– Алеманы? – Юний подкинул на руке вытащенный из снега скрамасакс с обломанным лезвием. – Что-то не слыхал про такое племя.
Возница неожиданно расхохотался:
– Это вы, римляне, почему-то считаете алеманов племенем. А ведь это не так. Алеманы всего лишь приграничный сброд, разбойники. Сказать по правде, кого там только нет – квады, маркоманы, свевы, бруктеры, даже венеды с ободритами.
– Ободриты?! – Рысь встрепенулся, словно что-то ударило в сердце.
Жажда мести, поутихшая было за четырнадцать лет, при упоминании ненавистного племени вспыхнул с новой силой. Ободриты… Именно они уничтожили род Доброя и Невдоги, именно их вождь Тварр, хохоча, изнасиловал Добронегу, а потом отдал ее на потеху своим воинам. Смерть Доброя, Невдоги, Добронеги, да всех родичей, смерть и горе – все осталось на совести шайки ободритов, осталось неотомщенным.
Юний и не заметил, как порезал обломком скрамасакса ладонь, и белый сугроб оросили горячие алые капли.
– Ну, что, господин? Едем?
Голос возницы вывел Рысь из оцепенения. Юний усмехнулся и, вытерев окровавленную ладонь снегом, уселся в груженную хворостом телегу.
Топливо, кстати, пригодилось. Флакс, пожилой слуга Юния, быстро разложил жаровню, и в комнате постепенно потеплело. Стемнело, снова пошел снег. Он падал мягкими крупными хлопьями, тихо кружась, окутывая белым покрывалом притихшие улицы славного города Могонциака.
Велев рабу зажечь светильники, Рысь наскоро перекусил чечевичной похлебкой и уселся за стол, разложив перед собой несколько деревянных дощечек, покрытых тонким слоем воска. Взяв каламус, Юний написал на одной из них «Урочище» и положил на середину стола. Затем задумчиво посмотрел на нее, почесал затылок и, придвинув к себе, схематично изобразил на воске овраг, мертвые деревья, гору, вернее, высокий холм, круто спускающийся к Рейну. Рядом с горою, на границе мертвого леса, располагался участок Октавия Лепида; Рысь подписал дощечку «Октавий», положил рядом с «Урочищем», затем, ближе к середине стола, пододвинул третью – «Гретарк». Вокруг нее, примерно в таком порядке, который уяснил со слов Эдоарда и Корнелия, старательно разместил еще четыре таблички с именами владельцев вилл: «Теренций», «Гретиарий», «Кальвизий», «Лициний Вер».
Посмотрев на полученный круг, Юний поднялся и задумчиво заходил по комнате. Затрепетало пламя светильников, отбрасывая на стены и потолок черные дрожащие тени. Юний подошел к медному зеркалу, висевшему на стене напротив входа, – предмет, прямо скажем, мало распространенный, особенно в доходных домах, но здесь зеркало почему-то было, наверное, эти апартаменты хозяин дома прежде сдавал какой-нибудь гетере.
Посмотрев в зеркало, Рысь улыбнулся – вряд ли его сейчас узнал бы кто-нибудь из старых знакомых. Светлые волосы, подстрижены не коротко и не длинно, небольшая бородка с усами – да, уже не юноша, но муж, как-никак двадцать шесть лет. Даже, кажется, цвет глаз изменился – были ярко-голубые, а стали какие-то сероватые, словно бы припорошились пылью. Впрочем, это, наверное, казалось.
Отойдя от зеркала, Юний снова бросил взгляд на разложенные по столу таблички. Уселся, придвинул себе «Октавия» и, подумав, подписал по краям: «пастбище – спор с Гретарком» и «гречишное поле – спор с Манлием».
Итак, Октавий, Гней Октавий Лепид. Ветеран, получивший участок земли на границе. Получил по закону, в собственность, и тут же возникли проблемы с соседями – с Манлием, таким же ветераном, и с Гретарком – общиной херусков. Интересно, как так могло получиться? Ошиблись при кадастре земель? Может быть. А может быть, и сам Октавий чего-то не понимает или не все говорит. Тем не менее он владеет своим участком на основе «доминиума», то есть имеет все причитающиеся собственнику права: владения, пользования, распоряжения, пользования плодами, право на защиту и прочее. Участок Октавия являлся универсальным – как целостное имущество – и первоначальным приобретением. А понятие «первоначальный» означает, что право на владение данным участком земли возникло у Октавия впервые путем адсигнации… Да, именно путем адсигнации – бесплатного раздела провинциальной земли, кстати, без права продажи! Значит, в целом следует признать, что данная собственность никакой не «доминиум», так как право распоряжения собственника ограничено. Но ведь на основании именно такого права получил землю и сосед Октавия, Манлий. А из-за гречишного поля они ссорятся потому, что граница участков, скорее всего, была проведена формально, без учета существующих на местности обстоятельств – ручьев там и прочего, в силу чего Октавий и посчитал поле своим. Как он пояснил, поле это не обрабатывалось, вообще не было полем – так, голая полоска земли, заросшая репейником и лопухами. Именно Октавий велел своим рабам распахать и засеять ее.
Следовательно, если рассуждать логически, это поле теперь принадлежит Октавию, то есть тому, кто его обрабатывает. Впрочем, Манлий может выступить с публициановским иском и доказать в суде законное право на владение полем… Правда, он это поле не обрабатывал, но суд может признать Октавия добросовестно заблуждающимся пользователем и обязать вернуть участок. А может и не признать право Манлия, больно уж все тут запутанно и толкуется по-разному. Что ж, тогда главное – разыскать того, кто составлял кадастр. И если это гречишное поле и в самом деле непонятно кому принадлежит, то Октавий будет иметь на него преимущественные права, ведь он его уже обработал: распахал, засеял и получил урожай. Да, в данном случае дело, несомненно, решится в пользу Октавия.
А вот что касается той деревушки, Гретарка, то тут все сложнее. Несомненно, ее жители использовали пастбище по назначению и владели им по праву… Но может, и не владели, здесь надобно все хорошенько проверить. И также установить, кому именно, с формальной точки зрения, принадлежало пастбище: всей общине Гретарка или какому-либо частному лицу, например – старосте. Да и вообще, как давно существовал здесь этот Гретарк? Еще до римского завоевания, или это селение переселенцев? Все необходимо было выяснить, и выяснить тщательно, не торопясь, ведь от исхода первого дела зависела репутация Юния в Могонциаке. А город был неплохой, перспективный в смысле юридических дел и прилагающихся к ним гонораров. Итак – завтра ж посетить канцелярию наместника… И да помогут Юнона с Юпитером в сем благом деле.
Юнона с Юпитером, как выяснилось уже к полудню, помогать молодому юристу вовсе не собирались. Может быть, он их о том плохо просил, а может, не считали нужным связываться со всякой там казуистикой, в общем, помощи от богов Юний так и не дождался, да и, честно говоря, не очень-то и ждал. Не понаслышке зная нравы военных, он и не предполагал, что ему вот так запросто поведают все кадастровые тайны. Но вот чтоб так нагло, с порога, прогнать, даже не посмотрев на то, что Юний представился вышедшим в отставку центурионом! Оно, конечно, частный юрист – та же собака, всякий норовит обидеть, но не до такой же степени! Тем более бывшего легионера.
Кадастровыми делами в Могонциаке, как и следовало ожидать, заведовал не гражданский чиновник, а воинский интендант. Лысый, кругленький, с оттопыренными ушами и небольшими усиками – по виду типичная тыловая крыса, на которых, впрочем, во многом и держалась вся мощь римской армии. Хорошо, Юний успел-таки представиться отставником, по крайней мере, разговор пошел вежливый, правда – недолгий.
– Нет, ничего у нас не осталось, – коряво усмехнулась «крыса». – Все сгорело дотла!
Что ж… В принципе, Юний примерно чего-то такого и ожидал. В Пограничье власть принадлежала военным, и первым лицом города считался вовсе не городской префект, а командир легиона. Однако нужно было что-то делать…
Оказавшись на улице, Рысь вдруг улыбнулся. Ну, конечно же, как он сразу не догадался? И совершенно незачем ломиться в закрытую дверь, пусть лучше это сделает истец – заслуженный ветеран Гней Октавий Лепид. В конце концов, это ведь его дело!
Рассудив таким образом, Юний вышел на площадь перед дворцом наместника и вдруг вздрогнул, увидев быстро идущего навстречу человека – сильного, коренастого, крепкого, с обветренным крестьянским лицом. Домиций Верула! Рысь накинул на голову капюшон и отвернулся. Впрочем, Домиций не обратил на него никакого внимания. Поглощенный беседой с какими-то военными – центурионами, судя по серебряным виноградным гроздьям на доспехах, – он пересек площадь и, уверенно кивнув часовым, вошел во дворец.
Однако… Юний присвистнул, проводив взглядом старого своего знакомца еще по Британии. Именно там, в Виндоланде – городе-крепости у Адрианова вала, – Верула лет пять назад… да нет, пожалуй, уже чуть более… склонял Рысь к переводу в штаб и совершению должностных преступлений. Именно Верула пытался искать таинственные сокровища иценов, правда, без успеха. Зато куда более успешно он проворачивал финансовые аферы и едва не подвел под суд наместника Нижней Британии – легата Клавдия Апеллина, того самого, чья юная приемная дочь воспылала к Юнию нешуточной страстью. Правда, сам Юний ее так и не смог полюбить, хоть и была Клавдия вполне красивой и образованной девушкой. Что ж, сердцу не прикажешь… А Домиция Верулу следовало опасаться. Юний знал, что он где-то в Германии, но никак не предполагал встретиться, да и, честно говоря, уже и забывать начал все британские авантюры – ведь столько времени прошло.
Интересно, в каких чинах сейчас Домиций? Поди, уже командует когортой? А может быть, стоит его использовать? Да-да, использовать, чем плоха идея? Конечно, Верула нечист на руку, но ведь теперь он никоим образом не сможет обратить Юния на служение своим не очень-то благородным целям – что проку ему от частного юриста? Был бы Юний государственным чиновником, эдилом, а еще лучше квестором, вот тогда… А так…
Немного поразмыслив, Рысь отправился домой, где перекусил жареным мясом в расположенной на первом этаже закусочной, и, выпив вина, поднялся к себе. Он вовсе не собирался немедленно отправляться на виллу Октавия, за два десятка миль от Могонциака – не ближний свет тащиться по скользкой дороге! Летом было бы получше – по реке можно добраться, а сейчас разве что на попутной повозке. Рысь по этому поводу не очень переживал: послезавтра, в январские нундины, Октавий должен был появиться на рынке, там-то они еще загодя и условились встретиться. До послезавтра можно и подождать, да заодно поискать в городе парочку легоньких дел в целях пополнения личного бюджета.
Деньги пока имелись, но они ведь имеют нехорошее свойство кончаться. Оно, конечно, можно было бы плюнуть на все да завалиться на целый день в объятия лени или лучше в объятия веселых девиц из лупанария Сервилия. Может, кто другой так бы и сделал, да только не Рысь, с недавних пор привыкший думать о завтрашнем дне. Да, были времена, когда он просто жил себе, не обращая внимания на мелочи бытия. Тогда он был подростком, а подросткам вообще несвойственно задумываться о будущем, равно как рабам, а уж тем более – гладиаторам. И легионерам. Сегодня жив, а завтра – кто знает? Поэтому живи весело, щедро сори серебром, если оно есть, если же нет, не беда – прокормят друзья, да и государство не оставит в беде. Да, так оно и было.
Рысь вдруг поймал себя на мысли о том, что почувствовал себя по-настоящему свободным не тогда, когда получил рудис из рук императора Александра, а всего лишь пять лет назад, когда, вернувшись из Британии, порвал с военной службой. С тех пор он был предоставлен сам себе – и это приучало дорожить свободой!
Итак, для достойного заработка одного дела Октавия мало. Жаль, в Могонциаке еще никто не знал такого юриста – Анта Юния Рысь по прозвищу Юстус, то есть Справедливый. Нужно было, чтоб узнали, и поскорее узнали – в конце концов, Могонциак ничуть не хуже Августы Треверов, а жизнь здесь куда более кипучая, следовательно, и возможностей заработать больше. Так почему бы не переселиться сюда окончательно? Тем более что от приграничного Могонциака не так уж далеко до свободных варварских земель – квадов, сигамбров, саксов… и ободритов!
Юний, хоть и считал себя цивилизованным человеком, истинным римлянином, обожающим книги и театр, тем не менее ясно ощущал, что под внешней оболочкой киника где-то глубоко сидел все тот же варвар, юноша по прозвищу Рысь из далекого озерного рода. И это, казалось бы, столь глубоко запрятанное сознание варвара властно требовало мести! Несчастные души отца, матери, сестры и других родичей вот уже почти полтора десятка лет напрасно взывают к Рыси! А он ведь единственный оставшийся в живых… Или – не единственный? Тем не менее месть нужно было совершить, и Юний знал, что когда-нибудь сделает это, иначе он просто не смог бы жить. И что с того, если Тварра, скорее всего, уже давно нет в живых, ведь мстят не человеку – роду. Если нет Тварра, нужно убить самых знатных, самых значимых людей из его рода – это знает любой мальчишка-варвар. Но ведь он-то, Ант Юний Рысь Юстус, не варвар! Вернее, не совсем варвар…
Усевшись на ложе, Рысь обхватил голову руками. Давно, давно его не посещали подобные мысли. Что ж, может быть, сейчас они пришли вовремя?
Ближе к вечеру, накинув на плечи теплый, с зеленым подбоем плащ, Юний вышел из дома и, миновав театр, направился на один из постоялых дворов, где, как он знал, хватало всякого люда, явно нуждавшегося в услугах юриста. Рысь нарочно уселся в самом углу, так, чтобы было все видно, и, заказав рыбу и пиво, принялся терпеливо ждать, словно рыбак ожидает поклевки или паук – муху в своих тенетах.
Корчма быстро заполнялась людьми. По всему чувствовалось, что приближались базарные дни – нундины, многие владельцы дальних вилл уже приехали в город с возами и слугами. Пригнали на продажу не забитый осенью скот крестьяне. Рыжий, судя по всему, задиристый парень, широкоплечий, с увесистыми кулаками, с независимым видом уселся за один из столов, отпихнув плечом пьющую братию. Тут же подбежавший к столу служка поставил перед парнем объемистую деревянную кружку с брагой, которую рыжий и опростал, а затем шумно вытер губы. Один из сидевших за столом – небольшого росточка мужичок с реденькой сивой бородкой, одетый, как римлянин, в несколько туник и накидку-паллу, обернулся и что-то сказал нахалу, видимо, сделал замечание – и тотчас же получил увесистую затрещину! Сотрапезники сивобородого явно побаивались доводить дело до драки, а на драку-то и рассчитывал рыжий – видно было, как у него чесались руки. Обиженный рванулся, но его остановили; тогда он махнул рукой и вышел на двор, что-то недовольно бурча.
Ага! Юний потер руки – тут явно наблюдался частный деликт, а именно – «обида», причиненная чести путем действия. Карается, между прочим, солидным штрафом в пользу потерпевшего.
– Эй, приятель! – Выскочив на улицу, Рысь догнал сивого. – Кажется, ты не поладил с тем молодым рыжим нахалом?
– Твое какое дело? – хмуро обернулся тот.
– Самое прямое, – широко улыбнулся Юний. – Я ведь, знаешь ли, юрист, и не из последних.
– Юрист?! – Сивобородый недоверчиво прищурился. – А мне что с этого толку?
– Я помогу тебе получить с обидчика пару десятков сестерциев, а если повезет, то и три десятка!
– Два десятка сестерциев? Гм…
– Позволь узнать твое имя, уважаемый.
– Меня зовут Фульвий, Фульвий Бастинд, потомственный рыботорговец! – Сивый приосанился.
– Ант Юний Рысь, юрист из Августы Треверов, – представился Рысь. – Я думаю, такому уважаемому человеку, как ты, Фульвий, следует раз и навсегда осадить нахала!
– Осадить, да! – осклабясь, вскричал рыбник, но тут же замялся. – Как же я притащу Квинтилия в суд? Он вон какой здоровый, да и дружков у него хватает, удавил бы, по правде говоря, всех!
Юний рассмеялся:
– Я вижу, ты своего обидчика неплохо знаешь. Успокойся, тебе не придется тащить его к претору, это не твоя забота. Идем, я помогу тебе составить иск.
– Да, но ты ведь это не бесплатно делаешь, – вдруг забеспокоился будущий истец.
– Дорого не возьму, все ж таки это мое первое дело в вашем городе. Идем, идем, не сомневайся, нахалов надобно учить!
– Кто бы спорил? – пожав плечами, торговец рыбой отправился вслед за Юнием.
Надо сказать, претор не откладывал дела в долгий ящик, а назначил судью уже на следующий день. Судья – тощий, длинноносый и длинноногий, чем-то похожий на аиста – тоже был скор и первым делом дал слово истцу, вернее, его представителю – Юнию.
– Уважаемый судья, дело моего подзащитного просто и незатейливо, как латунный дупондий, – поклонившись, начал свое выступление Рысь. – Есть внешнее действие – подзатыльник, имеется и деликт – обида, – явившийся прямым следствием указанного внешнего воздействия, нанесшего моральный ущерб уважаемому господину Фульвию Бастинду.
– Ну да, ну да, – покивал судья. – Не спорю, здесь налицо каузальный нексус, сиречь – причинно-следственная связь между противоправным действием и его последствием в виде наступившего морального ущерба. Что может сказать по этому поводу ответчик? Эй, дубина, я тебя спрашиваю!
Судья грозно воззрился на рыжего нахала Квинтилия, доставленного на судебное заседание вооруженной стражей. Под левым глазом парня расплывался синяк, щеку пересекла кровавая полоса – видно было, что он переоценил свои силы и явно недооценил возможности суда. И куда только делось все его нахальство? Рыжие кудри поникли, глазенки бегали да большей частью и вообще смотрели в пол, как бывает со всеми наглецами, едва только те почувствуют оказываемое на них давление.
– Квинтилий Автлемар, так твое имя? – небрежно осведомился судья.
– Так, – сглотнув слюну, кивнул рыжий.
– Надо говорить – «так, господин судья», – наставительно изрек представитель римского правосудия и так сильно качнул носом, словно хотел проткнуть им несчастного ответчика насквозь.
– Так, господин судья, – вытерев разбитую рожу, послушно произнес Квинтилий. – Я это… даже не знаю… за что меня сюда? Подумаешь, кого-то там треснул, эка невидаль!
Вот этих слов произносить было нельзя! На судью они подействовали, как на быка красная тряпка.
– Ах, вон ты как говоришь? – Судья нехорошо усмехнулся. – Как видно, недолгое пребывание в узилище не пошло тебе на пользу. Да знаешь ли ты, дубина, что своими дурацкими действиями ты оскорбил не только достойного гражданина империи, но и имперский закон, а в его лице – и самого цезаря! Надеюсь, ты понимаешь, что бывает за оскорбление величия? Будь ты знатен – отделался бы пожизненными рудниками или еще чем подобным, но в данном случае тебе, дубине, грозит смертная казнь путем распятия, повешения или сожжения.
– За что же сожжение? – ошарашенно моргая, прошептал рыжий.
Вполне довольный произведенным впечатлением, судья быстренько приговорил его к штрафу в пятьдесят сестерциев и велел гнать из здания суда в шею, что тут же и проделали стражники.
– Смотри, Квинтилий Автлемар, не тяни с уплатой, – напоследок предупредил судья. – Иначе придется-таки дать ход делу об оскорблении величия.
Юний мысленно восхитился действиями сего жреца Фемиды – быстро и действенно, вот бы и все так! А уж как радовался Фульвий! Сиял, словно золотой ауреус. Наказать нахала, да еще получить при этом деньги – что могло быть лучше?
Благодарный истец тут же выплатил молодому юристу оговоренный гонорар, небольшой, но не в этом было дело, а в славе, которая с легкой руки рыбника начала быстро распространяться по всему Могонциаку и его окрестностям.
В тот день Юний не сразу пошел к себе, а еще немного пошатался у доходных домов – день был ветреный, и не могло такого быть, чтоб с крыши не сдуло какую-нибудь плохо закрепленную черепицу, а народу на улицах полно – вдруг кого покалечит? Впрочем, Рысь зря надеялся – ветер, конечно, дул, и черепицы с крыш падали, вот только все мимо. Ну, ладно…
Махнув рукой, Юний решил все же отправиться домой и, сокращая путь, свернул в узенький переулок, темный и грязный… И сразу едва не получил по голове чем-то тяжелым, хорошо – вовремя пригнулся. А когда разогнулся, в руке уже был гладиус, с которым Рысь не расставался. С усмешкой посмотрев на три темные фигуры, Юний, ни слова не говоря, напал первым. Те, крепкие молодые парни, видимо, не ожидали такой прыти, поскольку даже не сумели приготовиться к защите – ближайшего к себе Рысь ранил в руку, другому раскромсал бок, а третьему – щеку.
– Я мог бы легко убить вас, – со сноровкой гладиатора выбив из рук нападавших ножи, сквозь зубы процедил Юний. – И, клянусь Юпитером, сделаю это, если ты и ты, – он кивнул крайним, – не уберетесь отсюда!
Кто-то из парней глухо зарычал, и Рысь с усмешкой качнул клинком:
– Не советую бросаться в драку, она будет для вас последней! Ну, вы еще здесь?! Тогда я сейчас же отрежу вам уши! – Он снова сделал резкий выпад, и парни со всех ног бросились прочь из проулка.
– Эй, эй, куда вы?! – жалобно закричал третий, пониже и послабее других. Он-то сейчас и нужен был Юнию – поговорить.
– А ну, повернись лицом к стене, – приказал Рысь.
– Зачем? Ой…
Юний, не церемонясь, ткнул парня острием меча в спину и, заставив упереться руками, обыскал, выхватив из-за пояса еще один нож и деньги.
– Один, два… четыре… Десять ассов. Негусто! – Рысь почти на ощупь пересчитал деньги и разрешил: – Поворачивайся!
Взяв парня под руку, он прикрыл меч плащом, устремив острие разбойнику в бок.
– А вот теперь идем, – глухо сказал Юний. – Если твои дружки попытаются тебя освободить, я немедленно убью и тебя, и их. Но тебя, естественно, первым. Шагай, чего встал?
Парень неохотно тронулся в путь. Нет, похоже, дружки решили бросить своего незадачливого сообщника на произвол судьбы – на быстро пустевших улицах никого видно не было, кроме нескольких поспешавших домой торговцев-разносчиков да десятка воинов, по всей видимости, направлявшихся на караульную службу. Пристроившись за воинами, Юний повел пленника до ближайшей корчмы, где потребовал у хозяина отдельное помещение.
– Желаете любить друг друга без помех? – понятливо осклабился тот. – У меня тоже найдутся красивые мальчики. Прислать?
– Не сейчас, – поморщился Рысь. – Вели, чтобы нам не мешали.
Он швырнул хозяину пару денариев.
– О, конечно, конечно, – приложив руки к груди, поклонился тот. – Никто вам не помешает, клянусь. Вот, поднимайтесь по этой лестнице.
Разбойник замешкался, и Рысь подтолкнул его в спину. Поднявшись по крутой лестнице, они очутились в довольно просторном помещении, забранном пушистыми коврами и бархатными шторами. Оно было обставлено как обычный триклиниум, то есть обеденный зал: небольшой столик, подставки для кувшинов с вином, три ложа, стоявших под углом друг к другу. Потрескивая, горели светильники, стоявшая в углу жаровня источала тепло и благовония.
– Садись и рассказывай. – Выпроводив хозяина, Рысь кивнул на ложе. – Да-да, рассказывай, или ты думаешь, что я привел тебя сюда для чего-то другого?
Послушно усевшись, парень испуганно посмотрел на своего пленителя:
– А что рассказывать-то?
Юний неожиданно расхохотался:
– Не думай, меня вовсе не интересует твое имя и имя твоего рода. Несомненно, это рыжий Квинтилий подослал вас меня убить?
– Не убить, – покачал головой пленник. – Всего лишь намять бока.
– Всего лишь? – Рысь хохотнул. – Ну, что? Намяли? Как вы меня выследили?
– Показал Квинтилий. Там, после суда. Мы ведь его ждали.
– Ах, понятно. А что, ты этого Квинтилия хорошо знаешь?
– Да, сказать по правде, не очень, клянусь Вотаном…
– Кем-кем?
– Я ведь из хавков, а Вотан – один из наших древних богов.
Рысь хохотнул:
– Видно по говору, что ты из германцев, – говоришь, словно мешки во рту ворочаешь.
– Я хорошо знаю язык римлян! – обиженно воскликнул парень.
На вид ему было лет шестнадцать, а может, и пятнадцать, и восемнадцать, во всяком случае – до двадцати. Да, вряд ли этот юнец имел какое-нибудь собственное дело, скорее всего, был у кого-нибудь на подхвате, да хоть у того же Квинтилия. Или нет, Квинтилий, судя по всему, редкостный идиот, дурачина, именно что дубина, как его обозвал судья. За всей этой шайкой, вероятно, стоит кто-то более ловкий. Хотя очень может быть, что и шайки-то никакой нет, так, балуются ребята по молодости да по дурости.
– Квинтилий богат? – Юний разлил по бокалам стоявшее на подставке вино.
– Богат? – парень покачал головой. – Нет, не думаю.
– Чего же он так легко разбрасывается сестерциями, дубовая голова?
– А, не знаю, – юный разбойник безразлично мотнул головой, – он не рассказывал, чего там у них в корчме было с этим рыбником, а я не особо-то и спрашивал.
– Так он тоже из ваших, из хавков, этот Квинтилий?
– Его отец – сигамбр, а мать – римская шлюха, – презрительно усмехнулся юнец.
– А ты, я вижу, не иначе как царских кровей?! – поддел Рысь.
– Не царских, но и шлюх в нашем роду не было! – гордо ответил пленник. – И я, Адоберт из рода Гилдуина, никогда не посрамлю свой род, хотя от него уже почти никого не осталось.
– О! – усмехнулся Юний. – Что-то ты слишком осмелел, парень. Не стоит ли передать тебя в руки правосудия за покушение на убийство?
– Мы не хотели тебя убивать.
– А это ты будешь доказывать претору! Вряд ли он тебе поверит.
Адоберт с горечью усмехнулся, резким жестом смахнув с худого лица прядь длинных темно-русых волос. В светлых глазах его на миг промелькнуло презрение.
– Ты сказал – правосудие? И это говоришь ты, римлянин?
– Да, правосудие! – твердо откликнулся Юний. – Оно есть, как сегодня смог убедиться твой рыжий приятель. Или ты считаешь, что всегда прав только тот, кто сильнее?