Страница:
– Кострома, Кострома, Костромища! – выкрикнули при этом они. Видимо, Любима и играла роль Костромы, хорошо хоть, сжигать ее никто не собирался. Заинтригованная, Ладислава подошла ближе. Девушки подняли доску с Любимой и запели песни.
– Пошли с нами, Ладислава, – шепнул кто-то на ухо. Девушка обернулась и узнала дочку бондаря, соседку по Копыреву концу, с которой пару раз сталкивалась на постоялом дворе. Девчонка – как ее зовут, Ладислава не знала – была словно солнышко: круглолицая, ярко-рыжая, веснушчатая, смешная. – Пошли, пошли! – еще шире улыбнулась она. – Весело будет, увидишь!
Взяв Ладиславу за руку, дочка бондаря потянула ее за собой.
– Эй, эй, ты куда? – забеспокоился Никифор. – Там же язычники... тьфу... впрочем, как и ты. Но всё же это может быть опасно!
– Можешь пойти с нами, – уже приняв решение, лукаво улыбнулась Ладислава. – Но не советую. – Она обернулась к новой подруге: – Когда мы вернемся?
– К вечеру точно будем, – заверила та, просияв, словно начищенный ромейский солид.
– А, ладно, идите, – сдался Никифор. Ну, в самом-то деле, не водить же эту Ладиславу за собой на веревке? Пусть сходит с девками, развлечется игрищами – прости, Господи! – а то сидит целый день на постоялом дворе, смурная.
Ярл с ней разговаривает мало – некогда, дел по горло: целый день и он сам, и Ирландец, и Снорри рыскали по всему городу в поисках знакомых норманнов, коих нужно было тактично порасспросить о киевском князе, вернее, о князьях, которых тут, как выяснилось, было два: истинный правитель Хаскульд и его помощник, Дирмунд. Тот ли это Дирмунд – товарищ Хельги и Снорри по детским играм, – тоже нужно было узнать. Пока викингам не везло – оба князя вели достаточно замкнутый образ жизни, и проникнуть к ним было не так-то просто. Вот и шастали с утра до вечера по городу и окрестностям, а предоставленная сама себе Ладислава скучала. И вот теперь появилась такая возможность развеяться!
Толпа поющих девушек в праздничных одеждах направилась вниз, к впадающей в Днепр речке Почайне. Четыре идущие впереди девушки, словно боевой стяг, несли на руках Кострому-Любиму. Следом, стараясь не отставать, шагали остальные, в том числе и Ладислава с веснушчатой дочкой бондаря. Горячее июньское солнце пряталось за детинцем, бросая от холма на Подол длинную черную тень.
– Кострома, Кострома, – пели девушки, – Костромища!
– Я недоволен вами! – сидя в резном кресле, резко выкрикнул Дирмунд. —Ни тобой, Истома Мозгляк, ни так нелепо сгинувшим Альвом. Вы ничего не добились, ничего!
Он с такой ненавистью взглянул на вошедшего Истому, что тот побледнел и, упав на колени, обхватил ноги князя.
– Не погуби, кормилец!
– Не погуби? – Отпихнув Мозгляка, варяг гневно выругался. – Ты же так и не смог погубить этого выродка Хельги! Выходит, я зря посылал к вам волка?
– Волка мы повидали, княже. – Валяясь на полу из толстых сосновых плашек, Истома незаметно вытер рукой выступившую на разбитой губе кровь. – И змей напустили, как ты и велел, да вот только не вышло. Не обессудь! Видно, этот выродок знает какое-то заклятье!
– Да, он не так прост, – чуть успокаиваясь, кивнул Дирмунд. – Но вы ж его совсем упустили! Где теперь Хельги-ярл? Что делает? Какие козни строит? А?
Истома уткнулся головой в пол, всем своим видом выражая полную покорность. Знал – пусть гневлив князь, но отходчив. Правда, и злопамятен. Да и что ж с того, что злопамятен? Знает – таких верных слуг, как Истома с Альвом, еще поискать – не найдешь. А Альва нет теперь, один он, Истома, остался, не считая молодого Лейва Копытной Лужи со слугой Грюмом. И на кого же, скажите на милость, полагаться Дирмунду-князю? Да полно, князю ли? Это Хаскульд – князь, а Дирмунд пока так, сбоку припека. И старшая дружина, и окрестные племена именно Хаскульду подчиняются, не Дирмунду. Вот сейчас что-то рыпнулись, так Хаскульд с дружиной тут же выскочил улаживать конфликт самолично. Оставил в Киеве за себя Дирмунда и уехал. А Дирмунд что? Для Киева пока пустое место. А как дальше будет – поглядим. К тому же и свои проблемы вдруг появились нежданно-негаданно. Их бы тоже не мешало решить, тем более что вроде бы момент такой настал. Затих пока князь, прошел гнев.
– Греттир Бельмо, Хаскульда-князя боярин ближний, третьего дня чуть мне всю бороду не изорвал преобидно, – стукнувшись в пол лбом, громким шепотом поведал Истома. – Уж скорей бы один ты, отец родной, Киевом правил!
– Станешь тут с вами скорее. – Дирмунд нервно дернул правым веком. – Ничего поручить нельзя, даже самого простого дела! Этот твой приблудный варяг, Лейв, он верен?
– Проверенный человек, батюшка княже, уж будь спокоен! – заверил Истома.
– Тогда вот что. Да встань ты на ноги, не ползай. Сядь вон на лавку. И слушай, да запоминай! – Взяв прислоненный к креслу посох, Дирмунд со значением пристукнул им об пол. – Дам тебе еще верных людей, из своей челяди, под твое и варяга Лейва начало...
– Спаси тебя боги...
– Ты знаешь, что пока дружина моя маловата, да и люди там разные. Верных – раз, два и обчелся.
Истома кивнул. Уж что-что, а это он знал прекрасно.
– Так вот, – понизив голос, продолжал варяг. – Я хочу иметь верную дружину. Пусть не сейчас, не сразу, постепенно. А чтобы люди были верны – их надо вырастить. Вырастить и воспитать так, как надобно мне! Есть одно тайное место в урочищах вниз по реке, рядом с древлянскими землями. Там уже строят острог, и вам – тебе и Лейву – надо будет попасть туда, и побыстрее. Проложить тайные тропы, мастеров, кто строит, убить, да так, чтоб никто на нас не подумал.
– Поистине, в таком месте хорошо отсидеться в случае чего, – одобрительно кивнул Истома, снова вызвав явное, к своему ужасу, неудовольствие варяга.
– Ты поистине глуп, – нехорошо прищурился Дирмунд. – Я тебе толкую вовсе не о том. В этом тайном месте мы будем выращивать молодую дружину, волков, преданных только своему вожаку – мне, и повязанных кровью. Для этого уже с сегодняшнего дня вы – ты и Лейв – начнете похищать мальчиков. До тринадцати лет, – с теми, кто старше, уже поздно что-либо делать, – и не младше десяти – слишком долго будут расти. Создайте им трудности, пусть они живут первый месяц в страшных мучениях, пусть голодают, бьются меж собой за пригоршню крупы, пусть погибают – оставшиеся в живых превратятся в волков. Воины-волки! Я сам буду обучать их. Тех, кто останется жив. Придет время, и с этой дружиной мне не будет страшен никакой Хаскульд, никакие хазары, которым сейчас поляне платят дань, никто! Это моя дружина будет расти, а вместе с ней будет расти и страх, что поселится в душах здешних людей, постепенно, исподволь, не сразу, но поселится обязательно. И тогда придет время древних богов – мое время!
Дирмунд вдруг захохотал, глухо и страшно, в глазах – ужасных глазах его – блеснул огонь Мрака.
– Оно скоро придет, мое время! – отсмеявшись, снова повторил он. – И ты, мой верный слуга, приблизишь его.
– О да, мой князь!
Изображая верность, Истома снова рухнул на пол.
– Для начала нужно уничтожить в городе радость. Пусть в душах жителей уже сейчас поселится страх. – Дирмунд подошел к окну, с ненавистью взглянул на веселящийся Подол – даже сюда, в детинец, доносились обрывки песен. Захлопнул ставни – с такой силой, что чуть было не погасли свечи.
– Нужно вызнать, кто самая веселая из этих девушек, кого все знают, ну, или почти все. – Дирмунд резко обернулся к Истоме.
– И тайно убить?
– Нет. Пока нет. – Князь оскалил зубы. – Этих молодых девственниц получат мои юные воины-волки! Получат в качестве награды... и мяса! Ваше дело – похитить девок.
– Исполним в точности, княже! Ужо сегодня же и начнем.
– Правильно, – одобрительно кивнул Дирмунд он же – Форгайл Коэл, Черный друид древних богов Ирландии.
– Греттир? Не тот ли это Греттир из Вика, длинный такой, с рыжей бородой и бельмом на левом глазу? – деловито переспросил челядина Снорри, как бы невзначай покрутив в руках бронзовый браслет довольно-таки грубой работы, но новый, еще не успевший потускнеть.
– Да, да, именно он и есть мой господин, – не отрывая глаз от браслета, подтвердил челядин. – Высокий, рыжебородый, бельмастый... Дочки у него, между нами говоря, те еще кобылы...
Снорри крутанул браслет на столе – по стенам корчмы побежали солнечные зайчики, отражаясь на лицах сидевших за длинным столом посетителей – бродячих волхвов, строителей-артельщиков, грузчиков с Подола, разорившихся, но не продавшихся окончательно в кабалу – в закупы, – смердов и прочей не очень-то почтенной публики, появиться средь которой одному и без доброго меча было бы равносильно самоубийству.
Впрочем, бывалый вид и острые мечи Хельги, Ирландца и Снорри вызывали невольное уважение даже у этих, готовых на всё, людей.
Грязная, по самую крышу вросшая в землю корчма Мечислава-людина, спрятанная от нескромных взглядов на заросшем леском склоне Щековицы, являлась не самым безопасным местом в Киеве, но привлекала к себе множество разных людей – что в данный момент было на руку молодому бильрестскому ярлу, буквально по крупице вылавливавшему нужную информацию о Дирмунде.
Кто он был здесь, в Киеве, князь или боярин – мнения расходились. Тем не менее отлучившийся по делам Хаскульд оставил за себя именно его, – значит, похоже, Дирмунд всё-таки князь. Но тот ли это Дирмунд? И где же Черный друид? По словам Ирландца, тот мог принимать любой облик – тем труднее было его отыскать. Впрочем, Хельги считал, что сможет опознать друида по глазам – яростным, черным, прожигающим любого насквозь. Ирландец тоже соглашался с этим, но вот опознавать друида лицом к лицу не очень стремился. Ярл его и не неволил – сам собирался с этим справиться, от приятелей требовалась лишь поддержка в поисках.
А поиски неожиданно оказались сложными. Оба князя, а также дружина вели образ жизни замкнутой корпорации, к тому же частенько находились вне Киева, объезжая подвластные племена, – попробуй пробейся! Как считал Хельги, друид должен быть рядом с князьями – уж не среди простонародья же его искать! – скорее всего, в старшей дружине, какой-нибудь боярин типа вот этого бельмастого Греттира, как выяснилось, старого знакомого Снорри. Через Греттира можно было бы попытаться пробиться в дружину, хотя бы даже не самому Хельги, подошел бы и Снорри – друид не очень хорошо его знал, да если и знал когда-то, так позабыл уже наверняка. Потом следовало вычислить и друида – по темным делам, по глазам, по жертвам. А затем уж...
– Я сражусь с ним, – твердо глядя в глаза собеседнику, отвечал на этот вопрос Хельги. – И Черному друиду придет конец.
Ярл помнил, еще со времен Тары, священной столицы Ирландии, что друид Форгайл не имеет над ним никакой колдовской власти, как над другими. И всегда помнил обращенные к нему слова Магн дуль Бресал, женщины-жрицы:
– Ты – тот, кто может...
Хельги даже не сомневался, что может.
Может уничтожить друида, остановить его, не допустить кровавой власти древних богов. Ярл также знал что обычный человек остановить друида не сможет, но он-то, Хельги из рода Сигурда, вовсе не был обычным, он с каждым разом всё больше чувствовал в себе другого человека. Человека из ниоткуда. Именно это имела в виду Магн, когда говорила: «Ты можешь!» И Хельги-ярл верил ей, как верил себе... и человеку ниоткуда. Словно бы он, этот человек ниоткуда, жил в нем...
Странно, но Хельги не чувствовал никакого раздвоения личности. Может, они с Тем были духовно близки, а может... Хельги знал, что его разум оставался его разумом, разумом молодого норманнского ярла, но вот что касалось души... А ведь это она влияла на разум, объявляясь в трудные минуты, под грохот и вой! И всегда – с пользой для него. Хельги чувствовал, что живет и поступает не так, как все, не так, как нужно роду, не так, как угодно судьбе, а так, как считает нужным сам. Чужое присутствие въелось в ярла настолько, что он уже начал ощущать себя не членом рода, не частью дружины, а самим собой, личностью, действующей по своей собственной воле. Так никто и никогда не ощущал себя в это время! Любой из живущих – от последнего раба до ярла, конунга, князя – был только лишь одним из. А Хельги – нет! Он действовал без оглядки на обычаи и людскую молву. Хорошо ли это было, нет ли – знали пока только боги, и только по-настоящему близкие к ярлу люди – Ирландец, Никифор, Снорри – с удивлением и страхом замечали это.
– Так где нам найти этого Греттира? – Допив мутноватое, щедро сдобренное шалфеем и ромашкой пиво, ярл повернулся к подошедшему Снорри.
– Пока нигде, – усмехнулся тот. – Но через пару недель он должен вернуться. Я когда-то встречал его в Вике.
Корчма постепенно пустела, что и понятно – солнце едва перевалило за полдень, и посетители, наскоро перекусив, уходили по своим делам. Вскоре, кроме Хельги с компанией, в корчме Мечислава остались лишь несколько человек – пара бродячих волхвов-боянов с гуслями, да еще с полдесятка мужиков, судя по одежде – подпоясанные простой веревкой рубахи из грубого холста, такие же порты, онучи, – артельщиков, по всей видимости пришедших на заработки из ближайших селений. Плотники либо, что более вероятно, грузчики – торговый сезон на пристани уже начался, три дня назад прибыло аж сразу два каравана – с Ладоги и из Царьграда, так что работы артельным хватало. Ярл не особо приглядывался к ним – незачем было, ну разве ж такая деревенщина способна помочь в их многотрудном деле? Так, следил краем глаза, как и за всем, что происходит в корчме.
Вообще-то, здесь уже особо делать было нечего, по крайней мере до вечера. Хельги подозвал корчмаря, поблагодарил за еду – тот поклонился, звероватый, осанистый, чем-то похожий на вставшего на дыбы медведя. Проводил гостей до самого выхода, предупредительно распахнул дверь... И тут вдруг Хельги заметил, как взгляд его чуть вильнул влево, туда, где сидели артельные. Ну, вильнул и вильнул, мало ли, чего они там делают? Пригляд никогда лишним не будет. Только вот... Только вот, похоже, корчмарь, перехватив взгляд ярла, немного смутился. С чего бы это? Иль показалось? Задержавшись в дверях, Хельги задумчиво оглянулся, дескать, не забыл ли чего? Ага! Сидевший у самой стены артельщик – немолодой лупоглазый мужик, весь какой-то прилизанный, масляный, с крупной бородавкой на левой щеке – опустил голову вниз. Хельги мог поклясться всеми богами, что до этого артельщик пристально наблюдал за ним. Зачем?
Уже на улице ярл поделился догадкой с Ирландцем.
– Прилизанный, с бородавкой? – усмехнулся тот. – Глаз с нас не сводил. Я тоже заметил. Думаю – мужики эти никакие не артельщики, а шайка нидингов, а бородавчатый – их предводитель. А что на нас смотрели, так, видно, решали, грабить или нет.
– Я б на их месте не решился, – положив руку на эфес меча, хохотнул Снорри. – Вряд ли эти тролли справятся с нами.
– В открытом бою – нет, – кивнул Хельги. – Но есть много других способов. – Он обернулся к Ирландцу: – Вот ты бы, Конхобар, как поступил?
Тот отозвался, не задумываясь:
– Две возможности. Первая – вызнать, кто мы и где мы. И вторая – двинуться незаметно за нами, как здесь говорят – на авось. Мало ли, разделимся, вот тогда на одного вполне можно напасть, даже на двоих – впятером-то.
– Похоже, они так и поступят. – Хельги почесал бородку. – В обоих случаях они должны пойти за нами, по возможности незаметно.
Узкая тропинка вилась по склону холма, уходя в заросли бузины и березовые рощи, спускаясь к лугу, ныряя в овраг, затем вылезая в малинник, и – уже дальше – взбиралась на горбатый мостик через речку Глубочицу, а затем раздваивалась, поворачивая налево, к Подолу, потом направо – к Копыреву концу. Укромных мест на пути было много, да и сама-то Щековица по большей части представляла собой заросший лесом холм, лишь кое-где расчищенный под усадьбы.
– Вряд ли они нападут здесь, – оглядывая холм, покачал головой ярл. – Впрочем, если и нападут, тем хуже для них! – Он многозначительно стукнул рукой по ножнам меча. Это был новый меч, приобретенный ярлом в Суроже у ромейских купцов взамен своего, что когда-то выковал с Велундом, да так и утерял в Хазарии. Хороший был меч, «Змей крови», «Крушитель бранных рубашек», «Делатель вдов». Жаль, конечно, что потерялся, ну, да что горевать, этот был не хуже – франкской работы, красивый и мощный. Широкое навершье рукояти украшено бирюзой, а на светлом металле клинка проступали, словно бы изнутри, темные узоры.
– Вперед!
Ярл махнул рукой и, вскочив в седло – лошади были приобретены уже здесь, в Киеве, – направил коня вниз. За ним последовали остальные. Конхобар Ирландец и Снорри...
Снорри... Узнав Хельги во время столь неожиданной для обоих встречи у днепровских порогов, Снорри, не колеблясь, предложил ему свой меч. Скучное житье у печенегов надоело молодому викингу, хотя, конечно, спокойным его нельзя было назвать – постоянные набеги, стычки, охоты. Тем не менее, чем дальше, тем больше грустил Снорри, даже несмотря на дружбу с Радимиром, который, кажется, нашел в печенежских степях свое счастье – рыжеволосую красавицу Юкинджу, сестру князя Хуслая. Радимир-то счастье нашел, а вот Снорри...
Ну никак не походит степь на бескрайние дороги моря! А конь, даже самый лучший, никогда не заменит драккар. Ах, как несется корабль, перекатываясь с волны на волну, словно живой зверь пучины! Как летят прямо в лицо холодные брызги, а свежий морской ветер наполняет счастьем грудь! Разве может всё это сравниться со степью? Скучал Снорри у печенегов, скучал, несмотря на оказываемый ему почет, несмотря на пиры, войны и женщин. Потому и напрашивался в самые дальние набеги – аж до Днепра, где наконец-то встретил своего ярла. Вот уж, поистине, благословенье богов!
Снорри ехал последним, не торопясь, даже медленнее, чем остальные. Часто останавливался, нагибался, срывая цветы, поправлял подпругу. Но ни разу не оглянулся! Зато, достав широкий кинжал, частенько метал его в попадавшиеся на пути деревья. Затем с радостным хохотом скакал к дереву, вытаскивал застрявшее в коре острие, подбрасывал кинжал вверх, ловко ловил, всем своим видом показывая чисто детское удовольствие... и не забывал вглядеться в широкое лезвие, в котором, как на ладони, отражалось всё то, что было позади: холм, деревья, кустарники. Ага, вот у березы дернулась ветка! А ветра между тем нет. Вот еще – чуть-чуть отклонились в сторону веточки бузины, словно бы кто-то их осторожно отвел рукою. Снорри примечал всё... О чем и доложил ярлу, нагнав его у мостика через Глубочицу, за которой, собственно, и начинался город.
Выслушав его, Хельги удовлетворенно кивнул, – значит, они с Ирландцем не ошиблись насчет артельщиков. Никакие это не артельщики, а шайка нидингов! Что ж, тем хуже для них.
Переговорив, друзья разделились: Ирландец и Снорри свернули направо, к частоколу, окружавшему Копырев конец, а Хельги, проводив их взглядом, неспешно поехал налево, к Подолу. Зеленые ветки берез взъерошили его волосы, ярл покачал головой, вытащил запутавшиеся в волосах листья. По правую руку виднелся дикий, поросший густым малинником холм, на вершине которого, среди высоких дубов, виднелись идолы местных Полянских богов, за холмом слышался отдаленный городской шум – стук молота по наковальне, мычанье скота, девичьи песни. Хельги обернулся. Если и нужно место для засады, то вот оно – лучше не сыщешь! И кажется, под чьей-то осторожной поступью тихонько треснула ветка.
Ярл не успел больше ничего подумать, как откуда-то сверху, с холма, просвистела стрела, – если б она была действительно неожиданной, то поразила бы Хельги прямо в сердце. Однако, едва различив свист, он резко отклонился в сторону и... вдруг повалился с коня наземь, нелепо взмахнув руками.
И тут же выскочили на тропинку четверо мужиков в посконных, подпоясанных веревками рубахах. Те самые «артельщики»... Вот только пятого – прилизанного, лупоглазого, с бородавкой – почему-то с ними не было. На всякий случай остался в засаде? Впрочем, особо рассуждать было некогда. Сильные руки уже тянулись к упавшему навзничь телу, стягивая с него плащ, пояс, меч...
Нет, меч быстро вскочивший на ноги Хельги вытащил раньше них! Разбойники даже не успели ничего толком сообразить, как двое из них со стоном повалились в кусты, окрашивая зеленые ветви горячей дымящейся кровью. Третий завизжал, как свинья, закрутился, раненный в шею, засучил ногами, да так и замер, устремив взгляд быстро стынущих глаз в чистую лазурь неба. Четвертый... Четвертый – похоже, самый молодой из нападавших, смуглолицый, взъерошенный – попытался было дать деру, и совершенно напрасно. Убрав обагренный вражеской кровью меч в ножны, Хельги нагнал разбойника в два прыжка и, сбив его с ног, быстро скрутил ему руки. После чего вытащил меч и, приставив лезвие к горлу, приказал:
– Вставай. Иди.
Взгляд холодных глаз ярла не обещал пленнику ничего хорошего в случае малейшей попытки сопротивления. Парень, видно, хорошо понял это и со вздохом поднялся с земли, даже не посмотрев на мертвые тела товарищей.
Держа пленника впереди, Хельги взял коня под уздцы и осторожно пошел вслед за ним, настороженно прислушиваясь и в любое мгновенье ожидая пущенной из засады стрелы – ведь пятый «артельщик», лупоглазый, так и не объявился! Тем не менее пока всё было спокойно. Лишь когда ярл с пойманным разбойником уже почти скрылись за холмом, позади них, среди дубов и кустов малины, вдруг закричали птицы. Поднялись целой стаей в небо, словно кто-то спугнул, а с высокого дуба на землю спрыгнул викинг в коричневатой тунике. Викинг – ну, конечно же, это был Снорри! – наклонился, подобрав с земли плащ, тряхнул волосами и довольно подмигнул небу. Всё прошло так, как и было задумано. Тем не менее Снорри, быстро переговорив с Ирландцем, всё-таки решил подстраховать ярла. Да, конечно, это было не очень-то благородно – не доверять своему вождю – и совсем не в традициях детей фьордов, однако Снорри слишком долго прожил у печенегов, впитав в себя все их степные хитрости.
Стряхнув с ладоней прилипшие кусочки коры, Снорри с удовлетворением осмотрел убитых и, довольно улыбнувшись, побежал по тропе в сторону Копырева конца, даже не подозревая, что только что спас своему ярлу жизнь. Если б не его шумное появление, вряд ли бы промахнулся сидящий в малиновых кустах лупоглазый мужик с бородавкой на левой щеке. А так... Он даже и тетиву натянуть не успел. Затаился, бросившись наземь, да так и лежал там, покуда светловолосый варяг не скрылся из виду. Затем, выждав еще чуть-чуть, выскользнул из кустов и, воровато озираясь, обшарил трупы. Знал – вот у этого зашиты в подол рубахи два серебряных дирхема, а вот у того – жемчуг, да серьги, да височные кольца, третьего дня снятые с припозднившейся молодицы вместе с ушами. Всё нашел: и дирхемы, и кольца, и жемчуг. Улыбнулся, поводил носом, словно большая вставшая на задние лапы крыса и, вытерев о траву испачканные в крови руки, пошел обратно к Щековице. Успокоившиеся птицы – вороны, галки, сороки – вернулись на свои законные места, к капищу, где проживали всё время, питаясь остатками жертв. И стихло всё, только иногда свиристела в малиннике иволга да деловито колотил кору дятел.
– Мы не обещаем тебе легкой смерти, – коверкая слова, тихо произнес Конхобар Ирландец, глядя прямо в глаза пленнику. – Ты пытался бежать и тем доставил нам беспокойство.
Разбойник побледнел, краем глаза следя, как Ирландец нагревает в пламени очага острое лезвие кинжала.
– Мы вообще не будем убивать тебя. Зачем? Этим клинком я выну тебе оба глаза.
Парень сглотнул слюну:
– Чего вы хотите от меня?
– Слов, – охотно откликнулся скромно сидевший в уголке Хельги. – Вернее, доброй беседы.
Они находились в небольшой хижине, что располагалась в самом углу постоялого двора дедки Зверина, за яблонями и амбаром. Хижина эта, как и прочие до половины уходившая в землю, зимой использовалась под кухню, а летом – для ночлега прибывших с купцами слуг. Сейчас в ней слуг не было, а, с разрешения хозяина, были, не считая пленного, Ирландец и Хельги. Заглянувший было Никифор отказался пытать пленного, заявив, что это не по-христиански, и, дабы не скорбеть душой за своих друзей, вынужденных предаваться столь малопочтенному, но, увы, в данном случае, необходимому занятию, отправился к пристани – погулять, подождать с реки Ладиславу, которая вот-вот должна была вернуться, а заодно и прикупить чего-нибудь редкостного, типа мощей Святого Михаила, которыми, говорят, торговали прямо с ладьи недавно приплывшие греки. Снорри охотно согласился составить ему компанию, не очень-то понимая, зачем ярлу вообще нужен пленник, – лучше б уж было сразу его убить, чтоб не возиться. Впрочем, на этот счет у Хельги, как и у Ирландца, было свое, особое, мнение.
– Так мы дождемся от тебя понятного слова? – сплюнув в угол, вновь обратился к пленному Хельги. – Конхобар, ты уже накалил кинжал?
– О да, мой ярл! – Ирландец поднес кинжал прямо к левому глазу парня. Тот инстинктивно отдернул голову, ударившись о стену. Приблизившись к нему, Хельги зашептал, страшно, свистяще, как шептали бы змеи, умей они говорить:
– Ты знаешь, как поступают ромеи в Царьграде? Они редко убивают. Всего лишь выкалывают глаза и оскопляют. Конхобар, мы сможем быстро оскопить его? – Ярл резко обернулся к Ирландцу.
– Пожалуй, – мрачно кивнул тот. – Но может быть, для начала вырвать ему язык, чтоб не орал? Всё равно ведь ничего не скажет.
– Пошли с нами, Ладислава, – шепнул кто-то на ухо. Девушка обернулась и узнала дочку бондаря, соседку по Копыреву концу, с которой пару раз сталкивалась на постоялом дворе. Девчонка – как ее зовут, Ладислава не знала – была словно солнышко: круглолицая, ярко-рыжая, веснушчатая, смешная. – Пошли, пошли! – еще шире улыбнулась она. – Весело будет, увидишь!
Взяв Ладиславу за руку, дочка бондаря потянула ее за собой.
– Эй, эй, ты куда? – забеспокоился Никифор. – Там же язычники... тьфу... впрочем, как и ты. Но всё же это может быть опасно!
– Можешь пойти с нами, – уже приняв решение, лукаво улыбнулась Ладислава. – Но не советую. – Она обернулась к новой подруге: – Когда мы вернемся?
– К вечеру точно будем, – заверила та, просияв, словно начищенный ромейский солид.
– А, ладно, идите, – сдался Никифор. Ну, в самом-то деле, не водить же эту Ладиславу за собой на веревке? Пусть сходит с девками, развлечется игрищами – прости, Господи! – а то сидит целый день на постоялом дворе, смурная.
Ярл с ней разговаривает мало – некогда, дел по горло: целый день и он сам, и Ирландец, и Снорри рыскали по всему городу в поисках знакомых норманнов, коих нужно было тактично порасспросить о киевском князе, вернее, о князьях, которых тут, как выяснилось, было два: истинный правитель Хаскульд и его помощник, Дирмунд. Тот ли это Дирмунд – товарищ Хельги и Снорри по детским играм, – тоже нужно было узнать. Пока викингам не везло – оба князя вели достаточно замкнутый образ жизни, и проникнуть к ним было не так-то просто. Вот и шастали с утра до вечера по городу и окрестностям, а предоставленная сама себе Ладислава скучала. И вот теперь появилась такая возможность развеяться!
Толпа поющих девушек в праздничных одеждах направилась вниз, к впадающей в Днепр речке Почайне. Четыре идущие впереди девушки, словно боевой стяг, несли на руках Кострому-Любиму. Следом, стараясь не отставать, шагали остальные, в том числе и Ладислава с веснушчатой дочкой бондаря. Горячее июньское солнце пряталось за детинцем, бросая от холма на Подол длинную черную тень.
– Кострома, Кострома, – пели девушки, – Костромища!
– Я недоволен вами! – сидя в резном кресле, резко выкрикнул Дирмунд. —Ни тобой, Истома Мозгляк, ни так нелепо сгинувшим Альвом. Вы ничего не добились, ничего!
Он с такой ненавистью взглянул на вошедшего Истому, что тот побледнел и, упав на колени, обхватил ноги князя.
– Не погуби, кормилец!
– Не погуби? – Отпихнув Мозгляка, варяг гневно выругался. – Ты же так и не смог погубить этого выродка Хельги! Выходит, я зря посылал к вам волка?
– Волка мы повидали, княже. – Валяясь на полу из толстых сосновых плашек, Истома незаметно вытер рукой выступившую на разбитой губе кровь. – И змей напустили, как ты и велел, да вот только не вышло. Не обессудь! Видно, этот выродок знает какое-то заклятье!
– Да, он не так прост, – чуть успокаиваясь, кивнул Дирмунд. – Но вы ж его совсем упустили! Где теперь Хельги-ярл? Что делает? Какие козни строит? А?
Истома уткнулся головой в пол, всем своим видом выражая полную покорность. Знал – пусть гневлив князь, но отходчив. Правда, и злопамятен. Да и что ж с того, что злопамятен? Знает – таких верных слуг, как Истома с Альвом, еще поискать – не найдешь. А Альва нет теперь, один он, Истома, остался, не считая молодого Лейва Копытной Лужи со слугой Грюмом. И на кого же, скажите на милость, полагаться Дирмунду-князю? Да полно, князю ли? Это Хаскульд – князь, а Дирмунд пока так, сбоку припека. И старшая дружина, и окрестные племена именно Хаскульду подчиняются, не Дирмунду. Вот сейчас что-то рыпнулись, так Хаскульд с дружиной тут же выскочил улаживать конфликт самолично. Оставил в Киеве за себя Дирмунда и уехал. А Дирмунд что? Для Киева пока пустое место. А как дальше будет – поглядим. К тому же и свои проблемы вдруг появились нежданно-негаданно. Их бы тоже не мешало решить, тем более что вроде бы момент такой настал. Затих пока князь, прошел гнев.
– Греттир Бельмо, Хаскульда-князя боярин ближний, третьего дня чуть мне всю бороду не изорвал преобидно, – стукнувшись в пол лбом, громким шепотом поведал Истома. – Уж скорей бы один ты, отец родной, Киевом правил!
– Станешь тут с вами скорее. – Дирмунд нервно дернул правым веком. – Ничего поручить нельзя, даже самого простого дела! Этот твой приблудный варяг, Лейв, он верен?
– Проверенный человек, батюшка княже, уж будь спокоен! – заверил Истома.
– Тогда вот что. Да встань ты на ноги, не ползай. Сядь вон на лавку. И слушай, да запоминай! – Взяв прислоненный к креслу посох, Дирмунд со значением пристукнул им об пол. – Дам тебе еще верных людей, из своей челяди, под твое и варяга Лейва начало...
– Спаси тебя боги...
– Ты знаешь, что пока дружина моя маловата, да и люди там разные. Верных – раз, два и обчелся.
Истома кивнул. Уж что-что, а это он знал прекрасно.
– Так вот, – понизив голос, продолжал варяг. – Я хочу иметь верную дружину. Пусть не сейчас, не сразу, постепенно. А чтобы люди были верны – их надо вырастить. Вырастить и воспитать так, как надобно мне! Есть одно тайное место в урочищах вниз по реке, рядом с древлянскими землями. Там уже строят острог, и вам – тебе и Лейву – надо будет попасть туда, и побыстрее. Проложить тайные тропы, мастеров, кто строит, убить, да так, чтоб никто на нас не подумал.
– Поистине, в таком месте хорошо отсидеться в случае чего, – одобрительно кивнул Истома, снова вызвав явное, к своему ужасу, неудовольствие варяга.
– Ты поистине глуп, – нехорошо прищурился Дирмунд. – Я тебе толкую вовсе не о том. В этом тайном месте мы будем выращивать молодую дружину, волков, преданных только своему вожаку – мне, и повязанных кровью. Для этого уже с сегодняшнего дня вы – ты и Лейв – начнете похищать мальчиков. До тринадцати лет, – с теми, кто старше, уже поздно что-либо делать, – и не младше десяти – слишком долго будут расти. Создайте им трудности, пусть они живут первый месяц в страшных мучениях, пусть голодают, бьются меж собой за пригоршню крупы, пусть погибают – оставшиеся в живых превратятся в волков. Воины-волки! Я сам буду обучать их. Тех, кто останется жив. Придет время, и с этой дружиной мне не будет страшен никакой Хаскульд, никакие хазары, которым сейчас поляне платят дань, никто! Это моя дружина будет расти, а вместе с ней будет расти и страх, что поселится в душах здешних людей, постепенно, исподволь, не сразу, но поселится обязательно. И тогда придет время древних богов – мое время!
Дирмунд вдруг захохотал, глухо и страшно, в глазах – ужасных глазах его – блеснул огонь Мрака.
– Оно скоро придет, мое время! – отсмеявшись, снова повторил он. – И ты, мой верный слуга, приблизишь его.
– О да, мой князь!
Изображая верность, Истома снова рухнул на пол.
– Для начала нужно уничтожить в городе радость. Пусть в душах жителей уже сейчас поселится страх. – Дирмунд подошел к окну, с ненавистью взглянул на веселящийся Подол – даже сюда, в детинец, доносились обрывки песен. Захлопнул ставни – с такой силой, что чуть было не погасли свечи.
– Нужно вызнать, кто самая веселая из этих девушек, кого все знают, ну, или почти все. – Дирмунд резко обернулся к Истоме.
– И тайно убить?
– Нет. Пока нет. – Князь оскалил зубы. – Этих молодых девственниц получат мои юные воины-волки! Получат в качестве награды... и мяса! Ваше дело – похитить девок.
– Исполним в точности, княже! Ужо сегодня же и начнем.
– Правильно, – одобрительно кивнул Дирмунд он же – Форгайл Коэл, Черный друид древних богов Ирландии.
– Греттир? Не тот ли это Греттир из Вика, длинный такой, с рыжей бородой и бельмом на левом глазу? – деловито переспросил челядина Снорри, как бы невзначай покрутив в руках бронзовый браслет довольно-таки грубой работы, но новый, еще не успевший потускнеть.
– Да, да, именно он и есть мой господин, – не отрывая глаз от браслета, подтвердил челядин. – Высокий, рыжебородый, бельмастый... Дочки у него, между нами говоря, те еще кобылы...
Снорри крутанул браслет на столе – по стенам корчмы побежали солнечные зайчики, отражаясь на лицах сидевших за длинным столом посетителей – бродячих волхвов, строителей-артельщиков, грузчиков с Подола, разорившихся, но не продавшихся окончательно в кабалу – в закупы, – смердов и прочей не очень-то почтенной публики, появиться средь которой одному и без доброго меча было бы равносильно самоубийству.
Впрочем, бывалый вид и острые мечи Хельги, Ирландца и Снорри вызывали невольное уважение даже у этих, готовых на всё, людей.
Грязная, по самую крышу вросшая в землю корчма Мечислава-людина, спрятанная от нескромных взглядов на заросшем леском склоне Щековицы, являлась не самым безопасным местом в Киеве, но привлекала к себе множество разных людей – что в данный момент было на руку молодому бильрестскому ярлу, буквально по крупице вылавливавшему нужную информацию о Дирмунде.
Кто он был здесь, в Киеве, князь или боярин – мнения расходились. Тем не менее отлучившийся по делам Хаскульд оставил за себя именно его, – значит, похоже, Дирмунд всё-таки князь. Но тот ли это Дирмунд? И где же Черный друид? По словам Ирландца, тот мог принимать любой облик – тем труднее было его отыскать. Впрочем, Хельги считал, что сможет опознать друида по глазам – яростным, черным, прожигающим любого насквозь. Ирландец тоже соглашался с этим, но вот опознавать друида лицом к лицу не очень стремился. Ярл его и не неволил – сам собирался с этим справиться, от приятелей требовалась лишь поддержка в поисках.
А поиски неожиданно оказались сложными. Оба князя, а также дружина вели образ жизни замкнутой корпорации, к тому же частенько находились вне Киева, объезжая подвластные племена, – попробуй пробейся! Как считал Хельги, друид должен быть рядом с князьями – уж не среди простонародья же его искать! – скорее всего, в старшей дружине, какой-нибудь боярин типа вот этого бельмастого Греттира, как выяснилось, старого знакомого Снорри. Через Греттира можно было бы попытаться пробиться в дружину, хотя бы даже не самому Хельги, подошел бы и Снорри – друид не очень хорошо его знал, да если и знал когда-то, так позабыл уже наверняка. Потом следовало вычислить и друида – по темным делам, по глазам, по жертвам. А затем уж...
– Я сражусь с ним, – твердо глядя в глаза собеседнику, отвечал на этот вопрос Хельги. – И Черному друиду придет конец.
Ярл помнил, еще со времен Тары, священной столицы Ирландии, что друид Форгайл не имеет над ним никакой колдовской власти, как над другими. И всегда помнил обращенные к нему слова Магн дуль Бресал, женщины-жрицы:
– Ты – тот, кто может...
Хельги даже не сомневался, что может.
Может уничтожить друида, остановить его, не допустить кровавой власти древних богов. Ярл также знал что обычный человек остановить друида не сможет, но он-то, Хельги из рода Сигурда, вовсе не был обычным, он с каждым разом всё больше чувствовал в себе другого человека. Человека из ниоткуда. Именно это имела в виду Магн, когда говорила: «Ты можешь!» И Хельги-ярл верил ей, как верил себе... и человеку ниоткуда. Словно бы он, этот человек ниоткуда, жил в нем...
Странно, но Хельги не чувствовал никакого раздвоения личности. Может, они с Тем были духовно близки, а может... Хельги знал, что его разум оставался его разумом, разумом молодого норманнского ярла, но вот что касалось души... А ведь это она влияла на разум, объявляясь в трудные минуты, под грохот и вой! И всегда – с пользой для него. Хельги чувствовал, что живет и поступает не так, как все, не так, как нужно роду, не так, как угодно судьбе, а так, как считает нужным сам. Чужое присутствие въелось в ярла настолько, что он уже начал ощущать себя не членом рода, не частью дружины, а самим собой, личностью, действующей по своей собственной воле. Так никто и никогда не ощущал себя в это время! Любой из живущих – от последнего раба до ярла, конунга, князя – был только лишь одним из. А Хельги – нет! Он действовал без оглядки на обычаи и людскую молву. Хорошо ли это было, нет ли – знали пока только боги, и только по-настоящему близкие к ярлу люди – Ирландец, Никифор, Снорри – с удивлением и страхом замечали это.
– Так где нам найти этого Греттира? – Допив мутноватое, щедро сдобренное шалфеем и ромашкой пиво, ярл повернулся к подошедшему Снорри.
– Пока нигде, – усмехнулся тот. – Но через пару недель он должен вернуться. Я когда-то встречал его в Вике.
Корчма постепенно пустела, что и понятно – солнце едва перевалило за полдень, и посетители, наскоро перекусив, уходили по своим делам. Вскоре, кроме Хельги с компанией, в корчме Мечислава остались лишь несколько человек – пара бродячих волхвов-боянов с гуслями, да еще с полдесятка мужиков, судя по одежде – подпоясанные простой веревкой рубахи из грубого холста, такие же порты, онучи, – артельщиков, по всей видимости пришедших на заработки из ближайших селений. Плотники либо, что более вероятно, грузчики – торговый сезон на пристани уже начался, три дня назад прибыло аж сразу два каравана – с Ладоги и из Царьграда, так что работы артельным хватало. Ярл не особо приглядывался к ним – незачем было, ну разве ж такая деревенщина способна помочь в их многотрудном деле? Так, следил краем глаза, как и за всем, что происходит в корчме.
Вообще-то, здесь уже особо делать было нечего, по крайней мере до вечера. Хельги подозвал корчмаря, поблагодарил за еду – тот поклонился, звероватый, осанистый, чем-то похожий на вставшего на дыбы медведя. Проводил гостей до самого выхода, предупредительно распахнул дверь... И тут вдруг Хельги заметил, как взгляд его чуть вильнул влево, туда, где сидели артельные. Ну, вильнул и вильнул, мало ли, чего они там делают? Пригляд никогда лишним не будет. Только вот... Только вот, похоже, корчмарь, перехватив взгляд ярла, немного смутился. С чего бы это? Иль показалось? Задержавшись в дверях, Хельги задумчиво оглянулся, дескать, не забыл ли чего? Ага! Сидевший у самой стены артельщик – немолодой лупоглазый мужик, весь какой-то прилизанный, масляный, с крупной бородавкой на левой щеке – опустил голову вниз. Хельги мог поклясться всеми богами, что до этого артельщик пристально наблюдал за ним. Зачем?
Уже на улице ярл поделился догадкой с Ирландцем.
– Прилизанный, с бородавкой? – усмехнулся тот. – Глаз с нас не сводил. Я тоже заметил. Думаю – мужики эти никакие не артельщики, а шайка нидингов, а бородавчатый – их предводитель. А что на нас смотрели, так, видно, решали, грабить или нет.
– Я б на их месте не решился, – положив руку на эфес меча, хохотнул Снорри. – Вряд ли эти тролли справятся с нами.
– В открытом бою – нет, – кивнул Хельги. – Но есть много других способов. – Он обернулся к Ирландцу: – Вот ты бы, Конхобар, как поступил?
Тот отозвался, не задумываясь:
– Две возможности. Первая – вызнать, кто мы и где мы. И вторая – двинуться незаметно за нами, как здесь говорят – на авось. Мало ли, разделимся, вот тогда на одного вполне можно напасть, даже на двоих – впятером-то.
– Похоже, они так и поступят. – Хельги почесал бородку. – В обоих случаях они должны пойти за нами, по возможности незаметно.
Узкая тропинка вилась по склону холма, уходя в заросли бузины и березовые рощи, спускаясь к лугу, ныряя в овраг, затем вылезая в малинник, и – уже дальше – взбиралась на горбатый мостик через речку Глубочицу, а затем раздваивалась, поворачивая налево, к Подолу, потом направо – к Копыреву концу. Укромных мест на пути было много, да и сама-то Щековица по большей части представляла собой заросший лесом холм, лишь кое-где расчищенный под усадьбы.
– Вряд ли они нападут здесь, – оглядывая холм, покачал головой ярл. – Впрочем, если и нападут, тем хуже для них! – Он многозначительно стукнул рукой по ножнам меча. Это был новый меч, приобретенный ярлом в Суроже у ромейских купцов взамен своего, что когда-то выковал с Велундом, да так и утерял в Хазарии. Хороший был меч, «Змей крови», «Крушитель бранных рубашек», «Делатель вдов». Жаль, конечно, что потерялся, ну, да что горевать, этот был не хуже – франкской работы, красивый и мощный. Широкое навершье рукояти украшено бирюзой, а на светлом металле клинка проступали, словно бы изнутри, темные узоры.
– Вперед!
Ярл махнул рукой и, вскочив в седло – лошади были приобретены уже здесь, в Киеве, – направил коня вниз. За ним последовали остальные. Конхобар Ирландец и Снорри...
Снорри... Узнав Хельги во время столь неожиданной для обоих встречи у днепровских порогов, Снорри, не колеблясь, предложил ему свой меч. Скучное житье у печенегов надоело молодому викингу, хотя, конечно, спокойным его нельзя было назвать – постоянные набеги, стычки, охоты. Тем не менее, чем дальше, тем больше грустил Снорри, даже несмотря на дружбу с Радимиром, который, кажется, нашел в печенежских степях свое счастье – рыжеволосую красавицу Юкинджу, сестру князя Хуслая. Радимир-то счастье нашел, а вот Снорри...
Ну никак не походит степь на бескрайние дороги моря! А конь, даже самый лучший, никогда не заменит драккар. Ах, как несется корабль, перекатываясь с волны на волну, словно живой зверь пучины! Как летят прямо в лицо холодные брызги, а свежий морской ветер наполняет счастьем грудь! Разве может всё это сравниться со степью? Скучал Снорри у печенегов, скучал, несмотря на оказываемый ему почет, несмотря на пиры, войны и женщин. Потому и напрашивался в самые дальние набеги – аж до Днепра, где наконец-то встретил своего ярла. Вот уж, поистине, благословенье богов!
Снорри ехал последним, не торопясь, даже медленнее, чем остальные. Часто останавливался, нагибался, срывая цветы, поправлял подпругу. Но ни разу не оглянулся! Зато, достав широкий кинжал, частенько метал его в попадавшиеся на пути деревья. Затем с радостным хохотом скакал к дереву, вытаскивал застрявшее в коре острие, подбрасывал кинжал вверх, ловко ловил, всем своим видом показывая чисто детское удовольствие... и не забывал вглядеться в широкое лезвие, в котором, как на ладони, отражалось всё то, что было позади: холм, деревья, кустарники. Ага, вот у березы дернулась ветка! А ветра между тем нет. Вот еще – чуть-чуть отклонились в сторону веточки бузины, словно бы кто-то их осторожно отвел рукою. Снорри примечал всё... О чем и доложил ярлу, нагнав его у мостика через Глубочицу, за которой, собственно, и начинался город.
Выслушав его, Хельги удовлетворенно кивнул, – значит, они с Ирландцем не ошиблись насчет артельщиков. Никакие это не артельщики, а шайка нидингов! Что ж, тем хуже для них.
Переговорив, друзья разделились: Ирландец и Снорри свернули направо, к частоколу, окружавшему Копырев конец, а Хельги, проводив их взглядом, неспешно поехал налево, к Подолу. Зеленые ветки берез взъерошили его волосы, ярл покачал головой, вытащил запутавшиеся в волосах листья. По правую руку виднелся дикий, поросший густым малинником холм, на вершине которого, среди высоких дубов, виднелись идолы местных Полянских богов, за холмом слышался отдаленный городской шум – стук молота по наковальне, мычанье скота, девичьи песни. Хельги обернулся. Если и нужно место для засады, то вот оно – лучше не сыщешь! И кажется, под чьей-то осторожной поступью тихонько треснула ветка.
Ярл не успел больше ничего подумать, как откуда-то сверху, с холма, просвистела стрела, – если б она была действительно неожиданной, то поразила бы Хельги прямо в сердце. Однако, едва различив свист, он резко отклонился в сторону и... вдруг повалился с коня наземь, нелепо взмахнув руками.
И тут же выскочили на тропинку четверо мужиков в посконных, подпоясанных веревками рубахах. Те самые «артельщики»... Вот только пятого – прилизанного, лупоглазого, с бородавкой – почему-то с ними не было. На всякий случай остался в засаде? Впрочем, особо рассуждать было некогда. Сильные руки уже тянулись к упавшему навзничь телу, стягивая с него плащ, пояс, меч...
Нет, меч быстро вскочивший на ноги Хельги вытащил раньше них! Разбойники даже не успели ничего толком сообразить, как двое из них со стоном повалились в кусты, окрашивая зеленые ветви горячей дымящейся кровью. Третий завизжал, как свинья, закрутился, раненный в шею, засучил ногами, да так и замер, устремив взгляд быстро стынущих глаз в чистую лазурь неба. Четвертый... Четвертый – похоже, самый молодой из нападавших, смуглолицый, взъерошенный – попытался было дать деру, и совершенно напрасно. Убрав обагренный вражеской кровью меч в ножны, Хельги нагнал разбойника в два прыжка и, сбив его с ног, быстро скрутил ему руки. После чего вытащил меч и, приставив лезвие к горлу, приказал:
– Вставай. Иди.
Взгляд холодных глаз ярла не обещал пленнику ничего хорошего в случае малейшей попытки сопротивления. Парень, видно, хорошо понял это и со вздохом поднялся с земли, даже не посмотрев на мертвые тела товарищей.
Держа пленника впереди, Хельги взял коня под уздцы и осторожно пошел вслед за ним, настороженно прислушиваясь и в любое мгновенье ожидая пущенной из засады стрелы – ведь пятый «артельщик», лупоглазый, так и не объявился! Тем не менее пока всё было спокойно. Лишь когда ярл с пойманным разбойником уже почти скрылись за холмом, позади них, среди дубов и кустов малины, вдруг закричали птицы. Поднялись целой стаей в небо, словно кто-то спугнул, а с высокого дуба на землю спрыгнул викинг в коричневатой тунике. Викинг – ну, конечно же, это был Снорри! – наклонился, подобрав с земли плащ, тряхнул волосами и довольно подмигнул небу. Всё прошло так, как и было задумано. Тем не менее Снорри, быстро переговорив с Ирландцем, всё-таки решил подстраховать ярла. Да, конечно, это было не очень-то благородно – не доверять своему вождю – и совсем не в традициях детей фьордов, однако Снорри слишком долго прожил у печенегов, впитав в себя все их степные хитрости.
Стряхнув с ладоней прилипшие кусочки коры, Снорри с удовлетворением осмотрел убитых и, довольно улыбнувшись, побежал по тропе в сторону Копырева конца, даже не подозревая, что только что спас своему ярлу жизнь. Если б не его шумное появление, вряд ли бы промахнулся сидящий в малиновых кустах лупоглазый мужик с бородавкой на левой щеке. А так... Он даже и тетиву натянуть не успел. Затаился, бросившись наземь, да так и лежал там, покуда светловолосый варяг не скрылся из виду. Затем, выждав еще чуть-чуть, выскользнул из кустов и, воровато озираясь, обшарил трупы. Знал – вот у этого зашиты в подол рубахи два серебряных дирхема, а вот у того – жемчуг, да серьги, да височные кольца, третьего дня снятые с припозднившейся молодицы вместе с ушами. Всё нашел: и дирхемы, и кольца, и жемчуг. Улыбнулся, поводил носом, словно большая вставшая на задние лапы крыса и, вытерев о траву испачканные в крови руки, пошел обратно к Щековице. Успокоившиеся птицы – вороны, галки, сороки – вернулись на свои законные места, к капищу, где проживали всё время, питаясь остатками жертв. И стихло всё, только иногда свиристела в малиннике иволга да деловито колотил кору дятел.
– Мы не обещаем тебе легкой смерти, – коверкая слова, тихо произнес Конхобар Ирландец, глядя прямо в глаза пленнику. – Ты пытался бежать и тем доставил нам беспокойство.
Разбойник побледнел, краем глаза следя, как Ирландец нагревает в пламени очага острое лезвие кинжала.
– Мы вообще не будем убивать тебя. Зачем? Этим клинком я выну тебе оба глаза.
Парень сглотнул слюну:
– Чего вы хотите от меня?
– Слов, – охотно откликнулся скромно сидевший в уголке Хельги. – Вернее, доброй беседы.
Они находились в небольшой хижине, что располагалась в самом углу постоялого двора дедки Зверина, за яблонями и амбаром. Хижина эта, как и прочие до половины уходившая в землю, зимой использовалась под кухню, а летом – для ночлега прибывших с купцами слуг. Сейчас в ней слуг не было, а, с разрешения хозяина, были, не считая пленного, Ирландец и Хельги. Заглянувший было Никифор отказался пытать пленного, заявив, что это не по-христиански, и, дабы не скорбеть душой за своих друзей, вынужденных предаваться столь малопочтенному, но, увы, в данном случае, необходимому занятию, отправился к пристани – погулять, подождать с реки Ладиславу, которая вот-вот должна была вернуться, а заодно и прикупить чего-нибудь редкостного, типа мощей Святого Михаила, которыми, говорят, торговали прямо с ладьи недавно приплывшие греки. Снорри охотно согласился составить ему компанию, не очень-то понимая, зачем ярлу вообще нужен пленник, – лучше б уж было сразу его убить, чтоб не возиться. Впрочем, на этот счет у Хельги, как и у Ирландца, было свое, особое, мнение.
– Так мы дождемся от тебя понятного слова? – сплюнув в угол, вновь обратился к пленному Хельги. – Конхобар, ты уже накалил кинжал?
– О да, мой ярл! – Ирландец поднес кинжал прямо к левому глазу парня. Тот инстинктивно отдернул голову, ударившись о стену. Приблизившись к нему, Хельги зашептал, страшно, свистяще, как шептали бы змеи, умей они говорить:
– Ты знаешь, как поступают ромеи в Царьграде? Они редко убивают. Всего лишь выкалывают глаза и оскопляют. Конхобар, мы сможем быстро оскопить его? – Ярл резко обернулся к Ирландцу.
– Пожалуй, – мрачно кивнул тот. – Но может быть, для начала вырвать ему язык, чтоб не орал? Всё равно ведь ничего не скажет.