Попов Валерий. Городские цветы (Конец водной феерии)

   - Ну ладно, присядем, - тяжко вздохнул.
   - О, Люська! Сколько женихов тебе батька привез! - крикнули из угла. Федя своими глазками-буравчиками туда пальнул. Больнее, видимо, не было темы для него.
   - Только не с твоими! - буркнул Федя, и мы сели за другой стол.
   К нам приблизился изысканный бармен - набриолиненный, прилизанный, холеный, держа руки с ухоженными пальчиками перед жилеткой, словно брезгуя тут к чему-либо прикасаться. Обменялся взглядом почему-то со мной: мол, вы же понимаете, как я ко всему этому отношусь! Почему-то именно мне доверил это понимать.
   - Здравствуйте, Федор Кузьмич! С прибытием! - вежливо приветствовал Федю. - Наконец-то я вижу тут интеллигентную компанию!
   А мне казалось, что мы выглядим как бродяги.
   - Могу я вас угостить?
   Помедлив, Федя кивнул.
   Бармен грациозно удалился за кулисы и вскоре торжественно выплыл с подносом, на котором стояли две бутылки и брякали фужеры, чистые и красивые, совсем не такие, как у прочей шантрапы.
   Он бережно все расставил и культурно, по полфужера, налил.
   - Все... Пошла коррупция! - Федя усмехнулся.
   - Во угощает, будущего тестя! - донеслось из-за угла.
   Переглянувшись с Федей, нашей даме бармен налил чуть-чуть. И столько же Коле-Толе.
   - Адекватно налей! - Коля-Толя подвинул свой фужер. Бармен проигнорировал эту бестактную просьбу, словно не слышал ее.
   После первой порции все закружилось, навалился общий шум, жара. Дальше все помню лишь урывками.
   - Ну что, добился своего, Серж? - сильно раскачиваясь на скамье и, видно, не замечая этого, говорил Федя. Маленький чубчик, оставшийся на его голове, буйно растрепался.
   - В каком плане? - Бармен обиженно отвел назад аккуратную свою головку. - А! Вы в смысле комнаты Семена Георгиевича? А не имею права? Прикажете каждый день мне из Кузьмолова мотаться? Извините - не то положение у меня сейчас. И мои родители, извиняюсь, ленинградцы... в отличие, может быть, от ваших... Так что прошу не обижаться на меня. Я все сделал через нотариуса! И если вы хотите вопрос этот в корне порешить - то я на Люсе (не глядя на нее) жениться готов - я уже говорил вам это. Еще до того, как комнату Семена Георгича оформил. Тогда вся квартира будет... наша, последнее он произнес как-то не совсем твердо.
   - Отвалил, жених! - Федя рявкнул.
   - Ну видите - вы сами все делаете! - удовлетворенный тем, что мирные переговоры сорвались не по его вине, Серж поднялся. - А что я немножко там... перестроил - так не жить же в хлеву, за такие деньги, я извиняюсь! говоря "в хлеву", он вполне откровенно глянул на Люсю: мол, понимаете, откуда хлев!
   Потом он вдруг, горячий и тесный, оказался рядом со мной, прижав к грязной стенке (почему-то четко выбрал меня), и стал горячо и обиженно говорить (как самому понимающему), что ему тоже нелегко. Разговор тонул в общем гвалте, все, включая наш экипаж, расслабились, шумели... ну просто дом родной!
   Бармен Серж поведал мне, что здесь ему душно, он задыхается. На самом деле он давно уже занимается большими делами - плитка, щебень, а барменом работает лишь из жалости. Не уточнил, правда, из жалости к кому: к нам или себе? Я малодушно ему поддакивал. Его тоже можно понять!.. Как и всякого. Из-за моего малодушия он и выбрал меня. Но что делать? Я не впервые в себе это замечал: безошибочно выбирают, чтобы терзать!
   - Пейте - мне не жалко! - Мелькнула третья, четвертая бутылка. Бармен Серж, как мельком заметил я, тоже немножко порастрепался.
   - Ну, все! - Федя вдруг жахнул по столу. - Пойдем глянем, что ты там наворотил!
   - Каким образом? Я же на работе! - гордо откинулся Серж. Федя поднялся. - Но могу рассказать... Мне лучший дизайнер делал!
   Федя тяжело сел.
   - Вот! - Бармен стал хватать из пластмассового стаканчика почти прозрачные треугольные салфетки. - Вот, - вынул из жилета серебристую ручку, стал чиркать на салфетке, как бы волнуясь (а на самом деле, как показалось мне, чтобы ничего не было понятно). - Тут так... и так. Ясно? - отодвинул салфетку, как Пикассо, сотворивший шедевр.
   - Ничего не ясно, - Федя проворчал.
   - Но вы же не дизайнер!.. Ну - глядите еще! Поймите - солидно вложившись, не мог же я оставить этот... хлев, - снова не удержался от обидного слова и взгляда на Люсю! - Обустроил кое-что. "Шкаф", в котором Семен Георгич жил, - вы же знаете, он сам так его называл, - расширил немного... вот тут... Такая вот теперь моя комната! - как усталый гений, кинул ручку на лист.
   - Не понял... А как же... коридор? - произнес Федя. - Нам теперь... через твой дизайн... через твою комнату, что ли, ходить?
   - Нет уж - вот этого не будет! - поджал губы Серж. Люся сидела, потупясь. Бармен гордо молчал: я сделал, что мог и как мог, а уж за ваши глупости сами отвечайте.
   Молчание было долгим. Мне вдруг почудилось, что весь зал затих. Хотя это навряд ли.
   - Ладно... есть один вариант, - кротко вздохнув (мол, глупость делаю!), сказал Серж. - Вот, - снова зачиркал. - Высота комнаты эта нелепая мне ни к чему. Короче - ставлю натяжной потолок. И тут вот - между натяжным моим потолком, и старым, пространство... полметра почти...
   - И что? - произнес Федя.
   - Можете здесь проходить... положите досочки, сколотите, чтобы потолок мой не рвать. И - вперед! - даже осклабился. Впервые что-то бандитское мелькнуло в нем.
   - На карачках? - Федя проговорил.
   Серж дернул плечиком: мол, это уж не моя проблема... я и так глупость делаю ради вас.
   - Ну спасибо... - заговорил Федя. - По потолку я пока как-то не хожу. И Люся тоже. На карачках, конечно, переходилось передвигаться, не без того. Но то - по собственному желанию, а не так!
   - А как же в армии, Федор Кузьмич? - Серж примиряюще улыбнулся.
   - А армию ты не трожь! - Федя резко поднялся. - Пошли!
   Мы все последовали за ним, и даже Коля-Толя уже было слившийся с соседней компанией, встал и пошел.
   6
   В углу двора, у дверки на лестницу, были сложены аккуратной горкой тугие серебристые мешки, явно иностранные... против таких не попрешь! Мы стояли молча. Из дверки выскочил мастер, в строгом комбинезоне, весь, до бровей, покрытый серебристой цементной пылью - но, несомненно... негр. Почему-то это особенно подкосило Федю.
   - Почему негры-то? - пробормотал он убито. - Своих, что ли, нет?
   Люся виновато вздохнула, словно и в этом была ее вина.
   Увидев нашу неказистую толпу, мастер встревожился. И его можно было понять.
   - Гоу! Гоу! - он замахал черной, с желтой подпалиной, ладонью.
   - Нет уж! - прорычал Федя. - В моем Отечестве посторонние мной командовать не будут!
   И мы пошли напролом. Отодвинув мастера, поднялись по старым стертым ступеням, усыпанным серебристой пылью, до верхнего тупика лестницы. Старая ветхая деревянная дверь стояла, прислоненная к стенке, в глубине мелькали в дымке стройные африканцы, пилили и скребли. Мы вошли. На нас они даже не посмотрели. Менялись времена: на смену бурному, порой трагичному стилю общения хозяев и работников шел абсолютно индифферентный стиль. Даже языка не надо знать. Зачем? Тильки отвлекает! Так называемый натяжной потолок, съедая почти половину высоты, еще, видно, не натягивался, и потому колыхался, как парус.
   - Предлагает мне ходить по нему! - горько усмехнувшись, кивнул туда Федя.
   Глаза щипало. Потекли слезки у Люси, Фединой дочурки... какая она хозяйка? Теперь - плачь не плачь.
   - Я что же, за стенкой должен жить, как домовой? - громыхал Федя.
   Крик его всколыхнул меня: я вырвался из алкогольного забытья и стал прилежно вглядываться в дымку. Действительно - два негра, убеленных цементом, перегораживали дверь в дальнем конце стеной из легкого гипсокартона: никакого проема на ней даже не было обозначено. Федя кинулся туда. Мы - за ним.
   - Убрать! - рявкнул Федя.
   Негры аккуратно положили стенку на пол, повинуясь. Видно, кроме непреклонных негров, тут есть еще и преклонные, понимающие язык, во всяком случае - интонацию.
   - Пошли! - скомандовал Федя, и мы прошагали за ним, гордо оставляя грязные следы на сахарно-белом гипсокартоне... Проследовали - и стенка за нами поднялась... Замурованы? Федя не повернул головы - и мы особо не поворачивались. Если уж сам хозяин спокоен - чего нам дергаться? Небось, Федя на войне выходил и не из таких ситуаций!
   Да, крепко нас склеило плавание. Кое-что вывезли из него! Из короткого тупого коридорчика мы поднялись по деревянной лесенке в крохотную светелку, точней - маленький железный домик на крыше.
   За рамой - кровли до самого горизонта. Как желток, сиял в тумане купол собора. Море крыш!.. Ничего! Проплыли по Ладоге - и здесь не пропадем! Как любил я раньше забираться на крышу: пройдя через солнечную пыль чердака, подтянувшись, вылезал на ломко стреляющее под ногой кровельное железо, быстро шел, балансируя, чтобы не соскользнуть. Освобождаясь от тяжести ноги, ржавое железо гулко распрямлялось, подкидывая вверх фонтанчик ржавчины. Запах нагретого солнцем ржавого железа всегда, с тех пор, поднимает в моей душе восторг, чувство опасности, азарта, балансирования на краю. Хорошо, что я это опять почувствовал. Не к этому ли домику на крыше я подходил крадучись, давным-давно, заглядывал в таинственную жизнь за рамой... кто же там может жить? И вот - проник. Точно! Так же - в одном растрескавшемся длинном деревянном ящике рос зеленый лук, светлеющий к корню, в другом мелкие фиолетовые цветки. Попал-таки в свою мечту!.. С другой, правда, стороны. И - на самом закате, в конце этой жизни, в которую я так стремился попасть. Наступила вдруг тишина... Тихий ангел пролетел?.. Нет - это строители закрепили глухую стенку. Поднялось волнение. Надо прощаться со всем этим - с крышами, с видом города... или, наоборот, остаться тут навсегда? Но как?
   - А будем тут жить! - бодро Федя произнес. - Кровлю править! А еду нам на малярных люльках будут поднимать!
   Он со слезами улыбался. Белые облака, неподвижно застывшие, вдруг двинулись в поход, - я даже пошатнулся. Нет, облака на месте - это Федя повернул стекло, с отражением неба, пошире открывая окно.
   Зазвонил телефон - старый, черный, со свившимся кольцами пятнистым шнуром.
   - А! Это ты? Да так... все нормально! Стенка твоя не мешает нам. Бывай! - Федя шмякнул трубку. Весело на нас глянул - и мы старались глядеть так же бодро. Не пропадем!
   Федя, покряхтывая, вылез на крышу, мы - за ним. Распрямились, стояли под широким небом - все слегка кружилось: то ли от алкоголя, то ли от высоты. Вот оно, небо! Вот она, голубень-то пошла!
   И тут откуда-то издали пошли звонкие удары, с детства знакомые мне. Где-то крышу перекрывают: удары большого деревянного молотка, сгибающего кровельное серое железо на углу деревянного верстака - радость толковой работы, долгожданного обновления, передающегося зрителям... и даже слушателям. На ближних крышах не было видно этой работы.
   Я закачался. Федя поддержал меня:
   - Ты-то осторожней... пока привыкнешь!
   - Я привык! С детства бегал по крышам! - радостно сказал ему я.
   - Ну-ну, - Федя улыбнулся.
   Звонкие сгустки воздуха летели к нам - Федя, побалансировав на краю, протянул руку Люсе, и они грациозно, как по камешкам, перешли по тугим сгусткам над улицей. Встали на дальнюю крышу - и Федя повернулся, помахал рукой:
   - Ждите там нас. Управимся - вернемся! - и они, сгибаясь, пошли вверх по скату. На гребне встали, придерживаясь за трубу, обернулись, помахали нам и исчезли за скатом.
   7
   Им теперь хорошо! А что делать нам? Я отважно попытался ступить, нащупать в воздухе какую-то опору... но звон иссяк, и я с трудом вырвал ногу из пустоты, потом уселся на кровлю. Вот так вот!
   Снизу донеслось шарканье троллейбусной дуги по проводам, бряканье по железкам на стыках. Да - по воздуху нам не пройти! Лишь такой вот земной транспорт доступен нам... и то теперь - навряд ли.
   - Ну... пошли, что ли? - с усмешкой кивнул вниз Коля-Толя.
   Теперь он наш лидер?
   - Давай! - сказал я. - Солдатиком или ласточкой?
   - А вот так вот! - Он, раскорячившись, "ласточку" изобразил.
   - А ты прыгал, что ли?
   - А то нет!
   Все-то он успел!
   - Я вообще, - Коля-Толя раздухарился, - только с самолета не падал без парашюта! А уж тут-то! - пренебрежительно глянул в пропасть улицы. Сплюнул. И приступил к эпосу...
   Пока я дремал на горячем скате крыши, до меня доносилось:
   - Жил я тут... с одной. "Всего-то с одной?.." Но это я, кажется, лишь подумал, а вслух не сказал. - На третьем этаже... - Это уже что-то более-менее конкретное! Я поднял голову. - И так она достала меня... Коля-Толя явно выходил в лидеры, - что решил я выйти... через окно.
   - Врешь! - сипло, с явной завистью произнес Никита.
   - Счас увидишь! - Грохнув железом, Коля-Толя шагнул к краю.
   - Погоди, - это растерянно произнес Игорек. - И как же... цел?
   - Цел, к сожалению! - после долгой паузы с горечью произнес Коля-Толя.
   - А как? - тут и меня разобрало любопытство.
   - Банально, - вздохнул он. - Попал на троллейбусные провода. Те спружинили... Ну и закинули меня... на пятый этаж.
   - Выше? - сипло произнес Никитон. Сам много раз тяготел к этому, но не решался.
   - Выше, ясное дело! - гордо произнес герой.
   Он долго молчал... Но эпос на этом не кончался - как не кончается любой эпос.
   - Ну! - наконец злобно промолвил Никита.
   - Гну!.. И так эта там достала меня, что я решил выйти... из окна.
   - С пятого? - хихикнул Игорек.
   - Ну а с какого? - после долгой паузы произнес наш герой. - Ну и... не дождавшись поддержки, продолжил он, - снова... спружинило.
   - На шестой? - прохрипел Никита.
   - Да нет... на седьмой, - произнес Коля-Толя.
   Недосягаемая высота!
   - Врешь! - с завистью произнес Никитон.
   Коля-Толя равнодушно развел руками - тень от его рук прошла по моему лицу - мол, как хотите!
   - А в стихах - не можешь про то рассказать? - съехидничал Игорек.
   Коля-Толя не счел нужным отвечать.
   - Ну... а если с крыши спрыгнуть... отсюда, - произнес Никита, - то, видимо, на небо взлетишь?
   - Видимо, - равнодушно ответил тот.
   - Ну... тогда я пошел! - Громыхая железом, Никита сошел на край.
   Я хотел ухватить его за штанину, а потом подумал: а чего еще ждать нам? Отличный случай!
   - Я за тобой! - приподнялся.
   Но опередил нас всех Игорек, любитель возвышенного.
   - Оно!.. Оно летит! - закричал он, тыча пальцем в небо, утыканное аккуратными облачками... где уж там померещилось ему его пальто, в которое он вложил когда-то всю душу, после чего оно покинуло его? И не успел никто молвить слово, как он радостно кинулся вниз, и почти тут же, махая то рукой, то ногой, взлетел над крышами, и летел все выше, исчезая в облаках.
   Удачно. А теперь я. Из страха я все же сполз вперед задом, оттолкнулся - и как бы сидя на стуле летел. Провода гуднули басом, спружинили, и я так же, как бы сидя, взлетел!
   8
   Очнулся я тоже сидя, причем прочно и неподвижно, причем, как это ни странно, в пивной, которую мы недавно так драматично и, я бы сказал, с пафосом покинули. И вдруг - опять, как ни в чем не бывало! И главное, я не мог вспомнить, каким образом мы здесь очутились?
   По той ли рискованной, но эффектной методе, которую расхваливал Коля-Толя, - прыжком с крыши на провода... или другим, более обыденным способом? И главное - ни по обычному, с землистым оттенком лицу Коли-Толи, ни по привычно набрякшему лилово-бордовому лицу Никиты, который с таким упоением и отчаянием готовился к прыжку, невозможно было понять - состоялся ли полет. Готовился Никитон как к подвигу всей своей жизни, как к своему ответу всем силам реакции... и вдруг - на лице его ничего не отразилось обычный его мордоворот. Странно, что и я не помнил - летали ль мы? Разговор шел в обычной для Никиты взвинченной манере, на грани брызгания слюной, особенно он кипел тогда, когда знал, что не прав. Разговор был почти нейтральный, потом, правда, оказался взрывоопасным, - но это у Никиты всегда.
   Все это я успел меланхолично сказать себе, зафиксировав, так сказать, ситуацию. Странно, что я возник из небытия как бы в середине, разгаре спора, который я уверенно, видимо, вел, ничего не помня. А помню лишь с Никитиной бешеной фразы:
   - ...да Пиросмани никогда не стал бы работать здесь. Он мог только... в насиженных местах, где духовность была. А тут! - Он презрительно махнул рукой.
   С чего это нас взволновала судьба Пиросмани? Скорей - нам надо было позаботиться о своей, не совсем понятной. Поэтому при последних словах моего друга я зорко огляделся окрест: не обидят ли хозяина этого заведения обвинения в бездуховности? Похоже, что да. Из-за своей обновленной стойки он поглядывал на нас с явной антипатией. Странно - ведь мы с ним недавно были друзья и он обнажал передо мной свою душу. Куда все ушло? Вообще, все странным образом изменилось, включая облик пивной - можно ли теперь называть ее этим словом? Что ли, мы так долго летали? Где? Игорек - вдруг внезапно и резко вспомнил я - точно скрылся в тучах, а мы почему-то тут. Произошло... разделение на духовных и бездуховных? Видимо, да. Но сколько это отняло времени? Не могла же за час обстановка тут столь коренным образом измениться? Смутно помню закопченные, неровные стены в масляной краске... сейчас стены сияли кафелем и чистотой. За сколько это могло произойти? Выяснив это, проясним кое-что и в своей судьбе, в той части жизни, которая исчезла из памяти. Не могло же все тут покрыться кафелем мгновенно? Правда, при капитализме стены быстро и часто меняют свой облик, но - насколько быстро? Вопрос. Неуютность обстановки влияла на нас. Я вздрогнул как-то зябко... какой-то бесконечно расширенный туалет - так бы я назвал интерьер, в котором мы оказались. Коля-Толя, повидавший в жизни все, как он уверял, и тот был поражен происшедшими переменами.
   - Абортарий какой-то, - бормотал он, озираясь.
   Еще нужно добавить, что и кафель, и шикарные, отражающие свет столы и сиденья, и все остальное вокруг было почему-то гнетущего темно-синего цвета. То ли хозяин выразил наконец свои тайные оптические пристрастия, то ли просто такой цвет подвернулся ему в его бурной коммерческой деятельности. Помню, он признавался мне в своем пристрастии к щебню и кафелю - но не в такой же степени?
   Серж надменно приблизился к нам.
   - Мне кажется, вы что-то сказали? - обратился он к Коле-Толе... Давно, наверно, никто не обращался к Коле-Толе на "вы", но обращение это вряд ли было дружелюбным.
   - Водки нам дай! Чего мы тут пустые сидим, а ты там маячишь! - произнес Коля-Толя.
   - Водки не держим, и вообще... Ваня, как они оказались тут?
   Двухметровый (двухметровый во всех измерениях) Ваня приблизился к нам от зеркальных, тоже темно-синих дверей. Под его строгим вечерним костюмом явно прочитывался бронежилет. Ваня глядел на нас как-то сонно, видимо, не в силах объяснить наше присутствие. Пришлось Сержу все взять на себя.
   - Дело в том, - произнес он, - что вы люди... э-э-э... не того круга, на которых это место... э-э-э... рассчитано.
   Быстро же мы скатились по общественной лестнице! Я оглядел растрепанных своих друзей и свое отражение в кафеле... да, облик не люкс! А это заведение явно рассчитано... на кого? Я внимательно огляделся. Прежнего гвалта и чада тут не осталось и следа... весь объем был, в общем-то, пуст - только за длинным столиком в дальнем конце чинно восседала компания каких-то молчаливых людей в строгих костюмах с белыми квадратными значками-бейджами на лацканах.
   - А это кто? - дружески спросил у Сержа, надеясь все же возродить наши прежние теплые отношения.
   - Это? Венгерологи, - не без гордости произнес он.
   - Венерологи? - Коля-Толя обрадованно встал. - Тогда у меня к ним вопрос.
   Бармен Серж буквально усадил его взглядом.
   - Еще одна... столь же удачная шутка, - процедил он, - и вы окажетесь за решеткой... Все! - и он удалился.
   Мы с Никитой переглянулись: тут, между прочим... доктор наук сидит, без пяти минут... да и я... одной ногой Гоголь!
   - Эй ты... постой! - прохрипел вслед бармену Никита. Тот оцепенел, потом стал медленно разворачиваться. Никита кинул отчаянный и веселый взгляд на меня, я кивнул, и он опустил руку за пазуху. Наверно, лишь черноморский матрос, окруженный со всех сторон врагами, с таким упоением и отчаянием выхватывал гранату. В глазах Сержа мелькнул испуг - и его можно было понять. Иван, было сделавший к нам шаг, не дойдя, остановился. Ликуя, Никита обвел взглядом всех и, наконец, выхватил... то. Старинное ожерелье с сапфирами, в серебряных кружевах... все, что осталось от семьи его мамы, от почти четырехсотлетней истории ее семьи. Колье это, в очередной раз уходя от Ирки, Никита уносил из их квартиры, напоминавшей даже не музей, а забитую антиквариатом подсобку комиссионного магазина. Только колье! Сколько раз он мечтал употребить его на какое-то благородное, важное дело, что осветило бы ярким светом бессмысленную его жизнь. И вот - это мгновение настало!
   С некоторым разочарованием я успел заметить, что темные сапфиры своим цветом в точности совпадают с цветом кафеля, - но Никиту морально поддержал, даже пересел, чтобы быть с ним рядом.
   - Что это? - зачарованный Серж протянул руку.
   - Тебе! - Насмешливо глядя, Никита брякнул ожерельем и тут же отвел его от руки Сержа. - Одно условие... Ты уйдешь навсегда из этого заведения... мне оставишь.
   Сглотнув слюну, бармен робко кивнул.
   - Это все? - пробормотал он.
   Мы с Никитой переглянулись.
   - Не все! - отчеканил Никитон. - Уйдешь из той квартиры... отдашь ее Феде и Люде. Теперь все! - Он немножко подвинул руку к Сержу, тот переплел свои пальцы с ожерельем, но Никита пока что не отпускал. - Так да или нет?
   А нужна ли Феде и Люде квартира, мелькнула мыслишка, ведь они... ушли?
   Серж дернул ожерелье - и если б Никита его не выпустил, оно бы порвалось.
   - Надо глядеть, что это за стекляшки... Эксперту позвоню! - Он двинулся к бару и скрылся в подсобке.
   Мы с Никитой переглянулись... все, вроде, ничего? Интересно, мелькнула мысль, этот синюшный цвет лица у нас - от кафеля или уже от природы?
   Серж вскоре вышел, поигрывая ожерельем на левой руке, как четками. Так же две бутылки водки сияли в правой его руке.
   - Это что - все? - не удержался я от дурацкой шутки, кивнув на бутылки.
   - Да нет... Это так... почва для размышлений, - произнес Серж, разливая по стаканам. Мы молча хлебнули. Серж полюбовался ожерельем. - Тeбe это, говоришь, отдать? - оглядел зал. - А мне чем заниматься? - спросил.
   Никита вздохнул - как всегда, после бешеного напора, сразу готовый на все уступки... на фиг ему этот кафельный ад? Тут даже эхо какое-то... громкое и неуютное. Да, я поглядел на Никиту: надо его крепко поддерживать, иначе сломается, колье просто так отдаст.
   - Чем заниматься тебе? - сказал я. - Щебнем.Чем же еще? Ты ж говорил, что у тебя большие дела с щебнем!
   Хорошо, что вспомнил недавний наш разговор, про щебень и кафель!
   Советовать ему заниматься кафелем после кафельного перебора вокруг как-то не хотелось.
   - Щебнем?.. - задумчиво произнес он. Тянет время? - вдруг мелькнула у меня мысль... До чего?
   Зато Никита обрадовался, засиял: моральная гора упала с его плеч!
   - Мы наводку тебе дадим! - воскликнул Никита - Отличный камнебойный карьер!
   Никита уже забыл об ужасах, пережитых там, и весь светился счастьем.
   - Кстати, отличные бабы там! - внес свою лепту и Коля-Толя.
   - Свяжем тебя, - уверенно произнес я, поневоле чувствуя себя главным ответственным... Надеюсь, слово "свяжем" Серж понял в правильном смысле?
   - Щебнем? - снова Серж повторил. Он был как-то настороженно задумчив.
   - Ладно, - добродушно заявил Никитон, роскошным жестом обводя помещение. - Это можешь оставить себе! Только квартиру оставь... Феде с Людой. Лады?
   Серж кивнул как-то заторможенно.
   "Еще не хватает, - подумал я, - вымостить это помещение щебнем!"
   - А ожерелье-то спрячь! - взволнованно добавил Никита. - Эрмитаж за него пятьдесят тысяч долларов давал... Да Ирка не согласилась... Так что хватит тебе! - чтобы покончить с этим мучительным вопросом, Никита хлопнул водки.
   Серж словно чего-то ждал. И дождался? Из подсобки донеслись какие-то стуки, и Серж, почти подпрыгнув, пошел туда.
   - Эксперты, наверное, - пробормотал он.
   И почти сразу вышел, окруженный с двух сторон "экспертами". Что это за "эксперты", было сразу видать. Один из них был маленький брюнет, другой огромный шатен, но при этом у них было что-то общее, самое главное. Сразу настала тишина, и они не спеша, уверенно подошли к столу.
   - Руки... покажи, - улыбаясь, сказал Никите маленький.
   - Зачем? - испуганно пролепетал Никита.
   - Не мыл, наверное, - усмехнулся большой.
   Никита, от страха потерявший голову, попался на эту детскую уловку - и сразу вытянул вперед руки, дрожащие и действительно немытые, с грязными ногтями. И тут же маленький защелкнул наручники. И почему-то после этого стряхнул ладонь об ладонь, как будто сделал грязное, но необходимое дело.
   - Ну... пошли, - вполне обыденно произнес крупный.
   - К-куда? - пробормотал Никита.
   - Да разберемся, откуда у тебя это? - Маленький вытащил из кармана колье и показал Никите.
   - Я отвечу! - гордо подняв голову, сказал Никитон.
   - Ну вот и поехали, - добродушно сказал крупный.
   И они двинулисъ к выходу. Биться с этими сатрапами? Бесполезняк! Мы лишь робко проводили Никиту, идущего гордо. Машина за дверьми оказалась не обычная "хмелеуборочная", как мы надеялись, а черная "Волга" с занавесками.
   - Да... серьезный автомобиль, - пробормотал Коля-Толя. Слышал ли это Никита? Надеюсь, не слышал. Возле услужливо распахнутой дверки он повернулся к нам, жалко улыбнулся и взметнул вверх руки с двумя поднятыми пальцами, что означало английское "виктори" - победа! Ему помогли сесть, и их "Волга" отъехала. Все? Можно идти домой? Да нет, как раз домой не получается... надо это дело дальше вести... Как?