Страница:
Хабаров занял свой номер в одном из корпусов лечебно-оздоровительного "Дантона" и, осмотрев тесное это помещение со следами чужого бытия, хотел было продолжить и развить свою жалобу на недостоверную информацию о потребительских свойствах туристского продукта, но внезапно ему стало все равно. Хабаров раскрыл свою дорожную сумку "Атлас" и лишь тогда обнаружил, что жена, собирая его в дорогу, зачем-то положила туда белый пиджак. Дура! Хабаров сначала плюнул, а потом рассмеялся. Хабарову стало жалко жену, ведь он любил ее. Хабаров и Пятачок любили друг друга. Хабаров и Пятачок становились старые. Хабаров переоделся в шорты и майку с надписью. Хабаров вышел. Хабаров наш уж был в темных, знаете ли, очках. Хабаров гулял в обществе экскурсоводов и простых людей. Вечерело снова. Зацокали цикады. Вкусный шашлычный дым стелился над теплым побережьем, и Хабаров наконец-то решился.
Попросив у горничной утюг, он выгладил черные брюки, перекинул через руку в чаяние ночной прохлады белый пиджак и медленно направился пешком в дорогущий ресторан, который он высмотрел днем. Тот самый, что расположен на отвесной морской скале в непосредственной близости от нелепого китчевого сооружения начала века в стиле "модерн" знаменитого Ласточкина гнезда, непонятно почему вдруг ставшего символом Крыма. Где плещут волны в головокружительной пустоте у подножия острых скал. Легкий пиджак внезапно показался ему тяжелым, и Хабаров в который раз добродушно ругнул жену.
Именно в ресторане все остальное и началось, чтобы поскорее закончиться.
Хватанув одну (подчеркиваем!) рюмку "Первака", то есть фирменного украинского самогона крепостью 56 градусов, и дожидаясь "особой баранины на вертеле", Хабаров в белом пиджаке вдруг стал невольным свидетелем застольной беседы неясных, но уважаемых людей, которые, позвякивая браслетами и цепочками, то и дело заказывали дорогие напитки и дешевую музыку, исполняемую практически лично для них строгой, но развратной певицей в черном и блестках. Певица вдруг завыла, раскачиваясь для творчества:
Так выпьем, выпьем поскорей
За бизнесменов и врачей,
За музыкантов и воров
И не забудем про любовь.
Уважаемые люди вяло поаплодировали ей, а потом, важные, продолжили свой разговор, плавно перетекший под влиянием трогательной песни с обсуждаемых деловых вопросов на еще один рассказ о любви. Любви двух несчастных влюбленных, которым бедные родители не разрешили жениться и даже поставили красивую девушку под венец с богатым стариком возраста Хабарова. Отчего юный бедняк, не вынеся разлуки, бросился вниз головой с Ласточкиного гнезда и, конечно же, разбился насмерть.
Хабаров, пораженный этой трагической историей, выпил еще рюмку (по-прежнему одну, а не две или три. И рюмку, а не стакан!), огляделся по сторонам и увидел, что кабак практически пуст, если не считать, кроме описанных уважаемых людей, другой категории людей уважаемых. А именно: группы немецких туристов, чей столик был заставлен шампанским "Новый свет" и которые, раскрасневшись, раскачиваясь, положив руки на плечи друг другу, пели какую-то бодрую немецкую песню с неясными для всех остальных окружающих словами.
Принесли "особую баранину". Хабаров жадно съел ее, вкусную, после чего вытер губы льняной салфеткой и подошел к столику деловых людей.
- Извиняюсь, что краем уха слышал ваш базар. Хотите на спор, что я сейчас тоже прыгну, но останусь жив? Спорим на семь штук баксов, а?
- Ты сначала заплати за ужин, а потом домой иди, - посоветовали ему.
Хабаров послушно последовал этому совету, щедро дал "на чай" последние выменянные на рубли украинские гривны, немного посидел еще, ссутулившись в одиночестве, машинально размешивая ложечкой кофейную гущу в тонкой фарфоровой чашке, а затем вдруг резко выпрямился и вскочил, опрокинув стул.
- Вперед, товарищи! Мит дир, Лили Марлен! - крикнул он на прощанье немецким званым гостям, и они захлопали в ладоши этому веселому бородатому русскому, будто бы сошедшему со страниц книги писателя Достоевского...
который этот русский вдруг разбежался да и бросился в темноту с Ласточкиного гнезда вниз головой...
который лежал на прибрежных мокрых камнях, принадлежащих теперь не СССР, а Украине...
на прибрежных мокрых камнях черного Черного моря, омывающего берега (по алфавиту) Абхазии, Болгарии, Грузии, Румынии, Турции, все той же Украины...
под звездным интернациональным небом, которое в отличие от суши и воды принадлежало всему человечеству. Море смеялось. И Хабаров смеялся. Мало того, что он остался жив и ему не набили морду, когда убедились, что он действительно остался жив, так он еще и обнаружил вдруг за подкладкой мокрого пиджака свалявшуюся пачку липких американских денег.
- Вот так-так... Получается, что не зря меня тянуло в Крым, - бормотал он себе под нос по дороге в аэропорт города Симферополя.
- А? Вы что-то сказали? - не понял его таксист-левак Анатолий, владелец автомашины BMW-324 и двух мобильных телефонов, как это явствовало из его визитной карточки, которую он в рекламных целях дал мокрому, но щедрому клиенту еще при посадке.
- За дорогой следите, Анатолий, - сухо посоветовал ему Хабаров.
- Вы, кстати, в курсе, что ваш премьер Касьянов объявил о том, что у вас в России с целью поддержания отечественного производителя повышается таможенная пошлина на иномарки? - захотелось поговорить водителю.
- Касьянов?
- Касьянов.
- Наш?
- Ваш.
- Наш, ваш, их, эх, ай, - невнятно отозвался Хабаров.
- Их бин мыслю, следовательно, существую. Яволь, херр официр? - начал было острить Анатолий, включив все ту же блатную музычку.
Однако Хабаров в результате перенесенных испытаний был еще немного нервный, отчего закрыл глаза и велел Анатолию выключить радио.
- Желание клиента для нас - закон, - солидно высказался Анатолий.
Но радио полностью все же не выключил, а лишь сделал звук чуть-чуть потише. О'кей!
Москва, сентябрь 2002
* Этим названием автор обязан поэту Б.А.Ахмадулиной.
Попросив у горничной утюг, он выгладил черные брюки, перекинул через руку в чаяние ночной прохлады белый пиджак и медленно направился пешком в дорогущий ресторан, который он высмотрел днем. Тот самый, что расположен на отвесной морской скале в непосредственной близости от нелепого китчевого сооружения начала века в стиле "модерн" знаменитого Ласточкина гнезда, непонятно почему вдруг ставшего символом Крыма. Где плещут волны в головокружительной пустоте у подножия острых скал. Легкий пиджак внезапно показался ему тяжелым, и Хабаров в который раз добродушно ругнул жену.
Именно в ресторане все остальное и началось, чтобы поскорее закончиться.
Хватанув одну (подчеркиваем!) рюмку "Первака", то есть фирменного украинского самогона крепостью 56 градусов, и дожидаясь "особой баранины на вертеле", Хабаров в белом пиджаке вдруг стал невольным свидетелем застольной беседы неясных, но уважаемых людей, которые, позвякивая браслетами и цепочками, то и дело заказывали дорогие напитки и дешевую музыку, исполняемую практически лично для них строгой, но развратной певицей в черном и блестках. Певица вдруг завыла, раскачиваясь для творчества:
Так выпьем, выпьем поскорей
За бизнесменов и врачей,
За музыкантов и воров
И не забудем про любовь.
Уважаемые люди вяло поаплодировали ей, а потом, важные, продолжили свой разговор, плавно перетекший под влиянием трогательной песни с обсуждаемых деловых вопросов на еще один рассказ о любви. Любви двух несчастных влюбленных, которым бедные родители не разрешили жениться и даже поставили красивую девушку под венец с богатым стариком возраста Хабарова. Отчего юный бедняк, не вынеся разлуки, бросился вниз головой с Ласточкиного гнезда и, конечно же, разбился насмерть.
Хабаров, пораженный этой трагической историей, выпил еще рюмку (по-прежнему одну, а не две или три. И рюмку, а не стакан!), огляделся по сторонам и увидел, что кабак практически пуст, если не считать, кроме описанных уважаемых людей, другой категории людей уважаемых. А именно: группы немецких туристов, чей столик был заставлен шампанским "Новый свет" и которые, раскрасневшись, раскачиваясь, положив руки на плечи друг другу, пели какую-то бодрую немецкую песню с неясными для всех остальных окружающих словами.
Принесли "особую баранину". Хабаров жадно съел ее, вкусную, после чего вытер губы льняной салфеткой и подошел к столику деловых людей.
- Извиняюсь, что краем уха слышал ваш базар. Хотите на спор, что я сейчас тоже прыгну, но останусь жив? Спорим на семь штук баксов, а?
- Ты сначала заплати за ужин, а потом домой иди, - посоветовали ему.
Хабаров послушно последовал этому совету, щедро дал "на чай" последние выменянные на рубли украинские гривны, немного посидел еще, ссутулившись в одиночестве, машинально размешивая ложечкой кофейную гущу в тонкой фарфоровой чашке, а затем вдруг резко выпрямился и вскочил, опрокинув стул.
- Вперед, товарищи! Мит дир, Лили Марлен! - крикнул он на прощанье немецким званым гостям, и они захлопали в ладоши этому веселому бородатому русскому, будто бы сошедшему со страниц книги писателя Достоевского...
который этот русский вдруг разбежался да и бросился в темноту с Ласточкиного гнезда вниз головой...
который лежал на прибрежных мокрых камнях, принадлежащих теперь не СССР, а Украине...
на прибрежных мокрых камнях черного Черного моря, омывающего берега (по алфавиту) Абхазии, Болгарии, Грузии, Румынии, Турции, все той же Украины...
под звездным интернациональным небом, которое в отличие от суши и воды принадлежало всему человечеству. Море смеялось. И Хабаров смеялся. Мало того, что он остался жив и ему не набили морду, когда убедились, что он действительно остался жив, так он еще и обнаружил вдруг за подкладкой мокрого пиджака свалявшуюся пачку липких американских денег.
- Вот так-так... Получается, что не зря меня тянуло в Крым, - бормотал он себе под нос по дороге в аэропорт города Симферополя.
- А? Вы что-то сказали? - не понял его таксист-левак Анатолий, владелец автомашины BMW-324 и двух мобильных телефонов, как это явствовало из его визитной карточки, которую он в рекламных целях дал мокрому, но щедрому клиенту еще при посадке.
- За дорогой следите, Анатолий, - сухо посоветовал ему Хабаров.
- Вы, кстати, в курсе, что ваш премьер Касьянов объявил о том, что у вас в России с целью поддержания отечественного производителя повышается таможенная пошлина на иномарки? - захотелось поговорить водителю.
- Касьянов?
- Касьянов.
- Наш?
- Ваш.
- Наш, ваш, их, эх, ай, - невнятно отозвался Хабаров.
- Их бин мыслю, следовательно, существую. Яволь, херр официр? - начал было острить Анатолий, включив все ту же блатную музычку.
Однако Хабаров в результате перенесенных испытаний был еще немного нервный, отчего закрыл глаза и велел Анатолию выключить радио.
- Желание клиента для нас - закон, - солидно высказался Анатолий.
Но радио полностью все же не выключил, а лишь сделал звук чуть-чуть потише. О'кей!
Москва, сентябрь 2002
* Этим названием автор обязан поэту Б.А.Ахмадулиной.