Попов Виктор. Узелок

   вот конец узла подходит под затяжку, вот перехлестывает струну шнура... Бессчетное количество раз Урвачев мысленно вязал этот проклятый узел. Не только наяву вязал, но и во сне, когда снились ему всевозможные кошмары, которые при бодрствовании забывались, но, тем не менее, оставляли на душе тяжелое щемящее чувство.
   А потом вдруг Урвачеву стало мниться, что сегодня, именно во время этой поездки он найдет пропавший мотоцикл. Бывает же так: человек чего-то неукротимо хочет и желание непременно сбывается. И настолько заморочил себя такими иллюзиями участковый, что однажды прямо-таки обомлел: на опушке колка, чуть скрытый низкорослым черемушником, стоял темно-голубой мотоцикл марки ИЖ-Юпитер с коляской. Урвачев ни на секунду не сомневался, что номерной знак этого мотоцикла АЛА 27-... N° шасси Б 10... и т. д.
   Но номер оказался иным. К тому же поблизости от мотоцикла находились хозяева. Колхозный скотник Матвей Кожемякин с женой рвали в колке землянику.
   Они появились на опушке, едва Урвачев притормозил около их мотоцикла.
   - Это ты, Степаныч? - миролюбиво сказал Матвей. - Правильно сюда подрулил. Ягоды полно. На втором взвозе обобрали, а здесь еще не тронуто.
   - Прятать мотор надо, - в сердцах рыкнул еще не пришедший в себя участковый. - Останешься без личной техники.
   - У меня секретка.
   - Мало что. Народ умный пошел. Все электрики.
   - Милиция найдет, - подмигнул Матвей, полагая, что участковому за его заботу надо польстить. - И в песне так поют: "Стоим на страже..."
   - Веселый ты чего-то, - подозрительно сказал Урвачев. - Случаем не причастился?
   - Можно бы, да нельзя. За рулем не пью. А вечером - отчего, - вдруг по-своему истолковал неприветливость участкового. - Заходи, Степаныч, вечером. Тоже, небось, с устатку-то...
   - Еще чего.
   Нажал Урвачев на стартер и двинулся своей дорогой. А Кожемякин посмотрел ему вслед и сказал жене назидательно:
   - Вот что значит у человека служба сурьезная, с людями и то выпить нельзя.
   А вечером, на скамеечке возле ворот урвачевского дома сидели хозяин и Серега Емельянов. Урвачев посасывал травинку и задумчиво смотрел на дальний лес.
   В маревных сумерках чуть всплескивали белесые отсветы дальней грозы, и по налитому тревожной духотой воздуху чувствовалось, что вскоре над Клушшковым соберется дождь.
   Июньский дождь всегда желанен крестьянину, ибо он - один из трех дождей, которые с полным правом сельские жители называют кормильцами. Прольется вовремя июньский дождь, будто сполоснет крестьяское сердце надеждой и радостью. А так как Урвачев был милиционером сельским, а не городским, то и отношение его к дождю было чисто сельское. Поэтому он слушал Серегу с простительной невнимательностью, думая больше о том, что завтра, пожалуй, не понадобится таекать из колодца воду на грядки, а жена наберет в бочку мягкой дождевой воды. И в этой мягкой воде славно покупает Миньку и Аленку. И поля омоются славно, а если зарядит дождичек на сутки, то и о хорошем урожае подумать можно.
   Серега, обиженный его невниманием, умолк на полуслове. Урвачев, словно бы приходя в себя, тряхнул головой и произнес верные слова, которые не раз выручали в подобных положениях:
   - Ну и что, какие твои выводы?
   - Позавчера.
   - Что - позавчера?
   - А что - выводы?
   Оба рассмеялись, а Урвачев сказал:
   - Знаешь что, Серега, ты как хочешь про меня думай, но я решил просить, чтоб Павловского прислали.
   У нас с тобой амбиция, а людям дело нужно.
   - Считаешь, значит, мы не справимся?
   - Считаю.
   - Не боись, Степаныч, горшки не боги обжигают.
   Сказал эту фразу Серега без энтузиазма и даже чуба не поправил. Чувствовалось, что ничегошеньки он сегодня путного не сделал. И, пожалуй, его самым значительным воспоминанием о нынешнем дне будет момент, когда его чуть не сбила корова, которая выскочила из кустов на самой околице Николаевки. А о существ_е что... Косых - комбайнер, человек на селе заметный, о том, чтобы его подозревать, не может быть и речи. Поехал с сыном по ягоды, оставил мотоцикл на опушке, вышли - мотоцикла нету.
   - О том самом я и Матвея Кожемякина предупредил, - вновь рассердившись, теперь уже на воспоминания, Урвачев с досадой перекусил травинку. Разбросают технику где ни попадя, а прохвосты тем пользуются.
   Урвачев рассказал Сереге про свою уверенность, что встретит нужный мотоцикл, и о том, как обмишулился.
   Оба дружно осудили растяп, способствующих преступлениям, и пожалели, что нельзя за такое лопоушество привлекать по всей строгости. А потом на землю упали первые капли дождя, за первыми - вторые, а следом дождь взялся дружно. Урвачев и Серега ушли в избу, долго сидели у открытого окна, слушали дождь и говорили о разных разностях.
   Через день приехал Павловский. О том, как действовал он, можно писать самостоятельный рассказ, но как бы он ни действовал, истина не прояснилась. Так что, в общем и целом, престиж Урвачева среди сельчан не улал. А так как дело никого непосредственно не касалось и лично никто из этих самых сельчан не пострадал (кстати, и мотоцикл Косых наш пи через неделю на том самом месте, с которого он исчез), то сограждане тем более легко простили молодому участковому сыскную наудачу.
   На отделе кража повисла лишней долей процента пергскрытости и о ней иногда заговаривали. А к Урвачозу стали относиться более внимательно, уразумев всетаки, что он - молодой и нуждается в практической го.мощи. А когда Урвачсв закончил институт и стал молодым специалистом, о нем тем более позаботились и перевели в райцентр, сразу назначив заместителем начальника следственного Отделенпя.
   * * *
   Прошло четыре юда с тех пор, как на полки архива Усть-Дугапского райотдела милиции легло нераскрытое дело об ограблении магазина промышленных товаров № 2 райпотребсоюза в селе Клунникове, может, немного более четырех. За это время Николай Степанович Урвачев внешне почти не изменился. Если только совсем малость раздобрел да сменил прическу. Прежде он носил "канадскую польку", а теперь его стрижка стала ближе к "классической короткой". А вот внутренне он на четыре года повзрослел и это очень замечалось. Речь стала куда основательнее, выводы - обтекаемее и мудрее. Теперь он даже мысленно не позволил бы себе назвать себя дундуком и засомневаться в своих способностях. И к этому основания у него были. В двадцать пять лет стать заместителем начальника отделения, раскрываемость преступлений которым доведена до девяносто восьми и двух десятых процента! Это кое-что да значит.
   Мужание его выразилось и на отношении к вещам.
   Нынче он хотя и отдавал должное внешним атрибутам, но уже не переоценивал их воздействие. Массивный стол и шкаф с разноголосыми замками теперь могли вызвать у него не жажду владения, а лишь мягкую улыбку. Тютелька в тютельку такую, которую вызывают добрые, но старомодные знакомые. Нынешний его кабинет был точен и сух, как докладная. Легкий однотумбовый стол, тонкостенный железный ящпк, три стула, вешалка на четыре крючка. Все. И большое в полстены окно с видом на Обь. Когда он чем-то или кем-то был недоволен, то смотрел на великую реку и к нему возвращались невозмутимость и рассудительность.
   Сегодня, придя с планерки, он уже полчаса провел у окна. Начальник отдела выговорил ему за Павловского, который вчера не захотел поехать на аэродром встречать какую-то там персону. Выговор неприятен сам по себе, а когда он несправедлив, то и обиден. Павловский не не захотел выехать, а не смог. Он сделал телефонный запрос в край и с минуты на минуту ждал звонка. А потом - почему должен ехать именно сотрудник следственного отдела? Вообще, с тех пор, когда начальника отделения направили на курсы повышения квалификации, руководство отдела взяло моду все дыры затыкать следователями. Видимо, полагают, что если нет начальника, отделение осиротело. Напрасно так полагают.
   Такие соображения высказал на планерке Урвачев и добавил, чго обращаться к сотруднику надо не с бухтыбарахты, а через его непосредственного начальника, который прежде всего отвечает за действия подчиненного.
   Начальник отдела посмотрел на него недоуменно, несколько секунд поразмышлял и теперь уже выговорил лично Урвачеву, чем ни капельки того не убедил, но настроение испортил окончательно.
   Труженица-вода была самоотверженна и нетороплива. Казалось, что разбросанные по ней суденышки управляются не людьми, а слепо подчиняются речной воле.
   Идут, идут прямо, вдруг у излучины вильнут в сторону, туда, где глубже и течение медленнее, проплывут новым курсом сколько-то, потом опять вильнут и, словно проказничая, устремятся наискось к противоположной крутизне. Обойдут косу, залив и исчезнут за островом.
   А следом из-за нижней укосины новые богатыри-карлики толкают перед собой присадистые плосконосые баржи. Вдруг - "Ракета". Развела гусиными своими лапами косматые белокурые усы, скользнула мимо водных грузовичков быстрокрылая красотка, припала на щеку, осела и, тяжело развернувшись, притерлась к дебаркадеру. Заторопились по сходням гномики. Кое у кого из гномиков ручная кладь, а большинство горбится под рюкзаками. Значит молодежь. Скорее всего нагрянхла в их благодатные края очередная дикая туристская дивизия. Хорошие, конечно, люди туристы, но и хулиганье среди них встречается. В прошлом году промысловики жаловались: забросили на свои зимовья провизию и припасы, а лиходеи все позорили. Остались некоторые охотники без заработка. А претензии - опять же милиции.
   Внимательнее стал глядеть Урвачев и заметил: не разбиваются на мелкие группки приезжие, а стабунилнсь общей компанией Стало быть, не дикари. Это уже легче .. Даже мимолетную теплоту к приезжим почувствовал Урвачев, а потом и окончательно потеплело у него на душе. Увидел: быстрым скользящим шагом подходит к милицейскому крыльцу среднею роста гражданин в военной форме и фуражке с зеленым верхом.
   Потому потеплело на душе у Урвачева, что гражданин этот и совсем был не гражданин, а Серега Емельянов, который в последнем письме, что пришло месяц назад, грозился приехать в отпуск. Вот он каким стал, пограничный собачий проводник, нынешний прапорщик.
   Первым движением Урвачева было поторопиться навстречу, но тут же он остепенил себя. У дверей находится дежурный, да и в коридоре людно. Сел за стол, быстренько обложился папками. Не потому, что хотел произвести впечатление, а только лишь из-за того, чтобы не подумал военнослужащий, будто у них в милиции не жизнь, а масленица. Только по этой причине и не сразу на звонок дежурною ответил.
   По зато уж когда Серега вошел и дверь за ним плотно закрылась, Урвачев не важничал. Какая к черту важность, если за истекшие четыре года они обменялись едва полдюжиной писем и, стало быть, новостей у них накопилось вагон плюс маленькая тележка.
   Когда они хорошо поздоровались, Урвачев сказал:
   - Представляешь, гадство, настроение с утра было хуже некуда. С женой поцапался, начальство облаяло.
   Тошпехонько. Так и думал, что весь день испорчен.
   - Не боись, старший лейтенант, к вечеру совсем захорошеет, - прапорщик волнистым движением поправил несуществующий чуб и легонько кашлянул.
   Потом они стали разговаривать о давних и нынешних новостях. В частности, Урвачев сообщил, что бабка Сосипатрова и дед Ермолай поженились. Эта новость Серегу, между прочим, ничуть не удивила. Сельские дедушки и бабушки не любят коротать старость в одиночестве и поздние гражданские браки между ними - явление ординарное.
   Со своей стороны Серега рассказал о жизни на границе, очень похвалил свою собаку Линду, которая все понимает, только что не разговаривает. О том клупниковском деле он ничего не спросил. То ли забыл его, то ли стало ему неинтересно.
   Вечером у Урвачева по поводу приезда давнего друга собрались гости О том, как отмечалась встреча, можно и рассказать, но лучше не стоит. Помните, четыре года назад скотник Матвеи Кожемякин уважительно отозвался о милицейской службе? Так вот, попадет ему па глаза наш рассказ и подумает он то, чего на самом деле и в завете не было. Так что лучше не возбуждать нездоровое любопытство, а обойтись испытанным сказочным утверждением: "И я там был, мед, пиво пил, по усам текло, а в рот не попало".
   Следующим утром Урвачев провожал Серегу домой в Клушшково. На шестичасовой рейсовый автобус они опоздали, милицейские машины были в разгоне. Урвачев предложил тряхнуть стариной и "оседлать тачку", но Серега наотрез отказался.
   - Я свой мундир не для того полдня драил, чтобы стать тебе заместо пылесоса. Ты ведь бетонку до Клунникова не обеспечил?
   С бетонкой, действительно, обстояло хуже некуда, и приятели двинулись к складам районной потребительской кооперации, откуда ежедневно во все райконцы отправлялись потребавтомобили.
   Урвачев был в штатском, но, в общем-то, это дела не меняло. Многие шоферы знали его в лицо, здоровались по ручке и спрашивали, куда он собрался. Урвачев отвечал не панибратски, но в го же время чувствовалось, что известность принимает как должно,е. Ни в Клунниково, ни в Чириково попуток не было.
   Коротая время, провожаемый и провожающий немного посидели около конторы, потом Серега посмотрел на часы и сказал:
   - Тебе, пожалуй, пора. У вас планерка ровно с девяти?
   - С девяти. Хотелось бы тебя отправить.
   - Да уж, поди, не откажут.
   - Отказать не откажут, а калым сдерут. Постой, я Никонову накажу...
   Никонов был старшим кладовщиком и находился в данный момент никому неизвестно где. И хотя каждый, кого Урвачев спрашивал, видел старшего кладовщика только что, точного его пребывания назвать никто не мог.
   - Не порядок, а черт знает что, - сердился Урвачев, переходя от машины к машине. Около одной он на мгновение замер, но у шофера, что увязывал поклажу, ничего не спросил. Только отойдя на несколько шагов, полуобернулся к Сереге и сквозь зубы бросил: - Тебе этот товарищ не знаком?
   - Какой? - Ссрега крутнул головой, но Урвачев предупредил:
   - Не оглядывайся. Тот, мимо которого прошли?
   - Я и внимания не обратил.
   - Ладно.
   Прошли еще дальше, обогнули автолавку, зашагали обратно. Когда поравнялись с той машиной, Урвачев похлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет. Обратился к шоферу, который продолжал увязывать груз:
   - Удели огоньку.
   Шофер, не оборачиваясь, досадливо дернул плечом, а руки его продолжали привычное дело - вот конец узла подходит под затяжку, вот перехлестывается струна шнура...
   - Помочь, может?
   Шофер, продолжая свое дело, отмахнулся:
   - Чего там, осталась одна вязка.
   Шофер повел плечами, обернулся. На широком круглом лице - круглые веселые глаза.
   - Восемь лет уже не курю.
   - То-то и здоров. Никонова не видел случаем? А сам не из Чирикова?
   - С утра видал, топтался он тут... В Николаевку я...
   - Не подходит. Пойдем дальше...
   Урвачеву шофер был незнаком, а Серега, который все время порывался что-то сказать, едва дождался, когда они отойдут на приличное расстояние. И тут же возбужденно зашептал:
   - Послушай, тот самый, которого я в Николаевке встречал. Я его круглые шары ни с чьими не спутаю.
   Кум этого, как его...
   - Косых?
   - Ну. Когда я к ним приехал, он все время рядом крутился. Так ты о том деле, выходит, не забыл? А сейчас чего вспомнил?
   - Уж больно знакомые узелки вяжет.
   - Неужели - он?
   - Он не он, а проверить надо.
   - Вот бы мне тогда его на узелке подловить. Знать бы...
   - То-то и оно.
   И нераскрытое четырехлетней давности дело об ограблении магазина промышленных товаров № 2 райпотребсоюза в селе Клунникове перекочевало с архивной полки на стол следователя Павловского.
   * * *
   О том, как дело кончилось, пожалуй, лучше всего расскажет письмо Урвачева Ссреге Емельянову, который после отпуска на свою заставу уже не вернулся, а поехал учиться в военную школу с каким-то мудреным названием. Всего письма мы, конечно, воспроизводить не будем, а только те его места, которые нам интересны.
   "...Насчет учебы - это ты придумал правильно. Я бы на твоем месте, правда, подался бы в школу милицейскую - все к гражданке ближе, но, с другой стороны,- солдат, всегда солдат! В общем, на мой взгляд, в мирное время у нас поинтересней. Но это - сугубо личное мнение и я его никому не навязываю.
   Ты просил написать, чем кончилось то дело. Концом и кончилось. Размотал его Павловский. Все точно: Колемип с приятелями. Его дружки еще по городу. Вместе в речном пароходстве работали. Усатый уже привлекался по 74-й. А третий случайно ввязался. Вместе выпивали и он, дурак, по пьянке жизнь себе испортил. Впрочем, что значит "по пьянке". Наши мужики вдвое против них позволяют и никого на грабеж не тянет. Жена его выручать приезжала. Такими справками запаслась, что мы с Павловским сами так и не могли решить, на что этот тип больше тянет: на тюрьму или на медаль. По справкам судить, он столько для государства сделал, что оно у пего в пожизненном долгу. Три года ему дали, теперь пускай сам разбирается, кто кому должен.
   Все, в общем-то, просто раскрутилось. Потерял мужик бдительноегь. Думал: воды много утекло, теперь можно и торгануть. Точно говорю: три с половиной года Колсмин выжидал. Потом вначале "Славу" и "Восток"
   продал. Кончил парой мужских костюмов. На этих вещдоках мы его и поймали. И ведь продал не кому-то на сторону, а родне. Не ведаю, какие там у них счеты, только шуряк его, узнав, что милиция ходит, расспрашивает, сам костюм притащил. И про часы сказал, кому их его родственничек сбагрил. А Колемпн - ни в какую. Не было, мол, у меня ни часов, ни костюмов, это Ленька по злобе наговаривает. У меня хозяйство сдавна справное, а у него только к зажиточности, что семеро по лавкам. К тому же и тот, которому он второй костюм продал, вдруг вилять стал. Мать, дескать, покупала, а у кого - не знаю в точности. Говорила, вроде, у Колемина, а может, и не у него. С матери же чего взять, если она три месяца как преставилась.
   Знаешь, что все на свои места поставило? Шнур капроновый. Был он у Колемина натянут от сараюшки к телеантенне, на него белье вешали. А у того шнура, каким деда вязали, помнишь, название было "бельевой"?
   Спрашивает Павловский у жены Колемина: "Ваша веревка?" Отвечает: "Наша". - "Давно она у вас?" - "Лет сто". - "Проверим". Экспертиза все по науке доказала: от того самого шнура кусок отрезан.
   После того Колемин и сознался. Вначале нервничал шибко, потом ничего, успокоился. Даже спорить начал.
   Брехня, говорит, что каждое преступление можно раскрыть. Хоть это возьмите: случайность. Не натолкнись вы на меня, когда я машину утягивал, так бы все и кануло. Я с ним соглашаюсь: случайность. А потом спрашиваю: "Вы произведение А. С. Пушкина читали, "Выстрел" называется?" Отвечает: "Не читал". - "Так вот, есть там любопытный отрывок про шутника. По физии дает - шутит, шапку человеку тоже шутя простреливает. И у нас точь-в-точь. У него - сплошь шутки, у нас - сплошь случайности. По следу находим случайно, по отпечаткам - тоже, а уж по узелку - тем более. Только если правду хотите, то этот самый узелок мне несколько ночей спать не давал. Я его, родного, как таблицу умножения запомнил. А так, вообще-то, конечно, случайность..."