покинуть кафе, дабы не расплакаться.
Я брела по улице и чувствовала себя бесконечно одинокой. Ноги сами собой вынесли меня к «губернаторскому» дому, и я буквально зарыдала, так мне стало жалко себя, а потом взяла такси и поехала к мужу в офис.
По дороге я смогла успокоиться, перестала вздыхать, а затем разозлилась на себя: следов безутешных рыданий в лице не наблюдалось, но и косметики практически не осталось, она вся была на платке. Приводить себя в порядок рядом с совершенно незнакомым мужчиной я сочла неуместным, а появляться в офисе мужа в таком плачевном виде – тем более. Поэтому на половине дороги я неожиданно передумала и отправилась домой, где выпила чаю, подкрасилась и только тогда поехала к мужу, но за это время мне в голову успело прийти столько разных мыслей, что я забыла, по какой такой нужде я к нему собиралась, и поэтому я, конечно, разозлилась.
В приемной сидела секретарша. Я подумала, что это место могло бы принадлежать мне, и с удовлетворением решила, что выглядела бы гораздо лучше этого бледного создания с неопределенного цвета волосами. Девушка хмуро посмотрела в направлении двери и тут же расцвела в улыбке.
– Здравствуйте, – пропела она, и я пропела в ответ:
– Добрый день.
– Максим Сергеевич один, проходите, пожалуйста.
– Спасибо, – скривилась я, можно подумать, если б муж был не один, я бы осталась сидеть в приемной.
Я вошла и кашлянула, а муж поднял голову от каких-то бумаг на столе.
– Привет, – сказала я и на всякий случай нахмурилась. Он поднялся, подошел, обнял меня за плечи и поцеловал, правда, вполне невинно, то есть по-братски. После чего усадил в кресло и сам пристроился рядом.
– Очень рад тебя видеть, – наконец изрек он.
– У меня почему-то кончились деньги, – вздохнула я. – Просто напасть какая-то. Только-только были в кошельке и раз… куда-то улетучились, я даже не знаю куда…
– Бог с ними, – сказал Максим. – Я рад, что ты пришла. Хочешь, куда-нибудь съездим? А можем просто погулять в парке. Сегодня хорошая погода. А потом прокатимся по магазинам.
– Я не хочу по магазинам, – запротестовала я, заподозрив мужа в намерении дать мне взятку.
– Хорошо, в магазины не поедем. Знаешь, я очень скучаю, – сказал он, а я вздохнула:
– Я тоже скучаю.
– По-моему, это глупо, – заметил Максим. – Я имею в виду скучать друг без друга, когда мы можем быть вместе.
– Ты… – нахмурилась я, но он меня перебил:
– Я знаю, что не понимал тебя. Я сожалею и приложу все старания… и мне больше в голову не придет сравнивать тебя… я имею в виду, говорить всякие глупости.
Я замерла, боясь, что он произнесет дурацкое слово и все испортит, но у Максима хватило ума вовремя прикусить язык, я перевела дух, и мы отправились в парк.
Муж был настоящей душкой, и я совсем уже решила к нему вернуться, но тут у него в кармане ожил сотовый, и я совершенно отчетливо услышала, как эта мегера из приемной назвала его Максимом. С какой стати, если для нее он Максим Сергеевич? Выяснению этого обстоятельства я и собиралась посвятить оставшееся время, а муж в очередной раз продемонстрировал все коварство своей натуры: во-первых, он нагло утверждал, что она сказала «Максим Сергеевич», а во-вторых, что у него важный разговор, именно им он и намерен заняться, а не выслушивать всякую чепуху.
Я смерила его ледяным взглядом и отправилась в сторону стоянки такси, муж бросился следом и хватал меня за руки, но делать это, одновременно разговаривая по телефону, было все-таки неудобно, и я смогла загрузиться в машину, вторично наградив его ледяным взглядом. Мне стало совершенно ясно: мы не подходим друг другу.
Размышляя об этом, я смотрела в окно и не заметила, как очутилась возле подъезда своего недавно приобретенного жилища. Расплатилась, вышла и в который раз с недоумением воззрилась на совершенно нелепое сооружение. Дом был старым, ветхим, облезлым, а еще здесь водились тараканы. Это было мне доподлинно известно, потому что три дня назад я ходила к соседям за молотком, когда у меня свалилась со стены Нефертити, и лично видела таракана, который расположился прямо над выключателем. С перепугу я забыла, зачем пришла, и попросила соли. Соль мне дали, но я сразу же выбросила ее в форточку, боясь, что в соли могут оказаться тараканьи яйца, или чем они там размножаются.
Надо сказать, что квартиру я не видела до самого своего заселения сюда. Квартирный вопрос решала Лилька и решила по своему разумению. Максим категорически возражал, что послужило веским аргументом «за», в результате мы победили, и я сюда въехала. Конечно, лучше бы мне этого не делать. Лилька хотела, чтобы у меня был стимул. Не знаю, что конкретно она имела в виду, у меня же, лишь только я переступила порог, было одно желание: сиюминутно скончаться. Однокомнатная «хрущевка», где кухня вовсе не была кухней, а прихожая прихожей. Я и одна там не смогла бы разместиться, а мои вещи – тем более. В квартире в рекордные сроки сделали ремонт, но выглядеть лучше она не стала. Ко всему прочему, находилось это чудо на пятом этаже, а так как было их всего пять, лифт отсутствовал.
Подумав об этом, я вздохнула и вошла в подъезд. Поднялась на один пролет, свирепо посмотрела на соседского кота, который не дал себя погладить, и на всякий случай заглянула в почтовый ящик. Газет я не выписывала, писем не ждала, но… В ящике лежал листок, вырванный из школьной тетради и сложенный вчетверо. Я машинально его развернула и прочитала: «Пожалуйста, в 19.00 подойди к кухонному окну». Я повертела записку в руках, скомкала, сунула в карман, потому что никогда не сорила в подъездах, и цыкнула на несчастного кота, точно он был во всем виноват. Потом стремительно поднялась на пятый этаж и вошла в квартиру, где меня, радостно виляя хвостом, встретил Ромео (Ромео – такса, ему четыре года, он ужасный трусишка и обжора, а еще он не любит гулять, что мне в нем очень симпатично, потому что я гулять тоже не люблю, особенно по утрам).
– Привет, – сказала я и поцеловала его в нос. На сегодняшний день он был единственным существом мужского пола, не вызывающим у меня отвращения.
Ромео в ответ лизнул меня и немного поскулил, продолжая вилять хвостом, это могло означать все, что угодно. Сегодня это означало, что он разбил греческую вазу и стянул скатерть с кухонного стола. За такие деяния пес заслуживал хорошей взбучки, но вместо этого я села на диван, похлопала ладонью рядом с собой, приглашая Ромео присоединиться, и решила ему пожаловаться:
– Ты не знаешь, а я знаю: на самом деле я – кактус. Самое бесполезное и нелепое создание на свете.
Ромео посмотрел на меня, моргнул, лизнул руку, а потом сунул нос в карман и извлек комочек бумаги.
– Видишь, что здесь написано? – начала я к нему приставать. – В семь часов подойти к кухонному окну. Как думаешь, что за идиот написал такое?
Ромео ничего не думал. Он спрыгнул с дивана и стал играть с бумажкой, не скажу, чтобы игра его очень увлекала, он по натуре довольно ленивый, но лапой ее шевелил и вроде бы к чему-то прислушивался, а я добавила:
– Наверное, это дети.
Почерк детским не был, хотя с уверенностью утверждать это я бы не стала, то есть, может, и детский, конечно, но похож на взрослый, скорее мужской, чем женский. Может, записка адресована прежней хозяйке квартиры? Или ее по ошибке бросили не в тот ящик? Совершенно идиотская записка. Хотя, возможно, это приглашение к свиданию? Кто-то приглашает даму своего сердца подойти к окну, а он сам ровно в семь появится под балконом с гитарой… Балкона у меня не было, это я знала доподлинно, к тому же для романтического свидания место было явно неподходящее. Дело в том, что окна моей квартиры выходили на тюрьму. Не знаю, что имела в виду Лилька, заселяя меня сюда: может, она всерьез верила, что подобное соседство сподвигнет меня на свершение трудовых подвигов, а может, решающую роль сыграла цена: за однокомнатную «хрущевку» в ветхом доме просили копейки. Я поднялась с дивана, прошла в кухню и замерла возле окна, опершись ладонями на широкий подоконник.
От тюремной стены дом отделяло метров двадцать. Метров двадцать зеленой травки без единого деревца. Стена высоченная, сложенная из кирпича, сверху колючка в несколько рядов. Тюрьма была старой и славилась на всю Россию. Из моего окна мало что разглядишь: верхние этажи здания, построенного еще при Екатерине Великой, с толстенными решетками на узких окнах, да крыша, покатая, из светлого железа, ослепительно сверкающая на солнце. Рядом с центральным зданием угадывались другие, поменьше, я видела разноцветные кусочки крыш, по вечерам там горели мощные фонари и лаяли собаки. Только псих решит исполнить мне серенаду в таком месте.
– Все-таки это странно, – сказала я и даже нахмурилась, а потом добавила: – Это чья-то глупая шутка.
Вернувшись в комнату, я взяла записку, разгладила ее руками и принялась изучать почерк. Почерк как почерк, ни о чем он мне не говорил и ни о ком не напоминал.
– Глупая шутка, – с облегчением вздохнула я и выбросила записку в мусорное ведро. Накормила Ромео и устроилась в кресле с книгой, Ромео забрался ко мне на колени, закрыл глазки и принялся сопеть, а я улыбаться. Комната показалась уютной, а вечер расчудесным.
Зазвонил телефон, я насторожилась, но трубку снимать не спешила. Это скорее всего Максим, так и оказалось: автоответчик был включен, и я услышала голос мужа.
– Я знаю, что ты дома, – заявил он. – Заеду часиков в девять. Привезу деньги. Я тебя люблю. Давай мириться, а?
Шестьдесят секунд кончились, и ему пришлось заткнуться, я показала телефону язык, пропела дурашливо: «Давай мириться, а?», подражая мужниной интонации, поцеловала Ромео и углубилась в чтение. Однако где-то через час стала поглядывать на часы. Сначала время от времени и как бы между прочим, но чем ближе стрелка перемещалась к отметке «7», тем настойчивее я за ней наблюдала.
– Глупость какая, – презрительно фыркнула я и даже попыталась читать вслух, но как только старинные часы отбили один удар из положенных семи, переложила Ромео на диван и выскользнула в кухню, осторожно подобралась к окну и выглянула.
На зеленой лужайке внизу никого не было. Я стояла, пялилась на свежую травку и стала злиться по-настоящему. Стою у какого-то дурацкого окна из-за какой-то дурацкой записки. Да надо мной просто посмеялись, никто и не думал появляться под окнами. Однако шутка довольно глупая. Что же имел в виду этот самый шутник? В конце концов он должен был проверить, удалась его шутка или нет, то есть появиться и посмотреть, торчу ли я возле окна или совершенно не обратила внимания на записку.
Я простояла не меньше десяти минут, таращилась то направо, то налево, но никакого подобия человека не заметила. Дом наш был последним в ряду, напротив него, как я уже сказала, располагалась тюрьма, а чуть дальше старое кладбище. Хоронить там перестали еще лет сорок назад, так как кладбище уже давно оказалось в черте города. Оно было обнесено невысокой кирпичной стеной, и если шутник, к примеру, на нее взобрался, то вполне мог различить в окне мой силуэт. Должно быть, хохочет от души. А если у него есть бинокль, то он прекрасно видит выражение моего лица. Надо полагать, выгляжу я сейчас очень глупо.
Я отпрянула от окна и опустила жалюзи. Потом юркнула в комнату и отыскала театральный бинокль, не бог весть что, но все-таки. Вооружившись биноклем, я попыталась рассмотреть кладбищенскую стену. Под таким углом это оказалось нелегким делом и потребовало времени. Самое обидное, что ничего я углядеть не смогла, ну ничегошеньки. Если не считать двух ворон. Они сидели, нахохлившись, и в мою сторону даже не смотрели.
– Мальчишки озорничают, – твердо заявила я и убрала бинокль.
Вот тут и позвонили в дверь. Я вдруг испугалась и в прихожую вышла на цыпочках, посмотрела в «глазок» и увидела мужа. А может, это он так шутит? С него станется. Ромео, заметив мою нерешительность, робко выглянул из комнаты, а потом залез под стол.
– Трус несчастный, – прошипела я и открыла дверь.
Муж сунул мне в руки букет и быстро вошел, пока я не передумала.
– Ты оставлял записку в почтовом ящике? – спросила я, глядя на него с подозрением.
– Я? Нет. А что за записка?
– А… Глупость, одним словом. Ужинать будешь?
– Буду, – обрадовался муж, как выяснилось, преждевременно. В доме не было даже хлеба. Я развела руками и вроде бы устыдилась. – Ерунда, – отмахнулся Максим. – Сгоняем в универсам и все купим.
Уже в машине я, понаблюдав за мужем несколько минут, спросила:
– Ты хотел приехать в девять, а приехал в начале восьмого. Почему?
– Я нарочно сказал, что заеду в девять, чтобы ты не успела сбежать.
– С какой стати мне сбегать из собственной квартиры?
– Ну… например, для того, чтобы со мной не встретиться.
– Мне нечего бояться и вообще…
– Переезжай в наш дом, – вздохнул супруг. – У тебя никуда не годная квартира. А твоя Лилька чокнутая, и не возражай. Только чокнутая могла выбрать такое место. На улице ни единого фонаря, на кладбище бомжи… Я беспокоюсь за Ромео, он ведь гуляет один…
– Ну и что? – нахмурилась я.
– Ничего. Боюсь, как бы его не сожрали.
– Кто? – выпучила я глаза.
– Бомжи. Говорю, их полно на кладбище.
– Они могут сожрать Ромео? – пролепетала я.
– Конечно. Он трус и за себя постоять не сможет. Давай хотя бы его переселим в наш дом. Ты будешь заходить и кормить его, а он будет бегать в саду, там совершенно безопасно.
– Не могу поверить, что такое возможно… – все еще тараща глаза, сказала я.
– Ну, моя дорогая… открой любую газету. Этот район крайне неблагополучный. Такой женщине, как ты, здесь совершенно не место.
– Ты думаешь? – Я нахмурилась и стала смотреть в окно. Может, стоит рассказать Максиму о записке? Нет, не стоит. Выходит, я из-за любого пустяка должна обращаться к мужу. С дуралеями, которые так непонятно шутят, я разберусь и сама.
Ужин прошел в теплой и дружеской атмосфере, чему немало способствовала моя задумчивость. Половину из того, что говорил Максим, я попросту не слышала, на вторую половину не обращала внимания, должно быть, поэтому мы так и не поругались. Муж всучил мне деньги на текущие расходы и отбыл с некоторым сожалением после неоднократных намеков, что в гостинице ему страшно одиноко, а в моей квартире, весьма неудачно расположенной, женщине опасно оставаться одной.
Проводив мужа, я устроилась в кресле и немного поразмышляла. Очень похоже, что это происки супруга. Он хочет, чтобы я к нему вернулась и… Что «и»? Вот если бы в записке содержалась угроза – тогда понятно, а там какая-то дурацкая просьба. Я вышла в кухню и немного постояла возле окна, не зажигая свет. Зеленая травка внизу была ярко освещена, да и в кухне было довольно светло из-за прожекторов на тюремной стене.
Я нахмурилась и категорически запретила себе думать о записке. Потом позвонила Лильке.
– Как ты думаешь, бомжи могут съесть Ромео? – спросила я.
– Какие бомжи? – обалдела Лилька.
– Те, что живут на кладбище.
– А что, Ромео пропал?
– Слава богу, нет, но когда он пропадет, будет поздно. Так могут или нет?
– С чего ты взяла, что они живут на кладбище?
– По-моему, это очень удобное место, – безо всякой уверенности заявила я.
– А по-моему, ты говоришь глупости. И не вздумай вернуться к мужу. Если ты уступишь, я перестану тебя уважать.
– О чем ты думала, черт возьми, когда засунула меня в эту дурацкую квартиру? – разозлилась я и бросила трубку. А потом отключила телефон, легла в постель и позволила несчастному Ромео лечь у меня в ногах. То, что животное в опасности, стало совершенно ясно.
Утром пес скулил и легонько покусывал меня за руку. Часы показывали восемь, и Ромео пора было идти на прогулку. Еще вчера это не доставляло хлопот, я распахивала входную дверь и отправлялась досыпать, открывать дверь подъезда было без надобности, в ней имелась дыра таких выдающихся размеров, что Ромео без труда оказывался на улице. Но сегодня, открыв глаза, я сразу же вспомнила про бомжей и опасность, нависшую над любимым существом, быстренько оделась, уговаривая пса не волноваться, подумала и прихватила газовый баллончик.
К моему удивлению, во дворе было довольно многолюдно: сразу три женщины развешивали белье, бабульки стояли возле подъезда с хозяйственными сумками, должно быть, собрались в магазин, а несколько мальчишек катались на скейте. Признаться, такая бурная жизнь меня удивила, ранее полудня мне не приходилось появляться на улице, и я слегка растерялась, а потом обрадовалась: вряд ли при таком обилии народа кому-нибудь придет в голову напасть на нас с собакой.
Я поздоровалась с соседками и не спеша пересекла двор, поглядывая на Ромео, тот нехотя плелся сзади, поражаясь переменам в привычном распорядке дня.
– Все-таки я не могу отпустить тебя одного, – сказала я, извиняясь, пес посмотрел на меня, вильнул хвостом, и мы пошли веселее. Ноги сами понесли меня к кладбищу, и вскоре мы оказались перед калиткой из металлических прутьев. Я толкнула ее, раздался жуткий скрежет, и мы вошли на кладбище. Ромео на всякий случай прятался за моими ногами. – Тут никого нет, – разозлилась я. – Нельзя же быть таким трусишкой.
Кладбище было небольшое, с заасфальтированными дорожками и чистенькими тропинками, в центре стояла церковь, возле которой на скамейке сидели три старушки и чинно беседовали. Обойдя все кладбище, я не смогла обнаружить ни одного бомжа.
– Надо же придумать такое, – покачала я головой, решив задать мужу хорошую трепку, и отправилась домой.
Поднимаясь к себе на пятый этаж, я задержалась возле почтового ящика. В ящике явно что-то было, клочок белой бумаги виднелся вполне отчетливо. Ключ был в сумке. Я стрелой поднялась в квартиру и через пару минут держала в руках сложенный тетрадный листок, для верности подколотый скрепкой. Посоветовав себе проявлять терпение и твердость, я вернулась в квартиру и только тогда развернула записку. На пол, плавно кружа, опустилась банкнота. Я подняла ее, повертела в руках и даже рассмотрела на свет. Сотня выглядела совершенно настоящей.
Я торопливо прочитала записку: «Спасибо (восклицательный знак). Сегодня в это же время».
– Черт знает что такое! – развела я руками. Шутка перестала быть просто чьей-то шуткой, а стала шуткой сторублевой. Мальчишек можно смело выбросить из головы. – Это Максим, – зло прошипела я и кинулась к телефону.
Максим уже был в офисе.
– Это ты, – заявила я.
– Конечно, – ответил он, а я перевела дух и уточнила:
– Твои шуточки?
– Что ты имеешь в виду? – переспросил муж и вроде бы даже испугался.
– Ты оставлял записку, говори честно, иначе… сам знаешь.
– Записку? – Нет, он не притворялся, уж я-то своего мужа хорошо знаю. – Что за записка? Ты вчера спрашивала про записку и сегодня. В чем дело? Тебе угрожают? Я сейчас приеду, дверь никому не открывай.
Я вздохнула и сказала:
– Ты соврал про бомжей. Сегодня утром я обследовала кладбище и никого не нашла.
– Сегодня утром? – не поверил Максим. – Хочешь сказать, что встала в семь утра?
– Хочу. И на кладбище вообще никто не живет. Только вороны.
– Ты в самом деле гуляла с Ромео?
– Конечно. Почему это тебя так удивляет? Я не хотела, чтобы моего друга сожрали, и пошла проверить. Ты меня обманул.
– Давай вернемся к запискам.
– Нет, к бомжам. Ты все это выдумал?
– Ничего подобного. Посмотри сегодняшние «Ведомости» и сама убедишься.
Второй раз за утро я покинула квартиру, чтобы купить газету. Ромео, который отправился вместе со мной, был поражен моим поведением, то и дело забегал вперед и поглядывал на меня вопрошающе.
Газету я купила и на первой же странице увидела заголовок «Зловещая находка». Плюхнулась на скамейку и, леденея душой, начала читать. Очень скоро мне стало ясно: Ромео грозит серьезная опасность. Бомжи на кладбище жили и действительно поедали несчастных животных. Возле старинного склепа были обнаружены останки более десяти собак разных пород, а жители окружающих кладбище кварталов уже давно жаловались на исчезновение своих питомцев.