– Крест носите?
– Да, – пискнула я. Мама еще на восемнадцатилетие подарила мне золотой крестик на цепочке, и я с тех пор всегда носила его. Женька предпочитала что-нибудь из экстравагантных украшений, потому я здорово удивилась, когда она с энтузиазмом кивнула и извлекла на свет божий медный крест на белой тесемке. Выходит, Женька основательно подготовилась к экспедиции.
Видя такое дело, я тоже продемонстрировала свой крест, тетка кивнула на угол и грозно сказала:
– Перекреститесь.
В углу, как и положено, находились иконы Спасителя, Богородицы, Николы Чудотворца и целый набор иконок поменьше, горела лампадка, слегка чадя, с одной стороны этого иконостаса торчала ветка вербы, с другой – березовая ветка, должно быть, еще с Троицы. Мы с Женькой торопливо перекрестились, после чего тетка подобревшим голосом сообщила:
– Я вас святой водой спрысну. – И достала из шкафа трехлитровую банку. К тому моменту мы были готовы на все.
Оказалось, что выливать на нас три литра воды никто не собирался, тетка набрала в рот святой водицы и спрыснула сначала меня, а потом и Женьку, после чего убрала банку, села на стул возле допотопного стола с верхним выдвижным ящиком и с облегчением вздохнула.
– Слава богу, Василий, убирай кол, это наши, – обратилась она к мужику, который все это время здорово меня нервировал, а в особенности его оружие.
Василий убрал кол за шкафчик, стоявший возле входной двери, и устроился на лавке.
– Садитесь, – сказала тетка, – милости просим. Видите, какие у нас дела творятся?
Мы плюхнулись на две табуретки: я в состоянии, близком к беспамятству, а в Женьке тем временем неожиданно проснулось любопытство, которое она явно вознамерилась удовлетворить, поэтому сразу взяла быка за рога и спросила:
– Какие дела?
– Вы ж письмо читали. Разгул нечистой силы. Ни одной ночи с самой весны не спим спокойно. Зимой не шалят, врать не буду, а как потеплеет, просто беда. Дошло до того, что из дома, как только стемнеет, выйти боимся. Меня, к примеру, хоть убей, а выйти не заставишь, разве что на крыльцо. У меня Терминатор, на всякую нечисть натасканный, с ним не страшно, враз учует. Ночью бодрствуем, потому как все равно уснуть не дадут, то завоют, то в окошко стукнут, то в колокол бьют, а днем отсыпаемся. У меня огород лебедой зарос, и все через это дело.
– А кто воет и стучит? – влезла я в ее рассказ.
– Кто ж знает, – пожала тетка плечами. – Нечисть всякая, поди разбери, какой они породы. Как ухнут, так и сердце в пятки.
– А кол на кого? – кивнула на шкаф Женька, чрезвычайно заинтересованная.
– На упырей.
– Что, и упыри есть? – насторожилась я такому изобилию фольклорных персонажей.
– А пес их знает, держим на всякий случай. Иван Иваныч объяснял, что на упырей только кол воздействовать может, на оборотня – серебряная пуля, серебра у нас нет, и пулю взять неоткуда, а вот кол держим. Давайте знакомиться, – без перехода предложила тетка. – Я Августа Поликарповна Игнатова, а это сосед мой, Василий. Вы как мой дом нашли?
– Если честно, мы к вам случайно постучали.
– Значит, бог привел, – кивнула тетка Августа и перекрестилась на икону Спаса. – Как звать-то?
– Я Евгения, а это Анфиса.
– Значит, из газеты прислали? Лучше бы, конечно, мужиков поздоровее, у нас тут не каждый выдержит. Главное, девоньки, все как есть пропишите, чтоб начальство зашевелилось и ударило по нечистой силе на всех фронтах. Обнаглели совершенно. И так точно в тайге глухой живем, а теперь еще и без света.
– Свет тоже нечисть?.. – усомнилась Женька, а Августа ответила:
– Нечисть не нечисть, но без нее не обошлось, это уж точно. Вот что, девоньки, давайте я на стол соберу.
– Нет-нет, – сказали мы в два голоса, потому как лично у меня после ночных приключений начисто пропал аппетит, а мужик вдруг ожил и застенчиво сказал:
– Августа, девкам бы стресс снять, да и нам…
– Точно, – кивнула она. – Давай.
Мужик поднялся и ходко направился к газовой плите рядом с печью, только тогда я обратила внимание на странный агрегат, стоявший там: бачок с краном, из которого в пол-литровую банку что-то капало. Чувства ко мне понемногу возвращались, и я сообразила, чем в кухне так пахнет, а далее стало вовсе просто: странное техническое устройство – самогонный аппарат, и воняет так отчаянно ею, родимой.
Василий взял банку, заполненную наполовину, поменяв ее на пустую, и устроился за столом. Из печи появилась картошка, еще теплая, из шкафа хлеб, из подпола огурцы и холодец. Тетка Августа достала четыре стопки, наполнила их пахучей теплой жидкостью и сказала:
– За нашу победу.
После чего все выпили, даже я, потому что за победу грех не выпить. Василий приналег на холодец, Августа на картошку, а мы с Женькой закусили огурцом. Нервам лучше не стало, зато желудок возмутился, теплый самогон пить мне ранее не приходилось, и первый опыт никакого удовольствия не доставил.
– Хороший у тебя самогон, – заметил Василий, с улыбкой глядя на хозяйку.
– Хороший, но с тебя на сегодня хватит.
– Ну, Августа…
– Ничего не ну… Кто забор обещал подправить? То-то… И не лезь с глупостями, мне надо с умными людьми поговорить.
– Вы нам про банника расскажите, – брякнула Женька. – Мы тут встретили одного.
Она поведала о наших мытарствах. Хозяева выслушали наш рассказ со вниманием, после чего принялись гадать, чья это может быть баня.
– Если рядом с колодцем, значит, либо Тимохиных, либо Вовки Татарина, – сообщил Василий, с вожделением поглядывая на банку, Августа проигнорировала его взгляды и спросила:
– А как он выглядел?
– Кто, банник?
– Ну да, мужик этот.
– В шапке-ушанке, два клыка, глаза блестят, а еще лапа без пальцев, то есть они вроде есть, но не человеческие.
– Вова Татарин, – удовлетворенно кивнула хозяйка. – Он лет десять назад по пьяному делу пальцев лишился, а в ушанке он зимой и летом ходит, говорит, темечко мерзнет.
Я с облегчением вздохнула, ну вот, как я и предполагала, никакой нечистой силы, все понемногу начинает проясняться. Женька же данным обстоятельством вроде бы осталась недовольна.
– Как же так, ведь вы про банника в редакцию писали…
– С банником вот что вышло, – немного стыдясь, начала Августа. – Это Веркин муж оказался, он восемь лет назад сбежал, а тут вернулся. Она его в бане и прятала, чтоб мать свою постепенно к этой радости подготовить. Бабке девяносто лет, и она могла не пережить. А Федька, он и раньше на человека особенно похож не был, а тут бродяжил, да и в бане немного одичал. В общем немудрено было его с нечистью перепутать. А он по пьяному делу по всем баням шарахался и целую деревню вводил в заблуждение, измучились с ним до невозможности и Веркину баню решили спалить. Верка напугалась, вот тогда и покаялась. Мать ее в больницу свезли, а Федька в дом переместился, но все равно, если его на улице ближе к вечеру встретишь, жуть берет. Верка его при свете разглядела как следует и выгнала, все равно толку нет, раз всегда пьян так, что лыка не вяжет.
– А давно у вас нечисть балует? – заметно повеселела Женька.
– У нас всю жизнь места беспокойные. Болота, лес. То леший водит, то на болоте огни. Иван Иваныч говорит, на острове в стародавние времена святилище было, идол стоял, ему жертвы приносили человечьи. Кровью мазались и прыгали вкруг него. Страсть. Вот с тех времен нечисть и шалит. Идола давно нет, а мерзкий дух остался.
– А где этот остров? – спросила Женька.
– На болоте. Кругом болотина, а на острове благодать. А ягод сколько. Раньше ведрами таскали и на дорогу. Как ягодный сезон, так мы с копеечкой. Теперь моста нет, дороги нет, и за ягодами никто из наших не ходит. А дачники пошли и сгинули, хоть говорили им: нечего там делать, на острове огни мерцали, а это не к добру. Последний раз такое было перед войной. Живем как на вулкане, а тут еще связи с цивилизацией никакой, может, вправду война, а мы и не узнаем, пока на голову бомбу не сбросят. Что хоть там по телевизору говорят?
– Все как обычно.
– И то хорошо… В общем, на остров ходить стало опасно. Там вешки и сто раз хожено-перехожено, а ты вдруг раз – и в воде по пояс. Вот и бросили туда ходить. Ну, Вова Татарин или вот Васька могут на остров и без вешек, но им без надобности. А Вова на той неделе говорил: на болоте нечисто. А Вова знает. Иван Иваныч с исследовательской целью туда собирался и едва не погиб. Просто чудом спасся, в самую жижу угодил, хорошо, Василий недалеко оказался, крики услышал и вытащил Иван Иваныча, спас от гибели.
– А кто такой Иван Иванович? – спросила Женька.
– Дачник. Живет в крайнем доме. Выдающегося ума мужчина во всех областях человеческих знаний. Особенно историей интересуется. Мы каждый вечер у него собирались в лото играть. Но как свет кончился, пришлось прекратить. Магазин далеко, а керосин экономим, у кого со старых времен остался. Свечи дело пустое, на час не хватает, горит неровно, и света мало…
Женька продолжила расспросы, но я перестала обращать внимание на дальнейший разговор и вроде бы даже задремала, что и неудивительно, учитывая позднее время, то есть раннее, потому что за окном заметно светлело.
– Ну, вот, – вздохнула Августа, выглянув в окно, – ночь пережили, слава богу. Пойдемте, я вас в сенях спать уложу.
Я с трудом поднялась и последовала за хозяйкой.
Сенник оказался маленькой комнатой с низким потолком, бревенчатыми стенами и крохотным оконцем. Там стояли две кровати с железными спинками и горой подушек, некрашеные полы были застелены полосатыми половиками. В целом все выглядело очень мило и к чести хозяйки – опрятно. Я рухнула на ближайшую постель и мгновенно уснула.
Пробуждение было не из приятных. То есть я проснулась, вспомнила, не открывая глаз, где я и что со мной произошло вчера, с тоской подумала о неблагодарном, никогда не любившем меня так, как любила его я, Романе Андреевиче, едва не заревела с досады, посоветовала себе не раскисать, потом решила позвонить Ромке, просто чтоб проверить его наличие в этом мире, а в контакт, естественно, не входить, открыла глаза и… увидела жуткую физиономию. Кто-то смотрел на меня, прижавшись к оконному стеклу.
– О господи, – охнула я и закрыла глаза, подождала и еще раз взглянула на мир. Жуткая физиономия исчезла. Я пощупала свой лоб, не горячий и не холодный, затем посмотрела на часы: половина одиннадцатого, потянулась и позвала Женьку. Подружка тут же подняла голову и пожаловалась:
– Всю ночь чертовщина снилась, то я за кем-то бегу, то кто-то за мной. А под конец козел приснился, и вроде не козел даже и на задних лапах. Скажи, к чему такое?
– К дождю, наверное, – философски ответила я.
– Надо бы сонник приобрести, – вздохнула Женька, – давно собираюсь и все никак.
– Женька, ты сейчас никого не видела? – подумав, спросила я.
– Где? – сразу насторожилась подруга.
– Ну… может, в окно кто заглядывал?
– Анфиса, ты меня пугать завязывай, я с ночи пуганая. Как вспомню… – Договорить она не успела, в дверь громко постучали.
– Девчонки, – позвала тетка Августа, – выспались? Идемте завтракать.
Мы торопливо оделись и покинули сенник. Вошли в кухню. За столом похмелялся Василий. Августа стояла возле плиты, а на скамейке сидел белобрысый подросток, именно его физиономию я и видела в окне несколько минут назад.
– Здравствуйте, – разулыбался он, – это я бабе сказал, что вы проснулись.
– Внук мой, – кивнула на белобрысого Августа, тот поднялся и заявил:
– Иван Семеныч Бородин.
– Очень приятно, – ответила несколько озадаченная Женька, а я нахмурилась.
– А я знаю, как вас зовут, баба сказала, – радостно сообщил подросток.
Я задумалась: что-то в ребенке было не так, то есть все вроде бы нормально, руки-ноги на месте и голова, но как раз с головой что-то не в порядке, в смысле выражения лица, да и радовался он чересчур бурно для своего возраста, если учесть, что особого повода для радости не было.
Белобрысый опустился на лавку и весело гукнул, а мы с Женькой насторожились.
– Ваня, поди-ка к Татарину сбегай, чемодан гостей принеси, он возле его бани должен находиться. – Мальчишка убежал, а хозяйка, накрывая на стол, сообщила: – Внук у меня не в себе малость, папаша хронический алкоголик, да и мать, если честно, не намного лучше. А он парень добрый, опять же жалко, вот и взяла его к себе. Что ему в городе делать, одни тычки да насмешки, а здесь на свежем воздухе и не обидят.
Мы с Женькой кивнули, и я перевела взгляд на самогонный аппарат, он все еще функционировал, банка заметно наполнилась.
– Давайте за стол. – Под моим напряженным взглядом тетка Августа взяла банку и принялась разливать жидкость в стопки.
– Давайте, – вдумчиво сказал Василий. – За то, чтоб еще раз встретить солнце.
Мы выпили, но я твердо пообещала себе, что это в последний раз, и покосилась на Женьку. Покосилась, честно сказать, со злостью. Ночные страхи теперь казались мне несусветной глупостью, и стало ясно, что приехали мы сюда напрасно, батюшка прав: все здешние беды от самогонных аппаратов.
Только мы приступили к трапезе, как дверь хлопнула, я повернулась и от неожиданности вздрогнула. В кухне в сопровождении Ивана Бородина появился вчерашний банник. Это был мужичок неопределенного возраста, в шапке-ушанке, с рыжими патлами и небритый. Он весело скалился, демонстрируя два оставшихся у него зуба, крупных, желтых и в самом деле здорово похожих на клыки. Однако, несмотря на это, мужик устрашительно не выглядел, а даже наоборот, комично, и теперь я терялась в догадках, с какой такой стати мы вчера так перепугались.
С заметным трудом дядька внес наш чемодан и пристроил его в трех шагах от порога.
– Здравствуйте, – радостно приветствовал он нас, косясь на стол, украшением которого являлась пол-литровая банка с самогоном.
– Здравствуйте, – недружно ответили мы.
– Садись, – кивнула гостю Августа. – Рассказывай, как вчера моих девок напугал.
Вова Татарин выпил, закусил, весело ухмыляясь, после чего принялся рассказывать:
– Я вчера поздно вернулся, Зинка за керосином посылала. Я на мотоцикл – и вперед, выполнять задание, заехал к куму, выпили малость, вот я и припозднился, забыл, что Зинке обещал воды натаскать для полива. Она разгневалась, а я, чтоб ей глаза не мозолить и в грех не вводить, ушел в баню. Вдруг слышу шаги, идет кто-то, а так как с некоторых пор в деревне у нас подозрительные дела творятся, решил взглянуть. Выхожу. Мать честная, никак русалки. Увидели меня и в разные стороны – прысь. Я сначала заволновался, потому что по ночам добрые люди не ходят, а у нас нечисть шалит. Думаю, не иначе видение мне было, и думал так до тех самых пор, пока чемодан не увидел. Тут ясно стало, кого-то на ночь глядя из города принесло. Взял я чемодан, в бане спрятал, чтоб вещи не пропали, а сам домой пошел. Не успел раздеться, слышу стук в окно… Думаю, девки, наверное, так и есть, а они врассыпную, сказать ничего не успел. – Вова хихикнул, Августа нахмурилась, Василий молчал, а я чувствовала себя дура дурой. Женька, должно быть, ощущала себя не лучше, на лице подруги отчетливо читалось недовольство. – Вещи в целости и сохранности, – сообщил Вова и подмигнул нам. Мы поблагодарили его, а Василий снова стал разливать, начав с нас, но Женька этому воспрепятствовала, убрав наши стопки.
– Извините, – сказала она сурово, – мы на работе. Нам надлежит разобраться, что у вас тут происходит.
– Да уж, разберитесь ради Христа, – закивала Августа, – никакого житья не стало.
Женька взглянула на Вову Татарина и решила, как видно, учинить ему допрос.
– Августа Поликарповна говорит, вы всю округу хорошо знаете?
– Знаю, – порадовал он.
– И болота?
– И болота.
– И на острове были?
– На острове давно не был. Хоть Иван Иваныч и уговаривает, но не пойду.
– Почему? – насторожилась Женька.
– Там Кукуй поселился, – совершенно серьезно ответил Вова.
От такого ответа мы малость оторопели, я продолжала пребывать в недоумении, а Женька быстро очухалась и спросила:
– Какой Кукуй?
– Обыкновенный. Он не хочет, чтоб люди на остров шли. Кто идет, того в трясину заманивает. Оттого и гибнут. Небось слыхали, сколько у нас народу пропало? А все оттого, что на остров шли, а я предупреждал: нельзя.
– Этот Кукуй, он кто вообще такой? – подозревая подвох, продолжала расспрашивать Женька. – То есть к какой религии он относится?
Вова задумался, но ненадолго.
– Кукуй, он и есть Кукуй, а к чему относится, я вам не скажу, сам не знаю. Он очень древний, раньше Христа и Магомета, и вообще был здесь раньше, чем сюда люди пришли. Так Иван Иваныч говорил. Он где-то в книжках читал. А тесть, когда жив был, имел свои приметы, – глянет утречком в сторону болота и скажет: «Сегодня туда нельзя, Кукуй не хочет», а в другой день можно. Меня тоже кое-чему научил. И я вам скажу: на болото никак нельзя, Кукуй не хочет. Слышь, Августа, вчера возвращаюсь на мотоцикле, стемнело, гляжу, а на острове огонь, махонький, но я углядел, и что ты думаешь, как пошло меня водить, три раза к Марьиной горе возвращался.
– Ничего удивительного, – пожала плечами тетка Августа.
– Да уж. – Все дружно вздохнули, но я рассказом Вовы не прониклась, и никакой Кукуй на меня ни малейшего впечатления не произвел. Может быть, потому, что за окном уже вовсю жарило солнце и всякой нелепице там не было места.
– Спасибо за завтрак, – сказала Женька, поднимаясь, и я встала вслед за ней. – Пойдем по деревне пройдемся, поговорим с жителями.
– Пройдитесь, – кивнула Августа, – только к Верке не ходите, она через дом живет по нашей стороне, уж до чего язык у бабы поганый… не передать.
Поблагодарив за напутствие, мы покинули дом, правда, перед этим затащили чемодан в сенник, переоделись и привели себя в порядок.
Иван Бородин, поджидавший нас на крыльце, увязался с нами. Не успели мы сделать и десяти шагов, как заметили группу женщин, они сидели на скамейке возле соседнего дома и что-то горячо обсуждали. Мы приблизились, разговоры разом стихли, все четверо выжидающе смотрели на нас, мы поздоровались, нам вразнобой ответили, и женщина лет шестидесяти в белом платочке спросила:
– Это вы из газеты?
– Мы, – покаялась Женька.
– Насчет электричества?
– И насчет электричества тоже. Как у вас вообще дела в деревне?
Женщины сдвинулись на широкой лавке, давая нам место, и та, что в белом платочке, заговорила: