Полянская Ирина. Вихри враждебные

в следующем: если люди не будут время от времени крепко закручивать свои
краны и гайки и не научатся удерживать эмоции, то сквозь их отношения, как
сквозь ветхие перекрытия, неизбежно протечет реальность со всей ее
разъедающей, разрушительной силой, и все покроется несмываемыми пятнами, вся
жизнь пойдет прахом.
Лицо его было высокомерно-отрешенным. За спиной Виталия стояла
председатель домкома Самсонова, и в лучах ее бордового пальто блекли, таяли
окаймляющие ее фигуры члена товарищеского суда Никишиной и жэковского
бухгалтера Любы.
- Здравствуйте, а мы к вам пришли, - кокетливо сказал Виталий
оторопевшей в дверях Ангелине Пименовне.
- Что ж, проходите, - сразу все поняв, ответила она.
Виталий посторонился, пропуская женщин, даже сделал попытку поддержать
Самсонову под локоток, но та пришла сюда не для того, чтобы ей выкручивали
руки и навязывали не свои слова и поступки: она спокойно отвела руку Виталия
и прошла в коридор. В глазах ее товарок бушевало любопытство и радость:
наконец-то, и до вас дошла очередь, вот вы, как все прочие, схлестнулись, а
корчили из себя бог весть что, так что простите великодушно, не будем
снимать обувь, хотя на улице и слякоть, не в гости, чай, пришли, а по долгу
службы.
Самсонова сказала бесцветным голосом:
- Ангелина Пименовна, простите за вынужденное вторжение: Виталий
Васильевич жалуется, что вы залили его.
- Я... да... так случилось... - заторопилась, краснея, Ангелина
Пименовна, - забыла закрыть кран, да. Телефон зазвонил, я отошла от
раковины, а там тряпочка лежала...
- Разрешите, - сказала Самсонова.
Трехглавая комиссия вступила на кухню, где старуха Игнатова варила себе
завтрак. Она даже не обернулась. Зная ее обычай, комиссия тоже промолчала,
лишь бухгалтер Люба машинально сказала в пространство "здрасьте". Самсонова
открыла кран, из него хлынула вода, потом закрыла - и вода даже капнуть не
посмела под ее рукой.
- Закрывается хорошо, к слесарям претензий быть не может, - сказала
Самсонова Ангелине Пименовне с некоторым сожалением в голосе и посмотрела на
пол у стены. - А дом, конечно, старый, ветхий, потому так легко и протекло.
- Эта тряпочка лежала в раковине? - услужливо произнесла член
товарищеского суда Никишина. - Видите, она у вас и сейчас плохо лежит,
вот-вот соскользнет.
- А кран надо закручивать хорошо, - прибавила бухгалтер Люба.
- А что - сильно протекло? - спросила Ангелина Пименовна у Виталия.
- Еще бы! - горделиво ответствовал он.
- Не очень, - отозвалась Самсонова, - но побелка, конечно, нужна.
Давайте поступим так: или вы найдете человека, чтоб побелил потолок у
Виталия Васильевича, или придется составить акт на сумму... думаю, в
пределах тридцати рублей.
- Почему так мало? - громко спросил Виталий.
- Уж это, вы позвольте, нам решать, много или мало, - сказала ему
Самсонова и более мягким голосом обратилась к Ангелине Пименовне. - Итак,
как вам удобнее?
- Вы наймите Лешу с третьего этажа, он за пятерку все сделает, -
сочувственно сказала Люба. - Вам же дешевле станет.
- Этого пьянчужку? - возмутился Виталий. Все три члена комиссии, как по
команде, повернули к нему головы, словно не веря своим ушам, словно хотели
переспросить: что-что-что-что? А сам кто?!
- Напрасно вы так, - обиженно сказала Люба. - Он хоть и выпивает
иногда, но руки у него золотые, всякий скажет, хоть у кого спросите.
- Составьте лучше акт, - тихо проговорила Ангелина Пименовна, - я
заплачу.
- Хорошо, - согласилась Самсонова. - Извините за беспокойство.
- С деньгами соблаговолите не задерживать, - сказал Виталий, глядя
поверх головы Ангелины Пименовны на висящий у буфета алюминиевый дуршлаг, и
его целеустремленный взгляд рассеивался на многодырчатой, круглой, доброй
поверхности посудины, и с ушей Виталия свисала лапша.

Тут само собой напрашивается умозаключение: однако, как плутуют с нами
наши чувства, и как мы плутуем с ними! Как просто мокрое, расползающееся
пятно на потолке Виталий связал с пятьюдесятью рублями, а ведь меж этими
двумя точками и в помине не было той прямой, которая ему привиделась, и не
было прямодушия в его грубом требовании. Пятно вызвало в нем вихрь
разноречивых чувств, которые он принял за святое негодование, а на самом
деле мысль его проделала сложный и извилистый путь, в который оказалась
вовлечена и отлученная от него африканская держава, и журналистка Анночка, и
Лара с ее фанаберией, и раскрытая книга дрянного, скучного писателя Рыбина,
которую до прихода комиссии с карандашом в руке читала Ангелина Пименовна,
уютно свернувшись калачиком под исландским пледом в углу дивана, и последняя
капля - пятно на потолке - вот та причинно-следственная цепочка, которая
вызвала обвал в его душе, едва дышащей, едва сохраняющей достоинство. Ему
казалось, что он бросил вызов целой системе узаконенного притворства, оттого
он и потребовал деньги, предвкушая заранее, что это будет истолковано
Ангелиной Пименовной как проявление неприкрытого цинизма. Да, я таков,
заявлял он, и Ангелина Пименовна не сразу увидела в этом жест отчаяния,
последний всплеск измученной гордости... И почему только наше отчаяние
нацелено на такого же затурканного и слабого, не потому ли, что только в нем
и может вызвать отклик?.. Таким образом, Виталий достиг своего:
подстреленный фазан хлопал крыльями, а охотник, убедившись, что он попал в
цель, повернулся и пошел с гордо поднятой головой, а на самом деле разбитый,
еле передвигая ноги от потрясения, борясь с подступающей тошнотой. Он так и
не убедил себя в том, что принадлежит к роскошному племени охотников.

Трехглавая комиссия торжественно справила свою функцию - осмотрела
кран, раковину, тряпку, натоптала, нанесла с улицы грязи и пошла уже было
прочь... но тут ее остановил непонятный, захлебывающийся клекот старухи, уже
который год молча кипятившей свое яичко: с лицом, помолодевшим от ярости,
тыча пальцем поочередно то в Виталия, то в Ангелину Пименовну, Игнатова
закричала:
- Вот потому-то они победили в семнадцатом! - И как безумная
захохотала.
Комиссия во главе с молниеносно выдвинувшейся вперед Самсоновой
подобралась, поджала губы, интересуясь, кто это о н и, а вы, собственно, кто
такая будете, не мы, что ли?.. Но старуха уже потухла и скребла как ни в чем
ни бывало простой ложечкой по простому яичку, и что с нее было взять,
божьего одуванчика, и только в зрачках ее горел, не угасал хитрый огонек, и
комиссия, потоптавшись, ушла вместе с удивленным и внутренне подавленным
Виталием. А Ангелина Пименовна, отсчитав пятьдесят рублей, спустилась вниз и
отдала их Шурке, которая для такого случая консолидировалась с Виталием.
После этого сразу наступила зима. Виталий не приходил. Приходили
старичок-антиквар и Шурка с клубящимся котом на плече, вся в заплатах, как
этот обветшавший, носящий следы русского модерна дом, это сирое, продуваемое
снежным ветром пространство - приходила жаловаться на соседа. Но Ангелина
Пименовна ее не поддержала. Виталий курил в своей комнате под рев Шестой
симфонии, и Шурка, охваченная оркестром Ленинградской филармонии, как
пламенем, неистово колотила ему в стену, а этажом выше стояла Ангелина
Пименовна, смотрела на снежные вихри, воспаленную вьюгу, которая металась,
как зверь, ищущий путь к родному лесу, натыкаясь на острые шпили
Адмиралтейства и Петропавловки, внушительную готику Трезини, ранний
классицизм Валлена-Деламота, декоративное барокко Растрелли, русский ампир
Воронихина-Захарова и засевая дома и Невскую перспективу тяжелой снежной
крупой.